Светлой памяти Кости Сарапаева, записавшего эту лекцию.
Прошлый раз мы обсуждали с вами очень интересную тему – протестантизм, т.е. то, что по-другому называется Реформацией (см. лекцию "Лютер"). И я обещал в завершение этой темы рассказать вам о кальвинизме. В принципе, я уже хотел скорее перейти к Контрреформации, но все же скажу несколько слов о Кальвине. Реформация, как всякое «движение масс», развивалась стихийно, было несколько деятелей Реформации. Реформация в Германии – это Лютер, Реформация во Франции и Швейцарии – это Кальвин и Цвингли, Реформация в Англии – это Кранмер и др. В каждой стране были какие-то особенности этого процесса. Жан Кальвин – это один из крупнейших идеологов Реформации, его идеи до сих пор живут (см. напр. Карл Барт. «Богословие Жана Кальвина»). Собственно, основная идея Кальвина, выделяющая его из прочих идеологов Реформации, – это идея предопределения. Очень важная идея. Что значит предопределение? Вы знаете, что в Средние века, особенно в западном богословии, большое внимание уделялось проблеме Божественного знания. Вот Фома Аквинский об этом писал (вопрос 14 из I части «Суммы теологии»). Что знает Бог и как Он знает? Вопрос называется «De scientia Dei» («О знании Божием»). И вот пятый подраздел этого вопроса звучит так: «Знает ли Бог что-нибудь, кроме Себя?». Этот подраздел начинается со слов: "Videtur, quod Deus non cognoscat alia a se" («Кажется, что Бог не знает ничего, кроме Себя»). До этого в четырех подразделах Фома Аквинский доказывает, что Бог Себя сознает, ибо Он – Личность, обладающая разумом и волей и, следовательно, самосознанием. Он знает, что Он Бог. Вот боги индийские – они, может быть, и не знают, что они боги, а наш Бог – Он знает, что Он Бог. Но возникает вопрос, знает ли Он нас: существуем ли мы, что мы делаем, с чего мы начали, чем мы закончим? Фома Аквинский утверждает, что Он и нас знает, что Бог знает Свое творение; прежде чем сотворить его, Он уже его знал. Сама по себе мысль правильная. А как же иначе? Ведь Бог всеведущ. Как же Он может не знать о нас? Например, что мы сейчас проводим занятие. Правильно? И даже знает, что из этого выйдет: все ли закончат колледж. Мы этого не знаем, а Бог знает. Ну а если дальше продолжить, то, значит, Бог знает, когда мы умрем? Так? Т.е. знает наш смертный час, чем мы закончим, как закончится наша земная жизнь. Ну а давайте еще дальше рассуждать. Бог знает и нашу загробную участь, попадем ли мы в рай, или в ад. Бог знает все. Но если Бог уже знает про нас все, то зачем мы живем? Какой смысл имеет наша жизнь, если все уже известно? Это вопрос вопросов для любого мыслящего христианина, т.е. для христианина, который понимает, Кому он молится. Т.е. христианин должен понимать, что он не молится равному себе; как мы просим, например, у начальства квартиру или прибавку к зарплате. Т.е. мы понимаем, что начальство может дать или не дать, но мы понимаем также, что начальство не знает, что из этой прибавки к зарплате выйдет, как мы будем ее использовать и т.д. Если наша молитва напоминает молитву язычника к своему идолу, которого, если тот хорошо все устроит, он мажет рыбьим жиром (как китайцы поступали со своими кумирами), а если плохо – то побьет его… если у нас такая, языческая по сути, вера, то для нас нет проблем предопределения и знания Божьего. Но если мы молимся Богу Творцу, то, естественно, перед нами встает вопрос: а Он ведь знает уже, что нам нужно. И знает нашу дальнейшую участь. Т.е. мы уже предопределены. И когда Кальвин говорит, что некоторые люди предопределены к спасению, а некоторые – к погибели, он не говорит ничего противоречащего здравому смыслу и христианскому пониманию Бога. Т.е. Бог действительно знает нашу участь. Но здесь тонкость. Есть предузнание и есть предопределение. Бог знает, что с нами будет, но Он не лишил нас свободы воли, и поэтому, хотя Он и знает, что с нами будет, но все же мы сами себе заслуживаем то, что мы получим. Т.