Это как ремиссия в конце тяжёлой болезни. Дальше должно было быть или хорошо, или ничего.
Конечно, я знала, что нас ждёт второй вариант. И он знал. Просто очень, очень, очень, ну очень сильно не хотелось в это верить.
Только спустя год я узнала, что он по-прежнему меня любил. И не забыл. И не отпустил. До конца. Просто не смел сказать. Ибо слишком гордый. Ибо не так воспитан. Ибо не такой, как все до него. Не такой, другой. Совсем.
Слишком серьёзный. Слишком целеустремлённый. Слишком приземлённый в своих мечтах и желаниях, в планах на будущее. Тогда мне нужно было совсем иное. Однако мы продержались почти два года вместе. Из которых первый год был просто идеален.
Ни одной ссоры, ни одного упрёка, ни единой серьёзной причины обидеться. Я чувствовала себя главной героиней романтической комедии. Было всё, что для этого нужно. Недоставало лишь взаимопонимания. Мы не понимали, что нужно каждому из нас. Просто не понимали.
А потому ремиссия не стала неожиданностью.
Мы не договаривались ни о чём. Мы вообще мало говорили на тему отношений и того, что нас связывает.
Каждый вечер гуляли по парку и разговаривали, держась за руки. Заходили всегда в один и тот же магазин по пути домой и покупали бутылку шампанского. Зажигали свечи, наливали шипучую жидкость в гранёные стаканы и смотрели друг другу в глаза. Через несколько минут кто-нибудь обязательно не выдерживал и начинал истерично хохотать. Второй подхватывал волну и три или четыре раза доходило до вызова соседями милиции. Правда, она не приезжала. Потому что там был человек, который знал, что по этому адресу живёт сумасшедшая. Которой плевать на любую милицию. Которая за восемь минут сорок три секунды уговорила сотрудников патрульно-постовой службы не забирать молодого человека, находившегося в состоянии безумного алкогольного и любовного опьянения.
В итоге один из этих самых сотрудников вёз их обоих домой. Молодого человека – по месту прописки, её – к себе. Потому что когда пьяный парниша вышел из машины, она повернулась к стражу порядка, заглянула в глаза, провела указательным пальцем по его губам и сказала:
- А теперь отвези меня к себе… И, кстати, я люблю красное полусухое.
Но то было минутное помутнение рассудка. Просто мальчик был очень мил. Чересчур красив, даже несмотря на милицейскую форму. Слишком приятен был его голос и прекрасны руки. Я всегда обращаю внимание на мужские руки. Он не стал исключением. Таких красивых пальцев и ладоней не было больше ни у кого.
После трёх дней и четырёх ночей в его жизни, я сказала себе – стоп. И ушла, пока он ходил в магазин за красным полусухим и сигаретами – я уже тогда много курила. Не оставила после себя ничего, кроме клочка юбки с пуговицей. Кстати, на дырку в моём одеянии таксист смотрел с каким-то животным интересом и вожделением. Пришлось подтвердить его предположения и сообщить, что пуговица мешала избавиться от куска материи на моём теле и была срочно ликвидирована. Денег за поездку он с меня не взял, отъезжая всё ещё смеялся и твердил:
- Пять баллов, девочка!!!
Мальчик меня нашёл. Хотя, с его работой это было не столь сложно. Помню, говорил, что влюбился. Что я такая одна. Что только мои глаза теперь являются единственным, на что он готов смотреть вечно. Что только моя кожа так пахнет и заставляет прикасаться к себе вновь и вновь.
Знаю, можно было влюбиться в мальчика. Ничего плохого не случилось бы. Возможно, мы бы даже были счастливы. Вполне вероятно, что довольно долго. Но я не была настроена на это тогда. Мне хотелось просто быть. Свободной и лёгкой. А мальчику нужно было всё и сразу.
Вот потому милиция никогда к нам не приезжала. Они прекрасно знали, как относится он ко мне. Несмотря на прошедшее время. Довольно значительное количество времени. И не смели трогать меня, мою жизнь, моих близких.
Ремиссия продолжалась три месяца. Три месяца безумной нежности, страсти и желания. Три месяца полного обладания друг другом. Три месяца такой безграничной любви, какой не было в самом начале. И три месяца откусывания по кусочку этой самой любви. Отгрызания. Вырывания.
С этим ничего нельзя было сделать. Мы знали, что впереди пустота. Что нам осталось совсем немного времени. Но снова переехали вместе в очередную съёмную квартиру. Снова вместе начали обживать её, создавать условия для жизни вдвоём. И когда всё было готово, когда я создала уют, тепло и красоту, когда пришло время сказать последние слова друг другу, появилась она.
Грусть.
Ностальгия. Печаль. Мы снова не хотели друг друга отпускать. Теперь осталась только нежность. Мы относились к друг другу словно муж и жена, отпраздновавшие тридцатилетие совместной жизни.
Но процесс внезапного улучшения состояния отношений был завершён. Мы вплотную подошли к тому, чтобы случилось наше с ним «ничего». И оно случилось. В виде моей новой влюблённости. И его тупой боли и ярости.
Как я оказалась здесь – не помню. Только знаю одно: курить на балконе в присутствии любящего и безвозвратно теряющего тебя мужчины опасно для здоровья. Последнее, что осталось в памяти, это его губы, больно впивающиеся в мои. Почти кусающие зубы. Его солёные слёзы на губах вперемешку с моей кровью. И его рука, резко схватившая меня за волосы.
Вот он – конец ремиссии. Отражающийся болью во всём теле. В каждой его клеточке.
Зато мальчик счастлив. По своему счастлив. Ведь теперь я никуда не денусь от него. От его тепла и заботы. От его любви.