Итак, я стал сыном врага народа, а мама - женой.
В конце декабря подошли к нашему двору советские разведчики. Мы с мамой были во дворе. Они спросили, что есть ли в деревне немцы. Мама сказала, что немцы ещё дней десять назад убежали, но озорствуют румыны. Я их тоже видел. Большая арба, запряжённая лошадьми, на ней человек двадцать сидели по кругу с винтовками на изготове, посреди арбы хрюкали свиньи и кудахтали куры. Разведчикпи ушли, в другом конце села слышны были выстрелы, что там и как было - не знаю.
Потом пошли наши войска. Зима распогодилась, оттепель сделала снег мокрым, по улицам бежали по льду ручьи. День и ночь, день и ночь шли наши солдатики, хлюпая валенками по лужам. Брички и кухни подпрыгивали на разбитых осях, буд-то они не не на круглых колёсах, а на квадратных. Противотанковые ружья несли по два солдатика. Помню, у одних со двора выскочили почему-то овцы, их быстро постреляли и увезли. Солдаты заскакивали в дома и просили что-нибудь поесть, сердобольные бабы не только кормили, но ещё что-нибудь давали с собой передать другим. Жалко было смотреть на эту сирую массу в тумане. Шинели по пояс мокрые, валинки хлюпают. Через неделю явилось колхозное начальство.
Началось восстановление колхозного хозяйства. Коров, лошадей частью забрали и сохранили колхозные активисты. но большую часть съели немцы, а под шумок и наши, кто посмелее. Недочёт велик. пополнять надо! У кого отнимать, конечно, у предателей народа, справедливо? В конце января прищли к нам, не только пришли - приехали. Одни грузили сено, другие выводили корову и телёнка, третьи гребли зерно и муку. Остались у нас кот-Колька и безутешные мыши да в подвале соленые огурцы, помидоры, капуста и кабаки. Ни зернинки, ни крупинки, ни жиринки. Мать стали гнать на работу в любое время суток и на любую. Организовали школу в правление колхоза, так как одна постройка школы была сожжена, а вторая разграблена и разбита. Вместо бумаги - кусок доски. а писать на ней угольком. Всеми четырьмя классами руководила одна преподавательница, рассадив учеников по углам. Я задержался, пошёл позже, учительница глянула и пробурчала, что не зватает тут только врагов народа. Я выскочил и пропустил год учёбы в третьем классе.
Кстати о коте.
Поскольку кот есть соленья отказался категорически, а больше предложить ему было нечего, он сначала поел всех мышей, шастающих по хате. Злые были мыши, даже пытались пальцы ног грызть. Голод не тётка! Благодаря коту-Колке мы сохранились, пожрали бы они нас. Из амбара, подожжённого правленцами при отступлении. зерно, хоть обгорелое, селяне всю разобрали, но кое-что по сусекам оставалось. Когда восстановили крышу, мыши её облюбовали и охотно проживали в камыше и соломе крыши, как и прежде. Еду на полу ещё можно было найти им. Кот принарядился туда ходить, а это километра полтора от нашей хаты,
Но голод есть голод, а может он был партийным и охранял колхозное добро, а заодно и сам питался, глядя на остальных хозяев колхоза, стал таким справным. День спит, вечером уходит и возвращается к утру. Всё бы ничего, но он замучил мою маму. После хорошо проведённой ночи, он приходил, залазил в моё лежбище за печью и ложился поперёк моего горла спать. Мама однажды увидела и перепугалась, что он задушит меня и прогнала его, но ему это упорно нравилось и он продолжал ложиться мне на шею. Однажды мама спросила меня, что не душно ли мне, на что я ответил, что наоборот, он так хорощо меня греет, так как под утро в хате холодно. Так мы с ним проспали всю войну, пока его кто-то не убил, чтоб сделать из меха шапку. Кот был чёрный с лысиной на лбу и белыми носками на ногах, а чёрный как раз хорошо на шапку и кто-то его подстерёг видно по дороге.
К весне мы выдохлись совсем. Кабаки с соленьем пожрали. Мать гонят на работу, она еле тягает ноги, кроме колодезьной воды - ничего. Бабка Стюра кое-когда давала по горстке каких-нибудь круп, а вот родственники отца - кукишь. У них были коровы, в марте они телились и с молоком уже можно жить. Мама меня сначала посылала к ним со стаканом, чтоб дали молока. Я ходил от одной тётки к другой, но приходил с пустым стаканом. Одна только дальняя родственница, забыл как эту бабушку звали, наливала мне стакан, а иногда давала ещё и попить, но каждый день не будешь к ней ходить... Таким образом у меня всё нарастала и нарастала обида на этих родственников да ещё мама её подогревала рассказами о прошлом с ними житье. Не могла простить им за свои молодые годы. Я совсем захирел. Начал опухать.
