1995…
- Жил отважный капитан…
- Он объездил много стран…
Пластинка захлебнулась, и принялась выговаривать:
- ран, ран, ран…
В сумрачной комнате на старом продавленном диване лежало нечто. Это нечто когда-то было заводным веселым парнем по имени Ленька. А теперь – пустые глаза в потолок, заезженная пластинка далеких 70-х, пыльные стекла старого пузатого буфета, который уже лет сто, наверное, не держал на своих полках ароматных, дышащих жаром и солнцем золотистых пирожков. Мама напекала их каждую субботу, целую гору. И они с Танькой вдвоем съедали их все за три-четыре дня. Он дразнил сестренку – Танька-пирожок, а она в ответ строила ему веселые гримасы, и оба хохотали до упаду и носились по кухне, мешая матери закончить свою работу. Нечто шевельнулось под дешёвеньким пледом, издало короткий звук, похожий на хрюканье и опять затихло.
1980…
Улица пела и гуляла. Как на свадьбе. Но Ленька не женился. Ленька уходил в армию.
Еще вчера на школьном выпускном, потрясая светлыми кудрями, Ленька горланил, что было сил:
- «Отслужу, отслужу, как надо, и вернусь...
А сегодня что-то грустно стало ему за празднично накрытым столом. Следя глазами за матерью, хлопочущей у стола, и старательно скрывающей навертывающиеся слезы, он неожиданно задохнулся от мысли:
- Два года. Два года мать без него. Танька еще маленькая, что с нее взять. А он был в доме за мужика. Был…
Странно защемило в груди. Ленька хотел было, как обычно, тряхнуть своими кудрями, да только провел рукой по наголо стриженой голове.
- Э-эх!
Вскочил, ринулся в круг танцующих.
- Раз-ойдись!
Дробь чечетки оглушила.
- Раз-ойдись! Перекур 5 минут.
Перекур, так перекур. Ленька отошел в сторону от стайки таких же бритых пацанов в новеньких, немного мешковатых гимнастерках. Под ноги летели желтые березовые листья. Осень в этих краях наступала стремительно и гораздо раньше, чем у него дома. Вчера от матери пришло письмо. У них все хорошо. Танька учится на одни пятерки. Теплая улыбка появилась на Ленькином лице. Он уже давно стал чувствовать себя по отношению к младшей сестренке не просто старшим братом, а кем-то вроде отца, которого не было с ними. Танюшке был годик, когда зимним холодным утром с чемоданом в руках он уходил от них. Уходил навсегда. Ленька не помнил маминых слез, не помнил прощальных слов, сказанных отцом. Для него с Танькой мамино горе осталось за закрытой дверью. Он помнил только свет и тепло, которое окружало их с сестрой. Потому и росли они веселыми и добрыми, шаловливыми и серьезными одновременно.
- Строй-сь!
Зычный голос старшины раздался прямо над Ленькиным ухом. Он вздрогнул. Видения дома пропали, и Ленька кинулся в строй.
- Ну, ты чего там размечтался? - Колька, его новый дружок, пихнул локтем в бок.
- Да, так. - Ленька поправил ремень. - Дома еще тепло...
- Ша-гом, марш! - перебил его голос старшины. - Выше ногу! Ровнее!
Полгода в учебке пролетели быстро.
- А теперь внимательно слушаем и запоминаем, - голос майора Еремова звучал жестко. – Дорогая мама! Я жив-здоров. Служба проходит нормально. Нас в декабре отправляют в новую часть, поэтому не огорчайся, если письма будут приходить реже. Просто там тайга и нет почты. Не скучай! Не переживай. Целую. Твой сын… Ну и далее каждый свое имя – Петя, Витя, Саша…
Ленька внимательно слушал капитана и писал письмо своей маме. Чуть ощутимая тревога, недосказанность сквозили в воздухе. Завтра их отправляют к месту службы. Куда именно еще не сказали. Но по части ходили разные слухи. Шепотом передавалось – Афганистан… Афганистан…
- Родина выбрала вас, и посылает на передовые позиции для защиты своих интересов от внешних врагов. Несмотря на то, что вы молоды, Родина верит в вас и доверяет вам. – Последние напутственные слова майора и Ленька вместе с остальными тридцатью парнями побежал в сторону транспортного самолета, поджидавшего их на взлетной полосе.
Тишина в салоне, напряженные лица, и никому не хочется балагурить.
