О ВЕРЕ И НЕВЕРИИ (продолжение)
Экскурс в “параллельные миры”
Лескова, Достоевского, Пушкина -
по поводу одного нынешнего богоборческого выплеска
[1994]
6. Палочка-выручалочка
В повести “Трудное время”, принадлежащей перу В.Слепцова, современника Достоевского, некий мужик, перекрестясь, намеревался выпить водки, но вдруг в стакан попадает муха. “Ах, в рот те шило, — говорит мужик, доставая муху… — Хрест-от даром пропал…” В набожности Достоевского явно есть что-то от благочестия этого мужика: он “зазря” креститься не станет. Он просто уповает на Бога в обычных житейских ситуациях и обстоятельствах, в сугубо земных нуждах, переживаниях, далеких от религиозного благоговения. В одном случае призывает Бога в свидетели и судьи по поводу своих суждений и оценок: “Я себя, ей Богу, по праву считаю выше всей этой среды — не нравственными достоинствами, конечно, (об этом Богу судить), а развитием”; в другой раз, проигравшись в рулетку, пытается оправдать это Божьим провидением: “Я верю, что, может быть, Бог, по своему бесконечному милосердию, сделал это для меня, беспутного и низкого, мелкого игрочишки, вразумив меня и спасая меня от игры”; в третьем разе, в письме жене из Гомбурга, куда его приманила та же рулетка, он как бы прячется за Бога, выражая опасение, что из-за этой игры не исполнит всевышнюю волю: “Мне Бог тебя вручил, чтобы ничего из зачатков и богатств твоей души и твоего сердца не пропало, а напротив, чтоб богато и роскошно взросло и расцвело… а я, такими вещами, как эта поездка моя сюда, — самое тебя могу сбить с толку…” Употребление им подобных мотивов бывает подчас до того необычно, что иной раз и не поймешь — шутит он или всерьез: “Если ты вполне христианка, голубчик Аня, то не забудь приготовить к моему приезду пакет папиросок…”
Письма Достоевского так и пестрят упоминаниями Бога, ссылками на него, множеством словосочетаний и речевых оборотов, включающих слова “Бог”, “Христос”, “Господь”:
...с Богом, дай-то Бог, Бог благословит, Бог видит, Бог даст, Бог спасет как-нибудь, Боже мой, ей Богу, если Бог нас сохранит, Господи, Бог знает что такое, Бог знает куда зашел, Бог знает что приходит в голову, слава Богу, не дай Бог, ради Христа, ради Бога, тебе Бог за это зачтет, как Бог пошлет…
Иногда, правда, он не прочь и чертыхнуться, проклясть кого-то или что-то ("чертов год", "чертова кукла", "черт знает зачем сюда наехали", "такое проклятое заведение"), но всё же ведущий мотив задается у него “божественным” лексиконом и настроем души. Попал ли он в полосу безденежья, нагрянула ли эпидемия тифа — тотчас срабатывает палочка-выручалочка: “Выручал Бог до сих пор — как-то будет дальше? Подлинно на одну только милость Его надеюсь”, — читаем мы в одном его письме; “Нас Бог бережет… твердо верую”, — продолжает он в другом. Нередки в письмах к жене молитвенные самосвидетельства и обращения Достоевского: “со слезами молился ночью о тебе”, “молюсь об тебе и об них”, “Любу благословляю и молюсь за нее”, “Помолись об нашем деле, ангел мой”…
Что значат эти поминутные, прямые и косвенные, апелляции к Богу, молитвы, склонение божьих словечек на все лады? Вера? Религиозный строй сознания? Не будем спешить с ответом и выводами.
