Вот уже пять дней не стихают бои. Вот уже пять дней я не смыкал глаз. Вот уже пять дней я теряю своих товарищей.
Первые двое суток я продержался на стрессе и сигаретах, а потом началось…
На утро третьих суток мои глаза и разум перестали быть единым целым. Глаза закрывались, а разум все время говорил «спать», но какая-то непреодолимая сила внутри меня заставляла смотреть на горизонт. В те моменты, когда я, стоя в окопе по колено в грязи, целился в прицел винтовки, силуэты противника сменялись виденьями, то это была мама, поющая песенку, чтобы я скорее уснул, то это была жена, молчаливо махающая мне рукой, то это были просто облака. Несколько раз я поймал себя на мысли, что забываюсь на столько, что начинаю стрелять, не целясь с упертым куда-то вдаль взглядом. Потом я перестал себя на этом ловить.
Моих товарищей с каждым днем становиться все меньше и меньше.
Когда пришел приказ о защите рубежа границы, нас было много – две или три тысячи, наши войска раскинулись на несколько километров, где мы должны были сдерживать натиск врага. Не отступая ни на шаг. Учитывая, что против нас была брошена целая армия, командиры отдельных частей нашей дивизии распорядились о выдаче каждому солдату сухого пойка с запасом на три дня, на расстоянии десяти метров от каждого находились дополнительные боеприпасы. Мы были готов дать отпор. Мы были настроены на победу. Мы шутили и смеялись. Мы ждали.
Я постоянно смотрел на горизонт поля, которое растянулось перед нами. Несколько деревьев, сбившись в небольшие стайки произрастали на поле. За полем стоял лес, но он был дальше моего взгляда. Я ждал. Я хотел увидеть врага первым, чтобы всех предупредить, чтобы крикнуть «наступают», или как на флоте «тофьс», после этого весь мой батальон начнет заряжать винтовки и автоматы, поправлять пулеметные ленты, раскладывать гранаты. Но враг не шел, а я все смотрел и смотрел, хотя для этого специально и выставлялись дозоры, я все равно смотрел на горизонт, хотя теперь понимаю, что надо было поспать, набраться сил, так как потом у меня такой возможности не было.
В полудреме я услышал «всем, внимание, приготовиться». Я открыл глаза и увидел, что все кругом напряженно смотрят на горизонт. Я встал с земли окопа, стряхнул песок, положил перед собой винтовку и посмотрел на горизонт.
От двадцати до тридцати небольших стаек противника двигались в нашу сторону. Никто не стрелял. Все ждали, когда расстояние сократиться до тех пор, пока выстрелы смогут достичь цели. У нас оставалось примерно десять минут. Стайки сливались и превращались в полчища. Спустя несколько минут, темная масса людей захватила весь горизонт. Еще через несколько минут, я услышал свистки наших командиров и это было сигналом к выполнению команды «огонь».
Я не торопился, уверено прицеливаясь, нажимал на курок винтовки. Не чувствуя страха я выпустил несколько сотен патронов. Я стрелял и стрелял, а они все наступали и наступали. Руки устали держать винтовку, глаза слезились от дыма, ноги не выдерживали напряжения, день сменился ночью.
В нескольких десятков метров позади нашего окопа расположились артиллерийские расчеты. С наступлением темноты они начали освещать поле, выстрелами световых снарядов в воздух, периодически, проводилась стрельба из орудий по отдельным частям поля, где шло наступление.
От постоянного обстрела, как с нашей стороны, так и со стороны противника, я начала глохнуть. Еще через несколько часов я перестал слышать команды командира и выкрики своих товарищей, все слилось в один сплошной гул. Когда у меня кончались патроны, подбегал к ящикам с боеприпасами и пополнял патронташ. На исходе третьих суток образовалась пауза в наступлении. Но ни один из наших командиров не разрешал нам расслабиться, перекусить или вздремнуть. Я огляделся по сторонам и в туманной дымке рассвета увидел, что большая часть отряда мертва.
