Дистанция

               
     Тот зимний вечер, когда мы отмечали день рождения Баобаба, запомнился мне прежде всего запахами. Мы чуть припозднились, и я выискивал на вешалке место для Нининой шубки, а дурманящий аромат женских плеч, таящийся в пушистых воротниках пальто, уже пристроенных, кружил  голову.
Стол был в боевой готовности, но еще не порушен. Гости собрались вокруг Баобаба, сидящего на кухонной табуретке:

“Графиня, мне приснились Ваши зубы,
  Как будто я скачу на вороном…”

Гитара сладостно извивалась в его объятиях, чутко отзываясь на уверенные и нежные касания длинных пальцев. Дамы  смотрели на эти пальцы затуманившимися глазами.
- Вот, если он сейчас встанет и пойдет, они поплетутся за ним, как дети за парнем из Гаммельна, – прошептала Нина.
- И ты?
- Не бойся, останусь с тобой. Его дороги коротки.
- Не скажи! По слухам, техника в его руках поет, как эта гитара, и обаяния  – на четверых, сама видишь. Все данные для карьеры.
Ирочка-баобабиха, по-хозяйски совершающая челночные переходы от кухни к именинному столу, мимоходом пригладила густую шевелюру мужа, словно печать поставив: ”Мое! – не кантовать!”   
И я заметил, как, обнажив острые белые зубки, чуть приподнялась губа у другой Ирочки, Дубининой, юной инженерши из моего КБ. На мгновение, в ответ на хозяйкин жест.
- О, да у технарей не скучно, –  буркнула моя всевидящая супруга. – Не хуже, чем у музыкантов.
Скрипнула дверь, пришла еще пара. В кухне было уже тесно,  они остановились у входа. Баобаб улыбнулся им и снова опустил голову к струнам. А я почувствовал неприятный холодок в животе: пришлось мне однажды наблюдать точно такую улыбку.
- Все в сборе, за стол! За стол! – звонко скомандовала хозяйка.
После двух-трех рюмок под чудесный Ирочкин салат-оливье, кто-то попросил:
- Димка, тост за именинника!
Я, не чинясь, поднялся. Застольные экспромты даются мне легко. Перед глазами покачивались лица коллег по инженерству и по застольям.

 Друзья, налейте снова,
 И мы, без лишних слов,
 Поднимем тост за Вову,
 Который – Иванов.
Он гений, без кавычек,
Могуч, как баобаб,
Любимец “электричек”
И разных прочих баб…

И так далее, дурашливую рифмованную лабуду, что складывалась сама собой. Можно ли было подумать, что всего через год, мой очередной экспромт на очередном же застолье, будет звучать примерно так:

Под громкий стук фужеров
И хриплое “Ура!”
Мы женим инженеров
Из нашего бюрА
Героев пьянки нынешней
Мы любим, и не слабо:
Все мужики – Дубинишну
Все бабы – Баобаба…

Именно так, мы будем отмечать брак Ирочки Дубининой, к тому времени немножко беременной, и нашего именинника, женатого пока  совсем на другой Ирочке.
Но это случится через год, а пока мы чествуем Вовку Иванова, которого все почему-то зовут Баобабом, нахваливаем блюда его теперешней супруги, и все безоблачно, и все счастливо улыбаются.  Баобаб снова с гитарой, поет про злую дворничиху Клаву, дамы опять смотрят на его руки. Я чокаюсь с той парой, что опоздала; мужчина кладет мне ладонь на плечо, а женщина подставляет щеку для поцелуя. Нина поднимает бровь, и я объясняю:
- Милая, это  Виктор Звягин, мы вместе мастерили свистульки из лозы, а это Наташа, она передавала мои любовные записки для своей соседки по парте.
- Я всегда подозревала, что у тебя была бурная молодость, – сказала жена, пожимая им руки. – Вы и сейчас вырезаете  свистки?
- В этом роде. Мое КБ пытается запустить в серию то, что сочиняют гениальные Витины инженеры.
- Во-от почему у него работает Вова-Баобаб, – протянула Нина.
Виктор улыбнулся, и эта  улыбка   мне тоже не понравилась. Да и свистки из лозы всплыли в памяти не случайно.

