Финиш

      ***
      В Международный день театра решил вспомнить свое увлечение драматургией, и выставляю для вас пьесу "Финиш", написанную  мною на заре перестройки.
      ***

      ФИНИШ
      Пьеса в четырех действиях ,с эпилогом.
      
      Поколению семидесятых, сгоревшему
      на кострах эмоций, посвящаю.
      
      Действующие лица:
      
      Башарин Вадим Борисович - бывший директор завода «Армид»
      Адель Николаевна - секретарша в райкоме
      Юров Геннадий Павлович - Первый секретарь райкома
      Селюгина Инесса Михайловна - секретарь райкома
      Тетя Настя - уборщица из райкома
      Двоскин Пал Палыч - председатель парткомиссии
      Габер Ирина Эммануиловна - инструктор райкома
      Азарова Антонина Константиновна - пенсионерка, бывшая учительница
      Шушкова Нина Ивановна - секретарь парткома завода «Армид»
      Яковенко Юрий Николаевич - генеральный директор мебельного объединения
      Букин Лев Павликович - бухгалтер завода «Армид», ветеран войны
      Лялюшкин Эдуард Иванович - ноВый директор завода «Армид»
      Василий Степанович - рабочий завода «Армид»
      Косоворотов Николай Иванович - бригадир-наладчик на заводе «Армид»
      Чуркин Юрий Леонидович - зам. председателя райисполкома
      Поддорожников Иван Иванович - редактор районной газеты
      Ляховский Евгений Георгиевич - директор совхоза «Верный путь»
      Бавыкин Василий Иванович - председатель районного комитета народного контроля
      Кухо Валтонен - иностранец
      Лариса Михайловна - врач «Скорой помощи»
      Володя «Куба» - местный пьяница, временно работающий кочегаром
      Борис - стажер из районной газеты
      Клава - продавщица
      Люся - ученица продавщицы
      Тимофеич - пенсионер, бывший рабочий завода «Армид»
      Вера Ивановна - кассир завода «Армид»
      Две подружки, жительницы большого города
      Распорядитель в бане
      Три студента из стройотряда
      
      В массовых сценах принимают участие случайные посетители, рабочие и прочие граждане.
      
Действие первое.
      
      Мизансцена первая.
      
      Кабинет председателя районной парткомиссии товарища Двоскина. Небольшая, с одним окном комната. Вдоль стены стоят голубые полукресла, большой двухтумбовый стол. На столе телефон, календарь, стакан с карандашами и папка с делом. На приставном столике графин с водой и два стакана на блюдечке, перевернутые кверху дном. Гобеленовые шторы желтого цвета. В углу и сбоку от хозяйственного кабинета большой сейф с торчащими в замке ключами, наверху настольная лампа-грибок с зеленым абажуром. На стене портрет Л. И. Брежнева.
      Входит Башарин. Навстречу из-за стола радостно с распростертыми руками Выходит Двоскин.
      Двоскин. Заходите, заходите, Вадим Борисович! (Здороваются за руки). Рад, очень рад Вас видеть. Давненько не встречались… Ну, Вы совсем городским стали. тройка, дипломат… И вообще, вид у Вас, прямо-таки, респектабельный. (Обходит вокруг). Ну что ж, правильно, знай наших! Да Вы присаживайтесь… (Берет под руку Башарина и усаживает в кресло напротив себя, сам садится за стол).
      Башарин. Здравствуйте, Пал Палыч! (С нескрываемой гримасой на лице Высвобождает руку.) Вот пришел.… Только скажу откровенно, без особой радости переступил порог Вашего кабинета. Как это говорят в народе. «Насильно мил не будешь». А не видались мы с Вами ровно полгода. С того заседания бюро райкома, на котором утверждали мой перевод в область. Кажется Вы, Пал Палыч, горячо поддерживали это решение?
      Двоскин (неопределенно). Да, да, времечко бежит.… Все течет, все изменяется, дорогой Вадим Борисович.
      Башарин. (прямо, без обиняков приступая к разговору). Конечно, ситуации меняются. Вот только люди остаются.… Вчера мне позвонили из обкома и предупредили, что на среду, то есть на завтра, назначено партийное собрание, на котором будет рассмотрено мое персональное дело. И рассматривать его будут по месту моей прежней работы, с участием райкома. И вот, как видите, я здесь. Проверку моего «дела» вели Вы, поэтому считаю необходимым уточнить, что завтра меня ожидает и какая точка зрения у райкома на все это. Ну и вообще.… Почему возник вдруг такой повышенный интерес к моей персоне.
      Двоскин. Да Вы не волнуйтесь преждевременно, Вадим Борисович. Ничего страшного пока не произошло. А Ваш вызов пусть Вас не смущает. Чем быстрее «дело» закончится, тем лучше Вам и нам. Скажу откровенно, лично мне оно крайне неприятно и хочется побыстрее сдать его в архив. Работы, знаете ли, серьезной много, зашиваюсь и без Вас.
      Башарин. Давайте, Пал Палыч, не будем говорить загадками. Перейдемте ближе к делу. Тем более что времени подготовиться к завтрашнему собранию у меня практически нет. Итак, я Вас слушаю…
      Двоскин (с нескрываемой ухмылкой на лице). Зачем такая официальность, Вадим Борисович? Впрочем, разрешите уточнить, кто с Вами приехал из руководства, если не секрет?
      Башарин. Генерал!
      Двоскин (удивленно). Не понял?!
      Башарин. Ах да, извиняюсь за фамильярность. Так мы генерального директора объединения в своем кругу называем. Ну и как водится в таких случаях, с ним будет парторг. Вас устраивает?
      Двоскин. Вполне. Тем более, что давненько Юрий Николаевич не был у нас. Заодно поможет утрясти вопросы с пуском очистных на заводе. После Вашего отъезда дела на «Армиде» не клеятся: квартальный план завалили, подшефное строительство на селе тоже, строительство второй очереди приостановлено. Вопросов будет много… Нужно серьезно разобраться в причинах. Приезд Вашего шефа будет очень кстати.
      Башарин. Ну, Пал Палыч, Вы так можете до бесконечности перечислять недостатки. А причина одна – нет лидера! Мое предложение – оставить за себя Кондакова – райком отклонил, а Вашему ставленнику серьезное дело оказалось не по зубам.
      Двоскин (раздраженно). Как это понимать? И что это за «наш ставленник»?
      Башарин. Очень просто. Некому взять на себя ответственность. Вопросы-то нужно решать не типовые, не предусмотренные инструкцией и должностными обязанностями. А нынешний директор – тюфяк. Разве это райкому без посторонней помощи не ясно?
      Двоскин (еще более раздраженно). Да Вы не горячитесь, не горячитесь, Вадим Борисович…. Лидера, как Вы Выразились, найти можно. Другой вопрос, – куда этот лидер приведет? С чем подойдем, так сказать, к финишу?
      Башарин. У меня, к сожалению, нет времени обсуждать эту проблему сейчас, Пал Палыч. В другой раз. Все же прошу, хотя бы вкратце, ознакомить с результатами проверки моего «дела»!
      Двоскин (берет в руки карандаш, вертит его в руках, кидает в стакан, открывает папку с делом). Значит так. Вчера звонит секретарь партбюро завода «Армида» Шушкова и ставит нас перед фактом. В среду, в 15 часов состоится общее собрание коммунистов завода с повесткой дня «Рассмотрение персонального дела коммуниста Башарина». Объявление было вывешено за день до этого. Так что отменить мы его никак не смогли. Потом, это их право…. Предварительно партбюро уже заседало и вынесло решение исключить Вас из партии….
      Башарин несколько секунд сидит неподвижно, после паузы поворачивается лицом к Двоскину, смотрит ему в глаза и молчит. Начинает что-то искать в верхнем кармане пиджака, достает упаковку «валидола» и кладет таблетку под язык. Слегка дрожащими руками наливает стакан воды, медленно пьет.
      Двоскин. Ну, что молчите?
      Башарин (хрипло). А что бы Вы ответили, если бы такое сказали Вам?
      Двоскин (облегченно). Ну, если виноват, то признался бы. Ошибки нужно признавать и просить дать возможность исправить их…
      Башарин (крайне раздраженно). Прошу уточнить – какие ошибки?
      Двоскин (примирительно). Да Вы успокойтесь, Вадим Борисович. Мы не допустим до этого. Райком не утвердит их решения, если они даже Вынесут его на партсобрании. Такое мнение в райкоме уже имеется.
      Башарин. Вот как?! Ну а для меня это уже будет неважно.
      Двоскин. Как? Вам безразлично мнение райкома? Тогда зачем Вы здесь, позвольте Вас спросить?
      Башарин. Не придирайтесь к словам, Пал Палыч, и не утрируйте. Вы прекрасно понимаете, что мнение коллектива для меня важнее всего. Это те люди, ради которых я работал здесь. Они доверяли мне, и если я их доверие не оправдал, то к черту все остальные доводы. (Встает и идет к двери).
      Двоскин (догоняет его и останавливает). Нет уж позволь, Вадим Борисович, Выслушать то, зачем ты сюда пришел. Разобиделся…. Но ты не красна-девица, а руководитель, коммунист. Сядь и слушай. (Оба возвращаются к столу, Башарин садится, опускает голову).
      Двоскин (стоя за столом читает какие-то бумаги из дела и говорит). Коротко ознакомлю с выводами парткомиссии по разбору Вашего персонального дела. Во-первых, снято всякое подозрение о Вашем, так сказать, моральном облике. Буду откровенен, намеков и прямых заявлений, правда анонимных, на Вашу интимную связь с «Н» поступило много. Но даже при тщательной проверке подтвердить их не удалось. Пусть это останется на Вашей совести. Во-вторых, Ваши личные злоупотребления служебным положением свелись всего-навсего к паре машин дров, которые по Вашему указанию были привезены пенсионерке Кветковской, никогда не работавшей на заводе. Вот, по сути, и все, что нам удалось установить. Но вот третье – и это самое главное – дело серьезное. Ваш стиль и методы руководства якобы не нашли должного понимания в коллективе. Все успехи завода связывают с волевым стилем руководства и безудержным карьеризмом бывшего директора. Во всяком случае, это точка зрения секретаря партбюро и некоторых его членов. В этом мы, к сожалению, тоже пока до конца не разобрались. С одной стороны – за семь лет твоей работы в районе ты смог из старой бумажной фабрики с дореволюционным оборудованием создать новый завод, по сути - комбинат, который производит сейчас лучшую в отрасли древесноволокнистую полированную плиту. А ведь ее применяют в производстве лучших моделей отечественной мебели, идущих на экспорт, вслед за комбинатом растет и директор! Вспомните Ваши семимильные шаги здесь: депутат поселкового, затем районного Советов, а последние два года – областного. Растете Вы и как коммунист. Коммунисты оказывают Вам доверие. Сначала Вы - член райкома, потом член бюро. Несмотря на Ваш отъезд в область на новую должность руководителем крупнейшего в регионе отраслевого объединения по производству мебели, обком партии дал нам согласие оставить Вас членом бюро райкома до конца пуска второй очереди на «Армиде», последней на комбинате реконструкции, затеянной Вами. С другой стороны, после Вашего отъезда дела на комбинате стали заметно тормозиться. Я уже говорил – прежде всего перестали давать план, сначала месячный, затем квартальный. Заработки у рабочих упали. Появились анонимные письма в райком, а потом и выше, вплоть до ЦК. В них тебя обвиняли во всем, вплоть до мещанства. Вот так, дорогой Вадим Борисович. (Рукой придерживает Башарина, который пытается подняться с кресла). Вас пока не трогали, факты проверялись. Докладывали в Министерство, в обком. Но тут ситуация становится экстремальной в связи с решением партбюро собрать партийное собрание.
      Башарин (возмущенно, еле сдерживая ярость, выкрикивает). Кому это выгодно? Разве Вам не понятно, не видно невооруженным глазом? Мещанство, говорите? Лучший способ защиты – нападение. То, против чего я боролся здесь, в этой глухомани, обернули против меня. В таком случае, я без боя не сдамся. Противники нового объединились. Ну что ж… Я жду их, жду встречи с ними! Я не боюсь посмотреть им в лицо. В этом моя сила и правда. Ведь есть же суд собственной совести у людей.
      Двоскин. А может, это и к лучшему. Ты прав, Вадим Борисович. Действительно, пусть они рассудят. Наши простые советские люди больше нашего знают о нас.
      Башарин. Вы сказали «они» и «люди». Что Вы имели в виду?
      Двоскин. Я пока ничего не имею в виду. Просто советую Вам при Вашем положении иметь побольше благоразумия. Вот и все…. Не надо дело доводить до абсурда. «Вы» или «они».
      Башарин. «Они» – это та малая частичка коллектива, это вчерашний день производства, если хотите, и его морали. Но это именно то, что связывает нас по рукам и ногам только потому, что «они» имеют «заслуженное» прошлое, «они» не могут ошибаться. Это исключено. «Они» проверены в деле. «Они» прошли через горнило войны, проползли на животе, а мы в это время под столом пешком маршировали. Прошлое, прошлое их довлеет над нами, не дает посмотреть вперед. Все нужно делать с оглядкой, а как бы «они» поступили? К черту. Не «они» и даже не люди, а время нас рассудит (встает и направляется к выходу).
      
      Мизансцена вторая.
      