В Душанбе сутки отдыха на пересыльном пункте, прививки да последние наставления и инструктаж, и вот уже под крылом самолета рыжие горы, песок и дымка до самого горизонта. Забытая Богом страна. Что-то здесь будет с ними. Кому-то суждено будет вернуться домой бортом 200. Кому-то месяцы и годы валяться по госпитальным койкам. А некоторым повезет так, что и сами не поверят в это. Вернутся домой здоровые, крепкие, орден на груди, лихой взгляд. Вот только тоска шалая, вечная в этом взгляде, да не каждому она будет видна. Вот только прядь седая у виска, да нервно бьющаяся голубая жилка выдадут немного своего владельца. Им повезет… Повезет?
- Ну, что, зеленые? Повоюем? – старшина лихо поддел сапогом пустую банку, и она полетела, завертелась по пыльной дороге. Они, пять молодых бойцов, стояли под палящим солнцем и слушали своего старшину.
- Вы, прибыли в район боевых действий. Вести себя должны достойно. Батальон, в который вы попали – боевой…
- Полк пришел, - донесся издалека чей-то крик.
- Ну, все пока. Дуйте в казарму, располагайтесь, знакомьтесь. Потом договорим. И старшина мгновенно испарился, будто и не стоял только что рядом с ними. Издали был слышен рев машин, лязг гусениц. Пыль, поднимавшаяся столбом, мешала рассмотреть прохождение техники.
Так началась Ленькина Афганская страница.
1995…
Старенький дверной звонок устал тренькать, в дверь заколотили.
- Лень, вставай, открывай… – сиплый голос произнес что-то заковыристое и сильно смахивающее на мат.
Нечто на диване зашевелилось и село. Босые ноги шарили по полу в поисках тапок. Не нашли. Ленька встал и, пошатываясь, подошел к двери. Открыл. За ней стоял Витек. Можно было бы сказать – закадычный дружок, но… какой там дружок… так, то ли собутыльник, то ли неприкаянная душа.
- Лень, ну ты чего? Полчаса стою.
Ничего не ответив, Ленька только почесал себя за трехдневную щетину.
- Давай, заходи.
Витек протиснулся в маленькую обшарпанную прихожую. Прошли на кухню. Везде царило такое запустение, что Ленька невольно поморщился. В раковине гора немытой посуды, пепельницей служила глубокая тарелка, но и она уже была полна окурков. Старенькая желтая занавеска была завязана посередине узлом. Зачем? Ленька не мог вспомнить. Оглядевшись по сторонам, хотел было найти тряпку, убрать крошки со стола, но не увидел. Смахнул на пол рукавом.
- Закусить чего найдется? – Витек проворно вытащил из кармана бутылку дешевой водки. Ленька молча полез в холодильник. Достал зачерствевший небольшой кусок сыру, одно вареное яйцо и, невесть как, завалявшуюся сосиску.
- Все? – Витек с сомнением посмотрел на это богатство. Ленька также молча полез в хлебницу на холодильнике и достал оттуда такой же черствый, как и сыр, кусок черного хлеба.
- Все…
- Ну, давай…
1987…
21 июня. Жара стоит несусветная. На плацу выстроились в ряд выпускники. Курсантская суета, бессонная ночь, разговоры за «жизнь» остались во вчера. А сегодня - новенькие парадки с лейтенантскими погонами, воздух пропитан торжественностью и важностью. Ленька, да нет, с этого момента Леонид Сергеевич Берестов, услышал свою фамилию и четким шагом направился к начальнику курса, вручавшему дипломы. Прощание со знаменем с железным рублем под коленкой и вот уже летят в воздух фуражки молодых лейтенантов. Танька повисла на нем, дрыгая ногами в воздухе, мать, со слезами на глазах, только гладила по плечу, что-то приговаривая. Ленька расслышал одно, - сыночек, сыночек мой.
А назавтра уезжали, улетали молодые лейтенанты в разные концы Советского Союза. Ленька распределился в Абхазию. Незнакомый городок с красивым названием Гудаута. Все говорили: «Ну и повезло тебе! На самый курорт едешь. Море, девочки…» Что ждет тебя там, лейтенант?
Месяц отпуска пролетел очень быстро. И вот уже Ленька в скором поезде Москва-Сухуми в плацкартном вагоне на верхней полке. Билетные кассы брали штурмом. Не помогали ни воинское предписание, ни уговоры. В конце-концов начальник вокзала как-то исхитрился и вот – Ленька едет. Мать очень опечалилась, что так далеко уезжает сын служить, сразу вспомнились годы афганские. Когда не было писем неделями, а порой и месяцами. Когда глаза высохли от слез и усталости так, что даже ночью больно было их закрывать. Когда судачили у подъезда соседки, а она не знала, что и думать о сыне. Ведь только по возвращении Ленька рассказал, где и как служил. И как больно и страшно ей тогда стало. Его решение посвятить жизнь армии она долго не могла принять. Каждый раз, когда Ленька приезжал в отпуск, она гладила и гладила руками курсантскую форму, плакала тайком, но ни разу не сказала сыну о своей тревоге. И вот теперь он офицер, лейтенант.
