НАСТРОЕНИЕ
Вот оно счастье – долгожданное и неожиданное. Спокойная тихая радость, которую страшно спугнуть, и хочется суеверно плюнуть три раза, чтобы, не дай Бог, что-либо не изменилось. Чтобы нежданная чья-то злая воля не лишила меня того, о чем я давно уже в глубине души мечтал. На что не смел уже и надеяться. И, что самым чудным образом превратилось давно в призрачный голубой замок, вечно маячащий на горизонте, но недосягаемый: «Тьфу, тьфу, тьфу…».
А вообще-то сегодня просто хороший летний день и жизнь сменила обычную свою надменную гримасу на милую улыбку. Солнце светит ярко, за окном лето, и денек этот делает меня абсолютно счастливым человеком по следующим причинам:
Во-первых, день выходной, а это значит, что нет извечной рабочей или пред- рабочей напряженности, и можно просто расслабиться. Во - вторых, данный выходной день мне предстоит провести в полном одиночестве. И поскольку семейство мое в полном составе изволило отбыть на дачу, и вернутся они оттуда лишь вечером - это, скорее всего чистая явь! И, в-третьих, никому не пришло в голову, сегодня, озадачить меня каким–нибудь важным делом. Ну, совершенно никому и совершенно никаким - просто волшебство какое-то!
«Ты, Мурка, - сказала моя четырехлетняя дочь нашей кошке, – остаешься за служанку», Безбожно переврав обычный мамин наказ ей самой. Сказала, развернулась и, красное платьице зашуршало вниз по лестнице вслед за мамой и старшим братом. Я закрыл за ней дверь и сразу погрузился в розовый воздух уединения. «Вот вам и счастье, мелькнула мысль, вот вам и Эльдорадо с Эдемом! ...».
Спустя пять минут, комфортно развалившись на диване, придаюсь блаженному бездействию. Слух воспринимает тишину, глаза видят отсутствие суматохи, тело ощущает вселенский покой. Мысли испуганно затихли, видимо, давно привыкнув к тому, что к ним никто и никогда не прислушивается. С ясным осознанием своей полнейшей безнаказанности
вытягиваю из пачки сигарету и, щелкнув зажигалкой, закуриваю прямо в комнате. Нагло сложив губы трубочкой, выпускаю первое облачко дыма в девственно чистый воздух - красота! Кр-р-расотища!!!
А еще: можно ходить по коврам, не снимая тапочек, громко слушать музыку и одновременно включить телевизор, а потом, не выключая ничего, сесть читать книгу или вообще, уйти на кухню пить чай! Это называется даже не свобода, это анархия какая-то, полнейшее отсутствие власти, домашний «беспредел»! Это самодурь, сидящая в черных тайниках души, вдруг вырвавшаяся на свободу! ...
«Н-да, кажется, вас понесло, любитель монологических размышлений»,- мысленно урезониваю себя, вновь возвращая разум в «подвешенное», романтически-меланхолическое состояние.
Взгляд между тем лениво скользит по комнате, изредка задерживаясь на дорогих сердцу вещах. Вот, например, телевизор, в красном углу венчает собой недавно купленную тумбу, предназначенную именно для него (она ,кажется, так и называется, «Тумба для телевизора», а может нет – Бог её знает!)
Так вот когда-то, довольно давно, цветной телевизор был для меня заветной мечтой. Мечта эта даже имела собственное название – «Окно в мир», и страстное желание снедало изнутри все мое существо: посмотреть какой-нибудь фильм о природе дома и на цветном экране! Это была мечта. Однако телевизора не было, и он нужен был чрезвычайно! Теперь он есть, но смотреть я его не буду – жаль тратить время на столь обыденное занятие.
Перемещаю глаза дальше и, душа замирает в умилении. Взгляд мой уперся в стеллажи с книгами, занимающими почти целую стену в довольно большой комнате. Уверен, книги это не просто листочки с буковками. Это сотни миров, в которых ты не просто побывал, а пережил там множество жизней. И, как в тебе теперь живут эти вселенные, так и в каждой из них часть тебя продолжает жить. Это волшебная палочка, машина времени, космический корабль, всегда готовый унести меня из этой комнаты, куда душе угодно! Библиотека не слишком богатая, но зато здесь книги именно те, которые стоят того, чтобы быть здесь. Покупаем мы лишь то, что можно перечитывать бесконечное количество раз. Вот белеют томики Ремарка. Как славно было купить их все разом по смехотворной цене на рынке. Они и
сейчас радуют взгляд одним своим присутствием. Чувствую, лишь начал думать о книгах Ремарка, физически ощутил как мир, созданный им, прикоснулся ко мне, и где-то слева, в груди, вновь разверзлась пропасть, наполненная безграничным отчаянием, вечным каким-то страданием и неистребимой верой в любовь, дружбу и человека. Холодит душу только ему, Эриху присущий здоровый цинизм и «черный», нет – скорее «серый» юмор. С восторгом смотрю на серые переплеты и двигаюсь дальше.
