И снова горы окружили его, сожрав невидимый горизонт. Спуск вниз занял часа два. Потом без особых приключений трое суток он шел по теснине, пока не уперся в сплошную стену серого густого тумана, перегородившего ущелье. Долина Туманов вступал в свои права. Постояв пару секунд, Наиль крепче взялся за палку и шагнул в серую завесу.
Видно немного было, но не далеко – шага на два вперед и в стороны, а вот сзади туман как будто сгущался за ним, закрывая вид уже с полушага. Его собственные шаги то гремели, как африканские барабаны, то стихали до полной неслышимости, как будто он шел сквозь вату. Уже раз двадцать он сказал спасибо сердитой бабке за ее клюку. Ему казалось, что прошло много-много часов, когда наконец туман лопнул, выпустив его наружу с громким чавкающим звуком.
Ашфиров стоял минут двадцать, пытаясь сообразить, куда же он попал. Совсем маленькая долинка каплевидной формы с чистым и прозрачным воздухом была окружена мистическим туманом не только со всех сторон, но и сверху. Ни неба, ни солнца – даже мутным зимним пятном, – он не видел. Когда попробовал сделать шаг, возникло странное ощущение – как будто каждое движение сопровождалось целым калейдоскопом собственных образов. Что-то похожее он видел однажды в юности на дискотеке, когда включали стробоскоп, и танцующие воспринимали друг друга как череду моментальных фотоснимков причудливых, последовательно сменяющих друг друга поз. Земля здесь не была пуста – трава, кусты и деревья росли так же, как во всяком нормальном месте. Пообвыкнув с необычными оптическими эффектами, Наиль двинулся вперед, к центру долины. И по мере того, как он подходил туда, какая-то странная размытая тень двигалась ему навстречу. Вначале он принял ее за рефлекс атмосферы, иллюзию – какое-то теневое отражение самого себя. Но по мере того, как они сближались, тень становилась гуще и отчетливее. Наконец, они встретились лицом к лицу. Черноволосый и чернобородый человек в странном цветном халате, чалме и высоких мягких сапогах с загнутыми концами молча смотрел на него. Как бы смеясь над его дивным одеянием, на плече его висело какое-то устройство – явно оружие, но вид оно имело фантастический. Два десятка удлиненных тонких кристаллов голубоватого цвета, собранных в один пучок, выходили из блестящего металлического корпуса с обычной пистолетной рукояткой и трубкой оптического прицела. Был он лет на десять старше Ашфирова, но нечто знакомое чудилось ему в чертах его лица. Они стояли напротив друг друга, стараясь что-то понять, и это “что-то” оказалось одним и тем же. Одновременно они подняли руку к лицу другого совершенно одинаковым жестом и оба нервно рассмеялись. Каждый из них стоял перед копией самого себя!..
Потом они разожгли костер, забавляясь собственными стробоскопическими движениями, пили крепкий зеленый чай и ели консервированное неизвестным Наилю способом мясо – оно было просто завернуто в синеватую фольгу, но по словам двойника, не портилось никогда. Постепенно разговорились. Фарджиз говорил с легким акцентом – для него родным был не руссинский язык, точнее чужемирный его аналог, а чистый фарси, которого Наиль не знал совсем. Выслушав историю Ашфирова, которую тот сильно сократил, убрав все личное, Фарджиз в свою очередь рассказал о себе, и рассказ его был, пожалуй, еще более странен.
Мир Фарджиза очень сильно отличался от родного мира Наиля. Технологически он был более продвинутым. Фарджиз показывал ему, как работает его оружие. Наиль ожидал, что кристаллы должны бы выпустить что-то вроде лазерного луча, однако вместо этого он увидел, как тонкие, закрученные в спирали шнуры, похожие на воду, с тихим шипением разрезали большой камень, после выстрела оставшийся совершенно холодным. А вот социально все страны его мира продолжали оставаться в состоянии, промежуточном между ранним феодализмом и рабовладением, да и названия и границы стран были другими. Фарджиз был средним по достатку рабовладельцем – содержателем торгового дома в Персии, торговавшим исключительно хорошо обученными молодыми рабынями, предназначенными для любовных утех. Дело досталось ему в наследство от отца, но занимался он им недолго. Однажды к нему привезли необученную ромейскую рабыню, захваченную пиратами на корабле. Она была очень красива, красива и непокорна. Ромейские женщины не были подневольными, и не воспринимали закабаление с тупой послушностью животных, как женщины Востока. Отец ее был придворным астрологом у ромейского императора, и сама она была умна и образована. До тех пор не интересовавшийся слабым полом Фарджиз пленен был ее умом и вольным, диким сердцем и освободил новую рабыню. Хотя закон это позволял, но никто им не пользовался лет триста, обычай был сильнее закона, и его поступок, подрывающий устои общества, вызвал возмущение коллег по цеху. Фарджиз готовил лучший из своих кораблей, чтобы доставить бывшую невольницу на родину, но не успел. Личная гвардия богатых работорговцев портового города Валь-Парса напала ночью на дом Фарджиза, и в завязавшейся схватке девушка была убита. Фарджиз в ту же ночь сжег виновных дотла и стал изгоем, бежал из страны и долго скитался, пока не попал в ту же долину, что и Наиль. Но люди его мира намного больше знали об этом странном месте. Они считали его разломом пространства-времени, аномалией, в которой мир мог иметь намного больше измерений, чем обычно, и число этих измерений могло меняться как внутри зоны, так и сама зона могла оказывать глобальное влияние на миры вне ее.
