Посвящается Борису Владимировичу.
Дождь, дощщщщ… лил и лил и лил с утра. А, может, с ночи. Все было мокро, даже форточка с внешней стороны. Курево… Гадость, от которой невозможно отделаться. Как и от жизни.
Иван стоял у окна. Иван стоял у окна. Иван стоял у окна. Трясет. Пошло от пальцев вверх… Ну, хватит уже!
Стопы склеились с полом. Какое это имеет значение? Скажите, какое?
Одиночество как стиль жизни. Смешно. Вера, это да. Наверное. Не уйти просто так. Рисковать не хочется. Не просто.
Чайник. Раз, ДВА. Отмеренность. Господи, зачем все это?
Отпусти же? Ну же! Уже. Сколько, сколько это может продолжаться?
Терпкий вкус крепчайшего Ахмада возбуждал рецепторы. Чтоб вы провалились! Держите тут. Держите.
Что вам еще? Жратвы? Ну, нате!
Иван поел гречневой каши с молоком. Часы бестолково тикали. Если верить гадалке, еще 43 года слушать этот тик-так…
Она ничего не сказала. Просто собрала вещи. Просто. Просто. Просто…
Она была никем. Просто женщиной, которую Иван нашел в сети. Или она его. Но так просто стала всем.
Она ответила сразу. 19. Так мало. Папа и мама побоку. Сразу согласилась на встречу. Черные как дыры Вселенной зрачки. Он провалился в них, и время остановилось. Боже, как его стало много!
Когда он очнулся, ее уже не было. Просто ушла. Остались взлохмаченная зубная щетка и халат, который она успела выносить до маленькой дырки на локте. Не совсем дырки. Почти дырки. Почему не забрала?
Время помчалось, собирая утерянное. Мелькали как вспышки несколько фотографий в компьютере. Сосок ее детской груди. Ее попка. Неужели это была реальность?
Ау! Есть кто-нибудь?
Боль, постоянная боль. Она не отвечала на звонки. Он менял сим карты, звонил из автоматов и с телефонов друзей. Небеспечно. Небеспечно. Небеспечно.
Тишина. Он выкинул все звуки из квартиры, телевизор, который она смотрела пару раз и дисковый проигрыватель. Заодно. Она его ни разу не включала. Но могла. За всем не уследишь. Лучше не рисковать.
Осталась скрипучая кровать. И две книги, которые она пролистала. У него больше не было книг. И другой кровати.
Еще была их общая темнота. С ней он ничего не мог поделать. Она приходила, когда ей хотелось. Накрывала, и все тут.
И уходила точно так же, своенравно, не спросясь.
Дочка. Дочка. Ей уже наверно три. Или четыре? Нет, все-таки три.
Он обнаружил себя одетым. Зачем? Ах, да!
Смешно. Каждый день на работу. Правда, смешно.
Вы не находите? Каждый день. Неужели нет других дел?
Киоскерша ничего не спрашивала. Просто подавала ему завернутую в полиэтилен газету частных объявлений. Просто, вспомнить , его крик был на своем месте. Глаз безвольно опустился ниже. Призыв был бессовестным, как зонт, откуда ни возьмись. В бурю. Набран мелким шрифтом из экономии, бросался в глаза словно неон. Городской телефон.
«Я подарю вам счастье». Из рук в руки. Счастье. Подарок, сколько бы он ни стоил, всегда подарок. Можно дорого заплатить, все равно подарок. Это же счастье, не хухры-мухры!
«Доступно». Ах, еще и доступно! Понятное дело. Если недоступно, чего тогда и печатать, зря деньги тратить. Легко приобрести счастье. Оно должно быть общедоступным. Как вода, расфасованная в девятнадцатилитровые бутыли. Почему не в двадцатилитровые? На этот вопрос он так и не смог ни у кого найти ответа, даже у фирмы Нестле.