е. Бог дает нам шанс спастись, но при этом знает, воспользуемся ли мы этим шансом или нет. Это знание Божие никак нас не детерминирует, никак нас не принуждает к тому или иному исходу нашей жизни. Это очень сложно понять. Если бы все было здесь просто, то, наверное, и сам Кальвин бы разобрался; но в том-то все и дело, что разобраться не так-то просто. Кальвинисты и сейчас существуют. Это не мертвая, но живая идея – кальвинистская. Кальвина изучают в семинариях. О Кальвине пишут научные труды, тот же Карл Барт писал, о котором мы уже упоминали. И поэтому важно не упростить, не тривиализировать Кальвина и его идеи. А иначе получится, что миллионы христиан во всем мире верят в какую-то глупость, а мы, умные, уже разобрались во всем и посмеиваемся над ними. Не надо так все упрощать. Трудно представить себе, как может так быть, что Бог знает нашу участь и при этом мы сами ее выбрали. Но если задуматься, то что в этом такого непонятного? Я знаю, что Наташа пришла на лекцию. Я ее вижу. Оттого что я знаю, что она пришла, умаляется ли ее заслуга? Допустим теперь, что у меня было предвидение, что Наташа придет на лекцию. Умалило бы это ее свободу? Ведь она не знала бы о том, что у меня есть такое предвидение, и я ей об этом не сказал бы. Так и знание Бога о наших поступках не лишает их присущего им свободного характера. Знание есть знание, а действие есть действие. Знание Бога о нашем поступке не означает одобрения нашего поступка. Бог дает нам свободу, попускает нам поступать так или иначе, но если мы поступаем дурно, злоупотребляем этой свободой, Бог не отнимает саму свободу, но отнимает одобрение: дает, не благословляя. Как в притче о блудном сыне: отец дал сыну причитающуюся ему часть имения, но все равно расстроился, что сын уходит. Можно сказать, дал, не благословляя. И, конечно, предвидел, что толку от этого не будет и сын промотает имение. Но и запретить нельзя. Такова католическая точка зрения. Кальвин пошел дальше. Он, как и Лютер, считал, что мы не можем заслужить своего спасения, что наши добрые дела, аскетические подвиги и т.п. сами по себе не имеют никакой ценности. И католики тоже так считают, что сами по себе наши добрые дела ничего не стоят, но католики считают при этом, что Бог хочет, чтобы мы совершали эти добрые дела и дает нам для этого Свою благодать в качестве помощи. И тогда наши добрые дела, совершенные с помощью благодати Божией, могут быть вменены нам в заслугу. Опять здесь тонкая грань. И Кальвин считает, что мы спасаемся по благодати (т.е. по милости) Божией; но, в отличие от католиков, Кальвин считает, что Бог лишил некоторых людей Своей благодатной помощи. А почему и из-за чего – это (по Кальвину) тайна. Бог кальвинистов страшен и непонятен. Кальвин ссылался (Institutio Christianae religionis, I, 17), вслед за Августином и Бонавентурой, на стих из послания ап. Павла к Римлянам: «Непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его» (Рим 11, 33).
Но зачем Бог предопределяет некоторых людей к погибели? По Кальвину получается, что Бог делает это даже без особых грехов этих людей, а просто чтобы явить на них Свою справедливость и вселить во всех (и, прежде всего, в избранных) спасительный страх. Но на деле здесь получается умаление Божественной справедливости, потому что раз Бог предопределил вас к погибели, то все – никуда не денетесь! И здесь получается отрицание свободы воли человека: человек не может изменить своим свободным решением: я хочу спастись! – Божественное предопределение о нем. Вообще, проблема свободы воли – это для протестантов камень преткновения. Если вы будете когда-нибудь беседовать с протестантами, то вопрос о свободе воли вызовет самые большие споры и самое большое недоумение.
