ЧИП СИМОНС: «ЧЕМ БОЛЬШЕ Я ЗНАЮ ЛЮДЕЙ, ТЕМ БОЛЬШЕ Я ЛЮБЛЮ СОБАК!»
Яркие, широкоугольные, феерически взрывоопасные, как цирковая хлопушка. Все это – о работах американского фотохудожника Чипа Симонса. Человека, через объектив которого на мир смотрели читатели практически каждого глянцевого журнала на континенте.
Жизнь востребованного и популярного создателя медиа-образов далека от богемно-тусовочных стереотипов. В душе мастера удивительным образом сочетаются публичное сибаритство и бытовая мизантропия. Поэтому труды и дни Чипа Симонса неторопливо протекают в долине Рио Гранде, что в штате Нью-Мехико – тихой провинции по американским меркам. Впрочем, самого Чипа такое положение вещей только радует: ничто не способствует творческому процессу лучше, чем удаленность от большого города с его неизбежными пробками, дурной экологией, мелкой преступностью и прочими урбанистическими стрессами. Ничего не мешает видеть жизнь таковой, какова она есть на самом деле. Если судить о ней по снимкам Симонса – это очевидное невероятное, красочный балаган, сюрреалистическая трагикомедия о людях, животных и тех, кто между ними.
«Хулиган»: Чип, где и когда ты начал увлекаться фотографией? Было ли это твоим, скажем так, хобби, или ты с самого начала хотел стать профессионалом по этой части?
Чип Симонс: Я начал снимать, когда мне было семь лет, делал фильмы на восьмимиллиметровой пленке. Это было так прикольно – превратить бабушку в собачку или смотреть, как двадцать человек вылезают из одного спального мешка. Странно, наверное, но снимать собственно фотографии я начал позже, в двенадцать. Нужно было сделать картинку для школьной газеты. На следующий день я уже был «Чип Симонс, фотограф». Это было как обретение идентичности, самоуважения, выбора. Я мог выйти из класса и просто получать удовольствие, диктуя людям, как себя вести в соответствии с моими идеями – девочкам это тоже нравилось. Позже, в колледже, и потом в университете Нью-Мехико, я понял, что было бы просто здорово, если бы я мог путешествовать со своими друзьями по стране в фургончике и воплощать свои творческие идеи. К тому же именно в это время я увидел фэшн-фото Гая Бордина – и это подтолкнуло меня к решению заниматься фотографией всю жизнь… Для меня все выглядело тогда как большой праздник – я мог бы не только снимать, но и путешествовать, кушать разные вкусные вещи, ну и, конечно, цеплять клевых телочек! В итоге, конечно, все вышло не совсем так, как я предполагал, но все равно это круто!
Х: Одно из твоих увлечений – создание почтовых открыток, не вполне обычный жанр для современного художника. Что заставляет тебя делать открытки и где ты черпаешь идеи для них?
ЧС: У-у-у, как все запущено. Я никогда не любил слово «художник», но, думаю, скоро им уже стану (смеется). Американцы, как и множество других наций, о которых я слышал, используют открытки, чтобы показать своим друзьям места, где они побывали. Знаешь, вроде как показать изображение офигительного местечка тому, кто там не был никогда. Это еще и развлечение, и удовольствие. Как говорят у нас в Америке про заграницу, «там все такое большое». Я просто использовал метафору, чтобы создавать забавные картинки про гигантские овощи, фрукты, животных, все в таком духе. Это народное искусство, искусство для масс. Я никогда не переваривал идею о том, что искусство должно быть элитарным, неприкасаемым, важным. Я скорее обращаюсь к обычным парням, которых много повсюду.
Х: Кстати, о животных – у тебя масса их портретов, особенно собак. Ты держишь домашних животных?
ЧС: Конечно! У меня есть грейхаунд, мопс и колли. Еще я держу овцу и коз, и двадцать пять кур, несущих яйца.
Х: И с кем работать легче – с людьми или с животными?
ЧС: Я люблю животных, люблю собак. За то, что они настоящие. Они есть то, что они есть, не корчат из себя ничего эдакого. В людях слишком много наносного, ты никогда не понимаешь, что с ними на самом деле происходит, каковы их мотивации. Из-за этого я не люблю снимать людей. Фотография – это большая ложь. У фото есть актеры и режиссеры, которые манипулируют собой так, чтобы мы поверили в происходящее на картинке. Поэтому изображение фальшиво настолько же, насколько фальшив процесс его получения.
Х: Раз уж мы заговорили об актерах и притворстве, почему люди на твоих фото часто сняты в масках кроликов, лягушек, монстров или просто в чулках на голове? Ты можешь объяснить, что значит этот символ?