По направлению ко мне с правой стороны шел мой командир. Его шаги не были такими уверенными как три дня назад. Его китель был покрыт грязью и пылью, его лицо было измазано копотью, сухие губы были напряжены. Он сжимал свои скулы, когда проходил мимо трупов, которые еще два дня назад были его личным составом.
Он подошел ко мне и остановился.
- Живой, - медленно произнес он, глядя мне в глаза.
Я лишь кивнул в ответ, он повторил «Живой!».
- Живой, товарищ командир, - ответил я.
- Живой, - как заклинание произнес он, мне показалось, что в его правом глазу сверкнула слеза, - держись, парень, - он хлопнул меня по плечу и пошел дальше.
Мне так хотелось услышать от него «скоро все закончиться», но он этого не сказал. Я опустился на землю и закурил.
Затягиваясь долго и жадно, я медленно выпускал дым через ноздри. Откинув голову, я начал засыпать. Во тьме закрытых глаз я видел лишь цветные круги, потом настала полная темень. Казалось, что я падаю в пропасть, но при этом я не чувствовал страха, я падал очень плавно, ветер дул мне в лицо. Через некоторое время такого падения, я увидел внизу листву. Такую желтую листву, которая постоянно лежит в парках и скверах моего города осенью. Но почему-то я не чувствовал запаха, этой прожженной осенью листвы. На губах я почувствовал вкус земли, облизав их, я открыл глаза и увидел, что лежу лицом на земле. Перевернувшись на спину, я отряхнул лицо от песка. Сняв с пояса фляжку, я открутил крышку и сделал глоток воды. Холодная жидкость начала растекаться по сосудам.
Я не знал, что мне делать, то ли сидеть в окопе и ждать нового наступления, то ли бежать в штабную землянку и справиться там о дальнейших указаниях, то ли пройтись по окопам в поисках живых товарищей. Я так и не решил, что мне надо сделать. Некоторое время я так и сидел на сырой земле окопа. Полная абстракция, я перестал понимать, что происходит. Один и тот же вопрос начал мелькать «что дальше?».
Как и любой на этой земле я считал, что со мной ничего плохого произойти не может – я не смогу заболеть смертельной болезнью, на мою голову никогда не упадет кирпич, меня никогда не побьют до смерти, я буду жить вечно, у меня будут прекрасные дети, мои родители проживут очень долго, мои друзья всегда будут здоровы и счастливы, но в тот самый момент, когда я не знал ответа на, казалось бы, простой вопрос «что дальше», я понял, что ничем не лучше других, и моя жизнь может запросто оборваться в этом земляном окопе на краю земли, мое тело никогда не опознают близкие и на мою могилу не придут мои не рожденные сыновья, моя жена никогда не будет плакать около гранита, на котором изображена моя самая лучшая фотография, я останусь навсегда лежать в этой холодной и сырой земле.
Вдалеке послышались раскаты взрывов, за спиной раздались звуки ломающихся деревьев. Нехотя, приподнявшись, я оглянулся назад. Из находившегося за моей спиной леса двигали танки. В голове почему-то зазвучал «Полет валькирий». Несколько тяжелых машин двигалось прямо на меня. Резко пригнувшись, я упал на землю окопа. Громадные монстры перепрыгивали через меня и двигались в сторону противника. Когда гул двигателей начал отдаляться я приподнялся. Равнина передо мной покрылась занавесой пыли. Впереди началась новая волна боя.
Справа по копу навстречу мне бежал солдат. Задыхаясь, он произносил одно и тоже слово, - Наши!
Я смотрел на него и не понимал, о чем он кричит. Остановился около меня, упал спиной на стенку окопа, закрыл глаза, глубоко вдохнул, посмотрел на меня и улыбнулся, такой детской мальчишеской улыбкой, а потом сказал:
- Брат, наши! - увидев мой вопрос в глазах, он повторил, - Наши, танки – наши! - и засмеялся.