Городок встретил Леньку утренней свежестью и покоем. Раскинувшийся на небольшом плато у моря, он был уютным и красивым. Морской воздух окутывал все улочки до самых подножий гор. Вдоль улицы незнакомые деревья и цветы и почему-то крутится как заезженная пластинка: «В краю магнолий плещет море…»
Штаб полка Ленька нашел быстро. Просматривая его документы, командир то хмурил брови, то удивленно вскидывал их, но ничего пока не спрашивал. Так, взял на ум – «орденоносец, афганец».
1992…
- Берестов! – Ты что себе думаешь? Четвертая звездочка! Обмывать! Подфартило – досрочно капитана получить.
- Вечером. Вечером… - Ленька собирался в город. За пять лет службы этот городок стал своим, родным. И Катюшу здесь встретил. Они уже договорились с ней поехать к его маме знакомиться. Ждали отпуска. Ленька пошел берегом моря. Так быстрее, и можно было подумать. Катюша была врачом, она работала в санчасти и два раза в неделю принимала пациентов в санатории. Впервые за много лет Ленька оттаял душой, как-то успокоился. После знакомства с Катей его все реже и реже посещали ночные кошмары. Воспринимать трупы бородатых «духов» как людей он запретил себе еще в Афгане, а вот истерзанные тела товарищей, страшные картины кровавых боен стояли перед глазами не то, что постоянно, но с пугающей периодичностью. Ленька помнил до сих пор подбитый у него на глазах вертолет. Запах горелого человеческого мяса, оторванные ноги, и то, что осталось от его друга Кольки. Он был еще жив, его глаза кричали и молили! Но что можно было сделать? Только крепко держать за руку в эти последние несколько секунд его жизни. А потом с трудом освобождать ее из уже мертвой руки Кольки…
Ленька с трудом тряхнул головой, отгоняя видения. Что за чертовщина? Прошло столько лет! Сейчас он вспоминает друзей уже без прежней боли. Время действительно лечит, но иногда, как сегодня, в памяти встают четкие картины прошлого. Будто только вчера лежали в горах, укрывшись одним бушлатом на двоих. Смотрели в чужое звездное небо, дрожа под пронизывающим ветром. Не мечтали, нет, просто думали – вернутся ли домой живыми. Вернулись… груз 200 – одно место… И Ленька - сопровождающий...
Крики чаек наконец-то достучались до его сознания. Увидел Ленька спокойное чистое море, чаек над волной, уловил теплое дыхание ветерка. Он ускорил шаг. Катюша уже давно ждет.
- Подсудимый, Берестов Леонид Сергеевич, приговаривается к трем годам лишения свободы. Учитывая личность подсудимого, ходатайства командования, безупречную репутацию военнослужащего, суд считает возможным срок наказания считать условным… Решение суда можно обжаловать в течение десяти дней…
Ленька посмотрел в пустой зал. Заседание суда было закрытым. Все, кто мог, ждали на улице.
Осужден, осужден – билась голубая жилка на виске. За что? Почему? Все, происходящее с ним в последние три недели было каким-то нереальным, неестественным до боли.
- Мы добьемся оправдательного приговора, - говорил адвокат. – Вы только держитесь, Леонид Сергеевич. Ленька устало кивал в ответ.
- Добьемся.
- Завтра убываешь в отпуск. – Командир полка полковник Серегин, тяжело опустился на стул. – Я думаю, мы найдем того, кто это сделал. А ты пока не паникуй.
- Да я… - Ленька не знал, что сказать.
Катеньку он не видел с того самого дня. В следственном изоляторе он все пытался прокрутить этот день в памяти, но что-то не пускало его, держало. Помнил только, как зашел в приемный покой санатория, помнил лицо Катеньки, а потом… ничего…
- Леонид Сергеевич! – голос полковника звучал жестко, - я Вам верю. Следаки шуруют вовсю. Найдем! Завтра тебя ребята в Сочи проводят. Отоспишься дома, отъешься, отогреешься. Я тебя вызову, когда нароют. Давай!
И через два дня Ленька был уже дома.
Едва переступив порог, он увидел большой плакат на стене. Они всегда так делали с матерью и Танюшкой – писали большие плакаты кто куда ушел, уехал. Этот был со сногсшибательной новостью.
- Сыночек! Танюшка родила двух девочек! У них все хорошо, но я все равно поеду. Прости, что не дождалась тебя с Катей. Позвони сразу, как приедете! Мама.
Ленька хлюпнулся в кресло. Вот так сестричка! Вот так умничка! Сразу двух племяшек ему подарила!