Хорошо запомнилось лето, когда мы с Витей Звягиным их делали. В том году оно никак не наступало, до середины июня Березина была еще по-весеннему полной. На нашем берегу росли ивы, но у детей принято было считать, что из лозы, что на той стороне реки, свистки получаются звонче.  Звонче так звонче, все равно пора открывать купальный сезон, и мальчики в синих и черных сатиновых трусах храбро ринулись в воду.  Но река хранила еще холод недавнего ледохода,  ребятня с визгом вернулась на берег. Только Витя невозмутимо загребал саженками под углом к течению, чтобы не слишком снесло. Вздохнув, я пристроился за ним.  Выбравшись на плоский берег, мы побегали, чтобы согреться. Заросли ивняка оглушили нас жизнерадостным чириканьем каких-то пичужек. Я сразу обнаружил нужную мне ветку, прямую, с гладкой темно-зеленой кожицей.  Почувствовал, что эта  зазвучит и полез в кармашек трусов за ножиком.  Складной ножик за двадцать шесть копеек – всего пять раз не купить пирожок в школьном буфете.  На плоском камне можно наточить. Косой срез; почему-то мы думали, что  срезаемой веточке не так больно, если наискосок. Теперь сделаем круговой надрез – и кора-кожица сползает с влажной гладкой древесины аккуратной трубочкой. Отложим ее пока в сторонку. Теперь мундштук – плоская канавка для воздуха, потом одна по окружности, крак! отломали. Еще круговой надрез, еще “крак” – готова акустическая камера. Теперь вернем кору на место, вставим мундштук, все готово! Можно испытывать, где там Витька? Он перекатывает на ладони готовое изделие и, не пробуя на звук, кладет в кармашек. Значит, пора возвращаться. Моей ветки хватит еще на три свистка, если кто-то захочет сделать, беру ее с собой.  На берегу наше возвращение отмечают  радостными воплями. Мою веточку-заготовку мгновенно делят и сосредоточенно орудуют ножиками. Витька обтирает мокрый свисток рукавом висящей на ветке рубашки, подносит ко рту. Звук получился глубоким и чистым.  Сейчас он снова оботрет мундштук – наивная детская этика – и пустит по рукам.  Но худенькая Ирка Попкова выхватывает у него игрушку чуть ли не из губ. И тут же оглушает нас пронзительным свистом. Ее коричневые глаза сияют. Я пробую свое изделие, звучит не хуже. Вытираю, протягиваю  кому-то. Мы с Витькой убегаем по берегу к повороту, чтобы согреться и отжать в кустах мокрые трусы. Нам вслед звучат ивовые трели.

   Когда возвращаемся, застаем уныние вместо недавнего веселья. Весна не весна, лето не лето, что за каникулы, даже не искупаться. И за ягодами не сходишь, вряд ли поспели в такую холодину. Хотя проверить не мешало бы, лес – вот он, всего в двух километрах, если напрямую, через озимое поле. Если бы группу повел я, то не спеша, оглядываясь на самых медленных. Но впереди бежал Витька. И ребята, с энтузиазмом устремившиеся за ним, стали отставать. Бежать  по упругой прохладной тропинке было удивительно приятно, лес даже показался слишком близким. Я держался в двух-трех метрах от лидера, наслаждаясь прохладным ветерком, своими легкими плавными движениями. Босые ступни ласково касались гладкой почвы. Вдруг за спиной услышал тяжелый топот, хриплое дыхание. Верка Старченко обогнала нас из последних сил, круто повернулась и, одарив Витьку странной улыбкой, виноватой и преданной, сошла с дорожки и побрела назад, к реке. Оглянувшись, он улыбнулся ей в ответ и побежал еще быстрее. С нами на тропинке осталась только Ирка Попкова, я чувствовал за спиной ее тяжелое дыхание. На опушке оказались что-то уж очень быстро и остановились обуть сандалии. Ирка догнала нас и сказала прерывающимся голосом, что знает земляничную поляну совсем близко, подождите здесь, я сейчас. И минуты через три вернулась, торжествующе вытянув перед собой руку. Она поднесла к Витькиному лицу дрожащую ладошку, на которой алели ягоды, и он взял их губами. Девочка сияла, хотя ее шатало от усталости, а с каждым вдохом ее сарафан распирало так, что на тоненьком ситце отпечатывались ребра.
“Любовь-морковь!” – со всем цинизмом десятилетнего знатока сказал я себе. Но дразнить Ирку не стал: у самого болело сердце от безответных чувств к жестокой блондинке из третьего “А”,  как же ее звали-то?