      Высвечивается кабинет первого секретаря РК КПСС. Просторный зал, окна наполовину зашторены белыми занавесками. Стены на две трети Высоты отделаны под светлый дуб, мебель такого же цвета. Вся обстановка громоздкая, напыщенная. Ковровые дорожки зеленого цвета с красными полосками по краям скрывают почти все пространство пола. Большой стол аккуратен, без лишних бумаг и атрибутов власти. Несколько телефонов расположено на отдельном столике по левую руку от сидящего в кресле довольного человека. Человек этот молод, лет сорока двух, с черными, как смоль, волосами, резкими и Выразительными чертами лица. За спиной сидящего сейф и на стене портрет В.И. Ленина в простой белой багетовой рамке. Сбоку на стене карта района, утыканная флажками и вымпелами.
      Входит секретарша и не успевает прикрыть за собой дверь, как буквально следом за ней врывается Башарин. Она в растерянности пытается не пустить его дальше, прикрывает рукой вход.
      Секретарша (взволнованно). Геннадий Иванович! Я сказала, что Вы очень заняты, но, видите, Вадим Борисович не пожелал ждать…
      Юров. Пропустите его, Адель Николаевна. (Обращается к Башарину). Раз ворвался, то проходи.
      Башарин решительно идет по кабинету, подходит к столу секретаря, молчит.
      Юров (встает с кресла, тоже молча здоровается с Башариным за руку). Адель Николаевна, будь добра, принеси чаю. А впрочем, лучше кофе. Гость не будет возражать? (Смотрит на Башарина, тот кивает головой: мол все равно. Юров показывает рукой на стул, Башарин садится).
      Секретарша (с удивлением смотрит на шефа). Хорошо, Геннадий Иванович. (Выходит).
      Юров. Ну, рассказывай, как живешь?
      Башарин. Ничего… Погода в Н-ске нормальная… Геннадий Иванович, да я к Вам не за этим пришел, некогда мне чаи распивать…
      Юров (решительно перебивает). А ты не спеши с делом-то, Вадим Борисович. Еще наговоритесь завтра. Лучше расскажи о себе. Как приживаешься на новом месте? Областной центр – не наш городок. Наверное, за куском колбасы в очереди с утра не стоишь? Что молчишь? Так ведь? А я тебя предупреждал об этом, вспомни. Ну уж очень ты заспешил на Высокую должность. Да… Так что молчишь-то? Что не так в моих словах?
      Башарин. Вспомнить это не сложно. Но я чаще вспоминаю другое, Геннадий Иванович, - день приема в партию. Как партбилет Вы вручали мне в этом самом кабинете, как раз в день моего рождения. Мне тогда исполнилось ровно 33 года, и кто-то из членов бюро пошутил. «Тридцать три – возраст Христа, хоть мы и безбожники». Помню, что Вы тогда открыли пахнущий типографской краской малиново-красный новенький партбилет, и показали мне на первой странице портрет Ильича, и, постучав пальцем по тексту под ним, сказали. «Сверяй, товарищ Башарин, с ним отпущенное тебе время. А когда будешь что-либо серьезное в жизни предпринимать, прочитай слова Ильича еще раз, взвесь все «за» и «против», а потом уж делай… Сверяй себя всегда с этим завещанием вождя».
      Юров. Так почему ты не последовал моему совету?
      Башарин. Геннадий Иванович, я не могу представить себе, что Вы действительно не понимаете, что персональное «дело» на меня является прямым следствием Вашего напутствия.
      Юров. Не люблю громких фраз, и не передергивай факты, Вадим Борисович. Так что же изменилось в твоем жизненном кредо?
      Башарин. Вот, собственно я к Вам за этим и пришел. Вы не думайте, что я ищу у Вас защиты. Просто хочу понять себя, а через себя и Вас. Хочу понять, что же действительно произошло с нами.
      Юров. Вадим Борисович, позволь вопрос. Ты всегда честен сам с собой, со своей совестью, даже когда остаешься один на один со своими мыслями ночью?
      Башарин (немного подумав). Да, мне нечего делить со своей совестью.
      Юров. Ну а как человек ты всегда бываешь справедлив и честен к людям, товарищам по работе?
      Башарин. Я просто ненавижу правдоискателей и законников, те и другие готовы под любое дело и инициативу подвести если не запрещающую, то сдерживающую инструкцию. Ее Величество бумага с параграфами становится выше человека. Я всегда боролся с такими людьми и, наверное, не всегда честными приемами. Вас устраивает моя позиция?
      Юров. Ну, ты извини, я не об этом.
      Башарин. А я о том, что если следовать принципу – не делай людям добра, не получишь зла – то и всего-то нужно просто в стороне постоять – пусть другие шею ломают. Вот логика наших дней.
      Юров. Добро не всегда приходит через справедливость, Вадим Борисович. Добреньким быть значительно легче и перед людьми, и перед собой. Поэтому и честность стала относительной.
      Башарин. Ну это что-то новенькое в облике коммуниста 80-х. Значит, честность превратим в категорию философскую – растягивай куда хочешь. А мне кажется, что и честность исключительно презумпция человека и никогда не бывает относительной.
      Юров. Однако, честным словом иногда можно убить человека. Да, врать подло, нехорошо, но иногда обстоятельства того требуют. Вот так, Вадим Борисович, обстоятельства. Ну скажите, врач всегда говорит правду больному? Вот что-то похожее и в нашей жизни иногда происходит. Демократия требует лавировать в общественном мнении… считаться с ним…
      Башарин. Да о чем Вы, Геннадий Иванович? У нас до сих пор боятся крапивы, а Болгария давно производит на мировой рынок травяной шампунь из нее, получая за это валюту в золоте. А ведь крапивой заросли все русский деревни. Вот Вам и правда. Вы, конечно, против такой правды и народу не можете честно сказать об этом из политических соображений. Лавировать нужно? Так, что ли, Геннадий Иванович?
      Юров (встает из-за стола, прохаживается по кабинету). Ты опять передергиваешь факты. Трещать по этому поводу на весь мир действительно не стоит. А нашему народу об этом известно не хуже твоего.
      Башарин (с раздражением). Конечно, известно, но только почему-то узнаем об этом по «вражескому голосу», как окрестила пресса «голос Америки». Стыдно.
      Юров. Скрывать, собственно, нечего, но и в трагедию возводить вопрос ликвидации бесперспективных деревень не надо. Народ хочет цивилизованных благ.
      Башарин. Почему Вы так просто решаете за народ? Народ хочет. А может он не хочет. Вы его спросили?
      Юров. Спросили, не спросили – это сейчас не имеет значения. Время подошло. Партия наметила, все взвесила… Ведь не с бухты-барахты начинаем. Сперва базу создаем, жилье, соцкультбыт и прочее, а потом уж деревеньки будем прикрывать и то пока те, что на отшибе. Вот как ты думаешь (подходит и садится напротив Башарина на стул), Вадим Борисович, что можно создать перспективного в деревеньке Остров, которая находится в 45 км от райцентра, где осталось всего три человека и те престарелые. Блага цивилизации туда не подведешь, пока не по карману государству.
      Башарин. Водопровод, асфальт, горячая вода в Острове сейчас не нужны. Нужна нормальная грунтовая дорога и один раз в неделю автолавка вместе с фельдшером. Вот и все, а деревенька будет жить. Эти три старика себя прокормят и еще семей шесть городских: и картошкой, и огурцами, и капустой с луком, и снедью лесной. Это ли не благо? А дома там стоят такие, каких в районе не построят. Как ведь сейчас строят? Сварганят стенки из бруса, каркас гвоздями схватят по углам – дом готов, снаружи силикатным кирпичом щели головотяпства закроют и, пожалуйста, живите. А домик такой государству 27 тысяч как на духу обходится. Да что я говорю? Вам это не хуже меня все известно. Только Вы хотите меня убедить, что линия партии в этом вопросе правильная. А я не согласен.
      Юров. Да, кстати, Вадим Борисович, ты ведь, так сказать, потомственный крестьянский сын. Если мне память не изменяет, родители твои хлебопашцами всю жизнь проработали. Братья и сестры тоже на земле отца с матерью трудятся. А ты, силу набрав, в город подался. Несправедливо по твоей логике. (Раздается звонок, Юров подходит к столику, берет трубку, спрашивает). Кто там, Адель Николаевна? Соединяйте. Слушаю. (Смотрит внимательно на Башарина, как будто впервые видит его, слушает телефон).
      Башарин (встает и подходит к карте, снимает красный Вымпел, читает текст и чему-то улыбается).
      Юров (раздраженно говорит в трубку). А шефы что же у тебя делают? Кто за твоим хозяйством закреплен? Ладно, люди будут. Мобилизуем на субботу и воскресенье медработников и торговлю. До свидания. (Кладет трубку телефона и по внутренней связи говорит секретарше). Адель Николаевна, свяжитесь с Воробьевым из Гослесхоза и поставьте в известность, что ему в пятницу придется отчитываться на бюро, если не уберет полностью, повторяю, полностью сено в подшефном совхозе. Все. Нет, постойте, сообщите Чуркину в исполком: суббота и воскресенье объявляются ударными днями по заготовке кормов для района. Он знает, как действовать, не новичок. Да, чуть не забыл. В «Верный путь» пусть отправит медиков и торговлю. Одних – в субботу, других – в воскресенье на копку раннего картофеля. Ну и что же, что уже были? Еще раз. Да, обстановка того требует. Сегодня же вызовите ко второму секретарей парторганизаций и поставьте задачи. Ну вот, теперь, кажется, все (щелкнув клавишей, отключился от коммутатора, подошел к окну и стоя спиной к Башарину необычно тихо и примирительно сказал). Крутимся сутками, как белки в колесе. А правым ни для кого не бываешь… разве что для дела. Так ответь все же, Вадим Борисович, почему ты все-таки сбежал от нас? Ты ведь так нужен здесь был.
      Башарин (продолжая стоять у карты). Никуда я не сбежал. Вы же знаете, чинов и наград я не искал. Кстати, тут их быстрее можно было получить, собственно, к одной Вы меня, говорят, представляли.
      Юров. Верно, верно, ну а все же…
      Башарин. Мое поколение должно было сказать свое слово. Все вроде у нас в стране делается правильно: молодежь осваивает космос, строит мощнейшие в мире ГЭС, возводит новые города, моря и все в таких масштабах, что когда смотришь программу «Время» дух захватывает. Сейчас вот начали БАМ возводить. И все это делается, действительно, руками моих сверстников. Но! Заметьте, все это воплощение в жизнь идей предыдущих поколений. И насколько они хороши – еще время покажет. Но я не об этом. А что новенького сделали мы? Или среди нас нет талантливых и искренне любящих свою Родину, свою землю, на которой родились? Почему нам не хотят доверять? (Разгоряченный подходит к Юрову, смотрит прямо ему в глаза). Вот простой пример. Ваш телефонный разговор. Не нужно быть большим специалистом, чтобы понять, что сельское хозяйство разваливается, и мы пытаемся его спасти штурмовщиной, сгоняя медиков и торговлю в выходные дни на поля. А в понедельник мы будем требовать, чтобы нас культурно и хорошо обслужили в магазине или больнице люди, которые уже целый месяц не имеют отдыха. Для чего все это? Каждый должен заниматься только своим делом. За их дело нужно спрашивать с людей, а не за чужие промахи в сельском хозяйстве.
      Юров (жестко). И у тебя есть готовый рецепт как это сделать?
      Башарин. Рецептов нет, но идеи, конечно, у нас есть. В той же Болгарии, к примеру, создали агропромышленные кооперативы. Но сейчас разговор не об этом, это, так сказать, частности, а я хочу сказать за всех нас и за себя лично.
      Юров. Интересно, какую же ты базу подведешь под явление карьеризма, без которого твое поколение себя не мыслит?
      Башарин (горько усмехаясь). До чего же это слово не любим, что собственный сын, как-то придя из школы и, видя, что я что-то пишу себе в блокнот, тоже назвал меня карьеристом. Я, говорит, в рабочие пойду или буду трактористом, чтобы, дескать, дело полезное делать, а не бумажки строчить… Вот ведь до чего допрофориентировали в школе, что всех скопом в исполнители готовим. А кто идеи новые выдавать и воплощать будет, – не знаем и таких не учим.
      Юров (перебивая). Хорошо, хорошо, тогда ответь, – кто тебе мешал свои идеи претворять в жизнь здесь, где ты работал?
      Башарин. Согласен, Геннадий Иванович, здесь меня до поры до времени понимали. Новое воспринимается на бис до тех пор, пока люди видят и осязают практическую пользу для себя сегодня, сейчас. Они тогда готовы и тебя и начальство на руках носить. Но если идеи дадут отдачу лишь через пять-десять и более лет, тогда что бывает? (Не дождавшись ответа, отвечает сам). Рождается «дело». И уже райком, идя на поводу обстоятельств…(Раздается стук в дверь, входит запыхавшаяся Адель Николаевна).
      Секретарша. Вам сейчас кофе принести или еще подождать?
      Юров. Давайте, давайте, Адель Николаевна. Сейчас он будет как раз кстати. Верно, Вадим Борисович? (Шагает к столу, садится на стул, секретарша выходит).
      Башарин (согласно кивает головой). Наверное, Вы правы, стоит передохнуть, а то спор у нас зашел слишком далеко. (Походит к столу, садится напротив Юрова, просит разрешения закурить, курит, Юров подает пепельницу, молчит).
      Открывается дверь, секретарша вносит поднос с кофе. На подносе блестящий заварник для чая, хрустальные средних размеров стаканчики, больше подходящие под коньяк, сахарница, два блюдца с конфетами и печеньем, банка растворимого бразильского кофе и две чайные ложечки.
      Секретарша (поставив поднос, достает скатерть, быстро застелила край стола, переставляет принесенное на скатерть, виновато говорит, ни к кому не обращаясь конкретно). Нигде не нашлось кофейного набора. У нас больше принято в райкоме чай пить. Поэтому кипяченая вода, пожалуйста, в заварнике, а кофе заваривайте прямо в стаканчиках. Завтра же закажу кофейный сервиз, раз уж мода на кофе пошла…
      Юров. Ну, не беда. Лишь бы кофе не из суррогата, а из чего пить – значения не имеет…
      Секретарша. Это гарантируем, Геннадий Иванович. Кофе натуральный, бразильский. Из райпо только что привезли, от самого Иван Иваныча…. Надо думать, что толк в импорте Иван Иваныч знает. (Раскладывает кофе по стаканам, заливает его горячей водой, спрашивает между делом). Вадим Борисович, Вам с сахаром или так?
      Башарин. Спасибо, Адель Николаевна, спасибо. Я сам справлюсь. (Секретарша уходит, оставив их вновь вдвоем. Башарин кладет ложку сахара в кофе, усмехается). А я все по-прежнему чай предпочитаю.
      Юров. Да ну? (Неумело, глотками, обжигая пальцы о стакан, отпивает кофе). А говорят, что в городе без кофе нельзя. Стресс не спадает. (Коротко смеется).
      Башарин (медленно отпивая глоток кофе). Спасибо, Геннадий Иванович. Нам осталось договориться о завтрашнем дне. Какова Ваша личная точка зрения на происходящее вокруг меня здесь, теперь, когда я уже фактически полгода не работаю на заводе и почти не вмешиваюсь в общественную жизнь его коллектива?
      Открывается дверь, вновь появляется секретарша.
      Секретарша. Геннадий Иванович, я решила Вам напомнить, что Вы обещали быть в половине двенадцатого на Курковской ферме. Сейчас только что звонил парторг из совхоза, спрашивает, где Вас встречать, чтобы не разминуться.
      Юров. Спасибо, Адель Николаевна, что напомнили. Я действительно обещал побывать у них. Материал по ферме готов?
      Секретарша. Да, Геннадий Иванович, еще вчера. Лежит у Вас в синей папке.
      Юров. Хорошо, позвоните Цыбину, чтобы ждал прямо на ферме, обойдусь без сопровождающих. (Секретарша выходит, и Юров с видимым огорчением обращается к Башарину). Извини, Вадим Борисович. Но вынужден попрощаться. Дела. (Подает руку). Да, у меня совет тебе: не вешать носа и действовать по обстоятельствам, только против народа очень не напирай на собрании, все же у нас коллектив решает все, чтобы там ни говорили вражеские голоса. Ну, пока.
      Башарин (кивает и так же, как пришел, резко уходит за дверь).
      
      Мизансцена треть.
      
      В глубине сцены высвечивается приемная секретаря райкома. За столом сидит секретарша и что-то говорит в телефонную трубку. Когда мимо нее проходит Башарин, тихо говорит в трубку. «Подождите». Смотрит на Башарина, а он, словно, не замечая ее, выходит в коридор.
      Высвечивается длинный коридор, справа и слева – двери. Башарин молча опускается по лестнице. Ступает по ступеням тяжело, словно в задумчивости. Создается впечатление замедленного течения времени.
      
      Мизансцена четвертая.
      
      Башарин останавливается на нижнем этаже около двери с надписью «Инструктор орготдела тов. Габер И.Э.». Стучится, слышит ответ. «Да, входите». Входит. У окна спиной к зрителям стоит молодая красивая брюнетка с короткой стрижкой, в строгом темно-синем финском костюме и белой блузке. Она курит, на столе пепельница, ворохи бумаг, папок. При входе Башарина поворачивает голову.
      Габер (взволнованно). Это ты, Вадим? Входи…
      Башарин. Сама видишь, я.
      Габер (быстро подходит к двери, смотрит, высунувшись в коридор по сторонам и после этого, захлопнув дверь, поворачивает ключ в замке. Подходит к Башарину, протягивает ему руку, улыбается). Тогда, здравствуй…
      Башарин (целует в губы, долго и страстно обнимает женщину). Ирина, скажи мне, только откровенно. Ты знала о том, что мое имя склоняют по падежам в коридорах райкома?
      Габер. Вадим, зачем ты сразу об этом? Лучше расскажи, как ты там, как жена, дети и вообще. Ты мне почти не звонишь. Я понимаю, работа. Наверное, трудно привыкать к большому городу после стольких лет жизни в нашем лесном спокойствии? По себе знаю.
      Башарин (морщится). Подожди, подожди, Ирина, об этом потом. Сейчас меня интересует совсем другое – ты знала или нет? Если знала, то почему ты молчала, не позвонила ни разу?
      Габер (ходит, курит). Не догадываешься? Им стали известны наши отношения. Я пыталась уладить все сама и …
      Башарин. О каких ты отношениях говоришь? Если о наших, то это значит, что они наши. Причем здесь все остальные?! Кто они?
      Габер. Извини. Я не подумала, что ты так близко принимаешь все к сердцу. Просто я хотела помочь тебе сама. Понимаешь? Без тебя. Зная твою горячность, я предпочла действовать сама. (Смотрит ему в глаза и гладит волосы Вадима). Ну, чего ты дуешься? Все будет хорошо. Вот увидишь.
      Башарин. Честь незамужней женщины из райкома тебя больше всего занимала. Так? Что же, все понятно. Мне все понятно, Ирина Эдуардовна. А я-то, дурак, до этого разговора с тобой думал совсем иначе. Ну, извини, что я невзначай заскочил в твой кабинет и как видно (показывает рукой на ворохи бумаг на столе) оторвал от важных дел. (Решительно подходит к двери и пытается открыть ключом дверь).
      Габер (подбегает к нему сзади, поворачивает его за плечи). Вадим, ты не смеешь обо мне так говорить и думать. Слышишь, не смеешь! (Пытается его остановить, но Башарину удается открыть дверь и он, отстранив Ирину, почти выбегает из кабинета по коридору в холл райкома).
      
      Мизансцена пятая.
      