А теперь о Контрреформации и Игнатии Лойоле. В какой-то момент казалось, что вот-вот все католики станут протестантами и Католическая Церковь просто развалится на части. Но этого не произошло. Реформация породила в Католической Церкви волю к сопротивлению. И здесь имели место события, которые связаны с историей мысли, с историей философии: это появление ордена иезуитов и созыв Тридентского собора. Я подробнее остановлюсь на ордене иезуитов. Примерно тогда же, когда и Лютер пережил свое «обращение», пережил обращение и испанский дворянин Иниго де Лойола, ныне известный как Игнатий Лойола. Годы его жизни: 1491-1556. Как видите, совпадают почти с годами жизни Лютера (1483-1546). Т.е. это два современника. Лично они не встречались (а с Кальвином Игнатий Лойола мог встречаться в Парижском университете, где они оба учились в одно и то же время); они были, с одной стороны, прямо противоположны, но с другой стороны – в чем-то и сходны (Шпенглер в «Закате Европы» перечисляет Кальвина и Игнатия Лойолу через запятую, и в той же фразе, где они оба перечисляются, упомянут и Лютер). По идеологии – прямо противоположны, а по характеру – может быть, и сходны. Дело в том, что Игнатий Лойола, как и Лютер, начал дело, не запланированное Церковью – это была «инициатива снизу». Не то, чтобы Церковь дала Игнатию Лойоле какое-то послушание: бросай, дескать, военную службу, становись монахом, создавай орден – и мы тебя поддержим: материально, морально… Нет! Церковь никак в данном случае не влияла на события и вообще не думала, что этот дворянин окажет ей бесценную услугу. Их было очень много, этих искателей приключений со шпагой в руке, вроде Атоса, Портоса и Арамиса, – их были сотни тысяч… и даже непонятно было, кому именно из них надо было дать задание, чтобы они исправили положение дел в Церкви. И что вообще значит дать задание человеку? Ну вот я, например, дам задание Валере: иди, реформируй Католическую Церковь. Ну и что из этого выйдет? Такие вещи не делаются по заданию, они делаются в силу некоего импульса, толкающего человека изнутри (вот вам и пассионарность по Л.Н. Гумилеву!). Инициатива идет снизу, от самого человека: он не может не действовать, как вот, например, Пушкин не мог не писать стихи:
«И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге:
Минута, и стихи свободно потекут…»
Не то, чтобы ему царь сказал: пиши стихи, прославляй отечество русское! Нет, это идет от души.
Вот так и у Игнатия Лойолы молитва. Душа его просилась молиться, и он почувствовал призыв… И если бы он исповедался кому-то в это время, то это его состояние (экзальтированное), наверное, насторожило бы его духовников: что это за такое внезапное обращение? И действительно, если взглянуть на жизнь Игнатия Лойолы с самого начала… Во-первых, он был тяжело ранен в одном из сражений с французами. И около года (с 1521 по 1522) вынужден был пролежать в постели и перенести несколько мучительных операций. Может быть, от физических страданий, может быть, от одиночества он стал интересоваться религией. Но все равно не совсем понятно: ведь много людей болеет, но не все становятся создателями новых монашеских орденов. Все-таки, наверное, это было призвание: и Бог попустил Игнатию Лойоле получить ранение, чтобы потом призвать его к особому служению. Когда Игнатий Лойола выздоровел, он дал обет, что отправится в Иерусалим. И он действительно отправился в Иерусалим, в Палестину, в паломничество по святым местам, потом вернулся в Испанию и стал проповедовать. Просто говорил от сердца, не имея ни сана, ни специального богословского образования. В общем – обычный мирянин. Все равно, как кто-нибудь из нас начнет проповедовать. Это, конечно, не разрешалось. Испанская инквизиция была очень недовольна его активностью. Особенно ее настораживало то, что его слушало много женщин и некоторые женщины падали в обморок во время его проповедей. В результате Игнатия Лойолу посадили в тюрьму. Стали выяснять: не еретик ли он? А при нем были написанные им «Духовные упражнения» – небольшая книжица, которая представляла собой необычное явление в истории католической духовности. Чем в то время обычно занимались католики мэйнстима: толковали Аристотеля, Петра Ломбардского, потом и Фому Аквинского начали толковать. И тут человек пишет практическое руководство на тему духовного совершенствования (конечно, на эту тему тоже когда-то писали: Толкование Бернарда Клервоского на "Песнь Песней", "Путеводитель души к Богу" Бонавентуры и др.). Так вот, когда инквизиторы, посадив Игнатия Лойолу в тюрьму, начали читать «Духовные упражнения», чтобы определить, есть ли там какая-нибудь ересь, они не обнаружили там ничего подозрительного. И Игнатия Лойолу выпустили через два месяца из тюрьмы, как говорится, «за отсутствием состава преступления». Но, выпустив его из тюрьмы и вернув ему изъятую у него рукопись «Духовных упражнений», запретили ему проповедовать. Почему? Потому что он не имел образования и священнического сана, что являлось в то время (да и сейчас тоже) необходимым условием для дозволения проповедовать. И ему посоветовали поступить в Саламанкский университет (а этот университет существует с 1227 года, и там во времена Игнатия Лойолы давали обычное схоластическое образование: изучали Аристотеля и т.п.). Короче, усадили Игнатия Лойолу за школьную скамью: а ему было уже 30 с лишним лет. А в то время поступали в университет и в 15 лет (Кальвин поступил в Парижский университет в 14 лет). Т.е. налицо был определенный возрастной разрыв, что создавало для Игнатия Лойолы некоторые психологические трудности. Потом он продолжил обучение в Парижском университете. А в те годы там учился и Кальвин (который был моложе Игнатия Лойолы на 18 лет) и уже веяло протестантизмом. В Париже Игнатий Лойола подружился с некоторыми студентами и организовал из них группу, которая сделалась ядром будущего монашеского ордена иезуитов. Их было семь человек, включая самого Игнатия. И одним прекрасным утром 15 августа 1534 года (в праздник Успения Богоматери) они взобрались на гору Монмартр, с которой открывается чудесный вид на Париж, и дали торжественное обещание совместно служить Богу и никогда не разлучаться (духовно). Точно так же спустя почти 300 лет Герцен и Огарев принесли клятву на Воробьевых горах.