Он снял телефонную трубку. На том конце провода взяли сразу же, будто ждали.
- Мам! Ну, привет! Как Танюшка с малышней? Уже дома?
- Да, сыночек! Здесь все хорошо! Но я хочу задержаться подольше, помочь Танечке с детками. Вы уже приехали?
Ленька слегка запнулся, - ма, все хорошо. Я один, у Кати не получилось. Но мне скоро возвращаться, так что ты не торопись, помогай там. Я как смогу тоже подъеду к ним. Все, пока.
Подойдя к старенькому проигрывателю, Ленька нашел пластинку и поставил.
- Жил отважный капитан,
- Он объездил много стран…
- Ран, ран, ран - в этом месте пластинка всегда заедала, и Ленька легонько подтолкнул иголку пальцем –
- И не раз он бороздил океан…
Прошло мучительных две недели. Ленька не выходил из дому надолго, ждал звонка, которого все не было и не было. И вот, наконец.
- Здравствуйте, Леонид Сергеевич, - голос полковника звучал в трубке глухо и, как уловил Ленька, напряженно. – Все выяснилось. Приезжайте. Нет, это не телефонный разговор. Все в порядке.
Утром Ленька был уже в аэропорту. В Сочи приземлились в десять, а в два часа дня Берестов Леонид Сергеевич уже докладывал командиру о своем прибытии из отпуска.
- Ну, садись, садись. Разговор будет трудный, долгий…
- Кто?
- Слушай! – Полковник сердито посмотрел на Леньку. – Не лезь поперед батьки…
Два часа Ленька пытался осознать, что случилось. Два часа он не верил своему командиру. Два часа длиною в целую жизнь отняли у него последнее. Катенька. Его Катюша… Ум осознавал, но сердце кричало и билось в сумасшедшем ритме – Не может быть! Такого просто не может быть!
- Да, Леонид Сергеевич, доказательства неопровержимые. Одно, но… Катерина успела скрыться. Но суд состоится и без нее… - полковник внимательно смотрел на Леньку. Плотно сжатые губы побелели, глаза вдруг утратили свою живость.
- Суд. Какой еще суд? Зачем он ему, Леньке, без Катеньки? Зачем ему эта жизнь без Катеньки? Зачем? – Ленька кивнул своим мыслям.
- Товарищ капитан! – голос полковника звенел от злости. – Приди в себя! Жизнь - это не одна баба! Ты же мужик, капитан! Ты афганец! Так приди же в себя, черт тебя подери!
- Как все это случилось? – Ленька подобрался.
- Да как? Все просто. Вышли на нее сухумские ребята. Наркота дело прибыльное, вот и повелась девочка на денежки… А тут ты… И решили подставить, вроде афганец, с головой беда, нуждается…
- Дальше не надо…
- Послезавтра суд, а там видно будет.
- Встать! Суд идет!
- Именем Российской Федерации… - из дальнейшего Ленька помнил только одно – …признать невиновным. Обвинение отклонить. Дело закрыть за отсутствием состава преступления.
- Ну, что, капитан? У тебя еще месяц отпуска, езжай, догуливай.
1995…
Нечто взяло в руки грязный стакан.
– Ну, будем.
Витек, уткнувшийся головой в стол, что-то промычал невразумительное, икнул и захрапел, подвывая и постанывая.
- Ну и черт с тобой! – Ленька подошел к двери, натянул на себя куртку и, как был босиком, так и пошел на улицу.
- Ну и пропади все пропадом!
В сквере напротив дома он выбрал себе скамеечку, скрывающуюся за кустом сирени, лег на нее, свернувшись калачиком, и стал ждать…
Вечерело. Наталья торопилась домой, ей хотелось побыстрее пробежать этот сквер, выйти на ярко освещенную улицу… Стоп! Боковым зрением уловила какое-то неясное движение. Оглянулась, всматриваясь в сумерки. Бомж? Пьяный? Хотела было пойти дальше, но что-то остановило. То ли неестественность позы лежащего, то ли что-то еще… Она и потом не могла себе объяснить. И на восклицания матери: - Как ты могла, Наташа? А если бы он оказался … - не договаривая, мать сердито хваталась за какие-нибудь дела. Страх за дочку был сильнее разума.
- Эй! Вы кто? Вы живы? – Наталья осторожно и медленно подходила к лежащему. Ни звука.
- Эй! – Протянуть руку и дотронуться было очень страшно.
Вдруг это нечто слегка застонало и шевельнулось.
- Живой!
Вытащив из сумочки мобильный, Наталья стала звонить в скорую.
- Девушка! Мы не подбираем пьяных на улице! Да сколько вам можно говорить? У нас много работы, а вы мешаете.