ЧС: Ну, как я уже говорил, я не знаю, что люди представляют из себя на самом деле. Но я вижу в них чудовищ – в целом это для меня так. Конечно, не в том смысле, что все мы уроды или нам нравится убивать, или что-то типа того. Как и у большинства чудовищ, у каждого из нас своя мотивация. И если ты знаешь, что это за мотивы, ты должен быть осторожен, чтобы тебя не съели или не искусили…
Х: Искусали?
ЧС: Да нет, блин. Искусили, от слова «искушение», понимаешь? Это доставляет некоторым массу удовольствия. Причины, движущие другими людьми, кажутся опасными просто потому, что мы их не знаем.
Х: Зато мы знаем, что ты любишь ножи, газонокосилки, приготовление еды, девушек, детей, яркую одежду, физику и еще много чего. Почему бы тебе не снять маску и не сказать пару слов о том, что ты не любишь и чего тебе хотелось бы поменять?
ЧС: О, я не хочу ничего менять! Я люблю веселиться и наслаждаться своими идеями и образами. Так же, как люблю жить своей жизнью, наслаждаться ею, искать счастье, ее смысл и развлечения. И еще брать с собой кого-нибудь в это путешествие, чтобы не было скучно. Но я не люблю сердечную боль, которую жизнь мне иногда доставляет. Я очень чувствительный и эмоциональный человек. Меня легко выбить из колеи. Поэтому я не очень доверяю людям – мне кажется, что большинство из них лицемеры. Люди в основном стараются удовлетворить свои собственные нужды, и ты легко можешь стать их следующей жертвой на этом пути. Многие лгут себе и другим и живут в вымышленном ими мире. Именно за это я и люблю фотографию – она позволяет мне гнаться за правдой. Или же она однажды окончательно меня разрушит.
Чип Симонс тихо гордится своими предками. Среди них – жена Джорджа Вашингтона, основатель религиозного движения меннонитов Менно Симонс, автор американского народного хита «Row, row, row your boat» Стивен Фостер. Естественно, человек с подобным набором наследственности не может быть никем иным, как белым англосаксонским протестантом. Скорее всего, именно отсюда растут уши пристрастия Чипа к фермерству, жизни на собственной земле и возне с мелкой и крупной живностью. Навыки фронтирера были бы неполными без умения передвигаться верхом на лошади, которую Чипу пока что заменяют его мотоциклы. Неудивительно, словом, что судьба и голос крови в итоге привели фотографа на «дальнее пограничье» Рио Гранде. Интересно, имеет ли жизнь на границе какое-либо отношение к исследованию «пограничных состояний», которых на фотографиях Чипа предостаточно?
Х: Ты говоришь о себе как о клоуне, мастере развлечений для людей, которые ценят оригинальность, юмор, идеи и цвет. Что еще, помимо этого, должно содержать в себе идеальное фото?
ЧС: Неважно, что есть идеальное фото. Куча моих снимков – это просто упражнения внутри заданной темы. Вся штука в том, что плохое фото тоже может быть хорошим фото! Если, конечно, ты добиваешься именно этого. Идея о том, что «плохо – это тоже хорошо», конечно, может вызвать стресс у неподготовленного человека. Мне кажется, что девяносто процентов фотографий, которые я видел в жизни – это плохие фотографии, но ровно такое же количество народа считает их хорошими! Меня впечатляют идеи, но ничто не бесит меня больше, чем сценические образы, фотопостановки, которые выглядят так же, как другие такие же постановки! Или же портрет кого-нибудь, тупо смотрящего в камеру, я не выношу этого! Хочется уже увидеть что-то новое, нечто отличное от других таких же поделок. Смешно, но то, что я делаю, наверное, тоже кажется некоторым фальшивкой. Или же это действительное лицо истины, кто может знать?
Х: Если не брать в расчет технику, для тебя есть разница между картиной и фотографией?
ЧС: Да и нет. Множество художников нынче уподобляются плохим фотографам, копируют их и рисуют так же, как они фотографируют. Но лучшее, что есть в изобразительном искусстве – трехмерность, глубина, чувство. А большинство фото выглядят дешево и плоско. Живопись сложна, в ней много непрозрачных и искаженных вещей, больше правил и законов, чем в фотографии. Рисуя картину, ты можешь делать все, что взбредет в голову, поскольку огромное количество народа уже пробовали до тебя массу странных вещей. Мы как бы даем художнику лицензию на то, чтобы быть странным. Фотография же должна выглядеть правдоподобно – даже если она фантастическая. Особенно, если она фантастическая.
Х: То есть легче быть сюрреалистом-художником, чем сюрреалистом-фотографом?