Спустя 6 лет, в 1540 году, Папа Павел III официально утвердил создание нового ордена. Как это удивительно, если задуматься! Мирянин, бывший офицер – основал целый орден. Это было не запланировано. Это было дело Божие. Но пока узнали, что это дело Божие, прошло много времени. Может быть, на решение признать новый орден повлияло и то, что положение Католической Церкви в то время было настолько ужасным, что решили использовать все средства: в том числе и это средство. В 1534, когда Игнатий Лойола организует ядро будущего ордена, английский король Генрих VIII откололся от Папы вместе со всей Англией: еще одна страна была потеряна для Святейшего Престола. Во Франции тоже было неспокойно: ректор Парижского университета (того самого, где учился Игнатий Лойола) произнес в 1533 году крамольную речь и вынужден был бежать (говорили, что текст речи был написан юным Жаном Кальвином). Пожар Реформации разгорался.
Теперь дальше. Дальнейшая судьба ордена показывает, что он не сразу нашел свое место в Католической Церкви: слишком он был непохож на все остальные ордена. Много было противников, завистников. И даже закрывали его в 1773 году. А потом опять открыли, в 1814. Но это уже потом… А тогда необходимо было дерзновению протестантов (Лютер в письме к Папе Льву Х сравнивал себя с библейскими пророками и даже с Самим Спасителем) противопоставить иное дерзновение. И это дерзновение с католической стороны обеспечил орден иезуитов и создавший его Игнатий Лойола. И вот получилось: дерзновение на дерзновение. Но отметим, что при всем своем дерзновении Игнатий Лойола не противоречил воле Папы. Напротив, к трем монашеским обетам он прибавил четвертый обет: послушание Папе. Т.е. Игнатий Лойола специально хотел подчеркнуть, что он всегда с Папой, всегда с Церковью. И «Духовные упражнения» содержат т.н. «Правила», среди которых «Правила, как думать вместе с Церковью» (Regulae ad sentiendum cum Ecclesia – их всего 18). И 13-е из них гласит: Ut in omnibus veritatem assequamur [ne in ulla re erremus], debemus semper [fixum] tenere, ut album, quod ego video, credam esse nigrum, si Ecclesia Hierarchica ita illud [esse] definiat. (Чтобы во всем следовать истине и не ошибаться ни в чем, мы должны всегда твердо придерживаться того, что белое, которое я вижу, буду считать черным, если иерархическая Церковь так это определит). Сравни фразу из письма большевика Пятакова: "Я слышал следующего вида рассуждения: она (партия) может жестоко ошибаться, например, считать черным то, что в действительности явно и бесспорно белое... Всем, кто подсовывает мне этот пример, я скажу: да, я буду считать черным то, что считал и что могло казаться белым, так как для меня нет жизни вне партии, вне согласия с ней."