       Как ее звали? – через двадцать с лишним лет, на именинах у Баобаба я не смог припомнить имя. А вот улыбка отставшей тогда девочки Верки, виноватая, преданная – припомнилась.  Так Баобаб сейчас улыбнулся Виктору. Неужели и он не выдерживает навязанного Звягиным темпа?
Нина  тактично оставила меня с Наташей и Виктором и ушла наблюдать, как  Дубинина постигает у Баобабихи технологию салата-оливье. Когда мы остались втроем, я прямо спросил:
- Ты недоволен Ивановым, гением схемотехники?
- У меня серьезный проект, ты же знаешь. А гении – народ ненадежный.
Через три года, когда Баобаб в очередной раз подвел все бюро, я вспомнил эти слова. А тогда, в странном азарте  громко позвал:
- Володя, хочешь работать у меня?
Наташа ахнула и, порывисто меня обняв, звонко чмокнула в щеку. Иванов подошел, держа в руке полную рюмку. Но смотрел он не на меня:
-  Виктор Петрович, может, все-таки…
- Это шанс, Володя, – сказал ему Виктор, мягко и доброжелательно. – После твоего следующего  прокола, я уговорю Диму не приглашать тебя.
Баобаб залпом осушил рюмку и протянул мне руку.
- О! – я разбиваю, и мне часть выигрыша!!! – Нина, вернувшаяся с разведки, ударом кулачка разрушила наше рукопожатие. – А о чем у вас спор?
- Да вот, Дима пригласил меня в свою команду.
- Господи! – Нина в отчаянии всплеснула руками. – На минутку всего отвлеклась…  что ж,  в добрый час! Но у тебя там гости скучают, иди к ним, иди, Вовочка!
    Когда в зале вновь зазвенела гитара, она сказала с горечью:
- Знаете, Наташа, мой муж из всех вариантов всегда выбирает наихудший. Ведь видел же, что эта практикантка положила глаз на Баобаба. Ну и что теперь будет?
- Знаете, Нина, – в тон ей ответила Наташа, – мой  муж из всех вариантов выбирает оптимальный. Но  мы  разводимся: не могу больше так, не жизнь, а дистанция. И мы просто обязаны быть первыми!!!  А я не хочу быть первой. Не хочу и все!
               
     Баобаб очень быстро стал душой моей группы. А его умение ориентироваться в сложнейших схемах удивляло. Посоветоваться с ним не считалось зазорным даже для старых зубров электроники, и помогал он охотно и радостно. Я недоумевал, чем Володя не устраивал своего бывшего босса. Но однажды он подошел ко мне с чертежом одной штуки, переданной ему в разработку:
- Дима, ты только глянь, что напорол этот инженер!
Схема, действительно, была сырой. Я пожал плечами:
- Что ж, на то мы здесь и поставлены. Доведи эту жвачку до ума и тащи мне на подпись. Только не тяни, сроки горят.
- Да я, играючи, за неделю слеплю свой привод, в сто раз лучший!
Я покачал головой:
- Нет, Вова, я уверен, что ты сделаешь конфетку даже из этого. Все заказано под него. Иначе мы зашьемся в согласованиях. Иди, делай!
Он, ворча, отошел. Через месяц оказалось, что жвачка так и осталась жвачкой, а Баобаб азартно работает над своим приводом, и плевать ему на то, что нам нечего предъявить заказчику. К счастью, оставалось несколько дней. И ночей. Пришлось мне самому засучить рукава, и мы как-то успели. Не знаю, заметил ли это Володя Иванов, увлеченный своей разработкой и Ирой Дубининой. Через три года я сплавил его одному из своих друзей, честно предупредив, что парень очень толковый, но…

Со Звягиным мы встречались редко, по необходимости. Хоть и рады были друг другу, но не искали общения. Я не спрашивал его о Наташе. Они развелись, и жил он в заводской малосемейке. Временно, как мы все понимали. Витин проект получил какую-то госпремию и готовился на экспорт. Витя – тоже, внедрять его у дружественных чехов. Хоть и соцстрана, а заграница – блестяще для провинциального инженера. Конструкторши громко шептались, что к Звягину неравнодушна дочка нашего гендиректора, и, скорее всего, они поедут вместе. Попутный ветер усердно раздувал раздувал Витины паруса. И когда он надолго исчез с горизонта, я решил, что он гуляет уже по улицам Праги. Жаль, что не с Наташей, но это их дело.