А дальше Булгаков… Без комментариев! Еще дальше: Толстой, Фейхтвангер, Стругацкие и еще, и еще, и еще! Вот они, мои неутомимые воины, побившие - таки ненасытного зверюгу, сидящего у каждого в потрохах, вырастившие этого хлипкого младенца, именуемого совестью. Сколько же их много! А сколько еще стоит в очереди для того, чтобы попасть на эту полку?!
Книги доставляют истинное наслаждение своим видом, но читать я сейчас не буду. Глупо тратить одиночество на чтение - одиночеством нужно наслаждаться! ...
Решительно отрываюсь от дивана и перемещаю свое растекшееся в нирване «я» физическое к балкону – бычок выбросить и на свет белый взглянуть.
На улице, медленно всасывающий в себя город, зной. Облокотившись на перила балкона и криво сощурившись от солнечного света, равнодушно озираю окрестности.
Здесь мало что изменилось со вчерашнего вечера. Все так же под балконом зеленеют кусты черемухи и пара тополей. С четвертого этажа они выглядят по-особенному, как-то совсем не так, как оттуда, снизу, где тянется серая полоска тротуара. Тротуар, сам по себе, ничем не примечателен – дорожка асфальтированная. За ним – шоссе, разбитое и очень опасное, потому что по нему день и ночь громыхают тяжелые грузовики. Под уклон они едут довольно быстро, так что надежды на то, что эта махина остановится, чтобы не переехать тебя - никакой, и приходится быть очень осторожным. На другой стороне дороги еще дома нашего квартала, пара магазинов и табачный ларек - это весь пейзаж. Сказать честно, он уже не вызывает абсолютно никаких эмоций, слишком привычная картина. Единственное, что иногда меняется в этом ландшафте - прохожие. Я какое-то время с любопытством разглядываю их.
В выходной день и в такую жару прогуливающихся немного. Вот медленно ковыляет некая бабулька с авоськой - не иначе в магазин за провиантом нацелилась. Ей навстречу быстро, куда-то очень спеша и оживленно обмениваясь мнениями, по дороге почти пробежали два растрепанных мужичка. Стайка ребятишек, девчонки и мальчишки, весело выбежала откуда-то справа и скрылась под кустами черемухи. Теперь оттуда только изредка доносился их беззаботный гомон.
С другой стороны, от магазинов, перешли дорогу и теперь не спеша перемещали свое величие две молодые девушки. За них взгляд привычно зацепился.
Н-да … . Это красиво, и я откровенно любуюсь. Узкие брюки четко определяют все достоинства их точеных фигурок. На плечи накинуто нечто настолько облегченное, что его, пожалуй, нет вовсе. Все это способно удерживать взгляды другой половины человечества словно клей. Хочется смотреть и смотреть. И даже наплевать на то, что с высоты четвертого этажа и расстояния в сотню метров все молодые и не очень молодые женщины кажутся красавицами. Хотя, давно известно, что при более детальном рассмотрении две трети из них, уж точно не выдерживают никакой критики. Плевать! Они все равно красавицы, а красота создается для того, чтобы ею любовались.
Девицы так же не спеша продефилировали по тротуару и, плавно покачивая бедрами, скрылись из зоны видимости. Печально машу им вслед рукой и с глубоким вздохом возвращаюсь в комнату, все еще находясь под впечатлением этого виденья.
« Нет, вы только подумайте, что за коварнейшая штука - женская мода,- вытекает из увиденного неожиданный вывод, - каждый сезон она выкидывает очередной фокус и фантазиям ее, похоже, нет конца.
