(Роковые девяностые)
- Все плохо... - объяснил я Шурику и Славику свое скверное настроение, когда после смены мы пришли в раздевалку. - Все плохо...
Да и что хорошего в нашей жизни? Под старость я остался в коммуналке. И нет никакой надежды на квартиру. Над городом теперь не возвышаются башенные краны. Я видел их рядами уложенными за забором управления строительством. Кладбище кранов. И где теперь "лежит моя квартира у прораба на сложенном в гармошку чертеже"? А прораб тот где? На бирже безработных, челночит с баулами или торгует жвачкой? Ему больше нет дела до меня. Терпи, дед, соседей!
- Все плохо...
Страну тоже затолкнули в коммуналку. Терпи, Россия, соседей. По радио - чужие песни. По телевизору ужасные боевики с гнусным переводом. Книжные магазины, киоски завалены теми же соседскими «суперами». Кровь, отчаяние... Как водится в коммуналке, в России ссорятся, дерутся, воюют. Жизнь - копейка. А потому гробы, гробы...
- Все плохо...
Не хочется работать и зарабатывать, для инфляции. Не хочется покупать приятные вещи, чтобы содержать господ перекупщиков. Наличные деньги обесцениваются, а вклады не - возвращаются.
- Все плохо...
На свой книжный шкаф дома я смотрю с тоской и сожалением. Сколько бессонных ночей радости и восторга подарил он мне. Но больше там нет ответов на мои вопросы. Да и к кому обратиться, если М. Горький - "не писатель", В. Ленин - "не философ", «А. Чехов "вообще ничего не сделал для русской литературы"?
- Все плохо, сыны мои...
- Ну, что ты, в самом деле, Василич? - проникся сочувствием Шурик.
- Жить-то надо. Крутись как-нибудь - посоветовал Славик.
Замечательные ребята - мои бывшие ученики.
- С чего крутиться, Слава? С Ваучера что ли? Или с нашей зарплаты? Да и не в материальном дело. Жить нечем - вот что.
- Э - э - э, не лезь ты в дебри, - загорелся Шурик. - Все равно ничего не переделаешь. Коммунисты, демократы... Я давно на всем крест поставил. Живи, как растение. Открой мой шкаф, Василич, посмотри и успокойся.
Интересно!
На внутренней стороне дверцы штихелем начеркано: "Все - козлы"
- Это мой предшественник писал, сокращенец Тимохин. Его девиз мне вполне подходит.
- Успокоился? - подмигнул Славик. – А то загляни в мой шкаф.
- А у тебя что?
На полочке для головного убора стояла бутылка водки.
- Махни, Василич, граммов двести, и никакой тоски. Мне лично хорошо помогает.
Разочароваться во всех и во всём?! Спиться?
Совершенно, как в сказках с богатырями. Прямо пойдешь - коня потеряешь; налево повернёшь – счастья лишишься...
- А где третий шкаф, ребятки? Должо;н быть третий...
- Да ну тебя, Василич, смурой ты какой-то.
Третий - я нашел в коммуналке, когда от нечего делать стал перебирать книги в своём шкафу. Всё равно не уснуть. Перекладывал тома с полки на полку и разговаривал с их авторами. – «Извини, Лев Николаевич, я тебя пока в сторонку отложу. Ещё вернётся твоё время. А ты все болеешь, Федор Михайлович? Страстями чрезвычайными человеческими болеешь, господин Достоевский? Я тоже серьёзно болен». И вдруг во втором ряду обнаружилась “Библия”. Ее подарил мне в советское время знакомый священник. Неудобно было отказать. Принял подарок: «пусть и «Библия» у меня будет».
И вот “Библия” - в руках. Книга самая древняя и, самая мудрая. Дошло, наконец, время! Усаживаюсь за стол, поглаживаю черный переплет с тиснением распятья Христа, Соседи справа пьянствуют. Это надолго. Соседи слева выясняют отношения. Это на всю ночь. Песни с одной стороны, вопли с другой. А я раскрываю “Библию”... Господи, Владыка наш, помоги укрепиться духу раба твоего. Во имя Отца и Сына, и Святого Духа.