Написано в соавторстве с Яной Листай.
Жанр: фантасмагория, гротеск.
Ярко светило солнце, нагло чирикали разомлевшие до одури воробьи. Голубое небо отражалось в свежевымытых окнах обшарпанного районного центра, вросшего в землю еще по царскому указу в межсезонье двух революций, когда в местных краях обнаружили залежи девственной руды.
На улицах царило предпраздничное веселье.
Радостно крича и толкаясь, ватага босоногих мальчишек бежала по мокрому мартовскому снегу вслед за черным лимузином Зураба Соломоновича Цигеля-Задунайского - патриота и олигарха местного розлива, директора сталелитейного завода.
Высунувшись по пояс из открытого люка, Зураб Соломонович одной рукой махал детишкам сталеварок, а второй умиленно промокал глаза и нос розовым платочком. Лимузин тормозил на поворотах, и тогда оживший памятник засовывал руки в карманы грачиного фрака и жестом сеятеля бросал в толпу целые пригоршни медяков.
- Цигель! Цигель! Ай-лю-лю! - кричали дети и ловили монетки на лету. Зураб Соломонович артистично кланялся, умилялся своему таланту и в который раз доставал из рукава мятый платочек.
Вскоре лимузин скрылся за массивными воротами, украшенными потеками ржавчины, и заспанные заводские сторожихи, добродушно матерясь в усы, спровадили детишек восвояси.
***
Вечером того же дня, накануне празднования 8 марта, в столовой накрывали стол. Вместо привычной здоровой пищи на ужин - пшенной каши на саломасе, работниц сталелитейного завода ожидал роскошный пир: винегрет с селедкой и макароны по-флотски.
В столовой одиноко колдовал разносчик Моня, носивший гордое звание "официант", а шеф-повар - полный тенор и импотент Кондратий Пупырышкин - прыгал рядом, пытаясь запихать дебелые телеса в костюм мартовского зайчика. Костюм трещал по швам, но мужественно держал оборону. Кондратий, глубоко выдохнув, наконец застегнул молнию и бодро поскакал в соседний зал, временно переоборудованный под концертный.
Невысокий, но изящный брюнет Моня Залепухин, одержимый эстетикой еды, проводил Кондратия большими телячьими глазами и вернулся к своему занятию: он создавал на тарелках настоящие произведения садово-паркового искусства, и на некоторых уже громоздились величественные экибаны из макарон и сушеной петрушки.
Из уст официанта, обрамленных летучим юношеским пухом, непроизвольно вырывались стихи:
"Президент - это миллионов плечи,
Друг к другу прижатые туго.
С "Медведями" стройки в небо взмечем,
Держа и вздымая друг друга!"
Иногда Моня отвлекался, любуясь игрой заходящего солнца в золотистой топи горохового супа или сбивая щелчком праздношатающегося таракана, захмелевшего от ароматов копченой солонины.
Вокруг официанта гордо сияли надраенные до блеска чаны, стопки блюдец и столовые приборы, поигрывали озорными бликами граненые стаканы с компотом из сухофруктов.
***
А тем временем возбужденные сталеварки сгрудились под запертой дверью столовой в ожидании концерта художественной самодеятельности. Зураб Соломонович слыл тонким ценителем народного искусства. "Настоящий художник всэгда должен быть голодным, но никогда не прэступать порога нравственности", - поговаривал он с легким акцентом настоящего вождя.
Сегодня утром Зураб Соломонович самолично вычеркнул из списка праздничных мероприятий полностью готовую постановку "Ромео и Джульетта" с пометкой "антирусская пропаганда нездорового образа жизни". Место разнузданной мелодрамы в самый последний момент заняла трагическая опера "Умирает зайчик мой", призванная пробудить в заматерелых сердцах сталеварок чувство любви к ближнему, будь он каким угодно зайчиком.
Репетиция оперы все еще продолжалась. Красавица и по совместительству руководитель самодеятельности Марфа, стоя посреди импровизированной сцены в образе охотника, рассеянно заряжала АК холостыми патронами.
- Мы не успеваем, мы ничего не успеваем! Актеры не знают слов! Охотник не умеет стрелять! - истерически визжал полный тенор Кондратий Пупырышкин - зайчик и режиссер в одной баклажке.
- Зураб Соломонович нас просто, просто... я просто не представляю, что он с нами сделает! - он перешел на сопрано.
- Ведите себя достойно! - осадила его гордая Марфа. - Уж вам-то точно нечего бояться.
Марфа вскинула на плечо автомат - хор мальчиков-зайчиков слаженно присел на корточки.
В этот самый момент металлическая щеколда, не выдержав натиска нетерпеливых зрительниц, отлетела в сторону, и хлипкие двери столовой с треском распахнулись.
