"Существуют две реальности: земная реальность и состояние огня..."
Уильям Батлер Йетс
"Что касается пресловутой "борьбы за существование", то... исход её бывает, к несчастью, обратный тому, которого хочет школа Дарвина... а именно: победа не на стороне сильных... не на стороне счастливых исключений. Подбор основан не на совершенстве: слабые всегда будут снова господами сильных, благодаря тому, что они составляют большинство..."
Фридрих Ницше
Сразу условимся, что под фашизмом мы лишь отчасти подразумеваем исторические "праворадикальные" (или "ультраправые"), как их называют, массовые движения в некоторых странах Европы первой половины двадцатого века.
Настоящему и, если угодно, идеальному фашизму, на наш взгляд, дал практически исчерпывающее определение Эдуард Лимонов: "Фашизм - религия трагических одиночек. Фашизм, в отличие от социализма, расизма, национал-социализма, это персональное и радикальное обращение личности к своему спиритуальному истоку, спрятанному по ту сторону смерти."*1
У фашизма, если рассматривать его в данном аспекте, более всего общих черт - с анархизмом, как ни странно это для кого-то звучит. И дело не только в сходстве сугубо эстетическом (хотя и это, на наш взгляд, довольно символично) - предпочтение чёрного цвета, чёрные знамёна анархистов, чёрные рубашки исторических фашистов*2. Небезлюбопытны также нарукавные нашивки, которые были распространены среди итальянских фашистов, - череп, сжимающий нож в своих зубах, и подпись - Me ne frego (в переводе с простонародного итальянского - "Меня не ****" - именно так, с упоминанием итальянского глагола, соответствующего английскому to fuck) - вполне в духе анархистского "похуизма", не правда ли? Была и весёлая фашистская песня с такими словами, распространявшаяся на пластинках.
И дело даже не в некоторых любопытных фактах биографий главных теоретиков анархизма, Прудона и Бакунина. Современные анархисты - вернее, люди, называющие себя анархистами, потому как, по нашему мнению, никакого отношения к подлинному анархизму они не имеют, - так вот, современные адепты анархизма почему-то умалчивают о нелюбви как Прудона, так и Бакунина к евреям. Прудон и Бакунин были по сути самыми настоящими антисемитами и никогда не отказывались от своей национальной идентичности. До того как объявить себя анархистом, Михаил Бакунин был связан со славянофилами. Да и в анархистские годы он гордился своим русским происхождением, жёстко реагируя на русофобские выпады записных «интернационалистов».
По поводу Пьера-Жозефа Прудона, автора лозунга «Анархия – мать порядка», американский историк еврейского происхождения Д.Шапиро в 1945 году писал: «Прудон всегда склонялся к антисемитизму, он считал евреев основной причиной бед своей нации и связывал с ними все группы и всех людей, которых он ненавидел… Он объявил негров низшей ступенью в расовой иерархии. Во время Гражданской Войны в США он симпатизировал Югу и считал, что в сохранении рабства нет ничего плохого. Негры по Прудону являются низшей расой и доказывают существование неравенства между человеческими расами… Его книга «Война и мир», изданная в 1861 году, была гимном войне, написанная примерно в духе современных фашистов. Почти на каждой странице война прославляется как явление и как идеал… Его истерическое поклонение войне, его симпатии к диктатуре… являются неотъемлемой частью его социальной философии… В могучем полемисте середины XIX века можно увидеть провозвестника великого зла – фашизма».
Стюарт Эдвардс, редактор «Избранных сочинений Пьера-Жозефа Прудона» отмечал: «Дневники Прудона показывают, что у него было чувство параноидальной ненависти по отношению к евреям... В 1847 он собирался написать статью… против евреев, которых он ненавидел. В этой статье он собирался призвать к изгнанию евреев из Франции, провозглашая: «Еврей – враг человеческого рода. Эту расу нужно выслать обратно в Азию или истребить.» Неслучайны поэтому симпатии к Прудону французских «ультраправых» первой половины двадцатого века.