Обычно в марте бывает зимнее половодье, это когда снег начинает таить, но не совсем. Сегодня тепло, завтра морозец, то ручьи бегут, то скользкий лёд. В результате речка вздувается, лёд ломается и выходит из берегов - крыги льда лежат по берегам, а основное русло реки свободно ото льда. Видя моё плачевное состояние, мама решилась полезть в эту холодную воду и найти там двустворчатую ракушку. Нашла. Принесла, упорно ковыряла створки. Наконец достала мякоть, сварила и начала мне давать маленькими кусочками. Первое - это живот загорелся, потом были страшные боли, свет в глазах то мерк, то резал глаза. Мама начала эти кусочки ещё мять, превращая в жужелицу. С каждым днём у меня светлело в глазах, мама ещё и ещё ходила в речку, нашла те ямы, в которых ракушки хоронятся на зиму, приносила уже не десяток, а целое ведро. У нас был чугун ёмкостью больше ведра, она доводила в нём воду до кипения и бросала туда ракушки на малое время, они раскрывались, оставалось выскоблить мякоть. Научилась их жарить,о! какое это вкусное блюдо, еслиб ещё хлеба к нему! Я начал вставать и уже хотелось мне на улицу к ребятам, но мама укутывала даже тогда, когда надо было порубить дрова.
Тогда, когда у нас был "Трудовой фронт", всех проживающих заставляли рыть себе окопы на случай боевых действий. Мы вырыли землянку, накрыли и вход замоскировали ветками. Когда война откатилась, крышу и ветки пожгли, а в эту яму выбрасывали половинки раковин, на третий или четвёртый год яма была заполнена створками. После, уже в послевоенные годы, я часто ковырял эти раковины, в них был ещё перламутр, отражая лучи на солнце.
Быть сыном "врага народа" тяжко. Мама всегда боялась, что нас куда-то выселят. (Память о кулаках!) Или засадят в концлагерь. В школу меня на следующий год приняли и я благополучно закончил третий класс, хотя мне часто учителя напоминали - кто я такой. В начале учебного года всем ученикам давали по кусочку мыла. Кусок хозяйсвенного мыла разрезался по кусочкам, толщиной с палец, и эти кусочки раздавались ученикам, кроме меня. Если раздавались какие-то книжки по учебной программе, собранные у учеников бывших или других людей - мне тоже было не положено. В четвёртый класс я перешёл в основном с посредсвенными оценками, ещё год и я уже буду "образованным", но... Опять это пресловутое "но".
В четвёртом классе к нам пришла молодая учительница. Старых-то мы боялись. как огня. Эта молодая чуть ли не ревесница некоторым ученикам. В четвёртый класс набролось много учеников - получить начальное образование, оно давало возможность учиться по какой-нибудь специальности, в основном на тракториста, менее четырёх не брали. А нет, учётчиком в колхозе станешь, а это уже интелегенция, не надо говно с под коров убирать или плуг в землю тыкать. Ну, как я уже говорил, дети должны быть умнее родителей, а некоторые родители не писать, не читать не умели. Учительница вела все уроки одна и она очень любила читать нам книжки на уроках. От прежней школьной библиотеки ничего не осталось, мы, конечно, с удовольсвием слушали, тем более отвечать на это не надо, а то ж у доски трёх слов не сложишь. Были, которые два-три года не учились и пришли в школу, иные и из первого в четвертый пришли. Хорошие книжки читала, еслиб не одна! Толи специально, толи автоматически, но она прочитала: "В Бога мать!" И это вслух, и это учительница! А тут зазвенел звонок, пацаны вслух выскочили с этим выражением на перемену. Учительницу выгнали, а нам сказали, что кто хочет учиться дальше, чтоб шли в станицу Кумшацкую, там всех примут, а это шесть километров от меня, а кто с другого конца хутора, то и все десять. Пошло человек пять, меня мама проводила, хоть я и сопротилялся.
Незнакомая школа, незнакомые учителя да и станица не хутор, Там сельсовет, школа семилетка, церьков и даже милиционер! Не забалуешь. Ну, пришёл, приняли. С одной стороны далеко ходить, а с другой я уже не сын врага народа! Учительница даже мне дала старые учебники, в которых мы выкалывали глаза некоторым врагам народа, так положено было. Я же не знал, что она учила мою маму когда-то, а директор тоже не молодой и тоже учил мою маму. Он-то её не помнил, зато она его помнила. Молодой, красивый был и главное - хороший. Так я стал учеником кумшацкой неполно-средней школы. Ну, а то, что с географией казус был, а у кого не бывает.
Зимой будила меня мама затемно. Поверх армейской фуфайки повязывала платком, тонкая же была шея, простудить запросто и я ещё по-тёмному бежал в эту школу. Как назло - идти на восток, а ветер восточный безжалостный, прибегаешь в школу и чернильницу быстрей на печку - чернила замёрзли. В учёбе я трудностей больших не чувствовал, кроме нищеты. Другие родители где-то как-то доставали даже тетрадки, но мне приходилось всё писать на газетах. Слава Богу, что брат матери хоть и был сильно больным, но комсомольско-партийная жизнь брала верх и всегда заставлял свою мать за последние деньги выписывать областную газету - глашатая местной партийной жизни. Таким образом в газетной бумаге я недостатка не имел, а уроки чистописания закончились ещё в третьем классе.