– У вас есть сказки, где Терра плоская и стоит на огромных животных? И у нас есть, но только у каждого из народов сказки немного отличаются, разные размеры и карты мира, разные мифологические звери и так далее. У наших мудрецов есть серьезные экспериментальные данные, и они предполагают, что сравнительно недавно все миры, смежные с разрывом, действительно имели не три измерения, а меньше - два с дробью, и были ограничены в пространстве разделяющими их зонами Хаоса, пройти через которые из мира в мир было почти невозможно. Отсюда и легенды о плоских мирах. Потом аномалия испытала какой-то внутренний взрыв, из-за которого размерность мира увеличилась, и сейчас она в среднем равна трем, хотя попадаются и места, где крохотные кусочки мира четырех, пяти и даже более -мерные. В таких местах происходят всякие странности, и имеют они среди людей дурную славу “бермудских треугольников”, “заколдованных мест” и так далее. Ученые полагают, что иногда медленно, иногда быстрыми скачками, пространство постепенно увеличивает свою размерность во всех вариантах нашей Терры и постепенно все параллельные планеты объединятся в один мир – уже четырехмерный. А есть и такие, кто полагает, что все сотворение нашего мира началось именно с зоны аномалии, именно отсюда его разворачивают откуда-то Изнутри - Вовне...
Еще Фарджиз рассказал ему, как пользоваться разрывом – все, что он сам умел. Вообще-то умел он не очень много. Войдя в аномалию, он уже не мог, да и не хотел вернуться в свой мир. Он хотел найти вариант Терры, где его возлюбленная не погибла, хотя он и понимал, что это будет не она сама, а ее двойник. Чтобы попасть в какой-то из альтернативных миров, нужно было вернуться в туман через ровную его поверхность, а если пойти в то место, где туман сужается, формируя “острие” долины-капли, то можно вернуться в собственный мир, но только не в то же самое время, а несколько раньше в прошлое. Но это было сложнее. Нужно было в момент прохождения сосредоточиться и хотя бы в общих чертах вспомнить последовательно несколько моментов прошлого в обратном порядке, а когда дойдешь до нужного момента, следовало представить его как можно подробнее, остановив воспоминания на нем. В собственное настоящее вернуться не получалось ни разу.
На следующий день, хотя день здесь и не отличался освещением от ночи, тепло попрощавшись и пожелав друг другу удачи, они разошлись – каждый к своей цели...
Стены тумана все больше сходились, пока Наиль не вошел в самую горловину, сразу потеряв обзор, точно так же, как когда он входил в долину. Но шел в этот раз он недолго – туман закончился неожиданно быстро. Наиль стоял и смотрел на ту же самую долину, из которой вышел только что. Еще раз десять он пробовал повторить попытку, но разрыв не отпускал его. Возможно, в мире Фарджиза люди чем-то очень отличались от него, и ходили через границы миров свободнее. Устав от своих бесплодных тщаний, он решил отдохнуть и выспаться, попробовав пройти попозже, может быть, в разное время проходимость горловины улучшалась...