      В просторном холле с пальмой в углу вытирает шваброй полы очень пожилая женщина. Она находится спиной к Башарину и не видит его. Башарин почти наталкивается на нее и чуть не сбивает ее с ног.
      Тетя Настя. Куда же ты, сынок, так спешишь, что меня, старую, чуть с ног не сбил?
      Башарин (удивленно и виновато). Здравствуйте, тетя Настя. Извините. Не заметил, что Вы на своем посту.
      Тетя Настя. А где же мне еще быть? (Останавливается и поправляет очки). А ведь это Вы, Вадим Борисович. Сразу и не признала. Вижу, утром с чемоданчиком кто-то наверх побежал, ну, думаю, инспектор какой из области нагрянул. Эти любят теперь при себе чемоданчики вроде Вашего носить. Как при большом деле с чемоданчиком-то. прямо с колес и за работу… А это, значит, Вы к нам пожаловали. Милости просим…
      Башарин. Сказать по правде, тетя Настя, не по своей воле я у Вас.
      Тетя Настя. Ну зачем Вы так, Вадим Борисович. Всех не равняйте. Я к Вам с открытой душой. Да и многие Вас в поселке хорошими словами вспоминают. А люди есть люди. На всех не угодишь, и Вы не обижайтесь. На чужой роток не накинешь платок. Так что и внимания не обращайте… Я на этом месте тридцать лет. Как война закончилась, так при этой должности уборщицей и состою в райкомах. Вначале в деревянном здании, где сейчас райбольница, при Дмитрии Леонтьевиче начинала. Крутой мужик был, но справедливый. И фамилия его была под стать – Крутов. Так вот, вспоминаю такое дело. Времечко-то еще сталинское было, кругом порядок, дисциплина, а чтоб на работу опоздать – и в страшном сне не приснится. Да… А у нас начал работать новый прокурор района, степенный такой человек, в шляпе и с портфелем в руках ходил. Бывало, как-то бочком пройдет мимо – и не заметишь. Стеснительный какой-то уж больно был. И устроил он к себе в контору на работу техничкой свою жену. Женщина видная собой, все ходила в райком лекции послушать и очень любила приезжих лекторов. Аж вся румянцем зайдется на их лекциях. Ну вот, был у нее грех, спуталась с одним лектором. Дело дошло до Первого. Помню, как-то вечером вызывает он меня и говорит. «Сходи, Настенька, к прокурору, пригласи его жену ко мне на разговор, да дело срочное, чтоб без проволочек. Сам не нужен». Пошла, пригласила. Выходит от Дмитрия Леонтьевича через час, щеки пылают, а на глазах слезы. Остановилась, попросила закурить. А я для всякого случая завсегда пачку «Казбека» в столике держала. Подаю ей папиросы. Закурила она трясущимися руками и говорит мне. «Сукой меня назвал». Я говорю. «Кто?» Она кивает наверх. «Начальник твой». Успокоила ее кое-как и спрашиваю. «Что же будет с тобой теперь?» Пожала она плечиками и отвечает. «Не знаю. Только мне твой начальник сказал, что если любви с прокурором не получилось, то расходись, и немедленно. Срок три дня дал на раздумье. Если, говорит, останешься с прокурором жить, то чтобы ни разу больше не смела его компрометировать». И ведь надо же, весь райком знал о шашнях прокурорской жены, но Первый сказал, что треп это, и все сразу попритихли и разговоры прекратили. Говорят, мужик-то ее так и не знал ничего. Вот, Вадим Борисович, порядки-то какие ранее бывали у нас. А теперь? (Тетя Настя машет рукой).
      Башарин. А что теперь, тетя Настя, изменилось? Жизнь есть жизнь, течет своим чередом. Вот и от культа личности освободился народ, раскрепощенной стал. Любит не по приказу сверху. Так ведь честнее, тетя Настя.
      Тетя Настя. Хороший Вы человек, Вадим Борисович, чистая у Вас душа. Я всегда это примечала. Да я не об этом. Вот наши девки райкомовские совсем от рук отбились, ходят, хвосты распустив, мужиков прямо глазами поедают. Просто стыдно бывает за них. А и мужики не лучше. Тут недавно у нас случай такой произошел. Поехал наш инструктор, Димка Свистунов, грамоту доярке вручать. День нет, два его нет. Первый забеспокоился, вызывает Лешку моего.
      Башарин. А кто это?
      Тетя Настя. Неужели забыл? Внук мой, он у Первого шофером на газике. Да и говорит ему. «Съезди, Алексей, в Жилой Бор к этой самой доярке, узнай, что с Димкой стряслось, связи с фермой нет. Только, говорит, чтобы тихо, без шума. Все разузнай хорошенько и живого или мертвого доставь его мне». Ладно, приезжает Лешка к этой самой передовой доярке, едва достучался к ней в дом. Заходит, видит, сидит наш Димочка за столом, уставленным закусками и вином, и лыка не вяжет. Грамота мятая на кровати неприбранной валяется и хозяйка рядом тоже нетвердо на ногах стоит. Едва увез Алешка Димочку-то от этой передовой доярки.
      Башарин. Ну и что Димычу-то было, тетя Настя?
      Тетя Настя. Да ничего. Привез его Лешка к Первому, взял за подмышки, втащил в кабинет. Тот, говорят, достал бутылку водки из сейфа, налил ему стакан и приказал выпить, еще налил, пей, говорит, а тому уже и так некуда. Тогда, говорит Геннадий Иванович, если ты без водки не можешь, в следующий раз ко мне заходи, досыта угощу. Потом строгий выговор, кажется, объявили ему. Все.
      Башарин. А где сейчас Свистунов работает?
      Тетя Настя. В милиции. Каким-то там начальником общественных формирований. Не знаю, что за должность такая, только сюда теперь приходит в погонах. Чин-чинарем, под козырек со мной здоровается. Вот так, Вадим Борисович, а Вы переживаете. Все перемелется в жизни, мука будет.
      Башарин. Спасибо за поддержку, тетя Настя. Только я не Димыч и на сделку с совестью не пойду. Ну да хватит обо мне. Мне пора, тетя Настя, времени совсем нет. Вы передавайте привет от меня Захарычу. Если все же выкроится время, я к нему заскочу. (Собирается было уходить, но видит, что тетя Настя захлюпала носом, поднесла платок к глазам).
      Тетя Настя. А Захарыча больше нет. Некому привет передавать.
      Башарин (недоумевая и удивленно). Что Вы сказали, тетя Настя?
      Тетя Настя. Я говорю, нет больше Захарыча, схоронили нынче весной, как раз на Евдокию. Так что больше не будете с ним на рыбалку вместе ходить…
      Башарин. Да как же так, тетя Настя? Почему же мне ничего не написали, фу ты, не позвонили? Здесь же все знают мой телефон.
      Тетя Настя. Да ты не огорчайся, сынок. Каждому из нас пробьет свой час. Вот и Захарычу, значит, пришел срок. Прохрипел ему последнюю песню деревенский петух. Сам поди знал, какое у него здоровье-то. Места на теле живого не было. Четыре года войны и вернуться живым – это одно уже было счастьем. А ведь без малого еще продержался тридцать лет и после. Так что же еще хочешь. Я и сама-то, того гляди, в одночасье преставлюсь. Вот так, Вадим Борисович, жизнь у всех, больших и маленьких, кончается одинаково… Только вот о хороших людях память долгая остается, а о плохих если и вспомнишь, то когда о беде говоришь, и то, хочется скорее то место в разговоре обойти. Память в людях - самое важное, что может оставить после себя человек. Ну, иди, иди, а то заговорила я тебя (легонько толкает Башарина в плечо).
      Башарин (согласно кивает). Да-да, мне пора, тетя Настя (стремительно направляется к двери и убегает со сцены).
      Тетя Настя (смотрит ему вслед и говорит сама себе). Какой-то не такой. Не как все, серьезный очень. К добру ли это?
      
      Конец первого действия.
      
      
Действие второе.
      
      Восемь часов утра на второй день. Действие происходит в местном магазине ОРСа «Леспромхоза». За прилавком продавщица неопределенного возраста и молодая ученица лет семнадцати. Вдоль прилавка стоит очередь, человек восемь - десять. На стене объявление. «Спиртные напитки отпускаются с 11 часов». Торговля идет в основном яблоками, виноградом, свежим хлебом и молоком. Конец лета. Все в легкой одежде. У некоторых в руках бидончики под молоко, сумки под хлеб. Сбоку от прилавка – столик с контрольными весами.
      
      Мизансцена первая.
      
      Продавщица Клава (быстро перебирает виноград, лежащий на чашке весов, откидывая плохие ягоды). Чуть больше двух кило, будете брать?
      Пожилой. Доченька, мне для внучки, ей столько не съесть. С килограммчик всего и надо. Перевесь, пожалуйста.
      Продавщица. Есть мне время перевешивать. А ты, дед, постой пока. Кто возьмет два триста? Подходи без очереди.
      Одна из молодых (стоя далеко в очереди). Мы возьмем. (Быстро подскакивает к прилавку, шарит рукой в сумке, ищет кошелек, затем машет рукой своей подруге). Давай сетку.
      Вторая подруга (быстро подходит к ней и тщетно пытается найти сетку в своей большой яркой сумке через плечо). А можно просто в кулечек?
      Продавщица. Вы отдыхать приехали, а нам работать надо. Кто кульки-то сворачивать будет? Видите, даже моя помощница на переборке занята. Все хотят хороших ягод и яблок, а где их взять – в каждом ящике, видите, половина гнили. Да и с бумагой у нас туго. Бумага нынче, говорят, по лимиту…
      В очереди слышится ропот, пенсионерка учительница, стоящая ближе всех к прилавку вежливо обращается к продавщице.
      Азарова. Вы бы все же перевесили виноград пожилому человеку, все равно быстрее не будет. И несправедливо без очереди молодым людям проходить. Пусть постоят, не на работу спешат.
      Первая подруга. Ну уж, без очереди! Мы не напрашивались. (Хочет еще что-то сказать, но ее перебивает продавщица).
      Продавщица Клава. Ну, девки, только за смертью Вас и посылать… Мешка не найдут полчаса. А еще городские. Будете брать или нет? А то другие возьмут. (Девушки суетятся, но так и не могут найти мешка под фрукты, продавщица обращается к учительнице). Вот и Ваша очередь подошла, берите.
      Азарова. Мне вообще виноград не нужен, да и без очереди я не привыкла. А потом…
      Продавщица (перебивая Азарову). А потом - суп с котом. (Смачно засмеявшись, лихо скидывает виноград с весов в эмалированный тазик и, как ни в чем не бывало, обращается к учительнице). Так, слушаю Вас внимательно.
      Азарова. Вы меня, наверное, не поняли. Вы сначала обслужите вот этого гражданина (показывает на пенсионера, который стоит тут же, не решаясь вступить в спор с продавщицей и терпеливо дожидаясь своей участи). Очередь сейчас его, пусть берет что надо. Вы обязаны его обслужить, а не вносить нервотрепку и беспорядок среди покупателей. Вы уж меня извините, неужели нельзя без этих Ваших… (в некотором замешательстве) вольностей обойтись? Ведь Вы находитесь на рабочем месте.
      Продавщица. А Вы мне не указ. Вас много – я одна. Да за день столько набегаешься, что к вечеру лишнего шагу делать не хочется. А угодить всем надо. Шли бы да работали за нас, а то критикой занимаются и нервы портят. Если продавец, так ему все можно стерпеть? Нет уж, шалишь, не выйдет по вашему. (Кричит). Люся! Иди сюда. (Снимает с себя белый фартук и громко и коротко объявляет подошедшей ученице). За меня остаешься, торгуй! Я ушла на базу… (Направляется к выходу, но около зеркала останавливается и начинает прихорашиваться).
      В магазин стремительно влетает мужчина лет сорока – сорока пяти, лысоватый, черный, как цыган, с усиками и коротко постриженной бородкой, в синем рабочем сильно заношенном х/б костюме, пиджаке, застегнутом только на одну пуговицу, в кирзовых сапогах. Он подходит прямо к прилавку, отстраняя двух подруг и учительницу Азарову.
      Володя «Куба». Что за шум, а драки нет? О чем расшумелись, бабоньки? (Видя, что продавщица собралась уходить, берет инициативу в свои руки). Клава, ты куда лыжи навострила? Погоди, погоди, сперва обслужи покупателя, не видишь что ли, спешу на свое рабочее место. Пенсионеры и гулящая молодежь подождут, а я ждать не могу. Его величество рабочий класс ждать не может. Нам материальные ценности производить нужно. Правильно я говорю, мамуля? (Обращается к учительнице и, не дожидаясь ответа, продолжает; Клава причесавшись, красит помадой губы). Слышь, Клава. Сошел сегодня с поезда и как всегда сразу прямиком к головному буфету. Думаю, пару кружек пива вместо утренней зарядки ударю. Не тут-то было… Закрыт оказывается. Я бегом к бане, там та же картина. Ну, думаю, накладка вышла… Я бегом в поселок, не дожидаясь автобуса, и тут такое же безобразие. Оказывается отпуск даже пива сделали с одиннадцати часов. Ну не дураки ли, скажи на милость? Ведь до одиннадцати часов кто же нормально работать будет? Вся надежда на тебя, Клава, дай хоть бутылку кислятины какой-нибудь. А то мочи больше бегать нет. И до работы полчаса осталось.
      Клава (не поворачивая головы). Ты читать умеешь? Разуй глаза-то, да прочитай, что написано. (Показывает рукой на объявление).
      Володя «Куба» (желая смягчить обстановку, шутит). Да мало ли что у Вас тут понаписано, без бутылки не разберешься. Дай сперва причаститься, а потом и исповедуй. У тебя почем самая дешевая? (Протягивает руку с тремя рублями). На бутылку хватить должно.
      Ученица Люся. Гражданин, Вам же сказали – читайте объявление, там все разъяснено.
      Володя «Куба». Умница, дочка. Да я очки дома позабыл. Давай бутылку скорей и не задерживай очередь. Так ведь, граждане?
      Ученица Люся. Не положено. (Показывает рукой на стену). В объявлении сказано: продажа спиртных напитков с одиннадцати часов.
      Володя «Куба». Во-во, именно спиртных, а я же у тебя, дочка, что прошу? Вино сухое, там спирта меньше, чем в лимонаде. Сок виноградный крепче, если на солнце неделю подержать. Так что давай бутылочку сухого, а то мне пора в кочегарку огонь укрощать. Стране нужен материальный продукт, а ты его задерживаешь. Нехорошо, дочка.
      Ученица Люся. Вот пристал как банный лист. Тетя Клава, может дать ему, ведь не отстанет.
      Клава (пожав плечами). Решай сама, только милиция теперь за этим строго следит… Я бы ему, пьянчуге, не дала.
      Володя «Куба». Ну, ты, полегче на поворотах…
      К Володе подходит тетя Настя и дергает его за рукав.
      Тетя Настя. Сынок, ну что ты на неприятности нарываешься? Тебе же сказали – нельзя теперича. Раньше можно было, а теперь нельзя. Потерпи. Правительственный указ по этому вопросу есть. А раз уж правительственный – дело сурьезное. Иди, иди, сынок, с богом на работу.
      Голос из очереди. Да дайте мужику бутылку, не водку же – вино сухое просит.
      Пенсионер. У винца два конца: веселый да дурной. Иди, Володя, на работу, не валяй дурака, наверное, смена ждет тебя, а ты тут концерт ставишь.
      Володя «Куба». Ты, дед, свое отжил, так молчи. А насчет правительства, тетка Настя, ты неправду сказала. Только что были мы в столице с Маруськой, законной моей сожительницей, морошкой торговали. Поезд приходит рано, зашли в ресторан на Ярославском вокзале, сели откушать, а в меню, пожалуйста, что душе угодно: и столичная, и московская, и коньяки всяких марок, и портвейнчики разные. Даже ром негритянский, пожалуйста, что душе угодно. Взяли пару бутылок портвейнчика «Три семерки». Красота. Откушали под него вчерашних щей с котлетой. То-то, что столица. А ты – правительственное решение. Если в столице подают с семи утра, то у нас с 8.30 уж положено. Местные власти палку перегибают, но мы их поправим. В газету попрошу Варламыча отписать, дак дадут кому-то по шапке, чтоб трудовой народ зря не баламутили.
      Тетя Настя. Это не один кто-то придумал, а сессия райсовета постановила. Так что жаловаться не на кого. Депутаты так решили.
      Володя «Куба». Депутаты. У нас тоже свой депутат в прошлом году права «качал». Всех премии лишил ни за что, ни про что.
      Пенсионер. Это о ком ты говоришь, Володя?
      Володя «Куба» (расходясь пуще прежнего). О ком, о ком? Что не знаешь о ком? О Башарине, конечно. А вот нынче прошла коту масленица. Сегодня общее собрание, из партии его выгонять будем и с работы снимем. Вот Вам и депутат. С народом нужно жить дружно. А то ведь дело до чего дошло… Заходит как-то вечером, дело зимой было, ко мне в котельную, поверите, с собакой, здоровенная такая немецкая овчарка. Да, подходит ко мне и показывает руками на манометр, что, дескать, давления мало. А потом в комнату повел, где мы отдыхаем. Зашли, а там у меня для сугрева бутылка бормотухи стоит, только начатая, стаканчик я успел пропустить. Он хвать бутылку и прямо ее в раковину выливать. У меня аж сердце екнуло. Я говорю. «А ты ее покупал, чтоб выливать?» А он мне. «Завтра утром откуплю, а заодно и тебя рассчитаю». Злость меня взяла, бросил я лопату и бегом к двери, пусть думаю, уголька-то в топки сам покидает, узнает почем фунт лиха. На дворе мороз аж под тридцать, в котлах поддерживать температуру под 90° надо. Только я хотел выскочить, собака меня догоняет и лапами в спину бьет, я падаю в угол около запасного выхода на кучу ветоши и лежу, она рядом села и рычит. Так всю ночь около меня и просидела. Зато директор лопатой и кочергой вместо меня орудовал. Вот Вам и избранник народа…зверь, а не человек, как его собака.
      Борис. Извините, неужели директор завода всю ночь уголь в топки кидал?
      Володя «Куба». Вот тебе крест. Чего мне врать-то? Всю ночь, пока сменщик не пришел.
      Борис. Невероятно!
      Азарова (гневно). Как Вам не стыдно так говорить о Вадиме Борисовиче. Мы его избрали депутатом и знаем его много лет как честнейшего и добросовестнейшего человека. Сколько он сделал для школы: мебель купил, машину свою отдал учить ребят шоферскому делу… (от волнения не находит слов). Да мало ли он сделал доброго в поселке? Возьмите тот же асфальт: кто первым начал за 70 километров его возить, чтобы пыль люли летом не глотали? Вадим Борисович! Да как Вы смеете о нем после этого так отзываться. (Что-то хочет еще добавить, но ей становится худо и она медленно отходит к столику, ставит на него бидончик и, взявшись за сердце, молча стоит; к ней подбегает одна из подружек).
      Первая подружка. Вам плохо?
      Азарова (качает головой). Сейчас все пройдет. Душно здесь.
      Вторая подружка. Дайте скорее воды.
      Ученица Люся (бежит в подсобку за водой, приносит стакан, передает через прилавок девушке).
      Володя «Куба» махнув рукой выходит из магазина.
      Клава (усмехаясь, говорит Люсе). Вот, Люся, всегда так, сами расхорохорятся и сами же себя потом водой с валерьянкой отпаивают. Ох и надоело же мне на все это смотреть. Мочи больше нет. Ну ладно, оставайся, торгуй, а я пошла, мне пора. (Выходит в заднюю дверь).
      
      Мизансцена вторая.
      
