Роман "Мое волшебное чудовище" опубликован здесь не полностью, а лишь его часть. Роман можно приобрести на Литрес, ozon.ru и amazon.ru. На books.ru можно бесплатно скачать 20% текста.
Автор
ГЛАВА 1
ПЬЯНЫЙ ЛЕЛЛЯМЕР,
ЖЕНЩИНЫ И
ОТСУТСТВИЕ ЛЮБВИ
Как будто не я сейчас, а кто-то другой вместо меня сидит в комнате общежития со своим странным другом Леллямером. Наши уставшие за день глаза быстро меркнут как мысли ни о чем. Однако, кажется, Леллямер нашел в чем забыться, его дрожащие руки опять держат зеленую бутыль с водкой, а в водке я давно уже вижу как плавает неосуществимая мечта Леллямера о женщине.
Может поэтому он и пьет против всякого смысла, и вновь пропадает в своей неосуществимой мечте. Я тревожно вглядываюсь и вижу вдруг, что его уже нет, одна лишь тень от лампы падает на расплывающийся в моих глазах конспект по метафизике и снова напоминает мне о несчастном существовании и невидимых мирах.
И вот здесь, в темноте, совсем рядом, из бескрайней ночи происходит вдруг она… Волшебная и прекрасная женщина, женщина –Фея из сказки…
Я вижу ее в окне и понимаю, что вся она соткана из воздуха. Стекла тотчас исчезают вместе со стенами, а сильные ветра вместе с ее ласковыми и чудными прикосновениями поднимают меня на необозримую высоту горящего снами пространства. И я не иду, а плыву, лечу к ней, к моей Волшебнице, но она тут же исчезает. И я опускаюсь в глухое таинство ночи и на моем языке с моими страстными чувствами; вдруг снова возникает она. Живая и отчаянная птица, и чуть касаясь, летит вся в меня…
- Моя Любовь отдаст Тебе Бессмертие, - неистово шепчет ее раскрытая душа.
- Ты понимаешь, - шепчу я ей сквозь слезы, - мне, кажется, что я недостоин тебя, хотя разве люди могут быть достойны своих богов?! Но я, пусть и юный, пусть я смешной и жалкий,
я все же люблю тебя!
Тихий шелест за окном уносит мои слова, но я все же ощущаю свою волшебницу, ее голова опущена на мои ладони и мне явственно слышно ее спящее дыхание. Она дышит как плывет, и спит как видит, она – сказка из моего детства, она, та самая кукла, которую я любил держать в своих руках и ласкать как ребенка, она мечта, а поэтому досягаема лишь во сне или в этом пьяном бреду.
Я тоже глотнул из бутылки Леллямера, и теперь, когда он исчез из моих глаз, рухнув под стол, я сидел за этим облезлым столом, и пытался снова увидеть или хотя бы вообразить ту самую таинственную женщину, свою еще не обретенную любовь.
По коридору чуть слышно крадется пьяная Матильда, отдающаяся всем подряд за деньги. Иногда мне кажется, что это вовсе не Матильда, а ее призрак тихо крадется за невидимым счастьем! Целый день к ней ходят любовники, а ночами она пропадает у своего бывшего мужа и приползает только под утро.
Иногда я прикладываю ухо к нашему облезлому столу и слышу самую настоящую загробную тишину. Сейчас Волшебница так странно молчит в моем окне, что я со страхом думаю, что я не пьян, а просто схожу с ума. Вдали шумит поезд. Скоро загорится на горизонте рассвет, но сейчас все еще ночь и кто-то ходит один по мерцающему небу и может быть как я, вызывает духов.
Их тягучие, похожие на стон голоса, складываются в звездную бесконечность, из который их заунывный мотив снова проваливается в меня. Я курю, и молча складываю из окурков силуэты, а в голове моей складываются какие-то странные стихи:
Кто ты, выходящий без числа
Впивающийся черными глазами,
В мир, где раздвигает тени мгла,
И зажигает мир предсмертными словами.
Опять это Волшебница, близкая и далекая, неведомая как сама ночь. Ночь стонет о Боге, а я о своей волшебнице, и в чем разница, если глаза мои только в Волшебнице, а на небе сплошная мгла. И Волшебница, и мгла быстро растворяются, а мне остается только пустая истомленная моими сумеречными вздохами комната, да сладко спящий в обнимку с пустой бутылкой Леллямер.
Приглушенный туманом свет быстро опускается на мое беззащитное тело, и только в этот миг я вдруг осознаю, что моя Фея словно ангел, растворилась за окном, вместе с бледной тенью моего грустного воображения.
И я как помешанный, начинаю бормотать только что пришедшие в голову стихи:
Невидимкой в блеске дня
Ты стоишь передо мною
Взгляд под странной пеленою
В черный мрак ведет меня.
Лемлямер неожиданно с криком просыпается словно ему приснился какой-то кошмар, и жалобно поскуливая, смотрит на меня, даже не пытаясь подняться с пола и отделить от своих рук пустую бутылку. Он даже не знает, что здесь ночью была моя Волшебница, что она останавливала часы и принадлежала мне целую Вечность.
Я схожу с ума от мыслей и нетерпеливо приподнимаю с пола постанывающего Леллямера.
Его рыжий ежик на голове невозможно никак расчесать, и поэтому он ворчливо моет голову прямо из-под крана.
- Что-нибудь случилось?! – спрашиваю его я, как-то бессознательно оглядывая заваленный мусором угол нашей общей кухни.
- О, - восклицает Леллямер и хватается сырыми руками за мои холодные вздрагивающие пальцы, – это невозможно передать никакими словами - одни бабы, и все абсолютно голые! И такие хорошенькие!
- И ты с ними?! – усмехаюсь я.
- Ну конечно, скромник ты наш! – лукаво смеется Леллямер.
Потом мы убегаем на учебу, и забываемся на лекциях сладким сном. Едва дотронувшись рукой до лба, мы прикрываем закрытые глаза и голос профессора Цикенбаума уже звучит в наших ушах как нежная колыбельная.
- Вот так бы спать и не просыпаться, - шепчет умиротворенный плавной речью профессора Леллямер.
- Да уж, - блаженно вздыхаю я, не отнимая руку ото лба, и не раскрывая глаза.
Как приятно осуществить даже самое обыкновенное свое желание!
Ближе к вечеру Леллямер зовет меня в общежитие к ткачихам, но я отказываюсь. Он упорно твердит мне, что уже пора становиться мужчиной, и что, мол, ткачихи бабы безотказные, но я все равно упрямо не соглашаюсь. Наконец, он назвал меня недоразвитым членом всех существующих на свете Академий и был таков. Увидел я Леллямера только рано утром.
- По природе женщины больше других животных склонны к разврату, - заговорил со смехом пьяный Леллямер…
Мне не надо было рассказывать, что он только что вернулся из общежития текстильного комбината, которое считается у нас в городе чем-то вроде бесплатного борделя.
- Я думаю, что все-таки нельзя обобщать, - морщусь я от обычного цинизма Леллямера.
- Нет, но право же женщины существуют только для того, чтобы наслаждаться ими, - смеется Леллямер и заставляет меня еще больше покраснеть.
- Ну а что тут дурного, – заметил Леллямер негодование на моем лице, - разве они не должны подчиняться велению, то есть голосу самой Природы и отдаваться нам?!
- И много у тебя было женщин? – полюбопытствовал я.
- А как ты думаешь? – хитро улыбнулся он.
- Вообще-то мне хотелось бы думать, что одна, - вздохнул я.
- Эх, ты, мой целомудренник, - громко засмеялся Леллямер, - как только я поднимаюсь по пожарной лестнице на третий этаж, так меня сразу же в прямом смысле слова насилуют пятьдесят, как минимум, пятьдесят женщин…
- Как же ты жив-то еще?! – удивился я.
- Понимаешь, - задумался Леллямер, - настоящий мужчина может удовлетвориться сразу только двумя или тремя женщинами, остальные же женщины только могут использовать его тело, поскольку половые органы могут длительно оставаться возбужденными, но, как я уже заметил, без моего чувственного восприятия…
- То есть, ты хочешь сказать, что остальных ты не чувствуешь, хотя они тебя используют? – спросил я.
- Слушай, ну что ты ко мне пристал, - вдруг возмутился Леллямер, - вот если хочешь, чтобы тебя изнасиловали, возьми да сходи в это чертово общежитие, в это дьявольское пекло...
- Но если тебе все так противно, то почему тогда ты туда ходишь? – удивился я.
- Потому что они мне дают выпить, - неожиданно признался Леллямер и лег в постель…
Вскоре он, как всегда, захрапел, а я глубоко задумался, меня мучила возможность совокупляться просто так и со множеством равнодушных мне женщин…
И еще меня мучило отсутствие любви… Как и сам факт отсутствия любимой женщины, хотя моя драгоценная Фея все равно продолжала оставаться в моих невидимых мечтах…
ГЛАВА 2
БЕС СТЫДА
ИЛИ
ПАРАДОКСЫ ЛЕЛЛЯМЕРА
- Ты мне изрядно нравишься, - усмехнулся Леллямер, глядя на пышнотелую даму в норковом манто. Дама тут же сдвинула брови, но все-таки промолчала.
В ней сразу было видно породистую женщину! На такую просто так не сядешь и не поедешь! Но подвыпивший Леллямер был почти невменяем… Он смело сгреб даму в охапку и крепко поцеловал ее в сочные губы. Кругом ходили люди, но на них никто не обращал внимания, очевидно предполагая, что Леллямер муж этой дамы. Дама конечно, изрядно опешила, и после недолгих раздумий закричала… Возможно, от волнения она немного перестаралась, и вместо крика вышло одно только шипение…
Леллямер сразу же опомнился и протрезвел… Его немного прошиб пот, и он от какого-то непонятного страха перед дамой встал на колени.
- Прости, дорогая, - всхлипывал он, слюнявя подол ее шубы…
- Это уж чересчур… - завопила она.
- Но я же прошу тебя, черт побери, - закричал в ответ еще более перепуганный Леллямер.
- Вот тебе, сволочь, вот! – раскричалась от нервного переутомления дама, ударяя своей миниатюрной сумочкой Леллямера по его рыжей голове.
Тут к ним совсем незаметно подошел милиционер и потребовал от них тишины. Дама радостно расплакалась и попросила забрать пьяного хулигана, то есть Леллямера, с собой… Однако милиционер, только что видевший всю сцену, не поверил ей, что Леллямер не ее муж. Уж слишком грубо и просто на «ты» называла Леллямера дама. Опомнившийся Леллямер стал бить себя кулаком в грудь и кричать, что он уже сто лет как муж этой дамы. Философски настроенный милиционер состроил им обоим необычную гримасу и оставил их вдвоем наедине. Напуганная дама поспешила убежать, но опять ударивший в голову Леллямера хмель заставил его снова обнять даму и даже громко расплакаться от только что пережитого потрясения.
В это время появился муж этой почтенной дамы, тоже очень солидно одетый, и широко шагающий, высоко подняв голову. От неожиданности дама испуганно его окликнула и заморгала глазами… Леллямер тоже замолчал, чувствуя что-то неладное, забыв, однако, совсем освободить даму от своих безумных объятий…
Потрясенный муж молчал, широко открыв рот, показывая указательным пальцем на притихшего Леллямера… Эта немая сцена больше всего не понравилась самому Леллямеру, и поэтому он легко вздохнул, как-то беззаботно прищелкнул языком, и отпустив даму, тут же кинулся обнимать мужа.
- Здорово, родственник, - прокричал он ему на ухо и тут же все так же нелепо и крепко поцеловал его в сочные губы.
- Кто это? – наконец промолвил муж.
- Родственник, - машинально помолвила дама, морщась от огорчения.
- У тебя что, зуб болит? – спросил ее муж.
- Ну конечно, - засмеялся Леллямер, продолжая обнимать мужа.
- Может, вы все-таки оставите меня в покое? – вежливо прошептал ее муж.
- Да ради бога, - захохотал Леллямер и опять обнял примолкшую даму.
- Нет, это просто нахальство, пользоваться родственными связями, - ничего не соображая, пробормотал муж.
- Это не родственник, - глухо произнесла дама, вытирая платочком льющийся пот со лба.
- А кто же он? – уже с тихим ужасом посмотрел муж на Леллямера.
- Это просто пьяница, пьяница, который пристал ко мне здесь, на улице, - судорожно прохрипела дама.
- Нет, я ее родственник, - уткнулся носом в плечо ее мужа Леллямер…
- Может, ты все-таки объяснишь! – закричал муж на даму.
- А катитесь вы все в жопу! – крикнула плачущая дама и ушла дальше по улице.
И тут Леллямеру стало так нестерпимо стыдно от всей этой ненужной болтовни и каши заваренной им, и он тоже заплакал, и попытался обнять мужа, и все ему сразу объяснить, но муж ударил Леллямера кулаком меж глаз и кинулся догонять даму.
Когда Леллямер рассказал эту историю, в очередной раз вернувшись в общежитие поздно вечером и в изрядном подпитии, я ему не поверил, правда, минуту спустя, более внимательно приглядевшись к большому синяку под правым глазом, все же поверил, с весомой долей сомнения. Было в нем что-то парадоксальное, необъяснимое, как и само происхождение. Наполовину немец, наполовину еврей, он вместе с тем являл безумно русский характер.
Обучавшийся уже на последнем курсе, и освобожденный для написания дипломной работы, он мог пить сколько угодно, и сколько угодно иметь женщин. Вскоре он стал приводить к нам в общежитие женщин и самое ужасное, он нисколько не стеснялся меня, а видя мой легко проступающий на лице стыд, он вводил меня во все большее смущение.
Он мог иногда, исподтишка поглядывая на меня, вдруг обратиться к своей тоже пьяной женщине, с такими стихами:
Ты для него как святая Мадонна!
Он твоего не испытывал лона!
Обычно женщина смеялась, я же жутко краснел, тихо сидя у себя в углу на кровати с каким-нибудь увесистым томиком Канта.
В такие минуты я словно прикрывался серьезным и не знавшим никаких женщин философом, я зарывался головой в его антиномии, и вдруг обнаруживал в этих противоречивых существах сходные половые признаки, и тут же опять сгорел от стыда, находясь в полуобморочном состоянии.
Так было и в этот раз - Леллямер опять привел женщину, смеясь надо мной как над невинным младенцем и все больше распаляя своим дьявольским смехом пьяную женщину.
Иногда кажется, что люди нарочно сходят с ума, чтобы им было легче совершать свои подлые желания и поступки…
Может поэтому, меня трясет озноб, когда Леллямер сбрасывает с себя ботинки, и, вздыхая, ложиться на женщину, которая уже разоблачилась и целиком раскинулась на его злосчастной постели… Я в это время отворачиваюсь к стене, и внимательно прислушиваюсь, определяя с помощью звуков все происходящее…
Со скрипом каждой пружины в матрасе Леллямера, мое сознание становится все более ясным и точным, и моя голова уже как компьютер соединяет в уме одни части тела Леллямера с другими частями женщины, которую он привел сегодня поздно вечером…
Получается так, что я решаю задачу с одной неизвестной мне женщиной и давно известным мне Леллямером, при этом не знаю, как поступить: то ли мне взять и уйти из комнаты, то ли дальше притворяться спящим и таким образом совершать грех вместе с ним…
Наконец измучившись от постоянного скрипа пружин и равномерного животного повизгивания, я решительно надеваю куртку с брюками и выхожу на улицу… Ночной дождь вроде успокаивает меня, хотя на улице совершенно невозможно где-нибудь прилечь и заснуть, поэтому мне приходится со вздохом возвращаться обратно…
В темноте я вижу смутные очертания Леллямера, шумно и порывисто дышащего над стонущей женщиной… Их сумасшедшие желания продолжают воплощаться в сумбурную реальность и волновать мое больное воображение…
Я опять ложусь на кровать и отворачиваюсь к стене… Мои руки сжаты в кулаки, а глаза раскрыты куда-то в беспредельную темноту… Голос женщины продолжает входить в мои ушные раковины, как тело Леллямера в ее душу.
Вот он, Бес Стыда и Соблазна, Бес Тайной Муки и Кошмарного Подглядывания за одинокими и грешными людьми… Конечно, я понимаю, что скоро они уснут и затихнут, что все в них очень быстро успокоится, но все же я с бешенством вскакиваю с постели без брюк и куртки и с диким криком выбегаю на улицу… По щекам хлещет дождь, а в голове одна глухая пауза, а на коже неожиданные мурашки, как в момент всякого божественного песнопения…
Вообще-то я знаю, что ангелы меня не посетят, что никакого чуда не произойдет, даже если всю ночь буду бегать голым по лужам, но все-таки продолжаю бегать по безлюдным улицам, чувствуя нарастающую радость Великого Откровения…
P.S. Только через земные страдания в нас могут просыпаться истины, которые мы потом несем в себе до конца пробужденными, то есть рожденными от всякого Зла…
ГЛАВА 3
УЛЬЯНА:
РАССКАЗ О ПОТЕРЯННОЙ ДЕВСТВЕННОСТИ
ИЛИ
КАК Я САМ
ИЗБЕЖАЛ ЭТОЙ ПОТЕРИ
Бутылка водки, чистый лист бумаги с ручкой, пачка сигарет, Библия в черном переплете и Леллямер, сидящий рядом со мной, с грустными и неподвижными глазами как у лунатика.
Какая-то юная студентка врывается к нам в комнату и кричит на Леллямера, чтобы он вернул ей деньги.
- А разве я с тобой не спал?! – спрашивает ее равнодушным голосом Леллямер.
Студентка на какой-то миг затихает от удивления и тут же бьет Леллямера по голове удачно схваченной со стола Библией.
Леллямер с укором вглядывается в ее блестящие из-под очков зрачки, потом быстро валится на пол, оставаясь лежать в непринужденной позе, широко раздвинув ноги.
- Ну, ладно, Леллямерчик, - успокаивается студентка, - ты вечером ко мне придешь?!
- Подумаю, - совершенно безразличным тоном отвечает ей Леллямер, продолжая лежать на полу, положив под голову правую руку.
- Ну и скотина же ты, Леллямер, - обижено вздыхает женщина и уходит, а мы опять остаемся вдвоем.
Леллямер с наслаждением потягивается на полу и быстро засыпает. Я в полном одиночестве допиваю водку и закуриваю, стряхивая пепел на спящего Леллямера.
Завтра повторится все снова. Только не будет ни меня, ни Леллямера. Я медленно натачиваю нож, все больше убеждаясь в собственной правоте. Впрочем, эти мысли проходят как наваждение, я засыпаю и просыпаюсь. Я иду по улицам, как инопланетянин. Все необычным образом вызывает во мне страх и удивление с любопытством.
Город как женщина очаровывает меня игрой света и гармонией мимолетных радостей, которых жаждут все живые существа.
Я читаю книги, я дарю цветы девушкам, я танцую с ними и даже целуюсь под лестницей в подъезде с одной своей сокурсницей.
Я даже вслух выражаю желание переспать с какой-нибудь зрелой женщиной и лукаво пересмеиваюсь с Леллямером, который все еще продолжает смеяться над моей не утраченной девственностью. И тут Леллямер неожиданно предлагает сходить в общежитие к знакомым ткачихам.
- Чтоб они на нас скопом набросились?! – спрашиваю я, вспоминая былые похождения Леллямера.
- Ну, нет, это не такие, - успокаивает меня Леллямер. – Мы их вызовем из общежития и пойдем гулять в парк, а там у реки, когда стемнеет, вы найдете себе какое-нибудь укромное местечко.
- Да, неужели все так просто, – удивляюсь я.
- Проще не бывает, – смеется Леллямер, но мне почему-то становится тоскливо и грустно.
И все же я иду за Леллямером как пес на привязи. Я даже не могу точно сказать, почему я за ним так покорно иду, может потому что мне почему-то по ночам стали сниться молоденькие девочки, причем в самых интимных обстоятельствах, из-за которых я во сне весь вздрагиваю как молодой жеребец и ощущаю что-то вроде собственного конца, проникающего внутрь живой материи, и все это из-за чертова Леллямера, который уже давно оскорбляет меня своими сексуальными намеками, а потом еще весна, все цветет, все воркует и поет, и куда-то во тьму зовет, вот я и иду за Леллямером.
И он возбужден, весь в предвкушении, и я, и все чего-то говорим, говорим, а солнце все еще светит, сирень с черемухой цветет, соловей поет, а я незаметно плюю Леллямеру в спину и чувствую от этого некоторое облегчение.
- Если боком-боком, то всю землю можно быстро обойти, - говорит мне Леллямер, весело подмигивая у стен женского общежития. Было уже поздно и темно, и повсюду загорались фонари на столбах.
- И сколько их будет?! – спрашиваю я смущенно.
- Две, как и договаривались, - беззаботно махнул рукой Леллямер, - тебе одна и мне одна! Твоя - черненькая, моя – беленькая!
- А может наоборот? – спросил я, чувствуя нарастающее в сердце волнение.
- Э, нет, - вздохнул Леллямер, - с беленькой я уже спал, ты ведь не будешь после меня…
- Послушай, а может давай все это организуем как-нибудь в следующий раз, - занервничал я.
- Как хочешь! Дело твое! – усмехнулся Леллямер. - Только я в любом случае останусь!
Я уже сильно разволновался и болтал всякую чепуху, каждую минуту хватаясь за Леллямера.
- Да, успокойся ты, вон они уже идут, - заметил Леллямер.
И действительно, к нам выходили из общежития быстрым шагом две миловидные девушки в двух одинаковых синих плащах. Леллямер тут же познакомил нас, хотя я чуть было не сбежал, но он все время поддерживал меня за локоть как девушку, и при этом громко и как-то неестественно хохотал.
Моя черненькая Уля была даже помилее своей подруги. Она почти сразу смело взяла меня под руку и помахав ладошкой подруге с Леллямером, зачем-то потащила вглубь городского парка.
- Там ведь комаров много, - сказал я ей, все более стесняясь.
- Да ничего, - усмехнулась Уля, - мы, чай, не в Африке живем!
- А причем здесь Африка-то?! – испуганно заикаясь, пробормотал я.
- Ну, в Африке водятся эти самые, как их, ну эти…
- Мухи це-це? – догадался я.
- Во-во, - засмеялась Уля и неожиданно чмокнула меня в щеку.
- Не надо, здесь же люди ходят, - боязливо морщась, прошептал я, - и потом мы еще почти совсем не знакомы!
- Да ладно тебе, чай, не растаешь?! – улыбнулась она.
- Мне-то ничего, но обижать меня не надо, - уже серьезно сдвинув брови, прошептал я.
- Ах, Боже, - засмеялась она, - да ты, наверное, еще мальчик!
- Ну конечно, я не девочка, - удивился я ее смеху.
- Да я не в том смысле!
- А в каком?! – уже сильнее занервничал я.
- Да не важно, - прошептала она, уже в самом прямом смысле прижимаясь ко мне.
Мы зашли уже далеко, и в густых зарослях сирени никого не было.
- В траву если лечь, никто не увидит, - прошептала она.
- Она вся сырая и в росе, - недовольно пробормотал я.
- А ты постели свой пиджак, - предложила она.
- Ну, вот еще, охота мне свой костюм портить!
- Да, ладно, я свой плащ постелю, - она действительно сняла плащ и постелила на траву.
- А это еще зачем?!
- Да ты не бойся! - тихо засмеялась она.
- Может, лучше пойдем отсюда?
- Нет, давай лучше присядем сюда, а я тебе расскажу как сама стала женщиной.
- Это, потеряла что ли девственность?
- Ну, что-то вроде этого, - вздохнула она, и мы присели на ее плащ и она неторопливо начала свой рассказ.
- Мне было семнадцать лет, когда я приехала сюда работать ткачихой на фабрике. Оказавшись в совсем незнакомом городе, я как-то быстро поддалась соблазну и уговорам старшей подруги Насти.
К нам в общежитие мужчины попадали как горные спасатели - скалолазы, поднимаясь по связанным узлами простынями наверх… Кто-то из них направлялся к своим женщинам а кто-то сразу ко всем… Таких легко было распознать по пьяной глупой улыбке… Иногда женщины сами, как на невольничьем рынке отбирали себе подходящих мужчин из поднявшихся. Так было и в этот день. День был жаркий, и от скуки я читала книгу Мопассана…
- Пойдем мужика трахать?! – вбежала в комнату повеселевшая Настя.
- А разве это можно? – покраснела я.
- Пойдем в комнату к Ивановой Варьке, увидишь, - потянула меня за рукав Настя.
Я встала, возбужденная собственным любопытством и заразительным смехом Насти. У комнаты Вари Ивановой толпились девчата, сама Варя, самая крупная и сильная женщина во всем общежитии была внутри с мужчиной. Дверь была приоткрыта, и все сгрудились возле этой щели, внимательно наблюдая, как Варька стонет на привязанном к кровати мужике.
- Кто это? – удивилась и густо покраснела я.
- Да ты что не видишь, что мужик?! – засмеялась Настя так громко, а за ней и все остальные девчата…
- Ой, бабоньки, да она у нас еще девочка, - поддержала общий смех пьяная Тамара.
- Давайте ее первой пустим, после Варьки, - предложила Настя… Все одобрительно закивали головами и всего через каких-то десять минут меня втолкнули в комнату к привязанному к кровати мужику и закрыли дверь.
- Не стесняйся, смотреть не будем, - похлопала меня по плечу по-мужски Варя Иванова.
Лежащему мужику было лет сорок, несколько оплывший и хмельной, он все же сохранил какую-то необъяснимую свежесть… Я стыдливо сняла с себя халат и легла на него.
- Ты что так дрожишь? – удивился мужик.
- Да девка я еще, - по-простому сказала я и положила свою головку на его волосатую грудь…
- Во, едрить твою мать, уже девчонки молодые насилуют, - удивленно присвистнул мужик.
- Не беспокойся, у меня все получиться я уже сто раз видела, как это происходит, - засмеялась я, и приняв сидячее положение, раздвинула ноги.
- Ай! – вскрикнула я и опустила вниз голову с распущенными волосами.
- Да ты не бойся, все хорошо, - возбужденно зашептал мужчина.
Я улыбнулась ему сквозь слезы, прикусила губы и стала неистово изгибаться в причудливом танце Венеры… Теперь стонал и кусал свои губы мужчина… Дождавшись когда он умиротворенно затих, я осторожно поднялась с кровати и стала вытирать тряпкой натекшую кровь.
- Развяжи меня, пожалуйста, - жалобно посмотрел на меня мужчина.
- Ты что мужик, не знаешь здешних порядков, что ли? – усмехнулась я, и поцеловав его в щеку, вышла из комнаты.
- Ну и как? – кинулась ко мне первой Настя.
- Все хорошо, - краснея, улыбнулась я, и все дружно засмеялись.
Потом я была противна сама себе, - неожиданно грустно закончила Уля свой рассказ и внезапно повалила меня на свой плащ и стала торопливо раздевать.
- Ульяна, но нам же потом стыдно будет, - взмолился я. – Ну, Ульяна, ну, прошу тебя, ну, не надо!
Я стал изо всех сил сопротивляться, и между нами завязалась борьба.
- Дурачок, тебе же хорошо будет, - страстно шептала она, расстегивая мои брюки.
- Ульяна, если это произойдет, то мы расстанемся с тобою навсегда, - уже по настоящему заплакал я.
- Дурачок, дурачок, - шептала она и продолжала в каком-то яростном упоении срывать с меня одежду.
Потом внезапно она остановилась привстала и шепнула:
- Подожди, я сейчас только поссать сбегаю!
Она отошла от меня на несколько шагов и когда я услышал характерное журчание в кустах, тут же быстро поднял свою разбросанную впопыхах одежду, взял ее в зубы и пополз на четвереньках сквозь чащу притихшего парка назад, к выходу.
Она еще долго выкрикивала в темноте мое имя, но я продолжал уползать от нее, плача от злости сам на себя и на этот безумный мир. Как в бреду, я полз между кустов и деревьев, а когда дополз до реки, вдруг успокоился и закурил.
Мечтательно поглядывая на засыпающую реку в переливающихся огнях домов и фабрик, звезд и луны на небе я опять увидел образ улыбающейся Феи и даже протянул к ней свои руки, но она очень быстро исчезла, снова оставив во мне смутное ожидание нашей будущей встречи.
Если я ее воображаю, значит, она есть, - думал тогда я, странным образом осознавая реальность своей придуманной сказки…
К тому же ее лицо было таким туманным и призрачным, что я его мог разглядеть в любой приглянувшейся мне женщине.
ГЛАВА 4
БАНЯ.
ЛЕЛЛЯМЕР, ДЕД, БОГ И
УСТРОЙСТВО ВСЕЛЕННОЙ
Сегодня опять шел дождь и падал мокрый снег. Леллямер с утра пораньше принял 100 грамм и отправился со мной в баню. Всю дорогу он вслух размышлял об устройстве Вселенной, а поэтому был очень хмур и задумчив.
Только оказавшись в парной, он взглянул на меня с улыбкой и тут же спросил, готов ли я ответить, почему сегодня в зимний день идет дождь?
- Да, Богу жалко нас, вот он и плачет, - сладко потянулся дед, сидящей на верхней полке.
- Ну, конечно, - отозвался снизу сухопарый мужчина с унылым лицом, - природу всю отравили, вот Боженька и плачет!
- Постойте, постойте, - то ли удивился, то ли обрадовался их вмешательству Леллямер, - пусть он мне сначала ответит! – и Леллямер кивнул на меня.
- Ну, как бы это сказать, - попытался задуматься я, все более смущаясь устремленных на меня взглядов парящихся мужиков.
- Как думаешь, так и говори, - насупился дед с верхней полки.
- А вы, дедуля, не мешайте, у нас серьезная, объективно-научная беседа, - сказал за меня Леллямер и стал с усердием хлестать меня березовым веничком по спине.
- Вот щас похлещу, кровь разойдется по телу, тогда мне и ответишь, - пояснил Леллямер.
- Ну что, надумал?! – спросил меня уже в предбаннике Леллямер.
- Честно говоря, даже не знаю, - смутился я.
- Я тоже, - признался Леллямер. – Хотя, если призадуматься, разве это имеет для нас какое-нибудь значение.
- Думаю, что нет, - согласился я.
- А зря, - иронично усмехнулся Леллямер, –может от этого дождя со снегом зависит и Бог, устройство Вселенной, и вся наша судьба?!
Я молча отошел от Леллямера, потому что на нас все смотрели и слушали, а мне почему-то было стыдно.
- И вообще мне кажется, что Бог чего-то не учел, создавая и нас, и всю Вселенную в целом, - задумался вслух Леллямер, открывая мне и себе по бутылке пива.
- Ты, сынок, не богохульствуй, - прикрикнул на Леллямера дед, уже успевший натянуть на себя тельняшку.
- А еще мне кажется, - продолжал свою речь Леллямер, не обращая внимания на деда, - что великая аномалия всего Божьего устройства состоит в его постоянном обмене – измене - отмене одного другим, из-за чего и весь Божий разум мгновенно превращается в бессмыслицу, отпущенную нам Творцом не иначе как во искупление наших же грехов, - Леллямер весьма артистично воздел свои руки вверх и дед стоящий сзади него, ударил его мокрым веником по голове.
- Не богохульствуй!
- А еще я думаю, что Бог это не живое или какое-то бессмертное создание, а просто высшая целесообразность, которая владеет всеми структурами Вселенной, - договорил Леллямер, стряхивая со своей головы березовые листья и одновременно выпивая из бутылки пиво.
- Извините, но это уже похоже на издевательство, - нахмурился дед и опять ударил Леллямера этим же веником по голове.
Все притихли и смотрели, что будет дальше.
- Вот я и говорю, - засмеялся Леллямер, открывая себе еще бутылку пива, - что Бог это некая абстракция данная перед смертью в утешение.
Дед еще раз хлопнул веником Леллямера по голове, но уже молча.
- Еще я думаю, что Бог исключает свой разум из нашей жизни и следит за человеком, как за подопытным кроликом! – Леллямер открывал уже третью бутылку пива, когда дед схватился за табурет.