Немного отвлекусь раз зашла речь о мамином брате. О нём я закончил речь, когда его возил мой папа в уком партии, где его не расстреляли. И вот немцы, а они коммунистов не жалели. Кроме того, вернулись некоторые дети кулаков, которых наверняка он раскулачивал, а они железно шли в полицаи и только. Другой дороги у них не было. Надо было отомстить обидчикам, а как иначе? Но судьба его берегла и эти не успели расстрелять, хотя, говорят, в списках был. Конечно, всё благодаря этому старосте. Жил мужик не чем не отличаясь от других. Приехали немцы в чёрных мундирах, директора школы со всем семейством не стало - еврей, кое-кого других тоже. А вот председатель бывший, который организовывал колхозы, помер со страха своей смертью. Коммунисты есть коммунисты. "Никто не заметил потерю бойца..." Когда бежала верхушка колхоза за Волгу, никто не предложил своим бывшим "товарищам", просто бросили их и вот стал на защиту им простой, порядочный мужик - староста. Да и в старосты он попал как? Увидел его немец в чёрном мундире, спросил через переводчика - кто такой? Где живёт? А жил он недалеко от првления колхоза и сказал немец, что он будет старостой. Мужик отнекивался, переводчик что-то наверно напутал и немец за пистолет. "Хана - подумал мужик, за что? Переводчик что-то ещё сказал немцу и тот сказал: "Гут!" Переводчик мужику - ты староста! Ну, эти в серых шинелях к нему не приставали, а вот от полицаев отбою не было. Каждый день они приносили новые списки на расстрел, он спорил с ними, но решать не ему, но в чёрном мундире Слава Богу больше не приехал. Возможно поэтому мой дядя и во второй раз не был расстрелян. Ну, а старосту расстреляли! Сделали суд над пособником врагу, говорят, много селян ходили в район на суд, чтоб отстоять старосту не по желанию и спавших столько людей от полицаев и справедливый советский суд рабоче-крестьянской страны внял их свидетельству и прсудил старосте десять лет без права переписки,ходаки пришли домой радостными...
Были и местные в полицаях. Лешка, он был уже взрослым пацаном, но в армию было ещё рано, ходил в военкомат - не взяли, захотелось служить и пошёл в полицаи. Не знаю, но не зверствовал, как кулаки. Как-то пришёл к нам, тётя Женя, нужны мешки немцам, с вас два, но не порватые. Мать - нету таких. Тогда хорощо зашей. Мать один зашила, но он не пришел. Потом убежал с немцами при отступлении, а мать... тяжко умирала после допросов.
Опять ушёл от темы.
Начальное образование далось мне с трудом. Я и сейчас не могу поверить, что сталица - Москва. Сталинград, а не Москва! Ну, по географии остался на осень, реки, горы - я это запросто, но столица! Осенью на вопрос - покажи столицу нашей родины - я опять показал на Сталиград. Директор нервно вышел и училка тоже, потом пришла и сказала, чтоб я шёл в пятый класс. А где он? Первую четверть старшие классы работали в колхозе на уборке урожая. Осень, там полатки и один раз кормят кашей, но морковки ешь сколько хочешь да и свёклы. Но холодно, а я лядащий. И решил я переждать эту четверть. Два месяца прошло, я в школу. Директор, хороший по словам мамы, построил школу, вывел меня из строя и объявил - за уклонение от общественно-полезной работы из школы я исключён. Два дня я ещё делал вид, что хожу в школу, но потом маме сказали, что я исключён. Что было! Мне кажется, что и сейчас чувствую на спине под кожей занозы от верёвки. Зиму плёл кошовки, весной меня определили в помощь сторожу на копустниках.
Капустник, это часть распаханного луга, где раздаёт колхоз по две-три сотки на двор для посадки картофеля. Определённую часть картофеля определённой величины ты должен сдать в колхоз, а остальное твоё. По меже можно посадть кукурузу. а на берегу возле речки помидоры, капусту и прочее. А что, всем выгодно, не копать - поле вспахано, плюс кукуруза, помидоры - всё твоё. Надо только отдать одно количество отборной картошки колхозу для сдачи госзаготовок. И колхозу выгодно - сам-то посадит, разворуют, мелкую не принимают и председателя выгонят.
Опять я не про то.
Пошел я к сторожу. Он говорит, что пока весна ранняя, бедешь спать дома, а потом в шалаше. Начала вылазить кукуруза из земли и начались мои муки. Галки - заразы! Только кукурузина из земли, они её дёргают и сжирают, моя задача прогнать их ещё на лету. Летят галки, бегу - ору, утро отбегал, жрать охота. Сходил домой, поел, день нормально. Вечером таже карусель, а бегать по пахоте на километры, ноги не тягают. А с капустника школу видно. На пригорке она. Как я на неё всё лето смотрел! А примут ли? Так захотелось мне учиться...