Доктор С

      
       Её взяли в плен в тот же день когда немцы захватили Гомель. Родители погибли во время первой же бомбёжки, в самом начале войны. Настя в тот страшный час забирала из садика Витю, когда в их дом попала бомба.
       Разум отказывался воспринимать сообщение по радио о начале войны. Даже когда кругом рвались бомбы, и земля тряслась от взрывов, казалось, что это страшный сон.  А воронка на том месте, где стоял их дом, лишь добавила ещё больше кошмара и нереальности происходящего. Ноги её подкосились, и Настя долго сидела, прямо на земле, глядя на обломки мокрыми от слез глазами, прижимая к себе ничего не понимающего Витеньку.
       Вечером их взяли к себе соседи. Настя безучастно смотрела, как они бегали по дому и собрали вещи, готовясь к эвакуации. Сергей Павлович ей говорил про то, чтобы Настя с братом поехали с ними, но бедная девочка сидела, прижав к себе Витю, и ничего не отвечала. Тогда сосед махнул рукой, а на следующее утро дети проснулись в пустом доме. Вскоре снова началась бомбежка, у Насти первый порыв был спрятаться в подпол, но тут же одумалась, если дом рухнет, то похоронит их под собой. Схватила за руку Витеньку, он уже присел над открытой крышкой подпола, силясь разглядеть в темноте, где начинается лестница, и метнулась наружу. На улице царил хаос, люди бежали кто куда, что-то кричали. Старенькая баба Вака, лежала прямо на дороге, под ней растекалось темно-красное пятно. Настю замутило, она попятилась назад в дом, потянув за собой братика, и закрывая дверь, заметила, как женщина в темно-зеленом платье, наступив Ваке прямо на голову, с криком растянулась рядом.
       Взрывы постепенно стихли, девушка выглянула в окно. Над крышами поднимались столбы черного дыма, ветра не было уже три дня, и они поднимались высоко в небо. А вокруг Ваки собрались люди, что-то обсуждали, размахивая руками. Через некоторое время приехала «полуторка», из неё вышли двое угрюмых парней. Молча подхватили Ваку под руки-ноги и, закинув её в кузов, так же молча, уехали. Девушка отшатнулась от окна, её поразила та обыденность, с какой они делали свою работу, словно повар, с двадцатилетним стажем изготовляющий бутерброд с колбасой.
       И это всего лишь вторая бомбежка. Не может быть, чтобы они так быстро привыкли, подумала девушка, скорее всего это у них просто маска, отгораживающая от страшной реальности.
       Настя осталась жить в соседском доме, об эвакуации не думала то, что скоро придут немцы она и представить не могла.
       Но это все-таки случилось, в город с громким ревом въехали угловатые танки, следом за ними шли солдаты в серой форме. Настя с разных сторон слышала пальбу, пару раз даже выстрелил танк. Девушка заплакала, ей стало очень страшно за Витеньку, почему-то вдруг показалось, что она видит его последний раз.
       Вечером в дверь загрохотали прикладом, Настя заметалась птицей по дому, не зная, куда им с братиком спрятаться. Но тут дверь сорвали с петель и к ним вломились трое фашистов. Девушка замерла посреди комнаты, заслоняя собой братика и глядя на солдат, что направили на неё длинные винтовки. Один из фашистов, не отводя от неё ствола, загавкал страшными и непонятными словами. Двое других двинулись по дому заглядывая в комнаты, а главный обратился к ней:
       - Ти есть одна?
       Настя не поняла, у неё шумело в голове, и комната качалась, словно они плыли на корабле.
       - Ты есть одна? - повторил немец.
       Девушка кивнула. Солдат осмотрел её с ног до головы, поморщился и, закинув винтовку на плечо, стал смотреть в окно.
       Только сейчас Настя поняла, почему так настойчиво соседка тётя Нина заставила надеть её старое платье, на голову накинуть равный грязный платок, а лицо сама запачкала золой из печки, и строго настрого наказала не мыться.
