Произошло это в ту пору, когда я была уже в годах. Муж мой, благородный Чжао, служил когда-то при дворе императора Сыцзуна, но после того, как повстанцы захватили Пекин и свершилась перемена судеб , мы вынуждены были бежать из Янской столицы.
Решено было, что мы отправимся на родину, в провинцию Шаньси. Дорогою на нас напали разбойники и муж мой со всеми слугами погиб в неравной схватке. Нам же со служанкой Ин-чунь удалось бежать.
Путь домой был долгим и опасным. Мы смогли добраться до места только через несколько месяцев, без единого цяня , оборванными, как простолюдины.
Родители мои уже умерли, брат погиб на войне, родовая усадьба оказалась разрушенной. Я стояла перед калиткой, сердце теснила печаль: сколько лет прошло, и вот я вернулась, а дом опустошен, так же, как и я.
Черный ворон
И старое древо с сухими плетьми
Мост вознес над потоком горбатое тело
Конь усталый
И западный ветер на древнем пути
И светило на запад готово сойти…
Отворив калитку, я направилась заросшей тропинкой к дому. Печальное зрелище открывалось моему взору: многие стены рухнули, меж деревьями покоились террасы. От горки осталась лишь груда камней причудливой формы. Пруд, где некогда водилась рыба, затянуло ряской. В самом доме валялись сломанные скамейки, стулья и стол. Кучей были свалены лекарственные травы и благовония.
Мы с Ин-Чунь, как смогли, привели в порядок несколько комнат, и стали вести жизнь хоть и достойную, но неприметную, обособленную от остальных жителей уезда, которые вначале выказывали любопытство, а потом почти забыли о двух стареющих женщинах, доживающих свой век в заброшенной усадьбе. Служанка моя Ин-чунь через год умерла от легочной болезни, а я осталась совсем одна и почти не выходила за пределы усадьбы. А ведь когда-то государь даровал мне титул «госпожи области» . Ну да, как говорят, «цвет нежной сливы давно уже ветер унес за вершину Хуа» и мне приходилось довольствоваться тем, что осталось от моей жизни.
По возвращении в родные края все чаще стала вспоминаться мне юность. Я ведь покинула Шаньси сразу, как сменила имя Ляо на Нун-хань . Мужа моего тогда призвали в столицу на службу, и долг повелевал мне всюду следовать за ним.
Теперь же, при виде веток ивы, клонящихся к озеру, вспоминалось мне, как в пору, когда мне было 13 лет, я была влюблена в юношу по имени Лю, лицом свежего, как цвет персика.
Лю был почтительным, но бедным юношей. Друг моего отца приходил просить за него, но отец отказал, и сват ушел ни с чем. Вскоре отцу сосватали другого жениха – благородного Чжао. Он был намного старше меня и уже сдал экзамены на чиновника второго ранга.
Мне пришлось покориться, хотя сердце мое принадлежало Лю. Я проливала слезы день за днем и томилась, как в неволе, но муж мой и господин Чжао вскоре после свадьбы получил назначение в столицу, и я отправилась с ним, печалясь в сердце своем.
Однако, прошло пять лет, и я полюбила его всей душой.
Теперь же, вернувшись в Шаньси, я стала спрашивать, что сделалось с Лю, потому что не видела его среди жителей поселка. И вот что мне рассказали:
Лю долго горевал. Время шло, а он все оставался холостым. Люди спрашивали: когда ты найдешь себе жену? На что Лю с улыбкой отвечал: я жду, когда сердце Ляо наполнится тоской обо мне и она вернется. Это случится скоро. Через два года Лю неожиданно сказал, что благородный муж, привязанный к домашнему очагу, недостоин называться таковым и отправился на военную службу. Вернулся он через десять лет, с почестями и славой. На службе добыл он себе небольшое состояние и купил на эти деньги аптекарскую лавку. Дела у него пошли в гору, но женой обзаводиться Лю не спешил. Алчные до наживы свахи предлагали ему лучших девушек округи, но Лю неизменно отвечал: я жду, когда сердце Ляо наполнится тоской обо мне, и она вернется. Это случится скоро. Лет через двадцать дела его пошли на убыль. Лю продал лавку и дом. Он все реже появлялся на людях и все чаще искал уединения в лесу. О женитьбе его уже никто не заговаривал, но если кто-нибудь из приезжих спрашивал его об этом, Лю упрямо повторял: я жду, когда сердце Ляо наполнится тоской обо мне, и она вернется. Это случится скоро. Через 30 лет он твердил то же самое. А через 32 года, как раз за шесть месяцев до моего возвращения, он пропал. Говорили, что недалеко в лесу нашли обглоданное лисами тело, напоминавшее телосложением Лю.
Я и сейчас немного печалилась о нем, но не слишком: чересчур много событий свершилось с тех пор, изменивших мою судьбу и судьбу империи. Познав тяготы и удовольствия жизни при дворе, горечь изгнания, близость смерти, лишения и бедность, я уже с трудом могла вспомнить о том, какой была, когда любила Лю. Годы, как камни, легли между нами.
Других людей, которых я знала во времена своей молодости, почти не осталось: кто умер от болезней, кто уехал в столицу, кто погиб. Поэтому я жила в своем доме уединенно, размышляя о жизни и близящемся ее завершении. Ничто не отвлекало меня от созерцания, я даже перестала думать с горечью о погибшем муже, лишь только ждала близкого с ним свидания.
Но случилось так, что по соседству поселился студент по имени Шу-эр. Рода он был незнатного, однако, деньги у него водились. Люди поговаривали, что он знает все веселые заведения поднебесной. Да и то сказать, красив он был, как Пань Ань, одевался изысканно и по всему было видно, что в деле соблазна равных ему нет. Все лучшие девушки селения хотели ему в жены, а те, что победнее, в наложницы. Но хоть люди и говорят, что любимец деревни – враг добродетели - молва часто бывает несправедлива: Шу-эр жил хоть и открыто, но, насколько мне было известно, ни разу ни одной из красавиц не прельстился.
Как-то раз осенним ненастным днем я вышла во двор, чтобы смести с порога опавшие листья. Ветер завывал в ветвях, громко пели сверчки.
Вдруг я услышала от ворот чей-то голос.
- Госпожа Нун-хань!
Я обогнула экран и подошла к воротам.
- Это я, ваш сосед Шу-эр!
Я увидела у порога юношу в вышитом халате синего шелка и забрызганных грязью белых чулках.
- Госпожа Нун-хань, не дадите ли огоньку? Мой погас и зажечь нечем.
Манеры у него были хорошими, по возрасту он годился мне в сыновья, поэтому я не раздумывала долго и пригласила его в дом. Шу-эр с радостью согласился.
В доме я поставила на стол лапши и закусок, подогрела в чайнике вина .
- Извините, господин, больше вас попотчевать нечем.
Шу-эр сперва отнекивался, затем с благодарностью принял мое угощение.
Стали мы пить вино и Шу-эр спросил, играю ли я в шашки или в две шестерки. А я-то мастерица была еще при дворе, поэтому играли мы с ним целый вечер, много смеялись и было нам на удивление легко и весело, будто знали друг друга тысячу лет. Время летело, как белый конь среди камней.
С тех пор стал Шу-эр ко мне наведываться. И чем дальше, тем чаще. Приносил мясо, рыбу, вино. Мы с ним играли то в две шестерки, то в иероглифические загадки. Время проносилось незаметно.
