Японская душа
Я шел по песчаному берегу Финского залива. Весной море пахнет перепревшим тростником и мазутом. В резких запахах пробивается чуть уловимый аромат весны, который невозможно ни с чем спутать. Его невозможно описать словами. Весна имеет свою, только ей присущую душу. И эта душа вливается во все, что еще способно к пробуждению. Крики чаек над барашками волн, завораживающее напряжение природы, которое пожалуй, можно сравнить с рожающей женщиной. Мы надели природу душой, а может быть, душой наделила нас природа.
На заброшенной скамейке, неизвестно, как очутившейся на берегу, сидел пожилой худощавый мужчина. Я прошел по берегу уже около километра, естественно, возникло желание посидеть и спокойно покурить. Смотреть на море, вдыхая запах табака. Не поддаться романтики весенней сказки было тяжело в такую отличную весеннюю погоду. В голову не приходили серьезные деловые мысли, просто, в голове звучала мелодия о синем море и прибое, какого-то японского шлягера прошлого века. Продолжая мурлыкать себе под нос песенку о море, я сел на скамейку недалеко от незнакомца, но с таким расчетом, чтобы дым моей сигареты не отравлял соседа. Незнакомец совершенно не обратил на меня никакого внимания. Он, как мне показалось, очень внимательно смотрел на песчаный берег и груду камней, очевидно, собрали их в кучу, очищая по осени пляж, и не успели вывести. Почему так внимательно разглядывает камни незнакомец, для меня было загадкой, однако, я пошутил вслух: «Настоящий японский сад камней». Незнакомец повернулся ко мне и спокойно сказал: «Нет, пока это просто груда камней, но может быть, когда-нибудь в них поселится чья-нибудь душа». Настроение у меня было неплохое, все-таки весна как-то раскрепощает, после зимней спячки. Я решил продолжить свою мысль о садах камней. « Вы имеете в виду, что когда-нибудь найдется проворный предприниматель - ландшафтник и с душой продаст эту каменную кучку чудаку из новых русских, с умным видом расставит каменные глыбы рядом с его коттеджем в стиле какого-нибудь Мусо Сосэки и получит свои комиссионные». Незнакомец продолжил разговор.
- Вы правы и не правы, но чтобы отличить искусство от просто камней, нужно пройти некий путь. В природе уже есть все. Нужно увидеть это, и понять. Я расскажу вам свою историю. А после моего рассказа, если вы не возражаете, мы пройдем на мой участок, здесь не далеко. Незнакомец продолжал.
- Произошло это еще тогда, когда, я был студентом последнего курса медицинского института, как понимаете, лет с того времени прошло много. В мое дежурство, в клинику, по скорой, привезли с Ленфильма иностранку. Как потом оказалось, она известная японская киноактриса. Но об этом я узнал гораздо позднее. Не знаю, что со мной произошло, когда её первый раз увидел. Возможно, внутри себя я ощутил жгучие чувство несправедливости. Такое юное и нежное создание и такой жестокий диагноз. У неё был рак крови. Самое большее, ей жить осталось пол года, я это знал, специализировался по гематологии. В клинике её вывели из тяжелого состояния, конечно, это все было временно. Трудно сказать почему, но во время моего очередного дежурства я всегда подходил к ней, знаете, ощущал каким-то внутренним чувством, что она просит, чтобы я посидел с ней рядом, взял в свою ладонь её маленькую холодную ручку. Как мне хотелось тогда отдать все свое тепло, только бы она поправилась. Когда ей стало немного лучше, её перевели в специальный санаторий, был у нас под Питером, для высокопоставленных особ, кстати, на берегу Финского залива. Меня откомандировали в санаторий как специалиста-гематолога, конечно, по её просьбе, это я узнал позднее, мне объяснили, что я владею английским языком, а у санаторных врачей нет такой подготовки. В санатории она, перед отлетом в Японию пробыла ровно неделю. Не буду рассказывать все подробности, скажу только, что мы безумно полюбили друг друга. Эта любовь продолжалось только семь дней, только семь дней в жизни у меня и была любовь. О её смерти я узнал через полтора года, тогда я и узнал, что она была известной японской кинозвездой. Прожила она ровно год и четыре месяца после нашей с ней встречи. Жизнь моя шла по обычному, для того времени сценарию, ординатура, кандидатская, докторская, хорошая научная карьера, личная жизнь не сложилась, любовь дважды не повторяется. И как-то само собой получилось, что я начал интересоваться японскими садами. Тем более, что после отца досталась дача. Раньше в этом пригороде, давали дачи некоторой интеллигенции. Очень трудно вникнуть в суть японского садового искусства, это не просто любовь к природе, скорее особенное к ней отношение, постоянное переживание ее красоты, которую еще нужно отыскать. Вы