       Из других комнат вышли солдаты, закидывая на плечи винтовки, что-то протявкали старшему, он в ответ. Настю сильно толкнули в сторону выхода, она чуть не упала, рванулась было к брату, но её снова толкнули, да так, что Настя вылетела во двор и растянулась в пыли, разодрав ладони. Из дома раздался плач братика, затем девушка услышала глухой удар и всё стихло. В голове у Насти загудело, словно неподалеку звонил огромный колокол.  Она стала подниматься, чтобы бежать обратно, но её схватили за косу и потащили на улицу, и дальше к вокзалу. Настя вцепилась в каменную руку, что держала её за волосы и, глядя на удаляющийся дом с мертвым, как она считала, братиком, плакала, больше от потери последнего близкого человека, чем от боли.
       Вскоре фашистам надоело её тащить, рывком дернули косу к верху так, что в глазах потемнело, и продолжали тянуть пока она, с трудом балансируя на пятках, не поднялась на ноги.
       По улице шли люди, у кого были слезы в глазах, а кто рыдал в голос. Вдоль дороги стояли немцы, выставив перед собой черные автоматы, и напряженно следили за проходящими мимо них людьми. Если кто-нибудь подходил к солдатам поближе, тут же следовал грозный окрик и фашист дулом автомата сильно толкал человека в сторону вокзала.
       Настю пихнули в спину, она упала бы, если б её не подхватил идущий рядом мужчина.
       - Не бойся, девонька, - сказал он. - Сейчас нас расстреливать не будут, а ночью можно сбежать... Нас запрут на вокзале, а я там два года проработал, все ходы и выходы знаю...
       Ближе к зданию образовался затор. Немцы обыскивали входящих, снимали обручальные кольца, срывали с груди золотые крестики, отбирали вообще всё, что люди успели прихватить с собой.
       Настя бывала на вокзале, много раз, но никогда не видела здесь столько народу. Люди стояли плечом к плечу не в силах повернуться, как в Киевском автобусе в час пик.
       Всё это время Настя плакала не переставая, думая о братике, о родителях, и даже сейчас её не волновала собственная судьба. На бедную девушку навалилось полное безразличие ко всему происходящему. Постепенно люди разошлись по кабинетам и другим закоулкам вокзала. Места стало побольше и все принялись усаживаться прямо на холодный пол.
       Интересно, подумала Настя, как тот мужчина сможет сбежать, на окнах решетки, у выходов дежурят фашисты, даже если и найдет какой либо отнорок за ним столько людей потянется...
       Посреди ночи она проснулась оттого, что нога соседа, на которую Настя преклонила голову, сильно дернулась. Девушка приподнялась, потирая затекшую руку, сонным взглядом посмотрела вокруг, и поняла что случилось, тот мужчина, что днём поддержал её на дороге, пробирался куда-то, наступая прямо на людей.
       Лунный свет лежал на бледных лицах, в разбитые окна струились звуки ночи, и негромкие голоса стороживших солдат. Насте очень хотелось в туалет, и она решилась пройти вслед за мужчиной, как раз в том направлении указывала стрелка с характерной надписью. Разбуженные люди заранее убирали руки-ноги с Настиного пути, и недовольно ворчали, глядя им в след. Дядька зашел в коридор и скрылся за углом, Настя не стала его догонять, пошла сразу в туалет, и уже оттуда услышала крики и выстрелы на улице. Больше его она никогда не видела.
       Утром фашисты подогнали поезд и, погрузив пленных, отправили состав на запад.
      
       ***
      
       - Хайль, Гитлер!..
       - Хайль…
       Молодой человек зашёл в кабинет начальника лагеря для военнопленных «Маутхаузен».
       - Лейтенант Курт Шнайдер, - щёлкнул он каблуками. – Прибыл для прохождения военной службы под вашим началом. Хотя и писал заявление, чтобы меня направили на фронт…
       Комендант концлагеря, штандартенфюрер СС Цирайс, поднялся, подошёл к офицеру, похлопал его по плечу.