Но через несколько лун стала я замечать, что сделался Шу-эр мне дороже сына и мужа, дороже самой моей никчемной жизни.
Да и он, к слову сказать, когда поднимал на меня свои чистые и прозрачные, словно осенняя вода, глаза, смотрел вовсе не с сыновней почтительностью. В такие моменты к сердцу будто холодным ножом прикасались. Но я гнала от себя недостойные мысли: шутка ли, разница в возрасте у нас была почти 30 лет. Да и на что надеться старухе, растерявшей всю былую красоту? Моя жизнь подходит к завершению, думала я каждый раз после ухода Шу-эра, глядя, как мечется ива на осеннем ветру. Тучи скрывали луну, и я лишь слышала неумолчный скрип сосны. Что осталось мне? Спокойно ждать встречи с мужем.
Осенний сверчок живет уже в доме.
Видимо, год кончается скоро...
Но вот в один из дней одиннадцатой луны, Шу-эр, как обычно, пришел ко мне вечером с кувшином вина и закусками. На улице совсем похолодало, казалось, что дождь вот-вот сменит мокрый снег, и будет идти ночь и день, залепляя окна.
Я разожгла под столом жаровню, и мы уселись за стол, грея ноги возле огня.
- Милая Нун-Хань, а давайте сыграем в пальцы? – спросил Шу-эр.
Я согласилась. Шу-эр загадал. Я назвала 5 и ошиблась. Пришлось мне выпить штрафную чарку вина. Теперь была моя очередь загадывать. Я загадала 3, Шу-эр тоже ошибся. Я, смеясь, налила ему стакан вина, который он осушил в одно мгновение.
Так мы играли весь вечер, пока Шу-эр не сказал, что вино в кувшине почти выпито. Я хотела встать, но почувствовала, что голова моя идет кругом. Святые таблички словно заволокло туманом, и только Шу-эр сидел неподвижно, будто центр вселенной и смотрел на меня из-под изогнутых, как отроги далеких гор, бровей. Сердце мое опять ожгла любовь.
В это самое мгновение Шу-эр заговорил:
- Прекраснейшая из женщин, Нун-хань. Чернее воронова крыла густые волосы. Словно два молодых месяца, темные брови. Глаза холодны и чисты. Чуть приоткрытые уста так алы, что манят неистовых шмелей и мотыльков. Тонкий стан, искусно стянутый, влечет, рождает сладостные чувства, - на щеках Шу-эра выступил румянец.
Я отпрянула.
- Вы смеетесь надо мной, мой господин, - с горечью сказала я, - воспользовавшись гостеприимством бедной вдовы, теперь оскорбляете ее.
Вместо ответа Шу-эр взял меня за руку (другой рукой он прихватил фонарь), и повел к пруду. Там он указал на отражение. Склонившись над гладью пруда, в неровном свете огня, увидала я, что смотрит на меня из темных глубин молодая красавица Ляо: пышные черные волосы, прелестное лицо округлостью напоминающее серебряное блюдо, нос будто из нефрита выточен, губы-вишни. Одним словом, я, но на много лет моложе, в цвете своей красы.
Я тронула пальцами воду. Изображение разбежалось кругами, и у меня сжалось сердце от предчувствия, что чары сей же час развеются, и я больше никогда не увижу так живо молодую Ляо. Лишь только в своих воспоминаниях.
Но вода успокоилась, а юная женщина в отражении по-прежнему смотрела на меня.
Я подняла глаза на Шу-эра, словно вопрошая его о свершившемся чуде.
- Не спрашивай меня, - ответствовал Шу-эр, - я ничего не знаю. Не любовь ли к бедному Шу-эру вернула тебе былую красоту?
Не в силах более бороться с собой, я бросилась к нему и прильнула к груди. Мы пошли к дому, над которым зависла, сверкая ярко, звезда Тайсун .
Все то, что ушло, отчуждается с каждым днем,
И то, что приходит, роднее нам с каждым днем...
В доме Шу-эр запер дверь и без слов повел меня к кровати. По спине моей пробегал холод, в то же время в груди разливался сладкий томный жар. Мы начали пить вино из уст в уста, прильнув друг к другу, потом слились в страстном поцелуе. Сняв одежды, возлегли на ложе. Жар моего тела окутал голову. Я стала играть его нефритовым стеблем, как когда-то любил мой муж. Шу-эр закусил губу. Копье его нацелилось в небеса. Удары его мне сначала захотелось отразить устами, затем его золотой длинношеий журавль проник ко мне в покои. Глаза застлал туман. От каждого движения тело сводило судорогой. Каждая капля из волшебного рога проникала в самое сердце.
До пятой стражи продолжался наш бой. При свечах, под газовым пологом колыхались тени, сливаясь друг с другом.
Предощущенье ласк. Пыланье лиц.
Чуть уст коснется ищущий язык
И полон страсти их ответный вскрик.
Чувств беспредельных вздыбленный поток
Оставит силу там, куда проник…
И слабый стон. Истома и покой.
Мгновенья забытья. А под рукой
Чуть влажная ложбинка меж грудей.
Потом – опять любовная гроза
И широко раскрытые глаза.
Лишь под утро откинулся Шу-эр на подушки в изнеможении, словно ураганом сбитый лист. Черная туча волос рассыпалась по подушке. Я примостилась рядом, положив ему голову на грудь, онемевшая от счастья.
Незаметно оба заснули.
Шу-эр проснулся первым. Он поднялся с кровати, и, заколов волосы, подошел к окну. Выглянув во двор, он с изумлением ахнул и подозвал меня.
Внезапно наступила зима. В воздухе летал пух, не то ивовый, не то лебяжий. Летал медленно, неторопливо. Порхали и ложились на крыльцо снежинки россыпью нефрита. Террасы все оделись в белое. Блестя серебром, вдалеке слились бурные реки и горы. Одежда далеких путников искрилась радугой от одного движенья. Весь мир казался выточенным из нефрита, и в зеленых иголках сосен затаились снежинки.
К чистым горным источникам
Белые цапли летят.
А по склону горы растянулся нефритовый змей.
Я заварила чай с кедровыми орешками, и мы выпили его, любуясь зимним садом. А потом вновь возлегли на ложе. Битвы перемежались коротким отдыхом, мы и не заметили, как пробило вторую стражу.
Шу-эр в ту ночь покинул меня, но я, признаться, нимало не скучала, любуясь своим отражением в зеркале: то приглаживала бровь нежными, как перья молодого лука пальчиками, то надувала алые губки, то играла тяжелой черной прядью. Я даже не задумывалась, откуда взялись моя красота и молодость. «Ведь Шу-эр сказал, что это от любви к нему, говорила я себе, значит, так и есть».
Наутро пришел Шу-эр, который показался мне еще красивей в своем красном халате, расшитом фениксами. Он принес вина и еды столько, что хватило бы накормить 20 гостей.
- Подойди ко мне, Нун-хань, моя фея, - сказал он и, обняв меня, прошептал в самое ухо, - от тебя веет свежестью…
- Мой господин просто прошелся по первому снегу, - потупив взор, отвечала я.
- Нет-нет, - воскликнул Шу-эр, - это запах от твоей кожи. Но давай же обедать?
Мы сели за стол. Было так вкусно, что в пору было палочки проглотить. Но Шу-эр не дал нам долго засидеться за трапезой. По взглядам его и румянцу на щеках я поняла, что любовное сражение не за горами. И правда. Не успели мы выпить по третьей чарке, как он подхватил меня, словно дракон-повелитель ветров, и отнес под газовый полог.
