Остров отрывок из повести

               
          С утра  день  выдался  такой, как на  Покрова. Та  же ленивая туча опять взошла над Курой и повисла над Расстовановкой. От Дыдымовки лёгкий ветерок пронёсся по Куре, упёрся в бугор и замер под Ванькиными ногами. Вовка Стребулев  чистенький, опрятный в новом пионерском галстуке стоял уже на бугре, да ещё с десяток  пятиклашек ползли по Дыдымовской горе в школу.   Издали, как муравьи,  меняли направление то влево, то вправо, а то совсем останавливались, сходились и некоторое время шли вместе, а затем опять расползались.
  –Вот посмотришь, опять опоздают.
  – Опоздают, ещё, как опоздают, сами такие были.
           Авангард пятиклашек, как бы услышав их слова, наперекор им, собравшись в короткую верёвку, обождав хвост, дружно, толпою вкатился в короткий разрыв на бугре  между лесополосами.
 – Вот дают, организованные!
 – Нет, всё равно опоздают, сейчас за лесополосой растянутся, да ещё портфелями передерутся.
  - Не передерутся, а скреперов то нет, а деда говорил, что сегодня начнут спрямлять Куру.
            Вовка, слегка задумавшись, обиженно выпалил:
 -Мне  тоже отец говорил об этом, но,  наверное, передумали, а жалко,  вода  под бугром была бы.
 – Была бы или нет, а кладку менять надо, по ней женщины уже боятся ходить, а нам каждый день по ней  в школу бегать. Жалко, конечно, была бы вода, тогда  с болот твои  хоккейные ворота можно было перетащить  и здесь под бугром  встромить.
            Ванька, тяжко вздохнув, ещё раз пристально осмотрел Куру. Седая, от  первого лёгкого морозца,  пойма реки была  пуста. Скреперов нет ни на трассе,  ни на ферме, нет  нигде  только одна  река.   Среди густой  белеющей от инея травы, Кура , вдали,   как нарисованная,  рядом под бугром, как  живая, шумит под кладкой, бурлит, захлёбывается пенными бурунами.   Затем, успокоившись,  после  узкой кладки,  вильнув у их ног, уходит в густые заросли  камыша и, потеряв русло, болотами  соединяется с  Расстовановским  водохранилищем.
 –Может рано ещё?
            Стреба суёт с кладки в воду руку, не отвечая. 
 – Вов, может, правда, спят ещё, они же городские?
 -  Ага, спят ещё, наши мужики уже давно все в  поле, а эти спят.
              На стану  одинокий трактор раскатился звонким гулом пускача и тихо зарокотал, успокоившись. Они оба разом рассмеялись.
 – Вот и наши любят поспать.
  - Это Ваня Дашков его с постели не выгонишь.
 -    Это точно. А  ехать мне  надо. Биологию я не учил, не читал даже, а в те разы она края повыстреливала, теперь точно с середины журнала начнёт, а я, как раз посередине.
.
             Не любит Ванька этот предмет, а Стреба любит. Опять дрожать от её ползущего по журналу длинного худющего пальца, а спешить надо, Дыдымовка длинная, а школа в том краю. Пятиклашки всё-таки задрались, задрались с Дыдымовскими, нещадно, лупя  друг друга портфелями. Подражая деду, Ванька грозно зыкнул на них и, не оборачиваясь, не контролируя исполнение степью, напрямки, полетел на велосипеде в школу.  Класс полупустой ещё, хуторских нет, девчата Прогоновские,  да  Дыдымовский второгодник,  уже весь  в чернилах, старательно списывающий алгебру. Алгебра вторым уроком, первым биология, на которую второгодник начхал, а Ваньке не начхать, забившись в угол, запугав девчат, чтобы не трогали, принялся читать.  Елена Николаевна, молодая выпускница педагогического института, которую Ванька всегда боится, ведёт у них биологию.  Высокая, худощавая с рыжей копной волос, лицо в веснушках, круглое, рот злой без улыбки, глаза впалые постоянно строго смотрящие поверх их склоненных голов. Вот и сейчас её длинный, изогнутый палец пополз по журналу снизу вверх и остановился посередине.
– К доске пойдёт.
              Она сделала паузу. Класс затих. Палец, немного опустившись, снова остановился. Ванька замер.
 – Плахотя.
             Почти   рядом с ним. Пашка сзади завозился, зачем-то полез в парту, пошарил рукой, как будто чего- то, ища там, встал за партой, не выходя.
 – Елена Николаевна, я с места, можно?
 – Нельзя, выходите, Плахотя, к плакату.
 – А в школе нет учебного скелета, а на себе я показывать не буду
. – Это почему же?
 - Мать сказала на себе нельзя. Вы учительница, вы и показывайте
. – И покажу, идите.
            Сеня Михалёв под открытой крышкой парты уложил раскрытый учебник на  домашнем  задании, и идти Пашке  к доске ни как нельзя.
 – А я буду отвечать, а потом пойду и  покажу на плакате, можно?
  - Садитесь, Плахотя,  вы не готовы. Имейте ввиду,   у  вас это уже  вторая двойка и я вынуждена поставить в известность вашего классного руководителя. А насчёт учебного пособия вы, Плахотя, правы. В этой школе…
            Она запнулась, не решаясь продолжить свою мысль.
 – Еленина.
            Ленка, к Ванькиному облегчению, быстро вскакивает  и смело идёт к доске. Отвечает правильно, весело с удовольствием. « Все они девки такие, им бы всем врачихами быть, чтобы им пацанам уколами больно делать» - думает Ванька.
 – Садитесь пять.
             И хоть бы краешком рта улыбнулась. Нет, взгляд тот же прямой и строгий над головами плавает, а над  Пашкиной останавливается снова.
 – А вас, Плахотя, я хочу предупредить, ещё одна двойка и я буду ставить вопрос о вызове ваших родителей.
 – Я постараюсь, Елена Николаевна.
  – Хорошо, Плахотя, а сейчас новая тема.
            В конце большой перемены Пашка с Сеней подбежали к Ваньке и взволнованно затараторили.
  – Вань. Веденяпенцы, говорят, что на острове, который рядом с ними, они видели череп человеческий, водой берег подмывает, и он хорошо в скале виден. Поплывёшь снами?