Счастье не отвечало. Наверное, вышло покурить. Определитель номера пел песню про бухгалтера. «Бухгалтер, милый мой бухгалтер…» ага, записано для негаданного звонка из налоговой. С доходов от счастья надо платить налоги. Так же как с доходов от несчастья. Так же как с доходов от пустоты. Налоги надо платить всегда. Люди рождаются и умирают, а налоги вечны.
Еще раз на свое объявление. Оно было на законном месте в разделе «встречи». «Алёна, позвони мне! Иван». И постоянный мобильный.
Мимо, стуча спущенным колесом, проехала «девятка». Правильно, стоит ли останавливаться из-за такого пустяка? У него самого спущены все четыре колеса, но он ездит. По жизни.
В метро телефон проснулся звонком от счастья. Он не стал брать трубку. Как можно в поезде кричать о счастье? Интересно, каким образом продавец счастья узнал код его мобильника? АОН выдает лишь последние семь цифр номера.
Ребята на работе давно перестали спрашивать, как дела. Свернутая газета под мышкой отвечала на все вопросы. Раньше они предлагали помощь. Нашли бы ее в три дня. Нет, он хотел сам, честно.
Он снова взглянул на страницу счастья. «Гарантия». Ну, конечно, гарантия. Кого в наше время заинтересуешь хоть чем-то без гарантии? Интересно, дают ли талон? Если дают, с каким сроком? А срок службы счастья установлен? По закону, если срок службы не указан, изготовитель отвечает за возможный вред десять лет. За вред от счастья.
Телефон опять засветился счастьем. Оно еще и настырное.
- Простите, вы звонили по объявлению?
- Звонил. Если меня заинтересует, чем буду обязан за счастье?
В трубке помолчали, видимо по голосу пытались оценить платежеспособность.
- Всем, что у вас есть. Ведь оно того стоит!
Теперь Иван взял паузу, подсчитывая имевшуюся наличность. В бумажнике было рублей пятьсот, до зарплаты оставалось три дня.
- Но у меня ничего нет.
- Тогда и ничего достаточно. Приезжайте!
Адрес был простой. С работы добираться не более получаса.
* * *
Он подходил к обычному жилому дому. Уже в лифте вдруг понял, что понятия не имеет, с кем говорил по телефону. Мальчик или девочка? Голос был унисексуальным. Вы таких не встречали?
Как ему представиться? Утром у него даже не спросили имени. Просто продиктовали адрес. Просто. Дверь открыла женщина. Когда-то она, без сомнения, была красавицей. Ее лицо показалось Ивану знакомым. Наверно оттого, что она похожа на Катрин Денев. Только с рыжими волосами. Он узнал голос в трубке. Значит, то была женщина, вероятно много курящая.
- Иван, проходите, я жду вас!
Наверно он все-таки представился. Или нет?
- Простите, откуда вы знаете мое имя?
Женщина улыбнулась.
- Все очень просто. Определитель номера плюс диск с телефонной базой. Продают на каждом углу. Меня зовут Ольга Сергеевна. Можно просто Ольга.
Никаких чудес. Все очень просто. Просто Ольга. Его простое человеческое счастье скрывается в этой съемной нежилой квартире с обшарпанными стенами. В панельной однушке.
Его пригласили на кухню. Чаю? Он не отказался.
- Курите! Здесь можно, - сказала Ольга, достав сигарету себе и протягивая пачку Ивану.- Здесь только и курю, дома не дают. А вы у себя курите?
- Курю.
- От вас ушла жена, не так ли?
- Это тоже было на том диске?
- У меня есть Интернет, там висит и ваше объявление.
Да, все пока очень просто. Слишком.
- Мы не были женаты. Официально. Поэтому я не могу даже заявить в милицию. Можете ее найти и вернуть?
Ольга не ответила. Глубоко затянулась сигаретным дымом и с прищуром взглянула прямо в глаза. Ивану захотелось исчезнуть.
