Про Кольку, Саньку, Муксунов и Справедливую Россию (Леонид Бабанин) / Проза.ру

         Ненасытная северная стужа. Морозный воздух пеленает вторгшуюся в его владения живность плотной стылой тканью, густо унизанной незримой сетью жалящих игл.
         Санька, главный механик местной электростанции, уберегая в тёплой пазухе под ладной дублёнкой литровую бутылку водки, правил широкий шаг в сторону дома закадычного друга Кольки. Колька, он же – Николай Степанович, отрядил часть своей жизни преподаванию в музыкальной школе по классу фортепиано. Однако любовь к музыке не отвадила его от других человеческих пристрастий.
            Сокровенная, гибельная и родная, влекущая и пугающая северная природа часто сближает, сопрягает в дружбу и духовное братство людей совершенно разных, отличных по характеру, темпераменту, мировоззрению. Вот так, в молодости, выбираясь на охоту и рыбалку в одной компании, вначале случайно, затем – подгадывая и уговариваясь, Санька и Колька притёрлись друг к другу судьбами и страстью – до веку.
         Ни юга, ни заграницы, ни чудеса света, ни тем более – барахло и цацки не прельщали их. И они с удовольствием, больше того – с томительным радостным ожиданием отъезда, отправляли на курорты жён с детьми, всецело потом отдаваясь тому, к чему звала их природная страсть – охоте, рыбалке…
         Вот и Колькин гараж. Добротный, просторный, сложенный из массивных пеноблоков. Санька открыл дверь своим ключом, вошёл, плотно прикрыв створку, включил свет, огляделся, узнавая десятки мельчайших подробностей. По сути, это был их с Колькой второй дом. Обустраивали они его вместе. Установили котелок, работающий на газу. В любой мороз здесь тепло и уютно. Приторочили к стене просторный верстак, начинённый всевозможными приспособлениями и оборудованием. В дальнем углу нашли место шахматному столику, притянувшему к себе с торцов два, обшарпанных в долгом домашнем обиходе, кресла. Возле воротины, в прохладе знобкого сквознячка висел солёный в колодку муксун.
Открылась дверь и, запустив облако морозного воздуха, в гараж вскользнул Колька.
- Давит? – посочувствовал он другу, прикинув, сколько времени тому пришлось «морозить сопли», добираясь до гаража.
- Давит, - уважительно оценил старания дедушки мороза Санька. – Сорок три!
         - К утру потеплеет, - уверенно ответил Колька.
- Думаешь?
         - Восток подул, тучи принесёт, тучи – снег. Снег - сам знаешь – тепло, - сделав приглашающий жест, Николай отошёл в угол, и, после интригующей паузы, откинул в сторону большое полотно белого дорнита. Под ним укрывалась внушительных размеров рыболовная сеть – провязы. Санька нагнулся и с восхищением начал разглядывать творение Колькиных рук.
      - Вот это да! И балберы даже зашлифовал!
      - А как же! - Хмыкнул Колька, - такие даже ночью можно будет на моторе вымётывать.
      -Молодец-молодеееец! - нахваливал Санька друга, любовно перебирая пальцами умело посаженные провязы.
         - За такую красоту обязательно по пять капель принять нужно, - Саня выпростал из внутреннего кармана дублёнки бутылку водки и впечатал её в центр стола. Николай быстро огляделся, будто бы выискивая какую-то срочно необходимую вещь, заранее, впрочем, зная - где она находится. Зафиксировав взгляд на дождавшемся своего часа муксуне, он с удовольствием поразглядывал его, молча предлагая и Саньке вначале оценить качество закуси на вид. Саня, зная слабость друга – делать акценты на том, что ему нравится – всегда включался в этот ритуал, искренне и по делу вставляя нужные реплики, делая выразительные жесты. Вот и сейчас, он взглянул на двухкилограммового подвяленного муксуна, словно впервые его видел, соорудил на лице инспектирующую гримасу и сдержанно кивнул, удостоверяя отсутствие изъянов:
- Снимай.
Николай ловко-бережно снял с крюка рыбину, подержал её на распахнутых ладонях, как младенца, и передал другу:
- Режь.
А сам, нахлобучив вязаную шапчонку, скользнул за дверь.
Муксун и вправду был хорош. Широкий, с жирным горбом в надголовье. Похоже, икряной. Сожалея, что приходится рушить эту привычную, но никогда не надоедающую красоту, Санька сильным резом развалил рыбину пополам. Белое, блестящее жиром мясо, плотненькие брикетики ярко-оранжевой икры, и – запах, пронзительный, настоенный запах брюшины, предвещающий рту скорое лакомствование. Судорожно сглотнув внезапную слюну, Санька быстро разделал муксуна и аккуратно разложил лоснящиеся куски на большую тарелку. Выбрав в корзине с овощами крупную луковицу, нашинковал её тонкими ломтями, и уложил поверх рыбы кружевным покрывалом.
Тут, морозно скрипнув, отъехала воротина, Колька семенящими шажками подскочил к столу и взгромоздил на него дышащий паром чугунок с отварной картошкой. Ничто лучше не оттеняет вкус жирной солёной рыбы. Без картошечки с лучком муксун - просто еда. Хрустальные, советских времён, рюмочки пятьюдесятью граммами сдозировали первый разлив обязательной для полноты ощущений - водочки. Молча чокнулись, выпили, вдумчиво глядя перед собой вдаль, шумно и часто вдыхая-выдыхая воздух. Водка обожгла язык и нёбо, слегка дала в нос и чуть – в голову. Друзья одинаково внимательно посмотрели на бутылочную этикетку, степенно разлили ещё по одной, вплеснули в себя содержимое рюмок изящным виражом кисти, и дружно протянули руки к чугунку и тарелке.
За плотно прикрытыми воротами гаража гонялся безумный ветер, расшатывая и куроча всё, чем топорщилась мёрзлая земля. Водочка тёплой волной добралась до мозгов, добавила глазам мути и добродушия, сняла с языков узду, сообщив им некую заторможенную лихость. Дозревал разговор.
- Чё, Колян, - нестарательно отерев подбородок от лоснящегося жира, вступил Санька в тему, ради которой и пёрся в скрежещущую морозную вьюгу через весь посёлок, - нынче летом рыбалку на муксуна сделаем по-другому.
         - Как это?
         - Думаю, хватит сети драть по ночам на большой Оби. Там и от рыбоохраны спрятаться негде.
         - А куда ж деваться-то?! – Колька даже забыл разливать, с недоумением вглядываясь в хитро прищуренные глаза друга.
         - Куда? – Санька умел смаковать содержательные паузы, - поедем в Чехлай. Хорошая протока. Муксун по ней прёт и инспекция туда почти не заглядывает. Конечно, плавать по Чехлаю можно всего в полтора провяза, не как на Оби - в три. А нам много ли надо-то? По три десятка муксунов возьмём, да и хватит.