 - А зачем я вам, что вдвоём не сможете?
 – Да нет, нам третий нужен. Граф говорит, он дядькину лодку даст, а вёсел нет, он их с собой забирает.
 – Сиди, они  Вань  нам не нужны,  с лопатами поплывём, а третий нужен,  воду  выгребать. Граф говорит, пропускает лодка маленько
 – Поплыву, только брата предупрежу, а зачем вам череп?
 – Рыжей подарим, а то если она мать вызовет, мне зараз год охоты не видать.
  – Да я на лодке раз плавал.
  – Да ты воду черпать будешь, а мы грести будем. 
               Отсидев, последний урок кое-как и захватив с собой  две школьные лопаты, они вчетвером спустились  по Прогоновскому спуску в пойму Куры.  Граф отомкнул, как им  показалось, вполне приличную лодку, даже одну из лучших из десятка стоявших и с силой оттолкнул их от деревянного настила.
  – Смотрите, выплывите на первую прогалину, сразу направо и держитесь прогалинами на Широковскую  водонапорную башню.
  – Понятно, Граф, спасибо.
              Посидев на  берегу пока они не скрылись, Колька Радченко не спеша, приподнял крепкими ногами уже по мужски сбитое тело  и, сутулясь, пошёл по склону вверх, часто оборачиваясь, в надежде  увидеть их  сверху в камышах на большой  прогалине.  А они, свернув, держались правой стороны и на чистую воду не выплывали, поэтому Колька сверху так их и не увидел, зато с Прогона они были, как на ладони.   До ближайшего двора камнем запустить можно, а хутор Широкий и правда виден не был, только башня слегка выступала над камышами. В одном месте башня пропала, и они поплыли наугад и не ошиблись.  Впереди сразу, как небо, раскинулась большая вода Расстовановского водохранилища.  Проплыв немного они увидели хутор Широкий слева и конец Дыдымовки справа.  Вода в лодку поступала медленно.  Ванька поначалу черпал её сразу банкой из под краски и ладошками, а потом, пообвыкнув черпать, стал порасчётливее, давая воде набраться до нужного уровня, а затем быстро её вычерпывал, оставляя немного на запас. 
   Сеня  опустил лопату и ещё руку до локтя, но дна не достал.
 – Вот глубина, не то, что в болотах в пол - держака.
 – А что ты хотел, сейчас обойдём Дыдымовский бугор, вообще дна не достанешь.
 – Мне деда говорил, что по руслу Куры здесь глубина до 40 метров.
 – Конечно! 
               Пашка сам опускает  свою лопату до шеи в надежде отыскать дно.
  – Мы этим летом  купались за бугром, так рядом с берегом метрах так  в семи уже дна не достать.
              Дыдымовский  бугор они обходили в притык. Обойдя его они оказались посередине водохранилища и прямо перед ними километрах в трёх , небольшим серым сапожком, открылся остров. На то, что за бугром они не обращали  внимания, здесь на открытой воде  заставило их заволноваться.  Встречный ветер прямо на нос лодки, гнал большие частые волны.  За бугром этого не было, там тишь и благодать, мелкая рябь, да и только, даже камыш вверху едва гнулся.  А здесь от неожиданности они остановились, лодку крутануло тут же и брызги   с кормы холодные и колючие, как кнутом обожгли их.   Сеня, бросив лопату, безнадёжно вглядывался вдаль.  Ванька, приподняв голову, рассматривал остров,  со стороны Трудзема пологий, а от Веденяпина крутой, местами обрывистый, подмытый. Пашка с невозмутимым лицом, молча выравнивал лодку. Маленькая тучка над Расстовановкой опустилась над водой и разрослась в большую чёрную тучу, прикрыв собою хутора, но остров над водой ещё серел едва видимыми очертаниями. Похолодало сразу, но дождя не было.  Пашка выровнял лодку,  и теперь брызги  с носа зло хлестали им в лицо, а Ваньке за шиворот. «В болота спускались, ветра не было, а тут как будто, сама природа взбунтовалась, против них» - думает Ванька, - «А остров далеко и выдержит ли их плоскодонка». А первым не выдержал Сеня.
  – Всё, давай, сворачивать надо!
  - Сиди, весь Веденяпин знает, смеяться будут.
  – А мне всё равно, из-за черепа купаться никогда.
  – Вань, бери его лопату, а то выкинет сдуру.
               Ваньке страшно и нестрашно, в голове одна мысль, если туда доплывут, назад легче будет под ветер.   Справа на бугре Ванька видит человек пять, шесть Веденяпинцев. Они далеко, но по фигурам видно, что это они. Они что-то кричат им, но они ничего не слышат.
 – Вон и Веденяпинцы нас ждали, а ты назад, хочешь, что бы завтра вся школа над нами смеялась?
              Сеня молчит, не поднимая головы, черпает воду.
 – Вань, резко не греби, я под тебя подстраиваюсь, а то и, правда, бок подставим.
 – Подставляйте, подставляйте, чем раньше скупаемся, тем лучше 
  - Сиди, накаркаешь ещё.
               На  Пашке каменное лицо и видно, что решения своего он не поменяет. От этого Ваньке даже легче стало, плыть, так плыть, а Сеня, плюнув на всё,  назад уже не оглядывается, только изредка при большой волне, отводя душу, смачно льёт на Пашку всё своё негодование.   Ветер тем временем резко усиливается. Волны, как взбесились, накатывая раз за разом всё резче и злее, едва не заливая их плоскодонку.  Пашка кричит:
 -Как на море! Будем к острову подходить, возьмём чуть левее, легче за островом будет.   
                Сеня поднимает голову, бросает банку, оборачивается на остров и долгое время рассматривает его. Он уже недалеко. Страха в глазах нет, свыкся.
  – Вода,   вода 
 - Что?          Пашка не расслышав, наклоняется к нему
  - Кругом вода.
                Поняв, они моментально подхватывают песню и не поют, а орут, что бы легче было.
 – И провожают пароходы, не так как   поезда.               