Кажется абсурдом? Но это не абсурд, а тоже дерзновение своего рода. Дерзновение: не бояться себя ломать. Потому что люди годами живут с какими-то нелепыми убеждениями и предрассудками; их ломают в других местах: в школе, в институте. И без такой ломки ничего не получится. Если что-то действительно белое, то Церковь это рано или поздно признает белым, если она действительно водима Духом Святым. А если она не водима Духом Святым, то какая же она Церковь? Здесь идея такая: если Церковь от Бога, а Бог источник всякой истины, то Он не может позволить Церкви впасть в заблуждение. Но Бог вполне может позволить впасть в заблуждение отдельному человеку. Т.е. недоверие к себе – и доверие к Богу. Если бы я руководствовался этим правилом, я был бы более открыт к тому, чтобы слушать других людей (а не себя только) и тем более – Церковь. Т.е. здесь принцип – недоверие к себе. Ибо если человек полон своими идеями и у него уже все расписано: вот здесь черное, вот здесь белое, здесь серое, здесь коричневое, то когда к нему приходят и говорят: вот здесь у Вас не то, оттенок другой, – он возмущается и говорит: «Да что Вы! Это чушь собачья, то, что Вы говорите, Вы просто сумасшедший, я Вас даже слушать не хочу». И такая реакция – признак того, что человек пребывает в ослеплении.
Поэтому я считаю, что есть смысл заранее подписаться под этим правилом (хоть оно и под номером 13): "Да, Церкви открывается некая истина, которая, может быть, мне не открыта". И хотя наш славянофил Хомяков не любил иезуитов, но с этим утверждением, а именно, что истина открывается Церкви, т.е. совокупности людей, а не отдельному человеку, он бы согласился. Хотя, конечно, под Церковью Хомяков понимал народ Божий, т.е. всех верующих: живых, и усопших, и тех, кто еще не родился, объединенных благодатью Святого Духа, а Игнатий Лойола говорит о воинствующей, «иерархической» Церкви. Иными словами, истину нельзя познать в одиночку. Слишком слаб человек, слишком он несовершенен, слишком много у него предрассудков – с детства, от юности и т.п. Слишком ограничен и немощен у него, наконец, разум, чтобы он мог самостоятельно судить о каких-то сложных вещах (божественных и т.п.). И поэтому, хотя это правило и звучит несколько странно, но в нем все же есть резон.
И вот прошло уже почти 500 лет, как Игнатий Лойола написал эту книгу – «Духовные упражнения» – а она до сих пор не утратила своей актуальности.
Last time, we discussed with you a very interesting topic - Protestantism, i. e. what is called the Reformation. And I promised to tell you about Calvinism at the end of this topic. In principle, I already wanted to go over to the Counter-Reformation, but I will say a few words about Calvin. The Reformation, like any "mass movement", developed spontaneously, there were several figures of the Reformation. The Reformation in Germany is associated with Luther, the Reformation in France and Switzerland with Calvin and Zwingli, the Reformation in England with Cranmer and Henry VIII, etc. In every country there were some peculiar features of this process. Jean Calvin is one of the greatest ideologists of the Reformation, his ideas still live (see e.g. Karl Barth, The Theology of Jean Calvin). Actually, the main idea of Calvin, which distinguishes him from other ideologists of the Reformation, is the idea of predestination. A very important idea. What does predestination mean? You know that in the Middle Ages, especially in Western theology, much attention was paid to the problem of Divine knowledge. Here Thomas Aquinas wrote about this (question 14 of the first part of "The Sum of Theology"). What does God know and how He knows? The question is called "De scientia Dei" ("On the knowledge of God"). And the fifth article of this question is: "Does God know anything except Himself?" This article begins with the words: "Videtur, quod Deus non cognoscat alia a se" ("It seems that God knows nothing but Himself"). Prior to this, in four subsections Thomas Aquinas proves that God Himself is conscious, for He is a Person who has the mind and will and, consequently, self-consciousness. He knows that He is God. Here are the gods of India - they, maybe, do not know that they are gods, and our God - He knows that He is God. But the question arises whether he knows us: do we exist, what do we do, where did we start, where shall we finish? Thomas Aquinas claims that He also knows that God knows His creation; before he created it, He already knew it. In itself, the idea is correct. How else? God is omniscient. How can He not know about us? For example, that we are now having a lecture. Correctly? And he even knows what will come of this: will everyone finish the College? We do not know this, but God knows. Well, if we continue further, then, does God know when we die? He knows our mortal hour, how we end, how our earthly life will end. Well, let's continue to reason further. God knows our afterlife, whether we will go to heaven, or to hell. God knows everything. But if God already knows everything about us, then why do we live? What does our life mean if everything is already known? It is a question of questions for any thinking Christian, i.e. for a Christian who