Следы в пустоте

      

       Прозрение накатило внезапно, словно цунами. Константин открыл глаза, осмотрелся и вздрогнул.
       Оказывается, столько лет хаотического блуждания по серым закоулкам собственной жизни  сделали из него слепца, и он уже давно на ощупь бродит в потемках, боясь выйти на свет! Честно говоря, Костя с некоторых пор стал подозревать, что где-то там есть другая жизнь – цветная и прекрасная, билет в которую ему почему-то не достался.
       В мутной предрассветной тишине он лежал, боясь пошевелиться, чтобы ненароком не спугнуть причину разбудившего его толчка. Она ускользала, хитрила и пряталась в остатках сна, но даже слабое послевкусие было невероятно прекрасным и необычным.
       Затаив дыхание, Костя понял – сегодня ночью ему приснилось счастье. Не какое-то выдуманное и приторно-скользкое, а искрящееся и живое, прожигающее душу насквозь. 
       Соскребая крошечные капли беспримерного ощущения, он внезапно почувствовал, как болезненно защемило в груди. Оказывается, это ни с чем не сравнимое чувство ему знакомо: до боли, до крика знакомо! Когда-то это уже было прожито! Вот только память старательно затерла следы, зачем-то сменив радужный спектр на пыльно-серый. Константин закрыл глаза и, воровато крадучись, начал осторожно подбираться к убегающим мгновениям своей прошлой цветной жизни.





       Одиннадцатое Костино лето выдалось непривычно жарким.
       Сонную духоту терпкого деревенского воздуха пронизывали ароматы отцветающих трав и лай дворовых собак.
       Вот уже несколько дней Костик всматривался в пыльную ленту дороги, с восторгом и трепетом думая о предстоящем приезде отца. Этот суровый великан такими недолгими набегами проскальзывал по мальчишеской жизни, что привыкнуть к нему никак не получалось: он был геологом, руководителем множества далеких экспедиций и гордостью всей семьи...

       Отец появился как всегда неожиданно ранним тихим утром.
       Сквозь дверную щель Костик с опаской и восхищением рассматривал огромного бородатого мужчину и никак не решался войти.
       – Котенька, сынок, иди поздоровайся, – мамин голос от волнения стал чужим, – смотри, что тебе папа привез… из самой столицы!
       Опасливо скользнув в комнату, Костя замер от неожиданности – на него, сверкая хромированными боками и ярким переливом маленьких фар, смотрел новехонький велосипед. Да не такой, как у соседских мальчишек, а диковинно-иностранный и прекрасный.
       – Это мне?! – слова застревали в груди.
       – Конечно! Ты уже взрослый, пора привыкать к хорошим вещам, – совершенно серьезно отозвался отец.
       Тут же забыв об отцовском приезде и всём остальном мире, Костя бросился осматривать велосипед... 

       Два следующих дня Костик был настоящей знаменитостью. Мальчишки завистливо сверкали глазами и канючили: «Дай прокатиться», но такой чести были удостоены только самые близкие друзья, и то – ненадолго. Девчонки провожали заинтересованными взглядами и усмехались. Но все это было ерундой по сравнению с Оксанкиным: «А меня можешь покатать?» Оксана была красавицей и задавакой, что делало ее совершенно недоступной, и вдруг такое…
       – Ну, садись, – как бы нехотя протянул Костик, слегка заикаясь от волнения, – прокачу немного.
       – Я хочу до станции и назад!
       – Ладно,…поехали до станции, – смятение сменилось восторгом. Так долго ехать рядом с такой девчонкой – мечта!
       Станция была километрах в трех. Несясь по пыльной дороге под звонкий Оксанкин смех, Костик не верил своей удаче и совершенно не заметил, как из кособокого переулка на него с грохотом и отвратительным скрежетом выскочил огромный КамАЗ. 
       От удара побелело в глазах. Последним, что успел зафиксировать мальчишеский мозг, был искореженный и обезображенный до неузнаваемости отцовский подарок...