                Когда стали прятаться за остров, частота волн резко сократилась, за то лодку закачало, как на качелях и пристать к острову с подветренной стороны оказалось  делом не лёгким. Ванька вцепился в держак, аж руки побелели, без лопат им хана, даже без одной трудно, каждый из них это понимал.  Даже Пашка, раз  сказав, больше не кричал об этом.  Решили подплывать прямо на Веденяпинский нос острова, чуть левее больших волн. Пашка со своей стороны с силой налегал на лопату, а Ванька в пол – силы  подправлял лодку.  О черепе и Веденяпинцах забыли. Ванька вспомнил об этом, когда ткнулись носом лодки в  размытый, обрывистый берег  острова.  Пашка, закатив штаны, спрыгнул на берег и за цепь  затащил лодку  на берег, на пол – корпуса.
  – Вот и здравствуйте, а вы боялись!
  - Боялись. 
              Сеня, бросив банку, закатывал штаны 
 - Ещё домой доплыть надо.
 – Доплывём, пускай созерцают с Уваровского бинокля, тута мы. 
              Пашка свистнул, с удовольствием глядя на Веденяпинский хутор. Различать людей из-за большого расстояния они не могли. Видны сады и крыши домов над обрывистым берегом, да магазин у большого  спуска, но в том, что их разглядывали в бинокль, Пашка был  уверен на все  сто.
 – Сейчас крутнёмся вокруг острова и домой.
  – Давай лучше, остров осмотрим, что в такую даль гоняли.
 – Сейчас разогнался. 
               Пашка  затих тут же, он вспомнил,  зачем они сюда приплыли, да Ванька с Сеней опередили его.
  – Всё, давай домой никаких черепов мы брать не будем.
   – Да, Паша, не место ему в школе, здесь, где его похоронили, здесь ему и место.
  –Что хочешь,  делай, а в лодку с ним мы тебя не пустим.
  – Залезешь силой,  мы с Сеней на острове останемся.   
            Пашка, присев на корточки, по стариковски вздохнул и долго теребил рыжую шевелюру, потом встал с интересом разглядывая остров, и молча полез вверх по обрыву, обернувшись, крикнул, глядя на Веденяпин.
  – Только им скажем, что череп не нашли. Вань, и зимой их надо ещё раз в хоккей обыграть, чтобы их девки меньше хихикали.
              Ванька знает девки тут ни причём, а Таня Гарбузова, как раз при чём.  Таня два дня смеялась, когда их разгромили в волейбол Веденяпинцы, а Пашка до этого уверял её, что у её пацанов шансов никаких, даже на пальцах показал. Вот она и заливалась. И как Пашку увидит, кричит нашим девчатам.
  – Шанс ваш пришёл! 
              И опять заливалась до икоты. Пашка багровел, сопел, мучился, но терпеливо сносил все её насмешки до первого футбола. И он до этого никогда в футбол не игравший, тут же напросился в защиту. Пацаны поняли и взяли и разгромили Веденяпинцев на виду у всей школы. Пашка тут же накрутил на пальцах, подошёл к Веденяпинским девчатам и показал им шанс, на что его обозвали дураком, а Таня, показав язык и покрутив пальцем у виска,  убежала в класс, обидевшись.    На том, вроде бы, и  разошлись, но Пашкин взгляд с того времени прочно поселился в Веденяпинском ряду над Таниной партой, да и Таня бывало, обернувшись с первой парты, вспыхнет от рыжей шевелюры и затихнет робко, а если спросят сразу, отвечает невпопад.  Пашка, взобравшись на вершину обрыва,  всматривается в Веденяпин. Сеня сзади шепчет Ваньке.
  – Сейчас ещё  в Веденяпин засобирается.
 –Сеня, смотри, а волн то нет!
             Они как- то этого не заметили. Внизу были, ветер был точно потому, что хвост лодки гоняло, а сейчас тишина. Вода сверху, как туман, тихая и спокойная, как не живая. Кинь поплавок, не шелохнётся.  Чёрная туча, оголив хутора, как бы застыла над ними. Потеплело.               
            Остров небольшой, с бугра от них крутой спуск, а со стороны Трудзема круглое невысокое плато, от Расстовановки обрывистое. Везде полынь, но запаха полыни нет, осень.  Трудзем, как на ладони, единственной улицей напротив них. Расстовановку не видать, до неё далеко ещё, одна гладь водная с горизонтом сливается.
 – Вань, как в сказке, а на острове хорошо. Да?
 - Да хорошо и тихо.
              Пашка снизу зовёт их. Посередине плато над обрывом заброшенное кладбище толи  Трудземовское, толи Веденяпинское.  Вода со временем рушит его, перезахороняя останки под собою. Значит, вот это место, имели в виду, Веденяпинцы.  А Пашка молчит, даже глаза не поднимает. Это хорошо.  За кладбищем никто не присматривает, видно сразу.  Серые холмики, кое-где, едва видны над землёй.. Только  одна  могилка, у которой Пашка стоит, как цветок среди полыни, ухоженная и опрятная с небольшим деревянным, крашеным  крестом на котором надпись свежая:  «Антипов В.П.  1811-1907 г-а.»  Полынь с краёв подбирается к ней. Пашка руками рвёт её, отдирая стебли от корней. За лето стебли подсохли и легко ломаются. Без труда, обработав эту могилку, они принялись за соседние. Потом вернулись к прежней и долго стояли над ней.
 - Пацаны, как же это давно было? 
             Пашка, приподняв рыжую шевелюру,  впервые по детски наивно и устало смотрит на них. Вся  его крепенькая, пухленькая, объёмная фигурка с детским ещё веснушчатым, круглым лицом, с рыжими хлопающими ресницами и позеленевшими от полыни руками с растопыренными пальцами, обмякла вниз. Казалось, что груз того ушедшего далёкого времени, в которое он, как в сказке, хочет заглянуть и увязать в памяти с поступками его во времени настоящем,  его детские ноги, уже полусогнутые в коленях, не выдержат,  и он плавно опустится на землю.  Сеня наоборот стоит вытянувшись во всю  свою стройную худенькую фигурку. Ванька, самый маленький из них, стоит,  расставив широко ноги, как бы заранее укрепившись, держа руки вместе на животе. 
             На острове такая тишина, что слышно, как в Трудземе две соседки через зады ещё не злобно, но шумно ругаются из-за межи.
  – Надо завтра в истории глянуть, когда война с Наполеоном была?
 - А зачем, Сеня, глядеть я и так помню в 1812 году.