смотрите на груду камней и у вас камни так, и остаются камнями. Для японского художника камень и несколько веток бамбука — это композиция, уже «сад». Язык символов в искусстве, его сложная знаковая система, «шифр», понятный японцу. Особый язык японского искусства, столь отличный от языка искусства европейцев, сформировался на основе специфического отношения к природе. Для японца природа – это собеседник, он видит в ней ассоциации и символы, понимает их. Я у себя на участке засыпал несколько квадратных метров, белой морской галькой, расставил группы камней различной формы — это сухой сад, или сухой пейзаж. Возможно, на создание такой небольшой композиции меня навели воспоминания давно ушедшей во временном пространстве любви. Передо мной всплывал тот короткий миг счастья, когда я со своей возлюбленной бродил по берегу залива. Мы остановились у большого камня, одиноко стоявшего недалеко от берега. Она спросила меня: «Угадай, о чем мечтает этот великан». Разве я мог знать, что камни могут мечтать? А она знала. « Он мечтает стать легким парусником и умчать нас в далекую страну, где восходит солнце». Говорят, что не бывает вечной любви, это не так, любовь уходит в вечность, оставляет нам застывший миг бесконечности в особых знаках природы. Чем больше я углублялся в изучение японских садов, тем сильнее просыпалось во мне что-то забытое на Руси человеком. Меня тянуло созерцать свой маленький сад камней. Часами мог смотреть на камни, я не верю в мистику, да её и существует, просто, мое подсознание вырывалось из четырехмерного пространства, следуя каким-то особым законам, и возвращалось к тому времени, когда наши души сливались в любви. Мне было иногда хорошо, я чувствовал присутствие любимой, она пыталась мне что-то сказать, но у неё будто не хватало сил покинуть свой вечный камень, вырваться в пространство. Осознание особой упорядоченности мышления при длительном созерцании предмета и пространства через эмоциональное сопоставление таких его начал, как пространство и объем, рождает образы некой абстракции, а это совсем не мистика, а виртуальная реальность. Но это не реальность, созерцание всегда имело привкус горечи, чувство неудовлетворенности, возможно, из-за своей эфемерности, или тайны скрытой за внешней оболочкой и открывающейся человеку только в особые моменты высшего эмоционального напряжения, или у меня как-то не так были расположены камни. Я переставлял камни, добавлял каменные фигуры, но чувство какой-то скрытой тоски полностью не проходило. Не надо созерцание отожествлять с гипнозом, самовнушением, это гораздо сложнее, хотя и гипнотизер концентрирует внимание пациента на каком-нибудь предмете. Здесь действует совершенно другие материи, поверьте мне. В этом я убедился сам.
На одной из международных конференций я познакомился с докладом молодой ученой из Японии. Мы работали по одной тематике, и мне было бы интересно с ней непосредственно переговорить. В перерыве между докладами я пригласил её на небольшую беседу. Это была молодая красивая японка с тонкими чертами лица. Обсудив научные проблемы, я поинтересовался жизнью в Японии. Она сказала, что ей повезло, мама оставила хорошее состояние, образование она получила в Америке, там же прошла стажировку. Я, как-то не очень удачно спросил, почему мама. Она ответила, что и маму свою не видела, она умерла вскоре после родов, воспитывали её дедушка с бабушкой. Мама в свое время была очень известной кинозвездой, про отца ей никто никогда не говорил. Она еще добавила, что бабушка передала ей половинку небольшого камешка, которую мама перед смертью наказывала отдать ей, чтобы она всегда его носила с собой. Это, она сказала, подарок отца. «Так, что это все, что у меня осталось от папы»: произнесла она и положила на стол половинку плоского черного камешка. Я смотрел на этот камень и перед моими глазами ожил последний наш день с любимой. Мы бросали в воду плоские камни и считали, у кого будет больше блинов. Обычно, у меня эта процедура получалась лучше. Это ее немного злило. И когда, она как-то изловчилась, у неё получилось восемь блинов, мне бросить в воду свой камень не дала, разломала его на две половинки и сказала, что когда я приеду в Японию, она обязательно вернет мне вторую половинку. Я не стал возражать, оставил свою половинку на память. Не знаю почему, но с ней я никогда не расставался. Не буду дальше продолжать, что произошло, да, я нашел дочь. Но самое удивительное, я понял, что в моей композиции из камней не хватало маленького черного плоского камешка. Вот, собственно говоря, и вся история, я обещал показать оформление своего участка, думаю, что после моего рассказа, он покажется вам не как гора камней около коттеджа.