understands whom he is praying to. A Christian should understand that he does not pray to his peers; as we ask, for example, the head of the department for an increase in salary. We understand that our boss will or will not give what we ask, but we also understand that our boss does not know what will come out of this increase in salary, how we will use it, etc. If our prayer is like a pagan prayer to his idol, which, if all is well, he smears with fish oil (as the Chinese did with their idols), and if all goes badly, beats him ... if we have such a pagan belief, then for us there is no problem of predestination and foreknowledge of God. But if we pray to God the Creator, then naturally we have the question: if He already knows what we need, does He need our prayers? And He knows our future fate. We are already predetermined. And when Calvin says that some people are predestined to salvation, and some to eternal damnation, he does not say anything that contradicts common sense and Christian understanding of God. God really knows our fate. But here is the subtlety. There is a foreknowledge and a predestination. God knows what will happen to us, but He did not deprive us of our free will, and therefore, although He knows what will happen to us, yet we ourselves deserve what we receive. God gives us a chance to escape, but he knows whether we will use this chance or not. This knowledge of God does not determine us in any way, it does not force us to this or that outcome of our life. It's very difficult to understand. If everything were simple here, then probably Calvin himself would figure it out; but that's the whole point, that it is not so easy to understand. Calvinists still exist. This is not a dead, but a living idea - the Calvinistic idea. Calvin is studied in seminaries. About Calvin they write scientific works, the same Karl Barth, whom we already mentioned. And so it is important not to simplify, not to trivialize Calvin and his ideas. Otherwise, it turns out that millions of Christians around the world believe in some kind of stupidity, and we, the smart ones, have already figured out everything and laugh at them. Do not simplify things like that. It's hard to imagine how it can be so, that God knows our fate and at the same time we ourselves have chosen it. But if you think about it, what is so incomprehensible about this? I know that Natasha came to the lecture. I can see it. Because I know that she came, is her merit evacuated? Suppose now that I had the foresight that Natasha would come to the lecture. Did that my foresight diminish her freedom? After all, she would not know that I had such a foresight, and I would not have told her about it. So the knowledge of God about our actions does not deprive them of their free character. Knowledge is knowledge, and action is action. God’s knowing of our actions does not mean the approval of them. God gives us freedom, lets us do things one way or another, but if we do wrong, abuse this freedom, God does not take away freedom, but takes away approval: he gives, but not blesses. As in the parable of the prodigal son: the father gave his son the part of the estate that was due to him, but he was still upset that his son was leaving. You can say, he gave, but he had withheld his blessing. And, of course, he foresaw that there would be no use to it and the son would waste his estate. But he did not forbid it.
This is the Catholic point of view. Calvin went on. He, like Luther, believed that we can’t merit our salvation by our good deeds, ascetic feats, etc. In themselves they have no value. And Catholics, too, think that our good deeds in themselves are worthless, but Catholics believe that God wants us to do these good deeds and give us His grace as a help. And then our good deeds, accomplished with the help of God's grace, can be imputed to us for merit. Again there is a fine line here. And Calvin believes that we are saved by grace of God. But, unlike the Catholics, Calvin believed that God had deprived some people of His grace. And Calvin referred (Institutio Christianae religionis, I, 17) on the verse from the Epistle of the Apostle Paul to the Romans: "O! the depths of the riches of the wisdom and knowledge of God! How unsearchable are his Judgments, and his ways past finding out! For who has known the mind of the Lord, or who has been his counsellor?" (Romans 11: 33-34). But why does God predestine some people to eternal damnation? According to Calvin, it turns out that God does this even without the special sins of these people, but simply to show His justice on them and to inspire in all (and, above all, in the chosen ones) a saving fear. But in fact, here it is the belittling of Divine justice, because once God predestinated you to perdition, then all - you can’t get away! And here we get a denial of the free will of man: man can’t change anything by his free decision: I want to be saved! - Divine predestination is unchangeable! In general, the problem of free will is a stumbling block for Protestants. If you ever talk with Protestants, then the question of free will cause the greatest controversy and the greatest perplexity.