- Ну и что,– оглянулся на него равнодушно Леллямер, –каждый из нас верит, как может, а следовательно, каждый из нас имеет право на собственную веру. И никто не вправе кого-либо казнить за его веру! – крикнул в глаза изумленному деду Леллямер.
Дед выронил из левой руки табурет и вдруг обнял Леллямера.
- Вот за такие слова, дай я тебя всего расцелую! – обрадовался он и на самом деле расцеловал Леллямера.
Все добродушно рассмеялись, а потом мы снова пошли в парную. Дед стянул с себя тельняшку и кинулся следом.
- Все-таки без Бога нельзя! – сказал он, усаживаясь на полку.
- Без Бога, действительно, ***во, - согласился с дедом Леллямер, осаживая пар веником.
- Да, мил человек, Богу как помолишься, так на душе сразу легчает, - заулыбался дед.
- А если еще свечечку зажечь, да водки выпить, - мечтательно вздохнул Леллямер, хлеща себя веником по груди.
- Да я без водки давно бы уже себе какое-нибудь харакири сделал, - признался дед, но Леллямер уже не слушая его, снова обратился ко мне:
- Ну и что ты можешь сказать о Боге!
- Конечно, он есть, - задумался я, –но только он вовсе не такой, каким мы его себе представляем.
- А какой же он?! – вмешался дед.
- А пес его знает, - усмехнулся Леллямер и вышел из парной, а следом за ним и мы.
- Слушай, сынок, хочешь поллитры со мною, у меня в предбаннике сумка лежит, - предложил дед Леллямеру.
- Ладно, обожди, щас только морду обмою, - и Леллямер намылил шампунем голову.
- И ты тоже, - обратился ко мне дед.
- А куда ему, на ***, без компании-то деваться, - засмеялся Леллямер. – Если только стрихнину какого не то наглотаться!
- Или харакири какое не то сделать, - поддержал Леллямера громким смехом дед.
Я стоял рядом с ними и думал, ну вот, вроде, не глупые люди, рассуждали здесь о Боге, и об устройстве Вселенной, но стоило им заговорить о выпивке, как тут же потеряли свой разум и только думают, как бы побыстрее нажраться. Как будто после того, как они выжрут, сразу с ними случится что-то необыкновенное, и снег с дождем пропадет, и солнышко засияет, и бабы к ним красивые со всех сторон прибегут, телом своим прекрасным потчевать станут!
- Ну, ладно, пошли, – хихикнул Леллямер, тряся на деда мокрой головой.
В предбаннике, пока все одевались, мы как-то быстро выпили бутылку деда, а потом зашли в пивбар а там взяли и пива, и водки с раками, усевшись вместе в тихом углу за столом.
- А от меня жена ушла, - неожиданно пожаловался Леллямеру дед. – И даже внука с собой забрала!
- А на *** тебе внук?! – удивился Леллямер. – Ты что, матерью-одиночкой решил, что ли, заделаться?!
- Да, нет, просто как-то обидно, - смутился дед, опустив вниз голову.
- Поменьше надо напиваться, - мудро заметил Леллямер, - и не *** на бабку обижаться!
- Да я не обижаюсь, - уже с обидой в голосе заметил дед, - я даже вчера пообещал ей бросить пить!
- Да ну, – удивился Леллямер, –разве без водки можно?! Без денег даже можно, а без водки нельзя!
- А у тебя деньги есть? – с надеждой спросил его дед.
- Какие, на ***, деньги у рабочего человека, – гордо стуча себя кулаком в грудь, ответил Леллямер, –да еще к тому же у бедного студента?!
- Это верно, - вздохнул дед, - а где бы еще их взять?!
- С нами не пропадешь, - со смехом похлопал его по плечу Леллямер, - к ткачихам в общагу залезем, а там этой водки сколько душе угодно, пей, только не захлебнись! Моя Настена так и сказала, трахнешь с удовольствием – сразу литр поставлю!
- А это, сынки, ничаво, что я такой старый, а то ведь у меня уже 100 лет ничаво не шевелится?! – хихикнул дед.
- Ничаво, - передразнивая деда, ответил Леллямер, - они кого хошь расшевелят!
Дальнейший разговор закончился вместе с водкой и мы втроем пошли к общежитию текстильного комбината. Было уже поздно и холодно. Снег почти растаял, тусклый фонарь едва освещал площадку перед общежитием.
Леллямер резко свистнул, и тут же со второго этажа свесились простыни связанные узлами. Свои сумки Леллямер с дедом тут же забросили в кусты.
- А ты чего?! – спросил меня Леллямер.
- А я вас здесь подожду, - шепнул я.
- А может и мне не надо? – испугался дед. – Все-таки моя старуха только вчера ушла, а вдруг завтра вернется?!
- А на *** тебе старуха, – усмехнулся Леллямер, –а потом у тебя что, от этого *** обломится, что ли?! Делов-то одна минута, а разговоров на целый час!
- Ну ладно, - вздохнул дед, - я попробую, пусть только перед этим они стакан мне нальют!
И они полезли, а я остался их ждать. Простыни, как только они поднялись по ним, сразу же убрались, окошко закрылось. Сверху очень хорошо был слышен глупый бабий смех.
И зачем я здесь, - грустно подумал я, затем сплюнул и пошел своей дорогой.
В общежитие Леллямер вернулся только под утро.
- Ну и как, - усмехнулся я, проснувшись, - изнасиловали вас там с дедом?
- Со мной-то ничего, я ведь к Настене своей полез, я и деда хотел с собой взять, только этот старый хрен, как только сказал, что он, вроде, как ко всем, так они его сразу и сграбастали! Теперь, боюсь, как бы его там не затрахали насмерть!
- А ты в Бога веришь? – спросил я вдруг Леллямера.
Он, глядя на меня, разразился пьяным смехом и повалился на кровать, и долго еще смеялся, а я и в самом деле думал и о Боге, и об устройстве нашей жалкой Вселенной.
ГЛАВА 5
ПЬЯНАЯ ЖЕНЩИНА
ИЛИ
ОСЫПАВ ГОЛОВУ ПЕПЛОМ
Остерегайтесь не имеющих времени. Ложная занятость, прежде всего, указывает на неумение пользоваться сокровищем времени и пространства, - так написано в старинных индусских манускриптах, и именно таков Леллямер.
Он делает все, чтобы ничего не делать. Его невозможно привлечь к созиданию. Главное для него только водка и бабы! Он делает все, чтобы ублажить свое естество, но он бесплоден как вор чужого времени. Скупой на любой труд, он только выпивает и сношается. Это качество замещения труда ему необходимо для служения собственного сознания. Он устает думать и живет уже по инерции, как подопытная крыса, получающая удовольствие от электрического разряда посылаемого ей только в одну точку мозга, и точку, вызывающую только удовольствие!
Перечитывая большое количество книг, как по учебе, так и просто расширяющих кругозор, я все больше удалялся от Леллямера. Просто, я в своей духовной основе развивал свои знания, а Леллямер разрушал их, случайно и ошибочно потакал своим дурным наклонностям и прихотям, он был похож на игривое, но все же очень глупое животное!
Он бесплоден как вор чужого времени, а поэтому его следует, по возможности, исключить из своих жизненных построений! – думал я.
На рождественские каникулы многие разъехались по домам, и из всех наших знакомых остались в общежитии только мы с Леллямером, причем совсем одни и в одной комнате.
Я утра до вечера укреплял свою духовную основу, изучая латынь, старинные индусские манускрипты, и еще читал «Археологию» Джонса, а Леллямер целыми днями где-то шлялся, уже не приходя, а еле-еле приползая среди ночи почти в невменяемом состоянии.
Очень часто он спал крепко на полу, как собака, не снимая одежды и обуви и запах сильного перегара от него не исчезал даже под утро при открытой форточке…
Леллямер предлагал мне не раз, пойти с ним куда-нибудь погулять, выпить, с кем-нибудь познакомиться, но я только всячески отнекивался. Еще он пытался разговорить меня на любую тему, но я в ответ хранил явное молчание. Я молчал, потому что видел его невменяемость.
Если раньше мне были интересны его пошлые шутки, анекдоты, его заполненная ненормативной лексикой речь, то сейчас мне почему-то оскорбительно было слышать любой его разговор.
Мне казалось, что он нарочно затемняет мой взгляд притворным невежеством и смешливой простотой, чтобы затем приручить меня как животное, и чтобы с помощью меня как животного убивать свое никчемное время.
Однако, иногда мне все же было жаль Леллямера, и я потакал ему, играя с ним в карты в «буру» на деньги, и почти всегда проигрывал. Правда, ставки были не такие большие, и кроме всего прочего, Леллямер потом бежал за водкой и угощал меня.
Пить я особенно не хотел, но как говорится, в холоде даже собака греет!
Вот в этих самых древних манускриптах было написано, что поскольку людей на свете очень мало, то надо уметь ценить даже убогих приятелей и разрешать им иногда быть рядом с тобой, чтобы они совсем не одичали! Иными словами, я сам воспринимал Леллямера, как забавное животное, но с которым все равно надо держать ухо востро!
Самое скверное, что при всем своем добродушии, он издевался над моей невинностью, как над недостатком, и очень часто при посторонних женщинах, которых приводил в общежитие
Однажды я с ним даже подрался из-за этого, но после этой драки он, кажется, немного поутих, хотя побил не я его, а он меня.
Просто во время драки я глубоко задумался о том, что драку порождает человеческое невежество, а Леллямер воспользовался моей рассеянностью и очень легко меня нокаутировал!
Однако, благодаря своим раздумьям, я многое сумел понять, прежде всего, свои же ошибки в общении со многими людьми, в том числе и с Леллямером.
Я понял, что все, что делает человек, не может быть разумным или справедливым, ибо все, что он делает, он делает для себя, а следовательно, и другие не могут претендовать на какую-то любовь с его стороны!
Почти такие же мысли я нашел в древних манускриптах, и вообще, никак не мог избавиться от впечатления, что нашу древность создавали наши современники. И главный тому пример, эта странная история, происшедшая со мной, с Леллямером и пьяной женщиной, которую он к нам привел!
Как-то Леллямер явился удивительно рано, почти трезвый и с одной пьяной женщиной. Я почти как всегда сидел за столом, и читал под настольной лампой «Археологию» Джонса, но все же на женщину внимание обратил.
Она была необычайно стройна и красива, и кажется, изрядно пьяна, во всяком случае, ее лицо было красным как зарево.
- Взгляни, солнышко, какой у меня монашек сидит, - ехидно хохотнул Леллямер, поддерживая ее под локоть, и тут же куражась, ткнул меня указательным пальцем левой руки в спину.
Как, я уже говорил, я действительно сидел за столом у окна, под лампой и читал «Археологию» Джонса, может, поэтому, слова Леллямера меня нисколько не задели. К тому же эта женщина сама уже ничего не соображала, и вообще еле стояла на ногах, мотая своей огненной рыжей головой с распущенными волосами в разные стороны и одновременно насвистывая что-то похожее на Марш Мендельсона.
- Видел, какую русалку привел? - подмигнул мне Леллямер и мягко подтолкнул женщину к своей кровати.
Она мгновенно рухнула на нее и растянулась во всю длину своего прекрасного тела, едва прикрытого шелковым платьем небесного цвета, и разбросав руки, быстро закрыла глаза. Леллямер едва не захлебнулся от смеха, он брал ее за руки, поднимал их и отпускал, и они тут же безвольно падали обратно.
- Напилась как хрюшка! – подмигнул мне Леллямер, а затем с необыкновенной заботливостью укрыл ее накидным покрывалом и предложил мне выпить.
- Может выпьешь со мной, да и с ней позабавишься! – хихикнул он, доставая из-за пазухи бутылку водки, но я отказался, увлекшись раскопками древних пирамид в Египте, где Джонс сделал несколько серьезных открытий. Тогда Леллямер стал пить один, насмешливо чокаясь с обложкой книги Джонса, которую я держал в своих руках.
Через полчаса он уже храпел одетым на моей кровати. Сумерки целиком заполнили комнату, настольная лампа вдруг перегорела, но я продолжал один сидеть в темноте. Я уже давно не мог читать эту проклятую «Археологию» не менее проклятого Джонса и думал только лишь об этой спящей женщине, которую привел с собой Леллямер… Как мне показалось тогда, водка изрядно подорвала его здоровье и теперь он даже не мог или не хотел ничего делать с этой приглашенной сюда женщиной.
И зачем он тогда ее сюда привел?! – этот вопрос так серьезно расстроил мою психику, что я даже чуть не заплакал! Черт, так ведь можно и с ума сойти!
У меня от таких странных мыслей даже стала кружиться голова, когда вдруг я почувствовал, как эта пьяная женщина коснулась моей ноги своей рукой.
- Иди ко мне, мой монашек, - шепнула она и потянула меня за ногу к себе.
- А вдруг он проснется, - шепнул я в страхе, едва осознавая, что я сам говорю и делаю.
- Дурачок, разве любви боятся?! – ее шепот как будто проник мне в самое сердце.
- Но он же будет сердиться, - прошептал я как в бреду.
- Дурачок, я же тебя люблю! - теперь ее шепот окунул меня в ее тело.
Она легко освободилась от платья, как змея сбросила свою кожу и тут же жадно укусила мои губы. И хотя мне было больно, я все же смолчал. Потом ее умелые руки быстро расстегнули молнию на моих брюках, и так же неслышно сбросили их с меня.
Хотя я так был взволнован, что ничего не слышал кроме громких ударов собственного сердца. Казалось, еще чуть-чуть, и сердце мое разорвется от бури, которая закружила меня в нежных складках ее обезумевшего тела.
Потом она неожиданно спросила:
Верю ли я в ад?
Ад, частица моей души, мой невидимый костер внутри пустующего мира, ее взгляд живущий суеверным страхом, и что-то еще безумное и сладострастное во всех изгибах ее обнаженного тела, уводящего меня от своего же пугающего сознания…
Ее бездна обхватывала меня всеми краями трепещущей плоти. Тишина, извергнутая нашими стонами, тишина лишенная всякого зрения, жила во мне как напоминание о времени безжалостно уходящем вместе с нами в одну Вечность. Вот она жажда – найти хоть какую-нибудь Любовь!
…Душа, стареющая от собственного непонимания… содрогается от этой быстрой сумасшедшей связи. Словно во сне я овладевал ею, или она мной, и это повторялось много, много раз, кажется, что всю ночь она овладевала мной, возбуждая своими страстными поцелуями.
Потом мы молча лежали и курили, и каждый думал о своем. Леллямер поблизости храпел как больной пес, казалось, его носоглотка готова была разорваться от приступов какого-то несогласия со своим немощным телом.
Через какую-то минуту она гладила мои волосы и несколько раз задавала шепотом один и тот же вопрос:
- Тебе было хорошо со мной?
Я осторожно кивал головой, а сердце сжимала все та же тоска, странное ощущение моей стареющей Вечности…
Я даже не помню, как заснул… Проснулся я от ужасного крика Леллямера:
- Какая же, ты, все-таки скотина?! – ругался он, стоя передо мной в одних трусах.
Женщины со мною в постели уже не было, и судя по часам, был полдень.
- В чем дело?! – спросил я, все еще никак до конца не проснувшись.
- Как в чем дело?! – горько усмехнулся он. – Да я просто поспорил с этой бабой, что она никак не совратит тебя, монашек хренов! И спорил-то на целый ящик водки! А ты…- Леллямер не договорив, махнул рукой и стал быстро одеваться, а я в это время лежал в каком-то диком оцепенении, на его грязной кровати, со стиснутыми зубами, я был похож на раненого умирающего зверя, и глядел в одну только черную точку на белом потолке…
Как будто в ней была заключена вся наша ничтожность, а из глаз моих текли слезы, но я не всхлипывал, а просто оплакивал свою утраченную невинность и наивность, которыми раньше было заполнено все мое детство, а еще как всякий еврей, я хотел осыпать свою голову пеплом.
ГЛАВА 6
ОТКРОВЕНИЯ БЕЗУМНОЙ
БИЗНЕС-ЛЕДИ
Очень печально, когда тебя предают, тем более печально, когда тебя предают за ящик водки.
Леллямер и раньше мне казался не совсем нормальным человеком, но теперь я определенно считал его психом, и вообще, этот случай перевернул всю мою жизнь.
Все началось с рождественских каникул, когда Леллямер привел сюда пьяную Иду, именно так звали ту самую женщину, которая соблазнила меня за ящик водки… Впрочем, после той бурной ночи, проведенной со мной, она неожиданно отказалась от ящика водки, и мало того снова напросилась к нам в гости. Я тогда еще не придал этому особого значения! Итак, она пришла к нам воскресным вечером и принесла с собой три бутылки водки и много всякой закуски. Вечер проходил вроде бы благопристойно. Мы посидели, выпили, Ида с Леллямером болтали на разные темы, все больше о кино и о музыке.
Оказалось, Ида сильно увлечена фильмами Бунюэля и музыкой Вивальди… Леллямер что-то говорил об американских боевиках и «тяжелом металле».
Один я напряженно молчал. В это время я думал, зачем она сюда снова пришла. Неужели ей не хватило одной ночи со мной и еще думал, спал ли с ней Леллямер.
Потом Ида два раза заставляла Леллямера включить музыку и одновременно сходить на кухню и проверить как варится кофе, а сама приглашала меня танцевать.
В этот момент, когда Леллямер уходил, Ида жадно набрасывалась на меня, и целовала то в губы, то в шею, я же отталкивал ее изо всех сил, хотя она была немного сильнее, и ее объятья становились все крепче.
Остальной вечер прошел как наваждение. За столом Ида пересела ближе ко мне и засунула свою руку под столом между моих ног. Из-за странного нервического припадка я смеялся как заводная механическая кукла, но Леллямер ничего не замечал! И как-то льстиво и подобострастно улыбался Иде, по-видимому, в благодарность за принесенную водку.
После этого вечера Ида стала чаще приходить к нам в гости, и каждый раз, с ее приходом, я испытывал ужасное мучительное расстройство из-за своего бессилия и постоянных унижений. Леллямер просто боготворил Иду, он уже не глядел на меня, когда Ида была у нас, и надолго уходил, оставляя Иду вдвоем со мной, якобы по каким-то срочным делам.
Оставаясь наедине с Идой в нашей комнате, я как мог, сопротивлялся, но Ида всякий раз силой овладевала мной. Я пытался кричать, но она зажимала мой рот поцелуем, а когда я ее кусал, она впивалась в меня еще безумнее и еще сильнее, а когда она трогала языком мое ухо, я уже не мог вообще сопротивляться. Я уже плакал от унижения, и от счастья этого унижения, а потом это унижение внезапно превращалось в наслаждение, а она все глубже втягивала меня в свою пещеру! И я проваливался в нее как в наваждение!
Постепенно вся моя жизнь превратилась в какой-то кошмар! Я боялся Иду и не боялся ее, я хотел Иду и тут же хотел сбежать от нее, я вообще запутался, как муха в паутине, в ее ласковом и нежном теле! Что-то надо было делать, но я не знал, что! Я уже боялся самого себя!
Однажды я не выдержал, и все рассказал Леллямеру, но он как-то неопределенно заулыбался и что-то промычал в ответ.
Постепенно наши встречи с Идой участились, а Леллямер уже явно поощрял страстную привязанность Иды ко мне.
Конечно, Ида успокаивала меня и говорила, что считает брак самой уродливой формой половых взаимоотношений между партнерами, но мне от этого было не легче. Во всем я видел какой-то рок, какую-то неумолимую стихию, которая безжалостно обрушивалась на меня, и теперь с позором смывала с лица последние остатки моего застенчивого разума!
Я уже про себя решил съехать куда-нибудь с общежития, раствориться-испариться в этом большом городе, чтоб больше никогда не видеть Иды, но эта хитрая и коварная женщина неожиданно соблазнила меня своим богатством! Как все это произошло? – Очень просто!
Был почти такой же вечер, когда я, Леллямер и Ида сидели в нашей комнате за столом и как всегда пили водку, но мне неожиданно захотелось спать, и я даже не заметил как быстро уснул. Оказывается, Ида договорилась с Леллямером подсыпать мне в стакан с водкой сильно действующее снотворное средство, а потом Леллямер оставил нас вдвоем. Когда Леллямер ушел, Ида тут же позвонила своему секьюрити, а через несколько минут меня спящего бросили к Иде в ее серебристый «Форд» на заднее сиденье, а через час я уже раздетый лежал на огромной кровати в ее спальне, в загородном особняке.
Очнулся я в каком-то бреду, Ида уже в который раз овладевала моим слабым и беззащитным телом. Я хотел закричать, но крик застывал в моем горле от удивления, вызванного незнакомыми стенами, почти сплошь состоящими из светящегося горного хрусталя с небольшими вкраплениями бирюзовых камней. Сверху над нами горела люстра из белого матового стекла в виде змеи глотающей свой собственный хвост. Так продолжалось около часа, около часа Ида насиловала меня, по-своему возбуждала мое несчастное тело.
Когда она наконец удовлетворилась, она накинула на себя легкий пеньюар и закурила, присев на край кровати, и только после этого заговорила со мной:
- Может я бы никогда и не стала холодной самкой, рыскающей в дебрях разврата, если бы моя судьба не сложилась так нелепо, и все же удачно! – улыбнулась Ида, стряхивая пепел с сигареты в стоящую рядом древнегреческую амфору с изображением нимф, целующих Посейдона.
- Будучи еще совсем молоденькой девочкой лет семнадцати, я вдруг вышла замуж за богатого еврея, которому было далеко уже за семьдесят! Буквально через год после торжественного бракосочетания мой Абрам скончался, оставив мне и этот особняк на берегу Москвы-реки, и несколько фирм, специализирующихся на продаже недвижимости и производстве паркета, и других стройматериалов.
Неожиданно я фыркнул.
- Я скучно рассказываю?! – обиделась Ида.
- Нисколько, - прошептал я.
- К счастью, родственники Абрама большей частью вымерли, - продолжала она свой рассказ, - а последний живой племянник покинул Россию еще лет 10 назад, уехав в Америку! Прекрасная жизнь, отличная выпивка и абсолютная свобода, заполненная многомиллионным состоянием моего покойного мужа, который целый год меня без конца насиловал, как хотел, и унижал, пробудили во мне исключительно звериные инстинкты.
Я опять фыркнул, и даже случайно хохотнул.
- Тебе смешно?! – обиженно вздохнула Ида.
- Да нет, вроде, - уже осмелев, заговорил я.
- В общем, я стала богатой и свободной женщиной. Я завела себе множество любовников, ездила во многие заграничные турне, и как-то раз попробовала даже марихуану! Однако, постепенно я осознала всю глубину своего несчастья! Те самые деньги, которые зримо создавали для меня всевозможные блага, которыми я так отчаянно пользовалась, вдруг создали между мной и целым миром гнусную преграду, через которую я никак не могла прорваться! И если раньше из-за денег я повисала на грязном и вонючем старике, то теперь, из-за этих же самых денег, на мне повисали молодые и симпатичные парни!
Я фыркнул и даже нечаянно пукнул.
- Это мерзко, да? – крикнула Ида с негодованием.
- Нет, это печально, - вздохнул я, и сел, подперев подбородок рукой.
- О, если бы этот старик не умер, то я бы точно сошла с ума! А может быть отравила его какой-нибудь гадостью! И все-таки, Бог есть! Он исполнил мое самое заветное желание! Но потом… - на некоторое время она замолчала и с нежностью потрогала мой член рукой.
Я отнял руку от подбородка и глядел на нее с некоторым удивлением, впрочем оно быстро прошло, как только она отняла от меня свою руку и дальше продолжала свой рассказ.
- А потом со мной что-то произошло, я вдруг поняла, что у меня не должно быть так много мужчин, что в своем великом множестве они мне напоминают только похотливых обезьян, такие же волосатые и примитивные! Нет, право, мой друг, если к вам приглядеться, то вы действительно произошли от какой-то дикой обезьяны.
Я фыркнул и даже немного полаял:
- Гав! Гав!
- Ты обижаешься?! – смутилась Ида.
В ответ я только мяукнул:
- Мяу!
- О, а как вы любите унижать нас, женщин, это же уму непостижимо! Если б ты только знал, сколько я уволила водителей, которые пытались залезть мне под юбку! Один из них в день своего увольнения даже осмелился дать мне пощечину, но, правда, поплатился, бедный, своими вставными зубами!
Я фыркнул и даже плюнул, сумев точно попасть в горло амфоры с Посейдоном и целующимися нимфами.
- Ты его жалеешь? – Ида пристально взглянула мне в глаза.
В ответ я захрюкал, как свинья:
- Хрю! Хрю! Хрю!
- А потом я решила избавиться от своего одиночества с помощью объявления в газете! Я поместила объявление о том, что мне нужен красивый юноша, и чтобы он обязательно был девственником! Просто я захотела своего избранника сделать мужчиной сама!
Я едва фыркнул и заржал по лошадиному.
- Я тебя обидела? – прошептала она.
Но я только отрицательно замотал головой.
- Да, я решила, что сама сделаю из юноши мужчину, а потом озолочу и навсегда сделаю своим мужем!
- Иными словами, ты захотела купить себе мужа, - прошептал я.
- А почему бы и нет?! – усмехнулась она.
- Постепенно на мое объявление откликнулось изрядное количество молодых мужчин. К сожалению, все они были старше семнадцати лет, и это меня не устраивало. К тому же, никто из них не был девственником. Они только неумело притворялись! Вот сволочи, совершенно ни капельки стыда! Правда! Один из них так притворился, что я чуть ему не поверила!
Я заухал по совиному, сложив пальцы вокруг глаз колечками, изображая очки.
- Ты думаешь, я была слепа?! Ну что ж, вполне возможно! Ведь я совсем недавно стала богатой и свободной, а это, как я уже успела заметить, часто лишает нас разума!
- Ням! Ням! – причмокнул я, изображая процесс поедания.
- Ты просто бесподобен! – хихикнула Ида и чмокнула меня в щеку.
- Ням! Ням! – снова причмокнул я.
- А потом по объявлению встретила Леллямера! Нет, с ним я не спала! На семнадцать лет он явно не тянул! Больно стар! И оказалось, что и ему этого вовсе не надо! Он просто предложил мне найти девственника за ящик водки! Мне было так смешно, что я согласилась! Потом мы выпили, сначала за знакомство, следом за удачу и моего будущего мальчика! Леллямер сильно запьянел и неожиданно поспорил со мной на тот же ящик водки, что я не сумею сразу же за одну ночь соблазнить этого мальчика! И если не соблазню, то отдам ему ящик водки, но вынуждена буду отказаться от этого мальчика навсегда!
Я согласилась! А потом я уже отрезвела от своего богатства и почти уже отказалась от своего нелепого желания соблазнить невинного мальчика, чтобы сделать его своим мужем! И все же Леллямер меня заинтриговал, описав тебя как скромного монашка, эдакого недотрогу! – хихикнула Ида, теребя пальцами свои разбросанные в разные стороны красные волосы.
Теперь своими губами я изображал громкое пердение.
- Какой ты смешной! – засмеялась она и страстно поцеловала меня в губы. – А теперь, - хитро улыбнулась она, - я решила действительно сделать тебя своим мужем! Ты согласен?!
- Даже не знаю, - страдальческим голосом пробормотал я, - просто я очень хотел бы…
- Ну, что?! Говори! – с нетерпением выкрикнула она.
- Я бы хотел сходить в туалет, - страдальческим голосом прошептал я.
- Хорошо, - усмехнулась Ида, и взяв меня за руку проводила в туалет…
Туалет напоминал внутренность какой-то странной, едва освещенной пещеры. Отовсюду свисали сталактиты, сталагмиты, даже унитаз напоминал формой круглый валун, на котором было очень удобно сидеть. Выйдя из туалета, я увидел Иду уже одетой в яркое красное платье, с которого отовсюду свисали крошечные золотые капельки, а волосы были перевязаны золотистыми лентами, изображающими переплетенных между собой змей.
- Ну, как?! Ты согласен?! – выкрикнула она, сложив ладони у себя на груди, возле выреза платья.
- Я бы хотел сначала закончить свой институт, - пробормотал я, краснея, - а потом мне как-то неудобно тебя обременять!
- Обременять?! – изумилась она. – Да у тебя больше не будет никаких проблем, и институт свой окончишь, и от армии освободишься, и куда захочешь поедешь, и что захочешь сделаешь!
- Вот в том-то все и дело, - вздохнул я, - все-таки с проблемами жить как-то легче! А потом, не привык я к таким особнякам, мне бы квартирку попроще, чайку с кипятильником в банке и все такое!
- Какой же ты все-таки дурачина! – Ида подошла ко мне и тут же обвила мою шею руками, быстро целуя в губы и проникая языком, будто жалом вовнутрь…
- Тебе нужно это, зачем?! – прошептал я, краснея.
- А затем, что я тебя съем! – захохотала она и снова прижалась ко мне всем телом.
ГЛАВА 7
…ПОЧЕМУ Я НЕ НАБИЛ МОРДУ ЛЕЛЛЯМЕРУ
ИЛИ
РАССКАЗ ИВАНА МАТВЕЕВИЧА О СВОЕМ ПОДВИГЕ
На следующее утро Ида на своем серебристом «Форде» довезла меня до родного общежития. Мы с ней договорились, что она дает мне еще одну неделю подумать. Как только я вышел из машины, так сразу кинулся бегом в мою комнату. Первым моим желанием было поймать Леллямера и набить ему морду! Я бы, наверное, так и сделал, но только наша комната оказалась пустой.
Тогда я вышел из общежития и сразу же встретил того самого деда, с которым пили в бане водку, потом в пивбаре и с которым Леллямер забрался по простыням к ткачихам.
- Эх, родной! – засмеялся от радости дед, увидев меня, и тут же обнял. – А я вот к вам в гости! Леллямеру бутылку несу!
- А его нет, - пробормотал я, отступая подальше от деда.
- Слушай, сынок, ты что, меня не помнишь? – обиделся дед. – Я же Иван Матвеевич, я же вместе с вами в общагу к девкам лазал!
- Это вы не со мной лазали, - передразнил я Ивана Матвеевича,– это вы с Леллямером лазали!
- Да-да, с Леллямером! – от воспоминаний дед даже прослезился.
- Тут, видишь, какая оказия-то, - доверительно зашептал он мне на ухо, - у меня ведь с бабами-то, с ткачихами все получилось! Вот странно, у нас со старухой уж несколько лет ничего не получалось, а с ткачихами сразу и много, много раз!
- И много-много радости детишкам принесла! – пропел я и хихикнул.
- Во-во, - похвалил меня дед за пение. – Много радостей! А где Леллямер-то?
- А пес его знает, - и я вздохнул, опуская вниз глаза.
- Он тебя, что, обидел?! – усмехнулся Иван Матвеевич.
- Что, значит, обидел? – усмехнулся я, ковыряясь носком ботинка в сугробе.
- А что я не вижу, что у тебя такая морда недовольная?! – насупился Иван Матвеевич, позвякивая за пазухой бутылкой.
- А причем здесь моя морда!
- Как причем, когда любая неприятность только на морде и пишется! – добродушно пояснил Иван Матвеевич.
- Да, нет, Иван Матвеевич, Леллямер меня никогда не обижал, - посмотрел я прямо в глаза Ивану Матвевичу.
- И все-таки ты, паря, что-то не договариваешь, видно, не доверяешь ты мне! Ну, да, ладно!
Неожиданно из-за кустов вышел пьяный, покачивающийся от дуновения ветра, Леллямер.
- О чем речь?! – громко засмеялся он, и приобняв сначала меня, потом Ивана Матвеевича, поцеловал нас обоих в губы…
- Тьфу ты, сладострастник, - беззлобно сплюнул Иван Матвевич, утирая губы рукавом.
- Так о чем речь, может, с кем лечь, – схватил Ивана Матвеевича за бороду Леллямер.