 –А дуэль Пушкина с Дантесом в 1837 году была..
  – А Ленин родился в 1870 году, 22 апреля.
                Пашка, до этого молчавший, тихо добавил:
  - В восемь часов утра.
               Ванька не расслышал, Сеня удивлённо переспросил его:
 - Что в восемь часов утра?
              Пашка также тихо без бравады  пояснил:
 - Ленин в восемь часов утра родился.
             Соседки,  тем временем,  разругались так, что  по воде их, наверное, в Веденяпине слышали. Пашка, оглянувшись, на Трудзем добавил:
  - Земли то сколько, а они из-за  сантиметров бьются, а пойди, потом глянь, бурьяном всё зарастает.  – А нам с мамкой огорода хватает.
              Ванька привстал на цыпочках, пытаясь через Пашкино плечо, в огородах разглядеть ругающихся. Отношение громкости долетавших голосов к расстоянию до них, ввело его в заблуждение, и его острый взгляд  шарил по несжатой кукурузе впустую.
 – Да далековато, не вижу ничего.
 – Сейчас мужики придут, разбираться.
 – Как пить дать, разгонят.
                Пашка в их разговор не встревал, стряхнув с ладоней шелуху от полыни, он опустился к Трудземовскому берегу, нашёл там железный кол, вбитый в землю, попробовав его на прочность, вернулся к ним.
  – От Трудзема лодка плавает, железный кол и настил деревянный там.
                Ванька с Сеней переглянулись, не зная, как ответить им. От Веденяпина и, правда, ничего нет, крепили лодку своим штырём. Пацанами на острове не пахнет, а то бы окоп на окопе ночевал, как пить дать.  Пашка, прищурив глаза, наверное, тоже подумал об этом.
 – Значит, с Трудзема за могилкой присматривают. Нам бы в следующий раз камнями их пообкладывать, зимой камней с Веденяпина навозим,  когда их…..
               Пашка не договорил, а зачесалось на языке, Ванька это понял по его взгляду на Веденяпин и договорил за него.
 – Когда  в хоккей их  обыграем, а потом перед Пасхой  обработаем их.
  – Как раз  по Куре  подснежников насобираем.
  – Только давайте об этом пока никому. Хорошо?
 - Паша, ты же нас  знаешь?
  - Поэтому и говорю.
              Они молча  положили рука на руку, Ванькина маленькая сверху.
 – Ишь, раскудахтались!
              Послышался мужской,  басистый голос с Трудзема.
 – Сусед, глянь, яка же это межа?-
 -   Цыц, бегом обе домой.
  – Иван, ну и  соседка у нас?
 - Тихо, сейчас, быстро одно место подправлю.
  – Да я же, сусед, хочу,  чтобы по-людски було.
              Мужской голос зарокотал так, как до этого волны. Соседки, сбавив тон, но, ещё  воюя, подались с огородов. Сеня, рассмеявшись, сказал:
 - Ничья, ушли на исходные позиции.
  – Выездная, а что дома будет?
               Пашка серьёзно добавил:
  -  - А что будет, языки чесали, ничего не будет. Вон соседки мои, как схватятся, аж капуста к земле  гнётся, а вечером на лавочке: -« Лукьяновна», «Тихоновна» и мне же кости перемывают, матери жалятся, не поздоровался вчера, а я, правда, их не видел.
  – На меня тоже жаловались. С мячом по улице бежали, а их консилиум на лавочке не заметили, тоже потом бабуля выговаривала.
  – А на меня нет, они у нас на лавочке собираются..
              Сеня не договорив, вдруг, вскинул руку ладошкой вверх.
  – Вот и дождик!
             Пашка, окинув взглядом тучу, добавил
 -  Большого не будет, но надо собираться.
  – А тёпленький какой!
             Ванька подставлял ладошки, а потом тёр ими свою коротко стриженую голову.  Капли дождя с низко висящей тучи, отчерчивая перпендикуляры на остров тихо, почти бесшумно, падали в полынь, оставляя на воде множество маленьких, спокойных кружочков. Гуси у Трудземовского берега, вскружившись на воде, захлопав крыльями, загоготав, принялись играть в догонялки.
 - Дождик надолго, вон круги правильные, обложной.
 – Какой обложной, вон Расстовановка светится.
  – А красиво как, вода как сито.
 – Да, хоть живи здесь.
  – А что летом и пожить можно, балаган сделаем, еды привезём.
 – Рыбы тут, наверное, валом. Деда говорил, что от Трудзема  мелко и рыба здесь греется.
 – И что ей  в наших болотах не греться?
 - Не знаю, значит, ей не нравится.
   – В наших болотах она только икру бросает потому, что глубина маленькая и вода тёплая.
          Ваньке хорошо. Уезжать ни как не хочется. Внизу, брошенная, одинокая лодка, прижавшись ко дну, сиротливо ждёт их. Поодаль лопаты, встромленные  в берег.
  - Во!
               Пашка всполошился.
  – Можно было  лопатами!
               И не договорив по скользкому от дождя обрыву,  чуть не юзом, спустился вниз.  Сеня не раздумывая следом. Ванька остался на бугре.
–Паш, давай в следующий раз. Смотри уже поздно, по светлу домой  не  вернёмся.
              Пашка молча,  сопя, лезет по обрыву, срывается. Потом идёт по берегу, ища место. Пытается ещё раз и опять срывается.
 – Вань, спускайся, ладно  в другой раз  остальные могилки подровняем.
              Ванька с Пашкой моют руки, смывая долго  липкую, жирную глину.  Сеня,  вымытый и уже обутый в лодке,  черпает воду.
  –А Сеня молодец, я думал он у  Дыдымовского бугра в воду сигнет.
  – Молодец! 
               Ванька смотрит в лодку. Сеня там хозяйничает. Перемыл лопаты, штырь, цепь. Повернул лодку носом на Дыдымовку, а своим носом уткнулся в лодку, пытаясь порванным носовым платком заткнуть маленькую щель между досок. Пашка пытается ему помочь, потом бросает.
 – Бесполезно, была бы смола, дело пяти минут, а так всё равно пропускать будет. 