Вот, например, однажды, теплым майским утром, вы выходите на улицу, совершенно не помышляя об эротике, как вдруг с ужасом обнаруживаете, что половина городских прелестниц одеты (правильнее было-бы сказать – раздеты) в абсолютно прозрачные блузки! Вы в шоке! Вы воспитанный человек и правила приличия заставляют вас отворачиваться, если рядом с вами раздетая женщина. А здесь и отворачиваться-то некуда. Они повсюду! И они вовсе не смущены. Девчата ведут совершенно обычный образ жизни с той лишь разницей, что фактически в нижнем белье. И смятенье чувств, судорожно дергающее мужиков вначале, уступает место, сначала любопытству, а затем уж чисто эстетическому удовольствию от созерцания красоты, (когда это, действительно, красиво). На следующий год, будьте спокойны, ваше ханжество будет вновь атаковано. Что это будет: новый покрой женских брюк или чрезвычайно короткие юбки, лишь богам известно. И каким же звериным чутьем обладают они, эти законодатели мод, предугадывать вечное стремление самки привлекать самцов, не давать им привыкнуть к одному, вечно держать их в напряжении, играть с их инстинктами и … властвовать! ...
«Ничего себе, какие мысли! Записать бы да в книжку! Мудрецом бы, возможно, прослыл», - чувствую себя грандиозным, душа наполняется самодовольством, которое, впрочем, тут же лопается как мыльный пузырь от настырно напоминающего о себе чувства голода. Неумолимый закон жизни возвращает на грешную землю. Земное, человеческое требует – нужно что-нибудь съесть! Поэтому я, недолго думая включаю радио, делаю звук погромче, чтобы слышно было в кухне, и отправляюсь в царство снеди.
Дешевенькая веселая мелодия, одна из тех, которые день и ночь гоняют по радио - быстро настраивает на игривый лад. Готовить обед – дело привычное, нетрудное и благодарное. От предчувствия сытной трапезы язык сам по себе, не очень-то прислушиваясь к разуму, начинает выдавать комментарии происходящему:
«Значит тэк-с, - вещает он – в данный момент времени, с этой самой секунды, начинается процесс приготовления пищи! И, невзирая на все трудности, стоящие на нашем пути, мы вознамерены превзойти на этом поприще всех величайших кулинаров прошлого, настоящего и будущего!
- Пока он болтает, руки привычно достают все необходимое для выполнения задачи. Думать совершенно нет необходимости – блюдо очень простое и тысячи раз уже приготовленное, поэтому я с удовольствием прислушиваюсь к болтовне моего суматошного органа речи. А он продолжает скрашивать словами обыденность ситуации: «Сейчас будет приготовлено неимоверное количество наивкуснейшей пищи, которую мы и собираемся пожирать затем с чувством величайшего удовольствия! Вот, полюбуйтесь, даже звери, населяющие наше бунгало, не замедлили явиться, чтобы присутствовать при священном действе!»
Кошка, действительно прибежала в кухню, услышав, видимо, как я здесь расшумелся, и теперь, задрав хвост, крутится под ногами в надежде получить свою долю. А у веселого болтуна появился новый объект для морального надругательства и благодарный слушатель в одном усатом лице, то бишь морде:
– А, явилась, усато-полосатая! - говорит он кошке, – неужели у вас, животное, проснулось желание совершить обеденный перекус? Посмотрите-ка на неё, ужом вьется! Эх ты, представитель семейства кошачьих, ёлки зеленые!
Я треплю зверька за загривок, поощряя тем самым её присутствие в кухне, и приступаю к чистке лука.
« Вот стервецы–подлецы, что делают! – очнулся, притихший на время коротких новостей по радио язык. – Нет, ну все мне нравится на белом свете, но сможет ли кто-нибудь хоть как-нибудь нам объяснить, как за десять лет можно ухитриться заработать четыре миллиарда долларов, в одно лицо?! Сдаюсь, дамы и господа, я полный профан и тупица, ибо не могу себе представить, что это за работа такая, которая так высоко оценивается? – проклятый болтун со своими комментариями пробудил нехороший злой холодок в груди. Я тоже такие новости из мира богатых воспринимаю с каким-то недоумением. Воображаемые дамы и господа, к которым он обращался, скорбно пожимают плечами. Эта часть жизни покрыта для нас плотной завесой тайны.
«Ну и дьявол с ними!» – болтовня продолжается, и кошка всем своим видом символизирует готовность слушать все, что ей только не пожелают рассказать.
« Уф! Это кто же такой лук изготавливает, слезоточивый? А, котяра?» – я на секунду закрываю глаза, которые и впрямь источают реки слез. Это не помогает и, докрошив лук, я отскакиваю от стола на пару минут, чтобы прекратить это безобразное рыдание.