Можно также упомянуть о художниках-футуристах в Италии, которые, будучи изначально анархистами, позже совершенно добровольно примкнули к фашистам, увидев в них братьев-близнецов.
Но всё это отнюдь не главное. Ибо - настоящий фашист по сути своей не националист. Он может, конечно, любить свой народ*3, но не эта черта делает его фашистом – и роднит с настоящим анархизмом, который, конечно, превосходит даже замечательные теоретические построения Прудона и Бакунина.
Напомним слова Лимонова – «Фашизм - религия трагических одиночек.» Вот, в чём суть. Человек, противостоящий в одиночку всему современному миру - миру массовости, комфорта и безопасности, безопасных комфортных массовых религий, развлечений, убеждений - «новый герой», «новый аристократ» - не по праву крови и рода, но по духу, который чёрным пламенем сжигает всё, что стоит на пути героя. Образ "чёрного сердца", Cuore Nero (как называли несломимых людей, доказавших свою преданность фашизму, их товарищи) и «чёрного пламени», Fiamma Nera, был, кстати, одним из излюбленных в творчестве итальянских фашистов – о чёрном пламени, пылающем в сердце ardito*4 (то есть - пламенеющего, или пылкого, как называли себя ранние фашисты - ветераны итальянских подразделений особого назначения в Великую войну) говорилось в песнях и стихах, так называлась даже стрелковая дивизия - дивизия "Чёрное Пламя" - как красиво, не пpавда ли? Но - пламя - и чёрное? Почему? Каким образом? Откуда такая любовь к чёрному цвету у фашистов и анархистов?
"Есть алхимический рецепт добывания "огня мудрецов". Первый способ состоит в том, чтобы сделать максимально сильным внешний огонь и под его воздействием внутренний огонь, "огонь мудрецов", пробудится в недрах субстанции. Второй способ состоит в обратном: следует поместить субстанцию в среду максимального холода и тогда как крайняя реакция скрытый огонь явит себя," – пишет Александр Дугин в эссе «Новая метафизика». Так же обстоит дело, судя по всему, с внутренним светом - можно пытаться пробудить его с помощью света внешнего - но уместно ли это в нашу эпоху, когда со светом внешним связано столько мерзости, от которой блевать тянет? А вот второй способ - спровоцировать рождение внутреннего света, погружаясь внешне во тьму, коее погружение символизируют чёрные флаги и чёрные рубашки... Что-то в этом, безусловно, есть. И не единственный ли это нынче способ высечь в глубине своего существа искру света? "Пусть бездна родит танцующую звезду," - кажется, примерно так говорил Заратустра? Бездна, мать-тьма, мать-анархия... "...Жизнь была свет человеков; И свет во тьме светит, и тьма не объяла его." (Иоан. 1, 4-5) Не объяла, но способствовала его появлению. Чёрная ночь фашизма и анархизма, тьма, порождающая свет. "...И звёзды только видны во тьме," - скажем, несколько перефразируя Евгения Головина.
Итак, фашист - тот, в ком тьма породила свет, тот, в ком горит, в ком пылает, - ardito. Вот единственное отличие от остальных, обычных, "нормальных".
Настоящий фашист это анарх: анарх же так относится к анархистам, как монарх – к монархистам. ("...Своеобразное взаимодействие разрушения и анархии, с одной стороны, и формы и стиля - с другой," по словам Армина Мёлера.) Анархистов (коммунистов, национал-социалистов – все они ведь одним стадным миром мазаны) может быть много; анархов – и настоящих фашистов – в лучшем случае, несколько тысяч на весь мир - да, мало нас, мало... Настоящий фашист – сам себе вождь: его ведёт, освещая путь, Чёрное Пламя его неукротимого духа.
Веди меня в огонь и льды,
Туда, где рвётся горизонт,
Где меч куётся из руды
И поезда идут на фронт...