In general, the Reformation gave birth in the Catholic Church a desire to resist, the will to resist. Because at some point it seemed that just about all Catholics would become Protestants and the Catholic Church would simply fall apart. But that did not happen. And here events took place that relate to the history of thought, to the history of philosophy: the appearance of the Jesuit order and the convocation of the Council of Trent. I will dwell on the Order of the Jesuits in more detail. A few years after Luther underwent his "conversion", the Spanish nobleman Inigo de Loyola, now known as Ignatius of Loyola was recovering from the bad wound received during the siege of Pamplona, the capital of the then independent Kingdom of Navarre. Years of his life: 1491-1556. As you can see, they coincide almost with the years of Luther's life (1483-1546). These are two contemporaries. Personally, they did not meet (and with Calvin Ignatius of Loyola could meet at the University of Paris, where they both studied at the same time); On the one hand, they are directly opposite, but on the other hand they are similar in some ways (Spengler in the "The Decline of the West" lists Calvin and Ignatius Loyola through a comma, and in the same phrase, where both of them are listed, is mentioned Luther also, and calls them “Christians of the great style”). In their ideology they were directly opposite, but in passionarity - maybe similar. The fact is that Ignatius of Loyola, like Luther, started an enterprise not planned by the Church - it was an "initiative from below." Not that the Church gave Ignatius of Loyola some task to fulfil: throw, say, military service, become a monk, create an order - and we will support you: materially, morally ... No! The Church in this case did not influence the events and did not think that this nobleman would render her an invaluable service. There were a lot of them, these adventurers with a sword in their hand, like Athos, Porthos and Aramis, there were hundreds of thousands of them ... and it was not even clear who of them had to be given the task to correct the situation in the Church. Also what generally means to give the task to a person? Well, I, for example, will give the assignment to Valera: go, reform the Catholic Church. Well, what will come of this? Such things are not done on assignment, they are made by some impulse pushing a person from within (that's the exact meaning of “passionarity” according to Lev Gumilev). The initiative comes from below, from the person himself: he can’t but act, as, for example, Pushkin could not help writing poetry:
"And the thoughts in my head are excited in courage,
And light rhymes come to meet them,
And my fingers ask for the pen, the pen for paper,
A minute, and verses flow freely… "
Not that the Czar said to him: write poetry, glorify the Russian homeland! No, it comes from the heart.
We can say that Ignatius of Loyola prayed because he could not help praying. His soul asked to pray, and he felt the call ... And if he confessed to someone at this time, then this his state (exalted, by all means), would have alerted his confessors: what is this sudden call? And indeed, if you look at the life of Ignatius of Loyola from the very beginning ... First, he was seriously wounded in one of the battles with the French. And about a year (from 1521 to 1522) was forced to lie in bed and suffer several agonizing operations. Perhaps, from physical suffering, perhaps, from loneliness, he became interested in religion. But all the same it is not absolutely clear: after all many people get wounded, but not all become the creators of new monastic orders. Still, probably, it was a call: and God let Ignatius of Loyola get wounded, in order to call him to a special service. When Ignatius of Loyola recovered, he vowed that he would go to Jerusalem. And he really went to Palestine, visited all the holy places, and then returned to Spain and began to preach. He simply spoke from the heart, having no jurisdiction and no special theological education. In general, an ordinary layman. It's like one of us starts preaching. This, of course, was not allowed. The Spanish Inquisition was very unhappy with his activity. Especially it was worried that many women of rank listened to him and some fainted during his sermons. As a result, Ignatius of Loyola was put into prison. They began to find out: is he a heretic? And with him was a manuscript of "Spiritual Exercises" - a small book, written by him, which proved to be an unusual phenomenon in the history of Catholic spirituality. It was very unusual that a lay person would write a practical guide on the topic of attaining spiritual perfection. But when the inquisitors, having imprisoned Ignatius of Loyola, began to read "Spiritual Exercises" to determine if there were any heretical ideas there, they did not find anything suspicious. And Ignatius of Loyola was released two months later from prison, as they say, "for lack of evidence". But, having released him from prison and having returned to him the manuscript of the “Spiritual Exercises”, they forbade him to preach. Why? Because he had no education and ecclesiastical rank, which was at that time (and now too) a prerequisite for a permission to preach. And he was advised to enroll in Salamanca University (and this university exists since 1227, and there in the time of Ignatius of Loyola gave the usual scholastic education: Aristotelian philosophy, etc.). In short, Ignatius of Loyola was seated on a school bench: he was already over 30 years old. At that time, they entered the university at much earlier age (Calvin entered the University of Paris at the age of 14). So there was a certain age gap, which created some psychological difficulties for Ignatius of Loyola. Then he continued his studies at the University of Paris. In Paris, Ignatius Loyola made friends with some students and organized a group of them, which became the core of the future monastic order of the Jesuits. There were seven of them, including Ignatius himself. And on one fine morning of August 15, 1534 (on the Feast of the Assumption), they climbed Mount Montmartre, which offers a wonderful view of Paris, and gave a solemn promise to serve God together and never be separated (spiritually). Similarly, almost 300 years later, Herzen and Ogarev swore an oath on the Sparrow Hills in Moscow.