         Николай, скосив глаза в сторону, задумался над неожиданным предложением, пытаясь разложить в уме Санькину инициативу на плюсы и минусы. Он машинально опрокинул очередную рюмку, и потянулся, вторя другу, за напоследок оставляемым лакомством – манящим кусочком икры. Икринки, упорствуя и взрываясь терпкой, густой смолой, обволакивали язык, игриво склеивая зубы. А в следующее мгновенье ревниво встречали атаку лукового сока, брызжущего из сладковатых, волокнистых ободков. Эта стереофония ощущений требовала вдумчивого вкус-контроля, во время которого Николай прикинул несколько вариантов развития идеи. Однако Санька уже удовлетворился произведённым впечатлением, и аллюром расшифровывал задумку.

      - У меня есть аллюминевый ящик. Путейцы, что бакена на реке расставляют, подарили. Хороший ящик, с крышкой, с ручками. Муксунов сорок, думаю, в него влезет. И ещё одна такая же посудина есть, без крышки, правда. В него пару десятков войдёт.
      - Ну и... – нетерпеливо подгонял друга Колька, теребеня по столу сильными музыкальными пальцами.
      - Ну и… наливай, - растянул Санька губы в довольной улыбке. Выпили, не смакуя, любимая тема разговора и без того горячила воображение.
      - В Чехлае есть песок, про который мало кто знает. Раньше, говорят, ханты плавали. Так вот, там, прямо у замёта, рядом совсем, ещё одна, совсем незаметная проточка протекает. В случае чего, в неё можно спрятаться, ни одна собака не найдёт. – Санька откинулся в кресле с видом человека, который и так сказал слишком много. Но ещё больше – не сказал. Откусив тающее во рту брюшко муксуна, он, шумно сопя, как после забега, старательно досмаковал любимое место в рыбе, и, словно набравшись от этого куска сил, продолжил, энергично загибая пальцы:
- Берём эти посудины, соль, вёдра…
         - А вёдра зачем? – опешил Николай, который только-только начал уразумевать смысл плана.
         - А ты вспомни, как нас летом инспекция шмонала. Вспомнил? Так вот, тот случай навёл меня на мысль, что против их наглости и хамства у нас свои приёмы должны быть. Короче, грузим всё это в лодку и едем до протоки. Ныряем в неё, выгружаемся на берег, прячем наше добро в кусты, а затем с вёдрами идём на берег Чехлая и… спокойно собираем смородину.
         - Зачем? – Кольке уже было лень самому разбираться в хитростях и уловках Санькиного замысла.
         - А мы берём смородину и смотрим на реку! Ждём, когда рыбоохрана проедет.
И только они скрываются за поворотом, начинаем лов муксуна!
- Ааааа, кажись, допёр. Там же рыбу и посолим в привезенной таре, - Николай, наконец, свёл все нити в один узел.
         - Ну да, соображаешь, молодец, - похвалил его Санька. Шестьдесят штук можно в этой проточке поймать часа за три!
         - А потом?
         - А потом прячем сети в кустах, укладываем солёную рыбу на дно лодки, сверху ставим вёдра со смородиной и - домой.
         Колька поднял большой палец вверх:
- Голова! За это надо выпить!
      Водки осталось аккурат на последний тост. Сиротливо свидетельствуя о достатке и сытности закуски, на тарелке покоились хвост муксуна и полкартохи...
- Чё, Колян, хорошо посидели, провязы новые обмыли. Пойду я. На неделе созвонимся. Может, на «Буранах» куда сгоняем, щуку на живунах подавим?
         - Без проблем! – Николай с размаху ухватил пятерню друга и крепко сжал её сильными пальцами.
      Санька тщательно застегнул дублёнку, глубоко натянул ушанку, и, прощально махнув рукой в меховой рукавице, ушёл в морозную ночь. А Колька ещё какое-то время прибирал стол, и, с улыбкой покачивая головой, про себя хвалил друга за удачный план. И дело было даже не только в рыбе. Главное – оставить с носом инспекторов, которые не просто ловили браконьеров в лесу и на реке, а старались при этом ещё и унизить людей, продемонстрировать им свою власть.
      Друзьям памятна была одна из встреч с патрульной бригадой во время осенней охоты. Излучина реки Северная Сосьва. Старенькая дюралька на малой волне по утиному переваливается с борта на борт. В синем небе, надрываясь, хлопочут говорливые чайки. Степенные орлы выглядывают достойную добычу.
      На высоком сухом бережку друзья развели костёр, приладили таган. Продолговатые плоские ящики из-под рыбы пригодились тут в качестве рыбацкого стола. Костёр весело гудит, от котла идут плотные тёплые волны сытного запаха утиной похлёбки. Упругие гузки задиристо топорщатся над бурунчиками кипящего бульона.
      Колька суетился возле «стола», посреди которого уверенно стояла прохладная поллитровочка, маня и привлекая к себе крупно порезанный хлеб, круги сладкого сочного лука, матово белые дольки чеснока, увесистые ломти малосольного щёкура, миска с щекуриной икрой. Зачерпнув черпаком бульончика на пробу, Колька, непрерывно дуя и опасливо одёргивая губы, попробовал супец. Покатав во рту глоток жирной, обжигающей жидкости, он удовлетворённо кивнул, снял котёл и перенёс его к столу.
      Из-за речного поворота вынырнула моторная лодка, мгновенно наполнив окрестности натужным и тревожным рёвом. Санька с любопытством прищурился, пытаясь определить – кто и далёко ли ладится ехать? Однако любопытствующий прищур через несколько мгновений сменился гримасой досады. В сердцах помянув нечистую мать, он сплюнул, и направился к костру. Лодка шла прямо к их стоянке. И это была лодка охотинспекции.
      Четыре человека в униформе, громко смеясь и переговариваясь, не спеша поднимались по крутому берегу к замеченному с реки кострищу.
      - Охотнадзор! – Сильно заикаясь, представился один из них. Ваши документы!
Колька не спеша сходил в палатку, вынул из рюкзака полиэтиленовый свёрток, развернул, и подал старшему.
      Инспекторы знали, что документы на право охоты у мужиков есть. Подъезжая, они наблюдали за ними – те не суетились, не бегали, ничего не прятали. Значит, или у них всё в порядке, либо они сразу поняли – уже не спрячешься, компромат не ликвидируешь. А ведь запросто могли и настрелять больше утверждённой нормы, добыть краснокнижную дичь, или вообще по пьянке подстрелить сову, например.
      Мордастый, с отвислыми щеками, инспектор начал разговор дружелюбной интонацией:
         - Ну, как порезвились на зорьке? Нормально? А что же уток варим? Тут по берегам лебедей – аж бело от них.
      - Норму отстреляли и всё, - Санька решил не поддерживать предложенный тон. Расслабишься, а они тебя на какой-нибудь ерунде и подловят. Стражи природных угодий своё дело знали. Один из них деловито сличал номера ружей с номерами вписанных в охотничьи билеты, ещё двое старательно шарились в близлежащих кустах.
      Старший искал малейший повод – к чему прицепиться. Глянув на стол, он увидел миску с икрой.
            - А рыба где? – бодро вскинул он лохматые, с проседью брови.