- Слушай, я ведь и врезать могу! – рассердился Иван Матвеевич. -
- Ну, ну, давай, вмажь мне как следует! – с лукавой смешинкой прищурился Леллямер. – Покажи, батя, как ты ненавидишь нашего брата, еврея.
- Да, ну тебя, какой ты к черту еврей! – замахал руками Иван Матвеевич.
- А вот и еврей! – засмеялся Леллямер и снова полез целоваться с Иваном Матвеевичем.
- Ах ты, жидовская морда! – рассердился Иван Матвеевич и пнул Леллямера ногой в живот.
Леллямер покачнулся и упал в сугроб. И лежал, закрыв глаза, и не вставая.
- Неужто убил?! – перекрестился с испугу Иван Матвеевич.
- А может и нет! – засмеялся из сугроба Леллямер.
- Ах, ты, сукин сын, что ж ты так пугаешь-то, - сплюнул в сердцах Иван Матвеевич.
- Да, ладно тебе, батя, - нежно прошептал Леллямер, привстав в сугробе, –мы же тобой пили и к бабам ходили? А ты меня по фэйсу!
- Так я тебя и не бил вовсе, - заспорил Иван Матвеевич, - так, толкнул маленько для понимания!
- Да, понимание - вещь серьезная, - согласился Леллямер, уже окончательно поднявшись и отряхиваясь от снега.
- Так я и говорю, что за это надо выпить! – и дед радостно достал бутыль из-за пазухи.
- И не раз выпить! – кивнул Леллямер, доставая тоже из-за пазухи бутыль с водкой.
- И еще! – поддержал я их, вытаскивая из своего кармана только кукиш, и все весело рассмеялись.
- Ай - да в общагу! – громко скомандовал Леллямер, и мы все вместе пошли в общагу.
- А меня туда впустят? – шепнул перед входом в общежитие дед.
- Впустят, если дашь письменное обязательство не портить наших студенток! – с задумчивым видом прошептал Леллямер.
- Дам! Обязательно дам! – горячо заверил Леллямера Иван Матвеевич.
На вахте в своей старой кроличьей шубе сидела баба Клава, пьющая литрами чай со слоном и до сих пор читающая газету «Правда».
- А где у вас тут расписку дают?! – с ходу огорошил ее Иван Матвеевич.
- Какую еще расписку?! – насупилась баба Клава.
- Ну, чтоб студенток не портить, - объяснил ей Иван Матвеевич.
- Ах, ты, старый хрен! - вознегодовала баба Клава, ударяя его по плечу кружкой с чаем, который весь вылился ему на серую куртку и на бороду.
- Да, ладно, бабка, я пошутил! – крикнул Иван Матвеевич и бегом припустился за нами с Леллямером вверх по лестнице, и в то время как Леллямер хохотал, я от души сочувствовал Ивану Матвеевичу.
- Разве так можно шутить?! – беспокойно щурился Иван Матвеевич на Леллямера, ставя бутылку водки на стол.
- Ну, ладно тебе, Матвеевич, ну с кем не бывает! – едва сдерживая себя от смеха, говорил Леллямер, тоже ставя свою бутылку на стол.
- Не знаю, с кем там, и чего не бывает, но закуски у нас кот наплакал, - сказал я, доставая из шкафа засохшую корочку хлеба.
- Я щас, я мигом! – крикнул Леллямер и убежал.
- Вот, черт оглашенный, - пропыхтел Иван Матвеевич усаживаясь за стол и разглядывая этикетки на бутылках.
- Иван Матвеевич, а расскажите, что там было в общежитии, когда вы с Леллямером по простыням полезли?!
- Эх, паря, - покачал головой Иван Матвеевич, - бабы на тебя бросаются как с голодухи, успевай только одежу сымать, чтоб не порвали!
- Неужто там оргии такие устраивают?! – удивился я.
- А иногда заберется на тебя какая-нибудь взбешенная целочка, так потом целый час отойти никак не можешь, а бабы на тебя все лезут и лезут, как тараканы, - почесал себе бороду Иван Матвеевич, - отойти все никак не можешь, а тебя все дерут и дерут! Как кота помойного! Хотя должно-то быть все наоборот, это мужики обязаны бабами командовать! Во - как природа людишек извратила, или они ее? Это уж дело философов разбираться, почему это бабы очень на мужиков стали похожи! И почему они и к доменной печи, и в космос бросаются!
- И стригутся коротко, и брюки носят! - поддержал я мысль Ивана Матвеевича.
- И водку пьют, и курят как мужики! – с досадой поморщился Иван Матвеевич.
- И бреются, как мужики! – добавил я.
- Эка тебя занесло! – засмеялся Иван Матвеевич.
- Ну, ноги свои бреют, - пояснил я.
- И что на самом деле бреют? – изумился Иван Матвеевич.
- Бреют! Бреют! – засмеялся Леллямер, входящий в комнату с холщовой сумкой и двумя студентками.
- Знакомьтесь, это Тоня, а это Соня! – кивнул Леллямер на двух маленьких шатенок в очках, только Тоня была тоньше, а Соня потолще.
- Ну-с, выпьем за счастье Муз! – провозгласил Леллямер, доставая из сумки бутылку шампанского, связку колбасы и банку сардин с хлебом.
- Иван Матвеевич, - кашлянул для вежливости в кулак Иван Матвеевич и замолчал как рыба, только помаргивая застенчиво глазами.
Тоня и Соня подсели с двух сторон к Ивану Матвеевичу. Я их знал, поскольку они учились вместе с Леллямером. Леллямер иногда отдавался им за деньги или за конспекты лекций, которые они потом для него переписывали ровным почерком.
Как говорил Леллямер, пусть они не красавицы, зато они очень добрые и покладистые!
Пить мне не хотелось, но, глядя на снег падающий густыми хлопьями за окном, я присоединился к их компании. Только чтобы не напиться, я поставил себе под ноги пустую банку, куда потихоньку сливал шампанское с водкой.
- Между прочим, перед вами сидит великий поэт! – кивнул в сторону Ивана Матвеича Леллямер.
- Ой, как интересно! – заулыбались Тоня с Соней.
- Кх, кх, - закашлялся Иван Матвеевич и исподтишка, за столом показал Леллямеру кулак.
- Он только стеснительный немного, - засмеялся Леллямер, выпивая еще стакан водки, и ни с кем не чокаясь.
- Ой, а прочитайте нам ваши стихи! – попросила Тоня.
- Если можно, самые поздние, - присоединилась к ее просьбе Соня.
Выйди пьяненьким в чистенько поле.
Всю ночь проваляйся, мозги охлади,
Очисть организм свой от алкоголя
И обязательно счастье найди!
– неожиданно процитировал себя Иван Матвеевич, по его счастливой морде было понятно, что он их придумал только что.
- Ай, да Матвеич, ай, да, сукин сын! – похвалил Ивана Матвеевича Леллямер.
Тоня с Соней с двух сторон поцеловали Ивана Матвеевича, отчего его глаза тут же увлажнились, и все сразу выпили за его талант.
Ближе к вечеру мы сбегали с Леллямером еще за одной бутылкой, но дверь нашей комнаты была закрыта, а за дверью слышались девичьи повизгивания и яростное сопение Ивана Матвеевича.
- Вот старый козел, а обещал здесь никого не портить, - усмехнулся Леллямер и распечатав бутылку, стал пить прямо из горлышка.
Неожиданно мне тоже захотелось обругать Ивана Матвеевича но увидев, что Леллямер дает мне в руки бутылку, я тоже отпил, и почувствовал странное облегчение, будто все о чем я думал в последние дни, и даже история с Идой, вдруг свалилось с моих плеч. Я поглядел на Леллямера, он на меня, и мы легко рассмеялись, а потом присели на подоконник и закурили.
- Ну, как там поживает бизнес-леди?! – спросил меня Леллямер.
- Как всегда, парадоксально, - улыбнулся я.
- У нас в России все бабы парадоксальны, - заговорил Леллямер, - куда ни глянь, везде одно торжество плоти над разумом!
- Или разума над плотью, - усмехнулся я.
- Или фигни над фигней, - Леллямер еще раз отпил из бутылки и опять постучал в дверь.
- Сейчас, сейчас, - послышался за дверью торопливый шепот Сони и дверь открылась, и мы зашли.
Иван Матвеевич восседал за столом в одних трусах и майке, а по бокам около него сидели раскрасневшиеся Соня и Тоня, успевшие наспех одеться.
- Итак, уважаемый, советую говорить мне только правду, - обратился Леллямер к Ивану Матвеевичу, - итак, почему вы без брюк?!
- Видите ли, - закашлялся Иван Матвеевич, - я привык ходить по дому без брюк, а ваша комната для меня как дом родной!
- Все-таки советую хорошо подумать над моим вопросом, - Леллямер опять отпил из бутылки.
- Да, мне как захочется, так я всегда без брюк! – заулыбался Иван Матвеевич.
- И чего захочется?! – безумно заморгал глазами Леллямер.
- Ну, милый, ну, единственный, - Соня и Тоня мигом отлипли от Ивана Матвеевича, и обступив Леллямера, стали поглаживать его руками по спине.
- Ты бы уж так не нервничал, - сочувственно взглянул на него Иван Матвеевич, - ведь ничего такого не случилось!
- Хотите, я ему набью морду, – спросил Леллямер у Тони с Соней, но они что-то стали шептать ему, каждая в свое ухо, и Леллямер тут же успокоился и даже пожал руку Ивану Матвеевичу в знак примирения.
Мы снова сели за стол и допили оставшуюся водку, а потом Ивана Матвеевича сильно развезло, и он приобняв с двух сторон Тоню и Соню, сказал:
- А сейчас я вам расскажу, как меня пытали за границей! Я тогда моряком был, по разным морям плавал, и вот как-то в Гамбурге мы были, и зашли в какую-то пивную с ребятами, посидели, выпили, а потом я за какой-то бабой белокурой увязался.
Иду уже под утро, а ноги еле волочатся. Я ей «фрау, фрау», а она как шмяк меня сумкой по голове, так я и откинулся возле какого-то дома.
Тут просыпаюсь, гляжу по сторонам, а я уже не на улице, а в какой-то тюрьме лежу! Там еще немец какой-то сидел. Но я по ихнему ничего не понимаю! Я ему что-нибудь скажу, а он ни бэ, ни мэ, абсолютный осел попался! Ну, я тогда в дверь начал ногами долбить, чтобы, значит, освободили, а то ведь скоро корабль наш отчалит из этого Гамбурга, и тогда все, пиши письма мелким почерком!
Ну, потом меня повели куда-то на допрос, в другое помещение, там меня связали и стали мучить, загоняя иголки прямо под ногти, а переводчик ихний и говорит:
- Скажешь парол, отпустэм на ваш кэрабь!
Ну, я им гадам крикнул:
- Хер вам, а не пароль!
Тогда ихний главный начальник ткнул в меня пальцем и сказал:
- Это есть ихней гэрой!
- А вы как думали?! – усмехнулся я.
Тогда маленький узкоглазый заместитель ихнего начальника что-то шепнул на ихнем, и они оба вышли из камеры. Вскоре всего меня развязали, все иголки из-под ногтей повытаскивали, и даже помыли, и поставили на довольствие.
- Это как? – спросил Леллямер, успевший оторвать от Ивана Матвеевича Соню и усадить ее к себе на колени.
- Как! Как! - недовольно пробурчал Иван Матвеевич, - завели в хорошую такую комнатку с красивым диванчиком и небольшим круглым столиком. На нем водок, шнапса ихнего и закусок, просто завались, глаза разбегаются. Ну, я сразу догадался, споить хотят гады, только ничего у них не получиться.
Иван Матвеевич сделал небольшую паузу и сидящую рядом с ним Тоню по примеру Леллямера тоже усадил к себе на колени.
- А что дальше? – спросили мы.
- А дальше, сел я на ихний диванчик, сижу, думаю обо всем, да все что-то мне как-то скучно. Ну, думаю, раз водка, шнапс есть, то чего мне на нее глядеть-то? Ну и выпил я полстаканчика, потом еще и еще.
А тут еще ко мне в комнату ту самую белокурую стерву впустили, за которой я из кабака увязался. Ну, она и мне, и себе тоже наливает ихненького шнапса, чокается и говорит:
- Вы эсть рускай шпиен!
А сама пьет и смеется, стерва такая! И титьки из платья вытаскивает, мол смотри, какие красивые титьки у меня! Ну, думаю, черт побери! Какая ****ь красивая, да и шнапс ихний уж сильно забористый оказался, - глупо заулыбался Иван Матвеевич, прижимая к себе Тоню. – Ну, и стал я ее целовать, - свои слова Иван Матвеевич наглядно продемонстрировал на Тоне, - целую, значит, и туда, и сюда, а она, дрянь такая, шепчет мне на ухо:
- Вы мне сказать ваш парол!
- Да хер с ним, - говорю, и раздеваю уже ее, - Иван Матвеевич попытался даже для наглядности раздеть Тоню, но та ударила его по рукам, - а она все смеется и повторяет мне:
- Хэр с ним, хэр с ним!
- Счас, - говорю, - узнаешь, какой хер со мной! Рубаху с себя срываю, и ей влупил по самые яйца, так она, бедняжка, даже с дивана грохнулась! Потом как только очнулась, так сразу и заохала и заахала:
- О-я-я, я забывать ваш парол!
- Да хер с ним, - машу ей рукой, а эта дура радостно мне улыбается, и опять повторяет:
- Хэр с ним! Хэр с ним!
Однако, самое ужасное, что пароль у наших был именно такой, а поэтому у нас были завалены сразу три явочные квартиры! – глухо вздохнул Иван Матвеевич.
- А откуда узнали? – спросил Леллямер.
- Откуда, откуда, - недовольно проворчал Иван Матвеевич, - меня же после этого сразу на берег списали! А так по-честности, я же ни в чем и не виноватый, ведь я к разведке сызмальства никакого отношения не имел!
И все сразу засмеялись, но когда Леллямер снова побежал за бутылкой, я спустился в читальный зал, положил на стол руки, голову на руки, и уснул.
ГЛАВА 8
ОХОТА НА КАБАНОВ
Всю ночь мне снились кошмары о том, как я превратился в кабана, и за мной по лесу бегал Иван Матвеевич, причем от страха я срал у каждого куста, и по этим самым кучкам Иван Матвеевич определял мой дальнейший путь. Проснулся я от громкого баса Ивана Матвеевича.
- Вставай, соня, - тормошил меня за плечо Иван Матвеевич, - а то охоту проспишь!
Я еле открыл глаза и с большим трудом вспомнил, как Леллямер с Иваном Матвеевичем разбудили меня вчера вечером в читальном зале и уговорили поехать с ними в деревню, куда уехала его бабка с внуком, чтобы сходить на охоту, на кабанов, и что они даже для остроты ощущений и Тоню с Соней взяли с собой, и вспомнил, как мы ехали на такси.
Иван Матвеевич с Леллямером, и Тоня с Соней пристроились на заднем сиденье, а я сидел с водителем на переднем сиденье. Причем водитель всю дорогу смеялся, угощал меня сигаретами и называл то пятым колесом в телеге, то запаской.
А я ехал с ними и думал:
И зачем я, дурак такой с ними еду, к черту на кулички, к черту на рога?!
Вспомнил я также, что деньги на поездку давали Тоня с Соней, а подбивал всех поехать Леллямер.
Случайно узнав у Ивана Матвеевича, что у него есть дом в деревне, куда уехала его бабка с внуком, самогонки целая бочка, два тульских ружья с винтовой нарезкой, да кабанов в лесу целая стая, Леллямер возликовал. Он больше всех кричал и говорил, что это будет праздник, что они Ивана Матвеевича помирят с бабкой, что кабанов настреляют целую тучу, и что вообще на земле будет рай!
Однако, говорилось это в сильном подпитии, когда все кажется легко и просто, а в это похмельное утро все выглядели страшно уставшими с необычайно тупыми и печальными мордами.
Для конспирации Тоня лежала со мной в одной кровати, и даже во сне обнимала меня, Леллямер лежал с Соней на соседней кровати, и тоже в обнимку.
Теперь-то я понял наконец, раскусил всю озабоченность и торопливость Ивана Матвеевича. Он был ужасно сердит и взволнован всей этой мудреной конспирацией. И как будто в подтверждение моих мыслей, Ивана Матвеевича из своей комнаты тут же окликнула бабка:
- Да, не буди их, старый черт! Молодые устали ведь с дороги, пусть поспят!
- А охота! – озабоченно отозвался Иван Матвеевич.
- Да, нужна им твоя охота, - проворчала бабка, и Иван Матвеевич переминаясь с ноги на ногу, нехотя поплелся обратно к бабке, закрывая за собой дверь.
Тоня проснулась и неожиданно прильнула ко мне с поцелуем. Я пытался сопротивляться, но сил у меня никаких не было. На соседней койке проснувшийся Леллямер с Соней тоже беспокойно завозились под одеялом.
- Суки, сукины дети, - тревожно шептал под дверью проснувшийся Иван Матвевич, но тут же окликаемый бабкой, опять семенил к печке.
- Ну что ты к молодым пристал, они спать хотят! – ворчала бабка.
- Так на охоту же вроде бы пора! – рассеянно отвечал Иван Матвеевич.
- Да, какая, к черту, охота, щас метель на дворе, - не унималась бабка.
- Метель, метель, - озабоченно вздыхал Иван Матвеевич, - будь она неладна!
И опять заходил по дому, половицы под ним скрипят, под нами пружины звенят, и так все утро, под ним половицы, под нами пружины…
Наконец, мы все-таки встали и кое-как умылись из навесного умывальника за печкой. Бабка Маланья, жена Ивана Матвеевича, уже накрывала для нас стол.
Дымящаяся из печки, из чугунка картошка, соленые огурчики, грибочки, толсто нарезанное сало и здоровенная -шестилитровая бутыль с мутным самогоном.
За столом Тоня села со мной, а Соня с Леллямером, а Иван Матвеевич с бабкой Маланьей на другом конце стола.
- А где ваш внук?! – спросил Леллямер.
- Да он со вчерашнего дня к зазнобе своей в соседнюю деревню, на лыжах укатил, - улыбнулась бабка Маланья.
- И где его там черти носят? - недовольно проворчал Иван Матвевич.
- Да, ты, старый, сегодня что-то не в духе, - заметила бабка Маланья.
- Так охота же срывается, - вздохнул Иван Матвеевич, бросая на нас страдальческие взгляды.
- Ничего, Матвеич, мы здесь переночуем еще, а глядишь завтра и развеется метель-то, - заулыбался Лелямер, поднимая свой стакан, – так что выпьем за охоту!
Все выпили, закусили, потом опять выпили. У меня перед глазами все поплыло. Тоня с Соней тоже быстро запьянели и вроде как для конспирации кинулись целовать нас с Леллямером за столом. А Иван Матвеевич еще сильнее хмурил брови и пил самогонку с таким видом, будто собирался на тот свет, а Тоня с Соней иногда смеялись и нахально поглядывали на него.
- Да, что это с тобой?! – удивлялась бабка.
- Да, ничего со мной! – огрызался Иван Матвеевич и пил самогон уже ничем не закусывая, но и нисколько не хмелея.
- Что-то вы, Иван Матвеевич, не закусываете?! – со смехом заметила Тоня.
- Да, дед, ты уж поешь маленько, - забеспокоилась Маланья.
- Чего-то мне больше ничего и не хочется, - вздохнул Иван Матвеевич, и мутным взглядом обведя весь стол, рухнул с табурета.
- Вот, так всегда, - всплеснула руками бабка Маланья, –как нажрется, так сразу и валится как колода!
Мы быстро встали все, и приподняв Ивана Матвеевича, отнесли на кровать.
- Эх, голубочки мои сизокрылые, - разревелся вдруг Иван Матвеевич, главным образом глядя на Тоню с Соней, - ой, пропадете вы без меня, деточки родные!
- Чего это он?! – встревожилась Маланья.
- Пьяный дед, пьяный бред, - констатировал Леллямер и, схватив ушат с холодной водой, окатил им Ивана Матвеевича.
- Все! Идем на охоту! Идем на кабанов! – бодро крикнул Иван Матвеевич, тут же вскочив с кровати и быстро переодеваясь в сухое белье.
- Так метель же на дворе, - запричитала Маланья.
- Метель, метель, туды ее в качель, - Иван Матвеевич вытащил из-под кровати ружья с патронами и надел валенки с ватником.
Мы пьяные, радостные и возбужденные кличем Ивана Матвеевича, тоже стали одеваться.
- На охоту! На охоту! На кабанов! На кабанов! – повторяли мы друг за другом, и как только все оделись, тронулись в путь, сопровождаемые плаксивым голосом Маланьи и бодрым пьяным басом Ивана Матвеевича.
Увязая по колено в снегу, и мало обращая внимания на разгулявшуюся метель, мы шли друг за другом, взбодренные радостью охоты как малые дети.
Через час мы оказались в лесу. Метель уже утихла. Иван Матвеевич обвешанный ружьями и патронами, как партизан, продолжал идти вперед, вселяя в нас и оптимизм, и уверенность в удаче. Однако очень скоро стало смеркаться.
- Матвеич! Пора, наверное, домой! – попытался остановить его Леллямер.
- Наша цель – кабаны! Наше счастье – их нежное мясо! – затарабанил как по-писанному Иван Матвеевич, и тут мы все вдруг поняли, что все время шагали, увязая по колено в снегу, за пьяным дураком, и хмель с нас тут же слетел, ибо темень разрасталась вокруг нас с необыкновенной скоростью.
- Сукин сын! – заорал Леллямер.
- Пьяный осел! – завизжала Соня.
- Дубина стоеросовая! – стуча зубами от холода, прошептала Тоня.
Иван Матвеевич мигом протрезвел, и стал перед нами извиняться:
- Ребята! Простите! Бес попутал! Ну, с кем не бывает!
Тоня с Соней обняли друг друга и заревели в один голос.
- Да, замолчите вы, дуры! – закричал на них Леллямер. – У меня зажигалка есть, будем свои следы ею освещать и по ним назад из леса выбираться!
Все сразу притихли и теперь уже, ободряемые радостью возвращения, пошли за Леллямером. Иван Матвеевич как сильно провинившийся плелся позади всех. Через несколько минут зажигалка Леллямера окончательно погасла. Бабы опять завыли, Матвеич опять стал оправдываться, а Леллямер опять стал кричать на него.
- Подождите, у меня тоже есть зажигалка, - сказал я, нащупав у себя в кармане зажигалку.
- Так что же ты молчал, – возмутился Леллямер, а за ним и все остальные.
- Только сейчас нашел, - сказал я, и чтобы побыстрее прекратить всякие бессмысленные крики и повизгивания нашей честной компании, пошел впереди всех, освещая зажигалкой наши следы.
Все мигом затихли и пошли следом. Вскоре мы вышли из леса и увидели огоньки домов знакомой нам деревушки, и все разом заорали: «Ура!»
И было в этом «Ура!» что-то необычайно торжественное, объединяющее нас как осознание нашей же общей победы. И мы все обнялись, рассмеялись и расцеловались! Больше всех обнимал и целовал Тоню с Соней Иван Матвеевич, но нам с Леллямером было все равно весело…
Озаренные волшебным светом деревни, как светом познания бесчисленных свойств нашей земли, мы шли вместе, как дети, которые уже наигрались в войну и теперь хотели только мира…
Мы шли и видели эти огоньки как отсветы наших безумных надежд. Приблизившись к своему дому, Иван Матвеевич вдруг расплакался и мы все его стали утешать…
Бабка Маланья как и при нашем уходе опять встретила нас своими причитаньями. Выглядело это так, бабка причитала, Иван Матвеевич рыдал, все пытались что-то сказать, как-то утешить, и только крепкий самогон успокоил наши несчастные души.
Я едва помню, как дополз до кровати, как пьяная Тоня опять прилегла ко мне, и навалившись на меня всем телом дыша перегаром шепнула:
- Давай, Матвеичу назло соединимся!
И опять наша кровать зазвенела пружинами, а вскоре и соседняя кровать, кровать Леллямера и Сони, отозвалась дружественным звончатым переливом, и даже пьяный Иван Матвеевич притаившийся за дверью, уже злобно не шептал, что мы суки, а только сморкался и всхлипывал, и опять причитала жалостливым голоском бабка Маланья:
- Ну, что, старый, на молодых, что ль, потянуло?!
- На молодых! – соглашался, всхлипывая, Иван Матвевич. – На молодых! Ядреный корень!
А где-то пели петухи и земля казалась очень круглой…
ГЛАВА 9
В ОБЪЯТЬЯХ
ВОЛШЕБНОГО ЧУДОВИЩА
Через день, очень рано утром ко мне в общежитие пришла Ида. Она вошла без стука. Дверь была открыта. Увидев, что кровать Леллямера пуста, она ловко, через голову сбросила с себя платье и легла ко мне, страстно постанывая. Каково же было ее удивление, когда она со мной под одеялом у стенки увидела Тоню.
- Что за дрянь здесь дрыхнет с моим мужем?! – зарычала она.
- Извините, я, кажется, ошиблась номером, - застенчиво прошептала Тоня, вставая с постели.
- Ты, что, зараза, думаешь, я дура?! – дико взревела Ида и молниеносно набросилась на Тоню.
Я впервые видел как дрались женщины, они сцепились как две безумных кошки. Клубок из двух тел стал кататься по полу, задевая и ломая все на своем пути, даже кровать Леллямера не выдержала их отчаянного натиска, и сложилась в виде треугольника с острым углом.
Услышав за дверью беспокойное шарканье валенок нашей вахтерши бабы Клавы, я тут же бросился к двери и закрыл ее на задвижку, и взмолился шепотом, чтобы они перестали из-за меня драться, поскольку, мол, я недостоин всего этого, но они меня не слышали, и так же самоупоенно продолжали бить друг друга с умопомрачительной скоростью.
- Сейчас же прекратите! – чеканным эхом прокатился по коридору суровый окрик бабы Клавы, и в нашей комнате, и в предрассветных сумерках воцарилась полная тишина…
О, эта первозданная тишина, как я любил ее в начале детства, как я молился на нее и рылся в ней, ища лишь мудрого совета у людей, где спрятано таинственное место, ужель в прекрасном лоне матерей, которых ищем мы в девчонках по соседству…
Тишина длилась долго… Баба Клава много раз просила по-хорошему открыть ей дверь, потом много раз обещала вызвать милицию, а когда и это не помогло, несколько раз ударила в дверь кулаком и проворчав на прощанье, что мы еще от нее очень много узнаем и получим, ушла обратно своей шаркающей походкой.
Еще некоторое время тишина порхала по комнате, она дразняще шевелила коробочки наших мозгов, оставаясь в пределах абсолютной недосягаемости…
И я, и женщины оставались совершенно неподвижны, хотя я остро чувствовал в этой неподвижности яростное биение собственного пульса, и неумолимое рождение мыслей.
Тем более, глядя на их окровавленные морды, мне хотелось им сказать, что вы делаете, неужели вам мало мужиков на земле?!
Но вместо этого погладил их обеих по головкам, а они судорожно всхлипывая, подползли ко мне на четвереньках, как собачки, и дружно с обеих сторон обняли меня за ноги.
О чем они плакали, и чего они от меня хотели?! Я поглядел на них и сам расплакался, потому что моей любви не было,как и прекрасной Волшебницы из моего воображения, нигде ее в реальном мире не существовало!
- Прости меня, - неожиданно всхлипывая, прошептала Ида.
- И ты меня тоже прости, - чуть слышно прошептала Тоня.
- Ну, уж дудки, прощать вас, - подумал я, а вслух сказал:
- Да, за что мне вас прощать-то?! Вы же никого не убили, никого не зарезали! Подумаешь, вахтершу напугали!
- Дурак! – прошипела Ида.
- Придурок! – процедила Тоня.
- Да, что вы от меня хотите-то, в конце концов? – возмутился я. – Да к тому же, сразу вдвоем?
И тут они стали совещаться, кому из них со мной остаться! Как будто я покорное животное, скотина какая-нибудь безмозглая!
- Ну, уж, дудки! – сказал я и стал одеваться, чтобы из комнаты убраться.
Я уже оделся и вроде бы, как побежал, когда они одновременно вдвоем стащили с себя свои белоснежные трусики, как ни странно, но они были в почти одинаковых трусиках, как будто сам черт их повязал, и пошли на меня, как солдаты в атаку!
- А если я не хочу! – выкрикнул я.
- Не бойся, мы без оружия! – улыбнулась Ида и обняла меня. Тоня прижалась ко мне сзади, и по моему телу забегали сказочные мурашки…
Когда мы втроем оказались в одной узкой кровати, дверь открылась и в комнату вошел пьяный Леллямер.
- Эка, брат, тебя разнесло, - усмехнулся он, оглядывая наши три головы, улыбающиеся ему из-под одеяла. Потом он присел на свою кровать, и так мы с минуту, молча разглядывали друг друга.
- Ну что, братцы, кажется, наше общее состояние улучшается, - почему-то шепотом заговорил Леллямер, развязывая у себя на шее галстук.
- Подите, пожалуйста, вон, - почему-то шепотом ответила ему Ида.
- Извините, но такой радости я доставить вам никак не могу, все же я здесь живу и даже ночую иногда, - Леллямер закинул ногу на ногу и стал ей нервно покачивать. Его взгляд постоянно сверлил то меня, то Иду с Тоней.
- А, почему вы, собственно говоря, не уходите? – спросила Ида.
- Ага, - удовлетворенно зевнул Леллямер, - вас это уже беспокоит!
И его тон, и поведение, показались мне очень странными впрочем, я знал за ним привычку, будучи во хмелю, совершать самые невероятные глупости, например, однажды ночью прямо с крыши нашего общежития он умудрился обоссать нашего профессора Цикенбаума, поздно возвращавшегося от одной студентки домой.
- Итак, почему вас так беспокоит мое присутствие? – спрашивал Иду Леллямер, а сам беспокойно вертел головой, и курил, пуская колечки дыма в нашу сторону.
- Ну скажите, почему я не могу находится в своей комнате?!
- Выдь на минутку, мудак! – прикрикнула на него Тоня.
- Ну вот, - обрадовался Леллямер, вставая, - так сразу бы и сказали! А то, пожалуйста, пожалуйста вон! – и тихо насвистывая, вышел из комнаты.
Ида с Тоней быстро встали и оделись, а я продолжал лежать на кровати, словно пытаясь что-то припомнить. С одной стороны меня мучил стыд, а с другой меня радовало само безумие окружавших меня людей.
- Тебе бы тоже не мешало одеться, - заметила Ида.
- А зачем? – удивился я или попытался изобразить удивление на своей расстроенной морде.
- Потому что мы едем ко мне, - объяснила Ида.
- А мне бы вроде на лекцию пора, - взглянул я на часы.
- Нет, ты поедешь с нами, - взглянула на меня Ида, и этого взгляда было для меня достаточно, чтобы и я с головой окунулся в этот безумный мир, и стал лихорадочно одеваться.
- Как же все-таки хочется иногда нажраться и дать кому-нибудь в морду, - говорил уже у серебристого «Форда», провожавший нас Леллямер.
Снег неподвижным покровом лежал вокруг нас, а солнце едва светило из-за множества серых туч. Студенты бежали на учебу, они смеялись и что-то говорили, иногда я видел вполне знакомые лица, но все они от меня были далеки.
- И куда я еду, и зачем?! – спрашивал я себя. – Неужели, чтобы доставить удовольствие этой ненасытной бизнес-леди? И почему она вдруг пожелала разделить свое удовольствие вместе с Тоней?
Мы сели в «Форд» и поехали, а я дорогой все задавал себе вопросы, хотя, сидя на переднем сиденье, рядом с Идой, ощущал ее шевелящуюся руку у себя между ног и страстный язычок Тони, вползающий сбоку в мое несчастное ухо. И в то время как они трогали меня, получая свою долю удовольствия, я прилип всей задницей к сиденью и думал, почему я просто не могу раствориться в воздухе от их прикосновений?! Не так ли мы все умираем, просто растворяясь в нем, как в бесконечном море, где любое прикосновение приближает час твоей смерти?!