Six years later, in 1540, Pope Paul III officially approved the creation of a new order. How amazing it is, if you think about it! A layman, a former officer, founded a religious order! It was not planned. This was the work of God. But until they learned that this is God's finger, it took a long time. Perhaps the decision to recognize the new order was also affected by the fact that the situation of the Catholic Church at that time was so terrible that they decided to use all means, including this means. In 1534, when Ignatius Loyola organizes the nucleus of the future order, the English King Henry VIII broke away from the Pope along with the whole of England: one more country was lost to the Holy See. In France, too, the situation was uneasy: the Rector of the University of Paris (the very one where Ignatius Loyola studied) delivered a seditious speech in 1533 and had to flee (they said that the text of the speech was written by young Jean Calvin). The fire of the Reformation flared up. The further fate of the Order shows that he did not immediately find his place in the Catholic Church. There were many opponents, envious people. And it was even dissolved in 1773 by the Pope Clemens XIV. And then it was restored again, in 1814. And in the XVI century it was necessary to hold the passionary assault of the Protestants (Luther, in a letter to Pope Leo X compared himself with the biblical prophets and even with the Savior himself), for which another kind of passionarism was needed. And this passionarism from the Catholic side was provided by the Jesuit Order created by Ignatius of Loyola. But we note that for all his passionarity, Ignatius Loyola did not contradict the Pope. On the contrary, to the three monastic vows he added a fourth vow: obedience to the Pope. Ignatius of Loyola specifically wanted to emphasize that he is always with the Pope, always with the Church. And "Spiritual exercises" contain "Rules how to think together with the Church" (Regulae ad sentiendum cum Ecclesia). And the thirteenth rule says: Ut in omnibus veritatem assequamur [ne in ulla re erremus], debemus semper [fixum] tenere, ut album, quod ego video, credam esse nigrum, si Ecclesia Hierarchica ita illud [esse] definiat. (In order to follow the truth in everything and not make mistakes in anything, we must always firmly adhere to the fact that white, which I see, will be considered black if the hierarchical Church so determines it). It seems absurd? But this is not absurd, but also a kind of daring. Daring: do not be afraid to break yourself. Because people live for years with some absurd beliefs and prejudices; they are being broken in other places: at school, at the institute. If something is really white, then the Church will sooner or later recognize it as white if it is really led by the Holy Spirit. And if she is not led by the Holy Spirit, then what kind of Church is she? Here the idea is this: if the Church is from God, and God is the source of all truth, then He can’t allow the Church to fall into error. But God may well allow an individual to be deluded. Here the principle is the distrust of oneself. For if a man is full of his ideas and everything is already written out: here is black, here is white, here is gray, here is brown, then when people come to him and say: here you are wrong, the shade is different - he gets furious and says: "Shut your dirty mouth! It's bullshit, what you say!" And such a reaction is a sign that a man is in delusion.
Therefore, I believe that it makes sense to subscribe to this rule in advance (even though it is under number 13): "Yes, the Church opens a certain truth, which, maybe, is not open to me." And although the representative of the Russian Slavophiles Alexey Khomyakov did not like the Jesuits, but with this statement, namely, that the truth is revealed to the Church, that is, the aggregate of people, and not to an individual person, he would have agreed. Although, of course, we should see the difference: the Church according to Khomyakov is the people of God, i.e. all believers: the living, and the dead, and those who are not yet born, united by the grace of the Holy Spirit, and Ignatius Loyola speaks of a militant, "hierarchical" Church. But the main idea is the same: the truth can’t be reached alone. Man is too weak, too imperfect, too much prejudiced from his childhood, so that he could judge independently of some complicated things (divine, etc.). And so, although this rule sounds somewhat strange, it still has a reason.
And now it's been almost 500 years since Ignatius Loyola wrote this book - Spiritual Exercises - and it has not lost its relevance.