         - В лодке! - отрезал Санька, который и так-то заводился с пол-оборота, а тут уже оборота три накрутил вхолостую. - У нас сеть - пятидесять метров. И норму вылова мы не превысили.
         - Шмонавшие кусты инспекторы вышли к костру с угрюмыми лицами:
         - Попрятали всё к чёртовой матери! Попробуй, найди! – тихо матюгнулся похмельного вида инспектор, и, обернувшись к своим, предложил:
         - Домой поехали!
         Блюстители закона ещё раз с сожалением осмотрели полянку, заглянули даже в котелок, нехотя развернулись и, тормозя пятками сапог, стали сползать с кручи. Старший сложил документы стопочкой и, протянув их стоящему рядом Николаю: - Держите! – резко повернулся и сделал широкий, решительный шаг вслед ушедшим товарищам. – Бл…дь! – заверещал он неожиданно высоким тенорком, переходящим в фальцет. Санька с Колькой обернулись на крик, и дружно повторили заклинание, прозвучавшее из уст старшего инспектора. Оказалось, он зацепил голенищем дужку котелка, и вся утиная похлёбка опрокинулась на землю, обдав жирным кипятком ногу неуклюжего стражника.
         - Понаставили тут! Под ноги. Я ж обвариться мог! Мать вашу… - испражняясь смрадной бранью, инспектор почти бегом уносился от костра.
         - Всё настроение кончили, скоты. – Санька почти с ненавистью оглядел валявшиеся на земле утиные тушки. Не хочу! Ничего не хочу. Ни есть, ни пить.
         - Домой? - робко предложил Колька.
         - Угу, - мотнул головой Санька.
      И отменив вечерню зорьку, друзья стали собирать охотничий скарб.
      - Гляди, фуражку кто-то забыл, - Николай протянул руку в сторону кустов. Один из инспекторов, судя по всему, нацепил её на ветку, да так и забыл. Послышалось сиплое сопенье, и на поляне возник владелец казённого убора. Радостно схватив его в руки, он залихватски нацепил фуражку на взмокшую шевелюру и, глянув на снулые лица охотников, неожиданно засмеялся:
      - А вот, уехали бы мы? Вы бы из неё мишень, поди, сделали, а?!
      - Да нет, зачем? - возразил ему, Колька, - стрелять бы мы в неё не стали....
      - А что сделали бы?
      - А мы в неё насрали бы! – гневно выкрикнул Санька, и так зыркнул на инспектора, что тот, туже нахлобучив фуражку на лоб, круто развернулся и побежал вниз по склону…
            ***
            На севере жизнь – не сахар. Терпеть жуткие морозы, комаров, бездорожье и прочие лишения можно только по двум причинам. Или человек деньгу заколачивает, или – жить не может без здешней природы, без охоты, рыбалки.
         Народ здесь живёт – работящий, старательный, сметливый. Но замкнутый. Особенно это заметно у потомков ссыльных переселенцев. И во втором, и в третьем поколениях они привыкли сдерживать свои эмоции. Оттого упорны и успешны в работе, в ведении домашнего хозяйства, охоте, рыбалке, заготовках.
         Заготавливают здесь, в основном, для семейных нужд. Есть, конечно, и такие, что берут из реки и леса больше, чем нужно на пропитание. Приторговывают. Но это уж от натуры человеческой зависит. «Купи-продая» не переделаешь.
         У тех, кто преимущественно живёт дарами природы, год расписан особым, северным календарём. Весна – прилёт водоплавающей дичи – долгожданная охота. Супец из свежедобытого гуся – особенное событие. Он знаменует удачную охоту, да и просто – вкусен. С трудом пережидаем майский запрет, и – первая рыбалка. Сырок идёт. Следом – муксун, сосьвинская селёдка, позже – нельма. Из тайги тащат вёдрами, корзинами ягоду, гриб, орех, травы. Солят, маринуют, консервируют. Не успеешь оглянуться, полетели белые мухи и пустеют посёлки, деревни – мужики на осеннюю охоту подались. Перевели дух, и по снежку – в лес, на зверя, боровую дичь, по льду – на подлёдный лов.

            ***
         Как ни лютовала зимушка-зима, но к апрелю и она надорвалась, а в мае окончательно сдалась, ослабла.
         Не дождавшись сигнала от напарника, Колька решил сам позвонить:
         - Санька, не пора нам? Идёт во всю муксун-то.
         - Не суетись, - остудил его Санька. - Пусть сначала рыбоохрана, менты на угодьях нарезвятся. А уж потом наша очередь настанет. Думаю, к воскресенью-понедельнику на Оби потише будет.
         - Всё понял, - заговорщицки понизил голос Колька, - к воскресенью буду готов.
         В условленный час рыбаки собрались на лодочной станции. Быстро стаскали рыбацкую амуницию в лодку, сильно оттолкнулись от швартовочного плотика. Санька с одного рывка завёл мотор, и лодка, взбурлив водную гладь, кинулась вперёд с неутолимым намерением - вспенившейся волной вспороть реку повдоль.
   Колька, удобно умостившись на сиденье, тут же поставил себе в ноги рюкзак. Деловито достал из него хлеб, подвяленного сырка, лук, помидоры, не успевшую согреться поллитровочку. Быстро всё порезал, и тут же разлил по кружкам первую, забойную дозу:
      - Ну, с Богом!
      - Давай!
         Отъезд отметили. Вроде, и лодка веселее поскакала по мелкой волне. Проскочили Войтеховскую протоку, потом выскочили на Малую Обь. От неё, вниз по течению, на противоположном берегу - протока Чебачья. Лодка влетела в протоку, вспугивая утиные выводки, заспанных орлов и прочую местную живность. Попетляв по извилинам реки, добрались до назначенного места – Чехлая. Прижимаясь к яру, тревожно оглядывая прямой плёс, рыбаки крались к той самой проточке, о которой говорили ещё зимой.
      - За поворотом должна быть, - пояснил Санька.
      - Ага, - кивнул головой Колька.
      Неожиданно прямо по курсу появился силуэт шлюпки, идущей встречным курсом. Привычный страх напороться на рыбинспекцию душной волной окатил друзей. Они застыли в тупом ожидании нежеланной встречи. Лодки сблизились так, что можно было разглядеть их содержимое:
      - Тьфу! – с облегчением сплюнул за борт Колька, - Фёдор Дементьич и Маркуша!
   Во встречной лодке, похоже, царствовало ликованье с аналогичным мотивом. Фёдор Дементьич и Маркуша – друзья-приятели – крепкие ещё дедки, ветераны войны, много лет отработавшие радистами авиапредприятия.
      - Здоровы были, парни, - бодро окликнули их деды, плавно идя на сближение бортами.
   - Что-то ты, Маркуша, никак поддатый? – подначил одного из дедов Колька.
   - Да как не поддашь?! - ответил за друга Дементьич, - обидели нас, так обидели!
   - Кто обидел?
   - Кто-кто, трактористы! – обиженно пояснил Маркуша.
   - Какие трактористы? – Санька продолжал расспрашивать, чуть пристальнее вглядываясь в глаза стариков – не спьяну ли несут бред всякий.