Странно я только почувствовал себя мужчиной, а уже во многом разочаровался… Отчего это?! Почему? Кто ответит ?
Вскоре показался краснокирпичный 3-х этажный особняк с длинной глухой оградой из кирпича и железных щитов. Мы въехали через железные ворота.
Несколько женщин в черных куртках обступили со всех сторон выходящую из машины Иду, и мне подумалось тогда, что здесь какая-то своя, совершенно другая, может быть даже нереальная жизнь.
Тоня, как и я, робко вышла из машины. Неожиданно женщины схватили ее за руки и куда-то увели по аллее парка, растущего возле особняка.
- Куда они ее повели?! – спросил я, тревожно вздыхая, у Иды.
- Они повели ее помыться в сауну, - засмеялась она, и ее бодрый смех меня вроде бы успокоил.
- А что будем делать мы? – спросил я.
- Сейчас узнаешь! – она взяла меня за руку и повела с собой.
Сначала мы зашли в особняк, потом стали по лестнице спускаться куда-то под землю. Тускло освещенная лестница, покрытая черным ковром, внушала какой-то необъяснимый страх.
- Ты меня ведешь в преисподнюю, - попытался я пошутить.
- Нет, мой дорогой, я тебя веду в ад, - засмеялась Ида.
Потом мы зашли в ярко освещенную комнату с огромной кроватью в половину комнаты и большим количеством кожаных плеток, висящих вдоль стен.
- Ты что, садомазохистка?! – пробормотал я и тут же получил резкий удар хлыстом по спине.
Оглянувшись, я увидел, что Ида стоит передо мной уже совершенно голая, но обутая в длинные черные ботфорты.
- Да, больно же! – заорал я.
- Обращаю твое внимание, что ты мужчина, а не баба, а поэтому веди себя достойно! – и Ида снова огрела меня хлыстом. На этот раз я смолчал, пытаясь своей глупой улыбкой разжалобить Иду.
- А теперь дурачок ты встанешь на четвереньки и будешь лизать это место, - Ида ткнула себя пальцем в лобок.
- Ни за что, - прошептал я и пятясь от нее, попытался открыть дверь, но она была заперта.
Я снова оглянулся, Ида приближалась ко мне с идиотской ухмылкой, размахивая перед моим носом своим хлыстом. И тут меня осенило, я быстро сорвал со стены другой хлыст и тут же его конец обрушил ей на плечи.
- А на вот, получай, стерва! – и с торжествующей усмешкой огрел Иду по голым ягодицам.
- Ах, еще, мой светлый повелитель, - прошептала она, одновременно улыбаясь и плача, –еще и еще!
Тогда я ударил ее со всего размаха.
- Ой, - вскрикнула Ида, отскочив сразу к кровати, но я не давая ей опомниться, кинулся следом, и снова огрел ее плетью, теперь по ногам.
- Ой не надо! Мне уже больно! – закричала Ида, извиваясь всем телом на кровати.
- Ну, и как ты себя чувствуешь?! Прекрасно?! – злорадно улыбнулся я.
- Не очень, - всхлипнула Ида, закрыв лицо ладонями.
- Тогда отодвинься в тот угол и сиди себе тихо, - кивнул я головой, - и не разговаривай со мной, не мешай мне думать, и вообще веди себя так, как будто тебя не существует!
- А можно я погляжу на тебя и немножко помастурбирую! – Ида отняла ладони от лица и теперь безумно улыбалась.
- Да, делай, что хочешь, только меня не трогай, - я устало вздохнул и прилег на кровать, не выпуская из рук хлыста.
Правда, вид голой мастурбирующей Иды в черных ботфортах, стоящей рядом и раскинув ноги на ширине плеч, постепенно возбудил меня, отчего я даже привстал с кровати.
-Ну, дорогой, ну, давай реализуемся, - томно закатывая глаза, прошептала Ида, - ну, что ты ждешь, дурачок?!
- Никакой я не дурачок, я сам по себе, - взволнованно прошептал я, уже поднявшись с кровати и сделав свой шаг к безумной Иде.
Ее влажное лоно готово было уже принять меня в себя, когда я вдруг услышал сзади громкий, конвульсивно содрогающийся хохот и оглянулся.
- Давай, давай, трахни ее, дружок! – в темном проеме, из-за приоткрытой двери, на меня глядело и смеялось ужасно изуродованное женское лицо, со множеством глубоких шрамов и с такими же огненно-красными волосами, как у Иды.
- Пусть издевается на здоровье, - шепнула мне на ухо Ида, - это моя сестра Клара, с тех пор как ее лицо изуродовал ураган, она превратилась в юродивую!
- И что же она будет все время здесь, и смотреть на нас?!
- Не обращай внимания, - шепнула Ида, уже прильнувшая ко мне, и я неожиданно почувствовал, как поддаюсь чарам этой безумной женщины, и как она быстро овладевает всем моим телом.
- Ну, право же, живем ведь только раз, - улыбнулась Ида и поцеловала меня в губы, и со мною сразу произошло чудо, я ощутил как моя душа извергается в нее, и потрясенный этим, застонал от наслаждения…
Потом мы лежали на кровати и молча обнимали друг друга.
- Между прочим, она уже не одну и не две сотни мужиков здесь перетрахала, - послышалось из-за двери вкрадчивое хихиканье Клары. Было очевидно, что она теперь стыдилась показывать нам свое изуродованное лицо.
- Ах, если бы это длилось вечно, - прошептала Ида, словно не замечая или не слыша хохота Клары, и я тоже почувствовал, что ничего не слышу, кроме чудного голоса Иды.
- Ты словно выстрелом стрелы пронзил меня, и я теперь вся кровью истекаю! – я как завороженный, слушал ее, и со сладкой мукой прижимался щекой к ее теплой груди.
Через несколько минут в комнату стремительно ворвались двое женщин в черных куртках с огненно-рыжими волосами как у сестер. Они тут же схватили меня, подняли с кровати и потащили за собой неизвестно куда… Я отбивался и плакал, я пытался защитить себя и свою Иду, и навсегда остаться с ней, но женщины не слушали меня и умело заломав мне руки за спину, тащили за собой.
Ида тоже кричала и плакала, будто она была моей матерью, у которой меня отняли прямо от ее груди.
- Он даже не попил моего молочка! – кричала она, кусая за руки женщин, но те ловко вытаскивали из комнаты упирающегося меня , и отталкивали Иду ногами.
Я пытался вырваться, но тщетно, женщины были, видно, специально обучены и обладали колоссальной силой, во всяком случае, когда я упал на лестнице, чтобы никуда не идти, одна из них подняла меня и понесла перед собой на двух вытянутых руках.
Через минуту они меня абсолютно голого и совершенно обессиленного затащили в одну комнату, на самом верхнем, третьем этаже. За столом сидела, одетая в черное платье Клара. Меня эти женщины усадили перед ней в кресло, и тут же ушли, словно растворившись в воздухе.
- Ну-с, что же вы теперь мне скажете, – хитро улыбнулась Клара. Из-за ее уродливого лица, испещренного шрамами, улыбка казалась более страшной и зловещей.
- Кажется, я не хочу жить, - честно признался я.
- В мои планы это не входит, - усмехнулась Клара и неожиданно плюнула мне в лицо.
- За что?! - удивился я.
- За то, что ты трахал мою сестру! – в подтверждение своих слов Клара бросила на стол цветную фотографию 20х30 см, на которой я овладевал Идой.
- Да, но, Ида любит меня, и она сама меня соблазнила, и вообще я не понимаю о чем речь, - сказал я, прикрывая руками свое причинное место.
Клара задумалась с какой-то странной и ни на что не похожей тоской или грустью, еще она притрагивалась своими пальчиками к шрамам на лице и плакала.
- А ты не поблагодарил Всевышнего за то, что он позволил тебе глядеть на этот мир через свое прекрасное лицо?! – Клара печально улыбнулась мне, вытирая слезы рукавом.
- О, Господи, - вздохнул я, - лицо - это же просто маска, и для любого нормального человека оно не имеет никакого значения!
- Никакого значения?! – вскрикнула Клара, разрывая на мелкие клочки ту самую фотографию, на которой были мы с Идой.
- Да, любой человек любит другого человека не из-за его лица, а из-за его души, ну, конечно и тела, но все же, лицо это не главное. Ведь недаром же в народе говорят: с лица не воду пить!
- А ты бы мог меня полюбить? – неожиданно прошептала Клара, прижимая руки к шрамам на лице.
- А ради чего? – опешил я.
- А ради меня самой! – она улыбалась и плакала, и глядела на меня очень внимательно, все ее тело было напряжено, а руки сжимали подлокотники черного кожаного кресла. Только сейчас мне бросилось в глаза сочетание серо-красных тонов в этой комнате: серые стены, красные шторы на окнах и черная мебель, будто хранящие траур по прекрасному и навсегда утраченному лицу Клары.
- Но я же, вроде как, люблю Иду, и она меня тоже, кажется, любит, - прошептал я, уже поеживаясь от некоторого холода.
- Чушь! Она тебя нисколько не любит! – громко усмехнулась Ида. – Ида готова лечь под любого мужчину! Она совершенно помешанная на сексуальной почве, в конце концов она просто садомазохистка, или ты не видел ее набора плеток, висящих в ее спальне?
- Но это же поддается лечению! – улыбнулся я.
- Нет! Не поддается! – Клара собрала обрывки нашего фото, соединив их между собой, как мозаику уже другого потустороннего мира.
- А почему ты хочешь, чтоб я тебя полюбил? – спросил я и сразу покраснел.
- Может потому, что я ни во что уже не верю, - грустно прошептала мне Клара и показала мне запястья рук в глубоких порезах. – Я уже пыталась уйти отсюда, но эта дрянь, Ида, спасла меня, иногда меня спасали наши охранницы, хотя, какое это имеет значение! Вот ты лучше посмотри в мое изуродованное лицо, и скажи, сколько мне лет?
- Не знаю, - честно признался я, - хотя по другим частям тела видно, что ты еще очень молодая.
- Другим частям?! – горько усмехнулась Клара. – Что ж, пусть будет так!
- А ты пробовала делать себе пластическую операцию?
- Бесполезно, - вздохнула Клара, - шрамы слишком глубокие, и потом мне уже делали несколько операций, но от этого я не стала выглядеть лучше! А потом я от всего этого уже устала и стала противна сама себе! Хочешь посмотреть, какая я была до урагана?
- Да, - кивнул я головой, и Клара протянула мне небольшую черно-белую фотографию, с нее на меня глядела прелестная девушка лет семнадцати, с завитыми локонами и в старинном платье, стоящая возле пальмы на берегу моря.
- И сколько этой фотографии лет?!
- Этой фотографии два года, она была цветной, но после всего, что со мной произошло, я ее сделала черно-белой!
- Почему?!
- Потому что сейчас для меня одно только прошлое окрашено в сияющую ткань моей былой красоты. Я уже знаю, что меня никто не полюбит, но я все равно как будто верю в сказку, в своего волшебного принца, как будто он есть и храню ему верность! – от своих мыслей Клара даже рассмеялась, и несмотря на свое внешнее уродство, показалась мне очень интересной.
- Я готов быть твоим другом и просто встречаться! Ты согласна?! – прошептал я.
- Не знаю, - она криво усмехнулась, глядя с недоверием на меня.
- Мне бы все-таки не мешало одеться! – я только сейчас вспомнил, что сижу перед ней в костюме Адама.
- Сейчас тебе принесут твою одежду, - Клара нажала на кнопку, приделанную к столу, и буквально через минуту мне принесли одежду, и я стал одеваться, замечая, как Клара смешно улыбается мне своей обезображенной улыбкой.
- А что с Идой и Тоней?! – спросил я, усаживаясь опять в кресло.
- Принесите кофе и конфеты, - крикнула в микрофон Клара, одновременно нажав на кнопку, и нам тут же принесли кофе с шоколадными конфетами. – Ида не нуждается в твоей близости, я уже тебе говорила, что она готова лечь под любого мужчину, она сумасшедшая, - от смеха Клара даже закашлялась.
- Но Ида сама искала меня, ей было хорошо со мной, - обиженно вздохнул я, выпивая свою чашку.
- Глупец, - взглянула печально на меня Клара, - Ида делала все это ради меня! Ради меня она тебя соблазнила, и ради меня привезла сюда! А когда ты был здесь в первый раз я стала разглядывать тебя всего с ног до головы. Ида тогда договорилась с твоим дружком Леллямером и подмешала тебе в водку снотворное, а когда привезла сюда, я одна в течение часа пролежала с тобой в одной кровати. Нет, я ничего не делала с тобой, я просто гладила тебя, все твое тело и восхищалась твоей юной красотой, - Клара всхлипнула и поставила свою чашку с кофе на стол, - а потом я решила, что Ида поможет мне тебя заманить сюда уже без всякого снотворного! Я разрешила Иде показать свою садомазохическую спальню, чтобы ты осознал хотя ты часть правды, но ты как был во сне, так не выходил из сна!
- Так выходит я - твой пленник?! – возмутился я.
- Нет, ты можешь уйти прямо сейчас! – воскликнула она и тут же с яростью разбила свою чашку с тарелкой об мраморный пол, уложенный серыми и черными квадратами.
- А что с Тоней?!
- Ее уже отвезли обратно в общежитие, и даже дали денег на дорогу! – усмехнулась Клара и вдруг перескочив через стол, наклонилась ко мне и шепнула:
- Можно я тебя поцелую, только один разочек!
Я кивнул головой и сразу почувствовал ее сшитые из разных кусочков губы, как они жадно и ненасытно хватали мои губы, как ее вставные челюсти кусали мой язык, а мне было странно хорошо, и я плакал, вспоминая на черно-белой фотографии прелестную девочку с печальной улыбкой, словно данной ей на прощание перед катастрофой, обнимающую такую же прекрасную пальму. И я обнял, и прижал к себе это волшебное чудовище, и оно тоже отчаянно плакало. Оно искало во мне пощады, как и в своих скошенных глазах.
- Ты не будешь одинокой! – шепнул я.
Почему я ей это шепнул, неужели только из жалости?! И вообще, может ли любовь рождаться из жалости, как бабочка из гусеницы, или как плод из цветка?! И любовь ли это, если я усомнившись в самой ценности жизни, вдруг захотел бросить ее к ногам Клары как бесполезную и ненужную вещь?! И что вообще из этого получиться?!
ГЛАВА 10
ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ
Неожиданно, разглядывая в какой-то книге знаки препинания, я увидел в них свой магический смысл, например, точка – это одинокий человек, запятая – человек, все время обо что-то спотыкающийся, двоеточие – человек раздвоенный, знак вопроса – человек, согбенный от тягот жизни, восклицательный знак – человек, идущий без всякой ноши, а поэтому постоянно выражающий собой восхищение, как и преувеличение собственных чувств! При этом я осознавал, что наша жизнь все время складывается из незримых пропастей, куда мы внезапно можем упасть…
Для меня такой пропастью вначале стала Ида, а потом ее сестра - Клара.
Тоню я исключаю из этого списка, поскольку поддался ее мимолетным чарам в виду слабохарактерности, или как бы выразился Леллямер, в виду своей чрезвычайной сексуальной порабощенности женскими чреслами. И слово-то какое, «чресла», то, через чего ты проходишь, приставка «ло» вроде как любовь, то есть чресла, это то место, через которое ты ощущаешь любовь.
Сейчас я ничего не делаю и только думаю, как мне быть дальше, я лежу на кровати в нашей комнате, рядом за столом сидит Леллямер. Он очень часто с похмелья сидит и вслух рассуждает о жизни, ожидая моего комментария к любой своей фразе.
- Есть женщина, которая готова лечь под любого, - говорит Леллямер, просматривая журнал «Плейбой».
Его фраза нисколько не удивляет меня, поскольку я от него это уже слышал много раз, и приблизительно такую же фразу об Иде я слышал от Клары, и поэтому уныло киваю головой в сторону окна, потом поднимаюсь, и сам подхожу к окну. Окно распахнуто и на меня дует резкий ветер с дождем и снегом, серые занавески кудрявятся как локоны у еще не покалеченной Клары на черно-белом снимке.
- Может, ты чего-нибудь скажешь, – просит меня Леллямер.
- Угу, - киваю я головой и начинаю воспроизводить голосом куриное кудахтанье.
- Все-таки, ты псих, - немного помолчав, говорит Леллямер. – Может, сегодня приедет твоя Ида и привезет нам водки.
- А что это изменит?! – вздыхаю я, и медленно одеваюсь.
- Ну, выпили бы, повеселились, - в тон мне вздыхает Леллямер, и в его голосе чувствуется смертная скука.
- Чтобы вы опять подмешали мне в водку снотворное, а Ида опять увезла меня к Кларе в особняк?! – с усмешкой разглядываю я удивленную и помятую морду Леллямера.
- И за сколько меня, интересно, ты продал?! – спрашиваю я, и свешиваюсь головой вниз с подоконника.
- Идиот, - бормочет перепуганный Леллямер и, хватая меня за ноги, тащит обратно в комнату.
- Конечно, - уже как-то сочувствуя Леллямеру, вздыхаю я, и неожиданно кусаю его за ухо.
- Ненормальный! – кричит Леллямер и, быстро вырываясь из моих объятий, выбегает из комнаты. Я остаюсь один и уже в одежде валяюсь на кровати.
Вскоре Леллямер входит в комнату уже вместе с Тоней и Соней и с бутылкой водки и говорит:
- Надо бы выпить?! Ты как?
- Я как все! - устало шепчу я и поднимаюсь с кровати.
Тоня опять повисает на мне, а Соня на Леллямере, и так опять начинается еще один день посвященный бессмысленному пьянству, и может поэтому, над кроватью Леллямера висит плакат, изображающий грозную женщину огромного роста, бьющую пьяного мужчину бутылкой по голове, а под ними крупными буквами надпись: Пьянству – бой!
- Давайте устремимся к дальним мирам, - говорит Леллямер и разливает по стаканам водку, мы чокаемся и пьем, как будто мы, и на самом деле, устремляемся все вместе к далеким мирам.
- Нужно познать крепость водки, чтобы затем познать
крепость духа, - говорит Леллямер и снова со всеми чокается.
С похмелья он вообще ускоряет процесс употребления алкоголя, а тосты приобретают самый абсурдный, хотя и гипотетический характер.
Наконец его тосты мне надоедают, как и прильнувшая ко мне Тоня, и я отталкиваю от себя Тоню, а остатки водки выливаю на голову Леллямера со словами:
- Теперь твой дух, братец, еще больше окрепнет! А голова станет такой крепкой, что ее можно будет использовать в качестве спортивного снаряда!
- Вы просто не представляете, что это за кретин, – закричал Леллямер, заламывая у себя руки над головой, – час назад он пытался выброситься из окна, и если б не я, то он бы уже наверняка проломил головой асфальт!
- Да, нет, он вроде нормальный, - возражали Тоня с Соней.
- Ага, такой нормальный, что я скоро рычать начну! – засмеялся Леллямер и тут же переходя на звериный рев, встал на четвереньки.
- Слушай, после этой водки он еще хуже стал, - прошептала на ухо Тоне Соня.
- Да у них, кажется, у обоих крыша поехала, - шепнула в ответ Соне Тоня, глядя как Леллямер подполз на четвереньках к занавеске и сорвал ее зубами, издавая мощный рев.
- Успокойся Леллямер, а то мы уйдем отсюда, - прикрикнула на него Соня.
- Ой, не надо, - Леллямер тут же встал с четверенек, и неожиданно схватив Соню, приподняв ее от пола, закружился возле кровати.
- Уронишь, придурок, - кричала напуганная Соня, а Тоня опять куражась, обнимала мое безвольное тело и валилась вместе с ним на кровать, но тут дверь открылась, и на пороге появился Иван Матвеевич с большой холщовой сумкой, из которой торчало горлышко шестилитровой бутыли самогона.
- Вот и Дед Мороз пожаловал, - обрадовался Леллямер и бросив на кровать Соню, кинулся обнимать Матвеича.
- Да, осторожно, черт, а то бутыль разобьем, - забеспокоился Иван Матвеевич, и от его слов всем сразу стало как-то тепло, светло и весело.
- Ну, что, соскучились уже небось?! – дружелюбно похлопал Леллямера по плечу Иван Матвеевич.
- Ага, - всхлипнул Леллямер и еще крепче прижал к себе Ивана Матвеевича.
- Ну, ну, дорогой, - покраснел Иван Матвеевич, глядя на удивленных Соню с Тоней, - ты уж освободи меня от своих страстных объятий, ведь я все-таки мужик, а не баба!
- Да, да, Матвеич, - покраснел Леллямер,- ты уж меня извини, это все от избытка эмоций.
- А хочешь на охоту, на кабанов?! – спросил Иван Матвеевич, уже усаживаясь с нами за стол и вытаскивая из сумки бутыль самогона.
- Да, да, на нее родимую, – заревел от счастья Леллямер и снова кинулся обнимать Ивана Матвеевича.
- Да, сядь ты, неугомонный, - усмехнулся Иван Матвеевич, - а то из-за тебя весь самогон расплескаю! – Иван Матвеевич в это время разливал самогон по стаканам.
- Да нет, Матвеич, от меня беды не будет, ты лучше вон за ним поглядывай, - кивнул на меня головой Леллямер, – а то, как бы он всю бутыль не опрокинул.
- Это, с какого еще буя?! – забеспокоился Матвеич.
- С утра из этого вот окошка стал вниз головой свешиваться, а я еле за ноги вытащил, - пожаловался Леллямер, - а счас недавно, перед твоим приходом, остатки водки мне на голову вылил!
- Да тебе, паря, надо просто полечиться, - усмехнулся Иван Матвеевич, похлопав меня по плечу, - сейчас полечишься, и все как рукой снимет! Ну, за лечение! – и Иван Матвеевич чокнулся сначала со мной, потом с Леллямером, с Соней и Тоней и мы выпили.
Однако, закусывать было нечем.
- Ой, а про сало-то я забыл! – хлопнул себя ладонью по лбу Иван Матвеевич и тут же вытащил из сумки здоровенный шмат сала и буханку черного хлеба, и тут же порезал их на столе.
- Все же ты, Матвеич, добрая душа, - заулыбался Леллямер, - я вот разных на свете мужиков видел, но таких как ты почти не встречал!
- А с чем это связано?! – икнул Матвеич, стряхивая с бороды крошки хлеба.
- Да с тем, Матвеич, что ты мне как отец родной! – прослезился Леллямер.
- Ну, что ты, право, как маленький, - громко рассмеялся Иван Матвеевич и по отцовски обнял Леллямера.
- За тебя, Матвеич! Как за батю! – крикнул Леллямер и разлил всем по стаканам и мы снова выпили.
- Иван Матвеевич, а вы нам может, почитаете свои стихи? – вдруг вспомнила про поэтический дар Ивана Матвеевича Соня.
- Да, да, Иван Матвеевич, почитайте, - поддержала ее Тоня.
Иван Матвеевич глубоко задумался, жонглируя на конце указательного пальца пустым стаканом.
- Ну, Матвеич, ну что ты там застрял, уж прочти нам какой не то шедевр! – весело поглядел на Матвеича Леллямер.
- Шедевр, говоришь?! – икнул Иван Матвеевич.
- Он самый, - кивнул Леллямер.
- Значит, шедевр?! – опять икнул Иван Матвеевич.
- Ну, естественно, - засмеялся Леллямер, снова покачивая головой.
И Иван Матвеевич неожиданно запел:
Наш корабль плывет по морю,
А за ним плывет мазут.
Берегите, девки, целки –
*** на палубе везут!
- Ну Матвеич, ну, творец ты наш, ну и удружил, - и Леллямер опять обнял со смехом Ивана Матвеевича.
У милашки под подолом
Неостриженный баран,
Подыми, милашка, ногу,
Я барану корму дам! -
продолжал пение Иван Матвеевич.
- Ну, блин, Матвеич, - хохотнул Леллямер, и свалился с кровати под стол.
Это правду говорят,
Что я совсем состарился –
Выеб шесть девчат подряд,
На седьмой - запарился!
Иван Матвеевич пел, а Леллямер только хрюкал под столом. Наконец Иван Матвеич поднял из-под стола Леллямера и усадил с собой.
- Ты уж, паря, не падай, а то головку зашибешь! – и Иван Матвеевич ласково погладил Леллямера по голове.
- А еще чего-нибудь спойте! – попросили Ивана Матвеевича Тоня с Соней.
- Давайте лучше выпьем, - улыбнулся Матвеич и снова разлил самогон по стаканам.
- Давай, давай, - бормотал уже пьяный Леллямер.
- За охоту! – поднял свой стакан Иван Матвеевич, и все крикнули:
- За охоту! За кабанов! – и снова чокнулись.
Свой стакан Леллямер пил уже с чувством глубокого омерзения, я же чтобы не перепить, осторожно слил самогон в ладошку и стал натирать ступни ног, от сильного градуса влага почти сразу испарялась.
- Ты чего это там делаешь под столом? – подозрением поглядела на меня Тоня.
- Да, ноги чего-то чешутся! – пожаловался я.
- Это все от нервов! – авторитетно заявил Иван Матвеевич. – Сейчас все болезни от нервов!
- Ну, я же говорил, что он псих, - заплетающимся языком пролепетал Леллямер.
- Ну, тебе больше нельзя! – заметил Иван Матвеевич.
- Да, ну тя, Матвеич, сам пьешь, поешь, баб ебешь, а мне нельзя! – обиженно вздохнул Леллямер, и тут же откинувшись спиной к стенке, уснул.
- Ну, я же говорил, что все! – улыбнулся Матвеич и отодвинув на край кровати тело уснувшего Леллямера, приобнял смеющуюся пьяную Соню.
- А ты тоже не зевай! - кивнул мне в сторону Тони Иван Матвеевич.
- А я ему теперь не нужна, - вдруг разрыдалась Тоня.
- А это еще почему?! – удивился Иван Матвевич.
- А у него теперь богатая есть, - сквозь слезы прохрипела Тоня.
- Что ж ты ,мил человек, наших баб обижаешь? – насупился Иван Матвеевич. – Что же, поматросил и бросил, что ли? – и вдруг неожиданно заехал мне кулаком в ухо.
- Ах, ты старый хрен! – неожиданно вцепилась в волосы Ивана Матвеевича Тоня.
- Не бей его! – защищая Ивана Матвеевича, заголосила Соня, и мы даже не успели заметить, как они быстро выскочив из-за стола, начали драться, причем, дрались они очень отчаянно и жестоко, а я , пока их разнимал, получил, неизвестно от кого, здоровенный фингал под левым глазом, а пьяный Матвеич в это время сидел за столом, и покачивая своей косматой головой, плакал и приговаривал:
- Простите меня, ребяты, старого дурака! Я ведь хотел как лучше!
И только, когда Тоня с Соней успокоились, и улеглись вместе на одну кровать с Леллямером и захрапели, в комнату вошла Клара, одетая в черное платье с круглым толстым воротом, прикрывавшем ее шею, и огненно-рыжими волосами собранными сзади в пучок.
- Я пришла к тебе, я просто соскучилась! – улыбнулась она своими сшитыми, как будто наспех, губами.
- Сгинь! Сгинь, чудовище! – замахал руками пьяный Матвеич, думая, что перед ним стоит ведьма.
- Замолчи старик, ты просто пьян, - сказала Клара, усаживаясь рядом со мной за стол.
- А, ну да, наверно галлюцинация, - прошептал Иван Матвеевич и подложив под голову руки на столе, быстро уснул.
- Это твои друзья?! – грустно улыбнулась Клара.
- Да, друзья, - вздохнул я, притрагиваясь к своему синяку под глазом одним указательным пальцем.
- А кто это тебя так разукрасил?! – засмеялась Клара.
- Да, это бабы чего-то не поделили, а я их разнимал, - объяснил я Кларе.
- Надо же, почти как мы с Идой?! – изумилась Клара.
- А вы что, тоже деретесь?! – опешил я.
- Еще как! – похвасталась Клара.
- И кто из вас побеждает?!
- Да, никто, - прошептала Клара, - можно, я тебя поцелую, мой маленький принц! – и обняв, поцеловала меня, а из ее асимметричных глаз потекли слезы.
Я и сам от жалости прослезился.
- Ты, единственный, кто мне сказал, что я никогда не буду одинока, - прошептала она, - ты ведь мне не солгал?!
- Нет, не солгал, - я глядел на нее и плакал.
- Только не жалей меня, - попросила она.
- А я и не жалею, - всхлипнул я, - я просто тебя люблю.
- Разве так бывает?! – грустно вздохнула она.
- Бывает, - шепнул я и усадил ее к себе на колени.
- Вообще я такая дура, - призналась Клара, - уговорила Иду соблазнить тебя! А все потому, что отвыкла чувствовать себя женщиной из-за этого уродливого лица!
- Надо просто верить с себя, и все будет хорошо, - прошептал я, целуя Клару в ее шероховатые губы.
- А ты думаешь, я не верю?! – вдруг обиделась Клара. – Да если б я не верила, то я бы никогда сюда и не пришла!
- Прости, - вздохнул я, крепко обнимая ее, - я еще такой глупый, я еще только учусь быть мудрым!
- Я тоже! – засмеялась она и поцеловала меня.
- О Господи, уже вечер! – я только сейчас заметил нарастающие сумерки в окне.
- А вы что, с самого утра здесь сидите, – изумилась Клара.
- Выходит, что так, - покраснел я.
- Так ты, выходит, пьяница? – усмехнулась она.
- Да, нет, я большей частью самогоном пятки себе протирал под столом, - честно признался я Кларе.
- Едрить твою! – спросонья вздохнул дед, и мы с Кларой весело рассмеялись, и взявшись за руки, тихо вышли из комнаты.
Только в эту минуту я почувствовал, что действительно люблю Клару, и что для меня она никакое не чудовище, а самое волшебное сокровище, ибо под ее уродливой маской я наконец увидел ее прекрасную душу, изливающую на меня потоками весь свой внутренний свет.
ГЛАВА 11
МОЕ ВОЛШЕБНОЕ СОКРОВИЩЕ
Из старинных индусских манускриптов Кларе соответствовало самое божественное слово «Прана», на санскрите этот означало «дыхание», «жизнь», а в представлении буддистских монахов «жизненную энергию, разлитую во всей природе». Там же я прочитал, что закон первичного сознания – это притяжение любого живого существа к свету, вот и я потянулся к Кларе, почувствовав внутри нее свет.
Еще я прочитал, что, впитывая в себя этот свет, мы рождаем новую жизнь, или иными словами мы осуществляем свое бессмертие!
Как это происходит, мы почти не замечаем, ибо, впитывая в себя этот божественный свет, мы как бы заживо сгораем, мы летаем по воздуху как птицы или сказочные существа, и мы все вовлечены в процесс этого взаимного сгорания! На острие лучей мы только ловим новые потоки, а вбирая их в себя, зажигаемся сами и отдаем назад нами приобретенное тепло и свет, нашу общую «Прану». Однако, все эти мои духовные умопостроения разбивает магия обыденных чисел, магия скучных и равнодушных лиц, магия безумных контрастов и не менее отчетливых виражей.
Лишь оказавшись с Кларой в ночном клубе «Карусель», куда она привезла меня на своем серебристом «Ягуаре», я вдруг почувствовал всем сердцем бесконечно огромную разницу между нами, и дело было не только в ее уродливой маске, которую она так презирала и ненавидела, а в ее богатстве.
Я вдруг впервые ощутил себя купленным или взятым напрокат мужчиной, эдаким автомобилем без руля, на тросе, который тянет за собой ничего не замечающая Клара.
Ее друзья из богатых семей, знавшие Клару еще до катастрофы, проявили ко мне весьма оправданный интерес. Читая их сомнительные взгляды, я сразу узрел мысль, что я продался Кларе за деньги. Впрочем, они были даже довольны, что их подруга, наконец-таки нашла себе подходящего самца.