               Разогнав вдвоём лодку вдоль берега,  оттолкнувшись от илистого дна, поплыли домой.  Вдали Дыдымовка, Прогон, и Широкий  казались одним хутором у воды. Камыш сливался с хуторскими садами, только ростом ниже. На это несоответствие по линии горизонта, они и держали нос лодки.   Главного зачинщика волн ветра, нет. Водная гладь, как по линейке. Солидная, спокойная, уверенная в себе вода, спит. Мелкий дождик маленькими, почти воздушными капельками убаюкивает её. Слышны только шлепки лопат на воде, да Пашкино сопение.   Берега уже слегка тускнеют от недостающего света, хутора тоже, только остров ещё светлеет краями ярко на фоне белеющего неба над Расстовановкой.  Где-то там за камышами, вверх по Куре, их хутор. Тоска по дому, стремительно, жаром, разливается по худенькому Ванькиному телу. До того захотелось бабиного борща с салом,  что умел бы бегать по воде, побежал бы вприпрыжку.  Молча, не сговариваясь, начали убыстрять ход лодки Ванька мелкими, частыми взмашками, Пашка длинными, старательными взмахами от самого носа лодки. Перед Широким ухекались.  Сеня, черпая воду, молча, из под лобья наблюдал за ними, а Дыдымовский бугор издевательски медленно приближался к ним. Казалось, что вода, как  густое масло, старается затереть лодку в водохранилище и не пустить её в болота, на большую прогалину.  Проплыв ещё совсем немного, бросили лопаты разом. Лодка, пройдя юзом, замерла, как будто впёрлась в изогнутый палец Елены Николаевны и стала, как вкопанная.
 – Паш, давай я?      
 - Сиди, сейчас передохнём.
 – А на бугре кто-то стоит. 
             Сеня резко оборачивается, лодка, колыхнувшись, тут же успокаивается. Пашка, хлопая рыжими ресницами, всматривается в бугор.
 – Ничего не вижу.
 – Да вон чуть выше над камышами.
              Ванька над Сениной головой тычет пальцем в бугор. 
 – А я вижу! 
             Сеня привстаёт с коленок, осторожно встаёт, стараясь не нарушить равновесие лодки
 - Если это Николай Савельевич , то тогда сплавали.
  – Что ты сегодня каркаешь весь день, кроме Графа в Дыдымовке никто об этом не знает.
  – Ну и что, какая разница, тогда завтра сплаваем.
 – Сиди, сейчас подплывём,  увидим.
 – А если это Николай Савельевич?
              Сеня не унимался, как будто пугая их.
  – Что тогда делать будем?
  - Ничего делать не будем. Николай Савельевич поймёт, только брехать не надо.
               Пашка с Сеней удивлённо смотрят на Ваньку.
 – Вань, что и про череп говорить будем?
 - Всё равно узнает, сам же говорил, что весь Веденяпин знает. 
 – Ну, ладно, поплыли, садись.
                Пашка кивает рыжей шевелюрой в сторону Ванькиной лопаты.
  – Вижу, соскучился.
                Ванька отдаёт Сене лопату.  И опять шлепки лопат на воде, да их сопение и вода, везде вода и сверху, и снизу, и с боков, и в лодке, и слова в голове Елены Николаевны, что человек тоже  почти вода, но Ванька в это не верит. Ему обидно за себя, а как же мысли, слова  мечты, они тоже водяные?  Ванька додумался до того,  что ему  представилась на бугре сама Елена Николаевна, аж  ногами вздрогнул, почувствовав сорок метров глубины под собою. Человек на бугре скрылся и через время  появился на берегу у входа в большую прогалину. Ванька, бросив банку, обернувшись, жадно всматривался в берег.  Пашка с Сеней солка, мелкими  взмашками гребли на нос Дыдымовского  бугра.  Фигура на берегу, походив вдоль берега, уселась на корточках ждать.
 - Ну,  это точно нас.
               Ванька с Пашкой промолчали.
 – Сейчас нам будут и череп и волны.
               Пашка не выдержал.
 – Сиди, не бухти. Не нравится, скажем,  силой держали в лодке.
  – Да, Граф это.
                Ванька, ещё не видя отчётливо лица, по фигуре и привычке сидеть на корточках не так, как все, узнал Кольку Радченко.
 – Да, похоже,  это он. 
                Фигура на берегу, встав, пристально разглядывала их, узнав, не спеша, задами не улицей ушла за бугор.
  – Там нас ждать будет.
              В большую прогалину не заплыли, а влетели, откуда силы взялись, только камыши за бортами замелькали.   Дыдымовский бугор в этом месте смыкается почти с  Прогоновским бугром, а дальше вразлёт один камыш от края до края до самой Дыдымовской горы. Пара чирков, просвистев, плюхнулись, рядом в соседнюю прогалину. Пашка,  засопев, искоса высматривал их.         - Не боятся, когда ружья нет, хоть руками бери.
  – Это точно, Тимофей Горобец, сколько раз с болот  за ружьём бегал? Только с ним на бугре, а они в камыши, а до этого с ним рядом плавали.   
  – Вон ондатра, все входы с воды делает, а домик наверху и такой крепкий, не доберёшься сразу.
– Ага,  весной своих ондатрят,   понаведут и таскают по камышам, а чуть что нырнут все разом и пропали, куда делись, неизвестно? 
-  Куда делись, в домик сразу,  их ондатрят маленьких даже щука берёт, вот они всего и боятся, пока не подрастут.
 – А я их боюсь, и  как деда  с ними  рядом фаткой рыбу ловит?  Через  меня у мамки на ферме, когда я споткнулся с испугу, стая здоровенных рыжих крыс перебежала, теперь даже мышей боюсь. – А я нет.
  – Сиди, что брешешь, а той осенью, когда травили крыс на конюшне, кто улепётывал?
 - Так это
              Сеня не нашёлся сразу.
  – Так это не крыса была, а собака целая и она на меня шла, как пьяная.
 – Воду искала, если бы глотнула, жила.
                У настила Граф.  Лодка с разбегу ткнулась боком, закачавшись, стала. Сеня, бросив лопату, выскочив из лодки,  разминал ноги, прыгая по сухому настилу.  Дождя нет. Туча, слегка растворившись, так и осталась висеть над водохранилищем. Пашка не спеша,, выровнял лодку, вылезая,  кинул Графу цепь.
  – Вань,  что сидишь, не верится, что приплыли?