      Подружки и тетя Настя дают воду Азаровой, та трясущимися руками берет стакан, делает несколько глотков и ставит его на стол.
      Азарова. Все. Все хорошо, со мной уже все в порядке. Идите, девочки, в очередь, спасибо Вам за заботу, а я постою и тоже подойду. И ты иди, Анастасия, не надо панику вокруг меня создавать. Ты меня знаешь, мы с тобой в войну не паниковали, а тут так получилось. Что не удержалась, с этим мерзавцем спорить начала.
      Тетя Настя. А ты, Антонина Константиновна, правильно его отбрила, гадкий он человек. У нас в котельной райкома, помню, работал, пока котел зимой по пьянке не взорвал. Только тогда его наш начальник и посадил на три года. А раньше было и речи завести не даст, когда докладывали о его проделках в кочегарке. Говорил всегда, что кто, мол, будет за 80 рублей в копоти работать? Ну, виноват человек, да кто теперь не выпивает. Пей, да дело разумей. А товарищ Антипов работу свою хорошо знает. Вот и дознался, грохнул котел, так что полкрыла в райкоме разнесло и как он-то жив остался. Правда в народе говорят: хороший человек сам себя на работе загоняет, а пьянчужка – других.
      Азарова. Да не будем о нем, он того не стоит, Анастасия. Как ты живешь расскажи, ведь давно не виделись, разве что в очередях и встречаемся. Слышала, что Захарыча ты похоронила. Извини, что на похороны не пришла. Не могу я после войны на похоронах быть, не могу. Извини, Анастасия.
      Тем временем Люся начинает торговать. Отпустила виноград пенсионеру. Стала разливать молоко в бидоны. Стоящие в очереди вполголоса переговариваются между собой.
      Тетя Настя. А чего извинять-то? Эка невидаль, старика схоронить, все там будем, придет час. Да ладно, давай, Антонина Константиновна, об этом не будем. Что было, то прошло. А вот над Вадимом Борисовичем тучи действительно сгущаются. Представь себе, вчера его не узнала. Одет совсем по-городскому. Постоял со мной, Захарыча тоже вспомнил. Царство ему небесное. Но нерадостный какой-то. А я возьми вечером-то к Ирине Эммануиловне и подойди. Спрашиваю, зачем Вадим Борисович в райком пожаловал? А она вся так и вспыхнула, засмущалась, а потом отвечает, что не знает точно – зачем. Но завтра на партсобрании завода его будут персонально разбирать. А я-то за столько лет работы в райкоме знаю, что такое персональный разбор. Да Бог даст – пронесет. Вадим Борисович не тот человек – себя в обиду не даст.
      Азарова. Не скажи, это он такой снаружи ершистый, а душа у него мягче воска, ничего не стоит обидеть. Помню, как приехал он только к нам работать, я решила к нему подойти, посмотреть, что время с ним сделало. Одно дело, когда в школе был Вадиком, а другое – Вадим Борисович, директор. Завод наш хоть и невелик, но известен с давних времен, много серьезных и знатных людей в директорах побывало. Да что я рассказываю, сама знаешь. Ну вот, записалась к нему на прием, жду очереди, сижу, газету просматриваю. Народу передо мной много, в общем, не слежу, а сама вся волнуюсь за него, как во время экзамена на аттестат зрелости. Вдруг он зачем-то выходит в приемную и увидал меня. Смотрит, смотрит, потом подскакивает ко мне, берет за руку и тащит за собой. Представь себе, не в кабинет, а на улицу, в заводской парк. Там и поздоровались по-настоящему. Я ему говорю. «Хотела на тебя посмотреть, какой ты теперь начальник, как в директорском кресле сидишь, а ты даже в свой кабинет не пригласил». Обиделся аж до слез. Я, говорит, Вам не начальник и никогда им для Вас не буду. Я Ваш вечный ученик, только теперь взрослый. Вот в этом он весь, наш Вадик. Говорят, действительно, беда над ним нависла? Злые языки страшнее пистолета. Но мы его, Анастасия, в обиду не дадим. Верно?
      Тетя Настя. Мало нас кто спрашивать-то будет.
      Азарова. Ну и что, а на собрание я обязательно пойду и все о нем расскажу.
      Пенсионер (подходя и вежливо кашляя). Как самочувствие, Антонина Константиновна?
      Азарова. Да все в порядке, не беспокойтесь. Взяли виноград?
      Пенсионер. Спасибо, Люся выручила, а Клава бы ни за что не дала. Проволокитила бы до конца очереди, а потом сказала бы, что все, кончился. Вот чертова баба. Меня не любит с тех пор, как я ее с завода шуганул. Давненько это было, а вот помнит, до сих пор простить не может.
      Тетя Настя. Неужели и она на «Армиде» работала? Что-то не припомню такого.
      Пенсионер. Было, Анастасия, было. Еще до приезда Башарина. Открыли от ОРСа буфет, и Клавка как раз первой буфетчицей и была. Я же в то время работал в первом цехе. Смотрю, ребятки мои как-то после обеда навеселе. На перекур чуть ли не каждые полчаса бегают. А вечером иду с завода, мне Лешка Тимохин и говорит. «Как тебе, Тимофеич, новые порядки на заводе нравятся?» «А что за порядки?», - спрашиваю. «Да ты что, неужели не знаешь? Пивом у нас теперь торгуют в буфете». Не поверил. Утром пришел и сразу же бегом в буфет. Народу еще никого. Клавка, дело прошлое, баба симпатичная была, себя в порядок, значит, приводит. Я глядь по сторонам – и точно, бочка с пивом и вывеска такая красочная. Как сейчас помню. «Пейте пиво, господа – пиво лучше чем вода».
      Женщины смеются.
      Азарова. Неужели сама сочинила?
      Пенсионер. Сама. У нас на заводе вода минеральная из автоматов бесплатная, вот и решила Клавдия конкуренцию устроить. Ну какой же мужик устоит после такой рекламы, да еще молодая и смазливая буфетчица пиво разливает. Схватил, значит, я ее сочинение подмышку и в профком. Там, если помните, в то время Ерофеев Сил Кузьмич работал. Мужик вредный, но справедливый. Выслушал меня молча, а под конец сказал. «Иди работай, приму меры». Не подвел, твердый характер у мужика был. Вытурил ее на следующий же день. Вот ведь какое в жизни случается. А теперь я у нее каждый раз как проситель стою. Спасибо, Володя «Куба» выручил, они с ней старые друзья. Еще с завода шашни завели. Если бы нас не было, запросто бутылку бы дала, да не сухого, а водочки, а то и вместе в подсобке распили бы. А тут Люся, да и Вы ей все дело испортили. Да ладно, пусть она позлится. Слыхал я краем уха, что собрание сегодня на заводе, якобы Вадима Борисовича обсуждать будут. Что, правда это?
      Азарова. Правда…
      Пенсионер. Тогда почему меня не пригласили? Я на партучете там до сих пор состою. Странно все это, очень странно. Может, потому что пенсионер и мое мнение никому не интересно.
      Азарова. А потому не пригласили, что Вы защищать Вадим Борисовича будете. А у них задача другая сегодня.
      Пенсионер. Вот как? Неужели райком партии допустит несправедливость? Должны же, в конце концов, разобраться, да и коллектив на заводе не тот, чтобы понапрасну человека обижать.
      Азарова. Вы вспомнили времена, когда критика начальства поощрялась, а не запрещалась. Сейчас другое время, не конец пятидесятых, а конец семидесятых. За двадцать лет много воды утекло, к сожалению, многое изменилось не в лучшую сторону. Стала замечать, как на глазах власть забирают не деловые люди, как Вадим Борисович, а чинуши и карьеристы. Взять, к примеру, нашего Чуркина. В школе большой посредственностью был. Одно время с Вадиком дружбу завел для авторитета. Но уже в старших классах пути их разошлись. Вадик все больше на учебу налегал, а Юра на комсомольские собрания. Любил помитинговать, пыль в глаза пустить. Эта линия жизни и сейчас у них прослеживается. Вадик самые трудные дела на плечи взваливает, а Юра по-прежнему митингует, на трибуне красиво смотрится, хоть говорить до сих пор членораздельно не научился. Но это сейчас не самое важное. Самое важное отчетливо выглядеть и уметь вовремя поддакнуть, а это он отлично освоил со школы.
      Пенсионер. Верно говорите, Антонина Константиновна. Взять тот же вопрос со снабжением. Раньше-то в ОРСе мясо не переводилось и, не менее трех сортов. А колбаса, сгущенка – их и за продукты не считали. Сейчас смотришь телевизор, радио включишь – везде одно и тоже долдонят круглые сутки: жить стало хорошо, жить стало лучше, а в магазинах пусто. Не знаю как Вы, а я на эти награждения смотреть больше не могу. Да и сам наш лидер, извините за выражение (переходит на шепот) вроде как заговариваться стал. Неужели не видят – состарился человек. Не зря же пенсию в шестьдесят лет государство определило. Не знаю, как насчет мудрости к семидесяти годам, но на счет работоспособности могу твердо сказать, по себе сужу, - никакой. Вот и получается – не с кого пример брать.
      Тетя Настя. Но в райкомах, я погляжу, все молодежь. Что ж им-то не работать?
      Пенсионер. А зачем? Наверху не хотят, а на низу, как в народе говорят, сам бог велел. Дело дошло до того, что мой сосед, да Вы его, наверное, знаете, Семен Семенович, всех коммунистов оптом называет мазуриками. Так и выражается, не стесняясь никого. Так или иначе, но народ веру в партию стал терять. Плохо это… Я вот сорок второй годок в партии, всякое повидал, прожил суровые тридцатые, сороковые - роковые, пятидесятые, шестидесятые, но такой неопределенности как сейчас – не помню. Что-то случилось, а что – не разберусь… Может, стар слишком стал?
      Тетя Настя. И то верно, Тимофеич. Стар, конечно, как старый мерин. Вот и чудится тебе, что все у молодых не так. Сами разберутся. Подерутся и разберутся. Видеть нужно в лесу не только волчьи ягоды, а ты нагнись, нагнись пониже-то в траву и какое только чудо не встретишь: землянику, костянику, бруснику и еще бог знает чего. Только не ленись, нагибайся. И в жизни так. Плохое, как волчьи ягоды, народ обойдет, а землянику все равно рассмотрит, хоть в траве, и сорвет. Вот и люди также как ягоды в лесу, по сортам делятся, кто вроде ярко, но беспутно и никому не нужно живет, а кто, вроде и невидимо с первого взгляда, но с пользой и большим смыслом.
      Азарова. Хорошо ты об этом, Анастасия, сказала, очень хорошо. Но не все в лесу хорошо ориентируются, особенно городские. Крушину за настоящую ягоду принимают и травятся. Убеждена я, и не раз, на горьком опыте, учить, учить людей нужно правде с пеленок, чтоб успели, как ты говоришь, плохие ягоды отличить от полезных. Но не хотят или не успевают – не пойму. Стала замечать в последние годы, работая в школе, что спешка какая-то всеми завладела. Успеваемость стали так быстро поднимать, что мне уже не угнаться было. А где в основу положен принцип количества - качества не жди. Высказала я все это своим коллегам. Они же и осудили меня на педсовете за такую позицию и сказали: Вы, Антонина Константиновна, неправильно понимаете марксистскую концепцию перехода количества в качество. Вот так-то, Анастасия. Раз уж не понимаю, вынуждена была уйти из школы совсем.
      Пенсионер. Вот-вот, и с продажей водки дров наломали. Приняли Указ, все в нем вроде бы правильно. А чем водку заменить - не подумали. В результате и казне ущерб и народ из водки сделал дефицит. Кто раньше не пил – научился, как же, водка запретной стала. А запретный плод всегда сладок был. Неужели наверху-то не видят беспорядков этих? Не пойму, в чем дело.
      Тетя Настя. Тут соглашусь с тобой, Тимофеич. Много беды это зелье несет. Да что далеко за примером ходить, у нас в райкоме и то попивать стали. Не знаю, к чему идем. Не скажу, чтоб раньше совсем без вина обходились. Бывало, соберутся по праздникам, после демонстрации или накануне, Выпьют, но в меру. А тут, не приведи господь, что иногда натворят. И девки-то за мужиками следом, кто быстрее. У нас тут одна работница была, спуталась с Лешкой Свистуновым, бывшим инструктором, наверное, знаете его…
      Азарова. Слышала его раз на торжественном собрании. Голос приятный и хорошо поставленный…
      Тетя Настя. У него еще кое-что, извините за Выражение, поставлено. Жена и двое ребятишек, а гуляет как пес весной. Так вот, как-то вечером припозднился наш Первый. Идет коридором. Смотрит, из последнего кабинета, где общество «Знание» расположено, свет через нижнюю щель у порога пробивается. Геннадий Иванович подумал, что забыли свет выключить, подошел, дверь толкнул рукой, так, на всякий случай. А она и открылась. А на диване, веришь ли, Лешка с нашей работницей любовью занимается. Ключ с той стороны вдет, да дверь, видимо, забыли впопыхах закрыть. И смех, и грех. Вот так бывает. Ну а Геннадий Иванович человек у нас тактичный, Вышел тихо, спустился вниз ко мне и говорит. «Позвони в пятнадцатый кабинет, пусть Свистунов домой идет. Скажи, что жена звонит, ищет его». И ушел… А ведь знал, и давно знал, что оба винцом балуются.
      Азарова. Да, Настенька, не приведи господь, если руководство пить начнет, греха не оберешься. (Вздыхает). Ну ладно, пора мне идти.
      Пенсионер. Антонина Константиновна, ты ведь в очереди стояла, пойди возьми, что нужно, хоть и очередь твоя уже прошла (говорит, повернувшись в сторону прилавка), но народ пустит. (Направляется было к очереди).
      Азарова. Не нужно, Тимофеич. Не нужно Я ведь больше в магазин хожу, чтоб среди людей побыть, поговорить. Ведь больше-то мне не с кем. А здесь нет официальности, народ сам по себе раскрепощен, говорит, что на душе наболело. Вот поговорю с кем из хороших людей и самой на душе спокойно. Живет вера в правду в людях и мне от этого радостно, с тем и домой ухожу. Правда, винограда сегодня захотелось купить, но вот с Вами проговорила и не хочу. В лес схожу, бруснички и малинки поношу, пользы больше будет, чем от этой полугнилой южной ягоды. Передумала брать. Скажи лучше, Тимофеич, ты на партсобрании сегодня будешь?
      Пенсионер что-то хочет ответить, но в это время Настя прощается с ним.
      Тетя Настя. Не хотите, как хотите. А мне молока свежего обязательно надо взять. На нем только и живу. Пойду, а то в очередь не пустят… Ну покедова, Антонина Константиновна, в гости заходите. Ягоды своей у меня в огороде тьма, нечего по лесу в Вашем-то возрасте ходить. Берите сколько нужно, все равно осыпаются.
      Азарова. Спасибо, Анастасия, как-нибудь загляну.
      Настя идет к прилавку, ищет место в очереди.
      Азарова (обращаясь к пенсионеру). Так ты не ответил мне. Будешь на собрании или нет?
      Пенсионер. Нет, Антонина Константиновна, не обижайтесь, не буду. Не привык ходить без приглашения. Да и толку-то от меня сейчас… Сам чувствую, что постарел и не понимаю нынешней молодежи. Скажу что не так, смеяться будут. Стар я для этого стал, так что не обессудь, но не пойду.
      Азарова. И на том спасибо, Тимофеич. Ну, будь здоров, пойду я.
      Пенсионер. И мне пора, внучка чай заждалась. Идемте вместе. (Пропускает ее вперед в дверь, выходят).
      
      Мизансцена третья.
      
      В магазин входит секретарь райкома Селюгина, за ней трое молодых парней, лохматых, в студенческих спецовках с надписями во всю спину и грудь. На груди – «ССО Корифеи», на спине – портрет Высоцкого и надпись «Ну погоди – заяц!». Селюгина одета в светлый летний костюм, на розовой блузке – большая брошь. Молодые люди почти отталкивают Селюгину.
      Первый. Пардон, мадам (прямиком направляется к прилавку).
      Селюгина останавливается чуть поодаль, ближе к столику, смотрит на обстановку. Молодые люди толпятся около прилавка.
      Первый (нажав на чашку весов рукой, весело подмигивает Люсе, от чего она приходит в крайнее смущение, громко произносит). А ну-ка, крошка, взвесь строителям коммунизма дюжину пива. На улице жара сегодня будет несусветная, а нам вкалывать целый день.
      Люся (растерянно). Пива нет…
      Второй (ехидно). Что ты говоришь? Жаль… Тогда отоварь-ка нас продуктами…
      Третий. Сервелату полкило, пару баночек икорки…
      Первый (добавляет). Паюсной.
      Третий. Да, паюсной. От красной у нас аллергия. Потом 200 грамм сыру голландского, баночку анчоусов, грамм 300 балычка севрюжьего, булку французскую и хлеба бородинского пару штук.
      Первый. Пачку «Пэлл-Мелл» и по баночке «Кока-Колы».
      Люся оторопело смотрит на студентов, не зная, что ответить.
      Селюгина (гневно). Молодые люди, как Вам не стыдно мешать работать продавцу. Отойдите от прилавка и встаньте как все в очередь. А свои глупые шутки поберегите для себя.
      Третий (повернувшись к Селюгиной). Уважаю интеллигентных людей. Вы, мамаша, могли бы нам популярно объяснить, куда подевались традиционные русские деликатесы, которыми ранее закусывали в каждом трактире?
      Селюгина. Я Вам объясню позже, где надо, а сейчас оставьте, пожалуйста, магазин и дайте спокойно работать продавщице.
      Первый (перебивая Селюгину и обращаясь к третьему). Я сейчас все тебе объясню. Видишь, мадам в затруднительном положении.
      Второй. Хорошо, хорошо. Объясни мне и всем (разводит руками) товарищам, тоже интересно знать…
      Первый. Анекдот такой есть. Плывет в море стая минтая, а ей навстречу севрюга. Они ей. «Ах ты, б… обкомовская». И заклевали. Вот она и перевелась. Только, говорят, кое-где в спецмагазинах сохранилась.
      В очереди раздается дружный хохот. К молодым людям подскакивает стажер из газеты Борис. Он хватает первого молодого человека за ворот рубашки и пытается ударить.
      Борис (кричит). Как ты смеешь, как ты смеешь так говорить, подонок.
      Двое других студентов хватают Бориса за руки и заворачивают их назад.
      Третий. Врезать бы тебе за подонка, да очки жалко, больно модные. А без очков ты и на человека-то не похож.
      Селюгина (хватает за руку одного из парней, которые держат Бориса) Немедленно отпустите его…
      Ребята отпускают Бориса, тот поправляет очки и, захлебываясь от гнева, торопливо говорит Селюгиной, показывая рукой на ребят.
      Борис. Инесса Михайловна, это студенты из стройотряда, что работают на строительстве «Армида»… Вот и надпись – ССО «Корифеи».
      Селюгина. Ах, вот как, тогда мы с этими «корифеями» быстро разберемся. Пригласите-ка командира и комиссара отряда ко мне на завтра. Нет, погоди, Борис, впрочем, съездите туда прежде сами, Выясните, что к чему и доложите мне, пожалуйста, а потом мы подумаем, как поступить с хулиганами.
      Борис. Хорошо, Инесса Михайловна.
      Первый. Ребята, полундра. Я, кажется, понял. Это же секретарь райкома «Брошечка». Нам пора, не стоит брать на абордаж белую шхуну. Силы, кажется, не равны. Чао, крошка. (Машет рукой и все быстро выскакивают на улицу).
      Селюгина (возмущенно). Вот так, товарищи, порядок в собственном доме нужно наводить самим. (Подзывает Бориса к столику и тихо спрашивает). Борис, действительно эти студенты работают на «Армиде»? Это очень интересно и поучительно.
      Борис (неуверенно). Кажется, да. Во всяком случае, форма на них отряда «Корифеи».
      Селюгина. Помнится, года три назад Башарин, бывший директор «Армида», договорился в областном центре о посылке к нему отряда студентов. А они вместо работы больше, смотрю, хулиганят. Попытайся все же установить, что это за молодые люди, только осторожно, не вспугни. А в милицию я позвоню дополнительно сама. Хоть и хулиганы, а рабочих рук в районе не хватает. Нужно тактично Выяснить, кто есть кто.
      Борис. Можно действовать, Инесса Михайловна?
      Селюгина. Действуй и как можно оперативнее. О результатах информируй меня, пожалуйста, в любое время. Звони домой, не стесняйся. В общем, готовь материал в газету. Договорились?
      Борис (кивая). Все понял. (Торопливо выскакивает за дверь).
      