Один из этих типов, некто Филарепов, весьма тщательно изучил не только мою физиономию с синяком под глазом, но и мой старый помятый костюм, с такой же мятой и грязной рубашкой, и хотя он ничего такого не произнес, присев к нам за столик, но его глаза очень красноречиво задавали моей Кларе вопрос: А не на помойке ли она меня нашла?!
Но Клара, державшая меня за руку, была счастлива. Мое драгоценное сокровище не замечало или не захотело замечать ипостаси моего унижения.
Временами мне хотелось Филарепову заехать в морду, но его подруга Стелла, которая тоже хорошо знала Клару, исподтишка, под столом касалась моего эрегированного члена. Этой сволочи доставляло такое удовольствие поглаживать меня, что, встретив отчаянное сопротивление моей левой руки, она ее ловко пронзила острием своих отточенных в салоне красоты ноготков, и опять продолжала детальное изучение моих, едва прикрытых брюками гениталий.
Весь красный, как рак, я глядел то на Клару, то на Филарепова самым ужасным образом. Созерцать Стеллу по вполне понятной причине я не мог. Правда, они в этой странной моей пристыженности видели совсем другие мотивы, Клара видела мой синяк под глазом, а Филарепов мой старый помятый костюм и грязную рубашку. Неожиданно Стелла расстегнула мою ширинку и обхватила мой член так, как рыба заглатывает червячка! Некоторое время я еще пытался как-то сопротивляться своей израненной рукой, но через пять минут застонал, приложив руку ко лбу.
- Что с тобой?! – спросила моя великодушная Клара.
О, если бы она только знала, то, возможно, выцарапала бы Стелле ее лукавые глаза, но разве можно все и всегда говорить?! Нет, я лучше умру, чем скажу ей всю правду.
- Я, кажется, перепил, - прошептал я.
- Пойдем, пойдем, мой дорогой, - нежно прижалась ко мне Клара, а рука Стеллы под столом легко и незаметно выскользнула из моих брюк, успев напоследок обтереться об их помятую ткань.
Мы уходили из клуба, как незваные гости. Оглянувшись напоследок, я увидел Стеллу, подмигивающую мне и успевающую при этом присосаться к губам улыбающегося Филарепова.
- Эти люди живут, как рыбы в аквариумах, - прошептал я на ухо Кларе, выходя с ней из ночного клуба.
- Что ты имеешь в виду?! – с интересом поглядела на меня Клара.
- Они живут только для своего удовольствия, - сплюнул я с омерзением.
- А разве и мы так не живем?! – удивилась Клара моему признанию.
- Мы - нет, не совсем, - вздохнул я, обнимая ее, и неожиданно плача.
- Что с тобой?! – испугалась она.
- Все в порядке! – сразу же успокоил ее я, и вытерев слезы, поцеловал шероховатые кусочки ее губ. Даже сшитые, в шрамах, они ощущались как прекрасное дуновение ветра или мерцание одинокой звезды над нами в темноте.
- Ты мое волшебное сокровище, - прошептал я.
- А ты мое, - шепнула она, и мы сели в ее серебристый «Ягуар».
- Мне завтра на учебу! – вдруг вспомнил я.
- Наплевать! – резко вскинув голову, ответила она, направляя машину в сторону особняка.
- Но я и так уже пропустил целую неделю, - пожаловался я.
- Со мной ты можешь пропустить хоть всю свою жизнь, - усмехнулась она, и я неожиданно почувствовал, как между нами тают обыденные перегородки и различия, а им на смену приходят новые лучи света, обновляющие весь мир, проникающие во все, и зажигающие нас одновременно.
На освещенных ступеньках особняка не было ни души, если не считать Иды, стоящей в тонком небесно-голубом платье, в котором она соблазнила меня.
- Ты не замерзнешь?! – спросила ее Клара, выползая из «Ягуара» и поеживаясь в накинутой на себя норковой шубке.
- Ну, что, сестричка, украла моего жениха? – усмехнулась Ида, как будто не слыша ее.
- Почему украла?! – лицо у Клары обиженно искривилось, а шрамы покрылись тонкой сетью морщин.
- Но я же не виновата, что влюбилась в него, - вздохнула Ида и внезапно обняв меня, поцеловала.
- Не обращай на нее внимания, - поглядела мне в глаза Клара, - я же говорила тебе, что она помешана на сексе.
Человек без секса жить не может,
Человек без секса умирает,
Червь его сознанье точит,
Бездна глубже забирает, -
Процитировала со смехом чьи-то стихи Ида.
Мы зашли в особняк, причем обе сестры с двух сторон прижались ко мне головами, и обе как по какому-то невидимому соглашению распустили свои волосы, до этого собранные в пучок. На мгновенье я даже задумался о какой-то магической связи двух сестер, будто их флюиды объединяла одна «Сантана»1.
Но на пороге в спальню Клара оторвала от меня прильнувшую Иду, и заглянув ей в глаза, прошептала:
- Хватит, Ида, больше я не собираюсь делить с тобой своего жениха?!
- О, Господи, когда это он стал твоим?! – усмехнулась Ида и опять попыталась обнять меня, но Клара ударила ее ладонью по щеке, Ида приложила ладонь к этому месту на щеке и неожиданно рассмеялась.
- Ты подружка, я подружка,
Дай шепну тебе на ушко, - скороговоркой пропела она и что-то шепнула Кларе на ухо.
- Если хочешь, можешь уезжать, это твое дело, - вздохнула Клара, и обняв меня, ввела в спальню.
Это была все та же спальня, чьи стены были покрыты горным светящимся хрусталем с вкраплениями бирюзы, где сверху висела люстра в виде змеи, глотающей конец собственного хвоста, и где Ида не раз овладевала моим беспомощным телом. Оказавшись теперь в этом же самом месте я испытал очень сложные чувства, будто мои ощущения раздваивались перед самой возможностью вспомнить о происшедшем, но Клара дотронулась сшитыми кусочками губ до моей шеи, и все о чем я думал, одним разом исчезло в никуда.
Я поднял ее, обняв за талию, и отнес на кровать. Наши руки помогали друг другу нас раздевать. А мы оба тряслись как в лихорадке.
Мечта войти в цветущую долину и познать ее никем не тронутую глубину неумолимо вела меня к достижению цели.
Цель… Целостность девственной плевы, цепь притяжений, целенаправленное движение вперед, толчок об преграду – назад - и снова вперед… и так до бесконечности.
Я слышал ее учащенное дыхание, и даже ощущал удары ее гулкого сердцебиения. Мое сердце тоже трепетало при вхождении в нее, как в Нирвану.2
Наше дыхание смешалось и мы тоже перемешались между собой, кровь с семенем, живое с мертвым, мое прекрасное лицо с ее поврежденным…
Осталось только одно бесконечное пространство со змеей кусающей свой хвост и ослепляющей собой нас, уже едва в себе живущих.
- Теперь ты мой муж, - прошептала радостная Клара и еще крепче прижалась ко мне, положив свою голову между моих ног…
Потом она заплакала, а я чуть привстал, я держал голову плачущей Клары у себя на коленях как «Аватару»3, и пусть даже она временами безумна из-за дерева разорвавшего на куски ее лицо и частично проникнувшего в ее мозг, я ощущаю исходящие от нее флюиды, божественный свет, благодаря которому я могу проникать в нее как в свой собственный дом и чувствовать себя как «Архат»4.
- Ты, знаешь, я все таки бы не хотела потерять свою Иду, - неожиданно громко заговорила Клара.
- Ты о чем?! – не понял я.
- Понимаешь, - глубоко вздохнула Клара, - когда Ида тебя соблазняла по моей просьбе, она не испытывала к тебе никаких чувств, но внезапно в процессе этого совращения, она испытала к тебе такую неведомую ей доселе любовь, что теперь она не сможет без тебя жить! И меня как сестру она тоже не собирается предавать, а поскольку у нее не остается выбора, она собирается от нас уехать! Вот я и подумала, что ничего такого страшного бы не случилось, если бы ты смог любить и ее, и меня!
- Нет! – резко крикнул я.
- Почему?! – удивилась она.
- Да, потому что я тебя не понимаю! – возмутился я, приподымаясь с кровати. – То ты ревновала меня к своей сестре, говорила, что она - садомазохистка, то теперь желаешь пригласить ее к нам в кровать!
- Прости меня! – заплакала Клара, уткнувшись снова лицом мне в колени. – Просто я не могу жить без Иды, а потом не обязательно спать всем нам в одной кровати!
- Ты еще расписание составь и график повесь в нашей спальне, когда и в какое время мне спать с тобой, а когда с твоей сестрой, - я мягко убрал ее голову со своих коленей и встал, и нервно заходил из угла в угол.
- В конце концов я не прошу тебя любить Иду, ты можешь только время от времени удовлетворять ее как женщину, - сказала Клара и поглядела на меня как несмышленый ребенок, которому совершенно невозможно объяснить, почему я не могу просто так поделиться хотя бы только одним телом с ее сестрой.
- Это же так просто, быть не со мной, а с другим человеком, тем более, с родным и близким мне человеком, - продолжила свою речь Клара, словно угадывая мои мысли.
- Все живое тянется к живому, это вполне логично и естественно, поэтому я не понимаю, почему из этого обязательно надо делать какие-то проблемы?! Да, если бы не Ида, я бы давно уже покончила с собой или сошла с ума!
- По-моему ты и так уже сошла с ума! – усмехнулся я, продолжая ходить из угла в угол.
- Да, кстати, ты так говоришь не потому ли, что существуешь на деньги Иды?! – призадумался я.
- Это почему же я живу на ее деньги?! – удивилась Клара.
- А разве все ваше богатство не досталось по наследству от ее мужа?! – спросил я.
- Да Ида никогда не была замужем, - усмехнулась Клара, - все, что ты видишь, досталось нам по наследству от родителей. Несколько лет назад они трагически погибли!
- Как это случилось?!
- Они умерли, отравившись ядовитыми грибами. Нас с Идой успели спасти, а их нет! Не знаю, была ли это какая-то нелепая случайность или это было специально подстроено?! Мой отец играл на Фондовой Бирже. Он очень выгодно скупал бумаги металлургических и энергетических компаний. Для него это была игра, в которой он всегда выигрывал. Рынок играет все большую роль, говорил нам отец, а поэтому надо уметь делать прогнозы на будущее. Мой отец был первым, кто предсказал то время, когда управляющие компаний будут лоббировать Думу и правительство, и серьезно влиять на политику, а потом даже инвестировать с прибылью пенсионные накопления!
- Пожалуйста, - взмолился я, - не говори об этом! Я все равно ничего не понимаю, и вряд ли когда-нибудь мне это пригодиться!
- Ты не хочешь знать, что говорил мой отец о будущем нашей экономики и нашего государства? – обиженно вздохнула Клара.
- Нет, - я перестал ходить из угла в угол и лег на Клару.
- Мне было больно, - шепнула она.
- Ничего, ничего, - шепнул я, снова раздвигая ей ножки…
Она сквозь сон в объятьях стонала, как будто в ней совсем другая жизнь, по-своему ей что-то объясняла, раскрыв один какой-то тайный смысл…
Проснувшись очень поздно, мы с Кларой обнаружили, что Ида куда-то уехала на своем серебристом «Форде», забрав с собой часть денег и вещей.
ГЛАВА 12
АВАРИЯ.
ИСТОРИЯ ИДЫ ГЛАЗАМИ
ОЛИГОФРЕНА-ЭКСЦЕНТРИКА
Свою Рыжуху я видел часто. Она проезжала мимо меня на своем серебристом «Фордике», как будто ведьма на помеле, а в ее безумных глазах всегда можно было увидеть какие-то странные огонечки, а в ушках сверкание всевозможных бриллиантиков.
И вот эта красотища, и ее же дороговизна, чисто по жизни, объединенные приятной мордочкочкой автомобильчика, как и самой куколки, сидящей в нем, как будто бросали вызов и мне, и всему хмурому, и загнивающему в дождях мусоросборщику, как я называю будку, где мы с Чуватовым выписываем штрафы за скорость или просто вытрясаем монету.
И в то время , как людишки ожесточенно шныряли в своих железках туда-сюда, как глупые пауки или тараканы, она, почти что ангелочек, почти что богиня неслась в какую-то заоблачную даль.
А я стоял как истукан на посту, спрятав «зебру» у себя за спиной и думал: Ну, вот моя Рыжуха опять превысила скорость, а я опять ее не остановил!
Дождь нарастал и надо было зайти в будку, но я стоял и плакал навзрыд, мои любовные слезочки перемешивались с грешными капельками дождя, грешными, хотя бы потому, что они нахально и безнаказанно касались всех в этой помойке, и никто из граждан не мог пожаловаться хоть на какое-то насилие со стороны дождя, а еще я с наслаждением представлял себе, что в какой-то там часок или минутку, когда моя Рыжуха вылезает из машины, а дождик хвать и поцелует, ее и меня, одинаково водянистыми губками! Как представлю, так весь и разрыдаюсь от счастья!
- Опять с ума сходишь! – огрызнулся сержант Чуватов, глядя, как я мокну под дождем и плачу, но мне все равно было замечательно, так тихо, хорошо и спокойно, что я промолчал. Правда, я хотел сказать сержанту Чуватову, что он козел, но раздумал.
Времечко как будто перестало течь и повисло на воздусях, а вот дождище капал беспрерывно, и на голову, и на всякие другие места, и может поэтому до меня дошло, что матушка природа понимает меня, а оттого и ревет вместе со мною!
Это было так очевидно, что я расплакался еще сильнее.
Через минуту меня опять окликнул Чуватов. Оказывается, по рации сообщили, что на 107-м километре авария. Мы сели с Чуватовым на «козла» и тронулись. Всю дорогу я только и думал о своей Рыжухе, как ласково я ее про себя называл, и понемногу мой плач затихал.
- И почему к нам на службу набирают одних психов, – негромко ругался Чуватов.
Временами мне хотелось откусить ему нос, он у него был такой здоровенный и такой красный как груша, но поскольку я все-таки понимал, что это вовсе не груша, а нос сержанта Чуватова, то меня от одной мыслишки об этом, даже слегка подташнивало, как будто я его уже проглотил.
- Ну, почему ты все время ревешь?! – поинтересовался Чуватов.
- Не знаю, наверно, чувствую что-то, - пожал я плечами.
- Псих! – сказал Чуватов и больше со мной не разговаривал.
Наконец-то показался этот злополучный 107-й километр. Серебристый «Фордик» моей Рыжухи перелетел через бордюр и грохнулся прямо на крышу, пузом кверху, в заросли кустарника, а рядом, на обочине в виде смятой ребристой гармошки стояли синие «Жигули», то есть «копейка», в которой постанывал молодой паренек.
- Я пойду на него гляну, а ты иди, погляди, что там с «Фордом», - скомандовал Чуватов и я со странным ощущением чего-то изумительно невероятного застыл как вкопанный, не сводя с Чуватова глаз, будто его приказ и его сокровенное желание слились воедино, как водичка с землицей!
- Иди, чего стоишь, как дурак! А впрочем, ты и есть дурак! – сплюнул мне под ноги Чуватов, а сам полез в машину к пареньку.
Я быстро перепрыгнул через бордюр и упал на траву, заглядывая в разбитые окна.
Моя Рыжуха тоже слегка постанывала, я осторожно вытащил ее из «Фордика» и меня тут же передернуло от страха – перелом левой ножки. Наверняка всю скрючило от боли!
Тогда я залез к себе в карман и разбил ампулу с анальгином и влил ей в нежный ротик. Потом достал из фляги спирта и тоже дал бедняжке выпить, чтобы она не мучилась от боли.
- Ты что, охуел?! – присвистнул сзади Чуватов.
- Но, ей же больно! – от возмущения я даже разревелся.
- Иди в жопу, пока я сам тебе не сделал больно, - прикрикнул на меня Чуватов.
- Ну, зачем же вы так?! – прошептала, раскрыв голубенькие глазки, моя Рыжуха и тут же опять отключилась.
Я тут же, на всякий случай, перетянул ее ногу жгутом из ее же аптечки.
- Так кровь же не идет! – удивился Чуватов.
- Ну, а вдруг пойдет! – разозлился я уже не на шутку, и Чуватов опять, как всегда заматерился.
- Товарищ сержант, вы бы лучше пошли тому пареньку помогать! – предложил я.
- Он уже готов, - закурил Чуватов, нервно поеживаясь плечами, - а эту кралю подушка безопасности спасла!
- Я и сам видел, - теперь я накладывал повязку на перелом, чтобы туда не попала грязь.
- Видел ты, видел, псих ненормальный, - крикнул на меня Чуватов, - ты какого хрена повязку накладываешь, перелом-то ведь закрытый!
- Товарищ сержант, я ведь и обидеться могу!
- Ну, попробуй, - усмехнулся Чуватов, но в этот момент подъехала «скорая помощь».
- А можно я с ней поеду, – спросил я у Чуватова, когда мою Рыжуху уже на носилках погружали в фургон.
- Иди-ка ты на ***! - чуть слышно сказал Чуватов, и как ни странно сам успокоился, а я обрадованный тем, что Чуватов послал меня, сел вместе с врачами в их машинку.
- А вы кто? – спросил меня врач.
- А я ейный супруг, - доверительно прошептал я, а врачи почему-то рассмеялись, только одна она, моя Рыжуха, моя славная малышка, лежала в забытьи, но все же, самое главное – живая.
Врачи размотали мой бинт и мой жгут на ее ноге и опять стали хохотать, из-за чего я сделал вывод, что все они немного свихнутые. Ну, нельзя же смеяться над больным человеком, который, к тому же, может умереть в любую секунду!
- Ей плохо, а вы смеетесь! – обиженно вздохнул я.
- Да, мы не над этим, - стали они передо мной оправдываться.
- Над этим - не над этим, мне наплевать! – предупредил я их. – Но ежели какая сволочь еще раз засмеется, я буду бить прямо в морду! – и они все тут же сразу притихли и присмирели.
В больнице у меня потребовали паспорт с отметкой о браке, но я, слава Боженьке, догадался сказать, что мы пока еще живем гражданским браком.
Паспорт-то ейный с водительской корочкой я еще в машине забрал, когда ее вытаскивал, а сам, значит, к ней прошусь, но меня не пускают, говорят завтра или послезавтра, когда ей легче станет, однако, как супругу мне отдали и ключи разные то от машины, то от дома, и портмоне с деньгами. Денег оказалось так много, что я чуть не налил с перепугу. Хорошо еще, что меня попросили за все это расписаться, а то бы точно опозорился!
Спросили меня еще, как ее зовут, ну, я и сказал, что зовут ее Рыжуха.
- Это фамилия, - говорят, - а имя?
- Клавка Иванова, то есть Ивановна!
С легким сердцем вывел я офигенную закорючку в пол-листа и похромал из больницы.
Хромаю потихоньку, а сам кумекаю, как бы о моей Рыжухе побольше узнать, и вдруг мысля одна откуда-то сверху срывается, прямиком мне в лоб спешить заехать.
Ай, ты, думаю, какой я молодец, докумекал, домишко ейный проведать, а там, глядишь, и с предками Рыжухи обзнакомлюсь, а понравлюсь, так сразу же свадебку по выходу ее из больнички можно будет организовать!
Иду, чешусь, а волосья все чего-то переплелись между собой. Как же, думаю, я с такими волосьями к ейным предкам заявляться буду?! Ну, забегаю тут же в парикмахерску и даю приказ:
- Состричь к чертовой матери все мои волосья из-за надоедливости своей расчески!
Ну, это я так, для хитрости, расческу-то я уже два дня, как потерял!
Ну, эта дура и обстригает меня, и череп сразу так красиво заблестел, и глазки сразу как у куклы моей засверкали! И похромал я к ее домишку, уже совсем в приподнятом настроении, хромаю, а мне как будто в уши фанфары дудят, барабаны палочками дробь отбивают!
Правда, с адреском повозиться пришлось, только к вечеру, да на окраине нашел я ейный домишко, что-то вроде замка из четырех этажей, да оградой высокой обделанный.
Звоню! Звоню! А их как будто ветром сдуло! Стал ключи моей Рыжухи в замочную скважину пихать, а они почему-то не влезают! Вот беда-то какая!
И тут подумалось мне, что предки моей Рыжухи просто уснули, видно, ждали ее бедные, ждали да умаялись, да и уснули с усталости! С усталости-то с кем не бывает! Вот я и решил по водосточной трубе до балкона добраться, а там через дверку-то и зайти, и познакомиться с ними.
К тому же дверка эта балконная была чуть-чуть приоткрыта. Смело залезаю, воодушевленный желанием во что бы то ни стало познакомиться со своими будущими родственниками! Дверку открываю и захожу с Богом! А в доме темнотища, ничего не видать, стал выключатель на стенке шарить, еле нашарил и свет включаю, и опаньки! Передо мной, будто статуя какая, огромный мраморный дог с желтыми глазищами, а уж с такими зубищами, что не дай Бог ему на закуску попасться! Псина эта сразу зарычала на меня, а я стою, ни жив, ни мертв, потом подошла, обнюхала меня всего, гадина, и опять зарычала! А я все еще ни жив, и ни мертв, и вообще на всякий случай решаю чем-то вроде дерева притвориться! Стою, руки по швам, только со страху слегка покачивает. Через некоторое время псина, будто разгадав мое намерение, вдруг задрала кверху свою заднюю лапу и облила меня с ног до головы.
От омерзения я даже сблеванул, а псина взяла, и одним мигом проглотила всю мою блевотину! Вот зверюга голодная!
И тут только до меня дошло, что она на самом деле голодная, раз всякую гадость жрет! Однако, эта мысль никакого утешения мне не принесла!
А вот что было опосля.
Опосля мы с ней, оба дико голодные и страшно злые, всю ночь простояли друг против дружки, а к утру собачка устала, собачка легла, собачка захрапела, и как только эта тварь уснула, я дернулся назад к балкону. Но в головке моей все как-то очень помутилось сразу, я шажок один только сделал, так быстро раз, и повалился на пол, и как был в чем, так и уснул рядом с псиной.
Очнулся я оттого, что эта псина облизывала меня своим вонючим и противным языком, причем иногда эта скотина пыталась протиснуть свой злополучный язык между моих зубов.
«Неужели моя Рыжуха зоофилка?» – подумал я, и горько расплакался. Псина тоже жалобно завыла, кажется, за это время она уже успела привыкнуть ко мне и теперь сопереживала.
Немного проплакав под сочувственное завывание уже понравившейся мне собачки, я уже более спокойный и удовлетворенный таким человеческим отношением собаки ко мне, кинулся на поиски кухни…
Псина словно понимая, что я ищу, ухватила меня зубами за край брюк и побежала впереди, дорогу показывать.
А я иду следом и восторгаюсь ее умственными способностями-то!
Короче, привела она меня на кухню, а сама у холодильника носом своим вертит, вроде что-то вкусненькое унюхала.
Открываю я холодильник, а там мяса этого, сколько душе угодно, и свежее, и мороженое, и копченые колбасы, грудинки, ветчина разная импортная. Ну, я зверине бросил солидный кусок мороженого мяса с костями, а сам только немного копченой грудинки пожевал, да варено-копченой колбасы чуть-чуть, а запивать стал из пузатой бутылки какой-то, вроде что-то нашей водки, только самогоном почему-то отдает.
Полбутылки выпил и свесился со стула, а псина тоже разожралась, и ко мне под бочок привалилась, так вот лежим мы и отдыхаем!
Ждем, когда предки моей Рыжухи пожалуют, чтобы за знакомство еще разок хлебнуть!
ГЛАВА 13
В ПОИСКАХ ИДЫ
Клара рыдала, уже третий день она не могла дозвониться до Иды по сотовому.
- Она могла на нас обидеться, но она не могла отключать свой телефон, - всхлипывала Клара, - наверно, с ней что-то случилось.
Я с тревогой слушал Клару и думал, что же мы должны предпринять, чтобы найти Иду.
- В конце концов исчезнуть она никуда не может, - вздохнул я, наливая себе и Кларе по бокалу сухого бургундского.
- Что же ты предлагаешь?! – в лице у Клары опять резко проявились шрамы и морщины, будто с помощью них она надеялась уловить хоть какую-то весточку от исчезнувшей Иды.
И тут почему-то мне пришла на память строчка из древнеиндусского манускрипта: «Даже самый последний глупец при других условиях способен быть мудрым!»
Почему-то эта мысль сразу напомнила мне о Леллямере, и я будто воочию увидел его пьяное и глупо улыбающееся лицо.
- Нам поможет Леллямер, - сказал я, удивляясь собственной выдержке и спокойствию.
- Это тот самый алкоголик, с которым ты живешь, - презрительно усмехнулась Клара.
- Может, он и алкоголик, зато извилин у него хватает! – улыбнулся я, выпивая свой бокал.
- Да если тебя послушать, он ни одной минуты не бывает трезвым! - ужаснулась Клара.
- Ну, почему же, - вздохнул я, - иногда бывает, и очень даже трезво рассуждает, особенно с похмелья. И потом он пьет только с тем, кто ему по настоящему радуется!
- Значит, чтобы он нам стал помогать, нам для этого с ним надо еще выпить?! – Клара нервно покусывала губы и с отвращением глядела на бокал вина, который держала в левой руке.
- Несомненно, надо, - сказал я, - к тому же, насколько я помню, он прекрасно знает Иду!
- Он что, ее трахал?! - с беспокойством спросила Клара.
- О Господи, Клара, - улыбнулся я, - неужели мужчина только и существует для того, чтобы обладать всякой доступной для него женщиной.
- Ну вот, афоризмами заговорил, - огорчилась Клара, - надо ехать, искать сестру, а он тут философию разводит.
- Не вступай в брак, если не надеешься выполнять свои обязанности добросовестно, - я неожиданно вспомнил еще одну строчку из древнего манускрипта, и Клара захихикала.
Этого было достаточно, чтобы я тут же овладел Кларой сзади. Эта поза скрывала ее страшное личико, и давала возможность глубже погружаться в ее юное тело…
Через час мы расслабленно лежали вдвоем на диване, а вокруг нас танцевали под какую-то восточную мелодию обнаженные охранницы. Они очень ловко двигали своими крутыми бедрами, а иногда склонялись над нами, губами дотрагиваясь до наших тел. Я с огорчением думал о том, что эта уродливая маска на лице Клары сделала из нее очень порочную женщину.
- Что-то случилось?! - спросила меня Клара, будто навсегда забыв про свою пропавшую сестру.
- Кажется, мы собирались искать Иду? - вздохнул я.
- Ты, что, в нее влюблен?! - возмущенно прошептала Клара.
- Если ты шутишь, то весьма остроумно, - ответил я и встал с дивана.
Женщины замерли, а музыка прекратилась.
- Кажется, мы теряем драгоценное время, - заметил я, уже одеваясь.
- Ты меня не любишь, - всхлипнула Клара, - и никогда не любил!
- По-моему, когда ты лишилась своего лица, ты лишилась еще и разума!
- И что же ты мне этим хочешь сказать?! - Клара чуть заметно кивнула охранницам, и они удалились.
- Я думаю, твое несчастье обернулось против твоей же добродетели!
- Все люди по своему испорчены, я, например, испорчена стихией, - грустно прошептала Клара.
Мне внезапно стало ее жалко и я обнял Клару… Мы оба заплакали о нашей несчастной любви, любви, которая всегда наталкивалась на преграду в виде ее страшного изуродованного лица.
- Все-таки надо еще раз попробовать сделать тебе пластическую операцию и найти хорошего специалиста, - шепнул я.
- Ты такой милый, что ради тебя я готова на все, - Клара прижалась ко мне всем своим телом, и я почувствовал, как оно дрожит от плача и волнения.
- Ты, мое волшебное чудовище, - и зачем я только шепнул эти слова, ибо она разрыдалась еще сильнее.
В ее глубокие шрамы слезы попадали, как дождевая вода в русла засохших рек, морщины возле шрамов напоминали бугры, по которым в реки стекала вода, дальше она неслась к подбородку и с него, как с каменного надгробия, вода капала на меня, и когда я чуть приподнял голову, которая до этого лежала у нее на груди, одна слеза попала мне в глаз, и я, жадно задыхаясь, поцеловал Клару, а ее шероховатые кусочки губ напомнили мне уставшую, потрескавшуюся от жары землю. Мы целовали друг друга и плакали как дети. А за окном тоже шумел дождь, как Вечная Правда о нашей несчастной Вселенной…
Через два часа мы с Кларой были уже в общежитии. За столом, как и в прошлый раз, только не с бутылью самогона, а с двумя бутылками водки сидели Леллямер с Тоней и Иван Матвеевич с Соней, и пили, как ни в чем не бывало, как будто мы вернулись в тот самый день, когда Клара пришла ко мне в гости. Все сидящие вздрогнули, увидев Клару, и тут же удивленно вскинули на меня свои головы.
Я улыбался и крепко прижимал к себе смущенную Клару, как бы бросая вызов их непониманию.
- Ну, садитесь за стол, - опомнился первый Леллямер.
Клара поблагодарила его, и поставила на стол, вытащив из сумки пять литровых бутылок шотландского виски «Блэк энд Уайт», с изображением на этикетке двух симпатичных терьеров - белого и черного, связку копченых сосисок и пять банок черной икры.
- Слышишь, Матвеич, праздник-то только начинается! - захохотал Леллямер.
- Да, уж, - удовлетворенно зевнул Матвеич и укусил Соню, сидящую у него на коленях, за ухо.
- Ты что, каннибал, что ли? - засмеялась пьяная Соня.
- И зачем я сюда пришла?! - грустно вздохнула Клара, прижимаясь губами к моему уху.
- Ты пришла сюда, чтобы попросить Леллямера найти свою сестру, - шепнул я.
- По-моему, ты сумасшедший, - не отрывая губ от моего уха, выдохнула Клара.
- И чего это вы там шепчетесь-то? - недоверчиво взглянул на нас Иван Матвеевич.
- Они, Матвеич, решили, наверно, поставить на нас опыт, сможем ли мы выпить все это и остаться в живых, - усмехнулся Леллямер.
- До чего же ты умный парень, - заулыбался Иван Матвеевич.
- Такой умный, что скоро под стол полезет лаять, - со смехом сказала и тут же покраснела Тоня, уже отодвигаясь от Леллямера ко мне, хотя я сидел, обнимая Клару.
- И где ты подцепил эту уродину, - засмеялась Тоня, обращаясь ко мне, и сразу же наступило неловкое молчание.
Клара на удивление держалась спокойно, она только закурила, презрительно глядя Тоне в глаза, и все глядели на Клару, и как будто ждали от нее, что она сейчас что-то скажет, но Клара только молчала и курила.
- Надо бы тебе, девка, язык укоротить, - вздохнул, насупившись, Иван Матвеевич.
- А если я влюблена, тогда что?! - выкрикнула, все еще больше краснея, пьяная Тоня.
- Тебе меня, что ли, мало? - сконфуженно пробормотал Леллямер.
- Наверное, мало, - вздохнул Иван Матвеевич, - и все облегченно рассмеялись.
Правда, Клара смеялась, как будто принужденно, как будто подчиняясь общей эмоции, вылетающей из нас к ее разрушенному стихией облику, и кажется, это не ускользнуло от внимания Ивана Матвеевича.
- Ты уж, голубушка, на нас не обижайся, просто девка пьяная, сама не знает что говорит, - снова вздохнул Иван Матвеевич, разливая виски по стаканам, - так что давайте выпьем, чтоб друг на друга не обижаться!
- Чтоб не обижаться и любить стараться! - поддержал его Леллямер и все выпили, с некоторым сомнением поглядывая на Тоню и Клару.
- Да, что она может понимать в наших отношениях?! - неожиданно выкрикнула захмелевшая Тоня, пытаясь повиснуть на мне, но я ее оттолкнул и собирался встать из-за стола, чтобы уйти с Кларой, но Клара тоже оттолкнула меня от себя, когда я попытался взять ее за руку, а Тоня тут же повалилась передо мной, и ухватив меня за ноги, отчаянно зарыдала.
- Это просто безумие какое-то, - пробормотал я, стыдливо встречая любопытные взгляды Леллямера, Клары, Ивана Матвеевича и Сони.