…Время летело, точно снежный барс среди расщелин. Словно челнок на ткацком станке, мелькали дни и месяцы. Зимний ветер, гнущий кедры, освежающе веял в моем сердце, и любовь к Шу-эру росла, наливаясь сладостью, словно осеннее яблоко.
Шу-эр отвечал мне взаимностью и почти все время проводил со мной, забросив даже свои занятия. От людей, видимо, это не укрылось, потому что, хоть я и не выходила на улицу, возле моей усадьбы то и дело останавливались люди, и, не смотря на мороз, бросали за забор любопытные взоры. Шу-эр старался пробраться ко мне ночью или рано утром, пока прохожих на улице не было. А случалось, что мы недели проводили в сладком заточении, истязая друг друга любовными битвами.
Когда Шу-эр оставлял меня ненадолго, я почти все время проводила, любуясь собою в зеркале. Но, начиная со второй луны, стала я вдруг замечать, что овал лица будто спал, щеки чуть ввалились и глаза блестят сухо. Заметить-то я заметила, но не придала этому значения, решив, что это лишь любовное истощение. Еще бы, после схваток с Шу-эром, я порой лежала на алых простынях, словно бурей смятый цветок. Шу-эр же, похоже, этого не замечал, а сам нисколько не изменился, только будто выше становился и гибче станом.
Незаметно прошла зима. Белый, словно выточенный из нефрита поселок с каждым днем становился все темнее. В небе владычествовал могучий дракон – повелитель ветров, гонял облака и тучи по Поднебесной: то сыпет снегом, то прыснет холодным дождиком. Деревья чернели, набухали почки.
Весна заметней, ярче с каждым днем.
Уютный дворик. Тихое окно.
Еще не поднят занавес на нем,
Но пали тени синие давно.
Вскоре показалось первое кружево изумрудной листвы. Очнулись от зимней спячки цикады, запели на всю округу. Ветер стих, но что-то тревожное и будоражащее растеклось в воздухе, будто Лунный старик разлил свои волшебные благовония. Все нефритовые стебли набухли, все гроты сочились влагой, феникс с драконом рвались навстречу друг другу.
Шу-эр по-прежнему пылал страстью, мои же силы были на исходе: щеки ввалились, алые губы высохли, тело сделалось совсем слабым. Я уже с трудом подходила к столу, Шу-эр все чаще кормил меня прямо в постели. Туда же он приносил зеркало, чтобы я могла убедиться, что по-прежнему молода, хоть и порядком исхудала.
Так продолжалось, пока не настал 5-й день 4-й луны, праздник ясности и чистоты цынмин.
Я собралась на кладбище, чтобы помянуть своих родных. Шу-эр всегда говорил, что родственников своих не помнит, так как был сиротой, поэтому в тот день он отправился домой, чтобы «воскурить фимиам».
Наше родовое кладбище находилось за Южными воротами. Я собрала благовония, свечи и бумажные деньги. Вино, закуски и мясо жертвенных животных уложила в короб и направилась на кладбище.
Когда я вышла за ворота, передо мной раскинулись невообразимые просторы, покрытые ковром благоухающих цветов. Тут и там попадались гуляющие. Солнце грело ласково, дул нежный ветерок, веял то теплом, то прохладой. Гладил почки, раскрывал бутоны. Даже пыль на дороге источала аромат.
Кладбище наше изрядно заросло травой. Я села возле столика, возложила на него мясо жертвенных животных, подожгла деньги, после чего приступила к трапезе.
Закончив, я долго сидела на скамейке, думая о своем муже Чжао. Шу-эр в последнее время вытеснил все мои мысли о нем, но теперь, на кладбище, живо вспомнились мне годы проведенные вместе с ним при дворе. Вспомнился Пекин, и будто крылья змеев в ушах захлопали. Долгое время думала я о своем муже, о тех чувствах, что нас связывали и незаметно, пригретая весенним солнышком, заснула.
Приснился мне темный, тихий лес. Я шла по тропинке, обмирая от страха. Наконец, я вышла на поляну, где увидела своего мужа Чжао. Он был таким, каким я запомнила его в последний раз: в порванной одежде, окровавленный, с мечом в руке. Бродил он среди черных сильных корней и жалобно звал меня.
- Господин мой, - откликнулась я, - вот я, ваша жена, отчего вы так жалобно кричите?
- О, Нун-хань! – ответствовал мне мой муж, - несчастные наши судьбы! – Он закрыл лицо руками и замолчал.
- Господин мой, - робко спросила я, могу ли я узнать, что приключилось с вами?
Чжао опустил руки. Густые брови его были сомкнуты, тонкий рот вытянут в линию.
- Знаешь ли ты, - горько спросил он, - что мне было суждено стать духом гуй, бесприютно скитаюсь я теперь по лесу, всегда голодный, всегда мучимый жаждой. Но и ты не избегнешь страшной участи. Скоро заколдует тебя оборотнень-крыса.
- Что вы такое говорите? - воскликнула я, - о чем вы?
Муж мой долго молчал, и мне стало казаться, что он никогда более не произнесет ни слова. Затем через силу он вымолвил:
- Шу-эр. Он высосет из тебя все силы, и ты станешь призраком: ни живой, ни мертвой и будешь вечно сопровождать его. И мы, словно звезды шень и шань, никогда больше не увидимся.
При этих словах из глаз у него полились слезы.
Никогда ранее не видела я мужа плачущим. Я поняла, как глубоко он скорбит, какая ужасная судьба приключилась с нами. Печаль и тоска стиснули мое сердце.
- Но ты еще можешь все исправить, - с надеждой в голосе сказал Чжао, - если изловишь оборотня и заставишь его помочь мне. Крысе все ходы открыты. Ты сможешь?
Я кивнула, хотя и не представляла, что мне нужно будет сделать.
- И не забудь похоронить меня! - продолжал Чжао, - а пока, вот тебе перо мандаринской уточки. Когда ты проснешься, ты будешь помнить этот сон.
И Чжао исчез.
Я стала оглядываться, но темный лес пропал, а сама я лежала, свернувшись, на скамейке у могилы своей бабушки. Быстро поднявшись на ноги, я огляделась, прогоняя остатки сна. Но сон ли это был?
Я разжала руку.
На ладони у меня лежало перо мандаринской уточки.
Призадумалась я. Вспомнила время, проведенное с Шу-эром, и вдруг все встало на свои места. Как же я раньше не догадалась? И возвращенная молодость, и тихое угасание: все указывало на чары оборотня.
В первый момент члены мои, словно пруд в морозный день, сковал ужас. Но постепенно страх отпускил, и я стала думать, что делать дальше.
Поскольку Шу-эр все еще был у себя дома, решила я, что мудро будет этим воспользоваться и поспешила в храм к даосским монахам – откуда силы взялись? Недаром говориться: не взять то, что даровано небом – значит, себя наказать; не действовать, когда приходит время – значит, себя погубить.
Храм располагался на другом конце уезда, за Северными воротами.
Чтобы не встретиться ни с кем, я старалась пройти боковыми улочками, прикрывая лицо. К счастью, большинство людей было занято поминовением усопших, и на меня никто не обратил внимания.
