Моя Москва - эссе

Ирина Фетисова-Мюллерсон
Как будто душа убежала с Арбата,
Как будто и не было старой Москвы...

 
     Я вернулась из Москвы, из своего отчего дома. И вдруг оказалось, что мне так трудно собраться с мыслями... прошла неделя, а я все никак не могу понять, что же так изменилось: Москва или я. В сердце каждого живущего всегда сохраняется святое, чистое место для его родины, так вот для меня – это мир Арбата. В Москве я бываю не каждый год, поэтому происходящие перемены более заметны глазу: иногда они радуют, иногда – нет.

     Я долго бродила по арбатским переулкам, ища, но чаще, не находя того, что снится ночами, того, что мы называем детскими воспоминаниями. Каждый дом кажется тебе знакомым. Кажется или знаком?

     Теперь всё в переулках являет богатство и красоту, но это уже не мой арбатский мир, уж больно он перекроенный, перестроенный, вычищенный. Из этих трёх слов в отношении к Арбату я принимаю только одно – вычищенный. Город должен быть чистым, опрятным, как свежевыпеченная филипповская булочка, но аромат и вкус этой булочке должны придавать её неординарность, её происхождение, то есть то тесто, на котором она была замешана, дрожжи, на которых она взошла. А это дома, скверы, бульвары, парки, мосты, церкви, реки, озера, выставочные залы, музеи, свой неповторимый городской транспорт (как например, красивейшее московское метро или лондонские такси). Дома городов – как изюминки в булочке: именно они даруют городам основную непохожесть и уникальность, именно они являются визитной карточкой городов: большие или маленькие, шикарные или скромные, старинные или современные. Именно они определяют культуру, самобытность, богатство или бедность нации; именно они могут рассказать о характере города больше, чем самая полная энциклопедия об истории, традициях, нравах и обычаях жителей городов. Мраморная отделка средиземноморских домов и вилл, разноцветно окрашенные каменные дома в Центральной Америке, строгие в серых тонах дома в северных странах, китайские и японские пагоды, дома на сваях в тропических странах, юрты кочевых народов, вигвамы индейцев, избы и хаты, украинские мазанки – о домах можно писать целую сагу. Наши исконные московские усадьбы, рубленые терема – как мало из них сохранила для нас история, а ведь именно они составляли гордость русской архитектуры.

     Мой старый дом, на моё счастье, всё стоит, красавец – я подошла к подъезду и подышала его воздухом, голова закружилась и мысли мои унеслись далеко-далеко, в чистое, умытое яркой утренней зарей детство, ко вновь ожившим воспоминаниям и запахам...

     Я всё шла и шла, всё думала и думала: неужели перемены должны быть такими радикальными, неужели нельзя плавно, незаметно перелиться в будущее, не теряя нравственной основы, культуры, традиций? Москвичи пережили революцию начала 90-х, и я понимаю, что вместе с ней изменилось и сознание и привычки и мораль людей, иначе не бывает. Мы, русские, бываем очень импульсивны, неудержимы – или всё или ничего. Ждать не любим, середину отмерить – тоже, право и лево определяем на глазок – всё спешим, торопимся опоздать. Безжалостно расстаемся с прошлым – ну, хоть бы кусочек оставили, для потомков – и пусть бы это был мой Арбат – вот, дескать, как жили в старой Москве! Пусть бы и троллейбусы по нему ходили, и машины ездили – это же была живая улица, ж-и-в-а-я. А сейчас это эмоциональный тупик, пошлый, дурного вкуса, требующий денег за низкого качества зрелища. Хотя славно то, что не изменил свой вид замечательный Театр имени Евгения Вахтангова и то, что сохраняя свою самобытность, театр до сих пор пользуется огромной популярностью. Сиротливо, но ещё держится «тот», давнишний «Зоомагазин». Ещё два-три знакомых названия. Уныло смотрятся некогда величественные здания, на первых этажах которых были заманчивые ювелирные, комиссионные, булошные, молочные магазины, ломбарды. Улица жила деловой жизнью центра города и была любимой москвичами. Пешеходные улицы есть почти в каждом городе мира – для отдыха от городского шума, от бесконечного оглядывания по сторонам на вечно снующие машины и от походов по магазинам. Но Арбат почему-то в этом понимании не удался, может быть, должна была быть выбрана какая-то другая улица, а не эта, старинная, любимая. Нет, я не ханжа. Я понимаю, что идёт новая жизнь – каждый день, каждую минуту. Новые времена несут в себе новые названия и стили. Но поверьте, я не смогла сфотографировать ни одного здания в Москве без того, чтобы на первом плане не были бы циничные рекламы, в корне убивающие вид уникальных, сохранившихся в веках московских зданий.

