Когда бы смог я рассказать все, чем когда-то сердце билось, о чем душа моя молилась, чем плакали мои глаза, и что рассеянно и горько отверг мой слух, храня от боли грудь и сердце, - я смог бы спать. Но говорить мне не с кем.
Я – и пес. Он в руку ткнет холодный нос, уставится разумными очами, вздохнет и отвернется от меня. Мой пес, - вот вся моя родня. И я не балую его ни лаской, ни весельем.
Который Новый год подряд один стою я на балконе, и снег ложится мне на губы, и мерзнут руки, и слеза, стекая по щеке унылой, становится кусочком льда.
Курю.
Когда-то я мечтал.
Я жил, я пил, читал, учился. Шутил, встречался, веселился. Где всё?... Ушло.
Ушло, как дым, как звук, как запах. Как бесконечный тихий отзвук басовых струн… Храню в душе моей осколки картин того, что было мило. Что так когда-то веселило и безнадежно растворилось в безвременье и в пустоте.
Все, кто ушли – мои. Все те, кто здесь, и кто, казалось бы, со мной – мне не нужны. И не вернуть. Не тронуть, не обнять, и не вдохнуть их запах.
Почему? Зачем остался только я? Зачем ты, бог, хранил меня от бурь, болезней, катастроф? Зачем за ними я не смог пойти, чтоб с ними там остаться? Ты знал, что буду я метаться, гореть в бреду воспоминаний, стремиться в эту пустоту…
Ты дал мне жизнь. Но жизнь – не ту.
В той жизни, где я был бы счастлив, остался бы со мной один, мой самый близкий человек. Мы прожили бы вместе век. Не век – так год. Не год – неделю. Вы, боги, видно, не хотели мне дать хотя бы этот срок. И он не смог. И быть со мной - не захотел. С его уходом улетел мой смысл, мои мечты, тревоги. Я, как калека на дороге, - живу одним лишь только днем. С утра и до захода солнца. Что стоило тебе, мой бог, так сделать, чтобы он остался? А ты ведь даже не пытался. И отпустил.
Зачем же ты остановил меня, когда я взял билет, но что-то где-то не сложилось, и я не улетел? Остался. Тот самолет тогда не сел. Пусть я разбился бы тогда!!! Пускай бы не скитался вот так один десятки лет! Но нет.
Зачем со мной моя собака, когда мне нужен человек?
Я молча ждал, я не роптал. Смирился, как же – смертный грех поспорить с богом о себе! Кто я, – и кто ты, Бог? Никчемный жалкий муравей, с несчастным выводком детей, что будут так же, как и я, считать, что мы – одна семья. Общественный, гражданский долг! Страна! Задачи поколений!
Мы прячем смену настроений, заботясь о своем лице, о будущем, о том яйце, что спрятано в утином чреве в надежных недрах сундука, на тех далеких островах, куда не сможем мы доплыть. И никогда не ощутить нам смысла наших воплощений. И не потрогать ту иглу, в которой наши дух и сила.
Наверно, просто потому, что той иглы там никогда не было.
В моей душе приют больных сирот, - слепая вера и отчаянье без слуха, немая страсть и сумасшедшая старуха – любовь без глаз, без сил, без крови и без ног. Я раздвоен, расчетверен, раскроен. Разбит на части. Судорожно сшит. Я оживляюсь по ночам собачьим воем.
Так, день за днем, я должен жить и жить, не глядя в будущее и забыв о прошлом, – вневременном безвременье идей. Где выцвели пеленки тех детей, что выросли и что давно ушли.
Который Новый год подряд один стою я на балконе, и снег ложится мне на губы, и мерзнут руки, и слеза, стекая по щеке унылой, становится кусочком льда.
Кружится снег. И фонари кивают мне печально. Наверное, где-то на перроне, где прибыл поезд – суета. И кто-то тащит чемодан, сгибаясь и кляня погоду. Не всем везет к Новому году. И кто-то встретит бой часов в такси, в дороге, в суете…
Мой стол уставлен сиротливо. Какой-то дохленький салат. Креветки, хлеб… И банка пива… Как я давно готовил стол!... Что Новый год – ушел, пришел… Все будет так же, как всегда. Я точно знаю, - никогда вода не станет ни вином, ни пивом… И Дед Мороз давно погиб в дороге в мой замшелый город. Олени умерли. Короткий волчий пир. И крыльями огромными вампир сейчас закроет светлый диск Луны…
Кошмары одиночества должны меня убить который год подряд! Но я живу, хоть сам тому не рад.
Холодный рай, где нет земных оков, где долг и честь не связывают рук, - когда ты центр, и ты же – жалкий край! Я никому не пожелаю этих мук. Тот мир, в котором я не должен никому, - да будет проклят этот жалкий выбор. Мой бог молчал. И что сказать ему? Благодарить? Проклясть?
Молчу.
Так может, бросить в пустоту недогоревший огонек? Вдохнуть морозный воздух ночи? Схватить пальто и обещать собаке, что вернусь, и попросить, чтоб сильно не скучала? И ринуться во двор, и, не найдя машины, - побежать? Бежать, покуда хватит сил, - пока тот поезд снова не отбыл в чужие города, и не увез с собой того, с кем можно было б жить? Бежать, глотая колкий воздух! Открытым ртом хватать колючий снег!
Мой бог! Ты дашь мне в эту ночь все то, что отобрал когда-то! Все то, что я безропотно отдал, о чем мечтал, о чем страдал, что выплакал бессонными ночами. Я слышу ветер за плечами, вздымаемый размахом крыл! Ты видишь, бог, - я не забыл то ощущение полета, когда летишь к единой цели! Все трассы мира опустели, и мне горит зеленый свет.
Препятствий - нет.
Преграды – разобью.
Я добегу. Я знаю, - человек не отошел еще с вокзала. Ах, господи, ну как же мало, мало мне времени ты дал на ощущенье! Ты тратил годы в разговорах о мученьях. Ты молча слушал и кивал, когда к тебе я приставал с вопросом, что мне делать дальше! Ты педантично отмывал меня от злости и от фальши! Ты тратил годы, - неужели так трудно было намекнуть, что я могу все изменить, и указать мне этот путь?
Плевать. Сейчас на разговоры я трачу силы. Помолчи!
Я добегу.
Я добегу.
Полупустой вокзал. Перрон. Зеленый поезд, а на крыше снег.
А на перроне человек. Сидит на толстом чемодане. На волосах платок. Я замедляю шаг. И человек привстал и обернулся…