- А вы этого действительно хотите? Возможно то, что я предложу, вас устроит больше? Вам кажется, что вы её сильно любите. А на самом деле просто биохимическая реакция.
Все просто. Ивану было все равно. Сейчас он докурит, встанет и попрощается.
- В вашем организме идет ломка, сходная с наркотической зависимостью. Во время жизни с любимой выделялись эндорфины.
Что-то такое он читал, про эндорфины. Грамотный развод лоха?
- Увеличение синтеза эндорфинов приводит человека в состояние эйфории, его иногда называют «природным наркотиком» или «гормоном радости». Аналогичные вещества содержатся в сильных наркотиках. Произошло привыкание. Это, хоть и сложно, но можно остановить, купировать.
Неужели это можно остановить? И отпустит? И не будет по утрам и вечерам бить дрожь? Иван потушил сигарету и остался сидеть. Не убудет от Ивана за пять минут.
- Однако этого мало. Ваше сердце будет открыто для новой любви, история может повториться. Вас могут снова оставить. Сколько времени вы один?
Иван долго не задумывался. Это был вопрос, ответ на который он знал абсолютно точно.
- Шестьсот четырнадцать дней. И шесть часов.
- Да, вид у вас измученный. А ведь вы можете выйти отсюда сегодня абсолютно счастливым. Кажется, вы закончили МВТУ?
Она выяснила и это. Серьезный подход.
- А я по профессии биолог. МГУ, красный диплом. Методика моя уникальна. Но это не значит, что она не апробирована. Поверьте, у меня уже десятки клиентов. Среди них известные люди. И никто еще не жаловался. Вам что-нибудь говорит имя австрийского ученого Конрада Лоренца?
- Что-то знакомое. Тоже ваш клиент?
Ольга улыбнулась. Улыбка ей шла, и она это знала.
- Это нобелевский лауреат, основатель этологии, науки о поведении животных. Человек, как вы догадываетесь, тоже животное. Во всяком случае, ему удалось перенести процесс «импринтинга» на человека. Но об этом почти никто не знает.
- Простите, что это?
Ольга взяла с подоконника несколько фотографий. На всех них был изображен симпатичный бородатый дядька в окружении домашней птицы. На одной за ним выводком шли лапчатые. На другой фотке он плавал в их окружении, причем гуси нежно пощипывали у него в волосах. Словно целовали. Иван смотрел на картинки, а Ольга внимательно наблюдала за ним. Ивану показалось, в Ольге было что-то общее с этим профессором. Наверное, выражение лица. Как у всех ботаников. Но что с этим всем? Зачем?
- Впечатляет, - наконец выдавил он. – Чудеса дрессировки?
- Никакой дрессировки. Эти птицы любят профессора Лоренца самой чистой и прекрасной любовью. Любовью между детьми и их родителями.
- Не хотите же вы сказать, что бородач папа этих гусей? – Иван был огорошен.
Ольга хрипло и заразительно рассмеялась.
- Скорее уж мама! Ученый подменил собой несушку. Яйца серых гусей были помещены в инкубатор. Птенцы в момент вылупления вместо матушки гусыни обнаружили бороду ученого. Сработала особая биохимия, произошло то, что носит в этологии название «импринтинга» или по-русски запечатления. Они полюбили Лоренца, как свою маму. Видеть ученого рядом стало их насущной потребностью. Можно сказать, что птенцы, а потом и взрослые гуси были счастливы лишь рядом с профессором. Дошло до того, что ему приходилось спать со своими питомцами. Почитайте его книгу «Год серого гуся», она была переведена! Вообще это великий ученый, у него масса идей. Причем многие из них, скромно выражаясь, перевернули научный мир!
Иван присвистнул. Отвлечение. Развлечение. Лишь бы меньше думать об Алене.
- Ну, хорошо. Допустим. А, какое отношение, Ольга Сергеевна, вы имеете к …этому ученому?