                Граф, до этого молчавший, подняв глаза над цепью уставился в Ваньку, аж ему неприятно стало.     – «Не боится он и не боялся, просто кончилось всё сразу, а выйди из лодки и пройдёт всё разом.» 
  - В такую погоду у нас никто не плавает, вертаться вам надо было сразу, как волны пошли.
 – Вернёшься тут!
  - Сиди, на берегу уже,  что хнычешь.   
 – А на острове…    
                Говорит Ванька, глядя на Графа   
 - Хорошо.
  – Это по первому разу, потом привыкаешь.
  – Граф, череп мы не нашли, Веденяпинцы  сбрехали.
 – И не искали, а искупаться разов пятнадцать могли. Всё, больно мне надо. Надо будет, от Трудзема сплаваю, там близко, а тут все три километра.
– Почти четыре.
                Поправляет Граф.  Бухтя, Сеня поплёлся вверх, потянулся за ним и Пашка, изредка осаживая его.  Ванька, догнав Графа, отдышавшись, спросил:
 - Граф, ты думаешь, я боялся?
                Граф промолчал. 
 – Немного было,  когда туда, а так нет.
 – Вы там не боялись, а я тут трясся, спасу нет, знаю я эти волны, особенно у острова, мужики сразу уходят к берегам, куда поближе.
                Ванькина макушка горела  жаром, то ли от запоздалого испуга, то ли оттого, что тёр он её, не замечая, как от сильного удара.
  – Да и вас в лодке трое было, на два хороших мужика весу, только по болотам впритирку плавать. 
                Ванькина рука замерла, плотно сжав макушку, потом пошла, чесать по кругу.
  – Да, ну всё же хорошо. Граф, мы…..    
  – Понимаю, ладно. 
                Граф останавливается, оглядывая Дыдымовку наверху, как незнакомую и кричит Пашке с Сеней:
 - Задами пошли, полхутора знает, спокойнее будет.
                Сеня, взвившись,  бредёт по бугру теперь за ними сзади. 
   – Теперь мы учёные, спасибо тебе Граф.
                Ванька первый протягивает ему руку.  Распрощавшись с Графом, по Дыдымовской  горе почти бегом подошли  к Куре и  взволнованно застыли. Внизу слева от горы, уткнувшись  ковшом  в землю,  стоял экскаватор.  Справа, за слегка уже отсыпанной дорогой расположились табором семь скреперов с вагончиком. На бугре между магазином и фермой на сдвинутой с бугра кучи глины замер бульдозер  и издали, как будто повис над Курой.
  – Вот, значит, как будет.
               Ванька зачесал по кругу лоб, рассматривая зализанный скреперами и уже не такой крутой Дыдымовский бугор.
  – А экскаватор метров сорок прошёл.
 - А что так узко и десяти метров нету?   
 - Что узко, он же глубоко роет, вода уместится.
 – Вот бушевать будет, вторая бушёвка будет, как под кладкой.
  – Главное, что бы вода под бугром была.
-  Будет, для чего же и  делают. 
  – Для чего, для моста делают, чтобы с трассы  заезжать и в хутора ездить.
 – А могли у фермы спрямить, запруду сделать, вон, сколько воды было бы. – Да там и насыпать не надо, бугры почти сходятся.         Бульдозер на бугре, взревев двигателем, сыпанул кучу вниз, постояв, немного осторожно осадил назад.  Большие куски глины, долетев до реки с шумом, плюхнулись  в воду.  Мужики у плиты зашумели.   Бульдозер, крутнувшись, подъехал к плите, заглушив двигатель, стал.  На бугре полхутора.  Мужики,  обступив бульдозериста, молоденького рыжего парнишку  в замурзанной  фуфайке с грязным веснушчатым лицом в полный голос ругают его.  Женщины, управившись наскоро, вытирая на ходу  руки, о фартуки, окружив его, поджальчивают. Тракторист, прижавшись к бульдозеру с испугу, заикаясь, отбрехивается.
 – Я, я  гру -грунт  тра- трактором  чувствую.
  - Да, какого ты хрена чувствуешь, сынок. Чем двигать, попервой  землю  глянь, это тебе не в Кабарде камни двигать.
 – У меня, Петро, в ногах жарко стало, когда он сдуру двинул.
 – Ума ещё нет, а перед девками уже  финты крутит.
                Ваньке до боли жалко парнишку и до того Пашка Плахотя на него похож, что, обернувшись, увидев Пашкины хлопающие рыжие ресницы, сказал. 
  – Вот ты на него сильно похож! 
 – Ага, похож, рыжий тоже, да и только.
  –И где же ты, Иван, припозднился?
                От магазина дед в шапке, в старой видавшей виды фуфайке, в резиновых,  высоких сапогах, как бы на рыбалку собрался, только без фатки.
  – Деда, честно, зараз потом всё расскажу.
 –Потом, внучек, это потом, а тут уже все разом изволновались, а Валька молчит, заладил в школе задержали. 
              В толпе ослик деда Игната в тележке, самого деда нет, одна попона на соломе.
  – Григорич  здесь, о как!   
           Дед ищет глазами брата
.- Деда, вон он с мужиками у бульдозера.
 – Давай, внучек, домой, зараз мамке с бабой покажись.
  Деда, не спеша, солидно обходит бугор по краю, не впервой осматривая внизу отсыпаемую дорогу, остановившись, говорит с женщинами.
 – Григорич, во хотят удумать. 
            Тётка Валька,  Ленкина мать, машет руками в сторону мужиков.
  – Запруду им давай, чтобы озеро было.
  – Ага, в лодках  кобели плавать будут.   
           Яростно добавляет тёть Оля с Ванькиной улицы, разведёнка.
 – А выпас по Куре  зараз, какой зальётся? 
           У тёть Вали на глазах слёзы, дед, смеясь, объясняет им, что мужики  подшутковали и окромя моста, да воды под бугром здесь ничего не будет.   Дед  не совсем честен, Ванька знает,  вода деду снится и многим мужикам снится, у тех хуторов есть, а у них нет. И ворчал деда вчера, мол, могли запруду с мостом у фермы делать, а шлюзом поднять воду по камышу до самих  их них болот, а коров выгонять с того краю и птице раздолье какое. Бабуля даже не против была, молчала. И добавлял вчера, что председатель Чернов также бился за это, но нет другие умные головы по своему решили. 