Пока слезы катятся, хлопаю себя по карманам в поисках сигарет. Сигареты отсутствуют, и сразу же возникает решение отправиться на их поиски. Нелепое подскакивание в такт музыке делает путь до комнаты значительно интереснее. Кошка провожает меня изумленным взглядом, наверное, остолбенев от невиданного зрелища. Танец, между прочим, получается обалденный! Чем глупее и смешнее движения, тем серьезнее выражение лица. Я не скачу, как взбесившийся орангутанг, напротив, двигаться стараюсь весьма умеренно, но как можно более ассиметрично и дурно. А когда в ритме африканского ритуального танца удается ловко подхватить пачку сигарет с дивана, настроение резко переходит в стадию дикого восторга. Страшно даже подумать, как все это выглядит со стороны. Но вот именно тень этой мысли и порождает, в итоге, чувство сильного дискомфорта, почти позора. Я останавливаю процесс камлания над сигаретами и, тяжело дыша, открываю пачку, в которой с сожалением обнаруживаю единственную из бывшего там некогда множества. Стоп! Это серьезно меняет планы на ближайшее будущее. Быстро принимаю решение и бегу в кухню, чтобы выключить плиту. Затем, перескочив из тапочек в сандалии и схватив с гвоздика ключи, ныряю в сумрак подъезда, ибо, прежде чем сесть за стол, необходимо сходить за сигаретами, иначе обломится вся послеобеденная сиеста…
На улице солнце печет нещадно. Воздух тяжелый, горячий. Ветра нет совсем. Я смотрю на небо в надежде увидеть хоть облачко. Небо, однако, не дарит никакого утешения.
«Хорошо еще, что идти всего лишь через дорогу, – выплывает из недр подсознания благодарная мысль, – вот он, в тридцати метрах всего, табачный ларек».
Ноги бодро подносят меня к обочине. Мы пропускаем очередного железного зверюгу, грохочущего вдоль трассы, и выходим на горячий асфальт. Пересечь дорогу – дело нескольких секунд, но уже на середине пути смутное легкое беспокойство окружает голову. Седьмым, каким-то, или восьмым чувством ощущаю, что не все в порядке в окружающем мире. Беспокойство влезает в тело в области солнечного сплетения и дает о себе знать странным зудящим нытьем, тянущим книзу, сладким, чувством. Разум еще весело продолжает путь к ларьку, ярко краснеющему совсем рядом, а тело уже повернуло в сторону, туда, где боковое зрение обнаружило несвойственное нашей улице скопление людей.
Я обхожу синие «Жигули», стоящие на обочине, и медленно подхожу к толпе людей, собравшейся прямо на проезжей части. Вот что меня поразило! Группа людей топчется прямо на дороге! Ничего не могу понять, слышатся яростные женские крики. Люди вокруг очень серьезны, все смотрят куда-то в середину образовавшегося круга. Чуть поодаль, в сторонке, толпятся мальчишки с велосипедами: они выглядят почти испуганными. Обхожу нескольких мужчин, загораживающих действие. И в ту же секунду получаю подтверждение своим догадкам, мелькнувшим при виде всех этих людей.
На дороге лежит маленькая девочка в ярко красном платьице. В глаза бросилось только её платье, остальные подробности разум, видимо, не пожелал воспринимать. Рядом с девочкой на коленях стоит женщина. Она, скорее всего, не видит ничего вокруг и очень плохо понимает, что произошло.
«Нет! Не надо! Отойдите от неё!»,- бешено кричит она мужчине, который хочет оказать помощь ей или девочке. И снова: «Отойдите от неё!» И еще раз, и еще, и еще. Крик режет уши. Кажется, это мать девчушки. Меня пронзает мысль, что те синие «Жигули», так нелепо торчащие на обочине, мимо которых я только что проходил и есть виновник трагедии.
Стоять здесь, как все остальные, и глазеть на этот ужас нет никаких сил. Помочь им уже ничем нельзя. Круто разворачиваюсь и ухожу. Автоматически покупаю сигареты и так же механически возвращаюсь в свою квартиру.
Дом встречает меня зловещей пустотой. Я выключаю радио, грубо бьющее по ушам, и сажусь на диван. В тело вошла отвратительная, холодная и шершавая заноза, еще там – на дороге. Теперь она выросла до размеров огромного корявого кола. Он мешает дышать. Он скребет по внутренностям своей наждачной поверхностью. Он уже уперся острием своим в мозг и свербит там одной мыслью: «У неё платье, как у моей дочки…».
Мир сузился до пятачка ковра на полу, все остальное скрылось за холодной, серой дымкой. С тоской смотрю на опостылевшие вещи в комнате, перевожу взгляд на свои руки. Сильные руки мужчины, они могут очень, очень многое. Но сейчас они бессильно свисают с коленей. Я НИЧЕГО НЕ МОГУ ИЗМЕНИТЬ…