      Мизансцена четвертая.
      
      Тетя Настя (обращаясь к соседке по очереди). Вот грехи наши тяжкие. До чего молодежь достукалась. Секретарь райкома – никто. Вишь, как поговаривают. Управы на них не стало. Ранее-то за такие слова лес пилить бесплатно сослали бы лет на десять. Совсем языки распустили, слушать противно…
      Вторая подружка. Ничего, бабушка, странного в этом нет. Со сталинизмом у нас покончено, как говорится, слава богу, навсегда. Теперь демократия, что думаем, то и говорим.
      Селюгина (вмешивается в разговор, медленно приходя в себя после стычки с молодежью). Демократия – это свободный обмен мнениями, но не хулиганство. А потом, как можно дискредитировать самое святое для всех слово – коммунизм, добытое партией и народом такой большой кровью. Разве следует об этом забывать? Не знаю, но если вся молодежь так понимает демократию, то это очень и очень настораживает… (Не дождавшись ответа, полностью овладев собой, повелительно обращается к помощнице продавщицы). Люся, Клавдия Ивановна скоро ли будет?
      Люся. Не знаю… Она ушла на базу. А когда вернется - не сказала.
      Селюгина (желая проявить внимание к народу, спрашивает). Сколько же винограда и яблок завезли? Хватит для всех, особенно для тех, кто после работы придет? Я смотрю, здесь одни пенсионеры и отдыхающие.
      Люся (поняв по-своему). А Вы не волнуйтесь. Тетя Клава Вам все приготовила… Можете зайти в подсобку со двора, там дверь не закрыта… Я Вам все передам…
      Селюгина (жестом резко останавливает Люсю). Вы хотите сказать, что данные по товарообороту, которые я просила, уже готовы?
      Люся (не поняв, заикается и кивает головой). Да… Готовы…
      Селюгина. Вот и прекрасно, передайте Клавдии Ивановне, что я зайду вечером. Пусть она меня дождется… Передайте, пожалуйста, только не забудьте…
      Люся. Передам непременно…
      Селюгина (обращаясь к стоящим в очереди). Как, товарищи, претензии к работе магазина есть? Смотрю, хлеб, свежее молоко, фрукты, творог в продаже. Вроде, все необходимое имеется.
      Первая подружка. Мы за десять дней, что здесь живем, вегетарианцами стали. О мясных продуктах одни воспоминания и остались. Верите ли, мне колбаса вчера во сне привиделась. Телячья. Знаете, такая колбаса у нас в городе раньше продавалась, по три шестьдесят, когда я совсем маленькой была. А запах и вкус до сих пор помню… А тут даже нашей, докторской, нет…
      Тетя Настя. А откуда Вам колбаса возьмется, с неба свалится? Работать в колхозах некому, а Вы, городские приедете, нет чтобы подсобить, так сразу в очередь за молоком или колбасой.
      Вторая подружка (крайне возмущенно). У нас, между прочим, отпуск. Мы одиннадцать месяцев не разгибаясь за конвейером стояли. Имеем полное право отдохнуть. А если Ваши колхозники обленились, то нечего на городских сваливать. Вот так-то.
      Селюгина. Не стоило бы об этом говорить здесь, но раз зашла речь о производстве, позволю себе разъяснить ситуацию.
      Первая подружка (шепотом). Кто такая?
      Тетя Настя (тоже шепотом). Секретарь райкома.
      Селюгина. Дело в том, что наше Нечерноземье относится к зоне рискованного земледелия. А это значит, что всегда есть риск не получить урожай при выращивании зерна или овощей и даже картофеля. Сами знаете, как у нас бывает: то весна затяжная с дождями и снегом до середины мая, то ранние осенние заморозки… Разве они не сводят труд земледельцев на нет? Вот в Америке такой климат, что два раза урожай снимают по всей стране. А у нас? Только на небольшом участке в южных районах. Поэтому партия стремится создать такую аграрную форму в земледелии, чтобы, несмотря на внешние обстоятельства в стране было изобилие продуктов.
      Первая подружка. Что-то не похоже на изобилие. В Канаде не теплей чем у нас, а зерно нам продают.
      Тетя Настя. Не знаю, как в Канаде, а у нас работать разучились. Теперь как у колхозников. Семь часов в поле и – домой, суббота и воскресенье – выходной. На прошлой неделе мы ездили в колхоз на картошку. Дело в воскресенье было. И можете себе представить, эти бесстыдники Успенье справляли. Бригадир вышел пьяный, обругал нас последними словами и пошел в избу самогон допивать. Вот Вам и рискованные земли. Не земля, видно, виновата, а люди.
      Селюгина. Анастасия, нельзя так о народе плохо говорить. Есть у нас на селе замечательные труженики, хорошие механизаторы, доярки, но…
      Вторая подружка. Но их мало, а кушать всем хочется.
      Тетя Настя (как бы продолжая спор с Селюгиной). А я, Инесса Михайловна, плохого о людях ни слова, ни полслова не сказала. Пусть меня Бог осудит, если что сбрехнула с дуру не так. А только вот с Антониной Константиновной разговаривали, все о том же, о людях: о плохих, о хороших. Поди ты, разберись… Чужая душа потемки. Ну уж если колхозник спит или празднует, когда в поле рожь стоит, тут нечего их защищать. Что плохо, то плохо.
      Первая подружка. Не знаю, может я не права, но так тоже нельзя выводы делать. Вот у нас на заводе станешь норму перевыполнять – премию выпишут за месяц и за два. За тобой другие, смотришь, потянулись. Радоваться бы надо, а на нас работники постарше волком смотрят. Потому что на третий месяц норму выработки для всего цеха поднимают, а расценки прежние оставляют. Наверное, и у колхозников так. За что им надрываться на работе?
      Селюгина. Не равняйте колхоз с заводом. На заводе во многом от ловкости рук зависит. Вот Вы, молодежь, конечно же, быстрее работать можете, а старым работникам, естественно, труднее за Вами угнаться. Отсюда – противоречие. На селе дело другое. Посмотрите какую технику на поля пустили. «Кировцы», комбайны «Нива». А сколько удобрений химических вносим. Казалось бы, все сделано. А погода не дает хороший урожай получить. Вот отсюда отдельные наши недостатки в снабжении продовольствием. А насчет Канады я Вам отвечу однозначно. Вы там не были, а суждение об избытках зерна и райской жизни делаете по слухам. Возможно, что народ там голодает, а капиталисты зерно продают, им доход нужен, а не люди. Это опасные рассуждения, что у них все лучше, чем у нас. Наоборот, скоро у нас изобилие продуктов будет. Слышали, что партия и правительство новую Продовольственную программу разработали? И отрадно, что скоро наше родное Нечерноземье получит небывалую подмогу. Болота осушат, землю окультурят, неперспективные деревни закроют, а жителей, стариков и детей в крупные поселки городского типа переведут, где все будет: клуб для молодежи, дома отдыха для пенсионеров. Труд работников механизируется. Машины будут работать. Только такие гиганты-колхозы и совхозы способны поднять производительность сельского труда, а значит и произвести продукты, даже излишки.
      Тетя Настя. Не верится, Инесса Михайловна, что с нынешним-то народом такое большое дело сделать можно. Пьют уж больно много.
      Селюгина. Все от бескультурия. Будет быт облагорожен, кто же к водке тянуться будет? Пьянка сама по себе отомрет. Но это вовсе не значит, что с ней бороться не надо. Вы же знаете, партия много по этому вопросу сделала и делает. Вот и недавнее Постановление ЦК КПСС и Совета Министров направлено на сокращение продажи спиртного на тридцать процентов, а затем полной замене водки на безалкогольные напитки. Так что партия не бездействует, но нужно время.
      Вторая подружка. А то и видно, как этот закон у Вас действует, насмотрелись с утра. Закон-то законом, но палку перегибать не стоило бы. Сперва пей сколько можешь, а теперь ограничься на 30 %, а завтра вовсе не пей. Человек не автомат, его нельзя включить и выключить. Он сам должен решать за себя. Силой пить русский народ не разучишь, тут что-то другое нужно.
      Первая подружка. Конечно, другое. У нас в цехе разговоры разные пошли, когда Указ вышел: кто одобряет, кто против. А у одной работницы родственник есть, известный врач, в журналах его статьи печатают, сама видела. Так вот он сказал, что в крови у человека 0,4% алкоголя всегда присутствует, если даже он вообще вино не пьет. Это так природой создано. Поэтому, дескать, не с водкой бороться надо, а с людьми, злоупотребляющими спиртным. Воспитывать культуру питья нужно с малых лет, как в Грузии. Там, говорят, в столице ни одного медвытрезвителя нет, потому что грузины никогда в стельку не напиваются.
      Селюгина. Позвольте с Вами не согласиться. Дело не в культуре питья, как Вы неудачно выразились, а в общей культуре. Вот общую культуру поднимать и нужно. А запрет на водку необходим, потому что многие сами не могут остановиться. Дело дошло до того, что бутылка водки стоит дешевле килограмма мяса. Во всех странах спиртное в два, а то и в три раза дороже, чем у нас. Вот финны, сами их видите, когда к нам на комбинат приезжают, первым делом за водкой бегут, потому что дешевле она у нас и доступнее. Нет, я думаю, правильно правительство на ограничение в этом вопросе пошло… Согласитесь, дальше так жить нельзя.
      Люся (все это время перебиравшая виноград). Граждане, не занимайте больше очередь за виноградом. Он кончается. Вот продам, что смогла перебрать, больше пока нет.
      Первая подружка. Да Вы же сказали, что винограда хватит и на вечернее время.
      Люся (растерянно). Думала хватит, а вот кончается. Тетя Клава придет, у нее, видно, в кладовой еще есть.
      Вторая подружка (не обращаясь ни к кому). Ладно, пойдем отсюда скорее. Видимо, нас, городских, митингами кормить хотят, а не виноградом. Пусть они подавятся им.
      Селюгина. Вы так не смеете говорить. Сейчас подойдет продавщица и все выяснится (хочет еще что-то сказать, но ее слова тонут в шуме и выкриках людей, стоящих в очереди).
      Выкрики. Хватит базар разводить. Давай торгуй хлебом и молоком.
      Шум, Выкрики, свист.
      
      Конец второго действия.
      
      
Действие третье.
      
      Клуб завода «Армид», где на открытом партсобрании разбирается персональное дело Башарина. На сцене президиум из семи членов партбюро во главе с Шушковой Н. И., секретарь райкома – Инесса Михайловна Селюгина, председатель парткомиссии Двоскин, директор завода «Армид» Лялюшкин Эдуард Иванович, генеральный директор областного объединения Яковенко Юрий Николаевич. Все сидят за длинным столом, застеленным красным бархатным покрывалом. В центре стола стоят две бутылки минеральной воды «Боржоми», несколько тонких стаканов на тарелке, перевернутых вверх дном. На краю стола – самодельная трибуна из фанеры, выкрашенная в ярко-красный цвет. У самой трибуны – горшок с геранью. Другие участники собрания находятся в зрительном зале. Таким образом, зрители, по сути дела, превращаются в участников собрания.
      
      Мизансцена перва.
      