        Иннуля,  прижавшись к боку, смотрит радостно снизу.
 – Ваня, где ты так долго был?
 - Потом, сестрёнка, тебе расскажу, потом. Постояв ещё чуть с пацанами с Первой улицы, пошли домой. Навстречу по всей дороге братья Дашковы. Крепкие, сбитые, старшие даже чересчур полные. Младший Егор на год старше Ваньки. Проходя мимо, Ванька первый уважительно здоровается с ними. Старший Петро останавливается, поздоровавшись степенно расспрашивает его о дядьке. Остальные, также поздоровавшись, солидно  ждут его поодаль………Ваня Дашков, уходя, обернувшись, смотрит на него.
 – Готовьтесь в этом году разнесём вас в пух, как пить дать.
             Ванька не понял 
 - К чему?
  - В хоккей разнесём вас в пух!
  - Понятно, уже сильно испугались.
  Ванька смотрит им вслед, хорошо, что только Егор на коньках катается, а то и правда,            боятся надо, уж больно внушительные они.  А у них на улице все взрослые ребята льда боятся.  У  двора бабуля, сзади за ней все, кроме деда с Валькой. Мать выходит вперёд, встречая.
  – Вот у вас мать жалостливая, а я бы сейчас всыпала по первое число. 
 – Иван, где был, Валька юлит, значит, в школе тебя не было? 
 -- Мам, честное слово, всё расскажу дома, сейчас здесь не могу.
 –Ваня и мне говорил, что потом расскажет.
            Иннуля стоит,  рядом не бросает.
  –Ну, если расскажет, то тогда не надо ругать зазря.
            Защищают тётки.  Бабуля сбрасывает руки с боков, открывает калитку настежь 
 - Заходи, пропащий, борща поешь, с обеда дожидаюсь..
 – С салом?
  - С салом, с салом.  Причитает, закрывая калитку,  успокоенная  бабуля.
               Домой шли улицей.  Хата, купленная не сразу, а через год по приезду, крепкая, недавно построенная,  со всеми нужными постройками, нравится Ваньке.    Стоит она на углу хуторского парка, напротив переулка связывающего Вторую и Третью улицу.  В парке у Первой улицы начальная школа и хуторской клуб, в дальнем углу парка развалины конюшни. За конюшней ближе к клубу волейбольная площадка и ровно посередине парка оросительный канальчик, в который не редко, чертыхаясь, попадают мужики после свадеб.   Ванька по привычке, хотя воды нет, перепрыгивает его. Мать с сестрёнкой по очереди идут по кладочке из двух досок.  Ванькина хата фасадом в парк, а базами вдоль улицы, не так как у всех, с улицы две калитки, с фасада одна с палисадником. Вдоль парка летняя кухня тянется, наверху с мамкиного разрешения голубятня. Неделю уже держит Ванька голубей-дикарей взаперти, руки чешутся пустить, но терпит.  Это уже третий мешок голубей. Предыдущие два мешка с мамкиной фермы улетели.   
  Вальки  дома нет. В летней кухне брошенные грязные брюки на полу, из заднего кармана торчит рогатка. Рогатка хорошая из молокодоенной резины с кожаным ремешком. Рогатины раздвинутые, широкие…………
  С улицы Валька с граблями. Пиджак на нём  до того маленький, что свитер закрывает всё его тело почти до колен, а сам пиджак, как седло на лошади, для блезира.  Во дворе хоккейные ворота, нарисованные на заборе, поделённые Валькой на девятки,  шестёрки  и прочие углы трудные для Вовки Стребулева, избиты шайбой до нельзя. Углы ворот  вообще в плачевном состоянии, середина посвежее, хотя Ванька часто забивает посередине, Стребе между ног. Валька ставит Ваньку в ворота и смачно для матери с Инкой теннисным мячом лепит над его плечом девятку.
 – Ты в углы бей, шайба не мячик по льду катится.
  – Давай  ещё, мам, гляди!   Мать, задержавшись у двери, устало смотрит. Потом, вспомнив, идёт равнодушно мимо через калитку на улицу.  Улица выметена ими ещё до Покровов. Листья под белолиственницами  Валька сгрёб сегодня в одну большую кучу у дороги.
 – Валентин, а ты под жердёлкой,  почему не сгрёб?
  - Мам, ещё нападает, за раз всё и посгребаю.
  –Вон, девчата посгребали и под метёлку подмели.
 – Мам, ну и, правда, что зря мести, вон ещё сколько листьев.
               Ванька смотрит на белолиственницы.
  – Смотрите, самим перед людьми  стыдно будет.
 – Не будет, полхутора ещё не мелись, одни старушки к Покровам, да мы, остальные к Ноябрьским. – Ага, лентяи только не мелись, пойди, глянь вся улица чистая.
          Уходя, осадила мать.
  – Ваня, ну, что череп с костями привезли?
  - Нет.
             Уйдя в виноградник ещё не прикопанный к зиме,  Ванька  рассказывает Вальке под честное слово всё, что случилось с ними по дороге на остров. Затем достаёт рогатку из кармана и на глазах у Вальки прячет её на подвале в крыше под черепицей.
 – Завтра отдай её, зачем она тебе, у тебя же их не было.
  – Отдам. Это мы просто стреляли на конюшне по бутылкам.
                Управившись со скотиной, Валька сыпал птице, отнеся, матери угля и дров на разжижку, бегом в голубятню.  Осветив притихших голубей, опять пересчитал их. Голуби, сбившись, в один угол настороженно поглядывают на Ваньку. Затем, успокоившись понемногу, хорохорятся и  даже вступают в мелкие стычки, освобождая свои территории.  Завороженный их воркованием, любуясь ими,  Ванька может часами лежать в углу, не шелохнувшись. С улицы свист, затем Пашкин голос.
  - Тётя Валя, а Ваня дома? 
 - Дома, Паша, дома, иди он  там в голубятне. 
 – «Во как,  и как мамка догадалась?.»   Ванька неохотно перекатывается к двери. Пашка уже  с парка , рядом с кухней, виснет на изгороди, мнётся.  Ванька плотно закрывает дверку голубятни, крутит алюминиевую  проволоку вокруг засова, поправляет два кирпича на дырке, спускается вниз. Снизу осветив фонариком дверку, успокоившись, убирает лестницу.  Пашка молчит, Ванька тоже.  – Ну, что скоро выпускать будешь? 
