Галя ещё маленькая девочка, ещё жив и даже не болеет её отец, семья по меркам того времени не особо большая, но и не маленькая – пять человек. Стол кухонный вытащили на середину, чтоб все могли сесть, а после ужина поставят к стене, чтоб не мешал передвигаться. Комнаты в хате всё-таки маловаты, но на тесноту никто не ропщет, если лучшего не видел, то возмущаться и не додумаешься.
Мать разлила по алюминиевым чашкам суп, варево очень горячее, и сам алюминий хорошо держит температуру, суп остывает медленно, а разделаться с ним Гале хочется побыстрей. Потому, что потом мамка даст кусочек вареной курицы! Такое бывает не часто, чтоб мать резала курицу, и принимать этот факт надо соответственно, как свалившуюся манну с небес.
Юрка тоже нервничает, нетерпеливыми движениями ложки студит наваристую жидкость, не потому, разумеется, чтобы получить в награду кусок причитавшейся ему курятины. А потому, что в клуб торопится. По поводу плохо остывающих чашек своё недовольство высказывал старший брат не раз. С психом, сетуя на то, что сорок лет советской власти,(!) а мать за столь огромный срок не смогла воспользоваться благами, что давала эта власть народу. И до сих пор не приобрела нормальных тарелок, в которых бы суп остывал намного быстрей.
Жидкое с горем пополам Галя выхлебала и терпеливо стала наблюдать, как мать семейства руками раздирает небольшую курочку и делит между домочадцами. Это курица называется – минорка, сорт такой, они несут много яиц, но сами маленькие, а значит мяса немного. Галя это знает, но что сделаешь, хоть минорка, а если б и такой не было?
Ножки матушка раздаёт мужчинам, тем, кто работает и семью кормит, а когда очередь подошла до Гали, мать заулыбалась и сказала: «А Галя шейку любит и крылышки, да, Галя?» И девочка, как под гипнозом смотрела мамке прямо в глаза, не смея возразить, что она вообще-то не против и ножки. Тоже начинала улыбаться и утвердительно кивала головой. Дочь как будто подыгрывала матери, как по сговору, понятному только им двоим. Довольствовалась тем, что ей дали. Галичка, да покапризничай же ты! Нет, дети свое место знали.
Уже потом, когда умер отец, а Юрка ушёл в армию, Галя поняла, чего была лишена ранее, уплетая сочную куриную ножку. И никакая шейка тягаться с этой частью тушки не могла, ну очень было вкусно!
Это, конечно, то, что запомнила сама девочка, которой казалось, что за столом её всегда обделяли, а мать утверждала обратное, что отец свой кусок мяса делил между Витей и Галей. Просто памяти свойственно ошибаться.
И в будущем Галя предпочитала, чтоб мать не делила птичью конечность на две части, а подавала целой, выражаясь детскими устами – двойной ляжкой! Волноваться, что ребёнок не справится с большим куском, оснований не было, по той причине, что мясо в доме было не частой радостью. Если учесть, что наша героиня очень любила его, то при случае скушать могла много.
Через время Галя лежит уже в постели, кровать напротив печки, девочке тепло, сыто и благостно, в хате ещё возятся перед сном родители, ходят взад вперёд братья, а Галя устремила взор черных глаз вверх и полностью ушла от реальности.
Там, на провисшем потолке, того и гляди, чтоб не обвалился, была своя жизнь, со своими персонажами, с которыми встречалась она каждый вечер, лишь только попадала в кровать. Это было что-то наподобие сегодняшней передачи «Спокойной ночи, малыши!». Но только сугубо для Гали и достаточно своеобразное.
Судя по корявым стенам хаты и по уродливому потолку, не трудно предположить, что строитель турлучной мазанки мастером был некудышним, но зато художником оказался на редкость искусным. Вот захочешь такого не нарисуешь, и кого там только не было, фигур там было множество и самой причудливой формы. Немного фантазии и потолок казалось, оживал и уводил маленькую хозяйку в мир неведомый, но натурально существующий на белом известковом пространстве.
Большой и грозный дядька был, вероятно, самым сильным и главным на кривом потолке! Даже медведь не казался таким страшным, зверушек виделось Гали, как в сказочном лесу. И среди них море человеческих лиц, они переплелись и мирно сосуществовали там вместе. Навеки застыв в одной неизменной позе с одними и теми же выражениями лиц или морд.