      - Это он так омоновцев называет, - пояснил Дементьич.
      - «Обули» вас, что ли?
      - Обули, Саша, обули! Как врагов народа. Даже не посмотрели, что пожилые люди, ветераны войны. Как последних бичей обшмонали.
   Маркуша, глядя перед собой удивлённо-обиженным взглядом, полным слёз и ненависти, пожаловался: - Дементьичу "тракторист" автомат к животу приставлял.
      - Наш инспектор, что ли?
      - Нееет, - покачал головой Маркуша, - наши нас, фронтовиков, не трогают.
      - Сволочи! – сказал, как выплюнул кусок мерзости, Санька. – Что, и рыбу, и сети забрали?! - оглядев лодку стариков, догадался он.
      - Во, а не рыба! - выставил кукиш Дементьич.
      - Как было-то? - продышав возбуждение, стал допытываться у Дементьича Санька.
      - Да как? - с каким-то мазохистским оживлением Дементьич принялся живописать подробности скверной истории. - Там, - показал пальцем вверх по реке, - есть проточка. Комариная называется. Ну, мы с Марком от неё и заметнули провяз. Минут тридцать-то всего и проплыли. Давай выбирать. Не поверишь! Один муксун за другим, да по два, по три:
      - Двадцать семь штук! – горделиво вставил Маркуша.
   Колька с Санькой многозначительно переглянулись.
- Ну-ну…
- Что «ну»? Завели мотор и - в проточку.
   Санька усмехнулся и глянул на Кольку:
   - А мы как раз туда и едем. Только не знал, что она Комариной называется.
   - Дак, и мало кто знает. Заехали, стало быть, в проточку, в берег ткнулись. Рыбу - в мешок, два кирпича на низ. Сеть в куль увязали, перекрестились, и - домой, - Дементьич рассказывал обстоятельно, видно, нужно было ему как-то замазать, проговорить свою обиду.
   Не дав приятелю договорить, Маркуша, хихикнув, вставил:
   - Вылетаем из проточки и… чуть не врезались в лодку рыбоохраны. Едва отвернуть успели!
   - Да лучше б врезались, - уже без страсти добавил Дементьич. - Хоть не обидно было бы!
   - Ну, и что дальше? - заинтригованный историей, поторопил рассказчиков Колька.
      - Дальше? Дальше они нам машут флагом, требуют остановиться. Остановились, конечно. Что мы с ними, в догонялки будем играть?!
         Маркуша с гордостью похвалил друга:
- Пока они разворачивались и подъезжали, Дементьич оба мешка в реку успел выкинуть! - И громко засмеявшись, добавил:
   - Ох, и разозлились «трактористы», жуть!
   - Да хрен бы с их злостью, - Дементьич наново вскипятил свою досаду: они же прямо в борт нам врезались!
      Действительно, в правом борту лодки зияла внушительная пробоина.
      Дементьич продолжал: - омоновец в шапке вязаной с дырками для носа, рта и глаз запрыгнул в нашу лодку, и давай орать благим матом. Вы, мол, у меня сейчас нырять за рыбой будете.
      - Вот пёс! – не выдержал Санька. – А ты ему что?
      - Я – что? Молокосос, говорю. Тебе надо, ты и ныряй. Твоя мать мне в дочери годиться, а ты без спроса залез в мою лодку, лаешься, и стращаешь ещё меня. Так он автомат мне в живот упёр, да как заорёт: «дед, будешь вякать, я тебе живот дулом проткну!» - Протыкай, - говорю, душу-то не проткнёшь. А совесть свою, если у тебя её хоть капля осталась, по гроб жизни не отмоешь.
      - Погоди, Дементьич! Омоновец-то, омоновцем. Но он же без рыбинспектора не имеет права ничего делать. Рыбинспектор-то был?
   - Был, - Маркуша не мог долго сидеть молча, - добрый такой, кепка на голове у него красивая такая. И что-то такое на ней написано, дай бог памяти, то ли – Сильная Россия – Единая Россия, то ли – наоборот.
      - Да ладно, хрен с ней, с кепкой. Он, что, так молча и смотрел, как этот подонок куражится? – Саньке не терпелось добраться до финала истории.
      - Да нет, он омоновца-то урезонил. Рыбу, мол, не докажешь, давай административку оформим.
      - И что ты в объяснении написал?
      - Написал: «Спасибо президенту и родине за орден Красной звезды, за медали «За взятие Варшавы», «За отвагу», «За победу над Германией». Считаю себя виновным в том, что живу на Оби». – Дементьич выговорился и устало замолк.
      - Да-аа, дела, - призадумался Санька, - до дому-то доберетёсь, с такой пробоиной?
Маркуша, будто давно ждал этого вопроса, радостно вскинулся:
   - Доедем, если бутылочкой одарите!
   - Пузырь не дадим, вы и так уже хорошие, навернётесь ещё с пьяну. А вот по сто наркомовских нальём.
   Колька достал бутылку, налил: - давайте, за нас, за всех.
Дементьич и Маркуша степенно приняли кружки, выдохнув, выпили, занюхали рукавом.
   - Хорошо вам добраться! – Колька мягко оттолкнул лодку. Уркнули движки, и лодки, быстро набирая скорость, помчались в разные стороны.
   Вот и проточка, едва заметная с реки. Обогнув несколько поворотов, лодка прибилась к берегу.
      - Кажется, здесь, - Санька по-хозяйски огляделся. Колька выпрыгнул из лодки с чалкой в руке. Втянул нос лодки на песок и, обхватив верёвкой ствол ближайшей берёзы, затянул её надёжным узлом.
      - Смородина, Коль, отменяется. Сейчас выгружаемся, сбрую готовим, и - на замёт. (Сбруей рыбаки на севере называют комплект рыболовных сетей). Сети водрузили на нос лодки. К речному концу на длинную верёвку привязали буёк – пустую десятилитровую канистру. Огляделись – ничего не забыли? Нет, можно двигать.
   С богом?! - полным решимости голосом выкрикнул Санька, и на малом газу выехал из протоки в Чехлай. Он уже прикинул - откуда будет замёт сетей. Добравшись до намеченного места, Санька заглушил мотор. Можно начинать. В реку полетел буёк, привязанный к сети длинной верёвкой, Колька сел в греби и погрёб к берегу. Санька же, стоя на носу, вымётывал провяз в воду за верхнюю тетиву. Сажень за саженью, вся сеть ушла в воду. В руках осталась только верёвка, связывающая бережной конец сетей с лодкой.
   На реке было тихо и спокойно. Сеть несло по реке ровно, без зацепов. Санька, стоя в лодке, крепко держал в руке верёвку с сетью.
   - Слышь, Колян, рыба в сети есть! Бьётся. Вон как верёвка дёргается. Ещё десять минут плывём и - выбираем.