(Алексей Ильинов)
Он может порой увидеть сходные черты, заметить сходный образ мыслей в речах или книгах кого-то из своих великих современников – и, если он не слепец, то, конечно, признает за ними определённое достоинство и право, но никогда не будет суетливо бегать по митингам и лекциям, пытаясь попасться на глаза, привлечь внимание, стать вхожим в «свиту вождя», никогда не опустится до слепого обожания и талмудического следования «букве учения», никогда не станет истерически вопить о «непогрешимости вождя» и выискивать "отступников". Никогда фашист, анарх не побежит в тепло стада человеческого, как оно ни назовись – партия, ассоциация, – из обжигающе-ледяного и в то же время пылающе-огненного мира войны, войны против современного мира, которую ведёт его дух, не побежит «искать таких же» - ибо понимает, что «таких же» нет и быть не может. Можно – правда, редко, особенно в наше время – встретить собрата-фашиста, по некоторым фразам, жестам, блеску глаз, по произнесенному с почтением или восхищением имени любимого поэта – и молчанию в определённые моменты опознав члена «Тайного ордена Чёрного Пламени», незримого объединения фашистов-анархов через пространства и века, пожать руку, иногда видеться или переписываться. Но – не более того. Чужая душа – потёмки, особенно если она закалена огнём Чёрного Пламени. Перестав быть одиночкой, фашист перестаёт быть фашистом.
Как известно, отличительная черта фашиста - верность. Но очень немногие понимают, что это - верность самому себе, верность своему Чёрному Пламени. "Мы должны осознать, что рождены в ландшафте из льда и огня. Прошедшее таково, что за него невозможно ухватиться, а становящееся таково, что в нём невозможно устроиться. Этот ландшафт предполагает позицию, отличающуюся высокой мерой воинского скептицизма. /.../ Не существует знамён помимо тех, которые носят на теле." (Эрнст Юнгер) Фашистская верность - верность СВОЕМУ Чёрному Пламени, Чёрному Солнцу, вспыхнувшему однажды в нём, СВОЕМУ "даймону"-"внутреннему вождю", СВОЕЙ судьбе (ницшеанское Amor Fati - "любовь к судьбе"), СВОЕМУ "знамени", которое фашист "носит на теле", носит в своём сердце - а не знамени государства, подданным которого он числится. "Я следую самому себе," - как писал Лопе де Вега.
Никогда фашист не "вольётся в ряды"! Вливаются - люди-капельки. Фашист же - сам себе океан, сам себе космос. Он может лишь - присоединиться (возможно, только на время) в качестве равного к союзу достойных, равных. - Здесь идёт речь, конечно, не об отвратительной идее "всеобщего равенства", но о некотором множестве РАЗНЫХ равенств - как в древности считались равными друг другу люди, принадлежащие к одному духовному объединению - одной касте, одному рыцарскому ордену. - Именно "равными" называли себя первые рыцари - слово "равный" и было рыцарским титулом. Союз уникальных космосов, океанов - а тут люди-капельки, стремящиеся найти океан (хотя находят, как правило, вонючую лужу), чтобы в него влиться, слиться с ним, утратить индивидуальность...
Настоящий фашист по сути – радикальный индивидуалист – особенно если учесть этимологию слова «индивид», то бишь – неделимый: фашист – Неделимый, анарх - сам себе Целое, он не нуждается ни в государстве, ни в партии, ни в профсоюзе, чтобы собою как частицей –кирпичиком или винтиком дополнить какое-либо из этих образований. Подлинно фашистские черты имеет анархизм Макса Штирнера, его учение о Единственном - пароксизм истинно фашистского индивидуализма, коррелирующий с индуистским учением об Атмане - "бывают странные сближения!" - этой искре Божественного в человеке, которую можно раздуть, дабы из неё возгорелось Пламя, Чёрное Пламя. Подлинный фашист - кто может вывести всё из себя, из своей сущности - и "других", и самоё мир. Ибо мир, как и иллюзорное множество "других", - всего лишь сон Брахмы или "лила" - игра (сознания) Кришны. Подлинно существует лишь Чёрное Пламя фашистского духа, Атман, который и есть Парабрахман-предвечный Творец. Фашист-анарх - Единственный. Право приносить в жертву на унылом душном строительстве бюрократического государства или партии свои души-кирпичики он предоставляет социалистам всех мастей. Пускай себе строят, что хотят, если их кирпичные души более ни на что не годны. «Меня же – увольте.» «Каждому – своё». "Всеобщее равенство" придумали обладатели таких вот «кирпичных душ», «душонок-винтиков». Некоторые из них «далеко пошли», сами стали «вождями». Души же их – остались кирпичиками.