Еще издали я услышала гулкий древний звон колокола, разливавшийся в дремотной тишине угасавшего меж сосен дня. Вскоре показались золоченые крыши храма. Пройдя через расписные ворота, я очутилась во внутреннем дворе. По обеим сторонам двора зеленела яшмовая туя, отовсюду доносился запах сжигаемых благовоний.
Навстречу мне из храма вышел монах. Ему было, пожалуй, лет за сорок. В синей мягкой шапке даоса, в холщовом халате, подпоясанным желтым поясом с двумя кистями на концах, в плетеных из соломы сандалиях, он был безмятежен и чист, как река Янзцы, озаренная лунным светом и величественен, словно вековая сосна с вершины Хуа.
Я сразу же узнала даоса У, хоть и не видела его ни разу. Про него говорили, что равных ему в распознании и заклинании злых духов нет. Что он постиг науку геомантов, усвоил астрологию, по небесным знамениям умел распознать соотношение инь и ян, а по лицу определить судьбу. Словом, достопочтимый У дошел до сути всех вещей и форм.
Я почтительно приблизилась к монаху и низко поклонилась ему.
Даос внимательно посмотрел на меня, и, приветствовав жестом, велел говорить.
- О, почтительнейший, - начала я, - великая беда постигла меня и моего мужа.
Утирая слезы, я рассказала монаху все без утайки. Он молча слушал, печально кивая головой, будто в ответ на собственные мысли. Выслушав меня до конца, он сказал:
- Не надо применять гадание, чтобы понять, что чары крысы зашли слишком глубоко. Еще несколько недель и вы, уважаемая Нун-хань, перешли бы в мир бессмертных духов в вечное рабство к оборотню Шу-эру. Но положение ваше не безнадежно. Я вижу это по расположению ваших бровей, предвещающее достойное окончание жизни. Пройдитесь!
Я прошлась по двору. Даос задумался.
- Походка ваша говорит лишь о чувственности и не предвещает успешных молитв, ну да попробовать все равно стоит.
Монах провел со мной добрых два часа, обучая, как надо действовать, остерегая от ловушек крысы. Он дал мне с собой охранные амулеты и благовония, а так же изображения двух воевод. Напутствуя меня, он сказал:
- Не поддавайтесь чарам крысы и я уверен, что вы сможете одолеть ее. Сегодня очень благоприятный день, любая случайность может помочь.
Я пришла домой и быстро начала приготовления, спеша успеть до прихода Шу-эра, который обещал быть к первой страже. Я воскурила благовония, спрятала в разных местах амулеты, а в дверях, прикрыв пологом, повесила изображения двух полковников. Приготовив все это, я села читать молитву, которую дал мне монах У:
«Дух Непостижимой пустоты, обитающей в пещере! Ясный дух Великого начала! Всемогущие духи восьми стран света! Помогите мне обрести себя! Обращаюсь с мольбой ко всем девяти небесам и прошу: духи Гандхарвы и святые из Таша – саваны! Ниспошлите мне чудотворные талисманы! Величайший и проницательнейший дух Большой Медведицы! Покарайте оборотней, обуздайте нечисть, уничтожьте несметные рати демонов-злодеев! Заклинаю вас, духи срединных гор! Изреките слово изначальное, драгоценное! Изгоните недуги и продлите дни жизни! Пять великих гор и восемь морей, внемлите мольбе! Свяжите руки владыке мира! Телохранители, спасите меня! Да исчезнет зло и воцарится навеки добро!»
Не успела я повторить молитву три раза, как пробило первую стражу, и в дверях появился Шу-эр.
- Чем это у тебя так пахнет? – недовольно воскликнул он.
Я, как могла, его успокоила.
- Это всего лишь благовония для поминовения усопших, - сказала я, - проходите, господин мой, садитесь за стол, да отужинаем.
Шу-эр улыбнулся приветливо. Сели мы за стол, стали есть и пить.
Шу-эр был ласковым, как весенний ветерок, шутил, да только смеяться его шуткам у меня едва хватало сил.
- Что с тобой, сестричка Нун-хань? – спросил Шу-эр, - какая-то ты сегодня невеселая. Может быть, дурной сон привиделся?
При этих словах я вздрогнула, будто меня кнутом ударили.
- Ну что вы, мой господин, - поспешно сказала я, - просто взгрустнулось, когда о предках своих вспоминала.
Шу-эр не стал более расспрашивать, а кинулся на меня, подобно белому тигру, норовя проткнуть своим жезлом. Как неутомимая воительница, отражала я его удары, завлекая тем временем в расставленные силки. Любовные стоны Шу-эра раздавались все громче и громче, пока тучкой с неба не пролился драгоценный дождь.
Приласкав меня напоследок, Шу-эр вскоре уснул.
А я, тихонько соскользнув с ложа, достала приготовленные амулеты с нанесенными на них святыми молитвами и подвесила их по восьми сторонам света над ложем. Красные свитки с заклинаниями и пучки полыни я развесила по стенам и на потолке, потом откинула полог с двери, освобождая двух воевод.
И села, дрожа, читать молитвы, в ожидании, когда проснется Шу-эр. Время тянулось медленно. За окном трещали цикады, и ветер шевелил листья деревьев. Вот и все звуки. Да еще бормотанье моих молитв.
День догорает... Деревня спит. И ветер меж домов свистит, как осенью, в глухом краю.
Много времени прошло, пока Шу-эр, наконец, пошевелился. Он открыл глаза и улыбнулся мне.
- Что же ты сидишь там, сестричка Нун-хань? – спросил он и хотел спуститься с кровати, чтобы подойти ко мне, но не смог: амулеты не дали ему сделать ни шагу.
- Что это такое? – вскричал он, - как смеешь ты шутить надо мной?! – он опять рванулся с кровати, но невидимая сила амулетов будто отбросила его обратно.
Я сидела, ни жива, ни мертва, наблюдая, как в ярости бьется Шу-эр на кровати. Наконец, он утих и с грустью посмотрел на меня.
- Значит, ты разгадала мою тайну, сестричка Нун-Хань?
- Да, мой господин, - ответила я.
- Милая Нун-Хань, - он посмотрел на меня с такой любовью, что сердце мое задрожало, - разве я не заботился о тебе? Разве не ласкал каждый день, словно драгоценный цветок? Разве не приникал к нему своим жалом, собирая сладчайший нектар? Неужели нам было плохо друг с другом?
- Вы, господин мой, хотели увезти меня с собой в страну мертвых и сделать своей рабыней до скончания времен, - голос мой срывался, хоть я и старалась говорить как можно тверже.
- Что ж с того? – ласково проговорил Шу-эр, - разве ты не любила меня? Мы были бы счастливы с тобою до конца времен, а может быть, намного дольше. Ведь я полюбил тебя, когда ты еще была юной Ляо. Это же я, твой Лю, неужели ты не узнала меня? Я дождался, пока ты останешься одна, и вот пришел к тебе, чтобы подарить молодость. Скажи мне, разве ты была несчастна со мной?
Я заплакала и покачала головой.
- Приди ко мне, Нун-Хань, - тихо попросил Шу-эр, - приди ко мне и усни в моих объятьях. Когда ты проснешься, мы будем навсегда вместе.
Я поднялась с колен, отложила молитвенную книжку и пошла к кровати, зачарованная его голосом и словами. Шу-эр сидел посреди ложа, обняв колени. Черные, блестящие волосы его рассыпались по плечам. Бутон губ нежно алел в полутьме. Никогда в жизни не видела я ничего красивее.