Мы подходили к даче моего незнакомца, еще не рассеялся утренний туман, который и не мог внести ясность в японский стиль. Правда у моего попутчика и на этот счет была готова японская зарисовка поэта:
Туман весенний, для чего ты скрыл
Те вишни, что окончили цветенье
На склонах гор.
Не блеск нам только мил,—
И увяданья миг достоин восхищенья!
Ки-но-Цураюки
Мы подошли к даче незнакомца. С виду, это был обычный двухэтажный коттедж, обнесенный высоким кирпичным забором, не чем не отличавшийся от множества других, расположенных по соседству в этом престижном пригороде Петербурга.
- Честно говоря, я вас узнал, он назвал мое имя, я читал ваш последний роман, не буду льстить, жанр фантастики очень многогранный, но любовная история вашего героя с супермоделью К-т. М., описана далеко от жанра, в котором вы пишете. Знаете, ко мне в гости прилетела дочка, я приглашаю вас на чайную церемонию. Наверно, нам есть о чем подумать. Немного истории об этой японской традиции. Культ чая, или Путь чая (тя-до) — это японское искусство эпохи средневековья, можно считать оно родилось из философии дзэн, и не существовало локально, изолированно. С ним связано появление специального архитектурного сооружения — чайного дома (тясицу) и составляющего с ним единое целое чайного сада (тянива). Чайный сад, составлен, из камней, деревьев, кустарников. В чайных садах еще находятся специальные каменные сосуды для омовения рук и каменные фонари, они являются дополнением, необходимым в самом ритуале чайной церемонии. Культ чая зародился в Китае в эпоху Тан. Позднее он появился в японских монастырях, но только в 13 веке монахи секты дзэн сделали ритуал чаепития повседневной практикой при длительных медитациях. Японская традиция создателем чайной церемонии считает буддийского священника Мурата Дзюко, или Сюко (1422— 1502). Он создал для этого специальное помещение. Помещение было похоже на хижину отшельника, она построена из самых простых материалов — дерева, бамбука, соломы. Величина дома равнялась «четырем с половиной циновкам» (примерно 3X3 м), его конструктивные и функциональные качества были эстетически осмыслены, выявлены и подчеркнуты. Основная философская идея созерцательности и религиозно-мистического самоуглубления, концепция эфемерности бытия, бренности внешней оболочки предметного мира, получили отражение в разных сторонах чайной церемонии, в устройстве дома, сада, подборе специальной утвари, во всем образном решении ритуального действа. Отсутствие каких-либо предметов в чайной комнате, кроме свитка живописи и цветов в вазе, также соотносится с концепцией пустоты (сунъята). Ощущение «временности» в образе чайного дома также входит в его смысловую содержательность и связано не только с идеей бренности, хрупкости внешних форм бытия, но и каждый раз изменяющимся внутренним подтекстом ритуала, в котором проявляется и индивидуальный вкус хозяина и переживаемый момент (времени года, состояния погоды, настроения). Низкий вход - идея специального входа в чайный дом — нидзири-гути (около 60 см в высоту и ширину) имеет особое значение: любой человек, независимо от ранга и чина, должен согнуться, чтобы перешагнуть порог чайной комнаты (это имело также смысл «оставить меч за порогом»). Символически определяя равенство в чайной церемонии, проход через нидзири-гути означал и отрешение от мирской суеты и почтение к хозяину и другим участникам церемонии. В интерьере дома самым важным местом была токонома, (ниша). Расположенная против входа, она приковывала внимание, и от того, какой именно свиток живописи или каллиграфии