Когда я узнал, совершенно случайно, что она больна, первое, о чем подумал: “Господи, да у нее же нет никого на свете!”
 Знакомый врач объяснил, что дела совсем плохи, пусть они сдохнут, суки!!! Я не спросил, кого он имеет в виду. Начальство трусливо посылало учителей и инженеров в опустевшие подшефные колхозы, копаться в грязной после недавнего Чернобыля земле. Я раздобыл адрес, но тянул, тянул, тянул с визитом, своего рода психологический ступор. Пока Нина, свирепо сжав губы, не сунула мне в руки авоську с традиционным навестительным набором и не вытолкала грубо на лестницу.
Дверь распахнулась сразу, едва я коснулся кнопки звонка. Наташа молча уткнулась лицом мне в ключицу. Ее трясло. Я поглаживал ее спину, ощущая ладонью каждое ребро. “...Kак стиральная доска, о Боже, что Ты творишь!”
  Наконец, она подняла заплаканное лицо:
- Мне страшно, Димочка! Мне так страшно.
За спиной щелкнул замок, и знакомый голос печально произнес:
- Всего на часок отлучился из дома, и она уже обнимается с мужиками в прихожей! Вот они, современные нравы!
Не оборачиваясь, я ответил:
- Вы в разводе, и Натка может обниматься, как свободная женщина.
Улыбнувшись сквозь слезы, Наташа сообщила:
- Мы снова расписались, только вчера. Этот извращенец говорит, что всегда мечтал жениться на лысой шкилетине.
   Вскоре мы уже болтали на кухне, вспоминая школу и любимые места на Березине. Наташа с удовольствием вгоняла меня в краску, цитируя те детские любовные записки, которые, кстати, обещала передавать, не читая. И вдруг, не к месту, сказала:
- Дим, ты хоть знаешь, что многие годы снился Витьке в кошмарах? Но я устала, пойду прилягу. Побудьте еще хоть немного вместе, мальчики, не разбегайтесь. Димка, давай поцелуемся, назло всяким ревнивцам!
- Целуйтесь, развратники, что с вами сделаешь, – покорно проворчал Виктор. – Вам запрети, так станете встречаться в подворотнях. Пойдем, Солнышко мое, я тебя уложу!
Вернувшись, он достал из холодильника водку, плеснул в стаканы:   
- Три месяца. Ей дают всего три месяца жизни, – он мрачно усмехнулся. – Только вот хрена им!! Не отдам.
- Я могу помочь?
- Да. Сделай мне подработку, желательно на дому. Не могу оставлять ее надолго. Потому и уволился. Что смотришь?  Не похож?
- В детстве ты пер, как танк, не подбирая отстающих. Потом мы разбежались на столько лет. А когда снова встретились, ты уволил Баобаба. Все ради успеха, а почти добившись, все бросаешь. Помогу, конечно. Завтра получишь задачу и все приборы.
- Ради успеха?!  Дим, а ты знаешь, каков он на вкус?
- Знаю. Вкус ранней земляники.
- Так и подумал, что вспомнишь то холодное лето. Так вот, дружище, та земляника  была кислой. Она часто была кислой. Ну – за Наташу!!!

Я сдержал слово. Тот мой друг, у которого теперь изобретал Вовка Иванов, обеспечил  Виктора надомной работой. А я завертелся в предэмигрантской суете. Да, пока мы работали и выпивали на дружеских кухнях, темные силы раскручивали злую центрифугу, выпихнувшую людей туда, откуда родные места стали заграницей. И на долгие годы, полные отчаянной борьбы, тоски и надежды, прошлая жизнь стала чем-то нереальным, словно сказки из детства. Иногда, случайно возникал кто-то из прошлого. Так, в Торонто оказался в гостях у бывшей своей конструкторши Леночки, которую принял в бюро одновременно с Дубининой. Кажется, тогда они дружили. Мы разговаривали во дворике ее огромного, старинной постройки, дома. Вспоминали родное КБ. Леночка заявила, что я был не самым хорошим начальником, зато сочинял забавные стихи. Смеялись над случаем на картошке, когда она, пьяненькая, залезла на дерево и спускалась под руководящие указания коллег:
- Осторожно, не хватайся за конец сука! – и потом, протрезвев, спорили, была ли запятая перед последним словом.
Всплывало только смешное. Разве что в конце разговора,  провожая нас к машине, Лена упомянула Баобаба, опустившегося, пьяного, на лестничной площадке у одной из своих бывших жен, я уж не понял какой, Баобабихи или Дубининой.
- А его прежнего начальника помнишь? Он пришел к нам работать в девяносто втором, когда умерла его Наташа. Красивая такая, ты видел ее на именинах у Иванова. Поступил рядовым программистом. Худющий, словно сам переболел. Но не запил. Очень толковый, не хуже тебя.
   Вспомнилось Витино злое, упрямое “Не отдам!!!”  Значит, целых три года он не уступал ее тем жутким, цепким клешням. Я представил, как он держит Наташу за руки, обнимает, отдает всю свою немалую жизненную силу. Худой, еще бы. Да, Витька Звягин из моего детства.
 