- Тонька, ты дура, - сказала Соня, привстав с колен Ивана Матвеевича, и как-то быстро, по-деловому, подняла Тоню и усадила на колени к Леллямеру.
В это время Клара встала и попыталась выйти из комнаты, но я преградил ей путь к выходу.
- Клара, пожалуйста, не обижайся, - попросил я, - мы обязательно что-нибудь придумаем, чтобы найти Иду!
- Так Ида что, пропала?! – воскликнул протрезвевший Леллямер, - тогда какого хрена мы здесь сидим?! И почему вы сразу не сказали?!
Он мигом спихнул Тоню со своих коленей и встал, подойдя к нам:
- Надо идти!
- Естественно! - заулыбался Матвеич и встал, покачиваясь, из-за стола.
- Это с вами? С алкоголиками?! - возмущенно прошептала Клара.
- Ну и пусть мы алкоголики, - глубоко вздохнул Иван Матвеевич, как-то стыдливо разглядывая себя и свой старый свитер, - все же у меня очень богатый жизненный опыт!
- А я вообще прирожденный следопыт! - засмеялся Леллямер, надевая кожаную куртку.
- И что же вы предлагаете?! - спросила Клара, накидывая на себя норковую шубку.
Она ведь уехала от вас на машине?! - сделался серьезным Леллямер. - Значит, надо обратиться в центральное управление ГИБДД и узнать были ли на дорогах аварии с ее участием, номер и марку машины вы, наверняка, помните?!
- Хорошо, пойдем, - Клара неожиданно нежно взяла меня, уже успевшего накинуть куртку, за руку, и мы все вышли из общежития, оставив Соню успокаивать все еще рыдающую Тоню.
- У тебя что-нибудь было с ней? - шепнула мне по дороге Клара.
- Было, но давно прошло, - шепнул я.
Пьяный Леллямер подмигивал мне из-за плеча Ивана Матвеевича и приставлял к его голове из двух своих пальчиков рожки.
Опять шел дождь со снегом, и было совсем непонятно, зима ли это?! И не сошла ли природа с ума, как, впрочем, сходят иногда с ума все люди?!
ГЛАВА 14
КАК ОЛИГОФРЕНЫ СТАНОВЯТСЯ МУЖЬЯМИ.
ИСТОРИЯ ИДЫ ГЛАЗАМИ
ОЛИГОФРЕНА-ЭКСЦЕНТРИКА
Уверенно следуя указаниям собственного разума, я кажется, наладил отношения с собачкой, хотя очнулся я, как в космическом бреду, довольная псина лежала на мне, как на собственном лежаке! Мне же стоило больших трудов уговорить ее слезть с меня. Потом я опять покормил ее мороженым мясом и с удовольствием набрав полную ванну воды, залез туда, набросав прежде немецкого стирального порошка. Как я успел прочесть на коробке, порошок хорошо отстирывал любую шкуру, поэтому я еще помыл в порошке и собачку.
Псина недоверчиво рычала, но все же слушалась.
Затем как следует вытер волосы, причесался, привязал к ее ошейнику бельевую веревку вместо поводка, и решил сходить к своей Рыжухе, поскольку долго ждать ее предков становилось уже невыносимым.
Выйдя из дома с псиной через входную дверь, закрытую на английский замок, я тут же натолкнулся на здоровенного охранника в камуфляжной форме.
- А вы кто будете?! - с подозрением поглядел на меня он.
- А я ихний родственник, - улыбнулся я, поглаживая псину.
- Значит Альма уже привыкла к вам, - вздохнул облегченно охранник, глядя как Альма лижет мне руки.
- Еще бы! Да и как ко мне не привязаться, ежели я почти полхолодильника мяса ей скормил, - похвастался я.
- Простите, а каким родственником вы им доводитесь, - с некоторым сомнением поглядел на меня охранник.
- Мужем ихней дочки, - весело подмигнул я охраннику.
- И вы работаете в милиции?! – спросил он, разглядывая мою форму.
- Уже, кажись, не работаю, - засмеялся я, почесывая Альму за ухом.
- Что ж, у богатых свои причуды, - усмехнулся охранник и открыл мне для прохода железные ворота.
И только в этот момент, оглянувшись назад, на домину, я увидел на нем цифру 99, как во мне все сразу зачесалось от нервов, так как домишко моей Рыжухи был не 99, а 66, просто в темноте я перепутал ихние номера.
Впрочем, через минуту меня уже догнал этот детина, и так уцепился за мою руку, что я от страха зажмурил глаза, хотя Альма зарычала на него, по-видимому, заступаясь за меня.
- Ну, что вам еще, - пробормотал я, уже мысленно прощаясь со своей Рыжухой.
- А вы бы не могли перед хозяином замолвить за меня словечко, - доверительно прошептал детина.
- Угу, - улыбнулся я, хотя и не знал, о чем он мне говорит.
- Ну, чтобы он сделал меня начальником охраны, - еще тише прошептал детина.
- Угу, - кивнул я и увидел, что он протягивает мне три сотни долларов.
- А знаешь, сколько у меня у самого денег? - похвалился я и показал увесистую пачку сотенных долларов своей Рыжухи.
- Ну, если мало, - поморщился детина, - возьми тогда еще, - он протянул мне еще семь бумажек по сотне, - так вы поможете?
- Угу, - я невольно похлопал его по плечу и взяв у него денежки, пошел с Альмой подальше от греха, как и от этого домишки, а денежки, которые он мне отдал, кинул в шапку нищему, сидящему возле автобусной остановки. На радостях нищий даже расплакался.
- Чем меньше собачка, тем больше усрачка! - заржал я, изобразив на прощанье нищему лошадь, и прыгнул с Альмой в отъезжавший автобус.
Как назло, в больницу меня с Альмой не впустили, поэтому пришлось привязать ее к дереву, как столб торчащему во дворе больницы.
- Юрий Владимирович Пончаков, муж вашей сестры, то есть врач вашей жены, - сконфузился врач.
Он был высокий, с солидным брюшком и в очках в золотой оправе, а лоб его украшала небольшая залысина.
Чуть приблизившись к нему, я сразу почувствовал запах перегара, и мне как-то сразу стало тепло и приятственно, будто я встретил своего близкого приятеля.
- Ну и как там больная, то есть моя жена? - сконфузился в свою очередь я.
- Больная хорошо ссыт, то есть, спит, ест и пьет, - сконфузился Юрий Владимирович, - в общем, сами увидите, - и весело схватив меня под локоть, повел по коридору.
- Как?! Вы без тапочек?! - удивленно остановился Юрий Владимирович, разглядывая мои грязные сапоги.
- Да, ладно, доктор, не такие уж они и грязные, - махнул я рукой.
- Да, как ладно, меня же жена заругает! - расстроился Юрий Владимирович.
- А при чем тут ваша жена?! - удивился я.
- А притом, что она главный врач этой больницы, - шепнул он.
- Ну, тогда конечно… - вздохнул я и сошел вниз за тапочками.
Внизу, в раздевалке, шла бойкая торговля целлофановыми пакетами, которые и назывались тапочками, потому что их надо было натягивать на обувь, а сверху еще и обвязывать специальными резинками.
- Ну, вот, теперь порядок, - улыбнулся Юрий Владимирович, разглядывая на моих ногах целлофановые пакеты, обвязанные резинками.
- Ну, насчет порядка не знаю, а придумано хитро, - усмехнулся я и пошел, ведомый Юрием Владимировичем в палату моей Рыжухи.
Она лежала совсем одна в отдельной палате у окна, с приподнятой на тросике левой ногой в гипсе.
- Это ваш муж, - прокомментировал мой приход Юрий Владимирович и вышел из палаты.
От смущения я замер возле двери и не мог ничего сказать. Только мысли разные в голове крутились, «прогонит – не прогонит», «полюбит или к черту пошлет».
- Подойди ко мне, - попросила она, и я подошел дрожащей от волнения походкой.
- Присядь сюда, - она кивнула на стул, и я присел.
- Теперь наклонись ко мне, - попросила она.
Я наклонился и моя Рыжуха неожиданно поцеловала меня и тут же прошептала со слезами на глазах:
- После аварии я совершенно утратила память и ты должен мне помочь!
- Угу! – удовлетворенно вздохнул я.
- Почему у тебя такая ужасная речь, - удивилась она, - неужели ты всегда так со мной разговаривал?!
- Угу! – радостно мотнул я головой.
Некоторое время она с задумчивым интересом разглядывала меня, потом улыбнулась и снова поцеловала.
- Я знаю, почему в тебя влюбилась, - засмеялась она.
- Ну-у-у и почему-у-у?! - вытянул я к ней свою шею.
- Потому что ты смешной и безобидный!
- Угу!
- А еще, ты очень похож на ребенка!
- Угу! А Чуватов обзывает меня психом, - пожаловался я.
И тут она снова замолчала. Кажись, ейный интерес возрос ко мне еще больше.
- А кто такой Чуватов?! - испуганно прошептала она.
- Ну-у-у, это мой бывший начальник, - вздохнул я и почесал затылок.
- Ой, Боже, да это все начальники ругают своих подчиненных, - рассмеялась она.
- Даже за просто так, ни за хрен?! - удивился я.
- Ну, ты и в самом деле, как ребенок, - теперь она смеялась легко и свободно, как птичка в полете, а я вспомнив недавно виденный мною эротический фильм, воспользовался этим, и нырнул рукой под одеяло и делал все, как в кино.
- Ой, пожалуйста, не возбуждай меня, - прошептала она, прикрыв глаза, но моя рука продолжала упрямо шевелиться между ее раздвинутых ног, зарываясь все глубже и глубже. Она как будто проникала в сказочную пещеру, где хранятся сокровища, из-за которых сражалось и умирало такое огромное количество мужиков, что у меня у самого мурашки по телу начали бегать.
Потом она притянула меня к себе и долго, жадно и пылко целовала.
- Теперь я понимаю, почему выбрала именно тебя, - прошептала она, сжимая мою разгоряченную руку, - потому что ты очень страстный и нежный.
- Угу! - согласился я, и она опять рассмеялась.
- А ты мне напоминаешь мою мамку, - признался я, держа ее за ручку, - такую же добрую и заботливую!
- Да, но это все мужчины неосознанно видят в своих женщинах матерей, как и все женщины, испытывают к своим мужчинам материнские чувства! Кстати, а где твоя мама, кто она?!
- Она как-то переела во время обеда и умерла, я еще тогда был очень маленький, - расплакался я.
- Прости, если бы я только не потеряла память, я никогда не стала бы тебе задавать этот дурацкий вопрос, - она прижала мою голову к себе, и я затих.
- Ты ведь на меня не обиделся?!
- Угу!
Она уже нежно гладила меня по головке как маленького котенка.
- А ты не знаешь, что с моими родителями? И есть ли они у меня?!
- Все нормалек! - я ответил чисто машинально, потому что моя голова лежала на ейной грудке, а еще я чуял, как билося ее сердечко. Оно билося чудно и трепетно, как маленький воробышек, и слыша эти ударчики, я готов был здорово разреветься из-за громаднейшей любви, какую всегда к ней испытывал, но все же сдержал себя, и закусив зубами кулак до крови, через еще одно мгновенье освободил ее левую грудь от больничной пижамы, и присосался к ней как грудной младенец, и весь разрыдался от счастья, уже нисколько не стесняясь своих слез.
Все-таки как здорово, взять просто так и стать ее мужем!
- Иногда мне кажется, что я тебя вообще никогда не знала, - говорила она часом позже.
- Это у тебя головенку шибко зашибло, - призадумался я.
- Да, что у тебя, за язык такой?! Неужели ты всегда так говорил?!
- Да, нет, я это так подмурлыкиваю, - улыбнулся я, - просто мне очень нравится быть похожим немножко на олигарха.
- Олигофрена, да, - возликовала она и снова привлекла меня к себе.
- Извините, - кашлянул сзади нас Юрий Владимирович, - но вам, Ида, скоро будут делать энцефаллограмму мозга, а вам уже кажется, пора, - поглядел он на меня как-то странно и еще почему-то исподтишка мне подмигнул, кивая головою на дверь.
Я вышел из палаты несколько обескураженный вслед за врачом, даже не успев, как следует попрощаться с Рыжухой.
- Подождите, - схватил меня за рукав Юрий Владимирович, - прошу вас, не уходите. Сейчас приедет из милиции этот, как его, сыщик.
- Сыщик, на жопе прыщик, - засмеялся я, радуясь удачно найденной рифме.
- Пожалуйста, - поморщился Юрий Владимирович, - не выражайтесь так в моем присутствии о своем коллеге, вы ведь, тоже, как я погляжу, в органах работаете!
- Был, Юрий Владимирович, служил. А ныне пошел вчистую!
- Чем же вы питаетесь-то?
- Пока жениными деньгами, - честно признался я.
- Так вы, значит, альфонс, - удивился Юрий Владимирович.
- Да, нет, пока что Тихоном величают, - обиделся я.
- Ну, конечно, Тихоном, я просто обознался! - засмеялся Юрий Владимирович и похлопал меня по плечу. - Ничего, сейчас ваш коллега подъедет, допросит сначала вашу жену, потом вас и во всем разберется.
И тут меня пробрала такая дрожь, что я от страха чуть не обмочился.
- Где у вас тут очко?! – крикнул я ему.
- Пожалуйста, не привлекайте к себе внимания, - шепнул Юрий Владимирович.
- Честное слово, Юрий Владимирович, сейчас обоссусь!
Он тут же ухватил меня за локоть и потащил за собой по коридору.
ГЛАВА 15
ЛЕЛЛЯМЕР ВЫХОДИТ НА СЛЕД,
НО СЛЕД ИСЧЕЗАЕТ
- А почему ты сам не мог догадаться сделать адвокатский запрос в ГИБДД? - спросила меня Клара, когда мы вернулись уже в ее особняк.
- Ну, а почему ты тогда не догадалась?! - отвечал я вопросом на ее вопрос.
Клара промолчала и снова нервно закурила. Мы сидели за столиком у бассейна, в котором уже второй час бултыхались Иван Матвеевич и Леллямер вместе с тремя охранницами. Все они были без одежды и громко смеялись. Иван Матвеевич и Леллямер в безумном порыве бросались на охранниц, но те ловко проныривали между их ног и опять от них уплывали.
- Матвеич, еще немного и я копыта откину, - дышал как загнанная лошадь Леллямер.
- Я тоже, - задыхаясь, отвечал Иван Матвеевич.
- Слушай, почему ты издеваешься над моими друзьями?! - шепнул я.
- Но они же сами пожелали, чтобы с ними в бассейне поплавали голые девочки, - усмехнулась Клара.
- Однако, это уже издевательство, - вздохнул я, глядя, как Иван Матвеевич с Леллямером опять поплыли с вытаращенными глазами за обнаженными девицами.
- А по-моему, издевательство просить в гостях для себя девочек, - шрамы опять резко обозначились на ее узуродованном лице.
- Мне, кажется, тебя испортила трагедия, - прошептал я, хотя и чувствовал, что делаю ей больно.
- Не всякому Господь открывает науку: жить, не имея лица, - прошептала Клара, и я увидел, как из ее правого глаза выкатилась слеза.
- Прости, - я сжал ее руки и поцеловал ее шероховатые кусочки губ.
- Может Господь сжалится над тобой, и вернет тебе твое лицо, - прошептал я, крепко обнимая ее.
- Чуда не бывает, - всхлипнула она.
- Сама наша жизнь уже чудо, - вздохнул я.
Пьяные крики Ивана Матвеича с Леллямером, и глупый смех девиц под сводами бассейна создавали какой-то дикий резонанс с нашими мудрыми мыслями - чувствами, и хотелось раздвинуть стены, и куда-нибудь уплыть, улететь вместе с несчастной Кларой.
- Завтра нам ответят на запрос, и если все будет нормально и мы найдем Иду, то мы должны жить вместе, - прижалась Клара мокрой щекой к моей шее.
- Эх, Клара, душа моя, и почему ты разбиваешь мое сердце?!
- Ничего не желаю слушать! Если ты меня любишь, то и сестру мою должен любить!
- Что ж , ты из меня хочешь сделать двоеженца?
- Ну, почему же, - улыбнулась Клара, - мне ты будешь мужем, а ей любовником.
- Честно говоря, я не вижу в этом никакой разницы!
- А я думаю, что разница есть, - усмехнулась Клара, - меня ты будешь любить всей душою, а ее лишь из жалости, особо не обременяя своей души.
- По-моему, любовь из жалости и является тяжким бременем для души! А твое желание идет от безмерного развращения твоего сердца!
- Нет, ты не прав, - прошептала Клара. - Это просто моя слабость, которая легко извиняема! И потом, не всякая вина заслуживает наказания! Для меня потерять сестру - несчастье, а лишиться немного чести - просто маленькая неприятность! И не гляди на меня так!
- Ах, Боже ты мой, что же он делает! - заохала Клара, глядя на бассейн, я тоже повернул голову и увидел, что Иван Матвеевич уже овладел уставшей от долгого ныряния охранницей, почти в эту же минуту и Леллямер поймал в свои объятия вынырнувшую перед ним русалку.
- Ой, да что же это такое, - Клара так огорченно вздохнула, что я невольно даже рассмеялся.
- И ты тоже, животное, - недовольно поморщилась Клара.
- А тебе не кажется, Клара, что все живое, имеющее душу, называется животным?!
- А ты знаешь, какая разница между человеком и скотом?! – усмехнулась Клара.
- Ну и какая же?! – улыбнулся я.
- Скот никогда человеком сделаться не может, а вот человек иногда по своей воле становится скотом! - в глазах Клары сверкнули злые огоньки.
- А может, тебя просто заела ревность?! - задумался я.
В это время Иван Матвеевич сладострастно замычал и затих в объятьях уже обезумевшей от него женщины…
- Ревность к чему?! – спросила Клара, все же стараясь уйти от моего упрямого взгляда.
- Ревность к их красоте, к их лицам, - вздохнул я.
- Да ну, ерунда какая-то, - попыталась засмеяться Клара.
- А что?! Ты думаешь, я не вижу в тебе твоего душевного страдания, происходящего от той самой уродливой маски, что ты носишь на своем лице.
- Пожалуйста! Не надо! - Клара уже плакала, а я ее жалел и как ни странно радовался ее слезам.
Господи! Неужели я в душе такой садомазохист!
- Ты садомазохист, - прошептала Клара, будто угадывая мои мысли.
- Ну, что же, не всем же быть такими честными и добродетельными, - горько усмехнулся я, притрагиваясь к ее рукам.
В этот момент и Леллямер, и его девица заорали оба, как резанные.
- Как странно, - поглядела на меня нежно Клара, - ты сказал это в минуту чужого оргазма!
- А разве не красив этот чужой оргазм?! – я крепко сжал ее руки.
- Однако это уже смахивает на какую-то оргию, - вздохнула Клара.
- А не ты ли сама велела своим охранницам раздеться и нырнуть в этот бассейн?!
- Нет, ты просто чудовище, - прошептала Клара.
- Нет, это ты мое волшебное чудовище, - прошептал я и поцеловал Клару.
Вскоре к нам подошел уже успевший натянуть плавки Леллямер.
- Я хотел бы забрать Лизу с собой, если, конечно, вы согласитесь, - неожиданно обратился он к Кларе.
- Лиза, ты решила покинуть меня? – удивлялась Клара.
Лиза набросившая на себя халат, обняла Леллямера и улыбнулась.
- Да, - стыдливо засмеялась она, - мне очень нравится то, что он делает со мной.
- И ты даже не боишься забеременеть?! - нахмурилась Клара.
- Ну, я же сказала, что мне нравится то, что он сделал с моим телом, - потупила голову Лиза.
- Это все по моему недосмотру, - нахмурилась Клара, - так я растеряю всю свою охрану.
- Не волнуйтесь, я вам ее верну! - засмеялся Леллямер.
- И на каком месяце? - глубоко вздохнула Клара, - ох, - охнула она.
Я оглянулся, успев заметить, как Лиза одним ударом ребра своей левой ладони в область шеи столкнула Леллямера в бассейн.
Иван Матвеевич поспешил на помощь Леллямеру, но Лиза сама прыгнула в бассейн и буквально через несколько секунд вытащила бездыханного Леллямера из бассейна, и стала ему делать искусственное дыхание, и вскоре Леллямер раскрыл глаза, выпустив из себя приличную струйку воды.
- Выходи за меня замуж! - прошептал Лизе Леллямер.
- Эх, дурак же ты, дурак, - завздыхал за нашими склонившимися спинами Иван Матвеевич, уже успевший одеть трусы.
- Может и вы, Иван Матвеевич, приглянулись моей Евгении, - усмехнулась повеселевшая Клара.
- А я че, меня никто никуды не приглашал, - растерялся Иван Матвеевич, смущенно поглядывая на Евгению.
- А что, старичок неплохой чувачёк! - засмеялась Евгения.
- Ну, ладно, хватит, - рассердилась Клара. - Вы свободны, - обратилась она к своим охранницам и те, быстро подобрав с плетеных кресел свою одежду, вышли из помещения бассейна.
- Ну, зачем вы так, - огорченно вздохнул Леллямер, - я же на самом деле хотел на ней жениться! И потом я все же помогаю вам искать вашу сестру.
- Ну, хорошо, - призадумалась Клара, - если Лиза сама захочет, я ее отпущу!
- А мне вроде ничего не надо, - вздохнул Иван Матвеевич, поймав внимательный взгляд Клары, - а чё, меня старуха в деревне дожидается, пора уже и честь знать!
- Постой, Матвеич, - обнял Ивана Матвеевича Леллямер, - ты же тоже обещал помочь в поисках Иды.
- Ну, раз так, - почесался в ухе Иван Матвеевич, - тогда я согласный!
Клара вызвала прислугу проводить моих друзей по комнатам, а мы остались вдвоем, и только лишь, поглядев друг на друга, сбросили с себя всю одежду, прыгнули в бассейн, и там же соединились.
Тело Клары, как легкая и светящаяся пушинка, чуть взлетало над поверхностью голубой и прозрачной воды, и все же словно цветок продолжало расти на гладком стволе моего безумного дерева.
- Ах, если бы только найти Иду, - прошептала Клара и тут же затихла в моих объятиях.
На следующий день мы поехали все вместе в серебристом «Ягуаре» за ответом на мой запрос в центральное управление ГИБДД. Леллямер с Иваном Матвевичем храпели, как два невыспавшихся суслика, а Клара всю дорогу попукивала и весело смеялась.
Всё-таки, она не закомплексована, радовался я, обнаруживая в ней такой необыкновенный оптимизм.
Казалось, теперь она сбросила с себя всякий ненужный стыд и лицемерие, и жила теперь всем своим существом, как и мной! Мысленно я уже как будто соглашался любить и ее, ее сестру Иду, хотя бы из жалости, как меня просила Клара. Но как все это будет, я даже себе не представлял.
В управлении Леллямеру выдали ответ на запрос, в котором действительно сообщалось, что Ида на своей машине попала в аварию, но отсутствовали сведения о полученных ею травмах, хотя водитель «Жигулей» погиб.
Леллямер стал ругаться, что сведения, полученные нами, не полные и возможно не совсем точные, но нас вместе с Леллямером выпроводил из управления сердитый лейтенант.
- Самое главное, что она жива, - успокаивал я плачущую Клару.
- Конечно, живая, - поддержал меня Леллямер.
- И что нам теперь делать?! – всхлипнула Клара, обнимая меня.
- Теперь осталось обзвонить все больницы, - вздохнул Леллямер.
Однако наши звонки не дали никаких результатов, ни в одной из больниц не значилось ни имя, ни фамилия Иды. Леллямер вышел на след и снова его потерял.
ГЛАВА 16
НА КОЛЕЕ БЕЗУМНЫХ СОВРАЩЕНИЙ.
ИСТОРИЯ ИДЫ ГЛАЗАМИ ОЛИГОФРЕНА-ЭКСЦЕНТРИКА
В туалете я просидел около часа, когда я нервничаю, у меня всегда запоры случаются!
- Да, что вы там так долго, он ведь уже приехал, - Юрий Владимирович стоял у дверей и заметно нервничал, - следователь ждет вас в моем кабинете!
- Ну, тогда похромали! – успокоил я его.
В кабинете мне навстречу вышел пожилой седовласый и очень приятной наружности мужчина в сером костюме, белой рубашке и темно-синем галстуке с золотыми драконами, но самое затейное, ужасно похожий на нашего президента.
- Оставьте нас, - попросил он Юрия Владимировича и Юрий Владимирович мигом испарился.
- Так значит вы и есть муж Иды Марковны Гершензон?! - спросил он меня, нисколько не улыбаясь.
- А я Вас часто по телеку видел, - пошутил я, потому что было уже все равно, что он мне скажет, хотя слушать его было катастрофически как обременительно.
- Давайте присядем и поговорим, - предложил он, и мы сели друг напротив друга…
- Ну что же, давай поболтаем! - согласился я.
- Меня зовут, - сказал он.
- А я знаю, - хохотнул я, не моргнув ни одним глазом, - вас когда по телеку показывали, все время ваше имечко и вашу фамильку снизу писали!
- О Боже, что у вас за шутки? И вы всегда так разговариваете?!
- Да неточки, это все невро-с!
- Понятно! - видимо для приличия он кашлянул в кулак.
- И давно вы знаете Иду Марковну?!
- Да, уж, годика два, пожалуй!
- И где вы познакомились?!
- Да на дороге, я там гаишником деньгу заколачивал!
- А сейчас вы где?!
- Сейчас вот решил дерануть из-за Рыжухи!
- Понятно, - он нервно забарабанил пальцами по спинке дивана, на котором сидел, - да, и как вас все-таки зовут?!
- А вас как?! - усмехнулся я.
- Отвечайте, когда вас спрашивают, - рассердился он, - и запомните, что меня зовут Сергеем Сергеевичем.
- А меня Тихоном Тихонычем кличут, - для вежливости я тоже кашлянул в кулак.
- А вам не кажется, Тихон Тихоныч, что очень странно, что ваша жена Ида Марковна Гершензон назвалась здесь в больнице, Клавдией Ивановной Рыжухой?! Кстати, и вы ее тоже назвали Рыжухой!
- Это память у нее зашибло шибко, - вздохнул я, - а Рыжухой я ее ласково так называю за цвет волосиков!
- Да, память у нее действительно в настоящее время отсутствует! - теперь Сергей Сергеевич разминал пальцы своих рук. - Однако я надеюсь, что врачи поставят ее на ноги и сделают все, чтобы вернуть ей память!
- Конечно, куды они денутся-то, они же вас как огня боятся, - засмеялся я, и кажется, мой смех его очень приободрил.
- Говоришь, значит, боятся, - он впервые за время улыбнулся и присев ко мне поближе, зашептал:
- Да, ты сильно не расстраивайся, Тихон Тихоныч, хочешь я сделаю так, что она не будет виновна в этой аварии?!
- А что она, виновата?! - задрожал я всем телом.
- Да, ладно, ты уж не прикидывайся, - усмехнулся он, - я, что, не понимаю, почему вы с ней сговорились изменить ее имя и фамилию, да еще изобразить полную потерю памяти?!
- Но она на самом деле ничего не помнит, - зарыдал я.
- Да тише ты, дурачок, - Сергей Сергеевич снова похлопал меня по плечу, - я же сказал, что сделаю так, что она не будет ни в чем виновата, тем более, что они оба выскочили друг другу на встречку и столкнулись на разделительной полосе. Тем более, ты сам гаишник, коллега, так сказать, должны же мы друг друга выручать! Его ведь все равно уже не вернешь! А?!
- Ну, конечно, - улыбнулся я и пожал его руку, мои слезы просохли, а сердце билось уже спокойно и ровно.
- Ну что, я уже пошел?! - радостно спросил его я.
- А ну-ка, сядь! - прикрикнул он на меня.
От страха я сел мимо дивана и повалился на пол.
- Ну и дурачок же ты, Тихон Тихоныч, - засмеялся он, теперь я понимаю, почему тебя выбрала Ида Марковна.
- Ну и почему?! - испуганно пробормотал я.
- Потому что противоположности сходятся!
- А еще я очень срасный и нежный! - вспомнил я слова Рыжухи.
- Ну, это ты своей Рыжухе говори, - еще громче захохотал Сергей Сергеевич.
В это мгновенье зашел Юрий Владимирович, и что-то зашептал ему на ухо.
- Знаешь, - сказал Сергей Сергеевич, - ты уж здесь, Тихон Тихоныч, посиди, а я к твоей жене схожу. Все-таки вас как супругов, я хотел бы допросить отдельно.
Спустя час Сергей Сергеевич зашел в кабинет с озадаченным видом и неожиданно приобнял меня.
- Знаешь, Тихон, она согласна заплатить мне, чтобы я закрыл дело, но только бедняжка даже не знает, есть ли у вас деньги, и существуют ли они вообще в природе, - шепнул он, немного даже зевнув.
- А я знаю, - не выдержал я и всхлипнул, - у нас есть деньги, Сергей Сергеевич, уж поверьте, есть! И я все, что у меня есть, отдам ради нее!
- Поверить тебе сразу, Тихон, я, конечно, не могу, поскольку знаю тебя очень мало. Но то, что ты и она мне очень понравились, уж этого никак не отнимешь! Так что все, что в моих силах, я для вас обязательно сделаю!
- Сергей Сергеевич, а вы не могли бы сразу прекратить это дело?! А уж потом бы мы вас сразу и отблагодарили! Уж раз вы так на президента похожи, то неужели вас можно обмануть?!
- Ай, да, Тихон, ай, да, молодец, - засмеялся он и помахал перед моим носом указательным пальцем, - ты уж смотри, Тихон, больше так не шути! - он вытер слезы носовым платком.
- Ну, а что я такого взболтнул, Сергей Сергеевич? - обиделся я. - Ведь у нас без благодарности ничегошеньки не сделаешь! Кругом, куда не погляди - везде благодарности требуются!
- И ты, значит, решил тоже благодарным заделаться, - усмехнулся Сергей Сергеевич.
- Ничего я не решил, просто неохота, чтоб своя женка в тюрьме сидела!
Последняя фраза очень обрадовала Сергея Сергеевича, и он опять приобнял меня, а потом ему позвонили, что-то сказали по сотовому и он попрощался со мною, шепнув напоследок:
- Ну ладно, Тихон, встречаемся послезавтра здесь в больнице, только приготовь пять штук сразу!
- Каких пять штук? - растерянно пробормотал я.
- Ну, зеленых, конечно, - и он вышел, как будто испарился, как будто его и не было вовсе.
А тут Юрий Владимирович в кабинет заходит, и чаю мне предлагает, и смотрит на меня, ну точно мать родная, и говорит:
- Что-то вы, Тихон Тихоныч, неважно как-то выглядите, или хандра какая приключилась?!
- Хандра - не хандра, - говорю, - а страдаю я шибко!
- Знаю, знаю, - шепчет Юрий Владимирович, - я ведь под дверью стоял, все слушал.
- Вот-вот, - говорю, - у моей женки с покойником была обоюдка, а он с меня пять штук требует! Каков гусь! У своего же коллеги!
- И что же вы теперь будете делать, Тихон Тихоныч, - опять как мамка родная посмотрел на меня Юрий Владимирович.
- И не знаю, - говорю, - Юрий Владимирович, только денег у меня таких нету, а от разговоров таких у меня голова опухает, болит шибко!
- Знаешь, что я тебе скажу, Тихон Тихоныч? - немного подумав, шепнул Юрий Владимирович.
- Нет, не знаю, - шепчу я, а сам трясусь весь как от лихорадки.
- Бежать вам надо с вашей Идой Марковной, - шепнул еще тише Юрий Владимирович, - отсидеться где-нибудь, а потом все само собой забудется и утрясется!
- А как же, - говорю, - она с ногой своей похромает, ей ведь и хромать-то еще нельзя.
- Да это все пустяки, - смеется Юрий Владимирович, а сам мне чаю подливает, - это все пустяки, Тихон Тихоныч, машину мы тебе организуем, и на новом месте как надо устроим, я даже вас навещать могу в смысле лечения-то!
