Мечтатель из Томска

               
5 февраля 1964 года
В стационарное отделение Томской психоневрологической больницы для производства судебной психиатрической экспертизы  поступил Лопатин Василий Федорович, студент третьего курса Томского мединститута, арестованный управлением КГБ по статье 70 УК РСФСР – за антисоветскую агитацию и пропаганду.

Вечером этого же дня два молодых врача Константин Попов и Игорь Ширяев шагали из больницы к остановке автобуса.
- Костя, завтра Катя приглашает на день рождения, Лена там будет, ты идешь?
- Конечно, иду, она подходила ко мне. Игорь, я у секретаря видел бумагу из милиции, как ты в выходные куролесил, пишут, что ты пьяный катался на коньках на городском катке и милиция за тобой бегала. Собрание будет.
- Ничего, отобьемся, там парнишка в отделение к тебе поступил Лопатин,  как он?
-А студент, да ничего, замкнут, молчалив, вроде отходит, все назначения принимает.
- Статья серьезная?
- Он листовки по ночам расклеивал, строй наш собрался менять, бред какой-то, собрался стать руководителем партии…

День рождения Кати, медсестры этой же больницы, живущей в квартире на пятом этаже,  проходил как обычно, играла радиола, лилось шампанское, девчата визжали.
Костя с Игорем вышли покурить на балкон.
 -Воздух свежий, но местами все равно противненький,- заметил Игорь,- хоть в противогазе по городу ходи.
- Нормальный воздух, - ответил Костя.
- Гнида одна по городу ходит и воздух портит. Ребята, молодежь с КГБ, то его  допрашивают,  своего же бывшего начальника Великанова, то обком партии его трясет, а ему все равно. Он, видите ли, не может взять пистолет и прострелить себе башку, а старые делишки раскрываются все больше и больше, по бумагам, которые он на людей составлял, сотни людей расстреляли. А ему все в пику, двадцать лет уже прошло, срок давности уже закончился. Бесы, мы дышим воздухом бесов…
- Игорь, посмотри, форточка открыта, могут подслушивать.
-Да пошли они все, - Игорь подошел поближе к окну и прокричал несколько непотребных слов.
 В окне появилась старушка, закрывшая форточку.
- Ну, к чему это все несешь про начальника какого-то, это было давно.
- На него хотели возбудить дело и засунуть к тебе в отделение, какой вопрос возникает, ответ прост, что взять с дурика.
-Игорь, ну ты опять перебрал, мы же у девушек в гостях, ну это же не каток с коньками…
- И чтоб у тебя все нормально было с Катей, не дай бог, если она на тебя напишет жалобу заведующему, что ты с ней плохо обошелся в постели……
Костя стал  открывать балконную дверь и вдруг ощутил, как руки Игоря в железной хватке сошлись на его горле.
- Ты за этого парня Лопатина головой отвечаешь, понял, или я тебя сейчас сбрасываю с балкона.
- Игорь, ну ты же знаешь, что мне этот ваш Томск, бумаги о моем переводе  в Москву уже сданы на подпись министру, дело в каких-то месяцах, у меня полное отделение убийц и грабителей, что мне этот Лопатин?
- А то, что ему вешают статью расстрельную, знаешь?
- Знаю. 
Дверь неожиданно открылась и вышедшая Катя увела спорщиков в комнату, где молодежь  танцевала и пела.

На следующий день как обычно Костя вышел из отделения и пошагал на остановку автобуса.  Заметив догоняющего Игоря, он хмуро поздоровался и спросил:
- Ты хоть помнишь, что орал на балконе?
- Нормально все было, танцевали, пели.
- Ты же опять какой-то бред нес, Игорь пойми мне это сто лет не надо, я сюда попал по направлению. Ну не могли меня сразу взять в Москву, мне прямо сказали, что надо поработать в какой-нибудь дыре. Я не знаю города и вообще в вашем Томске я никого не знаю.
Я через несколько месяцев уезжаю,  работаю над диссертацией, а затем буду работать над докторской, а там, если повезет, дай бог стать членом -корреспондентом Академии наук… Понимаешь, Москва, институт судебной психиатрии имени Сербского, а ты мне  лезешь со своим студентом.
- Извини если что не так, у меня в отделении заваруха, каждый день умирает больной, а тут трубу прорвало, я просто зашпарился.