был помещен в ней, какой цветок поставлен в вазу, зависела следующая беседа, ход ассоциаций в обсуждении достоинств чайной утвари или общих «идеалов чая». Место рядом с ней — самое почетное, предназначавшееся для главного гостя. Подобно тому, как драматургия и литература передают иллюзию жизни на уровне, отличном от подлинной жизни, чайная церемония творит мир, где человек сбрасывает оковы условностей общества. В чайной комнате все люди становятся актерами, как бы временными обитателями другого мира. Каждый, кто проходит по садовой дорожке в чайную комнату, должен быть готов очиститься, чтобы войти в этот другой мир». Чайную церемонию можно рассматривать как особый вид театрализации, особого временного «выхода» из реальности. В церемонии принимают участие хозяин и несколько человек гостей (обычно не более пяти). Подразумевается, что не только хозяин, но и гости заранее знают все «правила игры» и не могут их нарушить, ибо тогда распадается все действо, его тщательно продуманное единство. Начиная с одежды участников, не противоречить времени года по характеру орнаментации, и кончая ритмом движения, от ворот через сад к скамье для ожидания, пластикой жестов при передаче чашки с чаем от одного гостя к другому — все не случайно, не импровизационно, и имеет за своим внешним рисунком определенный, скрытый от непосвященных смысл. Но все эти правила одновременно как бы не существуют, они «правила без правил. Церемония открывает просветленное сердце, а вовсе не демонстрирует искусное выполнение обрядовой стороны чаепития. Только это дает предпосылки для соблюдения одного из главных правил чайной церемонии — чувства гармонии. Гармония должна быть и во внешнем оформлении ритуала чаепития, то есть в ансамбле соответствующих друг другу предметов утвари, свитка живописи в токонома, самой темы беседы, но она должна быть отражением внутренней гармонии человеческой души, «просветленного сердца». Как только гости входят в ворота чайного сада, они вступают в мир, отличный от повседневного существования, символически отрекаются от земной суеты. Неторопливо, в молчании идут они по дорожке из неодинаковых, но специально подобранных камней, чуть выступающих над зеленью мха или гравием. Они подходят к месту ожидания — деревянному возвышению под соломенным навесом (макиай) и остаются там некоторое время. Затем они направляются к тясицу, но останавливаются у каменного сосуда с водой, по очереди совершают омовение рук, ополаскивают рот и идут к входу в дом. Так называемый главный гость входит первым, за ним следуют остальные. Низко наклоняясь, один за другим, они проходят в дверь, оставляя обувь на специальном камне. Последний из вошедших задвигает дверь. Хозяин появляется не сразу. Гости должны привыкнуть к освещению комнаты, внимательно рассмотреть картину в токонома, оценить утонченную прелесть единственного цветка, внутренне почувствовать, угадать подтекст церемонии, предлагаемый хозяином.
Только после этого, глубоким поклоном приветствуя гостей, появляется хозяин и молча садится напротив них, у жаровни, над которой уже заранее подвешен котелок с кипящей водой. Рядом с хозяином на циновке расставлены все необходимые предметы: чашка (самая драгоценная реликвия), коробочка с порошком зеленого чая, деревянная ложка, бамбуковый веничек, которым сбивают чай, залитый чуть остуженным кипятком. Тут же стоят керамические сосуды для холодной воды, для ополаскивания, и другие предметы — все старинное, но безукоризненно чистое, и только ковш для воды да льняное полотенце — новые, сверкающие белизной.