Вскоре зал наполнился горячими женскими телами в коротких платьях декольте. Сталеварки толкались, щекотали друг друга и хихикали. По залу разбегались волны дешевых дезодорантов и свежего пота.
И когда, привлеченный странным шумом, Моня выглянул из кухни в зал, то увидел он перед собой... вовсе не зал, а огромный чан, наполненный доверху распаренными сосисками и сардельками. Официант зажмурил глаза, снова открыл их, мотнул головой.
"Почудилось", - подумал он, и устало зевнул: сталеварки - привычная картина. Но вдруг взгляд его приковала изящная фигура - было в ней что-то венское, не то, чтобы заграничное, но скорее грациозное и изящное.
Стройная мускулистая Марфа двигалась сквозь толпу как освежеванная ножка кролика в опытных руках сладострастного повара.
Внезапно все звуки смолкли: в сопровождении Зураба Соломоновича в концертный зал вошли полковник Шпак и взвод офицеров из секретной зоны, расположенной в окрестных лесах.
***
Семен Семенович Шпак благодушно относился к сталеваркам, которые в поисках грибов, ягод и иных даров природы заходили далеко за пределы, обозначенные колючей проволокой и хромой собакой. Женщин, разумеется, ловили, допрашивали с пристрастием и отпускали на волю.
Допросы происходили при взаимном непротивлении сторон и вносили приятное разнообразие в хорошо отлаженную жизнь военного организма. Зимой сталеварки забредали тоже случайно, но намного реже - катаясь на санках или коньках.
Сегодня офицеры были хорошо выбриты, благоухали гуталином и, как и всегда, изрядно подшофе.
Полковник Шпак нежился в женских улыбках, словно кот в миске с теплыми сливками, и источал дразнящий перегар своего лучшего коньяка. Природа подчас слепа и полна удивительных тайн, и лесной клоп одним и тем же приемом отпугивает человека и приманивает самку.
Впрочем, полковник занимал куда более достойную ступень на лестнице эволюции и готов был побороться за первое место с любой обезьяной, что нисколько не умаляло его выдающегося мужского достоинства.
Сбросив с себя оцепенение, сталеварки выстроились в шеренгу и застыли, повернув головы так, чтобы видеть грудь четвертого человека. Затем спертый воздух заводской столовой сотрясла речевка:
Мы - крутые сталеварки!
Мы не знаем слова "жарко"!
Поприветствовать пора
Нашу армию. Ура!
- Ура! Ура! Ура! - подхватили бравые офицеры.
Тут девушки на минуту рассредоточились, а затем продемонстрировали всем собравшимся чудеса акробатики, соорудив мудреную пирамиду из собственных, сталеварских, тел. Ядреная героиня труда увенчала собой это чудо инженерной конструкции, словно валенок - новогоднюю елку.
А Марфа, красивая и чистая, с длинной русой косой и такими же ногами, в маленьком черном платье, изящно сделала мостик перед самой пирамидой, символизируя культурную связь между представителями физического труда и армией.
Зал потонул в овациях и одобрительном улюлюканье. Да, такого успеха сталеварки еще не знали... Даже лучшие юбилейные плавки еще ни разу не тонули в бурном море чистого позитива.
Семен Семенович Шпак, ничтоже сумняшеся, подошел к Марфе.
- Мадам! - произнес он, испуская амуры и феромоны. - Сегодня, в этот памятный день 8 марта, мы, ваши скромные защитники, находимся здесь, с вами. Несмотря на то, что дома по нам скучают жены наших друзей и другие люди женской национальности.
Марфа заполыхала, словно домна и потупилась, даже не заметив, что вокруг сгрудились веселые подруги, и каждая уставилась на Шпака, как лисица смотрит на виноград.
- Мадам! - продолжал полковник Шпак. - Пусть я - прост как портянка и ношу бакенбарды по верхнему срезу ушей... но любовь настоящего солдата не знает ни пола, ни анатомии. Марфа, когда вас нет под боком, у меня в глазах темно, будто лампочка в голове перегорела. Прошу вас, станьте моей феминой.
Дабы скрепить союз, пятерня Шпака запечатлела жаркий отпечаток на правой ягодице Марфы.
Моня Залепухин возник перед Марфой, словно Летучий Голландец, весь в зелени и гирляндах из макарон. Официант демонически раскачивался, едва удерживая поднос с кулинарными творениями своих искусных рук.
- Кто готовит нам? Повара!
Кто так любит нас? Повара!
Что же скажем поварам?
Скажем им: "Спасибо вам!" - хором грянули сталеварки.
Озаренная Марфа внезапно вскрикнула.