Ольга слегка зарделась. Попал в десятку.
- Я рада, что вы спросили. Мы были знакомы с ним. Очень хорошо знакомы. Просто он мой отец.
Великий ученый – отец этой женщины из съемной однушки. Просто. Иван молчал, не выказывая интереса.
Они закурили по второй.
- Это довольно длинная история.
- Я уже никуда не тороплюсь.
- Ага, значит, хотели уйти! А я тут распинаюсь!
Иван улыбнулся в ответ. Между ними возникало что-то вроде взаимной симпатии.
- Ну, хорошо, слушайте! Мой отец родился в начале прошлого века в Вене. Почти в Вене, ну как Люберцы и Москва, чуть в сторону. В пригороде под названием Альтенберг. Красиво звучит, правда? Означает "Старогорье". Он получил медицинское образование в Венском университете, но по специальности почти не работал. Только во время войны в госпитале. Понятно, на чьей стороне. В 1938 году вступил в нацистскую партию. Пожалуйста, не делайте круглые глаза, вам не идет! Потом он разочаровался в нацизме, но фашистская Германия до войны очень помогла ему. Ему собирались дать целый институт. Война не позволила! Отец прекрасно владел английским, поскольку стажировался в Англии в двадцатые годы. Его связи и влияние в научном мире были беспредельны. Просто перечисление его работ, идей и новых направлений заняло бы как минимум час. Например, совсем молодым человеком он открыл, что животные передают друг другу приобретенные знания путем обучения. Это было полной неожиданностью для того времени.
Иван прервал Ольгу.
- Это как же? Животные ходят в школу?
- Почти. Как домашнее обучение. Ну вот, к началу войны он уже имел мировое имя. Когда началось истребление народов, он разочаровался в идеях национал-социализма. И нацисты заставили его работать простым хирургом в полевом госпитале в Белоруссии, идиоты! Это все равно, что колоть орехи микроскопом. Дальше было еще хуже. При отступлении немцев в сорок четвертом отец попал в плен и оказался в советском концлагере. Условия там были ужасающие. Чтобы выжить, отец ел скорпионов!
- С чего вы взяли? – Ивана передернуло.- Они же ядовитые!
Ольга открыла свою сумочку и достала еще одну старую фотографию. На ней был снят мужчина в советской офицерской форме с лычками чекиста. Рядом с красивой молодой женщиной. Нет, не так. Красавица рядом с офицером.
- Моя мама. Она мне рассказала. Мама работала в лагере врачом. Это было в Армении. А это ее тогдашний муж, Сергей, особист лагеря. Гм-м-м. Он потом очень помог отцу. Так вот, Лоренц отрывал ядовитые хвосты скорпионов и съедал только головогрудь. Сырую.
- Бр-р-р!
- А что вы хотите? Белковой пищи практически не давали. Кому в лагере было дело до того, что морят голодом гениального ученого? Для всех он был просто бывшим фашистом. К счастью, время работало ему на пользу. Он выучил русский и тогда ему позволили выполнять обязанности врача. Снискал уважение окружающих. В лазарете познакомился с мамой. Они полюбили друг друга. Мама была замужем, и в сталинские годы не могла развестись ради пленного австрияка. Это было равносильно смертному приговору им двоим. Или даже всем троим. Сергей догадывался, но мирился с ситуацией. И, как ни странно, не возненавидел моего биологического отца.
- Высокие отношения!