ЧС: А вот и не угадал. Фотографу легче, потому что есть компьютер и цифровые камеры. У меня в голове безумная масса идей, но я могу быстро разобраться со всеми проблемами, быстро их реализовать и посмотреть, получится что-нибудь из этого или нет. Художнику нужны месяцы, чтобы закончить одну картину, которая в итоге может оказаться бредом. С другой стороны, художник может создать рельефный и чувственный образ. То, чего иногда фотограф не добьется ни за какие коврижки.
Х: Твои работы определенно производят впечатление на зрителей. Ты сознательно стремишься быть радикальным в этом отношении, или просто делаешь свое дело в присущей тебе манере?
ЧС: Мне нравится развлекать. Если ребенок глядит на картинку и смеется, это хорошая вещь. Или же когда кто-нибудь не говорит на твоем языке, но смеется, глядя на фото – это для меня очень круто. Я ненавижу напыщенную живопись с непрозрачным смыслом, я не большой фанат мрачных, серьезных, загруженных людей. Рисунки Ван Гога углем так мрачны – я, пожалуй, предпочту свою «кукурузную собаку» или «святую корову». Не могу согласиться с тем, что для мира его умственные расстройства более важны, чем мои. Я так ржал, когда это рисовал!
Х: Ты работаешь с клиентами? Например, мог бы ты сделать чей-то фотопортрет, несмотря на твою нелюбовь к этому занятию?
ЧС: Я работаю на заказ, хотя предпочитаю заниматься своими фантазиями. Журнальная индустрия – дохлая в смысле искусства. Коммерческое фото может отснять каждый дурак, искусством и качеством там и не пахнет. У снобов есть свои собственные фотографы, а остальные люди не очень-то склонны платить деньги за фотографии. Но я берусь за любую работу, которая идет ко мне в руки – надо же чем-то платить по счетам?
Х: Допустим, тебя попросили провести мастер-класс. Что бы ты мог посоветовать новичкам, чтобы они могли добиться результатов по части фотографии?
ЧС: Для начала нужно снимать как можно больше. Снимать много и делать много ошибок. Пробуй разные камеры, показывай свои фото людям и слушай их мнение. Особенно тех, кто будет честен и скажет: «Я в это не врубился», или, как вариант, «Это полное дерьмо». Я не хотел бы видеть фото, которое выглядит как миллион фото до него. Я уже знаю, как выглядит мир с высоты метр восемьдесят сантиметров – так зачем показывать мне это? Используй мозг чуть раньше, чем начнешь использовать глаза. Правил нет, так что ограничивать себя не нужно. Делай, что хочется, получай удовольствие. Если ты впечатлишься тем, что ты делаешь, скорее всего, другие тоже проникнутся.
Х: Единственное, чем мы не смогли проникнуться – это твоими работами «черного периода». На твоем сайте там только пустой черный экран – это что, юмор такой?
ЧС: Типа да. На самом деле, я просто еще туда ничего не выложил. Черный период – это мои фото овощей на черном фоне. Просто я тогда разводился после восемнадцати лет совместной жизни и двух детей. Я уходил из дома, поэтому тщательно запечатлел все, что мог, все, что имело отношение к моему дому. У меня было чувство, что я никогда уже не верну это обратно в мою жизнь. За четыре дня я отснял пять тысяч кадров, четыреста пятьдесят вещей – все на черном фоне. Я не смотрел в видоискатель, только на дисплей. На четвертый день я ушел, оставив дом, семью, животных, студию, мотоциклы – это было год назад. Фотосерия «Кролики» также рассказывает о том, как мне грустно было тогда. Я как бы рассказывал себе о том, как все было до того, как это случилось, но не мог слушать сам себя почти два года!
Х: Кто решает сегодня, что есть искусство, а что нет – артисты, критики, галеристы, зрители или пиар-менеджеры?
ЧС: Наверное, те, кто подписывает чеки. Если я заказал тебя – я хочу получить то, что мне хочется получить, так? Неважно, что я дурак, я все оплачу. Галереи битком набиты слепыми идиотами, влюбленными в то, что хорошо продается, как голый король в свое новое платье. Я имею в виду – какое отношение к мудрости имеют хит-парады продаж? Если это что-то для тебя значит, пусть так и будет. Если кто-то говорит тебе: «Чувак, вот лучшее вино в мире», ты берешь стакан, а там уксус – ты что, скажешь, что это вкусно? Или же ты скажешь: «Фу, что за отстой, это же уксус!». И выльешь все это добро в унитаз. Вот, кстати, хороший тест для людей на то, насколько ты настоящий.
Увы, мы не предложили маэстро жвахнуть вина – или уксуса – на брудершафт, хотя бы интерактивно. И без того понятно, что Чип Симонс – настоящий. Хотя, конечно, о вкусах не спорят…
www.chipsimons.com
Специально для журнала "Хулиган", 2008.