Для себя Константин так и решил, что с Игорем по личным делам встречаться больше не будет.
А тут опять праздник - 23 февраля, отмечали в столовой больницы, потом к девчатам пошли.
 - Когда я с автоматом охранял границу нашей Родины, – говорил слегка выпивший Игорь,- вы все в это время жрали мамины пирожки…
Костя старался с Игорем не разговаривать, на балкон  не выходил,  в общем, сторонился. И все хорошо шло, опять пели и танцевали, но Игорь все же перебрал  и, когда расставались, ляпнул:
- На диванчике  в твоем кабинете спала в свое время Хеония Гусева, вонзившая кинжал в живот Григорию Распутину, храпи  на нем спокойненько дальше. У этой девицы не было носа…
Катя истерично стала хохотать.
Константин не выдержал:
- Игорь, ты посмотри на карте, где Григорий Распутин, а где ваш город Томск, что ты опять несешь?
- Ты мамашу студента видел, она толкалась возле ваших кабинетов. Ее брат воевал в гражданскую, а всю семью раскулачили, другие братья воевали в Великую Отечественную, как тебе все это? Этот парень Лопатин в средней школе  у себя в районном центре  Бакчаре был секретарем школьной комсомольской организации…
- Да я не знаю, где этот Бакчар находится.
- Этого студента Лопатина, его поставят к стенке, если он будет признан здоровым, ты это понял, член-корреспондент, я тебя с этого дня буду звать просто членом….
- Опять ты нажрался…

На следующий день после планерки Константин  спросил у заведующего о девице, ранившей Распутина.
- Да, это целая история, – улыбнулся он,- подходите к концу дня.
- Я тогда был совсем молодым врачом,- рассказывал вечером заведующий, - и мне приходилось встречать и врачей и сестер, работавших в то время.
 Все это случилось 29 июня 1914 года в селе Покровское Тобольской губернии. Хеония ударила вышедшего из дома Распутина кинжалом в живот, нанесла ему проникающее ранение в брюшную полость, задела брыжейку, затем бросилась его добивать. Эта история для провинциального Томска конечно удивительна, я подготавливал работу на эту тему, делал записи.
- Как она в Томск попала?
- Там были противоречивые освидетельствования врачей, требовалось стационарное наблюдение и соответственно заключение экспертов, это уже другой уровень. Рядом не было таких отделений и ее направили к нам в Томск.
- Ну почему, допустим, не в Москву?
- А это уже политика. Шла война и в каждой листовке, которые разбрасывали немцы, был изображен Распутин с царицей, которая, как известно по национальности была немкой. Сами, понимаете, в каких позах все это было нарисовано. Тем не менее, наш лечащий врач Иванов, непосредственно наблюдавший Хеонию в больнице, выразил свое письменное мнение, что она в момент совершения преступления  и в настоящее время абсолютно душевно здорова, имеет черты истерического характера.
А заключение экспертов было полностью противоположным. Они утверждали, что она находилась в состоянии аффекта и сейчас нуждается в лечении.
- Ну и почему вы не использовали эти данные в своих трудах и вообще, как она вышла, освободилась?
- В марте 1917 года по распоряжению Керенского освобождались лица, пострадавшие от царского режима, вот она и попала в эти списки.
- Так она обычная уголовница!
- Потом она совершила еще одно такое же покушение.
Поймите, мне уже звонили из министерства, я вас охарактеризовал с самой положительной стороны, - вдруг неожиданно заведующий закончил свою речь, всем своим видом показывая, что он куда-то торопится .