      Быстро и сильно бежит Обь. Несмотря на то, что в некоторых местах ширина реки достигает двух километров, вода течёт со скоростью семь километров в час. Поэтому на Оби рыбаки гарцевать не любят. Максимум осторожности. Санька стоял, широко расставив ноги, крепко держа в руках фал, не отрывая глаз от плывущего по стремнине буйка. Весь в напряжении, он молча молил рыбацкого бога, речных богов: «Дайте доплыть! Дайте доплыть». Когда пришло время, он выпрямился, поправил на ногах бродни, накинул на нос лодки кусок брезента, и, не оборачиваясь, скомандовал:
      - Давай!
   Быстро-быстро, в четыре руки, они выбирали отяжелевшие снасти. Показался из воды первый поплавок, и рядом с ним – нос здоровенного муксуна.
   Дедки не соврали, сеть шла - полная рыбы. Выбрав её всю, Санька обернулся:
   - Сколько?
   - Сорок семь!
   Кинув речной буёк в лодку, Санька перелез в салон, завёл мотор, и погнал в обратную сторону. Колька же, не теряя времени, выпутывал из сети муксунов. Добравшись до стоянки, они делали всё слаженно, сноровисто, молча.
   Санька водрузил большой ящик на нос лодки, сбегал за мешком с крупной солью, усыпал ею дно ящика, разровнял. Колька уже держал наготове пару отливающих серебром рыбин. Один за другим, нос к носу, ещё подёргивающиеся муксунчики укладывались на дно ящика. Первый ряд готов. Колька равномерно осыпал уложенную рыбу горстями соли. Второй ряд прилаживали поперёк первому. Так, ряд за рядом сорок семь муксунов легли в крутую соль.
   - А это – премия за хорошую работу, товарищ музыкант, - Санька выложил на нос лодки двух остроносых стерлядок. Друзья дружно сглотнули слюну. Славный малосольчик на закуску у них сегодня будет. Хороша стерлядочка и строганинкой, порезанная кружочками. Да ведь морозилки-то под рукой нет. Так что – малосольчик!
      Сопя и чертыхаясь, друзья отволокли стокилограммовый ящик в дальние кусты. Подальше положишь, поближе возьмёшь – эту истину ещё никто не опроверг и не отменил.
   - Ещё разок, и – домой?! – Санька даже не спрашивал, а утверждал. Ответ он знал заранее. Просто нужно же было хоть иногда и голосом общаться.
   - Поехали! - поддакнул Колька, отвязывая лодку. Фыркнул мотор, щёлкнул реверс, и опять курс - на замёт. Как и в первый раз, рыбаки плыли по реке вместе с сетью, чутко вслушиваясь – не возникнут ли посторонние шумы. Собственно говоря, повод для беспокойства был один: нагрянет рыбоохрана или нет.
      - Пора! – определил Санька время выборки сетей, и мощными рывками потащил из воды фал, а затем и сеть. Муксуны гроздьями, как и на первом плаву, выходили из воды. Приятная, радующая душу тяжесть надёжных сетей, добавляла сил.
      - Осётр! - сипло выдохнул Санька. Колька тут же сделал пару сильных гребков, чтобы ослабить натяжку сети, и вот двухпудовый осётр, лениво потягиваясь, улёгся на дно лодки. Выбрав остатки сети, Санька запустил мотор и, дав газу, помчался, как домой, в спасительную проточку.
   - Уф, - глубоко выдохнул он, когда лодка уткнула нос в песчаный берег. - Рыбку взяли, теперь бы её до дому как-то довезти.
   - Осетра пока на верёвку привяжем, пусть поплавает? – согласовал на всякий случай Колька то, что уже начал делать. Других-то вариантов всё равно не было.
      - Ага, давай, - устало кивнул Санька.
Николай отрезал метров пять верёвки, продел её в жабры, как бы взнуздал осетра. Завязал верёвку узлом на затылке, и столкнул рыбину в воду. Свободный конец верёвки привязал к дереву, растущему прямо возле воды.
         Санька тем временем выпутал из сети всех муксунов и, выпрямив отёкшую спину, с некоторой торжественностью провозгласил:
      - Тридцать семь штук!
      - И осётр! – в тон ему добавил Колька.
      - И три стерлядочки! – Санька выложил рыбу так, будто в игре в подкидного дурака навесил сопернику погоны. - Давай, Колян, замолосоль их на пятиминутку. А я пока ящик для муксунов приготовлю.
      Пятиминутку на севере делают так. Режут рыбу на пласт, густо пересыпают солью и оставляют минут на пятнадцать. Потом соль смывают холодной водой, всё – можно лакомиться.
      Пока стерлядочка принимала соль, друзья, чуть подусталыми, но по-прежнему ловкими движениями обработали последний улов. Сеть собрана и увязана в мешковину. Слани лодки промыты.
         - Кажется, всё! Можно и обмыть рыбалочку? – Колька выжидающе посмотрел на Саньку.
         - Давай, - согласился Санька, - до темнариков ещё время есть. Звёздочек-то порежем?
      Звёздочками друзья называли стерлядок. Потому что так их называл Санькин тесть, который от природы сильно картавил, и слово «стерлядка» он смешно выговаривал. Вот он и придумал ей название «звёздочки». А и правда, если посмотреть на отрезанный поперёк ломтик стерляди, острые шипы, выступающие на боках рыбы делают её схожей с остроконечной звездой. Когда зять отправлялся на рыбалку, он, как бы между прочим, кидал в никуда нейтральную реплику:
      - Звёздочки-то, поди, ловятся ещё. Не всех выбрали…
Ну как такому гурману-тестюшке хвостик-другой редкой в нашу пору рыбы не подкинуть?
         - Гляди-ка, - обрадовался Санька, разделывающий стерлядку, одна мамкой оказалась, чёрной икоркой нас побалует.
      - Хорошее дело! – откликнулся Колька, - закусь у нас – супер. И почему за ловлю осетровых уголовную ответственность ввели? Ловили бы люди себе понемногу, радовались вкусной еде. А так – ешь и боишься, будто украл чего. Хотя, понятно, конечно, что, разреши свободный лов, ни стерляди, ни осетра вообще в реке не останется. Столько сейчас лихоимцев развелось, вычерпают реку, и будь здоров. Вообще забудем, как и пахла стерлядочка-звёздочка.
      Друзья неспешно выпивали и закусывали, изредка переговариваясь, но больше – наслаждаясь окружающей их природой. Водная прохлада всегда действует на человека успокаивающе, несмолкаемое журчание ручьёв, проток можно слушать часами.
А как на пойме хорошо дышится! Терпкий аромат черёмухи смешивался с более мягким - смородиновым. И все это словно настояно на пронзительном запахе сочной, густо и высоко растущей травы.
   Быстро сгустились сумерки. Пора было возвращаться. Стаскали в лодку ящики с муксунами, осетру разрезали жабры, промыли, завернули в брезент, уложили на дно лодки. Мотор на малых оборотах вывел лодку на широкий плёс протоки Чехлай.
Доехали без приключений. В темноте пристали к берегу в сторонке от лодочной станции, подальше от любопытных глаз.
   - Давай, Колян, бери осетра и тащи его в мотоцикл, а я пока привяжусь, - распорядился Санька. Николай разогнул голяшки сапог и вышел из лодки. Санька поднял осетра и передал его другу.