Трагичны судьбы фашистов-анархов при социализме – будь то советский "социализм в отдельно взятой стране" или германский национал-социализм (между этими двумя явлениями гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд). Подлинными носителями «фашистского стиля», его крупнейшими представителями в России уже неоднократно называли исследователи вопроса Бориса Савинкова, Николая Гумилёва и Владимира Маяковского. Мы же причисляем к ним и Марину Цветаеву:
«Надобно смело признаться, Лира!
Мы тяготели к великим мира:
Мачтам, знамёнам, церквам, царям,
Бардам, героям, орлам и старцам.
/…/
Верность, как якорем, нас держала,
Верность величью – вине – беде,
Верность великой вине венчанной!
Так, присягнувши на верность – Хану,
Не присягают его орде.
/…/
Новые толпы – иные флаги!
Мы ж остаёмся верны присяге…»
Безусловно, фашистские черты прослеживаются в творчестве Валерия Брюсова, которому, по его словам,
"...ненавистны полумеры,
Не море, а гнилой канал,
Не молния, а полдень серый,
Не агорА, а общий зал.
На этих всех, довольных малым,
Вы, дети пламенного дня,
Восстаньте смерчем, смертным шквалом..."
Невозможно представить носителей «фашистского стиля» - как в России, так и в Германии – в качестве вещающих на митингах "вождей"*5, "калифов на час" - ибо "вожди" эти пришли к власти, опираясь на "здравый смысл" "здравой" рациональной посредственности (так любящей искать в гениальности признаки болезни души, декаданса, "извращённости" - ведь этим так легко объяснить то, чего не можешь понять), заручившись поддержкой которой они и подмяли под себя гораздо более сильных, достойных людей из бывших товарищей по партии - потому что люди эти брезговали взывать к чувствам и инстинктам "золотой середины". Фашисты были, как правило, иррационалистами, "катастрофистами", провозвестниками обновления через разрушение старого, становления через хаос; обошедшие же их "вожди" были, как правило, ставленниками серой массы, жаждущей во все времена покоя и стабильности - даже когда это состояние гибельно для духа.
"Вы образумились? Ну что ж!
Молитесь богу барыша,
Выгадывайте липкий грош,
Над выручкой своей дрожа..." - писал ирландский фашист, великий поэт Уильям Батлер Йетс.
"Довольство ваше - радость стада,
Нашедшего клочок травы.
Быть сытым - больше вам не надо,
Есть жвачка - и блаженны вы!" - с презрением бросал в лицо "довольным" Валерий Брюсов.
Впрочем, фашист может при социализме «смирить себя в сотрудничество», смириться внешне - внутри оставшись верным своей судьбе, своему чёрному пламени; смириться – от избытка силы, не из страха, как это свойственно многим «несогласным» при любом тоталитарном или авторитарном режиме. "Каждая хорошо организованная тоталитарная система принуждает подвластное ей общество к дисциплине - к угодной ей дисциплине. Личность, так или иначе обитающая в подобном диктаторском обществе, может внешне и принимать эту дисциплину, - это зависит от того, насколько велика опасность противостояния этой диктатуре. /.../ ...Любую диктатуру и любой тоталитарный режим можно всегда отвергать внутри, работая над самодисциплиной - в условиях давления сильная личность только закаляется."*6 Внешнее давление может способствовать закаливанию воли, поддерживать горение Чёрного Пламени фашистского духа.