После отдыха получилось еще хуже – он вошел в туман и больше не вышел в долину, но туман никак не кончался, и он уже начал уставать, но не только это было худо – чем дальше он шел, пробуя даже менять направление, тем темнее и холоднее становилось вокруг – что бы он ни делал. И вдруг впереди обозначился какой-то слабый проблеск. С новой надеждой и новыми силами Наиль быстро пошел к этому тусклому далекому огоньку. Вначале он почти бежал, но потом начал уставать, и снова перешел на шаг. Ощущение времени совершенно исчезло, словно оставшись где-то там, позади, в обычном мире. Ноги уже казались чугунными, а огонек впереди лишь ненамного стал ярче. Он шел так долго, что ему казалось, что целые вселенные за его спиной успевают вспыхнуть, рождаясь, “Большими Взрывами”, расцвести исполинскими миллионноцветными бутонами и погаснуть. Когда после десятой или двадцатой вечности слуха его коснулся еле слышный звук, он не поверил себе. Казалось, что в этом тумане, далеко-далеко от живых миров, плакал ребенок. Но ведь не может же такого быть – что ему здесь делать! Но звук стал громче и отчетливей, совершенно перестав походить на иллюзию. Тут Наилю неожиданно пришла в голову мысль, что если в долине он встретил второго себя с другой Терры, то почему и ребенку волей судеб вдруг не оказаться в этом междумирье. И он пошел на звук. Но невидимый его обладатель, похоже, уже устал плакать и замолчал, и Ашфиров так бы и прошел мимо него, если бы натурально не споткнулся о лежащее свернувшееся клубочком тельце. Боже мой, оно было таким холодным! Он потер ушибленный локоть, сел и, приподняв человечка, положил его на колени. Это была девочка, почти девушка, но такая маленькая, что казалась совсем ребенком, в потертой пижамке непонятного цвета, один кармашек в которой был немного надорван. И она еще дышала, хотя глаза ее были закрыты. Некогда было гадать, как она здесь оказалась. Наиль снял старую белую овчину, служившую ему и плащом, и постелью, и завернул девочку в нее. Идти сразу стало тяжелее, хотя, казалось бы, она совсем ничего не весила. Но она дышала, и это было самое главное. И в такт с его шагами ее дыхание становилось ровнее и глубже – она согревалась. Веки ее дрогнули в тот самый момент, когда Наиль вынужден был остановиться, встретившись с неожиданным препятствием. Огонек впереди раздвоился! И его тянуло к левому огоньку, зеленому, от которого, как ему казалось, явно шел слабый поток теплого воздуха. Но девочка повернула голову в другую сторону, еле разлепила ссохшиеся губки и прошептала: «Еще немного, о Ашфир, еще немного, и нас ждет отдых...» Это было что-то немыслимое – она знала его имя? Желтая точка света по правую руку совсем ему не понравилась, но выбирать не приходилось – девочка явно как-то связана с этим путем и знает, куда ей нужно... Он вдохнул сырой туманный воздух и пошел вправо, уже с трудом держа ее на руках. А она словно обессилев от нескольких слов, снова закрыла глаза... Точка света впереди превратилась в диск, потом в сияющий золотой ореол, потом он приблизился к нему вплотную, и остановился, не зная, что делать...
– Кто ты?!
– Что?.. – от неожиданности он вздрогнул. Девочка пришла в себя и теперь смотрела на него во все глаза, распахнутые так широко, что они показались ему огромными и сияющими.
– Где он?
– Кто?
– Ашфир... О Боже, я потеряла его...
– Но я и есть Ашфир...
– Нет! Нет! Ты – не он! – Она даже рассердилась и слабо-слабо стукнула его крохотными кулачками в грудь...
– Но я правда Ашфир. Это мое имя, и меня давно так зовут. Сокращенно. На самом деле полное имя – Наиль абд Ашфир абд Легоян и так далее – всех имен я не знаю. Только дед знал, так что можно просто – Наиль Ашфиров...
Сказанное им, казалось, удивило ее несказанно, и глаза ее сделались еще больше. Она шевельнулась.
– Поставь меня, пожалуйста...
Он осторожно опустил ее. Сияние золотого портала словно неудержимо притягивало ее взгляд, и она уже через силу отвернулась от него.
– Это ты меня нес?
– Да. Но как ты сюда попала...
– Не знаю, я наверное, умерла...
– Да ну, для умершей ты достаточно весомая!..
Она быстро глянула на него и вдруг рассмеялась, как четыре тысячи бронзовых колокольчиков...
– Пойдем со мной?..
Он покачал головой.
– Не могу. Мне нельзя туда. – Он почему-то знал это так отчетливо, будто ему об этом кто-то сказал только что – кто-то такой, что ему невозможно было не поверить. Ей этот неведомый некто, видимо, сказал то же самое.
– Да, я знаю... жаль...
Она еще раз посмотрела неожиданно пристально и вдруг улыбнулась нежно и застенчиво.
– Нет... Ты – Ашфир, самый настоящий... Только он мог донести меня сюда...
Робко посмотрев снизу вверх, она принялась снимать с себя белую овчинку, чтобы вернуть ее, но он остановил ее:
– Оставь себе…
– Но ты же замерзнешь…
– Нет, а вот тебе еще долго идти к Свету…
Она снова повернулась к туманному сияющему порталу, не в силах больше сопротивляться его притяжению, лицо ее исказилось мукой... шагнула внутрь золотого пятна... А он не мог сделать ни единого движения вслед за ней...
– Найди меня... найди... не забудь... твое имя... оно...
