Со вчерашнего дня идёт снег. Белый, нежный, чистый и неуместный среди развороченной боевой техники, искорёженных автомобилей и сгоревшего автобуса метрах в пятидесяти от нашего полуподвала, выполняющего функцию и блиндажа, и дота. Снег как насмешка на фоне автобуса по кличке "Тёрка", он был на столько изрешечён, что действительно напоминал огромную тёрку для моркови своими рваными пробоинами от пуль и осколков.
Но снег идёт, накрывая саваном трупы, закрывая воронки и разнесённые в пух здания, от некоторых осталось лишь две-три стены с обволившимися крышами и закопчёнными проёмами окон. Снег спешно скрывает кровавые лужи и весь военный мусор, такой нелепый и чуждый девственно чистому снегу.
Инь и янь -- война и снег.
Создаётся впечатление, что природа старается спешно и стыдливо укрыть следы нашего безумия. Природе за нас стыдно -- за то, что мы тут натворили, и за себя -- за то, что сотворила нас.
Снег как флаг парламентёра укрывает пейзаж расстрелянного Города, словно санитар бинтами закрывает раны.
Какая-то мистика -- война, грохот, смерть, кровь и, вдруг, снег и.., и тишина.
Со вчерашнего дня, не слышно артобстрелов и грохота техники, ни одного самолёта или вертолёта не пролетело в слышимом диапазоне, небыло ни гранотомётов и миномётов, ни длинных и злых пулемётных очередей, даже собаки и вороны, вечные спутники войны и те молчат. Разведка говорит, что и в эфире тихо, лишь лёгкое попискивание, шипение да незлобливое переругивание кого-то с кем-то.
Снег и тишина.
Тишина манящая и давящая, успокаивающая и тревожная, белая, чистая, таящая угрозу и дающая надежду.
Не знаю почему, но тишина и снег действительно внушили мне надежду -- уж если дожил до снега, то обязан дожить и до подснежников. Это была уже даже не надежда, а уверенность, вместе с ней пришло и спокойствие -- спокойствие приговорённого.
Нас всех приговорили, и мы, послушно исполняя чей-то вердикт, методичто друг друга уничтожаем, без снисхождения и отсрочек, без жалости и усталости, мы жертвы и палачи. Впрочем, об этом думать некогда, мысль работает на уничтожение -- или ты, или тебя.
Мы на войне без правил, без смысла, без срока.
Страшное в принципе то время, но это время нашей свободы, ибо "свобода" и есть война. Здесь ты не отягощён моральными устоями, назойливым вниманием "общественного мнения" и прочими услоностями "цивилизации", здесь ты не придавлен тяжестью грехов, ведь на войне один грех -- дать себя заколоть не вцепившись в горло врагу, такому же "безгрешному", погибнуть как баран на бойне или жертвенная овца -- тихо и безропотно.
Человек подчиняется законам природы, а война и есть природное состояние человечества, как бы это не нравилось пацифистам всех мастей, прячущим за своим пацифизмом и мнимым человеколюбием свой страх и эгоизм.
Как сказал ещё Гераклид в очень давние времена: -- "Война есть отец всего, царь всего, она делает одних богами, других людьми, одних рабами, других свободными."
Хорошо конечно филосовствовать в тиши кабинетов или в тени апельсиновых рощ, но здесь вся философия преобретает несколько иной смысл.
Третьего дня погиб Толик, пулемётчик от Бога, показывал мастер-класс на свет, на звук, в этом грохоте, огне и дыму он интуитивно угадывал цель, и ложил её сразу, ни каких шансов не оставляя. Везуч, весел, молод, полон сил и неистощимой энергии, осторожный хищник и бесшабашный вояка " на удачу", любил жизнь, но дрался её не жалея, может потому и везло, что вопреки, а не благодаря.
А погиб до обидного глупо, от случайной рикошетной пули, которую поймал не в бою, на отдыхе, так и не поняв что произошло.Случайная очередь на угад, случайный рикошет, случайная смерть.
Кем он хотел стать на этой войне -- Богом или человеком, искал ли он свободы и был ли он рабом? Для него вопрос так и остался открытым.
Как, врочем, и для всех нас.
Сейчас это не важно.
Важен снег и тишина, случайное перемирие на случайной войне и уверенность в том, что увижу подснежники не став одним из них.
03.01.2008.