- Даже и не знаю, Юрий Владимирович, как вас благодарить, - прослезился я.
- А меня благодарить не надо, - шепчет Юрий Владимирович, - только ментов я жутко ненавижу, даже один их дух переносить не могу!
- А я-то здесь причем?! - удивляюсь я.
- Ты не в счет, ты даже на мента-то не похож, - засмеялся Юрий Владимирович, и снова мне чаю подлил. - В общем, ищи хату, Тихон Тихоныч, - а завтра мы тебе твою женку в самом лучшем виде доставим, и колесико с тросиком закрепим, чтобы кость в нужном направлении срасталась!
- Ох, Юрий Владимирович, я даже слов не могу найти, какой вы даровитый и изумительный человек! Прямо искра Божья, талант! Да что там талант, талантище!
- Да ладно, Тихон, - смутился Юрий Владимирович, - ты уж сходи к своей Рыжухе! – при последнем слове он смутился и покраснел.
- И вы снова меня к ней пускаете, - прослезился я, благодарно пожимая его руку.
- Ну, ты, Тихон Тихоныч, как дитя малое, - засмеялся Юрий Владимирович, а я со всех ног кинулся к своей Рыжухе.
Уже наступило время обеда и Юрий Владимирович к моей великой радости разрешил покормить ее с ложечки. Она сначала не хотела, все чего-то стеснялась, я, мол, и сама могу руками есть, но я настоял.
Ах, Господи, какое же это удовольствие, кормить с рук любимую женку! Будто ребенок раскрывала она свой нежный ротик и маленькими глоточками вкушала грибной супчик. Я специально поменьше брал в ложку супа, чтобы подольше растянуть удовольствие!
Вскоре принесли обед и для меня, и теперь уже моя Рыжуха настояла на том, чтобы покормить меня с ложечки, и я опять погрузился в пучину удовольствия. Я раскрывал свой рот как большая счастливая рыба, а ее маленькая ручка с ложкой, едва касаясь моих губок, заботливо отправляла глубоко внутрь прекрасный грибной супчик.
Ах, Боже, какое это счастье, быть любимцем и любить!
После моя обеда моя ручка опять спряталась под одеяло, и несколько моих беззастенчивых пальчиков ушло вглубь ее волшебной пещерки. Своим стоном моя Рыжуха, кажется, озаботила Юрия Владимировича. Я видел его дрожащий, и переминающийся с ноги на ногу силуэт за стеклянной дверью, закрытой белой занавеской.
Возможно, хитрец думал, что мы тут трахаемся, и сам же удивлялся, как это мы можем трахаться, если нога у Рыжухи вся в гипсе, и подвешена на колесике с железным тросиком к потолку.
Уж только из-за одного этого, я извинился перед Рыжухой и, вытащив руку из ее волшебной пещерки, тут же кинулся за дверку. Однако, как ни странно, но за дверью я увидел не Юрия Владимировича, а сержанта Чуватова, который как-то странно обнял меня и с каким-то легким подобострастием стал заглядывать мне в глаза.
- Ты уж меня извини за все, братан, - зашептал Чуватов, - я же не знал, что ты женат, да еще на такой солидной бабе!
Почти сразу же я почувствовал запах перегара, сильно выделяющийся из раскрытой пасти сержанта Чуватова. Причем этот перегар резко отличался от перегара Юрия Владимировича своей крепостью и совершенным отсутствием качества продукта, отчего я даже немножко захмелел.
- Ты уж, Тихон, извини, - зашептал мне на ухо сержант Чуватов, успевая при этом еще и озиратся по сторонам, - я ведь тебе с твоей бабой помочь могу! Схему ДТП ведь я составлял, и следаку еще не отдал! Мы там любой тормозной путь можем изобразить, разве не так?!
- Ну, так, - говорю, - ну и что?!
- Просто так это, Тихон, не делается, - зашептал Чуватов, - ну, как с коллеги, с товарища - лишь штуку!
Ощущая после этого какое-то странное превосходство по сравнению со сгорбившимся передо мною Чуватовым, я с громадным удовольствием плюнул ему в изумленную рожу и удалился молча в палату.
Когда Чуватов шепнул мне вдогонку: Спасибо! - моя душа возликовала, и захотелось сразу обнять его и простить, но желание увидеть свою Рыжуху было сильнее.
Я опять присел к ней на кроватку, и впился в ее губы жадным поцелуем, а язык мой, как прыткая змейка, проскользнул между ее жемчужными зубами, и она сразу же извлекла из себя такой божественный стончик, что я потерял сознание. Сознание как легкая и невидимая дымка взлетело под потолок к маленькому колесику, на котором был привязан трос, подымавший ее ножку и растворилось где-то за окном!
Свет за окном то возникал, то снова пропадал, и поэтому казалось, что вся земля дрожит от нетерпения, от безумного желания вмиг слиться с чужим тельцем, и тотчас же сделать его своим…
ГЛАВА 17
Я И КЛАРА – ДВА КОРАЛЛА
- Построил дом, помолился и простил всех. Здесь место темницы моей и отсюда пойду я в новое Царство возникновения. Исшедший из мира, покинул дом, вылил на землю вино, раздал хлеб нищим и продал последнее и побрел гол и пуст сродни зверю.
Сильный ветер, пустынная дорога и такое же безлюдное поле, и тревожное предчувствие чего-то необъяснимого. Тоска. Гроб на ветвях. Слезы из глаз. Черные вороны на камнях. Сгорбившиеся кресты как калеки. И один темный дом на краю кладбища. Не люди, а призраки бродят вокруг и холодно, а ворон все каркает и каркает, - раздавался солидный бас Ивана Матвеевича.
- Матвеич, ты чего, молитву читаешь?! - спросил я его, зайдя к нему в комнату.
- Да вот, книжку какую-то потрепанную нашел, - улыбнулся Иван Матвеевич.
- А где Леллямер?! - спросил я.
- Да наверно, опять с бабами в бассейне плавает, - вздохнул Иван Матвеевич, читая книгу, - не доведут его до добра эти бабы!
- А где ваша Евгения?!
- Да, здесь под кроватью лежит, - отозвался Иван Матвеевич, - Евгения, вылезай, к нам гости пришли! Видишь не отзывается, наверное уснула!
Я опустился на корточки и заглянул под кровать и увидел голую Евгению.
- Это мерзко, - простонала Евгения и отвернулась к стене.
- Слушай, Матвеич, я что-то не пойму, что у вас тут происходит, - поднялся я с пола.
- Так видишь, твоей Кларе не нравиться, что Евгения ко мне ходит, вот она и спряталась под кроватью, - шумно выдохнул из себя воздух Иван Матвеевич.
- Так Клара уже на это внимания никакого не обращает, - удивился я.
- Так мы тебе и поверили, - сказали хором Иван Матвеевич и Евгения из-под кровати.
- Дело ваше, - вздохнул я, и вышел из комнаты, пожав его сухую жилистую руку.
Когда я поднялся на третий этаж в нашу спальню, то был еще больше удивлен: Клара на светлых обоях рисовала черной тушью какие-то уродливые и безобразные лица, все в ужасных шрамах и ссадинах.
- Что с тобой?! – испугался я.
- От любви случаются одни только несчастья, - прошептала Клара, не прекращая свое рисование.
- Ты что, сошла с ума?!
- Возможно, - вздохнула Клара, - во всяком случае, я знаю, что от своего уродливого лица я точно не избавлюсь!
- О, Господи, но ты же обещала мне, что сделаешь пластическую операцию! - неожиданно приглядевшись к ее рисункам, я нашел поразительное сходство этих страшных масок с ее собственным лицом.
Я подошел к ней и поцеловал ее. За окном падал пушистый снег. Клара прижалась ко мне и заплакала. Ее губы были напряженными, и казалось, что она целует не меня, а воздух.
Я проникал в нее тихо, словно боясь нарушить эту удивительную тишину. Она трогала мое лицо дрожащими руками как недоступную ей святыню. Теплые и нежные, дрожащие при каждом прикосновении руки, как будто легкие птичьи крылья прирастали к моим горящим щекам. Она извивалась змеей, расстегивая одну за другой на моей одежде пуговицы.
Я бессознательно повиновался ей, словно был частью ее прекрасного тела. Ее вздрагивающие бедра лежали пойманными сернами. Горьковатый и сладковатый запах разгоряченных тел все явственней обнажал мое погружение в нее. Одно осязание с обонянием без слов. Страстное и прерывистое дыхание похожее на ангельскую музыку невидимых духов. Душа возжаждала тебя и твое тело как проводник, ведет меня за тридевять земель…
И там где-то в причудливом кружении твоего темного лобка, лобзающего меня всем своим возвышением и быстро уступчиво раздвигающейся передо мной бездной, я вдруг почувствовал чудо, как будто там в таинственных недрах твоей первозданной и никогда не тленной плоти лежали две наших тени, как два ярких коралла, я и Клара, я и Клара.
Наши мышцы возобновили стремительную игру в превращение - погружение - исчезновение. Этому невозможно было подыскать какое-то название. Одна удивительная чистота в изгибе наших соединившихся тел и молчание венчающее конец всякого обладания. Мысль выходящая из глубины ее тела, подобна птице устремленной в небо.
Порывистое дыхание сообщающихся сосудов вызывает постепенно все полотно нашей жизни, и сжимая меня в своих объятиях Клара плачет, только через какое-то мгновение я осознаю смысл ее шепота, она хочет от меня ребенка, ибо только ребенок - самый видимый свет нашей невидимой связи.
Клара хочет многого. Она страдает из-за своего лица, или его отсутствия, из-за исчезновения своей сестры и своей же ревности к ней, а когда она страдает, она ищет утешения только во мне, она схватилась за меня, как утопающий за соломинку, только я для не соломинка, а спасательный круг, когда она это поймет, ее страдания станут похожи на причудливые узоры мороза на стекле.
- Есть только один способ уйти от проблем - это быть в тебе, - прошептала Клара.
- Но разве бывая во мне, ты не обманываешь себя тем, что принижаешь значение собственных проблем?!
- Самая моя главная проблема - это ты, - прошептала Клара, целуя мое плечо, - просто я не верю, что ты меня действительно любишь! И потом я чувствую себя такой старой, глядя в зеркало! А еще я ненавижу себя!
- В твоих шепотах смысл повисает как тонкая паутинка, а в рисунках видна уязвимая душа!
- Это все оттого, что я боюсь потерять тебя, - прошептала Клара, неожиданно кусая мое плечо.
- Ты для меня все, - выдохнул я.
- А мне кажется, что тебе было бы намного легче с другой женщиной, - вздохнула Клара.
- И почему ты не хочешь сотворить из своей жизни чудо?! - глубоко вздохнул я.
- Разве можно что-то сделать, не имея лица! - грустно усмехнулась Клара.
- А почему нельзя?! – разволновался я. - У тебя есть деньги, сделай операцию!
- Мне уже делали!
- Может был плохой специалист?!
- Нет! Просто надо делать несколько операций, а я не хочу, а потом я уже привыкла к своему уродству, сроднилась с ним.
- И ты не хочешь улучшить свой облик?!
- А зачем?! - всхлипнула Клара. - Ты меня все равно бросишь!
- Глупости, - я встал с кровати и снова пригляделся к рисункам на стене, в одном месте множество изуродованных лиц, так страшно похожих на Кларину маску в минуту безумного отчаяния в виде кружевных узоров обрамляло мое красивое улыбающееся лицо.
- Разум подстрекает ее бороться с собственным обликом, хотя этот облик только временная маска, - грустно подумал я.
- Ты же обещала мне сделать операцию!
- Что?! Тебя уже раздражает моя гадкая рожа?! - злорадно усмехнулась Клара, вскакивая с постели.
- Что с тобой?! – удивился я.
- Каждый спасается сам собой, а жизнь продолжается, - вздохнула Клара и снова легла на постель, - когда я была маленькой и красивой, я так мечтала кого-нибудь полюбить.
- А разве ты меня не любишь?!
- Да я вся выпита тобой, - зарыдала она, - выпита своей рожей, своей пропавшей сестрой, твоими друзьями, которые только пьют водку и трахают баб! Всеми выпита до дна!
- Странно, скоро уже рассвет, - вздохнул я и присел к ней на постель, и погладил ее, - видишь там за окном свечение образов предутренней зари.
Заря прикасается к нам как надежда, сбегающая из глаз в небеса...
Тихое свечение образов! А я здесь дичайшим медведем кричу, погружаясь в тебя! Простираюсь взволнованным вздохом о твоем возвращении в ад своего омерзительного облика, будто этот облик разливает по твоей крови желчь и будит в тебе одни дурацкие воспоминания, будто ты так стара, что уже и жизнь твоя как копейка, лежит на дороге и никто ее не подымает, а все только ходят и топчут ее, твою жизнь.
Клара молча плакала, обнимая меня. Это длилось прекрасно долго, время в такие минуты замедляется, и ты жадно тратишь каждую секунду, успевая разглядеть любую морщинку на ее лице возле шрамов, любой тонкий шов хирургической иглы, недоделавшей свое дело…
Клара молча плакала и обнимала меня. Это длилось мгновенье, за мгновенье прошло утро, за мгновение канул еще один день. Мы с ней провалились как будто в какую-то глубокую яму, и лежали там, и взирали снизу на свет, а свет лился из окон, превращая нас в собственные же тени.
- Слушай, поговори с Леллямером, - сказала громко Клара, будто очнувшись от сна, - он уже третий день пьет и плавает в бассейне с моими охранницами, и больше ничего! Он мне, кажется, уже и забыл, почему его сюда пригласили! А я только и думаю, как бы вернуть Иду. Ты, знаешь, она мне вчера так странно приснилась, будто я стою на одном берегу реки, а она на другом, я ее кричу, зову, машу ей рукой, а она только улыбается и плачет.
- Да, странный сон, - согласился я, - но этот сон еще ничего не значит!
- Все равно я чего-то боюсь, - поежилась Клара.
- А ты не бойся! - улыбнулся я. - Ты думай только о хорошем, и все будет хорошо! А с Леллямером я сейчас поговорю, и мы немедленно продолжим поиски Иды!
В комнате Леллямера я не нашел, поэтому опустился вниз, в бассейн. Леллямер действительно плавал там с двумя голыми охранницами, с Лизой и Жанной, на мраморном парапете в углу стояло множество пустых и полных рюмок с водкой.
Леллямер бросался то на Лизу, то на Жанну, и ту которую он успевал все же поцеловать в губы, брала как проигравшая, с парапета рюмку и выпивала.
- Ты еще в головастика не превратился?! - спросил я.
- Эх, друг, - согласился Леллямер, - как же здесь все-таки забавно!
- Послушай, ты не забыл про Иду?
- Да, нет, но завтра мы обязательно начнем, то есть возобновим ее поиски!
- Не завтра, а сегодня! - крикнул я и размашистым шагом вышел из бассейна.
ГЛАВА 18
ПОБЕГ ИЗ БОЛЬНИЦЫ
ИЛИ
СЫЩИК - НА ЖОПЕ ПРЫЩИК.
ИСТОРИЯ ИДЫ ГЛАЗАМИ
ОЛИГОФРЕНА-ЭКСЦЕНТРИКА
На следующий день я опять пошел навестить Рыжуху. Альму оставил дома, а чтобы она не беспокоила соседей своим лаем, погромче включил радио.
Юрий Владимирович обещал не сегодня, так завтра, перевезти Рыжуху ко мне, а поэтому я очень сильно беспокоился, понравиться ли Альме Рыжуха, а Рыжуха Альме, не начнется ли между ними обычная бабья грызня, да и как отнесется Рыжуха к моей квартирке, если все стены вместо обоев оклеены голыми красотками из журналов, а железная колченогая кровать с панцирной сеткой определенно нуждалась в покраске. В общем, одни мысли прыгали, как зайчики, другие кружились как белки в колесе.
- Ты знаешь, я уже соскучилась, - сказала Рыжуха, как только я переступил порог ее палаты.
- Угу! – удовлетворено хихикнул я и опять присосался к ее груди как младенец.
Теперь она не стонала, а натурально плакала от любви, уже различаемой даже невооруженным глазом.
А потом вспомнил, что побег из больницы надо устраивать, так весь и покраснел, и гляжу на нее дорогую и любимую, а сам весь от волнения трясусь.
- Да что это с тобой? - спрашивает Рыжуха. - Из-за меня, что ли, нервничаешь?!
- Угу! - ответил я, а сам от волнения еще больше залился слезами.
Надо бы поторопить Юрия Владимировича, а то вдруг тот сукин сын - следователь, действительно посадит ее в тюрьму.
- Да ладно тебе, рева-корова! - Рыжуха обняла меня, и я сразу успокоился, и даже повеселел немного.
Все же, что ни говори, а Юрий Владимирович прав, уж очень Рыжуха классная баба! Таких баб, наверно, только в кино и показывают, и то, только для взрослых, чтоб всякая малышня от таких миленьких баб тоже с ума не сходила.
В общем, целый час мы с Рыжухой по разному целовались-обнимались, а она довольная такая, мне и говорит:
- Это, - говорит, - Тихон у нас петтинг был.
- Какой-растакой еще Петин? – удивляюсь я. - Если этот Петин сюда еще раз заглянет, я ему всю морду расквашу!
А она смеется вовсю, кисонька моя!
- Ну и смешной же ты, Тихон, - аж слезы у нее от смеха выступили, - и так потешно изображаешь олигофрена, Тихон, ну, просто умора!
- Это олигарха что ли? - переспросил я.
А она вообще, в подушку уткнулась носом и мычит как корова от удовольствия. А тут и Юрий Владимирович в палату заходит.
- Вижу, - говорит, - у вас здесь весело.
- Да, тут, - говорю, - какой-то Петин был.
- Какой Петин? - удивился Юрий Владимирович.
- Ой, Тихон, не смеши меня! - уже надрываясь от смеха, еле выговорила Рыжуха.
Юрий Владимирович видя Рыжуху такой счастливой, даже обнял меня.
- А я, между прочим, уже вас сегодня выписываю домой! - торжественно объявил Юрий Владимирович.
- И когда?! - спросили мы одновременно с Рыжухой и рассмеялись.
- Хоть сейчас! А можно через час! Пусть это для вас будет сюрпризом! - загадочно улыбнулся Юрий Владимирович.
- Вообще-то Чуватов еще говорил, что от некоторых сюрпризов полная жопа бывает, - вздохнул я, глубоко задумавшись.
Тут Юрий Владимирович с Рыжухой такой порцией смеха взорвались, что я ненароком даже испугался, ведь говорят же, что от смеха можно лопнуть. А потом чего они все время смеются?! Ненормальные, что ли?!
- Ну, ладно, - уже серьезно взглянул на нас Юрий Владимирович, - давайте, действительно не будем откладывать это дело на потом! Ты, Тихон, давай нам адрес, куда привезти Иду Марковну, а сам езжай туда, мы все приготовим и привезем ее тебе в целости и сохранности! А пока мы выйдем! Я поцеловал Рыжуху и вышел с Юрием Владимировичем из палаты.
- А почему мы вместе не можем уехать?! - спросил я.
- Чтобы не привлекать внимания, - шепнул Юрий Владимирович и приложив палец к губам, завел меня к себе в кабинет.
- Я надеюсь, Тихон Тихоныч, что ты везешь ее не домой, - как-то странно поглядел на меня Юрий Владимирович.
- Ну, конечно, - успокоил я его.
Говорить о том, что Ида Марковна, то есть Рыжуха, вовсе не моя жена, я не стал, решив про себя, что так будет лучше.
- Итак, сверим часы, - сказал Юрий Владимирович и взглянул на мои черные маленькие часики с золотым паучком вместо стрелки, и золотой паутинкой на всем циферблате.
- Ты, что, Тихон, женские часы носишь, - усмехнулся Юрий Владимирович.
- Да, не все ли равно, - обиделся я, - самое главное, что они красивые!
- Да, я так, в шутку сказал, - извинился Юрий Владимирович, и взяв у меня адрес, договорился привезти Рыжуху ко мне через два часа.
Я тут же поехал домой. Очень хотелось до них убраться, особенно снова помыть Альму немецким порошком, который действительно прекрасно отстирывал ее шкуру, а еще как следует покормить, чтобы она, не дай Бог, на Рыжуху волком не глядела.
Однако, привезли они Рыжуху ко мне только через три часа.
- Колесо по дороге лопнуло, - объяснил мне Юрий Владимирович, затаскивая вместе с санитаром на носилках мою улыбающуюся Рыжуху.
- Это наш дом?! - спросила она, разглядывая на стенах голых красоток, и все еще не доверяя самой себе из-за потери памяти.
- Нет, это я квартиру снял, чтобы тебя за аварию Сергей Сергеевич не посадил, - соврал я, а сам сухарики грызу, чтобы нервную систему успокоить.
- Может стол какой-нибудь организуем? - спросил Юрий Владимирович, уже помогая Рыжухе лечь на железную колченогую кровать, но тут дверь из кухни открылась и чуть слышно рыча, показалась заспанная морда моей Альмы.
- Молчать, Альма, - крикнул я и Альма сразу же замолчала.
- Она не укусит?! - немного испуганно прошептал Юрий Владимирович.
- Нет, не укусит, - засмеялась Рыжуха и тут же позвала Альму к себе:
- Альмочка, Альмочка, иди ко мне родная!
Кажется, она на самом деле думала, что жила со мной и с Альмой. Альма, как ни странно, послушалась Рыжуху и подойдя к ней, стала лизать ее лицо.
- Фу, а как рыбой от нее пахнет! - засмеялась Рыжуха.
- Ладно, - сказал успокоившийся Юрий Владимирович, - мы уж поехали! А я к вам как-нибудь в гости заеду! Колесико с тросиком мы закрепили. Вот в этом пакете, - кашлянул, чуть краснея Юрий Владимирович, - судно.
- Кораблик, что ли? – засмеялся я.
- Ага, кораблик, - засмеялась Рыжуха, - ты его под меня только подложишь, и я поплыву!
- Ну, ладно, мы пошли, - еще больше смутился Юрий Владимирович и быстро вышел из квартиры с санитаром.
- А когда вас ждать?! – крикнул я ему уже на лестничной клетке.
- Когда рак на горе свистнет! - засмеялся Юрий Владимирович и ушел, как ни в чем не бывало.
- Тихон, - позвала меня Рыжуха, - подойди ко мне.
- Ну, что, кисонька моя, что тебе надобно?!
- Подложи под меня, пожалуйста, судно!
- Вот эту железяку?! - вытащил я из пакета белую посудину.
- Да, ее, вот сюда, - она сама взяла из моих рук судно и подложила под себя, и вскоре послышалось звонкое журчание.
- Ну, Тихон, ну, что ты смеешься?! - смутилась Рыжуха.
- Просто, интересно, как ты писаешь, - фыркнул я.
Уже теперь моя Рыжуха на меня обижалась, а я весь лопался от смеха, и только одна Альма с каким-то удивительным обожанием глядела на нас обоих и тихо поскуливала.
А поздно вечером мы все втроем смотрели телевизор. Рыжуха лежала на кровати, я сидел на стуле, а Альма возле моих ног. Мы с Рыжухой грызли семечки, а Альма на полу обгладывала говяжью косточку, и вдруг прозвенел звонок.
- И кого там нелегкая несет, - подумал я, - неужели того самого Петина, о котором мне Рыжуха моя в больничке сказывала.
Рыжуха как услышала звонок, так сразу вся съежилась, Альма перестала грызть кость и немного порычала, но я опять в ее пасть кость засунул, а Рыжухе шепнул, чтоб она помалкивала.
А сам закрыл дверь в комнату и думаю, что если это Петин, то не мешало бы его сковородкой по голове огреть! Беру на кухне сковородку, дверку постепенно открываю, а сам за дверкой спрятался, гляжу, башка чья-то мужская из-за дверки высовывается, ну, я ее и сковородкой по затылку, и шмяк! Мужик тот и рухнул сразу на пол. Я пригляделся к нему, а это Сергей Сергеевич лежит, в костюмчике своем и в рубашке белой, с галстуком синим, в золотых дракончиках, полеживает.
Выходит, выследил гаденыш!
Отрезал я бельевой веревки и связал его, родненького, по рукам и ногам, а чтобы не орал, зараза, большой кляп из старой своей милицейской рубашки в рот вставил.
Втащил его, значит, в комнату, а Рыжуха моя с испугу под одеяло спряталась, Альма, наоборот, всего его обнюхала и с огромным интересом отгрызла кончик синего галстука с золотыми драконами, и получилось так, что лишила она одной головы это трехголовое чудище.
- И что мы теперь будем с ним делать? - показала из-под одеяла свою головку Рыжуха.
- А не все ли равно? – весело отвечал я. - Самое главное, теперь он тебя никуда не посадит и узнает почем лихо! Как говорится, почем лихо, сиди тихо!
Сергей Сергеевич в это время очнулся и замычал, мотая головой в разные стороны. Я вытащил кляп изо рта, он заорал что есть мочи, тогда я опять вставил кляп, и так несколько раз, пока Сергей Сергеевич не успокоился. Альма сидела возле меня и зевала, страшно разевая пасть, как будто специально пугала Сергея Сергеевича.
- Тихон, отпусти меня по доброму и я никому ничего не скажу, - зашептал Сергей Сергеевич, - и жене твоей ничего не будет, я уже все прекратил.
- Ага, так я тебе и поверил, - усмехнулся я, переглядываясь с улыбающейся под одеялом Рыжухой.
- Ну, пойми, Тихон, я делал свое дело, - уже заплакал Сергей Сергеевич, - и ты бы на моем месте поступил бы так же!
- Все-таки, признайтесь, Сергей Сергеевич, что сыщик из вас не получился, - засмеялся я.
- О Господи, какой же ты дурак, Тихон, - поморщился Сергей Сергеевич.
- А деньги хорошо у людей вымогать? – неожиданно закричала из-под одеяла Рыжуха.
- Кисонька, успокойся! – я присел к ней на кровать, и прижал ее к себе.
- Не знаю, не знаю, что вас ждет, - пробормотал пристыженный Сергей Сергеевич.
- Вы лучше подумайте, что ждет вас, - злорадно усмехнулась Рыжуха.
- Ну и дураки же вы, - склонил свою голову Сергей Сергеевич, - и зачем я только с вами связался?
- А мне кажется, что вам просто стыдно, - даже с некоторой жалостью поглядела на него Рыжуха.
- Ну, зачем я вам?! Отпустите меня! - взмолился Сергей Сергеевич. – Хотите, я вам заплачу! У меня есть много денег!
- И сколько?! - хитро улыбнулась Рыжуха.
- Кисонька, ну зачем же ты задаешь ему такие вопросики! - обеспокоено вздохнул я. - Ему же верить все равно нельзя!
- Пусть скажет! - попросила Рыжуха.
- Сто тысяч долларов, - шепнул, боязливо поеживаясь, Сергей Сергеевич, облизывая пересохшие губы.
- У вас так много денег, а вы еще их просите у людей, и зачем?! - удивилась Рыжуха.
- Тебе-то, какое дело?! - огрызнулся Сергей Сергеевич, и в ту же секунду Альма окончательно отгрызла на его шее галстук.
От страха Сергей Сергеевич даже сделал под собой небольшую лужицу.
- Уберите собаку, - прошептал он, весь скрючившись и уже отвернувшись к стене.
- Вас покормить? – спросил я.
- Идиот! - шепнул он, в смятении переворачиваясь.
Я вывел из комнаты Альму, и, вернувшись с тряпкой, подтер за ним лужу.
- Ну и дурак же ты, Тихон, - обратился ко мне Сергей Сергеевич, - я ведь к тебе, как к человеку пришел, чтобы ваши проблемы порешать!
- Спасибо, - говорю, - но мы их как-нибудь сами порешаем, - а сам поднял запуганного Сергея Сергеевича и в кресло у самого телека посадил.
- Хочешь, - говорю, - штаны на тебе поменяем?!
- Все-таки, Тихон, у тебя действительно не все дома, - поморщился Сергей Сергеевич.
- А ты не спрашивай, а поменяй, а то будет здесь мочой вонять, - посоветовала Рыжуха.
И я одел на Сергея Сергеевича под его нескончаемую брань свои старые кальсоны.
- Эх ты, сыщик, на жопе прыщик, - вздохнул я, и выключив свет, уселся на кровать под бочок к Рыжухе. Сергей Сергеевич в темноте еще долго всхлипывал, и что-то бормотал, а за дверью тихо поскуливала Альма.
ГЛАВА 19
МЫ С КЛАРОЙ ВЫХОДИМ НА СЛЕД
После моего ухода из бассейна, Леллямер мигом протрезвел, и догнал меня уже на лестнице.
- Ну, не обижайся, сейчас что-нибудь сообразим, - одеваясь на ходу, выдохнул он, - я уже кое-что придумал!
- Хорошо, - вздохнул я, - сейчас я зайду за Кларой, а через десять минут встречаемся в гараже.
- Что? Уже так сразу?! - удивился Леллямер.
- Я думаю, что все умные мысли надо реализовывать сразу!
- А если они не умные? - хмыкнул Леллямер.
- Ты имеешь в виду безумные? – усмехнулся я.
- Ну, что-то вроде этого, - усмехнулся Леллямер, и взвыл от боли.
Шедшая сзади него Лиза как будто совершенно случайно, поднимаясь по лестнице, заехала ему коленкой между ног.
- Ох, она меня сейчас импотентом сделала! - заохал Леллямер, опускаясь на ступеньку.
- Ну, Лиза, зачем же вы так? - улыбнулся я ей, хотя задавал этот вопрос серьезным тоном.
- Пусть не издевается над Идой! Ида пропала, а он здесь всякие шуточки отпускает по этому поводу! Если б у него пропал близкий человек, разве он стал бы из себя шута изображать! - возмущенно крикнула Лиза.
- Что у вас за шум?! - вышла к нам навстречу Клара.
- Да, тут Леллямер оступился и маленькое ранение получил, - усмехнулась Лиза.
- Да, я оступился, - закричал Леллямер, - но я все осознал, и больше не буду.
- Что это с ним?! - удивилась Клара.
- Кажется, он немного перекупался в бассейне, - сказал я и обнял Клару, - Леллямер, мы тебя ждем в гараже!
- Да! Да! Я сейчас иду! - живо откликнулся Леллямер и побежал одеваться.
Через десять минут мы встретились в гараже, и все обсудив, разделились на две группы.
Первая группа, я и Клара, должна была осуществить мой собственный план розыска Иды, а именно не обзвонить, как мы это уже делали, а объездить все ближайшие к месту происшествия больницы, чтобы установить, кто и когда доставлялся, с дорожно-транспортного происшествия, которое произошло 12 февраля на 107 километре.
Вторая группа, Леллямер, Иван Матвеевич, Лиза и Евгения, должны объездить все ближайшие отделения милиции и подразделения ГИБДД, чтобы выяснить, возбуждалось ли по факту ДТП на 107 километре уголовное дело, и кто привлекался по данному делу, и где находится.
Буквально, через десять минут, мы с Кларой добрались в ее серебристом «Ягуаре» до ближайшей больницы № 9, а другая группа отправилась на такси проверять отделения милиции.
Только ближе к вечеру мы с Кларой обнаружили больницу № 12 нашего округа, где была зарегистрирована сестра Клары, - Ида Марковна Гершензон. Поскольку раньше сюда мы уже звонили и нам ответили, что никакой Иды, тем более Марковны, а еще тем более Гершензон сюда не поступало, и соответственно зарегистрирована она не была, а в настоящее время Иды в больнице почему-то не оказалось, мы с Кларой пожелали встретиться с ее лечащим врачом.
Им оказался некий Юрий Владимирович Пончаков, весьма солидный врач с заметным брюшком и залысиной, и в очках с золотой оправой, а также с немного вытянутым лицом и внешне очень похожий на французского актера Жерара Депардье.
Юрий Владимирович встретил нас без малейшего проявления радости.
- Вы из милиции?! – сразу же с беспокойством спросил он.