       -  Не расстраивайтесь, юноша, войны на наш век ещё хватит, отправляйтесь на службу в третий сектор, скоро туда прибудут русские военнопленные.
       В назначенный час на станции выставили оцепление. Подошёл поезд, из него стали вываливаться люди, многие падали и уже не вставали. Те, кто смог ходить, тощие оборванные, стояли, поддерживая друг друга, и с ненавистью смотрели на фашистов. Раздались русские слова, Курт изучал в школе и немного понимал их язык, говорил комендант Цирайс, он заставил пленных бежать до корпусов. Немцы двинулись следом и стреляли в отстающих и тех, кто падал и не мог встать.
       От этого зрелища Курту стало плохо. Он не мог понять, как и зачем так можно издеваться над людьми, пусть не арийской расы, пусть военнопленными, но всё-таки людьми.
       Скоро зима, по небу ползут тяжелые облака, из них, то падают редкие снежинки, то льет дождь. В бараках люди умирали от голода и холода. Каждый день сотнями, ещё живых отправляли на работы в каменоломни. Однажды комендант послал туда Курта за начальником караула. Картина, что открылась молодому офицеру, поразила его до глубины души. Люди таскали тяжеленные вагонетки с камнями и… пели хором. Некоторые падали их оттаскивали в сторону и кидали в такую же вагонетку. Курт подошёл к начальнику, который тоже смеялся с остальными солдатами:
       - Как тебе наши поющие лошади? – спросил он Курта.
       Идеалы офицера рушились с каждым днём пребывания в этом месте. Гитлер уже не казался гением военного искусства, как он мог допустить такое, а ведь лагерей-то много и в каждом творится подобное. Курт ещё надеялся, что их великий вождь про это не знает, ему не докладывают, кто же рискнёт сообщать о подобном.
       На обратном пути ему пришлось остановиться, чтобы пропустить колонну пленных, которых водили на медосмотр, и в этой толпе он увидел её.
       Настя чудом выжила в вагоне, где люди собирались плотным кольцом, чтобы не замерзнуть и всё равно, до места доехала только половина из всех. Потом они бежали к лагерю, и девушка видела как уставшие и немощные люди падали, и слышала сзади выстрелы, но боялась обернуться, поскольку сил уже не было. Каждый день их выгоняли из холодных бараков на работу, тяжёлую и бессмысленную, которая нужна была только для того чтобы уморить как можно больше людей. Но жажда жизни не давала ей опустить руки, и даже в таких нечеловеческих условиях она смогла полюбить. В тот день был унизительный медосмотр, многих людей отправили в крематорий, а на обратном пути в барак она увидела немецкого офицера и уже не могла отвести от него взгляд. Он тоже заметил её, хотя кругом было много народу и женщин тоже, но смотрел только на неё, чумазую и в рваной одежде.
       Курт теперь не мог больше ни о чём думать, ночами плохо спалось, всё переживал как она там. Он лежит в теплой и чистой постели, а она… Надо помочь ей сбежать, и отвезти к тёте Дорис в Эбен. Он начал готовиться, подговорил двух друзей, что прибыли сюда раньше него и работали в охране, пришлось долго ждать, пока у них совпадут смены.
       Курт не входил в охрану лагеря и не мог даже подойти к заключённым. Утром он стоял неподалёку от барака Насти и, едва сдерживая боль в сердце, провожал её глазами. Вечером он снова был на месте и радовался, увидев, как она возвращается в поредевшей толпе, радовался, что она пережила ещё один страшный день.
       Наконец-то Курт дождался, у обоих приятелей совпали смены. Машина стояла снаружи лагеря, около ворот, но так чтобы её не было видно. Рано утром ещё до подъёма Курт подошёл к бараку и кивнул Зигфриду, они учились в одном классе несколько лет и доверяли друг другу. Охранник, кивнув в ответ, скрылся в бараке, оттуда раздался его зычный голос:
       - Номер сто восемьдесят пятьсот три…
       Минут через пять она вышла, Курт за это время много раз посмотрел на часы. Она взглянула на офицера и уже не отводила от него умоляющих глаз. Сердце ей подсказывало, что теперь всё будет хорошо. Курт взял Настю за плечо и повёл к выходу из лагеря, чтобы это не казалось странным, следом двинулся Зигфрид, направив винтовку в спину девушки.