Высунул страшный дядька голову и замер, собака открыла пасть и тоже замерла навсегда. Галя обожала свой потолок, хоть не раз и стыдно было за него, перед гостями. Даже у Будяков не было ничего подобного, потому, что потолки были у них ровными.
Интерес к затейливому потолку потихоньку угасал, ребёнка явно клонило в сон, и хорошо – надо заснуть как можно скорей, пока не потушили свет. Галя очень боялась этого момента, когда свет выключат в комнате, а она ещё не спит.
И начиналось мучительное ожидание воров! Единственным спасением от них служило одеяло. Девочка укрывалась с головой, не взирая, зима это или лето, и, задыхаясь от нехватки воздуха под одеялом в полуобморочном состоянии, пыталась уснуть. Галичка, ну почему ты не сказала маме, что боишься воров? Она бы, наверняка, объяснила тебе, что вы настолько бедны, что ворам нечего у вас брать, и поэтому они навряд ли пришли бы к вам.
Кто такие были воры в Галином понятии? Это, несомненно, были страшные, злобные дядьки, которые приходят ночью, дёргают за дверь, которая к счастью на крючке. Но если дверь дёрнуть с силой, то появляется щель, в которую воры обязательно просунут нож и без труда откинут крючок и войдут в хату.
После того, как украдут всё, они непременно, перед тем как уйти должны всех убить! Поэтому девочка куталась в одеяло, надеясь на то, что бандиты не заметят её, если она будет укрыта с головой. Ей глубоко было наплевать, что заберут воришки, главное, чтоб не убили...
Воры Гале мерещились везде и повсюду. И Лёлька и Нинка, хоть какой Галя и не была врединой, ночевать её к себе звали с радостью. Подруга ломалась для приличия, мол, стесняюсь и всякое такое, а те ещё больше просят, Галя под конец сдаётся и идёт принимать крестные муки. То, что ночь пропала, знает точно, но обижать отказом девчат не хотела.
Вот, к примеру, у Чиликидиных хата днём никогда не закрывалась, у них даже замка не было, но на ночь крючок набрасывался строго. У Будяков всё с точностью наоборот – днём дом замыкали на внутренний замок, ночью, заходи и выноси всё вместе с хозяевами – ни крючка, ни замка!
Будячата возбуждённые, что Галька снизошла, пришла с ночёвкой, затевались игры и долгие разговоры уже непосредственно в кроватях. А потом наступала тишина, все засыпали, кроме Гали. Надо признать, что гостья с такой трусливой душонкой, честно старалась заснуть, но как можно спокойно спать, если дверь не заперта? Удивлялась Галя этим Будякам, ничего не боятся.
И среди сонного царства бодрствовала всю ночь она одна, как страж охраняла покой и жизни своих беспечных соседей. Главное во время закричать, поднять на ноги весь дом, в первую очередь дядьку Ваньку. Он здоровый, воры как увидят его, сразу забоятся и убегут! Она прислушивалась к каждому шороху, к малейшему скрипу, к чуть уловимому стуку, каждый звук сопровождался фантазийными домыслами.
Вот грабители пришли, открыли двери, уже слышны шаги по комнатам, только почему-то в детскую никак не войдут, вот тут Галя и поднимет тревогу! Истерзанный бессонной ночью ребёнок, едва дожидался рассвета. Видя, что всё тихо и спокойно, и воров след простыл, Галя перелазила через сестёр и рвала когти!
Однажды, уверовав на сто процентов, что воры действительно посетили жилище её подружек, она спешила домой со свежей новостью. «Мам, – сообщила Галя, только ступив на порог, – а у Будяков воры были!» Мари Трофимовна всплеснула руками: «Ой, а шо они у них взяли?» «Не знаю, мам, шо взяли, я не видела….» разочаровывала дочка мать. Но зато подробно начинала пересказывать, как эти мифические воры шумели, и как сама Галя не спала, чтоб, если что успеть разбудить всех. Мать понимающе кивала головой, мол, всё с тобой ясно, махала на Галю рукой, и теряла к разговору всякий интерес. Видя неверие матушки, не могла понять, почему мамка не верит ей, ведь Галя всё слышала и ничего не соврала?
ТРУДНОЕ ОТЧЕСТВО
Наступило 1 сентября, Галя знала, что сегодня, после обеда мамка поведёт её в школу! Но с утра мать посылает дочь к дяде Кузе - это отца родной брат. Так вот жена его, тётка Нинка попросила прийти понянчить внучку Ольгу, которая Гале приходится двоюродной племянницей.