   - Ух, хорош, - ещё раз восхитился тот, и с трудом переставляя ноги в прибрежной воде, пошёл на берег.
   Внезапно из чёрной тьмы раздался шум шагов, ломающихся веток и грозный окрик: - Милиция!
   Кольку всего передёрнуло, ноги стали ватными, силы пропали, невыносимо тяжёлая ноша потянула его к земле. «Всё, капец! Осётр, сотня муксунов, стерлядка. Точно посадят. Не откупишься. Да и нечем откупаться». Однако страх и опасность, расслабив тело, напрягли мозги. Когда надо он умел хорошо импровизировать и органично входить в различные образы.
   - Стражам порядка – наше почтение, - громко и весело, почти по-приятельски, обратился он к показавшимся из кустов людям в форменной одежде. Потом повернулся к лодке и прощально махнул рукой:
   - Ну ладно, спасибо что подбросили, мне тут до дома – рукой подать.
Санька мгновенно понял, как действовать. Медленно привстал, взял в руки весло, и резко, с силой оттолкнулся от берега.
   - Эй, куда? - спохватился милиционер, - стой, стрелять буду!
   - Гляди, не промахнись, - сплюнул Санька и, включив реверс, растворился в ночи. С западной стороны посёлка течёт курья. Местные жители прозвали её Голчинкой. Её берега поросли вековым кедрачом. Туда-то Санька и направил свою лодку, прислушиваясь – нет ли погони. Нет, тарахтел только его движок.
   «Неужели ушёл?» - спирало дыхание дикое, мальчишеское торжество победы.
Санька выбрал место поукромнее, вонзил нос лодки в песчаный берег, и стал быстро выгружать ящики. Нужно было оттащить их как можно дальше в кедровник, который плотной стеной врос в крутой берег Голчинки. Поднатужившись, он ухватил самый большой из ящиков, с трудом вскинул его на спину, и тяжело ступая, побрёл вверх по обрывистому яру. Дыхание с каждым шагом учащалось, переходя в хрип. Ящик натирал спину, будто широким острым скребком сдирая кожу. Казалось, на спине не осталось живого места, и липкая густая кровь по лопаткам, позвоночнику сползает в трусы.
      Сбросил ящик у подножия векового кедра и, шатаясь от усталости, побрёл назад. До безумия хотелось лечь, отключиться, и хотя бы часик поспать. Однако расслабляться нельзя. Через силу, через «не могу», нужно сделать ещё один рейс от лодки до кедра, где он оставил первый ящик. Потом уже проще – вернуться на лодочную за мотоциклом, подъехать сюда, погрузить рыбу и отвезти домой. Хорошо, что муксуны уже в соли, не надо с ними возиться.
   Второй ящик на себя поднять он не смог, решил тащить волоком. Хоть и тяжелее, но зато спину не дерёт. Сколько времени прошло, Санька уже не чуял, главное – доволок второй ящик. Теперь ещё сети забрать. Однако душа была не на месте – как там Колька? В милицию, наверное, забрали. Как его выручать?
      Оттолкнув лодку от берега, запустил мотор, и поехал на лодочную. Подрулил к своему плотику, привязал лодку, прибрал в ней всё, запер люки. Заглянул в балок дежурного лодочной станции, сообщил в сонное ухо, что прибыл и сдал лодку на хранение. С тяжёлым сердцем Санька плюхнулся в пискнувшую от тяжести сидушку мотоцикла, и поехал к Колькиному дому.
      Колька жил недалеко от лодочной станции и минут через пять-семь мотоцикл притарахтел к знакомому гаражу. Вот это да! Он боялся верить своим глазам – из щелей не плотно прикрытых ворот пробивался яркий электрический свет. Колька? Да, он! Услышав шум мотора, сразу понял – кто подъехал, сияя широченной улыбкой, вышел навстречу другу и сделал приглашающий жест. Санька вошёл в гараж.
   - Во, гляди! - кивнул Колька на стоящий на столе таз с подсоленной осетриной, и трёхлитровой банкой осетровой икры.
   - Отпустили?! – никак не мог поверить в этакое везение Санька, - просто так?
   - Ага, отпустят эти волки просто так, - хмыкнул Колька. - Половину осетра забрали.
   - Да не тяни ты вола за хвост, рассказывай, давай, как всё было.
   - Короче говоря, дело было так. Тормознули меня. Как поближе подошли, вижу –милиционер-то с нашей транспортной милиции - майор. С ним двое гражданских. А у тех вместо формы, что ли – одинаковые бейсболки «Единой России».
      - Ну что, - говорят, - протокол писать будем?
      - А за что? – спрашиваю.
      - За осетра, - отвечает один из гражданских.
      - А вы что, рыбоохрана что ли?
      - Нет, не рыбоохрана. Рейд. В нашем регионе проводиться операция «Путина». Ловим браконьеров. Таких, как ты, в общем.
      - А с чего вы взяли, что я браконьер? – чую, надо наглее себя вести.
      - Ты, - мол, - дурочку не валяй. Видим же, у тебя из свёртка осетровый хвост торчит. А знаешь, что тебе будет за незаконный вылов осетра.
      - С чего это вы взяли, что я его выловил? Может, мне его подарили?
      - Кто?
      - Кто-кто. Дед Пихто. – снял рыбу с плеча и положил на доски, которые лежали рядом. А гражданских я признал – они из комитета по экологии. Начали между собой спорить – что со мной делать. Один требует протокол составлять.
Я на него посмотрел и спрашиваю: - А что в протоколе писать будете?
   - Напишем, что задержали тебя на берегу реки с незаконно добытым осетром.
   - Вы сначала докажите, что я его выловил. Я вообще случайно здесь оказался. На попутном катере из Ерёмино добирался. Вышел на берег, вижу, свёрток подозрительный. Пригляделся – осётр. Что ж, собакам на съеденье здесь его оставлять? Только взял на плечо, тут вы подходите. Так что, оформляйте-ка вы лучше бесхоз!
   Ты б, Саня, видел их рожи. А на меня будто что-то нашло. Я в наступление перешёл. Вот, говорю, на ваших кепках написано: Единая Россия - сильная Россия. Вы с милицией единые, спору нет. Ну, а чтоб сила была, кушать нужно хорошо. Вот осетринкой себя побалуете, глядишь, силы добавится. А голодные люди – разве они сильные? И потом, говорю, ваш главный лозунг какой – объединяться? Кивают. Ну вот, говорю, давайте объединимся, разделим этого бесхозного осетра. И так мы окажемся все сытые, сильные, в единой связке.
   - А что, ведь правильно он говорит, - допетрил тут один из них, - ну, оформим протокол, ну, оштрафуют его. Тем более, что, действительно, доказывать придётся, по судам мотаться. Осетра же сдадут в магазин. А скорее всего, начальству поднесут. Давайте, правда, поделим его и всё!