Ольга с благодарностью посмотрела на Ивана. "Покровские ворота", пожалуй, она не видела,
- Как видите, мне повезло! А то я бы не появилась на свет. Несмотря на трудности отец продолжал свои исследования. В горах Армении он видел диких коз и на основании наблюдений сделал потрясающее открытие. Все свои мысли он полу - тайно записывал. За отсутствием лучшего он писал гвоздем на бумаге от мешков из-под цемента, пользуясь марганцовкой вместо чернил. Потом мама достала ему карандаш, но с бумагой всё же были сложности. В 1948 году отца должны были отправить на Родину. Понимая, что будущего у них с мамой в СССР нет, они приняли решение расстаться. В качестве прощального подарка мама попыталась помочь вывезти за границу манускрипт, записанный на цементных мешках. Ей удалось убедить Сергея, от которого многое зависело, дать возможность Конраду перепечатать рукопись. Сергей обожал маму. Бравый офицер ГБ, он, вначале просто идя навстречу просьбе горячо любимой супруги, добыл трофейную машинку с латинским шрифтом и листы бумаги. Перепечатка длилась несколько недель, в итоге вышло более 200 страниц через один интервал. Конрад и Сергей, как ни странно это звучит, подружились. А, может, мама не дала им выбора?
Прочесть написанного по-немецки Сергей не мог. Но и привлекать переводчика не хотел. Когда в деле больше двух человек, один с высокой вероятностью будет стукачом. Поэтому Сергей попросил автора дать честное слово, что в рукописи нет антисоветчины, лишь чистая наука, и разрешил забрать ее. Мало этого, он дал Лоренцу "охранную грамоту", чтобы рукопись не отобрали на этапах! Папа умел подружиться со всеми, от серых гусей до обманутых мужей-чекистов!
Иван не на шутку увлекся рассказом Ольги Сергеевны! Настоящий лагерный роман!
- А эта книга увидела свет?
- Нет. После долгих раздумий отец не решился ее печатать, чтобы сдержать данное Сергею слово. Ему трудно было судить в полной мере, что такое антисоветчина. Чтобы узнать систему досконально, трех лет в лагерях недостаточно. Впрочем, возможно он понимал гораздо больше, чем я думаю. Не без оснований он предполагал, что в книге были места, которые могли навредить Сергею и маме. Позже он использовал изложенные там идеи в других работах. Главное, папа вернулся на родину. Но в местечковой Австрии не нашлось места для бывшего советского зэка, поэтому он перебрался в ФРГ, где нравы менялись, и продолжил свои исследования. А мой официальный отец получил новое назначение, и мы переехали в город Киров.
Иван не помнил такого города. Новое поколение.
- Где это?
- Это теперь опять Вятка. Я родилась в самом начале…э-э-э… неважно, какого года. Письма тогда из-за границы нещадно перлюстрировались, в большинстве просто уничтожались, к тому же мама предупредила Лоренца не писать ей, чтобы не подставить мужа. Мама была уверена, что Конрад не знал о моем существовании. Я росла в полном неведении, называла Сергея папой, любила. Однако австрийские гены сработали, и еще в шестом классе я всерьез увлеклась биологией. Родители не противились. Поступила в универ легко. Еще на втором курсе я вышла за москвича, нашего же студента, только на два года старше.
Рассказывая, Ольга Сергеевна рисовала на столе восьмерку средним и указательным пальцами с длинными ухоженными ногтями.
- Вообще-то за мной ухаживал другой парень, мне нравился. Оказался из комитета госбезопасности. Я решила не повторять ошибку матери. На третьем курсе родила Катьку. Учебу не прерывала, ходила на лекции с пузом. Свекровь помогала. Я закончила биофак и сразу поступила в аспирантуру в Москве.Через два года после поступления в аспирантуру защитила кандидатскую. Я зачитывалась книгами Лоренца, ничего не подозревая; в родительском доме никогда не упоминалось имя австрийского зэка. К маме ездила редко. А в 1986 Сергей умер. Я приехала в Киров на похороны, плакала. Решила после похорон побыть с мамой. Она долго не решалась открыть мне тайну. Возможно, так бы ничего и не сказала, если бы не обнаружила на тумбочке мою, так сказать, настольную книгу «Основы этологии» с именем и фотографией моего биологического отца.