Малолетняя тётка зовёт с собой Лельку, понятно, что без Лёльки никуда. Нянчить маленьких детей дело весьма неблагодарное, спасибо от этого ребёнка не дождёшься, зато нервов помотает, мало не покажется! Да в придачу, если ваш подопечный умеет ходить и за свою полуторагодовалую жизнь уже смог отметить разницу, когда тебя носят на руках, и когда спускают с этих рук, и предлагают пройти ножками. Ольга Галуцкая, не смотря на столь юный возраст, разобралась в этом неплохо и предпочитала первый вариант.
Маленькая родственница на редкость была упитанной и тяжёлой. Свинцовую Олечку поднять на руки тётушка не могла. Максимум, что могла сделать, это подхватить неподъёмное дитя на уровне подмышек, вокруг всего тельца сцепить руки на детской спинке, и чуть отрывая от земли, протащить несколько метров. А пятилетняя Лёлька, думается, и с места не могла сдвинуть этого тяжеловеса. Капризная, как все дети, Ольга не желала слушаться малолетних нянек и рвалась к бабушке. И вся благодарность. Но, тем не менее, они честно провозились с раскормленным ребёнком, пока Галю мать не позвала собираться в школу!
Нарядили Галю в сатиновую форму. Мамка успокаивала, видно не столько ученицу, сколько себя: «Ничего, на тот год купим тебе шерстяную форму!». Итак каждый год, лишь в четвёртом классе приобрела мать форменное платье из желанной шерсти. Какая разница, сатиновая или шерстяная? Галя видела различие только в названии, чем одна отличалась от другой, не представляла. Её больше волновал белый фартук или передник. Беленький, складочки мамка отгладила, что и говорить, с большим старанием.
Раньше всё Юрке наглаживала, когда тот в клуб собирался, а теперь и Галя в глаженном пойдёт. Электрических утюгов тогда ещё не было, возможно, в городе и были. Но для Мари Трофимовны глажка была трудоёмким делом. В железный утюг, что открывался сверху,крышка была зубчатая, как крокодилья пасть, накладывались угли из печки. Потом мать захлопывала эту пасть и начинала гладить.
Если угли потухали, она размахивала железной махиной, пока из крокодильих зубьев не повалит дым. Угли снова разгорались, и можно гладить и так она мучилась не раз. И муки эти мать принимала только ради взрослого сына, младшие ходили, как придётся. Поэтому так и растрогали девочку отутюженные складки. В коски вплела мать ленты, первоклассница надела носочки, влезла в туфельки, всё новенькое. Так приятно чувствовать себя человеком!
Галя готова, она стояла у окна и была счастлива! Девочка прекрасно понимала всю торжественность судьбоносного часа – с этого дня начиналась другая жизнь. Отец тяжело больной провожал её напутствием первым и, как оказалось, последним: «Галя, ты уже большая, идёшь в школу. Будь хорошей и послушной девочкой. Старайся, учись и слушайся учителей».
Ведь ничего такого не говорил, обычные слова, но дочь вдруг повернулась к окну и подняла глазки вверх. Чтобы непрошенные слёзы, не скатились по щекам, и чтобы не видели их папка и мамка. Она устыдилась своих искренних чувств, усиленно моргая веками, загнала слёзы назад.
Мать дала в руку дочери букет, что сорвали в своём палисаднике самых, что не на есть простых цветов, панычей. Сама понесла портфель и, наверное, очень гордилась, что портфель новый. Витька бедный пошёл в 1 класс с пастушьей сумкой, и ту дядя Кузя дал. Будячата на брёвнах молча взглядом, проводили ученицу, грязные и чумазые они на данную минуту не представляли для неё никакого интереса, не до них.
Первого кого Галя встретила на школьном дворе, был здоровенный лоб – Колька Макатуха. Девочке, вроде, и до него дела нет, но едва уловимый холодок неприятно шевельнулся под ложечкой. Новоявленной школьнице показалось, что Макатуха может её ударить. С чего б, конечно, вздумалось Кольке бить первоклассницу, да ещё в присутствии матери? Нужна, разумеется, Галя была старшекласснику, как прошлогодний снег. Он равнодушно отвернулся в сторону и тут же забыл о её существовании, если предположить, что изначально Галя была всё-таки им замечена.
