Чёрная молния

      


    Идеальных людей не бывает – это знают все. Но вот наш однокурсник Лёня Сахновский, похоже, об этом не знал, потому что был невероятно, потрясающе, головокружительно близок к идеалу.
    Во-первых, он был очень красивый: смелые карие глаза, буйные чёрные кудри, стройный, спортивный. Но главное – он был ещё к тому же невероятно обаятелен: всегда улыбчивый, оживлённый…
   Умный. Учился отлично, был ленинским стипендиатом. В институте обязательными были два иностранных языка. Сахновский учил три – основной у него был немецкий, второй – английский, а третий – испанский, который на их переводческом факультете вообще не преподавался, так что экзамены по нему он сдавал с нашей группой.
   При этом он занимался ещё и общественной работой – постоянно что-то организовывал,    причём не по плану, а для души – например, дискотеку, посвящённую Испании(!).
У него была железная сила воли – сомневаюсь, что он всегда ловил кайф от своих ежедневных пробежек утром и вечером по набережной, – но он никогда их не пропускал, бегал даже в самую отвратную погоду, из всего нашего громадного девятиэтажного общежития – один.
   Он был так всесторонне хорош и замечателен, что это даже немного зашкаливало и вызывало у сокурсников странную реакцию – смесь восхищения с иронией: «Ну, где уж нам до Лёни!»
   На одном из институтских смотров художественной самодеятельности Сахновский исполнял с симпатичной девочкой Милой, дочерью кого-то из преподавателей, латиноамериканский танец «ча-ча-ча». Они были в чёрных с блёстками костюмах – оба темпераментные, лёгкие, пластичные. Оторвать от них взгляд было просто невозможно – особенно, конечно, от Сахновского.
   В тот вечер в общаге какая-то крайне непосредственная особа, вроде бы Светка Белякова, зашла к нам в комнату с совершенно не свойственным ей задумчивым видом. Мы, конечно, поинтересовались её здоровьем и самочувствием, на что она ответила:
   -Мне сейчас Сахновский на лестнице встретился.
   Все заржали и наперебой стали строить домыслы, чем эта встреча могла закончиться.
   -Нет, – сказала Светка по-прежнему задумчиво. – Мы с ним только поздоровались, и он дальше пронёсся по лестнице, как… – она помолчала, подбирая сравнение, и, наконец, выдала: – … как чёрная молния!
   Мы все отпали. Возвышенно-романтический стиль речи был для нашей компании совсем не характерен, тем более, для такой в общем-то простой и практичной особы, как Света Белякова.
  -Как что пронёсся? – изумлённо переспросил имеющий тайные виды на Светку Витя.
  -Как чёрная молния, – без запинки повторила она.
  С того времени в речи Вити часто повторялась выразительная присказка, над которой все всегда угорали:
  -Ну, конечно! Сахновский-то как чёрная молния, а я – как не пойми что!..


  На четвёртом курсе Сахновский как-то очень неожиданно для всех женился на пятикурснице Лене. Они встретились в Клубе любителей литературы и искусства, был у нас такой в институте, мы там по праздникам собирались с отдельными преподавателями-энтузиастами, концерты какие-то проводили на иностранных языках, играли во что-то, плясали… Лена, с нашей точки зрения, была во всех отношениях обыкновенной – особенно по сравнению с Лёней. Ходили слухи, что до неё Сахновский вообще на лиц женского пола внимания не обращал. А тут Лена нарядилась в чёрное вечернее платье до пят, ну, он и обратил… Через год у них родился сын Даниэль, названный, как утверждали институтские юмористы, в честь президента революционной Никарагуа.
  После окончания института Сахновский, по непроверенным сведениям, работал переводчиком на Кубе, потом – вроде бы ещё в каком-то дальнем зарубежье.


  За двадцать с лишним лет после выпуска жизнь разбросала моих однокурсников по всему свету. С некоторыми из них я начала общаться по электронной почте. Однажды мне пришло письмо из Канады от давнего друга Валеры. Новостей там было много, и одна из них повергла меня в шок. «Год назад я узнал, что Лёнька погиб в автокатастрофе в Испании…»