Константин в ночь заступал на дежурство и с каким - то ужасом посмотрел на старый диванчик: А вдруг действительно на нем спала Хеония?
В эту ночь ему приснился странный сон: Хеония Гусева садилась в поезд на Томском вокзале, толпа верующих провожала ее. В вагоне народец собрался разный, кто с мешком семечек, а кто и вовсе без ничего. Студенты, служащие..
В Новониколаевске, еще не ставшим Новосибирском, на вокзале было много встречающих, стоял оркестр.
- Друзья! - обратился  к вышедшим пассажирам комиссар в кожаной куртке, - Мы встречаем  поезд из Владивостока с нашими товарищами, отбывавшими царскую ссылку, который идет вслед за вами, есть среди вас пострадавшие от царского режима?
- Есть, - зашумел народ.
- Именно для вас сейчас сыграет оркестр.
Заиграла музыка. Сосед Хеонии, отсидевший лет десять за темные делишки, быстро смекнул в чем дело, схватил бумаги о ее освобождении и показал выступавшему: « Вот жену везу пострадавшую от сатрапов».
- Товарищи, свобода о которой мы так долго мечтали, уже пришла. Ненавистный царский режим свергнут! Ура!- прокричал комиссар и  какой-то тетке с мешком показал на обратившегося, та вытащила булку хлеба и курицу и сунула ему в руки.
В Омске к соседу Хеонии ринулась девица с красным бантом на груди и поцеловала его в небритую щеку. Он успел ущипнуть ее за революционный зад, на что она томно улыбнулась. В Омске уже наливали водочку, бывший уголовник приложился раза три. Такая жизнь ему нравилась. На всех остановках он махал бумагами Хеонии.
- А что лицо у нее платочком повязано? - недоуменно спрашивали его.
- Жандармы саблей рубанули, - отвечал он, складывая в сумку куличи.
За Уралом сосед Хеонии приглядел ладный городок, особенно ему понравились продовольственные склады и здоровые тетки с большими сумками, торговавшие у вокзала, здесь он и сошел с поезда. Хеония из поезда  выходить боялась, так добралась она до Москвы, а затем и до родного Царицына.
Константин во сне явственно увидел Волгу, улицу Балтийскую, по которой Хеония шла к дому своей сестры.
 - Нарастите мне нос, нарастите мне нос!- вдруг закричала Хеония и именно с этими словами Костя и проснулся.
Умываясь,он думал только об одном: «Бежать надо отсюда, бежать, пока я тут совсем не чокнулся…»

Василию Лопатину в эту ночь не спалось, народ в палате подобрался в основном тихий, только один периодически хватал табуретку и бежал с ней по коридору. Три года в городе и жизнь напрочь сломала его, бакчарского комсомольского активиста, верящего в социализм, как родной матери. Он стал подрабатывать в охране, но денег все равно не хватало. Он вдруг ясно увидел, что рабочий класс, о котором он в родном Бакчаре пел песни, это прежде всего зеки, второе - это вчерашние зеки и только где-то там на четвертом, пятом месте можно было уместить нормальную, здоровую часть общества, но эти люди неожиданно растворялись и терялись.
На томских предприятиях фактически после войны не было никакой реальной модернизации, что-то делалось только в цехах с военным производством. Профсоюзные лидеры и секретари дарили друг другу грамоты за перевыполнение всех планов и громко хлопали в ладоши, рабочий класс, загнанный в угол, как обычно поддакивал или молчал.
Казалось, что скоро все должно измениться, но ничего не менялось.
Знакомые ребята и даже одноклассники, побывавшие на предприятиях в недалеком Омске и видя разницу с Томском, хватались за голову.
Разбитые станки, насквозь продуваемые цеха - зеки ни на что не пожалуются. Томск упорно превращался в захолустье.
Ему бы, Василию,жарить спокойно картошку, рубать соленое сало, играть на гармошке и петь частушки с притопом:

                Я по улице шагал,
                Переваливался,
                У меня штаны худые,
                Хрен вываливался!

Но неожиданно для себя он стал писать листовки и вешать их на домах ночного Томска и закончилось все это арестом и вот этой больничкой…
Заснул он под утро…
Приснилась ему Волга, царицынский иеромонах Илиодор, живущий в доме сестры Хеонии Гусевой на улице Балтийской, подговаривающий Хеонию  убить приехавшего в город патриарха Тихона.
На дворе стоял июль 1919 года.
На ступенях храма Христа Спасителя Хеония вновь выхватила кинжал, ее пытались удержать, но она все - таки успела ударить патриарха в спину.
На суде ее вновь признали невменяемой, Илиадор убежал, но Хеония его в очередной раз и не сдала, да собственно новой власти он был и не нужен.
Проснулся Лопатин тяжело.
- Еще пара таких снов и меня действительно признают больным, - подумал он.