Прекрасная Ольга по возрасту годилась Ивану в матери. Глядя на рассказчицу, Иван пытался представить ее мать. Ее лицо, когда та обнаружила родившуюся в муках и не без ее самоотверженной помощи книгу. Ее фигуру, не утратившую стойкой как оловянный солдатик природной красоты, передавшейся Ольге Сергеевне.
Словно угадав мысли Ивана, Ольга продолжила.
- Я очень хорошо знала маму, поняла, неспроста она принялась разглядывать фотографию на суперобложке. Стала расспрашивать. Мама совершенно не умела обманывать, и все, все мне поведала.
- Или почти все.
Ольга рассмеялась и погрозила Ивану пальцем.
- Или почти все! Я некоторое время находилась в состоянии нирваны. Ведь практически бог современной биологии оказался моим биологическим отцом. Простите за тавтологию! Я хотела тут же позвонить в Австрию: Лоренц в 1973 г. вернулся из ФРГ в Альтенберг. Чтобы, наконец, жить и работать на родине. Австрияки образумились, и специально для него создали Институт сравнительного изучения поведения.
Я позвонила от мамы в Москву. Через своих коллег мне не составило труда отыскать контактные данные Института. Но вдруг меня начали терзать сомнения. Ну, допустим, я дозвонюсь… А, собственно, что я скажу? Здравствуйте, я ваша дочка? Прошло много лет, мир изменился. Может, он вообще не помнит, что произошло в далекие послевоенные годы? А если и помнит? Результат мог быть того хуже. В 83-и года любое потрясение опасно.
Короче, я не стала ни писать, ни звонить, Интернета еще не было. Никого из близких у нас в Кирове не оставалось. C превеликим трудом я уговорила маму переехать к нам с мужем в Москву. Оставила маминой соседке ключи от ее квартиры, свой адрес, телефон и сразу на поезд, пока мама не передумала.
Иван только вздохнул.
- Представляю, чего это вам стоило! Моя мама уговаривает бабушку уже год. Что было дальше?
Ольга хитро-молодо сверкнула глазами.
- Недооценила я своего папку. Через месяц со старого адреса в Вятке соседка переслала маме письмо от Конрада Лоренца. Он каким-то непостижимым образом продолжал следить за маминой жизнью, храня обещание не тревожить её ради Сергея, своего друга. И как только узнал о его кончине, написал.
Иван вдруг решил, что злоупотребляет гостеприимством Ольги Сергеевны. Возможно, её ждут другие клиенты.
- Я вас не задерживаю?
Взгляд Ольги стал острым. Иван почувствовал в ней скрытые повадки босса.
- Так, вы все-таки торопитесь?
- Нет, но я подумал, возможно, меня еще долго уговаривать.
Ольга встала и вынула из полки початую бутылку коньяка, лимон, нехитрую закуску.
- Давайте немного выпьем! Вы не за рулем? У меня сегодня день рождения. Юбилей, не скажу сколько. Впрочем, вы, очевидно, догадываетесь. К тому же сегодня на прием больше никого.
- Можно!
Они хлопнули по сотке. Закурили.
- Не подумай, я не каждому клиенту рассказываю свою жизнь. Считай, ты меня расположил.
Иван отметил переход на «ты». Но от себя адекватного ответа не принял. Разница в возрасте. На всякий случай решил обходить острые углы.
- Если не секрет, что же было в том письме?
- Не секрет. Мамы давно нет, разрешения спрашивать не у кого. Лоренц писал, что любит маму по-прежнему, приглашал переехать к нему в Альтенберг. Вместе со мной. Предлагал мне место в Институте.
- Не хило! Выходит, он многое знал.
Ольга встряхнула рыжей копной волос.