Гости внимательно и почтительно наблюдают, как хозяин готовит чай и затем с поклоном подает его сначала главному гостю, а тот, отхлебнув маленький глоток и отерев край чашки, передает ее следующему и так далее. Как и предметы в чайной комнате, компоненты чайного сада имели два «смысловых слоя» — явный, видимый (функция их тут вполне утилитарна: возвышающиеся над мхом или травой камни дорожки — чтобы не замочить ног, фонарь — чтобы освещать путь, сосуд с водой — чтобы совершать омовение), скрытый, символический (соответственно и назначение — отвлеченно-созерцательное, духовное. Например, фонарь в этом своем втором качестве символизировал свет истины, разгоняющий мрак невежества. Все было подчинено одной задаче — создать определенную настроенность, способствовать внутренней сосредоточенности, самоуглублению, состоянию внутреннего одиночества как особой выключенности из повседневной реальности. В японской эстетике это понятие называется «сабп». Это красота заброшенного, покрытого паутиной времени, не яркая и не бросающаяся в глаза. Саби — это постоянное ощущение бытия как небытия, помогая преодолеть личное, преодолеть жажду, освобождает от страданий. Оттого печаль воспринимается не как печаль, а как мудрая согласованность с природой. Печаль без печали, не разлад «я» с «не-я», а гармония «я» и «не-я». Конечно, японская культура достаточно трудна для понимания, но когда ты начинаешь её понимать, когда она отрывает перед тобой свою душу, открываются неведомые горизонты своего собственного сознания. И самое удивительное, что самое сложное, становится простым. Сила природы в особой её простоте, но путь к её познанию сложен. Вот, что я хотел сказать в преддверьях чайной церемонии.
За воротами коттеджа была обычная площадка с гаражом для автомобиля. Японский вариант сада начинался за следующим забором. На меня, как человека мало знакомого с этим видом искусства дизайн произвел сильное впечатление, если подобрать ассоциированные слова, то я бы назвал смесь идеальной чистоты и иллюзии бесконечной глубины. Но впечатляет. В чайной церемонии я бы отметил особую красоту дочери моего нового знакомого, и великолепный вкус порошкового чая. Честно говоря, упоминание моего знакомого о К. М., пусть даже вскользь, не наводили меня на приятные мысли. Очевидно, я в своем фантастическом романе слишком увлекся реальностью. Поблагодарив хозяина дома и его симпатичную дочку, я позвонил шоферу, назвал адрес, покинул гостеприимный уголок Японии на берегу Финского залива. Не могу отнести мои дальнейшие действия под воздействием японского чая, но решил позвонить К-т. Познакомился я с К-т. лет восемь тому назад. В тот период она переживала не самые лучшие для себя времена. Болезнь, которой часто страдают звезды такой величины в модельном бизнесе, была у неё в самом разгаре. Как мне удалось найти к ней путь, и как мы встретились, это не для повествования. Я до сих пор отношу наше знакомство к проявлению высшей случайности. Из телефонного разговора узнал, что находится она в Японии, хотела бы, чтобы я приехал к ней на несколько дней. В Японии она знакомится с садами камней, у неё появилось желание ввести этот элемент на своей вилле в Америке. Проекты, предложенные дизайнерами, её не устраивали, хочет сама во всем разобраться. Про себя я подумал, что вряд ли ей это удастся. Во встрече К-т. я не стал отказывать, хотя путь до Японии очень не близкий. С другой стороны, у меня давно было желание посетить эту страну. Доктор, который создал свой сад камней в пригороде Петербурга, мне, конечно, рассказывал об основных принципах, вот и хорошо, перед К-т не буду выглядеть невеждой. В салоне самолета я вспоминал, что рассказывал мой знакомый по искусству создания сада, к тому же захватил журнал «The Japan Architect», статья называлась «Formal elements in Japanese Gardens» и начал читать: «Сутэ-иси — искусство расстановки камней считалось главным в работе художника сада. Камни подбирали по форме, цвету, фактуре, а также по соответствию всех этих качеств общему характеру сада, его стилю и всем другим его элементам. По форме их делили на пять разновидностей: статуя, низкая вертикаль, плоский, лежачий и изогнутый. Из них составляли основную и второстепенные группы. Определял композицию выбранный главный камень. С двумя меньшими по размеру он образовывал триаду (по аналогии с триадой божеств в буддийском храме). В руководствах рекомендуется отобранные для сада камни тщательно рассматривать, отыскивая в каждом его «позу», «лицо», динамическую тенденцию формы. «Среди различных типов камней есть такие, которые имеют тенденцию убегать, и другие, которые преследуют; одни прислоняются, другие поддерживают; смотрят вверх и смотрят вниз; одни лежат, другие стоят»,— говорится в книге «Сэндзай Хисё». Иными словами, задача художника состоит в том, чтобы почувствовать пластические возможности каждого камня и сгруппировать их наиболее выразительно. Он должен найти точное соотношение камней и таким образом организовать пространство сада. Форма главного камня и главной группы определяет и высоту холмов, и величину водоема, и его очертания, и распределение растений в саду. В композицию центральной группы могут включаться и водопад и деревья. Вторая группа — вспомогательная должна подчиняться основной и подчеркивать ее главную пластическую идею. Третья группа (так называемая гостевая) устанавливается несколько поодаль, не подчиняясь первой, но контрастируя с ней и уравновешивая ее. Роль четвертой группы — связать сад с домом, с архитектурной формой. Наконец, пятая группа образует фон для всей композиции (чаще всего это высокие деревья, иногда естественная природа за пределами сада, силуэт гор или леса). Помимо основных групп, может быть значительное число добавочных, в зависимости от величины и типа сада. Точно так же и внутри каждой группы варьируется количество элементов, образующих ее ансамбль.