       Медленно, слишком медленно приближались окованные железом чёрные ворота. Мирно похрустывал снег под ногами, за каменными стенами на все голоса каркали вороны. Молодому человеку было жалко Настю, одежда её состояла из равных лохмотьев и даже на ногах вместо обуви были намотаны тряпки.
       У Курта была договоренность со вторым другом Гансом, что как только они подойдут, он откроет маленькую дверцу в воротах, но Ганс почему-то стал открывать их на всю ширину. Через минуту Курт понял причину. На территорию лагеря въезжал автомобиль, офицер сразу узнал его. Это машина Ариберта Хайма, которого заключенные за два месяца его работы в больнице успели окрестить как "Доктор Смерть".
       Автомобиль плавно въехал в ворота и притормозил около заговорщиков, с шуршанием открылось окно.
       - Хайль Гитлер, - вскинул руку Курт.
       Доктор пребывал в очень возбужденном состоянии, даже не ответил на приветствие.
       - Лейтенант, куда вы ведете эту девушку? - затараторил он.
       Курт растерялся, он совершенно не был готов к такому развитию событий, но Хайм не стал ждать ответа, выскочил из машины, открыл Насте рот, осмотрел её зубы.
       - Прекрасно, - потер руки доктор. - Замечательный материал... Эй, кто-нибудь...
       Крикнул он в сторону будки охраны, из дверей выскочил солдат, щелкнул каблуками.
       - Отведите её в лазарет, - указал он на Настю. - Передайте ассистентам, пусть готовят к операции, я сегодня новый опыт придумал...
       У Курта закололо сердце, потемнело в глазах, он даже не заметил, как ускользнуло от него Настино плечо. Когда же он пришел в себя и обернулся, то увидел что стоит один, Зигфриду тоже пришлось уйти.
       В полном отчаянии он поплелся к себе в комнату. Там рухнул на кровать, сжал голову руками изо всех сил, пытаясь найти выход, и не мог этого сделать. Ему хотелось взять автомат и пойти вырвать свою любовь из лап садиста-доктора, но представляя, как он будет стрелять в своих соотечественников, ему становилось ещё хуже.
       Примерно через час Курт решился, встал, вытащил из кобуры пистолет, проверил в нём патроны и, выйдя из комнаты, твердым шагом направился в сторону больницы. Сейчас он ворвется в операционную и, пригрозив оружием, заберет девушку и увезет её далеко отсюда. Но когда он протянул руку, чтобы открыть дверь, её толкнули с той стороны, так что Курту едва не разбило голову. Он уже открыл рот, чтобы отчитать неосторожного солдата, но увидев причину спешки тут же передумал. Здоровенного громилу Фридриха рвало прямо на снег, следом вышел ещё один солдат.
       - Говорил я ему не надо туда смотреть, - сказал он, и сильно трясущимися руками пытался достать сигарету, уронил две шутки, пока закурил. - Доктор ампутирует ногу... без наркоза.
       При этих словах Фридриха опять согнуло в приступе рвоты, а Курт только сейчас услышал из здания истошный, нечеловеческий вопль.
       Офицер, оттолкнув солдата, что стоял в дверях (тот уронил третью сигарету), побежал на голос, ворвался в операционную и как раз в тот момент крик оборвался. На столе в темной луже лежала бездыханная Настя, рядом стоял Хайм с руками по локоть в крови, и вопросительно смотрел на Курта.
       Всё кончено, он даже не узнал её имя.
       Курт рванул пистолет, грянул выстрел, с лица Хайма сорвало марлевую повязку, на стену брызнуло красным, и доктор упал как мешок с картошкой. Любовь моя, я иду к тебе, подумал Курт и выстрелил себе в висок.