Наталья сердито захлопнула крышку телефона.
- Ну, что теперь делать?
Бросить лежащего она не могла. Ночью уже заметно холодало, и бедняга запросто мог не дотянуть до утра.
- Что, ну, что же делать? – Притопывала она рядом со скамейкой. Прохожих не было. Помощи просить не у кого. Вдруг ее что-то осенило. Быстро вытащив телефон, Наталья лихорадочно стала набирать номер, почти уже позабытый, но в эту минуту всплывший в памяти.
- Сема!
- Натка! Ты? - Голос был удивленным и встревоженным. - Что случилось?
- Семочка! Помоги! Я в сквере напротив дома. Помнишь?
- Еду!
В ожидании Семы она еще раз позвонила в скорую, но другой голос ответил ей точно такими же словами:
- Пьяных не подбираем. Звоните в милицию.
От страха, от напряжения, от злости Наталью начало трясти.
- Натка! Ты где? – донесся до нее давно забытый, но такой знакомый голос.
- Здесь, Сем, здесь, - от переживаний голос у Натальи осип. – Сема, я здесь. – Уже громче прокричала она. Свет от фонаря блеснул за кустами. И вот он уже рядом. Такой родной, такой близкий, такой… друг…
- Ну, что тут у тебя? – Неловко поцеловал в щеку, присвистнул, увидев фигуру на скамье.
- Это кто?
- Не знаю. Не знаю, Сема, но бросить не могу. Поможешь?
Семен рассмеялся: - Куда ж от тебя денешься? Давай смотреть. В скорую звонила?
- Звонила…
- Не едут?
- Нет.
- Да сейчас на нормальные вызова сложно добраться, - Семен будто бы оправдывал своих коллег, - бензина нет, лекарства – один анальгин. А…
Он взял запястье, прощупывая пульс.
- Ну, жива пока твоя находка. Но в больницу не возьмут. Ни документов, ни полиса.
- Сема? Делать-то что?
- Давай ко мне, а там видно будет.
Как они дотащили это тело до машины, а потом на третий этаж…Бог знает.
Уложив принесенного на тахту, Семен начал детально обследовать его.
- Сердцебиение учащенное, давление высоковато, но пойдет. Переломов нет, слава Богу! Зрачки… пульс…
- Ну что? Обыкновенное алкогольное опьянение, правда, чревато осложнениями. Уж больно он истощен, как будто месяц не ел, а только пил, - Семен пошел в ванную мыть руки. – Сейчас я его уколю, пусть приходит в себя.
- Поставь пока чаек.
Наталья пошла на кухню. С Семеном они не виделись лет семь, но здесь ничего не изменилось. Стол на том же месте. Диванчик как стоял в углу, так и стоит. Вот только чайник новый, электрический. Наталья достала кружки, сахарницу, и уселась ждать Семена. Они расстались, когда она поняла, что Сема только друг. Друг, и никогда большим не станет. Это она настояла, чтобы они не виделись, не созванивались. И вот надо же. В сложную минуту именно его вспомнила, к нему обратилась.
- Натка! – Семен стоял в дверях, - я оставлю его у себя, на завтра отгул взял, но потом мне ж на работу, а за ним бы желательно приглядывать… Это твой знакомый? - Смотрел внимательно и серьезно.
- Нет. Я его случайно увидела на лавочке. Правда, Сем, правда, - видя недоверие в глазах Семена, Наталья отчего зарумянилась.
- Завтра я после работы сразу к тебе приду.
- Пошли, провожу до подъезда.
- Лень! А, Лень! – шепот гремел по ущелью, как казалось. – Ты чего там затих? Спишь что ли?
Ленька вовсю таращил глаза, ничего не понимая. Темная, страшная афганская ночь. Только почему-то совсем нет звезд. Обычно они усеивают все небо. Крупные, яркие, не наши.
- Лень! – шепот гремел.
- Колька! Ты что ли?
- Я… я… - почудилась ухмылка друга.
- Так ты ж … того… погиб ты… - Ленька попытался облизать пересохшие губы. – Я же сам тебя отвез тете Нине… сам…
- Лень! Ты чего? Вот он я… с тобой рядом. Пошли со мной, надо выбираться из этого ущелья, а то «духи» спустятся и конец нам…
Ленька пошатываясь встал, - пошли…
- Слушай, Колян, а где звезды-то? Темно как в Африке.
Легкая усмешка, - А ты был в Африке?
- Нет…
- Ну, тогда смотри…
Где-то далеко впереди показался зыбкий свет. То ли белый туман, то ли светлая мгла, предвестник наступающего завтра.