«Что с того, что я буду рабыней в стране мертвых? – подумалось мне, - великое счастье – быть наложницей Шу-эра, моего Лю, и я последую за ним, куда бы он меня не позвал».
Я уже и руку протянула, чтобы откинуть газовый полог и прильнуть к любимому, как вдруг за окном ударил барабан, отмеряя стражу. Звук заполнил комнату, очищая ее от чар. Я в тот же миг будто очнулась от наваждения и любовь к Чжао заполнила сердце ровным немеркнувшим светом.
Шу-эр, уже готовый схватить меня за руку, застонал. Злоба и отчаяние проступили на его лице, искажая прекрасные черты.
- Ты пожалеешь, Нун-Хань, - только и сказал он, после чего закрыл глаза и замолчал. Не зная, что предпринять, я отошла к дальней стене и наблюдала за ним оттуда.
Шу-эр сидел неподвижно и даже, казалось, не дышал. Неожиданно кровать под ним затряслась, газовый полог сорвался, и амулеты, один за другим, начали падать на пол.
Когда последний амулет упал, Шу-эр поднялся во весь свой рост и громогласно засмеялся. Один из свитков упал на меня со стены, и я прикрылась им, как щитом.
- Не бойся, - резко оборвав смех, сказал Шу-эр, - я не причиню тебе вреда, да и не в моей это власти.
Он накинул на себя халат, заколол волосы шпильками и, тряхнув головой, сказал: прощай!
Шу-эр хотел выйти в дверь, но два храбрых воеводы, Мынь и Шень, преградили ему путь. Он попробовал ринуться напролом, да все бестолку: воеводы не давали ему выйти из комнаты.
Шу-эр рассвирепел. В ярости носился он по комнате, то взлетая к самому потолку, то бросаясь на дверь, подобно тигру, но все напрасно. Наконец, он утих и опустился на циновки.
- Ну хорошо, - сказал он, - чего ты хочешь?
Я сидела, заслонившись свитком заклинаний. Казалось, жизнь во мне от страха замерла. Только и могла я, что молиться, как бы остаться в живых в этом урагане. Едва удалось мне вспомнить просьбу моего мужа Чжао.
- Я хочу, чтобы ты помог мне похоронить моего мужа, - слабым голосом сказала я, - мы должны слетать в те места, где на нас напали разбойники и перенести его останки сюда, на родовое кладбище.
Шу-эр долго молчал, склонив голову, прежде, чем ответить:
- Будь по-твоему, милая Нун-хань, когда отправляемся?
- Сию же минуту, - ответствовала я, заметно окрепнув духом.
- Возьми этот платок и завяжи мне на шее, - Шу-эр протянул мне изысканный, тонкого шелка, платок, - за него ты будешь держаться во время путешествия.
Я робко приблизилась к Шу-эру и завязала ему на шее платок. В тот же миг он опустился на четвереньки, из гладкой кожи его начала расти жесткая, словно иглы, шерсть, лицо удлинилось и превратилось в морду зверя, сзади прорезался длинный и сильный хвост. Через несколько минут вместо студента Шу передо мной стояла крыса. На шее ее был повязан шелковый платок.
- Садись! – голосом Шу-эра приказала крыса, - да не забудь же отогнать воевод!
Я подошла к двери, сняла изображения полковников и быстро вернулась к крысе. Взобравшись на ее крепкую спину, я вцепилась двумя руками в шелковый платок.
Крыса, оттолкнувшись задними лапами, ринулась в дверь и, разбежавшись, стала резко подниматься в черное небо.
Не в силах удержаться, я посмотрела вниз. У меня захватило дух: луга разрезали темные трещины оврагов, среди них серебряной стрелой в свете луны блестела Вэйхэ. Усадьба моя с каждой секундой уменьшалась, вскоре и весь уезд стал размером с гречишное зернышко. Я посмотрела вверх: звезды, словно осколки нефрита, сияли на черном небе, луна катилась справа от меня. Она придвинулась так близко, что казалось, еще чуть-чуть, и можно будет разглядеть яшмового зайца.
Щеки мои овевал холодный ветер, играл с черными прядями волос, и вскоре я совсем успокоилась, только крепко держалась за шелковый платок.
В лодке с высокою мачтой
Тихою ночью плыву я.
Гладя прибрежные травы,
Легкий проносится ветер.
Мир заливая сияньем,
Светит луна, торжествуя,
И над Великой рекою
Воздух прозрачен и светел.
Сколько времени прошло в пути – мне не ведомо. Только в какой-то момент крыса вдруг начала снижаться, описывая круги над темной лесной чашей.
Мы опустились на поляну.
- Здесь произошло сражение, - сказала крыса.
Я огляделась. Казалось, я узнаю это место. Вот и копье одного из стражников, заржавевшее, застряло в траве. Но где же останки моего мужа и остальных домочадцев? Все склевали птицы и растащили голодные звери, даже костей не оставили.
В печали опустилась я на холодную траву. Что мне теперь делать, где искать мужа, я не знала.
- Возьми горсть земли из-под корней умирающего дуба, - сказала вдруг крыса, - там погиб твой муж, там земля приняла его тело.
Я поспешно подошла к засохшему дубу, стоящему на краю поляны и, зачерпнув сырой, черной земли, положила ее себе в рукав .
- Под осиной – стражники. Там в траве – брат твоего мужа. Под ивой – твои служанки.
Горсть за горстью поднимала я с земли прах своих домочадцев, пока не собрала всех. Однако, пока я трудилась, одна мысль не давала мне покоя:
- Ведь даже если я похороню их на родовом кладбище, - обратилась я к крысе, - это уже не изменит их судьбы. Мой муж так и останется духом гуй.
Крыса долго молчала, затем промолвила:
- Надо лететь на гору Тайшань , к повелителю мертвых. Там ты попросишь за своего мужа. Может быть, повелитель и не откажет тебе. Это единственное, что мы можем сделать. Садись!
Я опять села на спину крысы, крепко ухватившись за шелковый платок. Мы взмыли в небо и полетели на восток.
На этот раз летели мы долго, почти до рассвета, пока на горизонте не показались горы Тай, омытые золотым светом восходящего солнца.
Шу-эр летел между отрогов, под нами проносились прекрасные храмы, крыши которых сияли чистым золотом, прячась среди ароматной зелени лесов.
Мы взлетали все выше и выше, к вершине священной горы, скрытой густыми облаками. Никто из смертных не проникал за их пределы. Крыса же летела уверенно, будто была там тысячу раз.
Когда мы оказались поверх облаков, дыхание мое перехватило от волшебного зрелища, открывшегося взору:
Солнце сияло в лазоревом небе. Спокоен и чист, веял царственный ветер. Тепло жизни расстилалось над землей, и в его животворных парах реяли феникс и дракон.
Споря друг с другом великолепием и красотой, переливались всеми красками дворцы, слепили глаза. В тени красовались резные балюстрады, мраморные ступени. Туман от облаков плотно окутал золоченые стропила и расписные балки. Из дорогих курильниц струился нежный аромат алоэ и сандала.
Мы опустились возле галереи со ступенями из яшмы, где ярко горели свечи. Галерея вела к золотым воротам. Шу-эр, вновь оборотившийся человеком, поклонился и указал в сторону дворца из сияющего белого нефрита.
- Это ворота Трех Небес , госпожа, - почтительно проговорил он.