Вера. Особенно часто являлось это слово в общении с Анной Григорьевной, причем звучало оно чуть ли не заклинанием: "Тебя бесконечно любящий и в тебя бесконечно верующий", "Ты мое будущее всё — и надежда, и вера, и счастие, и блаженство", "В тебя я верю и уповаю", "Понял, что такого в меня верующего ангела, как ты, я и не стою", "Верь ты мне, верь", "Спасибо, что ты меня любишь, я тебе верю", "Аня, верь Богу, милая, верь Его милосердию"... Иной раз проскользнет нечто вроде намека на сомнение: "Ты мне пишешь милые слова и говоришь, что любишь (если не обманываешь)"; но это лишь сильней оттеняет искренность и неподдельность общего тона веры в супружескую любовь.
Опять-таки вопрос: что это? Обожествление земного или низведение Божественного к земному? Есть ли тут что-то от религии? Может, вера в Христа и любовь к нему, равно как вера в жену и любовь к ней, — не более чем вера в человеческий идеал, в некую житейскую опору и надежду, а вовсе не вера в Божество как безусловное начало, как Творца и Первопричину всего сущего?
В этом плане характерны высказывания Достоевского о служителях церкви, которую он, по словам Владимира Соловьева, провозгласил основой и целью всех мыслей и дел человека. Вот фрагменты письма жене из Эмса (1874 год): “Сюда приезжает по понедельникам висбаденский поп Тачалов. Заносчивая скотина, но я его осадил, и он тотчас пропал. Интриган и мерзавец. Сейчас и Христа, и всё продаст… глуп, как бревно, и срамит нашу Церковь своим невежеством перед иностранцами. Но в невежестве все они один другому не уступят…” Или в другом письме, спустя три дня: “Подлый висбаденский поп напомнил мне о проигранном пари и потребовал, чтобы я внес 25 талеров в Славянский комитет. Непременно внесу, сукин он сын. Вот грубая-то тварь…” Прямо скажем, во всех этих красочных эпитетах нет ни на йоту священного трепета, пиетета перед проводниками Божьей воли и откровения. Подобные отповеди служителям культа, какими бы недостойными ни были эти люди, — глумление, если не кощунство, по отношению к Вере. Не случайно Анна Григорьевна, бережно и ревностно хранившая всю жизнь письма Достоевского, вымарала в них наиболее резкие выпады, которые впоследствии лишь частично удалось восстановить.
Достоевский бывал в церкви, но, по всему видно, ни церковь, ни ее штатные слуги не могли дать ему ничего утешительного. “Вчера был у обедни в соборе. Протопоп уже два раза приходил ко мне. Я был у него один раз, пойду еще. Мне нестерпимо скучно жить. Если бы не Федя (сын писателя. — Г.К.), то, может быть, я бы помешался… Я не в состоянии жить без проклятий. Что за цыганская жизнь, мучительная, самая угрюмая, без малейшей радости, и только мучайся, только мучайся!.. О, как до помешательства тяжело жить!..” В этих горестных, отчаянных восклицаниях нет ни клочка христианского смирения, к которому Достоевский всенародно призывал. Здесь выступает оголенное страдание, без всякой наносной, “небесной” фразеологии.
Если внимательно присмотреться к биографии писателя, Бог для него — существо вторичное, производное. Первоначальные побуждения и поступки у Достоевского всегда чисто личные — они коренятся в его характере, темпераменте, каких-то конкретных его интересах; а уж потом он находит “божественное” объяснение или оправдание своему поведению. Так, однажды, в приступе ревнивой ярости, он едва не задушил жену, сорвав с ее шеи цепочку с медальоном, и лишь когда недоразумение выяснилось и всё обошлось благополучно, Достоевский вспомнил о Спасителе: “Бог пожалел наших деток”.
(Продолжение следует)
Перечень главок: 1. Мелочно тщеславный старичок - 2. Христиане или нехристи? - 3. Чудеса в решете - 4. Я держусь земного и перстного - 5. Волна и впадина - 6. Палочка-выручалочка - 7. Сын и отец - 8. Играет игрушкой, которая есть Бог! - 9. Дитя неверия - 10. Люби других, как себя - 11. Бесовская интервенция - 12. Сердце материалиста? - 13. Гений и Бог — вокруг да около - 14. Не то, не то, не то! - 15. Ухватить себя за волосы