        Мы с Леной тогда даже не обменялись координатами. Зачем? Свела нечаянно судьба – хорошо, сведет еще – спасибо!
А с Виктором встретились недавно. Его звонок застал нас почти у двери. Нина протянула мне телефонную трубку:
- Мужской голос, по-русски, – прошептала она. – Ни на что не соглашайся, не забудь, ты обещал свозить меня в Латрун!
- А что такое Латрун? – спросили в телефоне. – Можно встретиться и там.
У нас очень чувствительный микрофон, а сердитый шепот моей супруги слышен за километр. Я вежливо ответил:
- Это монастырь молчальников по дороге на Иерусалим. У них вкусное вино, а по субботам там дают струнный концерт, как сегодня, например. Устраивает? – я все еще не сообразил, с кем говорю.
- Концерт? Почему нет, если акустика у них не хуже, чем в той церкви над обрывом, в Паричах. Помнишь, как там гуляло эхо?
- Ви-итька! – выдохнул я. – Ты где? Что ты у нас делаешь?
- Посетил новорожденного внука, – рассмеялся он. – Значит, Латрун. Мне тут говорят, за час доберемся. Так в одиннадцать на стоянке, у монастыря?
- Скажи, что в двенадцать! – в панике засуетилась Нина. Мне надо платья перемерить… и прическу! Это же Виктор!!!
   Я был в полном недоумении. У Наташи не было детей. Откуда у Вити Звягина может быть внук, да еще в Израиле?!
Жена оставила меня на стоянке и ушла пастись среди множества лотков с сувенирами. Прислонившись к шершавому стволу старой оливы, я цеплял взглядом каждый паркующийся автомобиль. В двенадцать ровно подкатила белая “Тойота”, за рулем сидел парень в военной форме.
 “У нас в армии все больше голубоглазых блондинов”,  подумалось мне. Приоткрылась правая дверца машины и – помните, у Ремарка, первое явление Пат: “показалась стройная нога, мелькнуло тонкое колено…” – Ирочка Дубинина, собственной персоной, не вышла, а явилась мне, огорошенному так, что не заметил, как  рядом с ней возник  Звягин.
- Признайся, не ожидал! – засмеялась она. – А то еще и вспомнил, как оформлял меня на работу?
- Такое забудешь, – сказал я Виктору, пожимая ему руку. – Предложил ей заполнить табель, а она, с таким испугом: ”Сколько же у вас тут евреев?”
- Учитывая меня, каждый пятый, – говорю. – А что?
- Папа сказал, что вы все хитры и пронырливы.
- Значит, тебе не повезло, – говорю. – Но как только заметишь, что кто-то хитрит и пронырливает, скажи мне. Неужто мы вдвоем не обуздаем гада?
Мы хохотали возле машины, когда подошла Нина. Она обратилась к Дубининой буднично, словно к соседке на лестнице:
- Целый час крутилась перед зеркалом, но разве Дубинишну затмишь?!!! Ты ведь июльская, “лев” по Зодиаку, угадала? Тогда держи! – и она протянула на ладони маленького золотого львенка на цепочке. – Это на счастье, и в честь внука.  А за рулем, конечно, Костик? Ему было года три, когда мы уехали. Мальчик вырос. Значит, он женился на израильтянке? В добрый час!
По дороге домой я спросил:
-       Как ты догадалась, что это будет Ирка Дубинина, и что она "львица"?
-       Львицей она была всегда, это же видно. Я еще в Торонто, у Леночки поняла, что Дубинина займется Виктором. Надеюсь, что Костик похож на Баобаба только внешне.
 
    Костик вернулся на службу и потому мы с Ниной через неделю отвезли Звягиных в аэропорт. Пока сдружившиеся жены рассматривали витрины, мы устроились на высоких круглых стульях в баре, заказав по рюмке скотча. Мне вспомнилось, как пили с ним водку много лет назад в их квартире на Гагарина. Ему, кажется, пришло в голову то же самое.
- Помнишь, Натка тогда сказала, что ты снился мне в кошмарах? – печально улыбнулся он. – Так и было. Ты всегда и во всем держался чуть сзади и сбоку. И мне казалось, что однажды ты легко обойдешь меня на главном финише. И я приду не первым.
- Обойду на финише? – я был искренне озадачен. – Да мне это  в голову  не приходило. Ни разу.

Дмитрий Шапиро,
Апрель 09