Первую свою учительницу Галя знала, в кормосовхозе все друг друга знали, так что ничего удивительного. Она жила в недавно отстроенном доме на улице Зелёной. А переулок, по которому ходила на день туда-сюда много раз к родителям своим, они жили одной изгородью с Галей, был когда-то Галиным огородом. И когда за огородами нарезали людям участки, или как бабы говорили – планы, под строительство домов, то появилась необходимость сделать переулок.
Вот был сыр-бор! Никто не желал жертвовать своей землёй, всё же оттяпали кусок от Галиного подворья. Может потому, что даже когда был отрезан переулок, у Чиликидихи земли оставалось больше на три сотки, чем у других хозяев. Может ещё и потому, что хата была собственностью совхоза. И Марию Илларионовну девочка знала и мужа её дядьку Петьку, и детей Сашку и Мишку. И деда Шаповала и бабку Шаповалку – это родители её. Между прочим, Мария Илларионовна тоже была на своей фамилии, Шаповалова, вот дают учителя! Неужели мужьям не обидно?
В первый же день Галя обнаружила, что не может чётко выговорить имя и отчество учительницы, особенно беспокоило произношение отчества, и как оказалось, буксовало большинство детей. Вместо Мария Илларионовна, звучало что-то несуразное, чего не существовало в природе русского языка – Марировна. Эти повторяющиеся «р» и «л» путались в детских языках и не поддавались выговору.
Школьница поделилась своей проблемой с мамкой, так мол, и так, не могу правильно сказать отчество родной учительницы, слишком трудное. Она не о чём не просила матушку, а просто рассказала и всё.
Мамка, долго не думая, когда Мария Илларионовна в очередной раз, пользуясь отвоёванным правом, ходить по Галиной бывшей земле, шла к старикам по переулку, остановила её. И в отличие от своей косноязычной дочери, на чистом русском языке сказала, удивительно легко выговаривая: «Мария Илларионовна, вот хочу вам сказать, что Гале трудно говорить ваше отчество...». Они стояли по разные стороны плетня, и Галя была здесь же во дворе, конца фразы девочка уже не слышала. От стыда, что мать так бесцеремонно с такой нелепостью обратилась к учительнице, первоклассница попятилась задом и отступила в коридор.
Она видела обеих женщин, но разговора слышно не было. Мария Илларионовна выслушала всю глупость, по-другому назвать нельзя, выданную нетактичной родительницей. Губы её недовольно поджались, она что-то ответила озадаченной матери и пошла своей дорогой.
Вернулась Мари Трофимовна от плетня с видом достаточно потерянным, явно недоумевая, чего, мол, я такого сказала? Мамку было не жалко так ей и надо! Зачем нужно было вообще это говорить учительнице? Ну, что Мария Илларионовна может сделать, отчество, что ли поменять?
Отчество, естественно, она не поменяла, но когда первоклассники прошли букварь и освоили все навыки правописания букв, учительница вначале занятий на классной доске в самом верху писала крупными буквами «МАРИЯ ИЛЛАРИОНОВНА». И эта подсказка не стиралась до конца уроков. Может это, а возможно дети подросли, набрались ума-разума, но звучать имя-отчество стало более правдоподобно – Марилариона.
Радость, что Галя ученица, улетучилась в тот же день, когда Мария Илларионовна задала первое домашнее задание. Упрямые палочки и крючочки, так называемые элементы букв, как объясняла учительница, не поддавались первокласснице. Определённо указывая на то, что наша Галя – ну, не то, чтобы бездарь, но ребёнок с некоторой заторможенностью.
Сидела горе-ученица над чистой тетрадкой, как настоящая бестолковщина и плакала, не получается. А доморощенные учителя Витька и Репин Илюха стояли над девочкой и тюкали, с таким неподдельным видом, что Галя не может справиться с такой ерундой, как палочки! «Вот, если б нам такую легкотню задавали!» восклицал чрезвычайно, видно, умный Илюха. Он выписывал вокруг стула круги и всё не мог успокоиться, поражаясь девчачьей тупости. Заглядывал через плечо в чистую тетрадь и ехидно хихикал!
Тоже сравнил, он уже в пятом классе, Витька – в четвёртом, а Галя ведь только пошла в школу. Брат первый перестал издеваться над сестрой и конкретно показал, что и как надо писать. Постепенно дело пошло, и элементы букв капитулировали перед незадачливой школьницей. Больше Гале никто никогда не помогал, училась сама.