Утром как обычно Константин обходил больных. Остановившись у Лопатина он присел и попросил рассказать о сегодняшнем сне. Василий откровенно рассказал о странной безносой женщине. Константин хмуро кивал и делал какие - то записи, потом спросил:
- Где этот ваш Бакчар находится?
- Двести сорок километров от Томска.
- А что в нем такого в этом Бакчаре?
- Да вроде ничего, тротуары, тополя, с Сиблагом покончено…
- С чем? – удивился Константин.
- У нас, как и во многих местах, была комендатура Сиблага, соответственно причисленные к ней люди, поселки, там было много горя с сотнями умерших за какие-то дни, сейчас комендатуры нет. Но некоторые из бывших работников так и ходят в старой форме, люди их ненавидят.
- А что дословно означает Сиблаг?
- Гулаг – это главное управление исправительно-трудовых лагерей, а Сиблаг его подразделение.
В неожиданно наступившей тишине они долго смотрели друг на друга.

Через несколько дней лечащий врач Константин Попов вызвал завхоза Губина, прошедшего всю войну и попросил его переговорить со студентом.
Завхоз понял все без слов.
Вечером, на разгрузке картошки, он отвел Лопатина в сторону.
- Ты же студент нашего института, если тебя признают здоровым, у тебя статья расстрельная.
- Я вас помню, я на первом курсе приезжал за белой краской для профессора Иванова, вы и мне тогда кружку налили…
- Среди членов комиссии будет заведующая кафедрой психиатрии Томского медицинского института, ты понял, о чем я говорю…
-Я все понял…
Утром в истории болезни Лопатина  появилась первая нормальная запись: Больной всю ночь ходил голым по отделению и распевал песни…

30 марта 1964 года была проведена судебно-психиатрическая экспертиза и на момент совершения преступления Лопатин был признан  невменяемым, и естественно не подлежащим уголовной ответственности, прописано было ему принудительное медицинское лечение.
17 апреля 1964 года страна праздновала великий праздник - вождю СССР Хрущеву Н.С. исполнилось 70 лет, но назревающие события уже витали в воздухе.
 4 июня 1964 года  суд по делу Лопатина все и определил, как было в экспертизе, но особенность таких дел в том, что срок лечения не устанавливается, а в больничке, особенно при наличии устных ходатайств организаций за семью печатями, можно просидеть и двадцатник.

В конце июня заведующему больницей стукнуло 60 лет, врач Игорь Ширяев на юбилее естественно нажрался, но усиленно молчал, выпивал клюквенную водочку, медвежьи котлетки заедал солеными грибами, и только в конце,  не выдержал:
- Там наверху уже все перекрыто, скоро к власти придут совсем другие люди и фактически сменят строй, но им все сойдет с рук, сидеть будет только наш Лопатин, студент  третьего курса Томского медицинского института.
Хрущеву в Америке, - продолжал орать он,- показали компьютер, но он ничего не понял и прошел мимо, у нас на все отделение нет пишущей машинки, у нас чернильниц не хватает, у нас нет даже перышек к ручкам, Лопатину скучно одному пилить деревья…
Присутствующие громко хохотали.
Взгляд Игоря неожиданно остановился на Константине:
- А тебе, академик, вопрос из истории русского раскола: Где находится в Томске единоверческая церковь? Чем отличаются рябиновцы от аристова согласия? Ну что молчишь, анафему на тебя наложить?
Люди со смеху стали падать со стульев…

- Хорошо Игорю, - рассуждал после юбилея в который раз Костя в своем кабинете, - напился и ори что хочешь, а тут лишнее слово боишься сказать. Ведь, не дай бог, кто-то напишет на меня какую-то бумагу,  и будет  тебе Томск навеки,  и каждый  вечер бутылка водки и ночь в сугробе, а что, отряхнулся от снега и пошел на работу, и все время одна и та же песня:
- Созрели вишни в саду у дяди Вани…
Дай бог здоровья тетушке, проталкивающей бумаги в Москве.