- Ой, бабаньки! Да я же Моню Залепухина люблю!
Все треволнения последних дней накрыли девушку девятым валом, и она без сил рухнула на руки товарок, а те унесли ее в подсобку - переодевать в костюм охотника, поскольку опера могла начаться с минуты на минуту. Откуда-то из глубин сцены уже доносились филигранные рулады Кондратия Пупырышкина. Хор сталеварок в костюмах мальчиков-зайчиков вертелся и почесывался.
***
Вопреки кликушеству режиссера, опера имела зубодробительный успех. Актеры почти не помнили текста, но это не играло никакой роли, поскольку восторженная публика сочиняла слова сама и выкрикивала их из зала, чувствуя, таким образом, полную сопричастность происходящему.
- Макароны, макароны
Мы так долго ждали вас,
Вы пришли и мы готовы
Поприветствовать всех вас!
- Моя любовь! Моя морковь! - надрывным тенором пел Кондратий, пытаясь привлечь внимание к сценарию.
В первом ряду стульев, перед самой сценой, сидели директор завода Зураб Соломонович Цигель-Задунайский и полковник Семен Семенович Шпак. Обсудив, для приличия, громким шепотом режим секретности военной зоны, они незаметно перешли к разговору о женщинах.
Появление на сцене Марфы обозначило новую эпоху в истории сталелитейного завода. Латексный костюм охотника подчеркивал девичьи прелести, а автомат, правдоподобия ради, был снят с предохранителя.
- Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет! - пропела она дурным низким голосом, вскинула АК и прицелилась в Кондратия, облаченного в костюм зайца.
- Между прочим, холостой патрон в метре пробивает консервную банку! - Заметил полковник Шпак на ухо Цигелю-Задунайскому.
- Моя любовь! Моя морковь! - мимо нот заорал Кондратий и принял позу футболиста перед пробитием штрафного удара.
- Сейчас прольется чья-то кровь! Сейчас прольется чья-то кровь! - забасил женский хор, медленно пятясь в сторону импровизированных кулис.
Марфа растерялась, резко опустила автомат, оступилась на краю шаткой сцены и случайно нажала на курок.
Метко отстреленный Шпак упал со стула.
***
Много солдат отслужило срочную службу с тех пор, но еще не прошло и дня, чтобы горячие сталеварки не помянули за обедом трогательную историю о том, как красавица Марфа отстрелила полковнику Шпаку причинное место. Впоследствии Марфу долго допрашивали сотрудники спецслужб, но так и не добились вразумительного объяснения этой диверсии. Переубедить женщину в том, что "холостые патроны не стреляют" было невозможно. Мужественную сталеварку пришлось уволить, но тем же вечером, по случайному совпадению, в контору директора заявилась питерская братва и отобрала за долги завод и картину в человеческий рост "Сеятель", написанную еще родным дедом директора О. Бендером-Задунайским.
Эпилог
Ярко светило солнце, пыльная проселочная дорога вела в манящую голубую даль. Привалившись спинами к заколоченным воротам сталелитейного завода, стояли трое: Зураб Соломонович, Семен Семенович и Кондратий Пупырышкин.
- А счастлив ли ты, Зураб? - спросил Шпак, похлопывая товарища по коленке.
- О, да, - ответил бывший директор с безмятежной улыбкой на лице. - Наконец-то я избавился от тяжкого бремени долгов... и теперь могу вздохнуть свободно и заняться любимым делом - благотворительностью...
- Цигель! Цигель! Ай-лю-лю! - закричал подвернувшийся под руку ребенок.
Цигель нежно погладил мальчика по голове.
- Беги, милый. Бог подаст.
Шпак достал из кармана мятую сигаретную пачку и выбросил ее в урну.
- И я счастлив, что освободился от изнурительной сексуальной привязанности к допросам сталеварок, - мечтательно произнес Шпак. - Да, вовремя та молодуха подвернулась... Как ее?
- Марфа, - подсказал Кондратий Пупыршкин. - Кстати, сегодня она замуж выходит за официанта Моню Залепухина. Скоро они отправятся в свадебное путешествие на велосипеде.
- Совет им да любовь! - радостно воскликнул Семен Семенович. - Она ведь спасла меня тем выстрелом метким. Душу мою спасла. - Шпак смахнул слезу умиления розовым платочком.
Мимо, пугая кур и детей, пронеслись на велосипеде счастливые молодожены, невеста щелкала семечки, сидя на багажнике. Трое мужчин помахали им руками, улыбнулись и обнялись по-дружески. В клубах пыли громыхали консервные банки и брехали собаки.
Ну а картину ту, говорят, подарили Президенту.
© Copyright: Даймара Соня, 2009