       Первым к очнувшемуся в больничной палате Косте пришел ужас. Слезы заструились по детским щекам: «Я не хотел!». Перед глазами плыли страшные картинки с фрагментами исковерканного металла и окровавленным бездыханным телом красавицы-Оксанки.
       Вошедший вслед за ужасом врач успокоил:
       – Жива твоя подружка, отделалась парой синяков и ссадин, а вот тебе придется полежать в гипсе.
       Обезображенный Оксанкин труп медленно растаял, так исчезают следы от мокрых ступней на горячих камнях. Но его место тут же занял отец. Костик зажмурился и натянул одеяло на голову. Отец не исчезал.
       – Дай мне слово, что не поедешь к станции, – суровый взгляд жестких глаз приковывал, – там много машин.
       – Конечно, папа! Я ни за что туда не поеду, – Костик был согласен на все, лишь бы скорее опробовать красавец-велосипед. Только сейчас, под больничным одеялом, он вспомнил, о чем говорил отец. Вспомнил и ужаснулся.
       «Теперь он меня убьет! Точно убьет!» – слезы навернулись на глаза, паника сжала в руках маленькое сердечко. Отца Костик знал плохо, потому сильно боялся.
       Воображение рисовало картинки жестокой расправы, одну ярче другой, когда в палату ворвался перепуганный мамин голос:
       – Котенька! Как ты? Господи, что же это такое…, – в ее глазах блестели слезы, руки осторожно ощупывали гипс, но Костик уже заметил за маминой спиной огромную фигуру отца. Даже смотреть в ту сторону было страшно.
       – Я не хотел…– еле выдавил он и стиснул зубы.
       Мама продолжала причитать, отец неподвижно молчал. От этого молчания становилось совсем жутко, и тогда Костя, собрав все свое мужество, с бравадой смертника посмотрел в отцовские глаза.
       – Теперь можешь меня убить! Я не сдержал слова.
       Костик увидел, как в сердитых глазах появились удивление и растерянность. Отец, вопросительно глянув на притихшую мать, подошел и присел на край постели.
       – Неужели ты думаешь, что я могу тебя убить?
       – Я же не послушал тебя, а велосипед…, – вспомнив про изуродованного друга, Костик разрыдался в голос. Окончательно растерявшийся отец прижал скрюченное тельце сына к себе.
       – Велосипед – ерунда! Ты ведь мог погибнуть, вот что страшно. И как бы мы с мамой без тебя жили? – в отцовском голосе прозвучало что-то такое, от чего у Костика перехватило дыхание, – Мы же тебя любим!
       Прижавшись к широкой груди этого почти чужого и такого родного человека, Костя расплакался еще сильней, теперь уже от нахлынувшего шальным потоком нескрываемого восторга. Он был счастлив! Так счастлив, что стало больно дышать от стиснувшего грудь ликования. Костик готов был хоть каждый день бросаться под колеса грузовиков, лишь бы это пьянящее огромное чувство вновь и вновь освещало его маленькую жизнь...

       Переломы заживали быстро, но, выписавшись из больницы, Костик уже не застал отца дома – очередная экспедиция увела его за тысячи километров. Как оказалось, увела навсегда. Откуда ему в свои одиннадцать было знать, что этим летом отец приезжал прощаться. Когда Костя услышал, как водится, от чужих людей, что у отца теперь другая семья, то начал проклинать тот день и час, когда ослушался отца, винил и ненавидел себя, ломал и коверкал тонкую цветную душу, яростно втаптывая ее в придорожную пыль.
       Повзрослев, Костик понял, что не его глупый поступок стал причиной отцовского ухода, перестал себя винить и даже несколько раз виделся со ставшим окончательно чужим бородатым мужчиной, которого он когда-то звал папой.





       Очнувшись от воспоминаний, Костя вновь попытался поймать зыбкие остатки прекрасного ночного видения и, закрыв глаза, медленно окунулся в тревожный утренний полусон.
       Солнце слепило глаза. Вокруг, куда ни глянь, простиралась занесенная серой порошей пустыня, то здесь, то там приукрашенная жалкими пучками сухостоя. Каким-то шестым чувством Костик тут же распознал в ней свою незамысловатую жизнь. От острой, как бритва, обиды перехватило дыхание.
       «Так больше жить нельзя!» – взвыл давно забытый голос у него в груди, – «надо сейчас же вырваться отсюда!». И тут, вдруг, Костик заметил на однообразно-скучной равнине чьи-то отчетливые следы.
       Сердце зашлось от предвкушения перемен, отчаянно рванулось навстречу забрезжившему вдали цветному переливу.
       «Они выведут меня в другую, прекрасную жизнь. Туда, где бывает счастье!» – ликовала надежда, и Костя бросился по таинственным следам в неизвестность. Он бежал-бежал, постепенно слабея и теряя остатки сил, но окружающий пустынный пейзаж никак не желал меняться. Тогда Костик остановился и внимательно посмотрел себе под ноги… Так и есть – следы были его собственными! Оказывается, все это время он просто бежал по кругу. Выходит, в его невзрачном мирке, кроме него никого нет, как нет и выхода...
      
       Обливаясь холодным потом, Константин открыл глаза и резко отбросил одеяло.
       Комната ничуть не изменилась: веселенькие обои отбрасывали солнечные блики, в углу темнел пустой глаз телевизора, на полу валялась недочитанная с вечера газета… Из кухни слышалась привычная утренняя перебранка жены и дочки – обычное утро обычного дня.
       Он протяжно вздохнул, а где-то в груди пронзительной болью отозвалась жгучая обида на забывшее к нему дорогу счастье.