К тому же - «А вдруг получится, вдруг – кто услышит, поймёт…» - но, как правило, - не получалось, не слышали, не понимали. Если слышали и понимали – то немногие, к тому же, по конъюнктурным соображениям делавшие вид, что – не слышат и не понимают... Внешне «cмирились в сотрудничество» при гитлеризме такие настоящие фашисты-анархи, как Эрнст Юнгер, герой Великой войны, своеобразный писатель, идеолог "героического реализма", отправившийся во Вторую мировую штабным офицером в оккупированный Париж; Готфрид Бенн, поэт-экспрессионист, певец Ничто, усмотревший сперва «стихийный взрыв Ничто» в национал-социалистической революции, но впоследствии с отвращением отвернувшийся, «когда Ничто стабилизировалось в банальном нечто»*7 - и Бенн с началом войны тоже отправился в действующую армию, выбрав «аристократическую форму эмиграции», по его словам; Эрнст фон Заломон, человек необычайного экзистенциального накала, певец революционного хаоса и уничтожения – ведёт тихую жизнь, пишет сценарии к кинофильмам (он хотел тоже уйти на фронт, но на комиссии на вопрос чиновника, не еврей ли он, он спокойно ответил: "Нет, но зато я убийца," что было чистой правдой, ибо в эпоху Веймарской республики он входил в террористическую группу, - но чиновникам не понравился столь откровенный и по-фашистски вызывающий ответ и фон Заломона забраковали). В Третьем Райхе эти полубоги, властители дум, провозвестники неудавшейся Консервативной революции были, как правило, в более или менее явной оппозиции к сформировавшейся новой бюрократичной системе, бюрократизировавшей и механизировавшей даже самоё смерть, святая святых фашиста, сам процесс убийства*8. Анарху-фашисту претит разжигаемая и поддерживаемая пропагандой массовая истерия ненависти к врагу (тоже, как правило, массовому), переходящая в визг.
Казалось бы, каким образом эти титаны духа, арбитры стиля и художественного вкуса могли проиграть какому-то недоделанному художнику с замашками балаганного зазывалы, апологету мещанства в искусстве, автору весьма сомнительного с литературной точки зрения произведения, коему гораздо лучше подходит название "Моя истерика"? Казалось бы - перед нами две совершенно несопоставимые позиции: с одной стороны - вершины германского духа, сама чистота пламени и льда, бескомпромиссность и самоотверженность, а с другой - порождение провинциального (в худшем смысле этого слова) мещанства, со всеми его страхами и комплексами, мстительностью и жаждой власти и наживы, мелочной расчётливостью и циничной готовностью дать толпе то, чего она хочет. Казалось бы - всё ясно, первым суждена блистательная победа, второму - позорное разоблачающее поражение. Но всё случилось с точностью до наоборот: полубоги были повержены истерическим гномом, привлекшим на свою сторону сторонников "золотой середины" и стабильности*9.
Мало кто знает, что слово "фашист" в Третьем Райхе было не меньшим ругательством, чем в СССР. Что-то такое писал Пикуль, никакой историк, в "историческом романе" "Барбаросса" - красноармеец ведёт пленных немца и итальянца и говорит споткнувшемуся немцу: "Давай, шевелись, сволочь фашистская!" А немец оборачивается и отвечает: "Я не фашист, я убеждённый национал-социалист, и к этой фашистской сволочи (кивок в сторону итальянца) никакого отношения не имею!" Сказка, может, и ложь, но намёк верен. НС и фашизм - явления разные, даже если имеются в виду исторические гитлеровский режим и итальянский фашизм Муссолини (особенно на раннем и заключительном этапах последнего). "Слово "фашист", - пишет Армин Мёлер, авторитетный исследователь данного феномена, - пользовалось особой любовью у критиков в Райхе. Именно так величали отступников ортодоксальные национал-социалисты. \...\ Слово "фашизм" использовалось... дифференцированно. Оно предназначалось для духовной дискриминации... Во время войны автор часто сталкивался с тем, что ссылки на Эрнста Юнгера со стороны партийцев сопровождались навешиванием ярлыка "фашист", что имело негативное звучание." Далее Мёлер пишет о книгах Юнгера: "Они настолько точно и чётко озвучивают определённую духовную позицию, определённый стиль, что национал-социализм, несмотря на внешнее сходство, инстинктивно ощущает в них нечто чуждое и упрекает автора в фашизме. Эта отрицательная позиция в отношении и Бенна, и Юнгера нацелена против "холодности" и "выпячивания собственного Я". Для писателей такого типа совершенство формы важнее, чем служение народу, наслаждение доминирует над долгом. Жест им кажется существеннее приверженности, решительный противник ближе, чем рядовой соотечественник. За всем этим национал-социалистам видится новый аристократизм". А социалисты аристократов, как известно, недолюбливают.