Рядом с воротами стояли Ли-лоу и Ши-хуан. Ли-лоу видел все, а Ши-хуан по звукам музыки мог распознать приближение счастья и несчастья. Подле ступеней лежали, вселяющие страх, белый тигр и зеленый дракон .
В сопровождении Шу-эра я миновала ворота и вошла в залу, украшенную золотом и изумрудами слепящими так сильно, что я сперва и не разглядела, что прямо передо мной, на ложе из девяти драконов восседает немеркнущий учитель десяти тысяч небес Нефритовый владыка, великий государь, головой упирающийся в самый свод небес. С навеса короны у него свисали 12 шнуров с нефритовыми шариками, черный халат был расшит драконами, пояс украшен нефритом. В одной руке он держал изображение восьми триграм и девяти дворцов, а в другой – нефритовую дщицу.
По правую руку от Нефритового владыки сидел сам хозяин дворца – Великий князь тьмы, хозяин загробного мира. По левую – богиня Сиванму. Пониже, у ступеней трона, стояли восемь бессмертных. Небожительницы в струящихся шарфах и одеждах, слитых из легких туч подносили ароматные цветы. Еще среди свиты Нефритового владыки я заметила полководца пяти дорог, фею Магу и Лунного старца. Остальные же небожители ускользнули от моего взора, так как глаза мои застлало слезами, и я упала на колени перед троном. Небесная музыка в зале оборвалась. Все обратили свой взор на меня. Не смея сказать ни слова, едва живая от страха, лежала я посреди Золотой палаты и ждала своей участи.
- Кто ты, женщина? - вдруг услышала я тихий, но ясный и отчетливый голос, заполнивший собой все уголки дворца. То был голос Нефритового владыки, - поднимись с колен.
Я встала, вся дрожа. Голос мой, как нарочно, вдруг пропал, и вместо слов я лишь смогла издать легкий скрип, словно рассохшийся бамбук.
Небожители стояли молча. Никто из них не проронил ни слова. Шу-эр возле двери, застыл в почтительном поклоне.
- Для чего ты пришла сюда, смертная женщина? – грозным голосом вопросил Нефритовый владыка, - зачем нарушила наш пир?
Мой голос от страха вернулся и я поспешила ответить:
- Прошу покарать меня, Высочайший Владыка, за то, что недостойным присутствием своим смутила ваше веселье. Прошу вас, не щадите меня, ибо я достойна самого жестокого наказания.
- И все же, зачем ты здесь? – я не могла видеть лицо Нефритового владыки, но голос его слегка смягчился. Я сочла это за доброе предзнаменование и решилась продолжить.
- О, Великий государь! Дело в том, что я в глупости и невежестве своем пришла сюда просить за своего мужа Си Чжао. Несколько лет назад (да не укроется ничто от взора Вашего Владычества), когда мы возвращались из Пекина в Шанси, на нас напали разбойники и погубили всех, кроме меня и моей служанки. Нам удалось бежать, но тела наших близких, убитых супостатами, так до сих пор и не погребены. Посему души их не могут найти покоя, скитаясь по лесам и жаждая отмщения. Великий Владыка! – я опять распростерлась на полу, - прикажи сделать так, чтобы плоть моего мужа и домочадцев упокоилась в земле, а дух перестал скитаться под небом.
Я замолчала, не смея поднять глаз. Среди небожителей пронесся ропот и тут же стих. Нефритовый владыка долго не нарушал молчания.
Ужас закрался мне в сердце. «Прокляты будем я и весь наш род за подобную дерзость» – промелькнуло у меня в голове. Но тут заговорил Нефритовый Владыка.
- Я здесь лишь в гостях, - сказал он, - судьбы мертвых решает наш хозяин, Князь Тьмы. Как он решит, так и будет. А пока он обдумывает решение, перейдем в Пиршественную залу. И ты, Нун-хань, - видя, как я скромно пячусь к двери, сказал он, - раз пришла, отведай наших угощений.
Нефритовый Владыка величественно поднялся и прошествовал в соседнюю залу. Небожители торжественно двинулись за ним. Шу-эр незаметно смешался с толпой, и я осталась совсем одна. Никто более не обращал на меня внимания. Сбежать без Шу-эра я не могла, ослушаться приказа Великого Владыки не посмела, поэтому, робко, далеко позади всех, вошла в залу.
Взору моему открылась чарующая картина:
Расписные балки украшали золотые плоды персика , на потолке нарисованные журавли махали крыльями. В медных треножниках воскуряли аромат «драконья слюна» . В вазах, средь ярко-зеленых листьев благоухали букеты цветов. Хрусталь колыхался на шелковых прозрачных занавесях. На ширмах павлины распустили пышные хвосты. Играли музыканты на флейтах и свирелях. Пели певцы, аккомпанируя себе на цитрах и кастаньетах из слоновой кости. Под звуки эти плясали танцовщицы, одетые в шелка и жемчуг. В зеленых чашах из нефрита вино играло расплавленной яшмой. Прелестницы подносили чарки ароматного вина, которое алело, будто солнце на закате. Изысканные яства лежали на блюдах из белого нефрита.
Примостившись в уголке, глядела я на это изобилие в величайшем изумлении, но так и не решилась ничего попробовать.
Пир катился горой. Часы пролетали, словно минуты. Небожители не обращали на меня внимания, занятые трапезой и весельем, но я была этому только рада.
Не знаю, сколько прошло времени, ибо солнце стояло на небосводе недвижимо. Но вот, учтиво раздвигая гостей, приблизился ко мне сам Владыка Тьмы.
Я поспешно поднялась к ему навстречу, дрожащими руками складывая палочки на пустую тарелку.
- Ну что же, госпожа Нун-Хань, - весело приветствовал он меня, - придумал я ответ на твою просьбу! Готова ли выслушать его?
В зале воцарилась великая тишина, даже Нефритовый Владыка, и то приостановил свою беседу с феей Магу. Мною же от страха овладела немота и я, как ни старалась, не могла вымолвить ни слова. Стыдясь того, что на меня все смотрят, я поспешно кивнула. Властелин подземного царства продолжил:
- Слышал я, что мастерица ты играть в шашки? Будто бы всех при дворе ты обыгрывала? Вот тогда мое условие: сыграешь со мной три партии. Если победишь – так и быть, приму твоего мужа и остальных домочадцев в царство мертвых и перестанут они бесприютно скитаться по земле. Проиграешь – сама станешь бесплотным духом. Ну как, согласна?
Что мне было делать? У кого спросить совета? Глазами поискала я в зале Шу-эра. Он беседовал с одним из министров. Мы встрелились глазами и мне показалось, что он едва заметно наклонил голову. Размышлять мне было некогда, посему я сказала:
- Я согласна!
В тот же миг жемчужный занавес поднялся, три прекрасные девы вкатили столик из эбенового дерева, инкрустированный драгоценным черным жемчугом и розовым перламутром. Столик был рассечен на квадраты, на которых, готовые к бою, стояли шашки, сделанные из чешуи дракона и когтей феникса.
Столик поставили под троном Великого Владыки. По одну сторону сел Властелин Тьмы, по другую – я. Остальные небожители окружили нас со всех сторон.
Согласно уговору, мы должны были сыграть три партии. Владыка тьмы выбрал шашки из когтей феникса. Мне достались шашки из чешуи дракона.