- Очень многое. Гений делает правильные выводы из полунамеков на осьмушки знаний. Он уже очень болел в те годы, но ему так важно было пережить Сергея! И он держался. В письмо было вложено официальное приглашение для нас обеих, нотариально заверенное. У папы было мало времени, он это знал. И делал все точно и быстро. Но мама… Она долго не решалась. Мне пришлось немало слов добавить к его письму. Я не жалею. Он так ждал. После стольких лет… Я предложила, давай просто съездим туда и обратно.
Мы довольно быстро оформили все документы, и через пару месяцев оказались в доме отца. Я мечтала, если всё будет хорошо, маму оставить в Австрии, а самой вернуться через неделю на работу, но… О, как я поняла маму!
Глаза Ольги Сергеевны засветились.
- Я влюбилась в него с первой же минуты. Его любили даже цветы! А, если бы ты видел, как обожало его все окружающее зверьё! К нему тянулось всё и все, от мала до велика. При упоминании его имени прохожие на улицах улыбались. А над его садиком и прудом всегда светило солнце. Короче, мы с мамой, как две упавшие звезды, остались на его земле. Там все было довольно сложно с документами, но перед папой распахивались все двери. А в СССР началась перестройка. Конрад сказал, это начало долгого русского запрягания. Ха-ха! Его русский язык был совсем неплох.
Ольга Сергеевна протянула руку и указательным пальцем медленно поставила на место отвисшую челюсть Ивана.
- Я стала работать с папой. Он передал мне многое, даже кое-что из того, что он не хотел публиковать. Боялся, что его знания попадут в грязные руки. Мы торопились, состояние его здоровья внушало серьезные опасения.
Иван заерзал на неудобной кухонной табуретке. Он опасался, что вот-вот начнет трясти по Алене. Вечер и утро, обычное дело.
- А как же муж?
- Муж? Ах, да, муж. Папа предлагал всем моим близким перебраться в Австрию. Николай колебался, но отказался. Хотя пару раз приезжал ко мне. У него дома образовался какой-то кооператив по компьютерам. Биологию он забросил. Беременная Катя с мужем приезжала разок. Она, как и я рано вышла замуж, семейная традиция. Нас красивых быстро разбирают. Но её избранник…
Ольга вздохнула.
- В-общем, Катя пошла по стопам бабушки.
Ольга Сергеевна внезапным переходом обворожительно улыбнулась и притронулась тонким мизинцем к пустой рюмке.
Иван, харэ пить! - сказал он сам себе. Еще по одной, и ты начнешь к ней приставать. И налил снова.
- А в августе 1988 года счастье, как с ним всегда бывает, закончилось. У мамы остановилось сердце. Папа пережил маму на полгода. Внезапно я стала никому не нужна в Альтенберге. В Институте нашлись другие любимые ученики профессора, наше родство никак не было оформлено. Дом отошел к австрийским родственникам. Ах, не хочу даже вспоминать! Будем здоровы!
Они тяпнули по полтешку. Иван снова отметил, что Ольга Сергеевна была отлично сложена. Курящие женщины до старости не полнеют. Но и доза алкоголя в пропорции к весу действовала на нее сильнее. Она молодела просто на глазах.
- Мне пришлось вернуться в конце восемьдесят девятого в Москву. Не знаю, помнишь ли ты, что творилось в те годы?
- Ну, так, не очень помню. Без особого понятия. В восемьдесят девятом мне было 11 лет.
- В моей лаборатории место руководителя занял мой бывший зам. Я знала, что так будет еще в Австрии, и сознательно шла на это. Пришло время собирать камни. Мне предложили унизительную должность. С зарплатой, что едва хватало на хлеб. Я уже привыкла жить на европейскую ногу. Естественно, отказалась. Потом неестественно пожалела. Неважно. Муж объелся груш, пока меня не было… ушел к новой, молодой. Она была даже моложе нашей дочери. Катя жила с мужем кагебешником. Я стала в его глазах чуть ли не диссидентом. Короче, осталась я одна, совсем одна, почти без средств, если не считать небольшой вывезенной из Австрии суммы. Принцесса на бобах.