Поэтому "фашистская партия" - по сути, оксюморон, противоречие в определении - как "деревянный камень", например. Как может существовать "партия индивидуалистов", "партия аристократов", "партия героев"? Индивидуалисты, анархи, герои - в партиях не нуждаются. "Глупо собирать Sonnenmensch (солнечных людей) в организацию. На такую инициативу слетятся инвалиды Луны... и носители порченных хромосом. Пробовали," - писал АГД, великий и ужасный. В любой партии большинство - душонки-кирпичики, люди-винтики, среди которых "незаменимых нет", желающие найти "инженера человеческих душ", который завинтит их в подходящее место. Фашист же своё "подходящее место" находит сам, спутать его с чужим он не может - ибо его место подходит только ему. "Каждому - своё."
_____________________________
*1) "Анатомия героя", гл. 9 [http://nbp-info.com/new/lib/lim_anatomy/09.htm]
*2) А ещё есть странная любовь к свастике некоторых анархистов-панков - впрочем, если принять во внимание, что в народе панков прозвали "говнарями", а странный символ свастики истолковывался простонародьем как четыре буквы "Г" - четырежды гавно? - то...
*3) хотя порой – и ненавидеть. Хотя - ненависть фашиста, конечно, отнюдь не определяется таким критерием, как национальность. Фашист презирает и ненавидит податливую серую массу, человекостадо - неважно, за какого "вождя" оно готово драть глотки и какой символ в качестве тавра у него на лбу - звезда, свастика или могендовид, - равнодушное к творчеству, стилю и форме, способное на любую мерзость, лишь бы повкуснее поесть, побольше положить в карман, подольше прожить...
*4) мн.ч. - arditi
*5) Вот как вспоминает о публичном выступлении Б.В. Савинкова один из его современников: “На трибуну взошёл изящный человек среднего роста, одетый в хорошо сшитый серо-зелёный френч... В суховатом, неподвижном лице, скорее западноевропейского, чем типично русского склада, сумрачно, не светясь, горели небольшие, печальные и жестокие глаза. Левую щеку от носа к углу жадного и горького рта прорезала глубокая складка. <...> Произнесенная им на съезде небольшая речь была формальна, суха, малоинтересна и, несмотря на громкую популярность главы боевой организации, не произвела большого впечатления. Лишь меня она сразу же приковала к себе: как-то почувствовалось, что её полунарочная бледность объясняется величайшим презрением Савинкова к слушателям и его убеждением, что время слов прошло и наступило время быстрых решений и твёрдых действий”.
*6) Катехизис Гиперфашизма [http://nork.ru/creation/catechism_first.html]
*7) по словам Владимира Микушевича
*8) Фашист, конечно, глубоко презирает «индустрию смерти», к тому же анонимной и невзрачной – когда на чёрной машине ночью приезжают серые люди и увозят в неизвестность, а потом – конвейер допросов, загон для человекоскота за колючей проволокой и, возможно, газовая камера или печь. Анонимный террор унижает как «террориста», так и терроризируемого. Настоящий фашистский террор всегда персонализирован и открыт для глаз возможных свидетелей, всегда – при свете дня. Настоящий фашистский террор всегда подразумевает возможность смерти самого фашиста-террориста, это всегда решимость фашиста умереть, в первую очередь, самому.
*9) Повержены, конечно, лишь во времени, в истории - а не в вечности; лишь в "реальной политике" - а не в мире "огня и льда", где духи их, как прежде, сияют тем, кому не застит взор пелена обыденности и пошлости.