Принципиальная схема композиции каждой группы обычно приближается к разностороннему треугольнику. Самая длинная его сторона обращена к фасаду дома, выходящему в сад. Самая короткая сторона помещается слева, а средняя справа (по закону движения, всегда соблюдаемому в искусстве садов)»…
Пока я увлеченно изучал журнал, (не думаю, что уснул) самолет успел приземлиться. К. встретила меня в аэропорту. Мы отправились в гостиницу, где у неё был снят великолепный номер с видом на море. На следующий день, я попытался процитировать выдержки из журнала «The Japan Architect», но вы не знаете К, она разорвала мой журнал и потащила меня на пляж. Семь дней мы ничего не изучали, мешал шум моря. Перед отъездом она мне сказала, найму десяток дизайнеров из разных школ, может быть, что-нибудь сотворят.
-А почему тебя не устроил предложенный дизайнерами вариант, и ты решила лететь в Японию?
- Мне предложили мотив сада имени Гэндзи, он создан в 1966 г. в храме Родзан в Киото в память о Мурасаки Сикибу и ее романе. Я уже успела там побывать. На фоне светлого гравия расположены зеленые островки мхов произвольных очертаний, напоминающие облака. Кое-где на них высажены кустики лиловых колокольчиков. Островки мха в форме облаков имеют отношение к принцу Гэндзи. Если ты помнишь, у неё, после рассказа о последних днях Гэндзи и его уходе из жизни следует необычная глава, состоящая из одного названия: "Сокрытие в облаках". Когда я читала её то, передо мной возникла пустота, из которой все приходит и в которую все уходит. Не знаю почему, но мне стало страшно. Как хорошо, что ты позвонил, и что ты рядом, что перед нами живой океан. Пошли, прогуляемся по берегу, не хочу символов, хочу живой любви и такой же дикой природы.
Когда мы были на берегу, я ей сказал: « Вот видишь, лежат рядом два камня, это незаконченная композиция», она спросила почему? Я ответил:«Не хватает третьего, маленького камушка». Она положила свои руки на мои плечи, посмотрела мне в глаза, глубоко вздохнув, сказала: «Нам уже поздно».
- Знаешь, К-т, древний японский поэт написал такие строчки:
-И увяданья миг достоин восхищенья! А мы еще далеки от этого состояния.
-Надо подумать, ответила К-т, подошла к лежавшим на песке камням и положила рядом маленький плоский черный камешек.
- Теперь мой каменный садик – законченная композиция?
-Знаешь, что положи рядом еще один маленький беленький камушек, тогда получится законченная картина.
Мы взялись за руки, и пошли по берегу самого синего моря, наслаждаясь запахом водорослей, и весны. Вечером, уже разлетелись в разные страны, оставив лежать на берегу Японского моря два одиноких камня, маленькие камушки взяли с собой. К-т. взяла - беленький, а я черный. Что же это такое японские сады - пространство для стихий и воображения, окна в иную реальность, или застывшая музыка живой природы? А, впрочем, как говорила К, нет лучше живой любви и дикой природы…