     К чему я это пишу? Вот уже пятнадцать лет по воле судьбы я вживаюсь в английскую культуру и быт, и все эти годы я отдаю должное устойчивости английского самосознания, способности англичан сохранять свою самобытность – нельзя не уважать нацию, прославившуюся не меняющимися в веках манерами и традициями, как, например,  чаепития ровно в 5 часов дня( five o’clock tea) или студенческие традиции старинных университетов, или торжественный день открытия английского Парламента.

     Англичане горой стоят за своё прошлое, бережно сохраняют и внешний вид исторических построек, и их внутреннее убранство. Понимаете, мне нравится всё, что они делают для сохранения истории Англии – в Национальные трасты выкупаются целые побережья, чтобы только предотвратить разрастание городов. Резиденция У.Черчиля сохранилась в таком неизменном виде, что кажется... он только отлучился на некоторое время, но придёт домой после длительной прогулки, раскурит свою знаменитую сигару и расставит мольберт. Или сядет в протёртое кожаное кресло и, покрываясь клубами дыма, углубится в бесконечное чтение своих бессчётных книг.

     Представляете, даже сейчас в его огороде растут те же растения, что и при его жизни в поместье Чатвелл – всё по плану, все досконально, все исторически верно, даже редиска живёт на отведенной ей когда-то грядке!

     С весны и до осени я часто езжу в старинные заповедники и замки, восхищаюсь парковой культурой и тому, что англичане приезжают в эти места насладиться своим, а не чужим наследством, приводят детей и внуков, привозят своих стариков. Дети бегают по газонам и никто не прикрикнет на них, не одёрнет. А в музеях они запросто садятся на пол и рисуют. Это принято почти во всех странах, но я особенно почувствовала разницу в отношении к людям, когда мой брат повез меня в подмосковное Архангельское, русскую архитектурную жемчужину.

     Идя по дорожке, я оступилась на камне и наступила на жухлую промёрзшую землю – «по газонам не ходить» было выкрикнуто откуда-то, как из-под земли. Вокруг нас не было ни одного посетителя, была середина ноября и кому, чему я могла повредить, что испортить? Чудеса – Большой дворец закрыт вот уже более 20 лет, на реставрацию нет денег, зато на военный санаторий, расположившийся на бывших Юсуповских землях, деньги-то, ого-го, как нашлись. Стоя над парком, я вглядывалась в даль и не могла поверить, что в старинных зданиях Юсуповских поместий вместо того, чтобы открыть там музеи и театры, нынче отдыхают генералы, а чтобы вы не ошиблись, лошадиными белыми буквами на земле выложено – Военный Санаторий…

     В театре Ленинского комсомола мне просто стало плохо – сценическое искусство всё ещё в большом долгу... «Суд палача» – вот что мы смотрели. Мои родители наградили меня довольно впечатлительной натурой... так вот, апофеоз спектакля. Черным черно всё вокруг: и потолок и стены театра, и сцена. Из этого небытия выходит Палач – обворожительный Александр Абдулов – высокий, в белом костюме и белой шляпе. Он гневно обличает публику за то, что мы сносим от своего правительства все гадости и унижения, буквально плюёт нам в лицо, а затем вынимает из-за спины автомат и начинает стрелять в публику, справа-налево – автомат выглядит как настоящий, и красные огоньки вылетают из дула гневным осуждением нашего малодушия. Я вскрикнула, побелела от страха и подпрыгнула на месте – в мыслях тут же возник Норд-Вест и Беслан.