- Да, нет, мы ее родственники, - ответили мы с Идой.
- Насколько я знаю, кроме мужа у нее никого нет, - как-то странно усмехнулся Юрий Владимирович, - но выехала она из больницы по собственному желанию, о чем имеется подписанная ею бумага, поскольку мы бы не стали брать на себя ответственность, выписывая еще не совсем здорового человека.
- А в чем заключалось ее нездоровье?! – спросил я.
- У нее был перелом левой ноги и кажется, стойкая утрата памяти, вследствие сильного ушиба головы.
- И где же Ида теперь?! – спросили мы почти одновременно с Кларой.
- Не знаю, - вздохнул Юрий Владимирович, - она нам своего адреса не оставила! Впрочем, есть адрес ее прописки, - и Юрий Владимирович продиктовал нам адрес особняка, где были прописаны Клара с Идой.
Следы Иды опять куда-то терялись, олицетворяя собой пределы абсолютного незнания.
- Простите, - обратился я к Юрию Владимировичу, - вот это Клара, сестра Иды, - кивнул я головой на Клару, - и она очень хочет знать, где сейчас ее сестра!
- Даже не знаю! – улыбнулся Юрий Владимирович. – Чем вам помочь?! Я только знаю, что она сбежала из больницы вместе со своим мужем, с которым живет гражданским браком. Следователь, который вел дело, пообещал ее посадить, вот она и сбежала, а поскольку она была не под стражей, мы не имели права ее задерживать!
- А вы не помните, как звали ее мужа? – спросил я.
- Кажется, Тихоном зовут, - вздохнул Юрий Владимирович, переминаясь с ноги на ногу, - но разве это вам чем-нибудь поможет?
- А где он работает? – спросил я.
- Кажется в ГИБДД, кстати, он тоже выезжал на ДТП вашей родственницы, то есть, своей жены, и он же с ней приехал на «скорой помощи»!
- Значит, он познакомился с ней после аварии! – неожиданно воскликнула Клара.
- Не думаю, - сцепил руки вместе Юрий Владимирович, - ведь ее доставили, когда она была без сознания. А когда он пришел к ней, она его сразу узнала! Во всяком случае, более идеальной пары я в своей жизни не встречал.
- Более идеальной пары?! – изумилась Клара.
- Кстати, вы меня извините, что я вмешиваюсь не в свое дело, но можно я взгляну на ваш паспорт? – попросил Юрий Владимирович.
- Пожалуйста! – протянула Юрию Владимировичу паспорт Клара.
- Клара Марковна Гершензон. Гм! Вы действительно ее сестра, - почему-то удивляясь, вернул назад Кларе паспорт Юрий Владимирович.
- А почему вы удивились?! – спросила его Клара.
- Почему я удивился?! – покраснел Юрий Владимирович, и, расцепив пальцы рук, забарабанил по спинке кресла, на котором сидела Клара. – Вы уж, простите меня за вмешательство, но мне кажется, что мой друг и коллега, прекрасный специалист в области пластической хирургии, очень бы мог вам помочь. Извините за бестактность…
- И только из-за этого вы так разволновались? – усмехнулась Клара. - Кстати, а вы не знаете, почему Ида поступила к вам сразу после - аварии, то есть 12 февраля, но не была зарегистрирована под своим именем?
- Но я же вам говорил, - улыбнулся Юрий Владимирович, - что следователь хотел ее посадить как виновницу аварии, сама Ида потеряла память, а ее муж назвал ее вымышленным именем, какой-то Рыжухой Клавдией Ивановной, но потом следователь все равно ее вычислил по номеру автомобиля и по данным компьютера в ГИБДД.
- Очень странно, - вздохнула Клара, - вы сказали, что этот новоявленный муж и сам сотрудник ГИБДД, и вдруг пытается спасти нашу Иду таким примитивным образом!
- Возможно он хотел выиграть время, чтобы потом увезти Иду, - задумался Юрий Владимирович, - кстати, а почему вы назвали его новоявленным мужем? Разве он не муж Иды?!
- За несколько часов до аварии, когда Ида выезжала из дома, у нее не было никакого мужа, - возмутилась Клара, хватая меня за руку и сжимая ее.
- Ой, Господи, – простонал Юрий Владимирович, схватившись рукой за щеку.
- Да, что с вами?! – спросили мы с Кларой почти одновременно.
- Да, зуб что-то разболелся, - продолжая держаться за щеку, пробормотал Юрий Владимирович, - знаете что, я постараюсь вам помочь и с пластической хирургией, и с поисками Иды! У меня есть кое-какие мысли, к тому же, я чувствую свою вину за то, что Ида покинула больницу.
- Но какая же это ваша вина, если вы сами сказали, что Ида была не под арестом, к тому же следователь грозился ее посадить, - вздохнула Клара, еще крепче сжимая мою руку.
- Да, уж, - вздохнул Юрий Владимирович, - однако, ситуация оказалась очень запутанной, взять к примеру, ее новоявленного мужа, Тихона Тихоныча. Ведь с самого начала он показался мне дурак-дураком, а на самом-то деле хитрец, да и какой хитрец! Впрочем, он делал все, чтобы спасти Иду! Наверное, он ее очень любит!
- А, вдруг, он маньяк, который решил воспользоваться отсутствием у нее памяти, – предположил я.
- Да, ну! Ну, что вы! – вздрогнул Юрий Владимирович.
- Скажите, а моя сестра действительно виновна в аварии?! – спросила Клара.
- Честно говоря, точно не знаю, - вздохнул Юрий Владимирович, - однако мне известно, что следователь проговорился, что и них с другим, водителем, который погиб, была обоюдная вина, то есть они столкнулись на разделительной полосе. В таких случаях, обычно дела прекращают, насколько мне известно, но следователь стал угрожать и вымогать деньги, как у Тихона Тихоныча, так и у Иды, и поэтому они решили, что лучше всего сбежать и где-нибудь затаиться!
- О, Господи, Ида, бедняжечка! – Клара всплакнула, прижав платок к глазам.
- Не беспокойтесь, я их найду! – неожиданно пообещал Юрий Владимирович. – Только не обращайтесь, пожалуйста, ни в какую милицию! К тому же Иду, возможно, уже разыскивают!
- Даже не знаю, как вас отблагодарить, - прошептала Клара.
- Благодарить меня не надо, - поморщился Юрий Владимирович, - а тем более за это! Я постараюсь найти Иду, потому что я сам отпустил ее неизвестно с кем, и теперь мой долг - помочь и ей, и вам!
- Как нам держать с вами связь? – спросил я.
- Я оставлю вам свой телефон, но только позвоните мне завтра вечером, - Юрий Владимирович передал нам листок бумаги со своим телефоном и мы попрощались.
ГЛАВА 20
ПОТОК,
ДАРУЮЩИЙ ОПЯТЬ ОСВОБОЖДЕНЬЕ.
ИСТОРИЯ ИДЫ ГЛАЗАМИ
ОЛИГОФРЕНА-ЭКСЦЕНТРИКА
Проснулся я от ужасного крика Сергея Сергеевича.
- Хочу в туалет! - орал он как будто резаный баран.
- Сейчас, сейчас, - сказал я, вставая с кровати. Рыжуха тоже проснулась и с большим недоумением глядела на Сергея Сергеевича.
Было уже утро и в комнатах было светло. Сергей Сергеевич попросил развязать ему хотя бы руки, чтобы можно было подтираться туалетной бумагой, и я развязал. Потом закрыл его в туалете, а сам пошел на кухню готовить завтрак и кормить Альму. Рыжуха опять уснула, а я чистил картошку, бросив Альме увесистый кусок говядины. Альма ела его с огромным удовольствием, я даже сам разохотился и немного отковырнул от ее косточки и себе, но сырое мясо мне почему-то не полезло в горло! Экий я, однако, брызгун!
Через несколько минут в дверь моей квартиры кто-то с остервенением стал бить ногой. Я открыл дверь и увидел злую рожу своего соседа, Пантелеймонова Ивана Кузьмича.
- Весь дом хочешь залить, сукин сын! Буду милицию вызывать и домоуправа впридачу! - еле отдышавшись, едва выговорил Иван Кузьмич.
- Иван Кузьмич, подожди, сейчас кран только закрою, и сам к тебе спущусь, и за все-все заплачу! – попросил я. – Прямо сразу заплачу!
- Да, откуда у тебя деньги-то, у дурака такого? – усмехнулся Кузьмич. – Ну, ладно, иди кран закрывай, да ко мне спускайся!
Я мигом закрыл дверь и сбегал на кухню, опять взял сковородку и зашел в ванную, откуда тоже на меня хлынула вода.
- Ну что, Тихон Тихоныч, попался! – весело по лошадиному заржал Сергей Сергеевич, и тут я его сковородкой, родимого, снова по голове шмяк, и он опять отключился.
Кран потом закрыл, и руки Сергею Сергеевичу связал, да стал ведром воду с пола вычерпывать, да тряпок на пол набрасывать.
Как все вытер, так быстренько Сергея Сергеевича в комнату на кресло втащил, и сказав Рыжухе, что скоро приду, побежал к соседу своему, Ивану Кузьмичу.
Иван Кузьмич тоже вытирал полы. Краска у него на потолке вся вздулась и облупилась, шкаф на кухне из «дсп» тоже разбух.
- Ну, что?! На бутылку-то дашь? – с лукавой улыбкой поглядел на меня Иван Кузьмич.
- Да, я дам больше, на весь ремонт дам! – сказал я и протянул Ивану Кузьмичу три сотни долларов.
- Да на хрен мне этот ремонт, - засмеялся Кузьмич, забирая деньги, - мне самое главное – выпить бы, а там хоть трава не расти!
- Кузьмич, а под тобой соседей тоже залило?! – спросил я с волнением.
- А черт их знает, может, и залило, - кисло усмехнулся Иван Кузьмич, - Спиридоновы ведь на работе все. Наверное, все же залило, я ведь минут пятнадцать воду собирал, отжимал все в бадейку!
- А как ты думаешь, они милицию вызовут?!
- Спиридоновы-то?! – засмеялся Кузьмич. – Эти обязательно вызовут! Даже к гадалке не ходи! А что ты испугался?! Ты же вроде сам милиционер!
- Ну, ладно, спасибо, Иван Кузьмич, я уже пошел! – прошептал я с опаской.
- Что, убежать хочешь?! – хохотнул Кузьмич.
- Если б только знать куда?! – вздохнул я.
- А давай ко мне в деревню, у меня все равно там дом пустует уж с осени, - предложил Иван Кузьмич, - у меня там, в погребе, и картошка лежит, и огурчики есть с грибочками, а если еще и водки купить, такой праздник можно сделать!
- Только я, Кузьмич, не один, - честно признался я, - у меня еще жена и собака есть!
- И где же ты их нашел так быстро? – засмеялся еще громче Кузьмич.
- Где их нашел, там их уже и след простыл, только жена у меня с ножкой в гипсе лежит, не встает, и как ее повезти, не знаю!
- Да, это плевое дело, - усмехнулся Кузьмич, почесав с удовольствием свой затылок, - я свояку позвоню, он вас на «Газели» до самой деревни довезет! Да, а как зовут твою благоверную-то!
- Вообще-то, я ее Рыжухой зову, а так в миру ее Идой Марковной кличут.
- Еврейка, значит, - почесал уже левое ухо Кузьмич.
- Выходит, что так!
- Ну, ничего, евреи тоже наши люди, - высморкался Кузьмич, - так что жди! Сейчас свояку позвоню, и сразу к тебе прибегу! А там и в деревню поедем, ты ведь уже не работаешь, ведь!
- Да, я пока на женкины денежки живу! - как-то робея, признался я.
- Неплохо устроился, - похвалил меня Иван Кузьмич.
- Да уж стараюсь! Ну, ладно, я пошел ждать тебя! А как мы будем мою Рыжуху переносить?!
- Да, как-нибудь на себе перенесем, – хитро улыбнулся Кузьмич.
- Главное, чтоб ее головкой об лестницу не шмякнуть, - призадумался я.
- Ну, Тихон, ты вечно, как дите малое, - закашлялся от смеха Иван Кузьмич.
- Ну ладно, я пошел, буду ждать тебя со свояком.
- Обязательно жди! – крикнул мне вдогонку Иван Кузьмич.
Возвратившись домой, я услышал за дверью разговор моей Рыжухи и Сергея Сергеевича. А как услышал его солидный бас, так и замер весь с перепугу-то.
- Да, как ты, дура, не поймешь, что он олигофрен, самый настоящий олигофрен, - говорил Рыжухе Сергей Сергевич.
- Да, он просто прикидывается, - сквозь слезы шептала Рыжуха, а Альма на них обоих слегка порыкивала.
- Да, как ты не поймешь, я ведь и справки насчет него навел, - еще выше брал ноту своим басом Сергей Сергеевич, - его даже на службу взяли благодаря какому-то дальнему родственнику! И школу он вспомогательную заканчивал!
- И значит, вы у олигофрена вымогали деньги, - усмехнулась моя Рыжуха.
- Да, не знал я тогда, что он олигофрен, - вздохнул Сергей Сергеевич, - а к вам я пришел сказать, что дело уже закрыл!
- А я вам не верю! – прошептала Рыжуха.
- Ну и наплевать! – закричал на нее Сергей Сергеевич, - только с этим дураком вы еще сядете в лужу! Помяните мое слово!
- Зато он безобидный и смешной! – воскликнула Рыжуха.
- Такой безобидный, что меня по рукам и ногам связал, - обиженно вздохнул Сергей Сергеевич.
- А вас надо! – уже весело отозвалась Рыжуха.
- Японский Бог, какой же я дурак был, что сюда пошел, - опять застонал Сергей Сергеевич, и вдруг неожиданно закричал:
- Люди! Помогите!
Я тут же вбежал в комнату и снова засунул ему в рот свою старую милицейскую рубашку, и присел на кровать к Рыжухе.
- Это, правда, что ты олигофрен? – прослезилась моя Рыжуха.
- Да, нет, это врачи, дураки, чего-то там выдумывают, а так-то я совсем ничего, - смущенно прошептал я, обнимая Рыжуху.
- Все равно я тебя не брошу, - прошептала Рыжуха, - потому что ты смешной и безобидный! – и поцеловала меня.
Через час пришли Иван Кузьмич со свояком и помогли мне перенести мне Рыжуху в «Газель», Альма бежала следом, неся в зубах сумку с вещами.
Сергея Сергеевича я уже к тому времени перетащил на кухню, а чтобы он не умер от голода, вытащил изо рта кляп, включил погромче радио, поставил на столе нарезанной колбаски с хлебом, чтобы он своей мордой мог до нее дотянуться, и кран в умывальнике чуть отвинтил, чтобы он хоть по капельке мог попить водички.
- Ну, прощевай, Сергеич, авось, Бог даст, еще когда-нибудь свидимся, - сказал я, - квартиру запирать не буду! Тут ко мне еще один врач придет, так ты ему скажи, что я, мол, со своей Рыжухой уехал далеко, но за то, что он помог нам с Рыжухой очень премного благодарен. Он тебя, кстати, отвяжет и отпустит на все четыре стороны! Так что зла на меня, Сергеич, не держи! Ну ладно! Прощевай, Сергеич! – и я на прощанье даже поцеловал его в щеку, как родного, а Сергей Сергеевич почему-то прослезился.
Мне тоже захотелось заплакать, но, вспомнив, что он не столь уж и хороший человек, раздумал.
Пускай сам плачет, а нам некогда! - подумал я и спустился вниз к Ивану Кузьмичу, его свояку, моей Рыжухе и Альме, которые уже дожидались меня внизу в «Газели».
ГЛАВА 21
ПРЕКРАСНАЯ МЕСТЬ ЭСКУЛАПА
Юрий Владимирович Пончаков действительно решил помочь Кларе вернуть сестру Иду. С этой целью, на следующий день после знакомства и разговора с Кларой, он пораньше ушел с работы и отправился на квартиру к Тихону Тихонычу. Когда он позвонил в дверь квартиры Тихона Тихоныча, ему никто не открыл, тогда он ударил кулаком в дверь и дверь неожиданно открылась.
Думая, что это Тихон Тихоныч открыл ему дверь, а сам убежал в кухню, поскольку именно из кухни до его ушей долетела какая-то беспокойная возня, он весьма громко, и с небольшой обидой в голосе, сказал:
- Что ж вы, Тихон Тихоныч, так плохо гостей своих встречаете! – и с этими словами он раскрыл дверь кухни, и застыл как вкопанный, с раскрытым ртом.
Перед ним связанный по рукам и ногам, сидел ужасно злой и опухший от недосыпания Сергей Сергеевич, от которого еще весьма ощутимо пахло мочой, и у ног которого валялся разбитый радиоприемник.
- Мы-ы-ы, - замычал и заплакал Сергей Сергеевич, протягивая к нему свои связанные руки.
Однако, Юрий Владимирович явно не торопился развязывать хорошо знакомого ему следователя.
- Ну, развяжите же меня, - чуть слышно, с хрипотцой прошептал, сорванным голосом, Сергей Сергеевич, - я и голос свой потерял! Всю ночь орал и ни одна даже гадина мне на помощь не пришла!
- Позвольте, - задумчиво поглядел на него Юрий Владимирович, - а откуда я знаю, что вы сюда попали на вполне законных основаниях! А вдруг вы пришли сюда ограбить эту квартиру, а хозяева вас связали и вызвали милицию!
- Сволочь, – опять еле слышно прошептал Сергей Сергеевич, - ничего я выйду отсюда, я тебя в тюрьму упеку!
- Ну, что ж, - усмехнулся Юрий Владимирович и опять закрыл дверь кухни.
- Стойте! – зашипел от волнения Сергей Сергеевич. – Стойте! Я пошутил! Простите меня!
Юрий Владимирович опять открыл дверь и поглядел с каким-то безумным восторгом на униженного и плачущего Сергея Сергеевича.
- Вот, видите, как плохо вмешиваться в чужую жизнь, трепать людям нервы, портить им кровь, - вздохнул Юрий Владимирович и сел напротив Сергея Сергеевича.
- А вы знали, что Тихон Тихоныч не муж Иды Марковны Гершензон, а самый настоящий олигофрен?! – прошептал Сергей Сергеевич.
По его голосу и изможденному лицу было видно, как ему тяжело говорить.
- Знаете, меня совершенно не волновало, олигофрен был Тихон Тихоныч, или не олигофрен. Самое главное, я видел, что они с Идой Марковной любят друг друга, - снова вздохнул Юрий Владимирович и закурил.
- И мне, - жалобно прошептал Сергей Сергеевич.
Юрий Владимирович вставил ему в губы сигарету и поджег.
Сергей Сергеевич жадно затянулся, но выронил сигарету на пол и сильно закашлялся.
- Совсем ничего не могу, - пожаловался он Юрию Владимировичу.
- Зато уголовное дело сразу прекратить можете, - усмехнулся Юрий Владимирович.
- Неужели из-за этого надо убивать, – воскликнул Сергей Сергеевич.
- А вас никто и не собирается убивать, - стряхнул пепел в раковину Юрий Владимирович.
Эти слова обрадовали Сергея Сергеевича, и замотав головой в знак согласия, он прошептал:
- Тихон просил вас меня развязать и отпустить с Богом!
- Ну, надо же, - несколько удивляясь, выдохнул Юрий Владимирович перед Сергеем Сергеевичем круглое колечко белого дыма, - да, Тихон Тихоныч – добрейшей души человек!
- Вы, надо мной издеваетесь, да, – жалобно прохрипел Сергей Сергеевич.
- Знаете, я не думаю, что я над вами издеваюсь, - пожал плечами Юрий Владимирович, - но вот, как вы издевались над Тихоном Тихонычем и над Идой Марковной, я слышал!
- Ага, значит подслушивали! – Сергей Сергеевич как-то ловко изогнулся и поднял губами с пола упавшую сигарету, и опять жадно затянулся.
- Видите ли, мой долг врача – следить за здоровьем пациентов, а также ограждать их от всяческих стрессов! – улыбнулся Юрий Владимирович.
- Ничего! - опять выплюнул сигарету Сергей Сергеевич. - Мы с вами в другом месте поговорим!
- Ну что ж, - вздохнул Юрий Владимирович, - я знаю, что вы любите угрожать! Видно у вас это уже профессиональная болезнь!
- Слушай, Владимирович, прости меня! - опять жалобно всхлипнул Сергей Сергеевич. – Я просто устал, мало спал, и поэтому нервничаю.
- Хотите, дам вам успокоительную таблетку, – предложил Юрий Владимирович.
Сергей Сергеевич мотнул головой в знак согласия, а Юрий Владимирович налил воды из-под крана и дал выпить таблетку.
- Знаешь, Владимирович, я согласен тебе очень хорошо заплатить, если ты меня выпустишь отсюда, - шепнул Сергей Сергеевич, уже сильно зевая, и прикрывая глаза.
- Да, я знаю, у вас много денег, - вздохнул Юрий Владимирович, - только я не возьму ни копейки!
- И охота тебе дурака валять, - тихо усмехнулся Сергей Сергеевич и завалился на пол, и захрапел.
Юрий Владимирович на всякий случай выдернул из его головы две волосинки, но Сергей Сергеевич продолжал чуть слышно похрапывать. После этого Юрий Владимирович достал из кармана перочинный нож и обрезал веревки на руках и ногах Сергея Сергеевича. Потом втащил тело спящего Сергея Сергеевича в комнату, положил там на кровать и осторожно раздел, и тут же вышел из квартиры.
Через несколько минут он поймал такси и поехал к одной из самых престижных гостиниц, и, увидев возле гостиницы небольшую стайку накрашенных девиц, помахал им рукой.
К машине тут же кинулись несколько девиц.
- Мне нужна только одна, - улыбнулся Юрий Владимирович.
- Так выбирай, - засмеялись девицы.
Юрий Владимирович ткнул пальцем в худенькую блондинку и та села к нему в такси. После этого Юрий Владимирович вернулся с девицей на квартиру Тихона Тихоновича, где он оставил в постели уснувшего Сергея Сергеевича.
- Это мой знакомый, - объяснил Юрий Владимирович, кивая на спящего Сергея Сергеевича, - он просто перепил, но ты его не буди, ляжь рядом с ним, и лежи, пока не проснется, а как только проснется, и пока он не опомнился, сразу приступай к сексу! И еще скажешь, что это твоя квартира! И что ты с ним познакомилась вчера на улице! А за это, на вот, возьми! – и Юрий Владимирович протянул блондинке стодолларовую купюру. – Остальное получишь завтра, позвонишь мне по этому телефону и мы с тобой встретимся!
- Вы хотите сделать своему знакомому сюрприз! – засмеялась блондинка, уже раздеваясь.
- Да, что-то вроде этого! Ну ладно, я пошел!
- А ключи от квартиры? – спросила блондинка.
- Ключей нет, - вздохнул Юрий Владимирович, - просто выдвинешь задвижку и захлопнешь дверь.
- Я надеюсь, здесь нет никакого криминала? – лукаво поглядела на Юрия Владимировича блондинка.
- Господь с Вами, - усмехнулся Юрий Владимирович, и вышел из квартиры.
Сергей Сергеевич очнулся только под утро, всю ночь его мучили кошмары, но когда он раскрыл глаза, увидел симпатичную блондинку, обнимавшую его.
- Кто вы?! – от удивления воскликнул осипшим голосом Сергей Сергеевич, но блондинка быстро села на него, и раздвинула ноги, и Сергей Сергеевич почувствовал, как мгновенно проникает в нее.
Почти весь день блондинка не слезала с него, прыгая на животе как опытная наездница, она почти совсем свела его с ума. Поэтому, когда Сергей Сергеевич ближе к вечеру встал с постели, он ее ни о чем уже не спрашивал, и ни о чем уже не думал, кроме того, как бы попасть дрожащей рукой в рукав рубашки.
- А деньги?! – спросила блондинка.
Сергей Сергеевич стал рыться у себя в карманах, но ничего не нашел.
- Ничего нет, - пробормотал он, продолжая одеваться.
- Тогда я вызову милицию! – звонким голосом пообещала блондинка.
- Да, я сам милиция, - зашептал на нее Сергей Сергеевич, но тут же опомнился и прошептал:
- Не надо, красивая, никакой милиции, пожалуйста! Я сегодня же с тобой расплачусь!
ГЛАВА 22
КОГДА ЖИВЕШЬ
В ПРЕДЧУВСТВИИ ВОЛШЕБСТВА
- Эти скоты как только нашли отделение, где в отношении Иды Марковны было прекращено уголовное дело по этому ДТП, так сразу же заехали в кабак и нализались! - говорила Лиза Кларе, а Евгения стоящая позади Лизы, в знак согласия кивала головой.
- А где они теперь? – устало спросила Клара.
- Плещутся в бассейне и распевают революционные песни, - хихикнула Евгения.
- Прямо как малые дети, - улыбнулась Клара, разглядывая копию постановления о прекращении уголовного дела в отношении своей сестры.
- Здесь написано, что авария произошла не по вине водителей, а из-за дорожных условий, дорога была покрыта льдом, и обе машины занесло на полосу встречного движения, - сказала Клара, протягивая мне копию.
Я взял и пробежал ее глазами.
- Ну, ладно, идите, девочки, - Клара обняла меня и прижалась ко мне мокрой от слез щекой.
Мы сидели в обнимку на диване в библиотеке. Лиза с Евгенией ушли, и мы остались одни.
- Как ты думаешь, мы ее найдем?! – спросила меня Клара.
- Думаю, что найдем, - вздохнул я и обнял ее за плечи.
- Я так уже устала, - прошептала Клара, - что мне иногда кажется, что все, что происходит сейчас, происходит не со мной!
- Мне тоже в детстве иногда так казалось, особенно, когда я оставался в темном закрытом помещении, - задумался я.
- А что это было за помещение?
- Это был чей-то фамильный склеп!
- Боже, как интересно, - усмехнулась Клара, - а как ты туда попал?!
- Мы играли с ребятами в прятки.
- На кладбище?! – удивилась Клара.
- Да, на старинном кладбище. Оно было похоже на замечательный музей. Там было множество графских, княжеских склепов с изображением старинных гербов.
- И где же это кладбище находится?!
- Теперь его нет, - вздохнул я, –много лет назад, когда я еще был ребенком, все старинные склепы снесли, а на их месте сделали аллею героев с вечным огнем!
- Что ж, одни герои стирают имена других, бывших прежде, - задумчиво прошептала Клара.
- Почему ты не взяла у Юрия Владимировича телефон специалиста по пластической хирургии?!
- Я не хочу зависеть от человека, который помог бежать из больницы моей сестре с каким-то сумасшедшим!
- Ты не права, - сжал я пальцы ее рук, - если бы не тот следователь, который стал шантажировать твою сестру, то я уверен, он никогда бы на это не пошел!
- Наверное, ты прав, - всхлипнула Клара, - просто я очень волнуюсь за нее и переживаю!
Неожиданно прозвенел звонок и Клара взяла трубку.
- Да, Юрий Владимирович?! Я вас слушаю! Что? Говорите громче! Их спугнул следователь, и они уехали?! Куда?! Вы не знаете! Вы будете дальше продолжать ее поиски?! Спасибо! Что?! Телефон специалиста?! Сейчас запишу! – Клара поднялась и взяла со столика ручку и блокнот.
- Сейчас, записываю! Василий Васильевич Соловов?! Вы говорите, прекрасный мастер?! Спасибо! Спасибо! – и Клара положила телефон на стол и поцеловала меня.
- Ты, знаешь, я все-таки решилась, - глубоко радостно и торжественно произнесла она эту фразу, глядя мне прямо в глаза, - Юрий Владимирович назвал его не просто мастером своего дела, а волшебником, умеющим восстанавливать даже прежний облик. Облик, образ, обруч, обряд, оберег, - Клара стала искать близкие по смыслу слова.
- И когда ты ляжешь на операцию?! – спросил я, целуя ее в шею.
- Хоть сейчас, – Клара крепко обняла меня и стала качать из стороны в сторону, – ради тебя я готова на все!
- А я в этом и не сомневался!
Клара тут же вскочила с дивана и набрала номер профессора Соловова.
- Это Василий Васильевич? – спросила она дрожащим от волнения голосом. – Что, Юрий Владимирович вам уже звонил, и говорил обо мне?! Когда я согласна на операцию?! Хоть сейчас! Ой, простите, это от волнения!
Я обнял Клару сзади и прислушался к спокойному голосу Василия Васильевича.
- Завтра я буду ждать вас у себя, назовите свое имя и вас пропустят! Ровно в девять утра! – говорил Василий Васильевич.
Клара держала трубку дрожащей рукой и молча плакала, она даже продолжала держать ее, когда послышались частые гудки, а я боясь проронить хоть слово, с каким-то изумительным содроганием глядел на нее и боялся ее потерять, настолько она была хрупким и беззащитным созданием в эту минуту!
- А что это вы здесь делаете-то?! – вошел в библиотеку одетый в одни цветастые трусы пьяный Матвеич.
- Матвеич, уйди, - прошептал я, глядя как Клара стоит с трубкой, не шелохнувшись как статуя.
- Все понял, не боись, - приставил руку к виску Матвеич и высоко подняв колено, вышел из библиотеки, по военному парадным шагом.
- У тебя очень милые друзья, - прошептала плачущая Клара.
- Алкоголики, бездельники и бабники! – вспомнил я слова Клары, сказанные ею еще раньше о моих друзьях, и Клара немного рассмеялась, а после мы слились в страстном поцелуе и, рассыпав вокруг себя множество книг, попадавших с полок, тут же на полу соединились.
Это было какое-то безумное волшебство! Как будто сотни, тысячи раз я овладевал ее божественным телом, а она тихо пела один звук, одну ноту, одно выражение ее светлого и никогда не затихающего чувства, из губ в губы, из рук в руки, из лона в мое естесство проваливалось, исчезало во мне неистовое желание через эту смертную связь обрести свое прежнее, свое любимое и прекрасное лицо.
Утро нас словно застало врасплох. Беспощадный луч солнца между тонких полосок жалюзи проскальзывал к нам в комнату, пролетал между ресниц и подглядывал в наши глаза.
- А если ничего не получится, - прошептала Клара, - ты будешь меня любить?!
- А я тебя всегда буду любить, какой бы ты не была, убежденно произнес я.
- Ты идеалист, - улыбнулась Клара.
- А это плохо или хорошо?!
- Не знаю, - вздохнула она и стала медленно одеваться.
- Пожалуйста, оставайся здесь, а я поеду одна и продолжай поиски Иды. Вот тебе телефон, и держи по нему связь и со мной, и с Юрием Владимировичем.
- Хорошо, - я поцеловал ее, и она опять заплакала, то ли от радости, то ли от страха предстоящей операции.
И еще я подумал, почему врач, не видя ее нынешнего облика, не зная прошлого, так сразу согласился на операцию? Возможно, Юрий Владимирович очень подробно описал ее лицо. И все равно в этом была какая-то загадка, какая-то недосказанность.
- Ты не знаешь, почему Василий Васильевич Соловов так сразу не видя даже тебя, согласился на операцию?!
- Знаю! – улыбнулась Клара.
- И почему? – внимательно поглядел я на нее.
- Потому что он знает, что я этого очень хочу!
Все гениальное просто, подумал я, вдевая руки в рукава рубашки, а все бездарное сложно! Нет! Мои мысли иногда запутываются, я их пытаюсь распутывать, но они меня не слушаются, а почему?!
- Клара, ты уже уходишь?!
- Да, - грустно улыбнулась Клара, она поцеловала меня, как будто до моих губ дотронулся нежный цветок. Я почувствовал его опьяняющий нектар и захмелел, и мои ноги подкосились, и я почти уже упал, когда она мне шепнула:
- До свидания, мой дурачок!
И упорхнула, как птичка из клетки на небо, чтобы обрести свое прекрасное лицо…
Наверно, такое происходит с каждым, кто умеет разглядеть в человеке ангела, взлетающего очень высоко, а еще такое происходит, когда живешь в предчувствии волшебства…