 Наверху в кремлевских коридорах уже началась схватка за власть и именно в это лето 1964 года дни всемогущего Хрущева уже были сочтены.
13 октября 1964 года  заговорщики вызвали Хрущева из Пицунды, в этот день Лопатин в больничных мастерских собирал табуретки.
- Никита Сергеевич, – дрожащим голосом говорил Брежнев, - мы решили созвать Пленум, требуется ваше присутствие…
Действующего руководителя государства лишили  всех постов и новыми кумирами заговорщики провозгласили любимых самих себя.
Брежнев поставил себя секретарем ЦК КПСС, на пост председателя Совета Министров назначил Косыгина, подкинул ему замов человек пять из родного города Днепропетровска, не парикмахеров конечно, людей деятельных, чтобы работу как – нибудь творили и заодно за Косыгиным надзор вели. Семичастного так до поры до времени оставил председателем КГБ. Рванулись вверх Подгорный, Суслов, Шелепин…

- Василий, скоро придет к тебе пополнение, ты у них будешь главным, – орал с похмелья Лопатину врач Игорь Ширяев, но заговорщики так и остались у власти.
Ровно через год после суда 4 марта 1965года  Лопатина освободили от принудительного лечения.
В этот год на престол партийной власти в Томске пришел ныне знаменитый Егор Кузьмич Лигачев, который в действительности стал поднимать город на ноги, чего собственно и хотел Василий Лопатин.
 
 По выходу из больницы Василий  пытался наладить отношения с женщиной, с которой он жил в последнее время, но той бесперспективный муж уже был не нужен. Василий пытался восстановиться в институте, но все это выглядело смехотворно, так он уехал в Бакчар. Жил у матери, тротуары, грязь, скука, он просто угас и умер, рассказывают, что утонул. Жизнь не удалась, руководителем партии он так и не стал.
Игоря Ширяева периодически за пьянство увольняли из городской психбольницы, но как ценного врача его брали  в другие больницы, откуда опять увольняли, в последние годы он работал врачом в ЛТП – лечебно-трудовом профилактории для алкоголиков, немеркнущем достижении социализма. Кандидатскую диссертацию, далеко опередившую свое время, он все же написал, но ученые мужи стали придираться к форме написания, он обозвал всех нехорошими словами и бросил мудреные записки на балкон. Долгие годы они выцветали под проливными дождями, так он доработал до пенсии.
У Константина Попова в жизни все сложилось, он уехал в Москву, защитил кандидатскую диссертацию, потом докторскую, стал действительном членом - корреспондентом Академии медицинских наук, трехкомнатная квартира в центре Москвы, симпозиумы, поездки за границу…
Он старался не вспоминать, что когда-то работал в Томске.
Мать  Василия – Лопатина Ольга Филипповна прожила почти век, бабка Лопатиха – так в народе звали ее. В 1988 году в бакчарской районной газете о ней написали добрую статью, затронули и детей, только вот о ее сыне Василии, герое печального своего времени, не было ни одного слова.
Из статьи 70 УК РСФСР впоследствии убрали расстрельные строчки и оставили только лишение свободы, такое, чтобы медом не казалось.
В девяностые годы Егор Лигачев рванет из провинциального Томска в Москву, войдет в состав Политбюро и очень скоро станет вторым человеком в партии и кто знает, что было бы дальше, не упади на всех она – перестройка.
По последним сведениям Мемориала,опубликованным в том числе и в Интернете, Василий Лопатин значится как дважды пострадавший от политических репрессий: в первый раз за то, что посмел родиться в семье ссыльных русских крестьян,второй раз за принудительное лечение в психбольнице.Правда,за каждый эпизод данные Василия сообщаются отдельно,видно даже составителям трудно представить , что это одно и тоже лицо.
На проходящих один раз в пять лет знаменитых вечерах встреч в Бакчарской средней школе имя Лопатина никогда не упоминалось.
Следующая встреча состоится в феврале 2012 года.
 
…Александр Цфасман  «Тебя здесь нет», музыка и слова автора, я включаю песню вновь и вновь…