Ленька шел за другом, и становилось ему на душе легче и легче. Будто бы отступала куда-то боль, уходили прочь черные гнетущие мысли. Испарилась обида на жизнь, будто и не было ее никогда. Сомнения, терзавшие душу, улетели и рассыпались вдали осколками разбитого зеркала. Солнце вспыхнуло неожиданно ярко. Ленька брел по пыльной дороге.
- А где же цветы? – какая-то глупая мысль промелькнула и исчезла.
- Коль! Подожди! Ты чего так быстро пошел? Подожди меня!
Силуэт друга удалялся. Повернув слегка голову, Колька молча помахал ему рукой и ускорил свой то ли бег, то ли полет.
Неожиданно небо затянули тучи. Солнце пыталось пробить сквозь них свой свет, но ничего не получалось. Темнело очень быстро. Налетевший вихрь закружил Леньку, и поволок его назад в черное страшное ущелье. Боль. Крик. Тьма.
- Фу-х! Ну, спасибо, Семен! Удружил! Конец дежурства, а ты мне такой «подарочек» преподнес. Тамара Николаевна! В палату интенсивной терапии этого! Поутру оформим. А ты, - заведующий терапевтическим отделением Григорий Петрович посмотрел устало на Семена, - завтра же его документы и полис. Завтра же!
- Пошли чайку попьем! Устал я что-то.
Семен лихорадочно соображал, что же ему сказать. Врать не хотелось. А правда была слишком уж… Ну, да ладно, скажу, как есть.
- Ну, не ожидал, что ты на улице бомжей станешь поднимать и устраивать в клинику… - Григорий Петрович потягивал крепкий ароматный чай, и внимательно смотрел на Семена.
- Спасибо Вам, Григорий Петрович! Спасибо! Я, надеюсь, документы найдем, он же где-то из соседних домов. Придет в себя, адрес узнаем. – Семен грел руки о свою чашку. – Похоже, в Афгане воевал.
- Что он там, Джелалабад, поминал что ли?
- Да, похоже на то.
- Ну, придет в себя, расспросим.
- Как думаешь, Афганский синдром до сих пор? Вроде уже столько лет прошло! Или другое что-то?
- Да непонятно!
Оба врача одновременно посмотрели друг на друга.
- Чтоб не вляпаться нам…
Тревога куда-то отошла. В зыбком мареве качались странные предметы. От них тянулись тоненькие трубочки и исчезали в том же мареве. Ленька закрыл глаза, подождал немного, и открыл их вновь. Белый потолок, белые стены, где-то над ним – капельница. Госпиталь?
- Тамара Николаевна, - тоненький голосок дрожал, - Тамара Николаевна, он глаза открывает.
- Ну, и чего ты, дуреха, перепугалась. Ты ж у нас будущий медик, ко всему привыкать надо. А тут не болтай много. Этот бомж – знакомый Семена Анатолича, - тут голос немного дрогнул, будто запнулся. – Сейчас позову доктора.
- Обо мне что ли? – Ленька удивился. Открыл глаза, повел ими по сторонам. Вроде в палате один, рядом никого. – Кто бомж-то? Я?
- Ну, как вы себя чувствуете? – голос приятный, внимательные серьезные глаза. Доктор взял Леньку за руку, слушая пульс. – Хорошо. Вы говорить можете?
Ленька попробовал открыть рот, но спекшиеся губы плохо слушались. Напрягся было, и, снова улетая в мир видений, услышал далекий голос доктора, - Тамара Николаевна, пить не давать, губы только смачивать…
Окончательно Ленька пришел в сознание только на третьи сутки. Слабость была еще очень большая, голова кружилась и звенело в ушах, но, главное, сознание он больше не терял. В пространстве и во времени ориентировался четко.
- Ну, что, служивый, будем жить! – Григорий Петрович присел рядом с Ленькой на принесенный стул.
- Лежи, лежи, - увидев Ленькино движение сесть, Григорий Петрович похлопал его по руке.
- Ты ж у нас – безымянный. Давай по порядочку вспоминай, кто ты, что ты.
- Берестов Леонид Сергеевич, - голос был слаб, но достаточно уверен. – Капитан запаса, уволен по сокращению штатов. Служил в Абхазии… С 92-го…
- А живете вы где, Леонид Сергеевич? Родные у вас есть? – перебил доктор, заметив чуть уловимое напряжение на Ленькином лице.
- Мать живет с сестренкой в Новосибирске, помогает ей с детьми, племяшки-близняшки, уже по три годика, - чуть заметная улыбка, тронувшая губы Леньки, не ускользнула от зоркого взгляда доктора. - А я живу один. Улица Советская, 24, квартира 11.