      Из зрительного зала выходит и поднимается по ступенькам на сцену Башарин. Бледный, но внешне держится спокойно. При подъеме по лестнице спотыкается и чуть не падает, а поднявшись, не знает как себя вести, наконец здоровается.
      Башарин. Здравствуйте. (Не услышав ответа, останавливается и глазами ищет куда присесть).
      Крайний в президиуме встает, берет свободный стул и ставит его перед столом посередине сцены. Башарин отодвигает стул к краю стола, стоит, держась за его спинку. Встает парторг завода Шушкова и громко, чтобы слышали все, великодушно показывая на стул, произносит.
      Шушкова. Садитесь, Вадим Борисович. Вы как всегда пунктуальны. (Смотрит на часы). Ровно 15 часов.
      Башарин молча садится и напряженно смотрит в зал. Шушкова вполголоса совещается с секретарем райкома и уже властным, призывающим к повиновению голосом произносит.
      Шушкова. Разрешите перейти к вопросу, объявленному в повестке дня. рассмотрению персонального дела нашего бывшего директора товарища Башарина.
      Голос из зала. Разве мы вправе обсуждать коммуниста, больше полугода не работавшего у нас? (В зале шум).
      Шушкова. Тихо, тихо, товарищи! Без шума. Да, вправе! Согласно Уставу коммунисты, не снявшиеся с учета в первичной парторганизации, остаются ей подотчетны. Несмотря на отъезд Башарина за пределы района, он до сих пор состоит у нас на партучете. Будут ли другие предложения? Еще вопросы есть?
      Выкрик из зала. Нет… Начинайте.
      Шушкова. Вот и отлично. Кто за данную повестку дня, прошу голосовать. (Смотрит в зал, где торопливо поднимается лес рук). Предупреждаю, голосуют только коммунисты. (Считает число поднятых рук). Итак, единогласно. Тогда разрешите предоставить слово председателю районной парткомиссии товарищу Двоскину Пал Палычу.
      Шушкова садится, к трибуне подходит Двоскин, достает из кармана пиджака сложенные листки бумаги, надевает очки и начинает говорить, периодически заглядывая в бумажки.
      Двоскин. Товарищи, сегодня у Вас непростая, я бы сказал, трудная миссия, обсудить на открытом партсобрании поведение бывшего директора, коммуниста Башарина.
      Голос из зала. Чего его обсуждать? Мы и так его хорошо знаем. Вам что, делать нечего?
      Двоскин. Прошу не перебивать меня, возможность Высказаться будет дана каждому. Повторяю, несмотря на то, что Башарин переведен с повышением руководителем в область, принцип демократического централизма требует, чтобы он отчитался за свою работу здесь, перед коммунистами завода, на котором долгие годы был руководителем и где до сих пор стоит на партучете.
      Голос из зала. Не ясно, почему Башарин оставлен у нас на партучете?
      Шушкова (вскакивает со стула вся в красных пятнах от напряжения). Товарищи, товарищи! Прошу не мешать собранию. Вопросы задавать по существу, и лишь когда выступающий закончит свою речь. (Садится).
      Двоскин. На партучете Вадим Борисович был оставлен райкомом по просьбе Вашей парторганизации, чтобы активно влиять через нее на ту реконструкцию, которую он затеял на заводе. Этот момент всем ясен?
      Голос из зала. Ясно, ясно. Продолжайте скорее.
      Двоскин. Ну а теперь разрешите остановиться подробнее на существе дела. В райком партии и в вышестоящие партийные и советские органы после отъезда товарища Башарина стали поступить письма и жалобы рабочих завода, в которых ставились под сомнение деловые и моральные качества коммуниста и их бывшего руководителя. Партийная комиссия райкома тщательно проверила факты, приводимые в жалобах и заявлениях. Поэтому сегодня мы должны обсудить результаты проверки в трудовом коллективе, а заодно и поговорить начистоту обо всех проблемах, накопившихся на Вашем заводе и решить, какова вина за них бывшего директора. У меня пока все.
      Голос из зала. А кто писал? Кто писал? Прочтите эти жалобы. Мы хотим знать всю правду. (В зале шум).
      Двоскин (поднимает руку и, пытаясь всех утихомирить, говорит виноватым голосом). Товарищи, успокойтесь. Большинство жалоб, к сожалению, анонимные, и читать их вслух не имеет смысла. Но Вы же знаете, все анонимки тщательно проверяются. Что нами и было сделано. Официальное письмо в ЦК партии написано группой работников завода, многие из них сидят здесь в зале.
      Голос из зала. Прочитайте письмо. Кто подписал? Фамилии?…
      Шушкова (вскакивает и начинает стучать карандашом по стакану, зычным голосом, перекрикивая шум зала, кричит). Кто будет мешать собранию, немедленно покинет зал. Дежурные, наведите порядок. (Без всякой связи продолжает). Вы разве не знаете, что Башарин давно себя скомпрометировал и как коммунист, и как руководитель. А кто писал, разве это важно? Все писали, только подписи боялись ставить, знают характер Башарина: в порошок сотрет своих врагов. Стоит ли сейчас обсуждать писавших, у нас другой вопрос сегодня. Главное, что писали правду о человеке, который всем нам глаза застилал разговорами о будущей прекрасной жизни, дескать, работайте больше, а сам шиковал за счет государства и нас с Вами. Вот о чем нужно говорить. Поэтому предлагаю письмо не читать, и так суть товарищ Двоскин рассказал, а перейти к обсуждению Башарина. Кто за это предложение. Прошу голосовать. (Первой поднимает руку, за ней голосуют несколько человек в президиуме, в зале поднимается 2-3 руки, остальные не соглашаются, слышится шум).
      В зале шум, свист, голоса.
      Голос из зала. Требуем зачитать все письмо и назвать фамилии подписавших.
      Двоскин (с беспокойством, окидывая взглядом разбушевавшийся зал). Товарищи, товарищи! Раз Вы настаиваете, разрешите тогда прочту это письмо. (Просит папку, которую ему передают из президиума, достает письмо и начинает читать; в зале полная тишина). В центральную партийную комиссию ЦК КПСС, председателю. Только что закончил свою работу исторический XXV съезд нашей родной партии, который наметил грандиозные по своим масштабам преобразования в стране и в связи с этим особенно отметил мобилизующую роль коммунистов как проводников идей съезда в жизнь. А какой пример мы, рабочие и служащие завода «Армид», можем взять со своего директора, числящегося коммунистом – Башарина Вадима Борисовича? Он давно перепутал свой карман с государственным. Растаскивает и разбазаривает без зазрения совести государственное имущество в угоду своим корыстным целям. Под видом базы отдыха построил на средства завода на глухом озере личную дачу, где проводит интимные встречи с женщинами. Одна из них – работница аппарата райкома партии. (Делает перерыв, смотрит в зал и, как бы ища поддержку у секретаря райкома, смотрит в ее сторону вопросительно, потом продолжает). Думаю, что интимные подробности в письме я опущу, тем более, что они не подтвердились. Так, значит, далее… Используя свои личные связи, Башарин занялся строительством подсобного хозяйства, теплицы, куда поставил своих приближенных людей. В результате бесконтрольности и прямого попустительства своего вышестоящего областного руководства, Башарин распоряжался доходами от подсобного хозяйства исключительно по своему усмотрению. Не считаясь с мнением коллектива, вместо того, чтобы поощрить лучших кадровых рабочих, он стал скупать на эти деньги в заброшенных деревнях дома, перевозить их в поселок и строить жилье опять же для своих приближенных, не имея на это согласия ни обкома, ни министерства. Недовольных его методами руководства он попросту увольнял, с подчиненными вел себя нетактично и грубо. Из-за чего только за прошлый год с завода уволилось 27 рабочих и служащих, среди них отличники производства, ветераны войны и труда, такие как Никитенко, Сидоркин, Косоворотов и другие. А сейчас они вновь лучшие рабочие. Все эти и другие безобразия сходят с рук Башарина из-за его умения красиво говорить и хорошо принимать начальство. В быту ведет себя нескромно, делал неоднократно ремонт квартиры за счет завода. Неизвестно за какие деньги куплена личная автомашина, сменена мебель на импортный гарнитур стоимостью не одну тысячу рублей. Многое из того, что мы приводим в своем письме, мы узнали после отъезда Башарина на должность, которую он не имеет морального права занимать. Доведя до крайности и запущенности свой прежний завод, он тем не менее умывает руки и пересаживается в кресло руководителя областного ранга. Сейчас на заводе сказываются последствия волюнтаристского стиля работы Башарина: завод не выполняет план, работает неритмично, частые авралы в конце месяца, поступление материалов и сырья плохое, падают заработки, премии не выплачиваются второй квартал, идет большой отток рабочих рук, под угрозой срыва пуск второй очереди завода, завален план оказания шефской помощи совхозу. И все это последствия безобразий прежнего директора завода. Может ли после этого Башарин носить высокое звание коммуниста и советского руководителя? Мы – актив партийной организации завода и просто честные работники – против. Требуем, сурово наказать Башарина, вплоть до исключения из партии. Просим приехать компетентную комиссию и разобраться во всех безобразиях, творимых бывшим директором. Извините, что не написали раньше обо всех безобразиях, так как просто его боялись. Секретарь партбюро завода Шушкова, член группы НК Иванова, рабочие: Игнатьев, Никитенко, Сидоркин, кассир Зезюкина. Всего шесть подписей. (Обводит глазами зал, Вытирает пот со лба и будничным голосом спрашивает). Все всё поняли? (В зале шум, Двоскин не дожидаясь ответа, переходит к обсуждению). Ну, раз всё понятно, прошу высказываться или задавать вопросы по существу. Вадим Борисович перед Вами и ответит.
      Башарин (во время чтения письма покачивавшийся на стуле, как маятник и глядевший прямо себе под ноги, поднимается и решительно подходит к краю сцены, хриплым голосом, с надрывом обращается к залу). Вы что, действительно верите этой галиматье? (Показывает рукой на Шушкову). Она не только написала неправду обо мне, она всех Вас опозорила. Неужели Вы не понимаете, что она сводит счеты со мной, мстит за личные обиды… Это просто невероятно. Ни одного слова против меня не сказала, когда я был директором здесь. А как только ушел, решила ударить в спину. Вас, гражданка Шушкова, я зря своевременно не уволил, о чем очень сожалею. Очень!
      Сильный шум в президиуме и зале.
      Шушкова (перебивая Башарина, почти кричит). Прекратите оскорбления в мой адрес и в адрес партийной организации. Вы здесь больше не директор. Не Вам учить и стыдить меня. Сегодня мы с Вас спросим за все Ваши безобразия. И я, как председатель собрания, не позволю Вам распоясываться перед коллективом…
      Выкрики из зала. Пусть говорит. Дайте же человеку высказаться…
      В президиуме советуются.
      Двоскин. Тише, тише! (Поднимает руку, как бы успокаивая зал, обращаясь к Шушковой). Нина Ивановна, я предлагаю для объективности разбора дать теперь слово товарищу Башарину. Пусть выскажется, ответит на вопросы, а затем выскажут свое мнение обо всем и дадут принципиальную оценку фактам присутствующие на собрании коммунисты и беспартийные. (Садится на место).
      Шушкова. Не возражаю, Пал Палыч. Только зачем было нужно товарищу Башарину оскорблять чувства и высокое звание коммуниста, которое я ношу более двадцати лет.
      Селюгина. Вадим Борисович, мы в какой-то мере понимаем Ваше возмущение, но мы для того и собрались сегодня, чтобы поговорить начистоту, не прибегая, как Вы говорите, к сведению личных счетов. Я прошу Вас вести себя более достойно. Взаимные претензии мы внимательно сегодня выслушаем и разберем. Наша цель установить правду и только правду. Не более.
      Возгласы из президиума. Согласны, согласны. Дайте слово Башарину.
      Лялюшкин (Встает, постучав по графину и положив руку на плечо Шушковой, сдерживая ее порыв). Думаю, что Инесса Михайловна права. Вадим Борисович, просим Вас высказаться по всем вопросам, поднятым в письме, и вообще, почему так случилось, что Вы недостойно себя вели как коммунист, как руководитель, наконец. Ну и вообще. (Разводит руками). Что Вы собираетесь делать дальше? (Садится).
      Башарин (встает со стула, на котором продолжал качаться из стороны в сторону, подойдя прямо к краю сцены, обращается к залу). Я работал с Вами семь лет и не только словами, но и делом доказывал свою точку зрения на всё, что происходило вокруг, на работу завода, на отношение к людям…Мне сейчас больше нечего к этому добавить… Меня призывают не сводить разговор к отдельным личностям. Это неверно. Именно группа людей, обиженных на меня… Нет, извините, не то говорю. Не обиженных, а противников, противников не моих лично, а противников всего нового, пытается третировать меня.
      Шум в зале, выкрики. Назовите их пофамильно.
      Башарин. Вы их прекрасно знаете. Это чинуши, которым личное спокойствие дороже дела…
      Возмущенные выкрики из президиума. Шушкова вскакивает и стучит кулаком по столу.
      Шушкова (перекрикивая шум). Прекратите дискредитацию партии… и честных коммунистов.
      Башарин. Если Вы партия, то мне не о чем говорить. (Пытается еще что-то сказать, но его перебивает Двоскин).
      Двоскин. Вадим Борисович, мы не Шушкову разбираем сегодня, а Вас. Не нужно ставить вопрос с ног на голову. От Вас нам хотелось бы услышать больше самокритики, а не критику товарищей, которые нашли смелость написать в ЦК.
      Башарин. Нет, позвольте, я не согласен с Вами в корне. Вы сначала дайте оценку тем фактам, которые Вы проверили по этому пасквилю на меня, а потом обсуждайте. Это Вы перевернули все с ног на голову, а не я.
      Шум в зале. Хватит, давайте кончать. Ясно, что дело темное…
      Из зала (рабочий в комбинезоне). Товарищи, мне непонятно, почему, если все изложенное в письме на Вадима Борисовича правда, его поведение не пресекалось своевременно ни райкомом, ни нашей партийной организацией. Почему вдруг наш директор…
      Шушкова (выкрикивая). Бывший директор.
      Рабочий. Да, бывший директор, в один миг становится плохим. Я лично о всех этих фактах слышу впервые. Пусть разъяснит их тот, кто проверял.
      Возгласы из зала. Правильно. (Шум не стихает).
      Яковенко. Разрешите мне вмешаться.
      Шушкова. Тише, тише! Пожалуйста, Юрий Николаевич. (Объявляет). Слово предоставляется генеральному директору мебельного объединения, где сейчас работает Башарин – Яковенко Юрию Николаевичу.
      Яковенко. Товарищи! Я приехал на Ваше собрание с совершенно четкими функциями: не защищать товарища Башарина, как думают многие, но постараться найти с Вашей помощью истину. Мое мнение о Вадиме Борисовиче пока неопределенное. Да, да, я давал согласие на перевод Вадима Борисовича, изучал его анкету. Вроде бы все было в порядке. Но было бы несправедливо, если бы победила напраслина в тех вопросах, где Вадим Борисович не виноват. Вот с этой позиции мне хотелось бы услышать мнение товарищей, долгие годы работавших вместе с ним. Что касается проверки письма, могу сообщить следующее. Факты расходования средств не по назначению подтвердились. Да, Вадим Борисович, минуя руководство объединения, самовольно использовал прибыли от подсобного хозяйства, а иногда и от основного производства на закупку пустующих домов в деревнях и строительства из них жилья. Нецелесообразно расходовался им фонд материального поощрения. В частности, премии выдавались только отдельным, в общем-то хорошим работникам, но в непропорционально большом объеме – до 100 рублей на рабочего. Кроме того, ревизии, проведенные КРУ Минфина СССР и бухгалтерией объединения, вскрыли серьезные нарушения финансово-хозяйственной деятельности товарища Башарина. Он допускал отпуск и обмен на сторону остродефицитных материалов, таких как облицовочная плитка, полированные изделия из древесины, уголь, сталь, листовое железо и другое, приобретая на это материалы для строительства жилья, развернутого по его инициативе. Правда, личных злоупотреблений в денежных и других финансовых операциях не установлено. Это я должен особенно подчеркнуть. В проверке некоторых фактов участвовали работники ОБХСС и прокуратуры. По их заключению, все операции были проведены в нарушение существующих инструкций, но не противоречат закону. Извлечения личной выгоды Башариным в виде дополнительной зарплаты или денежных взяток не установлено. Моральные качества Вадима Борисовича у нас не вызвали сомнения. Мы его знали как прекрасного семьянина, он успешно воспитывает дочь, у него милая, извините, Вадим Борисович, симпатичная жена. Кажется, здесь все в порядке. Но у Вас он работал значительно больше и Вы, естественно, лучше его знаете. Если что не так в этом плане, мы поправим его. Мое предложение: наказать Вадима Борисовича нужно строго и по партийному принципиально, но и возможность исправиться тоже дать. А что касается непосредственно положения, сложившегося на заводе «Армид» сейчас, то объединение возьмет на себя контроль за решением всех сложных вопросов, которые имеются. Мы поможем. Думаю, что совместно с райкомом партии в ближайшее время сможем нормализовать обстановку на заводе. Спасибо за внимание.
      Голос из зала. Можно вопрос?
      Шушкова. Прошу соблюдать, товарищи, порядок. (Обращается к Яковенко). Юрий Николаевич, Вы ответите на вопрос?
      Яковенко. Да, да, конечно.
      Рабочий. Скажите, что сделало объединение, чтобы вовремя пустить новый цех на заводе? Это раз. Когда мы будем получать хотя бы нормальную зарплату, премии, наконец? Это два. Причем здесь Башарин? Я не хвалю Вадима Борисовича, но он хоть порядок обеспечивал и знал, что к чему. У меня много личных обид на бывшего директора, но я не вижу оснований ругать за все Башарина. Потом, куда Вы-то смотрели?
      Шушкова. А Вы не увидите, если глаза не откроете. А кто довел нас до того, что в кассе нет денег на зарплату?
      Рабочий. Вы, Нина Ивановна, не перебивайте меня, а дайте ответ, где Вы были раньше?
      Двоскин. Все ясно, ошибка наша есть. Не усмотрели. Садитесь. Давайте, товарищи, послушаем мнение других. Кто хочет высказаться?
      На первом ряду женщина тянет руку вверх.
      Кассир. Можно мне?
      Двоскин. Пожалуйста, представьтесь.
      Кассир. Да кассир я, все меня знают. Зовут Вера Ивановна. Я хочу высказать свое мнение, так как ставила свою подпись под письмом. Вадим Борисович очень груб, кто его близко не знает, думают, что он всегда такой интеллигентный и тихий, какой он сейчас здесь. А я семь лет с ним проработала, каждый день встречались.
      Голос из зала. Верка, по делу давай… не трепись.
      Кассир. А я и так по делу. У меня был день рождения. Решила отметить в бухгалтерии с девочками. Купила бутылку шампанского, коробку конфет и только сели на обеде отметить событие, входит Вадим Борисович и, не разобравшись ни в чем, запретил, заметьте, в грубой форме отмечать день рождения. Вы думаете, это украшает мужчину и руководителя? Нет. Он просто оскорбил меня и весь коллектив бухгалтерии. Мы что, алкоголики какие?
      Шушкова. Спасибо, Вера Ивановна. Кто еще хочет высказаться?
      Выкрик из зала. Можно мне?
      Шушкова. Подойдите сюда. (Директору, тихо). Кто это?
      Директор пожимает плечами. Немолодой человек, прихрамывая на одну ногу, подходит к сцене и становится лицом к залу, не поднимаясь на трибуну.
      Шушкова. Представьтесь.
      Человек из зала. Свинарь я, работаю на подсобном хозяйстве чуть более недели – 10 дней. Вот что я хочу сказать всем. Не знаю я ни Башарина, ни нового директора. Только порядок на свинарнике установлен образцовый. Есть у нас горячая вода, чисто, просторно, свиньям хорошо, привесы большие.
      Шушкова. Вы по делу говорите, нечего в сторону собрание уводить. Что у Вас есть по существу?
      Человек из зала. А я и так по существу. Не хотите слушать, не надо. Только могу сказать, что порядок такой сам по себе не делается. Хороший хозяин поработал и не один год.
      В зале шум, смех.
      Голос из зала. Во дает свинарь. Лучше всех расценил. Молодец. В зале раздаются редкие хлопки.
      Шушкова. Неясно, о чем Вы хотели сказать, товарищ, но Ваше выступление будет запротоколировано. Пусть выступит Букин Лев Павлиныч. Он старый коммунист, давал рекомендацию в партию Башарину. Прошу Вас, Лев Павлиныч.
      Букин (проходит на сцену, идет к трибуне). Я бы хотел начать издалека. Когда я в первый раз увидел Вадима Борисовича, очень умного, грамотного руководителя, я подумал, наконец-то нашему заводу повезло. Мы такого человека давно ждали. Не скрою, я симпатизировал Вадиму Борисовичу, поддерживал его, чем мог. Поэтому и в партию его рекомендовал не случайно. Но одно обстоятельство заставило меня круто изменить мнение о Вадиме Борисовиче. Это было так. Я заболел, не вышел на работу, попросил жену позвонить на завод и предупредить директора. Звонит жена, секретарша берет трубку, переключает на директора. Директор выслушал жену, сказал спасибо, а потом и заявляет ей: почему звоните по этому поводу мне, у Вашего мужа есть непосредственный начальник. Что это, товарищи? Чинопочитания захотелось? Не позвони простой смертный, не отрывай от работы… Вот откуда истоки всех последующих злоупотреблений властью Вадим Борисовича. И мы все вместе помогали ему становиться таким.
      Башарин (усмехаясь, поднимает руку и, встав со стула, энергично возражает). Лев Павлиныч, изменили Вы свое мнение обо мне не после этого, а после того, как я объявил Вам выговор за попадание в медвытрезвитель, когда Вы ездили в область с годовым отчетом. А потом настоял на обсуждении Вашего поведения на партсобрании… Так что… (Хочет сказать еще что-то, но ему не дают).
      Шушкова (вскакивает в страшном гневе, чуть ли не с пеной у рта кричит). Прекратите, прекратите немедленно издеваться над человеком. Дайте высказаться. Вы у всех видите изъяны, лучше бы за собой смотрели…
      Двоскин. Нина Ивановна, может быть, в конце концов, продолжим деловое обсуждение и не будем ярлыки друг на друга навешивать?
      Шушкова (садится). Я помню по протоколам, что действительно обсуждалось поведение Букина, но речь сейчас не об этом. Что было, то было, он за это свое, что называется, получил. Речь, о, другом. О Ваших человеческих качествах.
      Букин продолжает стоять на трибуне, криво усмехаясь.
      Башарин (показывая рукой на Букина). Здесь был задан вопрос. кто довел завод до такого состояния. Вот они и довели завод до развала, а сейчас ищут козла отпущения.
      Лялюшкин. Это Вы бросьте, Вадим Борисович. Нечего на людей спихивать собственные ошибки…
      Шушкова подходит к Букину, и что-то шепчет ему на ухо.
      Лялюшкин. Вы прекрасно знаете, что только благодаря Вашим личным связям, которые, я уж не знаю каким образом, Вами оплачивались, заводу поступали и цемент, и плиты, и перекрытия, и даже, извините, финские унитазы. И поставщики-то какие: Прибалтика, Украина, Горьковская область, Ленинград, Москва. У нас после Вашего ухода ничего не осталось из этих связей. Потому что Вы хотели сознательно поставить завод в безвыходное положение: вот, мол, смотрите, как я работал, а вот теперь как новый директор работает. И вообще, Вы все время подчеркивали нежелание оставить меня за директора. Как же это воспринимать, как не сведение личных счетов?
      Шушкова. Эдуард Иванович, спасибо Вам за откровенное сообщение. Думаю, что всем всё понятно без дальнейших комментариев…
      Голос из зала. Ничего не понятно, объясните толком. В чем дело, почему завод довели до закрытия?
      Яковенко (поднимается, поправляет очки). Ни о каком закрытии, товарищи, речи не может быть. Работа завода и его реконструкция взята под контроль лично мною. Необходимые стройматериалы уже стали поступать. (Обращается к директору). Так ведь Эдуард Иванович?
      Лялюшкин. Поступило три полувагона плит, пульмановский вагон цементу. Стройка с завтрашнего дня возобновится.
      Яковенко. Ну вот, слышите? Все наладится. Ну а насчет премий и высоких заработков, как тут задавали вопросы, придется подождать до тех пор, пока не запустим завод на всю мощность.
      Голос из зала. Опять только завтраками кормите, а нам и обедать хочется…
      Шушкова. Товарищи, товарищи, мы отошли от повестки дня. Давайте ближе к делу.
      Голос из зала. Ближе некуда. Надоели обещания. Дайте Башарину слово. Пусть объяснит ситуацию сам.
      Шум в зале, голоса одобрения.
      Двоскин. Ну что ж, резон есть еще раз послушать Вадим Борисовича.
      Шушкова. Я возражаю, чего его слушать, мы и так его наслушались за семь лет. И сегодня никому слова сказать не дает…
      Селюгина (встает). Товарищи! Но так же нельзя. Дать высказаться коммунисту и тем более дать ему возможность ответить на возникшие к нему вопросы мы просто обязаны. Нина Ивановна, не стоит драматизировать последствия работы Вадим Борисовича. Были ошибки, мы их анализируем и спросим за них Вадим Борисовича. Но нельзя руководителя такого масштаба, как Вадим Борисович, списывать со счетов. Это будет неправильно, не по партийному. Пусть Вадим Борисович еще раз объяснит свою позицию.
      Двоскин. Вам слово, Вадим Борисович.
      Башарин. Нет, не могу, хочу, но не могу найти подходящих слов, чтобы объяснить всем, что такое моя жизнь. Моя жизнь – здесь, на заводе, а теперь там – это работа. Может это плохо, но для меня мерилом человеческих качеств, всегда было мастерство. Помню, дед меня, мальчишку, попросил насадить лопату на черенок. Думаю, чего проще? Взял во дворе берёзовую палку, обстругал её и стал насаживать на штык. Стучу, стучу по другому концу черенка молотком, пытаясь насадить, но ничего не получается…Подошел дед, взял все у меня из рук и перевернул черенок с лопатой, ударил несколько раз свободным концом о колоду. Штык сам собой встал на место. Вот и все. Так и в любом деле – нужно мастерство. А если его не хватает, в ход идет показуха. О себе могу только одно сказать: руководить заводом было сложно, но работа доставляла мне удовольствие. Я знал, что делаю, и свои ошибки на чужие головы не высыпал. А вот тех, кто хочет ошибки нынешнего руководства приписать мне, в частности, это относится к Эдуарду Ивановичу, Шушковой, Бунину и ряду других, отвечу: не надо воду мутить. Не виновных искать нужно, а работать. А если бог не наградил разумом для руководящего дела – не беритесь. Вот тут Вы много про фонды и личные связи. Чем расплачивался за это? Отвечу – дружбой…
      Смех в зале.
      Голос из зала. Во дает…
      Башарин. Да, дружбой. А что, слово не такое уж плохое, чтобы смеяться. Ну уж если моему товарищу помощь нужна была, с себя сниму, а ему отдам. Ведь не зря в народе говорят - дорога ложка к обеду, а яичко в Христов день.
      Голос из зала. Правильно. Не имей сто рублей, а имей сто друзей.
      Смех.
      Двоскин. Вадим Борисович, давайте по существу поднятых вопросов. Оставьте Христа в покое, Вы на партсобрании.
      Башарин. Извините, Пал Палыч. Что могу добавить к сказанному, так это то, что дружбу со мной никто не потерял. Так же, как и прежде, мне, естественно, помогают уже на новом месте. Подсобного хозяйства и теплиц у меня там пока нет. Так что рассчитываюсь все той же дружбой. В отношении того, почему я не помогал новому директору, могу сказать только одно – он меня об этом не просил. Навязываться в помощники не в моих правилах. Во-вторых, раз райком партии оставил меня на партучете здесь, то я понял, что меня пригласят хотя бы на партсобрание или актив и я смогу что-то предпринять, если нужно будет, но этого не случилось. Мое личное мнение о новом директоре я сейчас говорить не буду. Об этом я сказал в свое время в райкоме. Вам с ним работать, сами разберетесь, что к чему. Теперь о даче на глухом озере. Озеро это не глухое, многие там бывали из здесь сидящих. Называется оно «Съезжее», от слова съезжаться, так что глухоманью там не пахнет. А дачи как таковой там вообще нет.
      Голос из зала. Не надо об этом. Знаем и так что это за дача.
      Женские голоса. Пусть расскажет. Нечего друг дружку покрывать. Рыбак рыбака видит издалека…
      Двоскин. Тише, тише, товарищи. Продолжайте, Вадим Борисович.
      Башарин. В общем, это не дача, а обычный рыбацкий домик, с чердаком для сушки снастей, с баней на берегу. Сруб и отделку сделали сами рабочие без оплаты из казны и пользовались сами. Многие потом отдыхали там из наших и дирекции завода. Самому раза два всего и довелось побывать. Очень замечательное место, но времени бывать чаще не хватало. Что еще сказать, чтобы Вы поняли, что оправдываться мне перед Вами не в чем?
      Шушкова. Хватит, Вадим Борисович, лирикой заниматься. Ответьте мне, пожалуйста, почему Вы деньги от подсобного хозяйства направили на строительство жилья, а не стали ими премировать рабочих?
      Башарин. Причем тут премии и подсобное хозяйство? Премию нужно заработать. А подсобное хозяйство строилось для улучшения быта людей, в том числе и пенсионеров, которые работали раньше на заводе.
      Шушкова. Почему-то Вы проявили заботу не обо всех работниках, а только об избранных Вами. Взять хотя бы пенсионерку Азарову, чем она заслужила Ваше расположение? Ведь на заводе ни дня не отработала, а Вы ей каждый год дрова за счет завода привозили и еще рабочих направляли для колки. (Обращаясь к рабочему, сидящему в первом ряду). Так ведь, Василий Степанович?
      Василий Степанович (несвязно бормочет, глотая слова). Ну, было дело. Знамо, конечно, что она бывшая учительница, человек старый, сама не может. Вот и помогли дрова разделать.
      Шушкова. За деньги?
      Василий Степанович. Нет, денег, директор брать не велел. А бутылку ставила, было дело.
      Дружный смех в зале. Смущенный Василий Степанович садится на место.
      Шушкова. Вот-вот, всем сейчас смешно. А ведь Василий Степанович с напарником своим Антиповым не один день и не один год дрова кололи у Азаровой и все за государственный счет.
      Двоскин. Почему это Вы, Вадим Борисович, государственные деньги в личных интересах использовали в случае с Азаровой? Расскажите об этом всем поподробнее…
      Шушкова. Да что рассказывать, все знают, что его ребенка Азарова нянчила бесплатно, вот и рассчитывался за счет завода.
      Башарин что-то хочет ответить, но не успевает. С заднего ряда поднимается старая женщина и просит слова.
      Шушкова. А вот и сама Азарова. Проходите, Антонина Константиновна. Расскажите обо всем, что знаете о Башарине. Только честно.
      Азарова. А и рассказывать нечего. Стара я, чтобы неправду говорить, пусть бы даже Вадим Борисович был моим сыном. Пенсионерка я, Вам всем известно. Заслуженный учитель России, но ушла из школы, никому не нужной оказалась. А Вадик приехал сюда работать, сразу меня нашел, проговорили мы с ним всю ночь. Поддержала я его мысли перевернуть «Армид», людей заставить мыслить и работать по-новому. Большие планы были, думала, не осилит, а он оказался упорней, чем я знала его по школе. И меня не забывал. Да, дрова привозили и кололи работники завода, я этого не скрываю. Когда я попросила рассчитаться, то Вадик засмеялся и говорит. «Антонина Константиновна, неужели Вы не заработали от государства за 43 года учительства пару машин дров в год?» Сказал еще, что сам во всем разберется и чтобы я не беспокоилась об этом. Теперь вижу – боком все Вадиму Борисовичу выходит. Поэтому прошу извинить меня, что деньги в кассу не внесла своевременно, заплачу сегодня же. Я уж их с собой взяла. Пенсия невеликая – 42 рубля 37 копеек, но как-нибудь проживу. А дочку его я своей внучкой считаю и как могла в свое время о ней заботилась. Не знаю, правильно ли я делала, но соглашалась с Вадиком и брала по его настойчивой просьбе 30 рублей в месяц, когда приходилось с Танюшкой сидеть.
      Башарин. Антонина Константиновна, не надо, не надо об этом. Я прошу Вас…
      Азарова. Вадик, мне нечего скрывать от людей. Вся моя жизнь была на виду у них. Они хотят знать правду, я сказала ее… (Сгорбленно и медленно идет на свое место).
      Башарин (кричит). Прекратите издевательство! (Вскакивает со стула и бегом бросается со сцены, догоняет Азарову, прижимает ее к своей груди и целует в лоб; старая женщина тихо плачет на его груди, стоят обнявшись).
      