Мой ход был первым. Не опомнившись еще от пережитого, не в силах осознать, что играю я на свою судьбу, а главное, на судьбу своего мужа, я стала двигать шашки почти механически, даром, что за 10 лет при дворе сыграла столько партий, сколько сосен на вершине Хуа. Не успела я и глазом моргнуть, как услышала, что зал аплодирует, а Властелин Тьмы громко смеется. Взглянула я на доску, и сознание помутилось: к позору своему проиграла я очень легкую партию. На моем месте ребенок сыграл бы лучше.
В перерыве на хрустальных подносах нам принесли освежающие фрукты, которые нужно было брать прямо изо льда.
Сели играть вторую партию. Теперь я играла шашками из птицы феникс, а князь – шашками из дракона. С большим усилием я заставила себя сосредоточиться. Князь, все еще смеясь, легко двигал фигуры, я же подолгу размышляла над каждым ходом. Некоторые небожители даже начали скучать и переговариваться тихо меж собой. Властелин Тьмы, то и дело отвлекаясь, перешучивался с ними и невнимательно смотрел на доску, видимо, считая меня совсем уж никудышным игроком. Благодаря этому мне удалось незаметно прибегнуть к простенькой уловке, которой я научилась еще в первые годы жизни при дворе. Когда Властелин Тьмы опомнился, было уже поздно: партию он проиграл.
После перерыва мы вновь поменялись шашками.
Князь, разозленный своим предыдущим проигрышем, стал играть резко и быстро. Он то и дело торопил меня. Я едва успевала отвечать, а уж обдумывать ходы у меня и подавно времени не было. Но, тем не менее, шашек мне удавалось сохранить больше, чем у Владыки Тьмы. Мне вдруг показалось, что эту партию я выиграю так же легко, как и предыдущую. Владыка сделал еще один неудачный ход, и я уже занесла руку, чтобы уничтожить его шашку, но тут что-то заставило меня поднять глаза. Я неожиданно встретилась взглядом с Шу-эром. Мне показалось, что он сделал мне едва заметный знак.
Я посмотрела на доску и тут же, во мгновение ока, мне стала ясна ловушка, в которую заманивал меня Владыка Тьмы. Возьми я еще одну его шашку – и ловушка бы захлопнулась.
Я осторожно поставила свою шашку обратно. Картина игры передо мною была совершенно ясная. Мне не составило труда, оценив ситуацию, сделать обманный маневр. Еще несколько вдумчивых ходов – и на доске осталась лишь одна шашка Владыки против моих трех.
Нефритовый Владыка первый захлопал в ладоши.
- Ну что же, благородный наш хозяин, мне кажется, пришла пора выполнять обещанное!
Сердце мое затрепетало, будто пойманная в силок птичка. В то же время я боялась поднять глаза на Властелина тьмы, страшась его гнева.
Но он, казалось, совсем не был раздосадован проигрышем. Хлопнув три раза в ладоши, он вскричал:
- Доставьте мне дух Си Чжао, немедленно!
Сию же секунду двери залы распахнулись и вошли два стражника. А между ними стоял муж мой Чжао!
Выглядел он так же, как в том сне, что приснился мне в день поминовения усопших: одетый в рваный и испачканный кровью халат, войлочные туфли потерялись. Сам он был изранен и исцарапан.
Властелин Тьмы еще раз хлопнул в ладони и – о, чудо! Раны на теле моего мужа стали затягиваться на глазах. Подол халата зашевелился, по нему словно волны побежали и в ту же минуту шелк из старого, рваного превратился в новый и блестящий. Буфан засиял, на ногах появились белые чулки и сапоги с загнутыми носами на белой подошве.
Я не могла поверить своим глазам: передо мной стоял муж мой Си Чжао в расцвете своих лет, в зените величия.
Не в силах больше сдерживаться, я кинулась к нему. Чжао бросился мне навстречу и через секунду я уже покоилась в его объятьях. Его сильные руки обняли меня и будто все годы замужества пронеслись у меня перед глазами, вся наша жизнь, полная событий, невзгод, долга и бесконечной заботы друг о друге.
- Господин мой, - прошептала я, - нет никого ни на том, ни на этом свете для меня дороже вас.
- Госпожа моя, - ответил Чжао, - я был счастлив с вами, как Мин-хуа не был счастлив рядом с со своей возлюбленной Ян-гуйфэй . И за порогом смерти я не перестаю думать о Вас и желать воссоединения с Вами.
Так долго мы стояли, прижавшись друг к другу, не в силах расстаться, пока Властелин Тьмы не сделал знак своим стражникам и господин мой Чжао был вынужден покинуть зал. На пороге он обернулся со слезами на глазах, а потом исчез.
- Не волнуйтесь, госпожа Нун-Хань, - промолвил Нефритовый Владыка, - души вашего мужа и домочадцев теперь пройдут через огни и воды на Небо для Успокоения. Идите же и вы с миром. Ваш час еще не настал!
Как только Нефритовый владыка произнес эти слова, передо мной, словно из-под земли вырос Шу-эр в облике крысы. Я взобралась к нему на спину и ухватилась за шелковый платок. Поклонившись на прощанье Нефритовому Владыке, Властелину Тьмы и все присутствующим, крыса поднялась в воздух и вылетела в окно.
Сделав несколько прощальных кругов над дворцом, который сиял жемчужным цветом в лучах заходящего солнца, крыса развернулась и стала спускаться к земле. Мы пролетели сквозь мягкие облака, застрявшие в верхушках сосен, и направились к дому.
По дороге домой захотелось мне в последний раз, хоть глазочком посмотреть на Пекин. Наклонившись к уху крысы, поведала я ей свою просьбу. Та согласно опустила голову. Мы свернули немного на север. Созвездие Северного Ковша стремительно приближалось, и вскоре я заметила внизу скопление огней. Воздух наполнился гулом, запахами еды и благовоний. Я поняла, что мы подлетели к Пекину. Крыса начала снижаться. Черной тенью зависли мы над янской столицей.
На улицах и площадях Пекина царило веселье. Во дворцах струили обильный аромат курильницы, били в гонги, ударяли в барабаны. Гуляющие шли нескончаемым потоком. Воистину, в столице был вечный праздник. Ожидала я, что сожмется болью сердце от воспоминаний и утраты, но мне лишь сильней захотелось домой. Мое сердце более не принимало праздничного веселья. Настало время тяжких трудов и праведной жизни, а это – удел провинций.
Попрощавшись с Пекином, мы взяли курс домой, и через несколько часов опустились во двор моей усадьбы.
Шу-эр, отряхнувшись, вновь превратился в прекрасного юношу.
- Ну что же, сестричка Нун-Хань, пришла пора и нам прощаться, - сказал он, - теперь мы долго еще не увидимся. Но кем бы ты ни была в следующей жизни – твой Лю обязательно отыщет тебя! – с этими словами он протянул ко мне свои руки, улыбнулся и исчез, будто его никогда и не было. Даже трава под ногами не примялась.
С грустью вошла я в пустой дом, прижимая к груди узелок с прахом мужа. Мельком посмотрела в зеркало и обнаружила, что молодость моя исчезла без следа. Наоборот: этот год состарил меня на несколько лет.
Но это уже не вызывало во мне печали.
На следующий день я вызвала геоманта, который выбрал благоприятное время и место для похорон. Потом сходила в лавку и купила там похоронные принадлежности, а так же все остальное, необходимое для похорон: свечи, благовония, бумажные деньги и многое другое.
