Поговорим, брат

Наталья Стрелкина
   - Привет, Сеня, брат. Давно не виделись. Хорошо у тебя здесь, спокойно, солнце сквозь сосны, красота. Мне нравится. Что ж ты так, а? Я ждал вас с маменькой на праздники, обещал же вроде приехать, мы уж напланировали с моей, где разместим, как развлекать вас будем, куда пойдём, что посмотрим, а тут вон как... Мальчишки тоже заждались, думали, ты и Муху свою возьмёшь, давно ж с сестричкой не общались. Ну, ничего, пусть Маринка в любое время приезжает, будем только рады.

   Да, ты ж не знаешь, у меня ещё сын родился, не успел тебе сказать, думал, приедешь, увидишь сам наследника моего. Не получилось… Он такой чудной, я уж и не помнил, какие дети маленькие бывают, старшие-то подросли. Странно всё это, ощущения такие - берёшь на руки какой-то безмозглый комочек органики, а внутри у самого так тепло становится, странно и страшно одновременно… Неужели это часть меня, неужели из этого вырастет целый человек, настоящий, со своими желаниями и чувствами?
   Я сейчас всё чаще прошлое вспоминаю, ностальгия, что ли? Не знаю. Может, старею? Помнишь, как мы пацанами с батей в лес за шиповником, за орехами ходили, помнишь, как ты мне палкой бил по ногам со всей дури, а я тебя поймал и наподдал, мы ещё чуть в ручей с обрыва не скатились. Отец тогда злился, обоих наказал, перепугался, наверное. Сейчас я своих отпрысков воспитываю, дерутся, совсем как мы когда-то, спиногрызы…

  А ещё вспоминаю, как с матерью к тебе в армию, в Ленинград ездили, как ты там отъелся на казённых харчах, как потом встречали тебя, мама всех на уши подняла, тогда ж с продуктами уже плохо было, ничего не достать. Здорово тогда мы набрались, вот вспомнилось чего-то.

   Видел Ольку твою, сказала, придёт, переживает сильно. Брат, нужно было вовремя с женщинами своими разбираться. Ольга, конечно, девка молодая, фигура там и всё такое. Не ворчит по пустякам, спокойная - не то, что бывшая твоя. Всё по каким-то достопримечательностям ездит, по святым местам. И тебя за собой таскала. Добрая она, беспомощная. Понимаю всё, но неправильно это. Ты как тогда подпил и рассказывать начал, что у тебя, ну, кроме жены кто-то есть, я сначала, помнишь, слушать не захотел, а потом интересно стало. Ты за Нютой - как за каменной стеной, всегда обихожен, сыт, чист, упакован, дочь у вас. И чего тебе не хватало? Не, ну, ясно, бывает, гульнул на сторону, но чтоб так серьёзно, я не ожидал. Хотя что уж теперь… А моя-то, дурочка, всё тебя в пример ставила, как услышит, что ты воркуешь по телефону, так меня под бок толкает и говорит: «Видишь, как он жёнушку-то любит, дня без неё прожить не может, всё шепчет слова ей ласковые, а от тебя век не дождёшься!» Всё дулась на меня, вот же дура, знала бы она, что ты с этой, Олькой своей. Ай, ладно…

   Мама сказала, тебе надо дорожку плиткой выложить, так ты не волнуйся. Я всё, что надо, уже закупил, ну там материалы: песок, цемент, инструменты у отца в доме взял, всё в лучшем виде сделаю. Завтра утром, пока не жарко, со старшим сыном придём, поработаем. Если до обеда не управимся, то потом доделаем, тебе ж не к спеху.

   А вообще за мать не волнуйся, она молодец, работает, сейчас вот мы приехали, так ей есть чем заняться. Не оставляем одну её. Опомниться не даём. Муха приезжала вчера, совсем выросла девочка, самостоятельная, на тебя похожа. Не волнуйся, поможем, если что. А жена моя, вроде ничего, ладит с маменькой. Они вообще против меня спелись, похоже. Наседают вдвоём. Воспитывают. Уж и не знаю, радоваться или огорчаться. Хотя уж лучше так, чем ссорились бы из-за мелочей. Прорвёмся!

   Ты прости меня, Семён. За всё, что сделал я тебе, и за то, что не сделал. За все грехи, так сказать. Что с машиной не помог и что не было меня рядом, когда так нужен был. Ну, ты тоже хорош, надо было звонить, говорить, а то вы с мамой всё молчком, как партизаны, будто всё нормально, всё хорошо. Откуда же я мог знать… Прости меня.

  Ну, вот и поговорили. Пора мне, пойду, брат. Я не прощаюсь. Утром буду со старшим, как договорились. Погоди, только сейчас немного поправлю тут у тебя… Вот, теперь порядок. До завтра.

Виктор, до сих пор ровно державший спину, вдруг как-то обмяк, ссутулился, вставая. Он сделал несколько шагов и разгладил, разровнял скрутившийся, завернувшийся на ветру кусочек ткани. Взял его в ладони и подержал, согревая теплом своих рук. Мужчина долго и молча стоял, вглядываясь в лицо брата, потом отвернулся и шагнул прочь, прикрывая за собой калитку в прошлое. Чувства, которые он так тщательно сдерживал, вцепились в его сердце невыносимой мукой. Вопросы, на которые сам никак не мог себе ответить, терзали своей неразрешимостью. Можно ли было предотвратить, предугадать и исправить то, что случилось? Что, что делать сейчас и как жить? Злоба сражалась с отчаянием, и всю эту борьбу можно было наблюдать на его перекошенном страданием лице. Он уходил, опустив под тяжестью обстоятельств плечи, шепча не то молитву, не то проклятия Богу. И утирал кулаком несуществующие жгущие изнутри слёзы, размазывая по щекам обиду. Зачем это всё, солнце, сосны, и бабочки летают, для чего? Нет в этом смысла никакого. А сзади за ним спокойно наблюдал его младший брат. Лёгкая ироничная улыбка слегка касалась кончиков губ. И солнечные лучи, пробивающиеся сквозь шапку сосновых ветвей, ласково поглаживали землю и прыгали озорными зайчиками по цветному ковру.

  Было светло и спокойно. Жаль только, что бабочка, обманувшаяся красотой этих цветов, никогда не сможет утолить свой голод, и пчела никогда не соберёт с них нектара. Искусственные цветы в плетёной корзине, и ещё много таких же неживых, как Сеня, цветов, вокруг его фотографии, на его могиле. И черная лента «От брата Виктора и семьи. Верим, помним, скорбим».

   А ты живи, брат, живи!