      Мизансцена вторая.
      
      Букин, воспользовавшись паузой подходит к секретарю райкома Селюгиной.
      Букин (шепотом). Что делать будем, товарищ секретарь? Высказаться мне не дали – ладно, но пора и решение принимать, не может же это длиться бесконечно. Народ устал и неизвестно чью сторону он возьмет, если еще будет одно или два таких выступления, как у Азаровой. Силен Вадим Борисович в части психологии, очень силен, по себе знаю.
      Селюгина (шепотом). Давайте посоветуемся с членами бюро. Действительно, пора принимать решение. (Обращается к Шушковой). Нина Ивановна, объявляйте перерыв на 15-20 минут и собирайте партбюро где-нибудь в кабинете клуба. Нужно обсудить создавшуюся ситуацию.
      Двоскин. Поддерживаю Инессу Михайловну. Пора посоветоваться в спокойной обстановке.
      Шушкова. Хорошо, соберемся в кабинете завклуба. Башарина пригласить?
      Селюгина. Думаю, что надо. Он член партбюро, без него проводить будет некрасиво. Пал Палыч, Вы пригласите его, пожалуйста.
      Двоскин согласно кивает головой.
      Шушкова (зычным голосом объявляет). Перерыв на 20 минут. После перерыва собрание продлится.
      Все встают, шум, говор, президиум начинает расходиться.
      
      Мизансцена третья.
      
      Кабинет завклубом. Небольшой круглый столик, на нем ваза с засохшими цветами. На стене портрет Станиславского, у стены небольшой диван и несколько сломанных стульев, старый рояль. Присутствуют. Селюгина, Двоскин, Шушкова, Лялюшкин, Букин, Яковенко, Башарин и три члена партбюро, так и не сказавшие ни слова на собрании. Селюгина сидит около столика в единственном кресле, трое членов бюро и Букин сидят на диване, Двоскин стоит за спиной Селюгиной, Яковенко осторожно присел на стул, пробует, не сломается ли он под ним. Шушкова с какими-то папками подсела к Селюгиной и молча водит пальцем по листу бумаги, что-то читая. Башарин сидит на вращающемся стуле, облокотившись на рояль.
      Селюгина (кивая головой и негромко). Хорошо, хорошо, разберемся. (Обращаясь ко всем). Разрешите по поручению райкома партии предварительно рассмотреть вопрос о наказании Башарина. Несмотря на то, что состоявшееся три дня назад бюро завода рассматривало этот вопрос, о чем есть соответствующий протокол, который только что мне показала Нина Ивановна, райком партии считает, что только партийное собрание вправе окончательно решить вопрос о степени вины и соответственно наказать Вадим Борисовича. Поэтому разбор, который уже состоялся, а также то, что Вадим Борисович является членом партийного бюро завода, а также и членом райкома КПСС, ставит перед нами задачу еще раз вернуться к этому вопросу и рассмотреть его принципиально. Какие будут мнения?
      Шушкова. Я категорически против повторного обсуждения. Бюро уже состоялось, вопрос рассмотрен, протокол есть, мнение у всех было единогласным: исключить Башарина, как скомпрометировавшего себя коммуниста.
      Двоскин. Постойте, постойте, Нина Ивановна. Давайте без эмоций. Вы здесь не одна. У других членов бюро есть предложение еще раз обсудить вопрос о наказании Вадима Борисовича.
      Трое членов бюро молча мотают головами. Двоскин смотрит на директора.
      Лялюшкин. Я как все.
      Двоскин. Ну, вот и прекрасно. Какие будут предложения о наказании? Прошу высказываться, только побыстрее, у нас мало времени.
      Шушкова. Мое предложение прежнее – исключить.
      Башарин (наконец подает голос). Интересно получается, никак в толк не возьму, за что так на меня Нина Ивановна обозлилась, что аж из партии исключить хочет. Сидел на собрании и вдруг осенило - власти человек захотел. Разделаюсь с таким китом как Башарин, так с Вами, товарищ Лялюшкин – раз плюнуть. Так, Нина Ивановна?
      Лялюшкин. Ну, Вы полегче, Вадим Борисович.
      Башарин. Да погоди ты, сиди, если сидится. Ни черта не понимаешь. Она хочет управлять заводом, а не ты. Для этого и вся склока затеяна. Тебя она сомнет, можешь не сомневаться, и будешь ты плясать под ее дудку. Собственно, это она попыталась сделать в свое время и со мной, но не удалось. Я помнится тогда, Нина Ивановна, Вам сказал: еще раз помешаете – выгоню по статье 254 пункт 1, а там пусть Вас хоть министр восстанавливает. Подействовало, но, видно, ненадолго. И ведь самое главное - было за что уволить Вас, Нина Ивановна. Напомнить товарищам?
      Шушкова. Ваш бред никто слушать не собирается.
      Башарин. Зря так думаете. Вы, помнится, тогда в годовом отчете нолик приписали, помните? Вместе с любезнейшим Львом Павлинычем.
      Букин. Прошу бюро не дать распоясаться Вадиму Борисовичу. Ошибка, кажется, была, но не умышленная, так сказать, механическая.
      Башарин. Да, но Вы, когда оформляли премию на себя и Нину Ивановну, знали, что она незаслуженная, но оформили.
      Букин молчит.
      Башарин. Что же Вы молчите? Разве не так дело было?
      Букин. Я думаю, нужно ограничиться строгим выговором с занесением в учетную карточку…
      Лялюшкин (быстро). Поддерживаю.
      Трое членов партбюро молча кивают головами.
      Селюгина. Будем голосовать. Кто за то, чтобы объявить товарищу Башарину выговор с занесением, прошу поднять руку.
      Букин, Лялюшкин, трое членов партбюро поднимают руки.
      Селюгина. Кто против?
      Башарин (поднимает руку). Я.
      Шушкова (поднимает руку). И я.
      Селюгина. Ясно.
      Шушкова. Я прошу записать мое особое мнение. Вы знаете какое.
      Селюгина. Хорошо, занесем в протокол. Итак, товарищи, с этим предложением выходим на собрание. Больше обсуждать у нас нет времени.
      Башарин. Не согласен. Нельзя же так, ни за что, ни про что объявлять выговор. Да Вы что, товарищи, в своем уме?
      Двоскин. Он прав. Нужно сформулировать, за что ему объявлять Выговор.
      Башарин. Да я не об этом….
      Двоскин. А я об этом. Поэтому предлагаю следующую формулировку…
      Шушкова. Насчет формулировки, Пал Палыч, нам виднее.
      Двоскин. Я не возражаю, пожалуйста, предлагайте.
      Шушкова. За завал в работе и личное злоупотребление служебным положением.
      Башарин. А где доказательства моего служебного злоупотребления?
      Шушкова. А дрова учительнице за чей счет?
      Селюгина. Нина Ивановна, согласитесь, что это не довод. Старую заслуженную учительницу забыли. Поссовет вовремя ей не привез дров, они, кстати, ей положены бесплатно. Сделал это директор завода Башарин в нарушение закона, но не злоупотреблял же он в этом случае своим служебным положением. Надо что-то другое…
      Двоскин. Я бы все же предпочел другую формулировку. За нарушение партийной и государственной дисциплины. Простенько и со вкусом. Сюда подойдут любые нарушения, но не связанные со злоупотреблением властью бывшего директора.
      Селюгина. Да, Вы, Пал Палыч, как всегда правы. Это будет более правильно. Прошу, товарищи, голосовать. Кто «за» – поднимите руки. (Смотрит по сторонам). Вот и хорошо. Все «за», при одном «против», я так Вас поняла, Нина Ивановна? Вы, Вадим Борисович, воздержались?
      Шушкова. Да, я против и оставляю свою формулировку.
      Двоскин. Нина Ивановна, Вы сегодня слишком много позволяете. Не было бы Вам хуже от такой ретивости.
      Башарин (кричит). Ничего не пойму, я в каком-то сне. Ничего не пойму. Идиотизм.
      
      Мизансцена четвертая.
      