В назначенный день мы вынесли ящики с прахом через Южные ворота. Геомант прочитал молитвенную книгу. Даос У сотворил несколько молитв, после чего ящики были зарыты и засыпаны землей.
Завершив обряд, мы вернулись домой, где я устроила скромное угощение для них двоих. Когда они ушли, я установила дощечку с надписью: здесь покоиться душа моего усопшего мужа Си Чжао. Перед дощечкой зажгла лампаду, поставила золотые янтры, разложила бумажные деньги, картонные слитки золота и серебра и другие жертвенные предметы.
Закончив с этим, я села у окна. Светило яркое солнце, как вдруг летний день померк. Черные тучи сгустились, небо от края до края окутала мгла. Подул сильный ветер, ломая огромный, могучий кедр. Летящие струи скрыли солнце. Я увидела, как капли бьются о листья бананов, текут по земле, собираясь в ручьи. Грянул гром, сотрясая вершины гор.
Но прошло несколько минут, и все очистилось.
Я вышла в сад. Дождь прогнал жару, напитал влагой хлеба в полях. Я вспомнила совсем далекое:
дождь прогнал жару, и красавица жаждет услад.
Сиял бирюзой отмытый бамбук, алели гранаты. Отовсюду струился аромат свежести и чистоты. По тропинке я спустилась к пруду. Блестели на солнце листья кувшинок, покоящиеся на черной, глубокой воде. Черной и глубокой, как душа. Как глаза Лю.
Все уходит, как эти воды, каждый день и каждую ночь.
Опустившись на колени, я стала читать молитву, которую дал мне на прощанье монах У об успокоении всех страждущих. На протяжении нескольких часов повторяла я ее слова. Колени мои давно промокли, листья кувшинок потускнели, солнце разлило оранжевый свет сквозь деревья.
Наконец, я почувствовала, что в груди моей стало свободно, и из легких ушла печаль .
Я встала, растерла затекшие ноги и вошла в дом.
После этого я жила спокойно до самой своей смерти, которая случилась на двенадцатый год правления династии Цинь, в девятый день девятой луны, в пору цветения хризантем.
Комментарии:
Сыцзун (1628 – 1644). – последний император династии Мин. Повесился в Пекине, когда войска повстанцев захватили столицу.
Перемена судеб – смена династий Мин на Цинь.
Янь – название древнего княжества, где расположен Пекин.
Цянь (3.7 г серебра.) = 10 фэней.
Стихотворение Ма Чжиюань. Процитировано не до конца. Заканчивается следующей строкой: «и с надорванным сердцем стоит человек у земного предела».
Госпожи области - раньше император мог даровать титулы женам крупных сановников.
гора Хуашань в нынешней провинции Шанси, одна из пяти священных вершин древнего Китая.
Сменила имя Ляо на Нун-хань - у китайцев обычно было несколько имен и прозваний: детское имя, имя после совершеннолетия и т.д.
Пань Ань – известный красавец древности, поэт, нарицательный образ мужской красоты.
Обогнула экран - в Древнем Китае считалось, что злые духи могут ходить только по прямой, поэтому китайцы избегали прямых линий в архитектуре, а на пути к дому развешивали различные препятствия.
Разогрела в чайнике вина – древние китайцы пили большинство сортов вина, подогревая их в чайнике.
Двойная шестерка – игра, при которой, бросая кости, двигают фигуры на доске.
Иероглифические загадки - загадки, отгадкой в которых является один иероглиф, состоящий из нескольких значимых отдельных элементов.
Игра в пальцы - застольная забава.
Святые таблички (поминальные таблицы). - Дощечка с именем умершего и датами его жизни.
Звезда Тайсун - планета Юпитер. Обозначала зло, неправедную судьбу.
В старом Китае время с семи часов вечера до пяти часов утра делилось на пять двухчасовых страж. Пятая стража – время с трех до пяти утра.
Подлунный (лунный) старец – божество, связывающее судьбы 2х людей.
Дракон считался символом мужского начала, феникс – символом женского.
5-й день 4-й луны, праздник ясности и чистоты цынмин. День поминовение усопших. В этот день было принято посещать кладбища.
Воскурить фимиам - так называлось удовольствие от книг, близкое к культу.
Бумажные деньги, повозки, кони, фигурки людей сжигались в огне, в надежде, что в ином мире они ему пригодятся.
Души самоубийц или умерших насильственной смертью становятся голодным бесприютными духами «гуй». Все боятся их мести.
Звезды шень и шан символизируют удаленность, невозможность встречи.
Мандаринская уточка - символ супружеского согласия.
В задачи геомантов входило определение того, насколько рельеф данной местности благоприятен для различных построек в соответствии с расположением таинственных сил земли.
Изображения двух воевод - в Китае с древних времен были почитаемы духи - стражи ворот, в качестве которых были обожествлены два полковника VII в. Их называли Мынь и Шень и вешали их лубочные раскрашенные изображения на двери и ворота.
Пучки полыни – в средневековом Китае считалось хорошей защитой от злых духов.
Днем в древнем Китае время отмеряли ударами колокола, а по ночам – ударами в барабан.
Вэйхэ - главная река провинции Шаньси.
Яшмовый заяц - по преданию яшмовый заяц живет на луне и толчет в ступе снадобье бессмертия.
Положила ее себе в рукав - карманы в одежде у древних китайцев располагались в рукаве.
Тайшань - гора Тай. У ее подножия находится храм владыки восточного пика – высшего судьи душ умерших, властителя загробного царства, который по преданию живет на вершине этой горы.
Врата Трех Небес - по средневековым китайским представлениям, было три неба: небо, как небесный свод, по которому шествуют светила, небо, как закон, как некий высший судья, осуществляющий порядок на земле, и небо, как верховное божество.
Белый тигр у древних китайцев ассоциировался с Западом, страной смерти. Зеленый дракон – символ Востока, весны, жизни.
Нефритовый Владыка или Нефритовый государь – Юй-ди - высшее божество в китайской средневековой мифологии.
Богиня Сиванму - хозяйка запада в даосской мифологии.
Восемь святых даосского пантеона, покровителей разных ремесел, способных творить всякие чудеса.
Полководец Пяти Дорог - божество, управляющее жизнью и смертью в даосской мифологии.
Фея Магу - даосская богиня, в легендах обычно помогает страждущим.
Персики – в древнем Китае - символ бессмертия.
Драконовой слюной китайцы называли серую амбру, получаемую из Аравии и считающуюся самым лучшим благовонием.
Буфан - круглый знак различия чиновников по рангам, нашивался на халаты.
Ян-гуйфэй (настоящее им Ян Юйхуань) – знаменитая прекрасная наложница танского государя Мин-хуана, воспетая во многих литературных произведениях.
Северный Ковш – созвездие Большой Медведицы.
Из легких ушла печаль - в традиционной китайской медицине различают пять пагубных страстей: радость, гнев, печаль, страх, размышления, которые располагаются в сердце, печени, легких, почках и селезенке соответственно.
Время правления династии Цинь - 1644 – 1911 гг.
Девятый день девятой луны - праздник двойной девятки. Имеется в виду осенний праздник чуньян, справляющийся девятого числа девятого лунного месяца. В этот день было принято подниматься в горы и пить вино с лепестками хризантем, дабы таким образом отвратить несчастья и избавиться от влияния злых духов. В это время пускали бумажных змеев и устраивали пиры.