Ивана начало трясти. Пальцы. Начиналось это всегда с легкого тремора отдельных пальцев. Затем всех кистей рук. Потом переходило на предплечья, далее по всему корпусу. И стопы примерзали к полу. Зрелище не для слабонервных. Пора было уходить. Он встал.
- Мне пора!
Ольга Сергеевна приблизилась, взяла его руку, внимательно и трезво приковала к себе взглядом.
- Решай! Я знаю, что говорю. Один укол, и ты на пять коротких минут становишься едва вылупившимся из яйца серым гусем. Никого рядом. Только зеркало. Это работает, это божественный подарок. Подарок отца.
Иван молчал, тремор перешел на грудь. Еще чуть и …
- Решай! Сразу отпустит! Ты запечатлишь себя, полюбишь себя. До самых глубин. Эта чистая любовь будет с тобой до смерти. Не обманет, не изменит, не покинет. Ничего не попросит взамен. Идеальная любовь. Поверь!
Как же он сразу не допёр! Ну, конечно, господь создавал этот, как она сказала... импринтинг для птиц, когда никаких зеркал не существовало. И инкубаторов. Простая подмена любви к Алёне безграничной любовью к себе, любимому. Простая. Любовь Нарцисса. Если бы у гусей появились зеркала, вымерли бы сто процентов...
- Скажите, Ольга, почему ваш отец не сделал себе такой укол? Вместо этого долгие годы ждал свою русскую возлюбленную?
Ольга Сергеевна выпустила его руку и отвернулась к окну.
- Я так понимаю, что вы отказываетесь? Отказываетесь от собственного счастья?
Она снова перешла на вы. Ивана уже трясло по полной программе. Зубы не в такт исполняли чечетку.
- П-п-рощайте, Ольга Сергеевна! Было п-приятно познакомиться.
Он двинулся к выходу.
- Она так и сказала, ты откажешься,- неожиданно медленно и тихо донеслось отраженное от стекла.
Что-то в голосе этой женщины заставило Ивана замереть.
- К-кто, кто это сказал?
- Кто, кто!! Алёнка - хвалёнка твоя. Внучка моя взбалмошная. К матери-то она, гордая, не захотела вернуться. С дитём в подоле. А бабка добрая, всё простит.
Вдруг дрожь прекратилась. Иван встал в проеме кухни. Мимо него не проскочишь. Только бы Ольга Сергеевна не выпрыгнула в окно.
- Алёна - ваша внучка?
- А, то! Единственная и любимая. Проверяли мы тебя, хватит ли воли от вредной привычки отказаться. Вижу – сможешь! Пусть уж лучше за тебя пойдет, чем за какого-нибудь чекиста по нашей традиции. Только с курением тебе придется завязать. Алёна оттого от тебя и сбежала, как родила, что ты курил в квартире с малышкой. Намекала тебе и так и этак. А ты всё отмахивался. Вот и домахался!
- Как... Не помню! Она ничего не говорила…
- Сам мог бы догадаться, зятёк! Не маленький! Алёнка два раза не повторяет.
Это точно. Не повторяет. Ее глаза говорили все лучше любых слов. Как, как же он не понял ничего?
- Значит, никаких уколов не существует?
- С чего ты взял? Вон все прибамбасы в комнате. Жить – то надо. Кстати, зятек! Аленка мне не сообщила, где ты работаешь.
- А я ей и не говорил.
Иван достал красное удостоверение сотрудника ФСБ и с каменным лицом протянул Ольге Сергеевне. Она машинально взглянула, её челюсть вначале опустилась, а потом...
они оба покатились со смеху…
Апрель 2009
Фото Сибиллы и Клауса Калас
В 2015 году Конрад Цахариас Лоренц был посмертно лишён почетной докторской степени университета в Зальцбурге в связи с «приверженностью идеологии нацизма»
Вот так...А украинцам значит можно.