- Что ж вы, Леонид Сергеевич на улицу без документов выходите? Время такое, надо при себе паспорт иметь. Документы-то есть у вас?
- Есть, конечно, есть, доктор, - Ленька устало откинулся на подушку.
- Ну, ладно, капитан, набирайся сил. Придумаем что-нибудь.
Через пять дней Ленька выписывался.
Семен проводил странного капитана-бомжа до лестницы.
- Ну, что, капитан, не попадай больше в такие ситуации, - Семен протянул Леньке руку. Крепкое рукопожатие, глубокий взгляд.
- С таким и в Афган можно… - мелькнуло у Леньки.
- А друг, наверное, из него верный… - пронеслось у Семена, и он, улыбнувшись, еще раз крепко пожал руку капитана.
Закрыв за собой больничную дверь, Ленька осторожно спустился со ступенек. Была еще какая-то слабость у него, но Григорий Петрович сказал, что все это пройдет. Нужно питаться нормально и бросать пить. Ленька брезгливо сморщился.
Алкогольное отравление с осложнением. И это у него, у сильного крепкого капитана. Да как же он скатился в эту черную яму? – Леньку передернуло от собственных мыслей. Свежий ветерок залетел к нему за ворот рубахи. Пахнуло больницей и грязью.
- Леонид Сергеевич! – Невысокая, смуглая девушка, сидевшая невдалеке на скамейке, встала, и направилась прямо к Леньке. – Вы меня не вспомните, - сказала она, увидев напряженный взгляд мужчины. - Я – Наталья.
- Наташа..? – Ленька быстро сообразил, - да, да, это же Вы… нашли меня. Сделал шаг навстречу девушке, и тут же замер на месте, мигом представив всю картину. Молодая красивая девушка, пахнущая свежестью и чистотой, и он – небритый, осунувшийся, в грязной рубахе и насквозь пропахший больницей. Наталья заметила его замешательство – Леонид Сергеевич, я просто хочу Вам помочь… я… переживала… вы не подумайте… - и сама замерла в растерянности.
Озорник ветер вовсю раздувал паруса небесных кораблей. Он так разыгрался, шалун, что не заметил и сам, как быстро нагнал вместо белоснежных облаков тяжелые мрачные тучи.
- Ой, - холодная капля упала прямо на нос Натальи. - Здесь беседка недалеко, там можно и дождь переждать.
- Успели, успели, - девушка радовалась как ребенок, глядя на потоки воды, низвергающиеся с небес. – И откуда он взялся, этот дождь? Только что солнышко светило. – Она смотрела на Леньку не отводя глаз.
- Давайте познакомимся, - тонкая девичья ладошка протянута для приветствия, - меня зовут Наташа. Наталья Берестова.
Ленька вздрогнул. – Это я Берестов. Леонид Сергеевич… Он увидел изумление в глазах девушки.
- И я Берестова. Наталья Николаевна… - смущенно улыбаясь, девушка ответила на его рукопожатие.
Дождь шел очень долго. Сначала ливневые потоки сплошной стеной стали возле беседки, где сидели Наталья и Ленька. А они, отгородившись от мира этим дождем, разговаривали. Потом постепенно стало светлеть, и ливень перешел в просто сильный дождь. А они все говорили и говорили. Ленька всматривался в глаза девушки и видел лишь понимание и доверие, он впитывал в себя ее голос, ее взгляд с такой жадностью, как выгоревшая от зноя степь, впитывает в себя живительную влагу дождя. И пока еще нет признаков жизни, предчувствие того, что это произойдет, нарастает с каждым мгновением. А дождь тем временем перешел в просто дождь, и вокруг становилось светлее и светлее. Такой же очищающий дождь прошел и по Ленькиной душе. Бурный поток их речи перешел в эмоциональный мощный поток, а потом плавно перетек в тихое журчание ручейка.
Озорник ветер вспомнил о своих обязанностях, и так лихо растащил ослабевшие тучи по небу, что стало видно уходившее в закат солнце. Его догорающие лучи слились в едином порыве, и над городом встала радуга. Да такая яркая, цветная, завораживающая, как последний аккорд в этой сумасшедшей симфонии.
- Ну, что, капитан? Возродишься? – Ленька смотрел на себя в зеркало, играя желваками. И стыдно, и страшно, и противно было ему смотреть на себя такого.
– Э-эх! – Стукнул в стену кулаком со всего маха. – Э-эх!
Жалобно тренькнул звонок.
- Открыто, заходи, - голос Леньки с хрипотцой, словно простуженный.
- Лень! – Витек жалобно смотрел на него. – Ты где был-то? Я уж думал все, пропал, Ленчик. Давай! За встречу! – и вытащил из-за пазухи бутылку.