Голос ее становился все тише и тише, и через минуту растворился в золотом свете...
Ему нужно было вернуться к своему маячку – той зеленой искре вдали, которая, как он почувствовал, может привести его домой – быстро и сразу. Но ее нигде не было, и Ашфиров понял, что заблудился, и путь его будет теперь намного тяжелее. Становилось все холоднее и холоднее, и постепенно он перестал видеть хоть что-нибудь. Обессилев, он сел на землю и не почувствовал земли под собой – он сидел, но только вот на чем?.. Только тьма окружала его, проникая в самое сердце, вяло отзывавшееся слабой болью. В ответ на эту боль образы прошлого всплывали беспорядочно перед его глазами. Он вспомнил, что слышал, будто бы вот так прошлое вспоминается в обратном порядке перед умирающим человеком...
Кадр. Почти два года назад. Последний день рождения дочки. Наполненные слезами больные глаза Вероники.
Кадр. Пять лет назад. Вот она стоит перед ним, говоря, что больше не любит его, что у нее есть другой, который ей нужен.
Кадр. Еще чуть дальше в прошлое. Он возвращается с работы, уставший и отравленный “простыми человеческими отношениями”, весь день разговаривавший матом вместо нормального языка, стараясь с одной стороны утихомирить полупьяных электриков, с другой – найти компромисс с хамоватым зажравшимся начальством, чтобы хоть как-то сдвигать работу с мертвой точки. Открывает дверь домой. Сердце замирает, ожидая теплого взгляда единственной, кто может быть, ждет его возвращения. Кислая мина равнодушного человека встречает его. “Привет – привет”. Слова одни, а мысли другие, на лице написано: “Господи, приперся, как же ты мне надоел, когда-то любимый, а теперь постылый”. Он уходит на кухню, садится за стол, положив голову на руки. Надежда увидеть взгляд ждавшего его человека последний раз посетила его в этот день. Больше она не вернется уже никогда.
Кадр. Два часа дня, сильный толчок в сердце, кровь приливает к лицу. Он как будто слышит тонкий крик-писк, ноги слабеют, он садится на каменную скамейку на бульваре Вайнера в Староуральске. Вечером приходит телеграмма от тещи – в два часа у него родилась дочка.
Кадр. Вероника улетает в Дальнегорск. Она не хочет родить ребенка и принести его в комнату в общежитии, говорит, что это просто невозможно. Он и сам это понимает, но не совсем – у него на глазах большая часть страны живет в общагах, они-то как-то могут с этим справиться. Зачем же уезжать, зачем бросать его. Уже уходя на посадку, она оборачивается, грустно качает головой в смешной огромной песцовой шапке. И глаза – эти глаза он видит в последний раз. Она уходит вслед за своей матерью. Больше он ее уже не видел такой, даже взгляд ее потом изменился. В Дальнегорске это был уже совсем другой человек, в глазах – ни тепла, ни понимания, ничего не было больше в этих глазах.
Кадр. Почти три года жизни в Староуральске – тяжелой, почти безнадежной, квартиры нет, возможности дождаться очереди или заработать на нее тоже нет, цены бешено растут, а зарплата – почти нет, но каждый вечер, приходя с работы, он видит Веронику, которая вприпрыжку подбегает к нему, смеющимися глазами смотрит ему в глаза, кладет ему руки на плечи, радостно улыбаясь... Что же такое она сделала с собой, почему этот человек исчез, что же с ней стало теперь...
Кадр. После первой ночи – еще не ночи любви, а просто ночи первого знакомства и первого объяснения, он уезжает на один день домой – так делали все близко живущие студенты, чтобы затариться у родителей продуктами, а иногда и перехватить денег в довесок к более чем скромной стипендии. Вернувшись, он узнает, что всех переселили заново. Где теперь ее искать, он не знает, и решает, что все, что она знает о нем – это вот это общежитие, и нужно просто ждать. Он ставит рюкзак с картошкой и домашними консервами на крыльцо и ждет – часа два или три. Она приходит, они идут вместе поселяться в новые комнаты в общаге. На углу, где густые ветки кленов скрывают их от любопытных глаз, она впервые кладет ему руки на плечи и смотрит ему в глаза. “Я так боялась, что ты исчезнешь навсегда, что вчера все было только сном.” Потом она уже никого не стеснялась, и наверное, все остановки в городе видели их, тесно обнявшихся друг с другом у всех на глазах...
Кадр. Вероники еще нет, они не знакомы...
Тьма, только тьма и холод вокруг – все холоднее и холоднее, и даже дыхание становиться ледяным... Еще немного, совсем чуть-чуть, и – все, больше ему никогда не будет так плохо, все пройдет, все, все...