Марья была очень хороша, и она прекрасно это сознавала. В её огромных фиолетовых глазах, опушенных длиннющими ресницами, плескалось какое-то сладкое томление и вера в прекрасное. Я думаю, что Манечка была романтиком и поэтом в душе, хотя считается, что у таких, как Маняша, души вообще нет… Дело в том, что она была тёлкой, молодой рыжей коровой, которую купили мои родители, когда мы жили в посёлке.
Манечку любили все, называли красавицей и солнышком, угощали хлебом с солью и гладили плюшевую морду. Маняша вздыхала томно, ее глаза увлажнялись, она деликатно брала угощение и благодарно кивала рогатой головой. Как все красавицы Марья была кокеткой, причем кокетничала она больше с мужчинами, вытягивала шею, закатывала глаза, и нежно взмыкивала. Однажды ее угостили сигаретой, Марья сжевала ее, глаза у нее отчаянно заблестели, и с той поры она выпрашивала сигареты у курящих мужиков, безошибочно опознавая их по запаху.
Наступило время, и наша Маняша заневестилась, ее повели знакомится к брутальному племенному быку Кирьяну. Бык был очарован, и Марью едва отняли у, потерявшего от любви голову, кавалера. Со свидания Маняша шла тихая, задумчивая. Мне кажется, она ожидала чего-то другого и была… шокирована грубым напором.
Через некоторое время у Марьи появился теленок. Первый ребенок для любой настоящей матери событие, которое меняет всю жизнь. Маняша бросила жевать сигареты, стала нежной, заботливой и покладистой. Моя мама нашла в ней прекрасную собеседницу, и я часто слышала, как мама беседовала с коровой, как с подружкой, рассказывая о своих женских сомнениях и горестях. А Маня сочувственно вздыхала, косила фиолетовым глазом и норовила облизать хозяйку.
Теленок подрос и был приговорён… на мясо. Я рыдала и просила родителей оставить Мартика, ведь он такой смешной, красивый, добрый, Маняша его так любит, но… Папа привел «специалиста по забою», дядю Гришу, Марью закрыли в коровнике, а бедного Мартика повели на дальний двор…
Маняша кричала и билась, почуяв неладное, разбила окно, пытаясь найти выход, а потом только протяжно и жалобно мычала. Когда всё было кончено, и дядя Гриша, упившись до невозможности, уходил домой, Маню выпустили на двор. Она, шумно раздувая ноздри, втянула воздух и пошла на задний двор. Останки теленка уже убрали, кровь забросали соломой, но запах смерти остался. Марья заревела, застонала, задние ноги у нее подкосились и она рухнула на землю, пропитанную кровью ее теленка. Думали обезножила, но отлежалась, отдышалась, встала… Только это уже была другая корова, даже шкура перестала отливать золотом. Глаза подернулись равнодушием, интерес к общению пропал. Маняша стала просто коровой, хорошей, доброй, медленной. Как все. О чем она думала, пережевывая жвачку, со взглядом, обращенным внутрь, трудно сказать… Казалось, что ничего от прежнего не осталось в этой молочной, вечно жующей корове, но однажды Марья увидела дядю Гришу, возвращающего с «дела». В мановение ока она оказалась рядом с ним, еще мгновение, и дядя Гриша летел, подкинутый рогами, в кусты. Рассвирепевшую корову с трудом отогнали, у мясника оказались сломанными два ребра и порваны «почти новые штаны», пришлось с ним расплачиваться. Но Марья… Марья была героиней, она бежала домой, высоко задрав рогатую голову, взмыкивая, хвост, победно изогнутый, мотался словно знамя.
Как-то раз мы услышали возбужденные крики с улицы. У плетня, отделяющего территорию Марьи, пошатываясь, стоял дядя Гриша и орал на корову. Маняша стояла, широко расставив ноги, опустив голову и в упор смотрела на дядю Гришу. Хвост её яростно бил по бокам, ноздри раздувались, дыхание вырывалось с хрипом
- Ну, чо смотришь?! Да я таких резал и резать буду! Рогатка тупая! Чего уставилась? Животное безмозглое! скотина грязная! Бездушная тварь! – орал дядя Гриша.
Маняша вдруг встрепенулась, подняла голову, оттопырив верхнюю губу, словно улыбнулась и величаво кивнула, словно говоря:
- Спасибо, что представился. А меня зовут Марья.
После чего вздохнула, отвернулась и вальяжно отошла от забора, престав реагировать на орущего человека.
Дядя Гриша захлебнулся криком, плюнул, заматерился и пошел восвояси, пошатываясь и икая.
- Да… Утерла Маня Григорию нос, - засмеялся папа. Животное бездушное, говоришь? Мммм… Кха!
С того дня Маняша стала веселее, с ней уже снова можно было поговорить по душам.