 - Не знаю, с Егором Приходько договорились, пока голубки на яйца не сядут, выпускать не будем. – И то правильно, может за раз и твой подбитый вернётся?
 - Вряд ли, он на магазине уже живёт. Он как окреп, туда и улетел, не сразу, но улетел и не вернулся.
 – Голуб, значит, был. Голубка была бы,  голубя привела и жила бы с ним у тебя.
                Не дождавшись ответа, добавил:
 - А пацаны ещё не знают об острове. 
 – Это точно не знают,  а то бы расспрашивали, значит, Валентин никому не сказал, как и просили.
                Пашка засопев, осмотрелся, как бы перед выдачей тайны и выпалил сразу.
  – Вань, давай биологию вместе учить7 
 - Давай завтра после школы.
                Также быстро ответил он. Пашка, захлопав глазами, успокоившись,  засобирался домой. С       парка крикнул: 
  - Ваня, я сам завтра у Николая Савельевича о могилке спрошу.
                Осенняя темень плотно села на Ванькино подворье. Шарик, повизгивая, трётся по ногам. Тёмное осеннее небо, ни звёздочки, только Большая медведица в небе, открытой от туч ручкой ковша, обнимает Ванькины белолиственницы  у двора. С улицы тянет дымом загоревших осенних листьев. Сладкий запах горящей листвы в прохладе наступающей ночи, тянется из края в край по всей улице. На ней слышны голоса, Валькин тоже.
 – Валя, давай кучу у Дашкиного двора делать? 
  - Там близко ко дворам.
 – Тогда, давайте, к парку сносить и, как раз, для всех посередине.
               Ванька, накинув, старую, мамкину фуфайку, выходит на улицу.  Валька и три его одноклассницы-соседки, кроме Дашки, ещё Светка с Галкой сгребают собранные кучи листьев на старые покрывала и сносят их  в одну напротив парка.  Сестрёнка не мешает, помогает.
 – Ваня, скажи им, что бы картошку пекли.
 – Инна, на картошку дров много надо, а в листьях не спечёшь.
                Ванька в темноте чувствует, как сестрёнка обиженно моргает глазами.
 – Так нельзя, Ваня. Да? 
 -Можно! 
               Чёрненькая, как цыганка Светка, отозвавшись, сразу бежит домой, за нею Даша с Галкой. Валька, не спеша,  вытряхивает своё одеяло
 -Вань, дров там, на завтра только
 - Знаю, давай неси, завтра напилим, а то девки принесут, а мы нет. Во как! И керосину возьми, вон на том краю как полыхает.
               Осенняя листва медленно тлеет, рядом костёр из дров  жаром догорает. Ванька перебивает палкой большие угли, делает лунку, кладёт картошку.  Девчата, сгрудившись на одной фуфайке, прижавшись, друг к другу ведут разговор каждая о своём и о школе. Прибежала Галкина сестрёнка, тётка Егора Чухлина, укрывшись с Инкой фуфайкой, шушукаются.
       Ваньке рассказать им  об острове   хочется так, аж зуд по коже идёт.  С дворов уже кинулись, зовут.  Девчата, не вылезая из под накинутого Дашкиного отцова бушлата, кричат:
 - Сейчас, мам, мы тут картошку допекаем.
  – Да, сколько же можно, ужин на плите стынет!   Мать на свету, постояв у калитки, молча вернулась во двор. Рассказывать об острове перехотелось, завтра вся школа говорить об этом будет, завтра и перескажу им  всю правду, а то я  знаю  этих девчат.
Мать штопает штаны, рядом носки уже перештопанные. Инкина форма, выглаженная на спинке стула. В комнате запах тепла  впервые протопленной  хаты  Над самым жаром Валькины штаны в растопырку, рядом смешные Инкины  колготки и прочая  девчачья амуниция.
 – Жду, Ваня, рассказывай.
  – Мам, может потом?
 - Значит, всех на улице успокоил, а матери всю ночь глазами блымать.  В горле ком, начав через силу, к концу Ванька расходился. Забыв, о границах планируемого объяснения, Ванька расписал и откуда слова взялись остров, Трудзем, большую прогалину так,  что даже  Валька, приподняв голову с постели, удивлённо всматривался в него.
 Инка, прижавшись к матери, испуганно смотрела на него, моргая мокрыми глазами
.  - Ещё раз 
 Мать сидела, вжавши голову в себя, казалось,  усталые руки неимоверной тяжестью  давят ей на колени. На коленях иголка с ниткой, внизу сползшие штаны Ванькины.  Спохватившись, Ванька, сразу, почувствовал, что сильно переборщил. Мать видимо тоже с усилием  совладела с собой и как можно спокойнее сказала:
 - Ты уже большой, Ваня. А что делаешь, не ведаешь, а ты старший, по тебе они равняются.
                Мать смотрит на Вальку с Инкой.
 – Вон, глянь на Валентина, глаз от тебя не отрывает. Так что теперь от него похода ждать?
 - Нет, мама.
               Валька юркнул под одеяло 
 - Давайте, спать дети.
              Мать долго ещё, прикрыв шторы в их братову комнату, ходит по кухне, вздыхает тихо. Ваньке не спится. Мать кладёт тёплую руку ему на лоб.
 – Не спится, Ваня?
 - Да, мама.
  – Мне тоже. 
 – Мам, не мог я отказаться. Просили.
 – Спи, сынок. Слава  Богу,  всё хорошо,
 -  Мам, а  Бог  есть?
   - Есть, сынок, есть.  Кто же нам бедным помогает.
                Есть, также решает Ванька и успокоенный теплом материнской руки, тут же засыпает.
 Во сне снились волны, одна из них самая свирепая, подняла его в лодке высоко, даже выше Дыдымовского бугра и кинула вниз. От захватывающего дух падения, проснулся в поту.
           В хате тихо и светло.  В окне над спящим Валькой луна. Весь двор в лунном серебре, даже виден огород и Вовки Стребулева крышу. В печке мелко потрескивает уголь, тепло.  Прижавшись к брату,  Ванька заново засыпает.