     А, может, я просто нервная такая… но действие, рассчитанное на публику этим «впечатляющим» финалом, на меня произвело обратный эффект.

     А бедный русский язык! Пошлые телевизионные рекламы прививают низкий вкус:  они, как колбасные ошмётки, должны быть сметены со стола в помойное ведро. Я часто не понимала смысла фраз, чем, наверное, очень веселила свою приятельницу, которая скоропалительно сыпала словами, русскими на слух, но сомнительного содержания. «Улётные цены», «фотки», «блины»... наверное, они не скоро покинут великий и могучий.

     Браво Большому! Малая сцена, "Раймонда",  Цицкаридзе – отменный вкус, высокое искусство – чувство гордости просто распирало меня! Когда-нибудь наступит и такое время, когда управление родным городом перейдет в руки настоящему Москвичу, Патриоту Москвы. А пока…

     Грустно, господа. Булат Окуждава живёт в сердце каждого москвича, но не в виде мрачного монумента, одинокого и навевающего смертную тоску в самом центре Арбата. Окуджава был человеком тонкой натуры, чувствовавший фальшь за сто километров, он уж точно не одобрил бы это пародийное сооружение. Я не скульптор, я не могу выразить душу кусками металла или камня. Я пишу стихи, и если моя поэзия не нравится, то её можно не читать. Отложить книгу в сторону. Выбросить, в конце концов. Но как быть с памятниками, выставленными на всеобщее обозрение, и как быть с нами, современниками тех, кому они поставлены, теми, кто слушал музыку, стихи, видел картины тех, кто ныне являет собой памятник. Кто защитит их? Мне однажды посчастливилось стоять рядом с В.Высоцким, симпатичным мужчиной невысокого роста, который пел для нас, школьников, в нашем большом актовом зале. Мы понимали, что это Высоцкий, но мы не понимали тогда, что это целая планета стоит перед нами, что это не просто великий бард и актёр, а это ВЫСОЦКИЙ. Глядя на памятник Владимиру Семёновичу тоже хочется плакать – это же не он! Вы представляете себе его, задравшего голову вверх и то, что стоять он так должен веками? Он сидел, склонившись над своей гитарой, колдовал над ней, он извлекал из неё те звуки, которые никому, кроме него и Окуджавы не являлись в русской культуре бардовской песни.Эх, «Если бы я была мэром на час…» – есть такая колонка в одной из английских газет…


            х х х

Как будто душа убежала с Арбата,
Как будто и не было старой Москвы!
Булат Окуджава стоит виновато
Зеленый, холодный... нет это – не Вы!

Не Вы тут застыли, в костюме помятом,
Не Вы тут потупили в землю глаза,
Вы жили душою, Москвою, Арбатом,
Вы шли – и над Вами шумела гроза!

Брели по Арбату – Вам солнце смеялось,
В троллейбусе ехали – пел соловей,
И песенка Ваша никак не кончалась,
Текла, как река нескончаемых дней...

Вы бард, пешеход, но никак не икона,
И в новой тысячелетней поре,
Пусть музыка Ваша закружится снова
На милом московском арбатском дворе.

Пусть люди увидят, поймут и услышат,
Что вновь пешеходы спешат по делам,
Со «странным названием» улица дышит
И снова «прозрачен асфальт», как вода.

Вам памятник лучший – волшебные строки,
Что с нами о «страннике» главном грустят...
Арбат, нескончаемый водный источник,
Москве никогда не прожить без тебя!


20-23 ноября 2006

дополнение – 3 стихотворения
http://www.stihi.ru/2010/04/12/368 – Мой Арбат
http://www.stihi.ru/2010/05/14/31  – Моя Москва
http://www.stihi.ru/2009/05/24/298 – Московские Слободы