  Я долго отходила от этой новости. Не укладывалось в голове – почему именно он? Самый яркий, самый способный, самый… Почему именно – в Испании?..
Вспомнилось, как перед этой дискотекой, которую он готовил, Сахновский заходил ко мне с антологией испанской поэзии, советовался, какое стихотворение лучше выбрать, чтобы там прочитать. То, которое он выбрал, но до конца не перевёл, оказалось с какими-то религиозными мотивами. Я ему об этом сказала, он отреагировал, как обычно, очень непосредственно: «Да?.. А я так обрадовался, когда это стихотворение нашёл!»
Короче, нашли ему другое, оно до сих пор у меня где-то лежит, написанное Лёнькиной рукой на библиотечной карточке, сонет какой-то, «El Soneto».
  А на дискотеке этой он так что-то волновался, в принципе-то он всегда был такой уверенный, а тут – весь на нервах, то ли расчёску потерял, а ему срочно причесаться потребовалось, то ли ещё что-то у него там не клеилось, но он там носился – я в первый раз его таким видела.
  Впрочем, прошло всё, как всегда, отлично…
  Ещё один раз он с Прохоровым, другом своим, тоже зашёл к нам по делу какому-то, а мы как раз чей-то день рождения отмечали. Народу полная комната, они такие: «Ну, мы тогда в другой раз…» Но мы их не выпустили, налили им рислинга и вручили по домашнему пирожку в качестве закуси. Посидели, похохмили…
  Страшная всё-таки штука – Судьба. Кто знает, не учил бы он этот испанский, необязательный третий язык, может, всё по-другому сложилось бы?..

  Валера прислал несколько фотографий с Сахновским. Вот они в лесу – в Тюрингии, куда их посылали на полгода от института. Сажают ёлки. Погода в тот день была, по выражению Валеры, «премерзопакостнейшая»: холод, дождь и ветер. По виду Сахновского об этом не догадаешься – стоит с непокрытой головой, спокойный, вполне довольный жизнью…
  На фоне деревенского забора – видимо, на «картошке». Весёлая компания.
  На природе – в спортивном лагере… Втроём сидят в беседке, в руках – стаканы с чем-то прозрачным. Неужели почти идеальный Лёня пил водку?.. Надо бы спросить у Валеры.
  На военных сборах. Орлы! Явно победят кого угодно… Опять все весёлые, счастливые, хотя уж там-то чего радоваться?..
  Попросила Валеру вспомнить что-нибудь о Сахновском. Вот что он мне прислал.
«Это был человек-вихрь. Он хотел увидеть мир, он хотел романтики. Меня поражала его независимость и целеустремлённость. Он ценил время. В любом стройотряде, когда была проволочка со стройматериалом, он доставал книжку или самоучитель испанского и читал, в то время как другие травили анекдоты и резались в карты».

  «Лёнька не курил. Но иногда баловался. Причём выглядело это, конечно же, неумело. Водку он, как и все мы, пил. Но у него не было на это времени. Этим-то он и отличался от других. У него были танцы, спорт, занятия и испанский язык, который он грыз со второго курса. Всё было расписано по часам».

  «Он как-то в порыве откровенности рассказывал мне про свою первую любовь. Девочка эта была его одноклассницей. Я её мельком видел, когда был у Лёньки в гостях. Симпатичная, светленькая такая. В школе между ними ничего не было. Просто нравились друг другу. А вот каникулы в институте их сблизили немного. Летом после второго курса общались не то на её, не то на его даче на Волге под Ярославлем.
  Из его рассказа – кувыркались ...  потом пили парное молоко, балуясь, обливая им друг друга… Всё происходило неумело, но романтично. Рассказывал он мне об этом с сияющими от восторга глазами».

  «После третьего курса мы поехали в Ялту. Сняли комнату у женщины по имени тётя Паша. Много ходили по горам, плавали. Ездили на попутных в Судак, известный своей крепостью и близлежащим Новым светом с песчаными пляжами в тихих гаванях. До омерзения классно!      Однажды Лёнька порезал ногу и пытался продезинфицировать её зелёнкой. Без инцидентов у него не обходилось. Вот и здесь зелёнка пролилась, оставив свой автограф на долгие годы. Лёнька не расстраивался по пустякам. Прикрыв пятно ковриком, он забыл о нанесённом ущербе в т.Пашином доме. Лет через пять после этого мы с женой отправились на юг и сняли квартиру в том же т.Пашином доме. Она узнала меня и припомнила мне пятно, которое до сих пор было ещё на месте».

  Может быть, это пятно от пролитой им когда-то зелёнки цело и сейчас…

  Иногда в голове у меня звучит та музыка, под которую Сахновский танцевал на институтском смотре, и слова на испанском: «Ча-ча-ча, сеньор?» – «Си, пор фавор». И мучительный вопрос, на который мне вряд ли кто-нибудь когда-нибудь ответит.
Почему?..