            16
   Сказано – сделано. Я беру нож и давай его пороть. Разрезаю брюшину, а там - мама моя! От икры черно. Да икра ещё такая зрелая, без жира. Эти двое штатских замерли. А мент, кстати говоря, уже куда-то смылся. Отошёл, вроде по надобности, так и пропал. У меня-то был в кармане пакет. Я свою долю в него сложил.
      - А вам куда икру положить? – спрашиваю.
      Они кинулись по карманам шарить – нет, не нашли ничего. Потом один догадался:
      - Давай, - говорит, - сюда, - и снимает с головы бейсболку «Единой России».
      - Грязная же, наверное, - говорю.
      - Нет, совсем новенькая, сегодня только выдали, - отвечает. И тянет, тянет её под икорку. С верхом наложил ему икры. Второй, не долго думая, тоже снял свою бейсболку, подставил. И ему насыпал.
         - Не зря, Саня, говорят – «и смех и грех». Вроде бы, десять минут назад статья светила уголовная. Под эгидой «Единой России». И вдруг – хоп, перевернулась «Единая Россия», и легла под чёрную икорку, как миленькая.
      Ага. Ну, я дальше разделываю. Отрезал потроха, понюхал и поморщился: «воняют».
Эти, глядя на меня, тоже поморщились. Хорошо, думаю, откинул их в сторонку. А сам давай визигу вытягивать. Вытянул, в кольцо смотал её. Один из них спрашивает:
      - А это что такое?
      - Это, как и кишки, не едят, - говорю, а сама аккуратненько в кучку к потрохам положил.
      Рыбаку - голову, гостям - хвост. Голову себе беру, а им на бейсболки хвост положил. Тушу, как уговаривались, пополам. А ты то как один с ящиками управился? Они же неподъёмные!
      - Да уж, покорячиться пришлось. Всю спину себе снёс. Но спрятал надёжно.
      - На Голчинке, поди?
      - А где ж ещё!
   Друзья сели на мотоцикл и через полчаса ящики с солёными муксунами покоились в леднике. Посидели ещё в гараже, отметили удачное завершение операции «Муксун», вспоминали и смаковали подробности рыбалки, встречи с блюстителями… непонятно чего, Санькины подвиги по спасению улова. Уже под утро Санька добрался до дома. Помылся, лёг на свежую постель, но сон не шёл.
      В голове роились различные мысли, которые трудно было уложить в логический, осмысленный, разумный и понятный порядок. «Как так?» - задавался он вопросом, - почему власть имущие могут ловить любую рыбу, стрелять лося, то есть, по сути – браконьерить? У них это называется – отдохнуть. Больше того, этот «отдых» им организовывают, их охраняют те же самые менты, которые нас ловят и карают нещадно.
      Что говорить, у большого начальства всегда были привилегии. Ну, так вы хоть это тихо делайте, не афишируйте. Нет, они сейчас любят кутить с помпой, с размахом. Накупят снастей заграничных, ружей, лодок, снегоходов. И давай бить, ловить – зверя, рыбу. Не для еды, для куража.
         Не понять – то ли в чиновники, во власть специально таких людей отбирают, хапуг, без стыда и совести? То ли, человек, попав в штат госучреждения, поневоле таким становится?
         Хотя, времена меняются, и не только среди чиновников появляются зажиточные люди, которые многое могут себе позволить. Алька наш, например. Он, хоть фрукт и отмороженный, но нос всегда по ветру держит. В партиях во всяких участвует. Во времена, когда про бизнес никто и не помышлял, он занимался им вовсю. Начинал с отстрела бродячих собак. Дело, вроде бы, полезное. Однако человека, который убивал собак, никогда в народе не жаловали. Он вызывал брезгливое чувство. Альке на это было наплевать – лишь бы деньги платили. Ему платили за каждую убитую собаку. Вдобавок, он догадался сдирать с собак шкурки, выделывать их. Вывозил шкуры партиями на Большую землю и выгодно продавал.
      Дальше – больше. Открыл один продуктовый балок, затем - второй, третий. Хоть и торговал продукцией низкого качества, но дело у него двигалось. Построил магазин. Добротный, кирпичный. Судя по всему, деньги у него завелись немалые. Однако, вскоре Альке приелся и этот бизнес. Надоело, говорил он, откупаться от всяких комиссий, проверяющих. Сдал все свои площади в аренду. И занялся обустройством своей жизни. Построил самый большой в городе особняк, с балконами, с огромной сауной, бассейном. Высшие городские чиновники такого не имели.
      И Санька решил сходить к Альке, поговорить от души. Может, он поможет ответить на вопросы, которые застряли у него в сознании, в душе – хуже занозы какой. Утро вечера мудренее не оказалось, желание сходить к Альке за советом не улетучилось. Наскоро собрался и пошёл.
   Алька, увидев своего одноклассника, двинулся к нему навстречу, широко раскинув руки для объятия, сияя довольной улыбкой:
   - Привет, дружище! Как жизнь, как женщины? - руку он жал сильно, будто что-то выдавливал из кисти того, кого приветствовал.
   - Да по всякому, - Саня ещё не раскочегарился для разговора, - бывает и хуже.
   - Пара девочек у меня дома сидит, хошь? – жарко дыхнув, шепнул ему на ухо Алька.
   -Неее, - отмахнулся Санька, - сам знаешь, я не по этой части. Да и жена у меня ничего.
   - Ну ладно, - пожал Алька плечами, - сами справимся. По делу?
   - Поговорить хотел. Ты, я знаю, много среди людей крутишься. Ездишь везде. В партиях состоишь. Я чего-то не догоняю. Одна партия была – плохо было, все плевались. Сейчас их расплодилось, как кроликов, так вообще ни черта не поймёшь. Может, ты мне разъяснишь – кого слушать, на кого ориентироваться.
      - Пойдём на склад. Там узбеки рыбу солят, надо проконтролировать. А то, сам знаешь, понасолят так, что в рот не возьмёшь.
      - На склад, так на склад.
      В просторном и прохладном помещении склада Санька увидел с десяток ящиков, до краёв наполненных свежим муксуном, по виду - только что с реки привезли.
      - На рыбалке был? – обрадовался Санька, что можно начать разговор с близкой для них обоих темы.
      - Ага, - ухмыльнулся Алька.
      - Много рыбы-то взял. А рыбоохрана – как, не трогает?
      - Да нет, мы с ними мирно живём!
      - И по дороге не останавливали, не шмонали?
      - Кто? - удивился Алька.
      - А кто угодно. Их сейчас и не разберёшь, кого только не нагнали. Инспекторов больше, чем рыбы. Менты могли остановить, - вспомнил Санька ночную историю.
      Алька засмеялся:
      - Менты? Да они мне её сами и привезли!
      - Кто-ооо? – Санька вытаращил глаза, и какое-то время не мог дышать.
      - Водная милиция привезла! Мы с ними вместе на яме муксуна и ловили! Да и областная экология тоже с нами была. Кстати, нормальные мужики!
      Об экологах Санька имел слабое представление. Единственный живой образ, который возник у него в памяти – местные экологи из «Единой России», крадущиеся домой по улице с бейсболками, полными чёрной осетровой икры.