Леньку передернуло всего, как будто попал под электрический разряд.
- Нет, Витек, все! Завязано! Смотри! Как свиньи живем. Все-все. – Ленька взял сотоварища за мятый свитер. – Бросай, Витек! Бросай! Пропадешь ни за грош.
Тот ошарашено смотрел на бывшего дружка.
- Че, Лень, не будешь?
- Нет, Витек, нет! Сказал же.
- Ну, как знаешь. Тогда я пошел, - и, тяжело шаркая ногами, направился к двери.
- Витек! Я займусь тобой, займусь.
Тот только махнул рукой в ответ.
Целый день Ленька пытался привести квартиру в порядок. Но что-то выходило не очень. И полы вроде бы помыл, и снял все занавеси постирать, и пыль всю протер, а все что-то не то…
Легкий звонок в дверь.
- Витек, что-ли?
На пороге стояла Наталья.
- Леонид Сергеевич…
- Мы же вроде уже на ты, Наташ…
- Да…
- Проходи, пожалуйста. Только у меня еще не совсем убрано, - Ленька смущенно обернулся вглубь квартиры.
- Ничего, ничего, - Наталья засмеялась, разряжая обстановку.
- Я… я к тебе пришла.., - робко, смущенно, но взгляд уверенный и твердый. – Не прогонишь? – В голосе и надежда на будущее, и вера, что все впереди и все будет, и обещание любви и счастья.
Ленька рывком притянул Наталью к себе. Бездонные глаза дарили жизнь. Дарили покой и веру. Легко касаясь теплых нежных губ, Ленька ощутил всю глубину своего ненароком пришедшего счастья. И поверил! Теперь уже полностью поверил в свою нечаянную любовь, в свою радугу над полем!
2008…
- Натка! Ты готова? А где разбойники? – Ленька стоял на пороге квартиры, слегка запыхавшийся от быстрого бега.
Какой там Ленька? Уже давно и прочно все звали его только Леонид Сергеевич. Почти пять лет преподавал он в военно-воздушной инженерной академии. Курсанты факультета авиационного радиоэлектронного оборудования за своим преподавателем могли пойти и в огонь, и в воду. Как бы ни была трудна тема лекции, Ленька всегда оставлял пять минут для рассказа. В основном это были афганские воспоминания, о тех, теперь таких далеких годах. Но мальчишки слушали его, затаив дыхание. Начальник курса знал об этих их отступлениях, но никогда не вмешивался. Сам не раз видел, с какими глазами выходили курсанты после лекций Берестова Леонида Сергеевича.
- Пап, мы тут, пап! - донеслось из кухни. Ленька заглянул в открытую дверь. Две белобрысые кудрявые головы склонились над тарелками. Сыновья-погодки усиленно работали ложками. Наталья стояла у окна, сурово сдвинув брови, но глаза ее смеялись.
- Вот! – кивнула мужу, - пока не съедят, никуда не поедем.
Ложки застучали в ускоренном темпе. – Все! Все! – одна за другой тарелки оказались в раковине.
- Бегом собираться! – Ленька тоже смеялся.
Вот уже тринадцать лет эти смеющиеся глаза были рядом с ним. И оберегали, и вдохновляли, и заботились. Иногда и сердились, но это было так редко.
- Наташ! – Ленька потерся носом о макушку жены.
- Молчи! Молчи! – шепнули губы.
- Мы точно на самолет опоздаем!
- Нельзя, там бабулечка уже ждет давно.
Они летели в Новосибирск к Татьяне и маме. Так что им предстоял довольно длительный полет.
- Пап-мам! Готовы! – два сорванца со смеющимися глазами встали в дверях.
- Ну что, присядем на дорожку.
Аэропорт встретил своим привычным гулом.
- Еще чуть-чуть, и опоздали бы!
- Пап! Да не бойся ты, ну, не опоздали, же! – и три пары смеющихся глаз уставились на Леньку.
Ему всегда становилось под этими взглядами тепло и спокойно. Улыбнувшись в ответ, он только потрепал сыновей за кудри.
- Товарищ, капитан! Товарищ, капитан! – звенело под сводами аэрокзала. Чья-то рука легла Леньке на плечо.
Узнавая, почти позабытый голос, Ленька медленно повернулся. Перед ним стоял Гудаутский стартех. Столько сил приложивший в свое время по его, Ленькиной реабилитации.
- Ты, старлей? – Ленька от удивления и радости не знал, что еще сказать. – Неужели, ты?!
- Майор! Товарищ, капит.., товарищ, подполковник!..
Наталья смотрела на двух обнявшихся мужчин с такой ранней проседью на висках, и предательская слеза, несмотря на радость, катилась по ее щеке.