   - А вот Маркушу и Дементьича, ветеранов-то наших, на реке так застращали! Лодку покорёжили, на Дементьича вообще автомат наставили. И всё из-за рыбы.
   - Кто это такой борзый?
   - Говорю же, кого только не нагнали. Рейды у них. Старики рассказывают – омоновцы были с инспектором. Что интересно, и их инспектор был в бейсболке «Единой России», а потом нам встретилась бригада, так они тоже в таких же бейсболках.
   - А, - поморщившись махнул рукой Алька, - чиновники прогибаются перед начальством. Прикажут им надеть презервативы - наденут. Ещё и на работу ходить в них будут.
   Заглянув в ледник, он внезапно закричал на работающих узбеков:
   - Куда много соли сыпете? Это ж вам не бараны. Рыба! Я же пять раз показывал – как солят северную рыбу. Переложите всё заново. И, повернувшись к Саньке, неожиданно, с некоторым даже вызовом заявил:
   - А то, что вас гоняют - и на охоте и на рыбалке, вы сами в этом виноваты!
   - И в чём мы виноваты, - опешил Санька, - опять народ виноват? Нас же гнобят, мы же и виноваты?! Ты хоть думай, что говоришь!
   - Ты не обижайся, - миролюбиво продолжал Алька, - я не про народ. Я – про каждого из вас в отдельности. Вот вы сидите по своим норам и испытываете только два сильных чувства: радость, если вас не поймали, и – страх, что поймают. Кого-то из знакомых заловят, вы посочувствуете (в глубине души всё равно радуясь, что – не вас) на кухне или в гараже поматеритесь и – всё. Только на это вас и хватает. А пугливыми и разрозненными людьми управлять – милое дело для любого начальства.
      Вот ты посмотри, кто сегодня у власти в нашем городе. Сплошь - приезжие. И крадут мешками. Стесняться-то им некого.
   - Что-то я тебя не пойму, - Санькин лоб взрельефился морщинами, - ты на гражданскую войну намекаешь? За ружья и вилы, что ли, людям браться?
      - Давно другое время на дворе, Саня. У нас в стране есть конституция нормальная, Президент, есть институты управления государством. Всё есть! Вы только не хотите этого знать, вот и пинают они вас. Вспомни выборы в городскую думу. Плакатов вам понавешали, листовок в ящики понакидали, райскую жизнь понаобещали. Вы уши поразвесили и проголосовали.
   Вот ты дедам посочувствовал. Правильно. Остограммил их ещё, поди? Да? Ну вот. А был бы ты депутатом, пригласил бы на заседание думы начальника милиции, и спросил с него за наших ветеранов войны, за то, как его подчинённые обращаются с людьми. Только тебе ведь это не нужно. Ты лучше будешь в гараже с Колькой солёного муксуна под водочку хавать, да власть ругать. А пока вы по гаражам прячетесь, кто во власть идёт? Вот то-то…
   - Слышь, Аль, а ты мне про партии расскажи! Есть среди них стоящие, можно кому-то верить? Или все только на выборах трещат про заботу о народе, а потом опять своими делами занимаются и на нас им наплевать?
   - Тут проще простого. Ты - народ? Народ! Значит, твоя партия - «Справедливая Россия». Она сегодня самая продвинутая.
   - А «Единая Россия» чем тебе не нравится?
   - «Единая Россия» - партия чиновников, захвативших власть в стране. Ведь чиновник, он, по сути – кто? Наёмный работник. Он должен служить людям. Ну, или – так исполнять свою службу, чтобы людям лучше, комфортнее жилось. А у нас получилось так, что чиновник стал барином и властителем. Который себе присвоил права, а простым людям оставил обязанности и повинности.
   А теперь скажи мне - как им удалось присвоить власть, которая у нас по конституции принадлежит народу?
- Да я откуда знаю…
   - Да очень просто. «Убедили» депутатов, за которых ты, Саша, голосовал - а значит, доверил действовать от твоего имени - принять закон, который позволил им состоять в политических партиях. А дальше и придумывать ничего не надо было. Дальше – как у коммунистов. Жёсткая вертикаль власти, подкреплённая партийной дисциплиной. Так что, «Единая Россия» - это партия объединившихся чиновников. И свою власть они просто так не отдадут. Не только потому, что больно уж хлебное место. А потому ещё, что кары боятся. Слишком много грешков на их счету.
   - Да, верно ты говоришь, Алька, как клещи они присосались к власти, да и к нашим шеям заодно. Так что делать-то?
   - Самим надо идти во власть, набираться сил, вербовать сторонников. Глядишь, сможем и мы нормальные порядки устанавливать.
   - Идти во власть! Заждались нас там. У них, в «Единой России», наверное, на сто лет вперёд все места забиты.
   - Что, на ней свет клином сошёлся? Говорю же, вступай в «Справедливую Россию».
   - А толк будет? Может, ещё хуже станет. Эти узнают, что в я в другую партию вступил, преследовать будут. Ещё с работы погонят.
   - Видишь, ты сразу на попятный. Значит, тебя устраивает, что тебя на реке шмонают, что в дедов наших автоматами можно тыкать…
   - Да нет, конечно, не устраивает, только трудно поверить, что этот порядок можно изменить. У них же везде свои люди.
   - Так, да не так. Людей, которые протестуют против такой политики, становится всё больше. А значит, растёт, набирается сила, которая сможет противостоять засилью единоросов. Главное – верить. А если сомневаться, так иди и сомневайся.
   - Да нет, теперь уж просто так не уйду. Зацепил ты меня. – Санька помолчал, трудно ворочая тяжёлыми мыслями, наконец, решительно вскинул голову:
   - А как вступить в эту партию?
   - Проще простого. Пишешь заявление, заполняешь анкету. Через месяц получаешь партийный билет.
   - А кому подавать заявление?
   - Можешь мне. У меня и бланк анкеты есть.
   Санька заполнил все документы, крепко пожал Альке руку и с просветлевшим лицом вышел на улицу. Он так и не понял, чем одна партия отличается от другой. Но это было и не важно. Важно, что он, наконец-то, решился сделать шаг из своей скорлупы, в которую сам себя загнал много лет назад. Ни во что не лезть, никакой общественной активности – такой зарок он себе дал. Теперь же, сняв с себя оковы зарока, он шёл по улицам родного городка, и не узнавал его. Осеннее солнце золотило косматые макушки тёмных кедровых лесов. Воздух был необыкновенно свеж, его хотелось глубоко-глубоко вдыхать, до головокружения. Земля под ногами пружинила, слегка ускоряя шаг обновлённого человека.
Саньке хотелось сразу, засучив рукава, начать преобразовывать жизнь городка. Преобразовывать человеческую психологию, пробуждать людей ото спячки, вдохновлять их на жизнь с человеческим достоинством. Чтобы каждый мог всегда сказать про себя:
- Я человек! А не тварь дрожащая!
            Литературная обработка текста – Наиль Нагуманов

            Леонид Бабанин. Берёзово ХМАО-Югра
            12 октября 2007г    09.50