       Все тот же зал. Высвечивается ярко сцена. В том же составе президиум за столом. Башарин сидит на стуле на прежнем месте, на коленях дипломат, на который он опирается двумя локтями. Фигура сгорбленная, взгляд отрешенный.
      Голос из зала. Начинайте…
      Шушкова. Товарищи, разрешите продолжить наше собрание. У кого будут принципиальные Высказывания, суждения или мнения по обсуждаемому вопросу? Прошу высказаться. Только давайте договоримся о регламенте. Выступление не более 3-5 минут. Согласны?
      Из зала. Да, согласны.
      Шушкова. Ну, вот и хорошо. Так, кто еще хочет высказаться?
      Голос из зала. Можно мне?
      Шушкова. Проходите ближе к сцене (показывает рукой на трибуну) и поднимайтесь на трибуну.
      Выходит невысокого роста пожилой рабочий в черной спецовке, представляется.
      Косоворотов. Косоворотов Николай Иванович.
      Шушкова. Николай Иванович, давайте на трибуну.
      Косоворотов. А меня и отсюда кому нужно услышат. (Встает у сцены, тискает в руках кепку, явно нервничая). Да вот, я тот самый рабочий, о котором говорилось сегодня. Это меня бывший директор уволил. Это правда. Не сработались мы с ним. Да и не только я. Многие ушли. Говорили сегодня об этом, не буду повторяться. А вот почему? Никто толком не сказал. Вот я и решил об этом рассказать на собрании. Дело было так. Начали реконструкцию первого цеха, где я работал на наладке станков бригадиром.
      Голос из зала. Да знаем, где и как работал. Дело говори.
      Косоворотов. А я и так о деле. В общем, вызывает меня директор к себе в кабинет и говорит. «Ты, Николай Иванович, видел новый станок из Финляндии?» Я говорю – видел. «Так вот, у него производительность в десять раз выше чем у нашего старого, а качество и сравнить трудно». Ну а я отвечаю, надо, говорю еще посмотреть. А он мне. «Чего смотреть, почти все мебельные фирмы за рубежом работают на этих станках. Дело проверенное» Ну а я ему отвечаю. «Случись поломка, ни запчастей, ни документации на эти станки не получить. Тогда что делать будем? Вадим Борисович, вот он передо мной сидит (поворачивается к сидящему на сцене Башарину) тогда и ответил мне. «Волков бояться – в лес не ходить. Дело нужно делать. А не рассуждать». А потом и добавил. «Мое предложение к тебе такое. Оставь в бригаде самых опытных и грамотных наладчиков, остальных переведем в другие цеха, и будете вместе с финнами монтировать новую линию, а заодно и учиться уму-разуму у них. Зарплата, конечно, повысится, при условии, что станки будут работать как часы». Я не согласился. В общем, разговор у нас с ним пошел нехороший и кончился тем, что Вадим Борисович прямо предложил мне уйти. Так и сказал мне напрямую. «Если трусишь, то лучше уходи с дороги, не путайся в ногах». Я о чем, товарищи! Обида меня взяла. Правильно, всю войну на животе проползал не из-за трусости, а чтоб в Берлине распрямиться во весь рост, когда на фашистского зверя пошел. Готов был его голыми руками задавить. А тут – трусишь. Не трусил и не трушу я, Вадим Борисович, будет Вам известно. А только сейчас не война, чтоб рисковать ради Вашей прихоти. Ушел я с завода, почти все ребята сами с бригады ушли. Ну и что? Станки-то Ваши, Вадим Борисович, стали за полгода один за другим из строя выходить. Вы уехали, а ко мне пришли, в ножки поклонились. Да ладно, не об этом. В общем, мучаемся мы с этими станками до сих пор. И вина в этом Ваша, Вадим Борисович. Я как коммунист за самое строгое наказание Вас в партийном порядке. Чтоб в дальнейшем неповадно было мнение рабочих не слушать. У меня все.
      Шушкова. Вот-вот, Николай Иванович, чтоб впредь, действительно, неповадно было. Спасибо, Николай Иванович, за честное рабочее слово, садитесь.
      Косоворотов идет на свое место.
      Селюгина (не вставая с места). Есть предложения прекратить прения и перейти к рассмотрению вопроса о конкретном наказании товарища Башарина. Вина его доказана, многие из выступавших внесли предложение наказать коммуниста Башарина в партийном порядке. Вот и Николай Иванович это мнение подтвердил в своем искреннем выступлении. Спасибо Вам за такое откровенное слово. Как Вы смотрите на это, товарищи коммунисты?
      Башарин (вскакивая с места). Прошу две минуты для ответа Николаю Ивановичу.
      Шушкова. Хватит, мы Вас слушали… Товарищи, разрешите предложить Вам на рассмотрение решение партбюро, только что состоявшегося в перерыве нашего собрания…
      Голос из зала. Дайте слово Башарину.
      Шум, свист.
      Селюгина. Нина Ивановна, все же нужно дать последнее слово Вадиму Борисовичу.
      Шушкова пытается что-то возразить, но Башарин не дождавшись разрешения начинает громко говорить.
      Башарин. Решайте со мной что хотите, но запомните, что такие, как Николай Иванович и ставят палки в колесе прогресса. А отказались Вы, Николай Иванович, от моего предложения по одной причине - Вам невыгодно было терять насиженное место. Привыкли, что плохая, хорошая ли продукция идет со станков - Вам дела нет. Вы получаете за VI разряд свои 350 рэ, а там хоть трава не расти… да, работу Вы знаете, станки не простаивали, но нашу продукцию даже в отсталых странах отказываются покупать из-за низкого качества. Зайдите в любой мебельный магазин, посмотрите, кто покупает изделия нашего завода. Вот в чем вопрос. А станки, конечно же, будут выходить из строя, потому что вместо того, чтобы учиться, Вы вместе с бригадой с завода ушли, а теперь себе цену набиваете… (Махнув рукой идет к своему стулу и тяжело садится, не обращая внимания на шум в зале и выкрики Шушковой).
      Шушкова. Нет пророка в нашем отечестве, только Вадим Борисович нашелся. Смех один.
      Селюгина (встает, шум в зале постепенно утихает). Товарищи, видимо, хватит все же обсуждать, тем более что обсуждение принимает форму взаимных упреков. Прошу Вас, Нина Ивановна, объявить решение партбюро.
      Шушкова (взяв в руки протокол, пытается читать, но руки трясутся, надевает очки и читает зычным голосом). Протокол партбюро первичной организации завода «Армид» от 3 июня 1978 года. Слушали персональное дело коммуниста Башарина В.Б. Решили: за грубое нарушение партийной и государственной дисциплины коммунисту Башарину В.Б. Объявить строгий Выговор с занесением в учетную карточку. «За» – проголосовало 6 человек, «против» - нет, один член бюро имеет особое мнение.
      Селюгина (встает). Товарищи, Вадим Борисович – молодой руководитель, коммунист и, думаю, еще может исправиться. Мы ему в этом поверим. Однако за ошибки нужно отвечать, поэтому предлагаю поддержать решение партбюро Вашей парторганизации. Кто согласен с этим решением, прошу голосовать. (Первой поднимает руку, в зале и президиуме все поднимают руки). Кто против? Нет. Принято единогласно.
      Сидящие в президиуме остаются в одной позе с поднятыми руками. Башарин безучастно сидит на стуле, склонив голову.
      
      Конец третьего действия.
      
      
      
      
Действие четвертое.
      
      Происходит в бане вечером того же дня.
      Просторный зал стилизован под русскую старину. Вдоль стены стоят широкие деревянные лавки, сколоченные из толстых плах, массивный стол в центре зала заставлен всевозможными закусками, бутылками с коньяком, водкой. Звучит мотив японской песни «У моря, у синего моря…». В углу горит камин. Освещение матово-розовое. Атмосфера тепла, уюта.
      На скамьях сидят и полулежат семь человек. Все они только что попарились, помылись и находятся наверху блаженства. Отдыхают, как римские патриции после терм, перед длительной вечерней трапезой. Одеты в белые простыни, перекинутые через плечо, и внешне действительно напоминают римских патрициев. Сбоку, на небольшом столике, колдует над напитками один из членов великолепной семерки, хозяин бани, невысокий потный человек с черными спутанными волосами. В углу стоит большой холодильник, на нем – переносной телевизор, телефон, магнитофон. В бане находятся Башарин, Двоскин, Чуркин, Поддорожников, Ляховский – директор совхоза и хозяин бани, Бавыкин – председатель районного комитета НК, Кухо Валтонен – иностранец, представитель внешнеторговой фирмы по закупу древесины.
      
      Мизансцена первая.
      
      К одиноко стоящему в углу Башарину подходит Двоскин.
      Двоскин. Ну что, Вадим Борисович, признайтесь, у Вас в городе нет такого пара, как здесь? Каменка так раскалена, вода на нее – что порох. А веники, веники-то какие: березовые, дубовые, вересковые. И все, имейте в виду, заготовлено в срок. Каждый сорт, когда ему положено, а не просто так, лишь бы чем было себя хлестать, как в Ваших городских парилках. (Не дожидаясь ответа, больше любуясь сам собой и очень довольный, продолжает). Уф, хорошо. (Наливает бокал пива, с большим удовольствием, выпивает, предлагает Башарину, тот тоже молча выпивает).
      Входит распорядитель, молодой человек неопределенной внешности в спортивном костюме. Ставит на поднос рюмки с водкой, коньяком, кладет на тарелку бутерброды, нарезанный лимон и обносит всех по кругу.
      Башарин сидит, прислонившись к стене, прикрыв глаза, не слушает, что говорит Двоскин и не видит подошедшего к нему распорядителя.
      Распорядитель. Вадим Борисович! Прошу…
      Башарин открывает глаза, как бы очнувшись кивает, берет рюмку с коньяком, выпивает, не закусывая.
      В это время Чуркин громким голосом привлекает к себе общее внимание.
      Чуркин. Друзья мои, хотите свежий анекдот, вчера из области привез?
      Двоскин. Тихо, тихо! Юрий Леонидович, просим.
      Все замолкают, кое-кто молча пьет, закусывает бутербродами.
      Чуркин. Значит так. Ситуация банальная. Муж возвращается из командировки. Жена долго не может открыть дверь. Муж, наконец, все же попадает в квартиру и бегом к шкафу. Открывает. Видит, стоит голый мужик и рукой держится за перекладину. Муж спрашивает. «Что ты тут делаешь?» Тот отвечает. «На трамвае еду». Муж ему. «Ну, ты и ответил», а тот ему: «Ну, ты и спросил».
      Взрыв хохота потрясает комнату, смеются все, кроме Башарина, который как-то глупо и криво усмехается одними губами.
      Двоскин (опять дотрагивается до плеча Башарина) да что Вы, право, Вадим Борисович, сникли? Понимаю, что неприятно себя чувствовать после таких передряг, но не настолько же придавать всему значение… Давайте-ка еще по пиву ударим… (Просит распорядителя). Приятель, открой, пожалуйста, пару бутылочек с холодка.
      Распорядитель молча кивает и идет к холодильнику.
      Башарин встает, молча идет к телефону, долго набирает номер.
      Чуркин. Куда звонишь? Если в область то теперь у нас код другой, через восьмерку, а если здесь, то должен помнить сам.
      Поддорожников. Да оставьте Вы его в покое. Неужели не видите, переживает человек. Все же первое взыскание, да какое. Это у тебя, Юрий Леонидович, из выговоров можно не одну шубу сшить, а тебе хоть бы что. Только закаленней становишься. (Смеется).
      Чуркин. Каждый из нас когда-то получал или получит первый удар судьбы по лицу. Другой вопрос: справедливо ли? А ты мои выговора, Иван Иваныч, не считай, своих, думаю, тебе некуда девать. Что, не так?
      Ляховский (подходит, примирительно говорит). Вот-вот, Юра, здесь-то собака и зарыта. Все дело в справедливости наказания. А хлестать по лицу мы наловчились. И сегодняшний пример с Вадиком опять наука для всех: не плюй против ветра… Но так отмордовать человека ни за что ни про что, это уж слишком… По правде говоря, не знаю куда Первый смотрит, но история с Вадиком получилась скверная…
      Двоскин. А вот это не твоего ума дело, Евгений Георгиевич. Без тебя знает товарищ Юров, как ему действовать при сложившихся обстоятельствах – это во-первых. А во-вторых, ты еще не все знаешь. (Многозначительно замолкает, в это время Башарин начинает разговор по телефону, все напряженно замолкают).
      Башарин. Это ты, Танюшка? Ну, здравствуй, это папа. Чем занимаешься? Как дела в школе? А у меня…. У меня все хорошо…. (Пауза). Ну откуда ты это взяла? (Пауза). Приеду и все тебе объясню, ладно? Позови маму. Ну хорошо, хорошо. Пусть мама возьмет трубку. Целую тебя. Да, тебе привет шлет твоя няня Антонина Константиновна. Ну, пока, пока, Танюша. (Пауза). Это ты, Наташа? Привет. (Длительная пауза). Как все знаешь? Ах так? Ты в своем репертуаре. Ну, тем лучше. Что скажешь? (Больше не говорит, а только слушает, наконец, кладет трубку, не попрощавшись, и молча сидит у телефона).
      Ляховский (подходит к Башарину). Вадим, брось ты все к черту и пошли к столу, перекусим чего-нибудь, поговорим, а то у меня ни крошки во рту с утра. Недолго и ноги протянуть. Ну-ну, пошли. (Берет Башарина под руку, ведет к столу и сажает, сам садится рядом).
      Многие уже расселись, Выпивают, едят, шумный разговор, общее оживление. Распорядитель включает телевизор. Поет Алла Пугачева «Ах, лето…». Башарину наливают целый бокал водки, он автоматически чокается со всеми подряд, Выпивает, ему наливают еще и еще, он пьет.
      
      Мизансцена вторая.
      
      Иностранец (подсаживается к Башарину). Извините за бестактность. Но слышал, что у Вас сегодня большие неприятности. И Вы такой, такой… (подбирает нужное слово) нефеселый. Да-да, серьезный, так говорят русские. Хочу предложить Вам тост - за хорошее настроение! (Пьет коньяк).
      Башарин (вяло улыбается, выпивает коньяк, морщится, закусывая лимоном). Спасибо, Кухо. Не обращай на меня внимания. Что бы и с кем из нас не случилось, старушка Земля будет продолжать вертеться. (Обводит пальцем круг). Вот так. Это только в песнях Высоцкого землю можно вращать назад, и то, когда этого захотели миллионы солдат. Но тогда была война. А сейчас народ измельчал, слякоть одна. Да и тех комбатов не стало. Всех жизнь уровняла в борьбе за квартиру и теплый сортир. И все же жизнь продолжается. И ее ни на миг не остановишь. Слышишь, как поет Алла?
      Иностранец. Извините, как это у Вас в России любят делать много шуметь без всего…
      Башарин. Много шума из ничего, хочешь сказать?
      Иностранец. Да-да, именно из-за… ничего много шума… (Смеется). Хороший русский язык, но трудный. Я больше десяти лет работаю в России, сумел много повидать и узнать о Вашей великой стране. И знаете, что меня больше всего поражает в ней?
      Башарин пожимает плечами.
      Иностранец. Нет, нет, никогда не догадаетесь.
      Башарин. Почему же, пожалуйста. (Показывает на стол). Хлебосольство?
      Иностранец. И да, и нет…
      Башарин. Ну, тогда пространство и масштабы?
      Иностранец. Нет.
      Башарин (смеясь). Пьянство и русский мат?
      Иностранец. Близко, но не это.
      Башарин. Холодный климат и белые медведи, ведь об этом часто говорят на Западе?
      Иностранец. У нас бывает куда холоднее.
      Башарин. Низкие цены на продукты, которых мало в магазине, но есть у каждого в холодильнике?
      Иностранец. Не совсем это.
      Башарин. Право же, не знаю, чем же тогда так поразила моя страна. Кажется, все более-менее важные достопримечательности перечислил. Тут все наши плохие и хорошие стороны жизни. Ну, может, что в мелочах упустил, а так все. Интересно даже стало. О себе не все знаем… Впрочем, ничего удивительного.
      Иностранец. Представьте себе, дорогой Вадим Борисович. Вы даже не догадываетесь об этом.
      Башарин. Вы просто меня заинтриговали. Говорите, Кухо, говорите же скорее, черт возьми.
      Иностранец. У Вас существует… э-э-э, как это Вы любите говорить часто слово «Надо!» Но ведь парадокс, что это как раз никому не надо. Да-да, Россия – страна парадоксов.
      Башарин (изумленно). В чем же наш парадокс?
      Поддорожников. А он насчет Пушкина намекает, Вадим, ты, что же не понял? «И парадоксов друг открытий…» так, кажется у Александра Сергеевича.
      Иностранец. Не спешите, пресса. Вы всегда склонны к сенсациям. Это не просто объяснить для Вас. Я попробую, так, кажется, русские говорят?
      Чуркин (из-за противоположного конца стола, сидя в обнимку с Бавыкиным). Так, так, Кухо. О;кей, валяй дальше…
      Иностранец. У нас чем больше, значительнее начальник, то есть шеф, тем он меньше работает. Шеф есть шеф. Да, да, он за все отвечает, организует, серьезно относится к работе. И он очень, очень грамотный специалист. Чтобы стать шефом, надо пройти большой трудный путь и много-много работать. Или иметь очень большой талант, чтобы сразу стать шефом. Я исключаю случай, когда становятся шефом по наследству или за большие деньги.
      Поддорожников. Ну, Вальтонен, ты сильно преувеличиваешь значение своего патрона.
      Иностранец. Нет, нет. Мой шеф очень сильный начальник. Он сейчас второй месяц отдыхает в Италии в обществе очаровательной секретарши. Но я не говорил Вам об этом. Это его тайна, но для других… Вы меня понимаете? Кстати, отдых отдыхом, но бизнес он не забывает. Я только что получил известие, что шеф между делом заключил выгодный контракт на поставку мебели, которая, кстати, будет сделана из Вашей русской древесины… (Поняв, что разгласил большую тайну, сконфуженно замолкает).
      Башарин. Нам пока такие сделки с Западом не грозят, поэтому не бойся, говори смело. Мы можем с Вами конкурировать лишь в качестве материала, но не в изделиях.
      Бавыкин и Двоскин подходят ближе.
      Бавыкин. Тема для бани слишком сложная, давайте, Кухо, отложим до завтра. А сейчас прошу всех кофе отведать и пора пульку в преферанс расписать. Вам не кажется, друзья, что время к этому подошло.
      Входит распорядитель, уносит со стола закуски. Иностранец, Бавыкин, Ляховский и Поддорожников садятся за карты. Начинается игра.
      
      Мизансцена третья.
      
      В бане все сильно хмельные, возбужденные вином. Кто-то по-прежнему сидит за столом и пьет, кто-то смотрит телевизор. Башарин, уединившись, сидит в стороне в подавленном состоянии. К нему подходит Двоскин и бесцеремонно лезет обниматься. Башарин отталкивает его, тот без обиды усаживается рядом.
      Двоскин (обращается к Башарину). Ну что ты, в самом деле, приуныл? Плюнь ты на все и на сегодняшнее собрание тоже… (Не дождавшись ответа, с напором выпившего человека, продолжает). Неужели тебе не понятно, что ты оказался стрелочником во всей этой истории? Скажу еще более откровенно. (Подвигается вплотную к Башарину и шепчет почти в самое ухо). твое наказание было спланировано еще тогда, когда и «дела-то» твоего не было.
      Башарин (оторопело). Не понял. Что значит спланировано?
      Двоскин. Да ты что, с Луны свалился? Не знаешь, как у нас все делается? Завод стал плохо работать, появились недовольные, зарплаты – то прежней нет, стройка глохнуть стала, атмосфера в коллективе накалилась. Как ты думаешь, кто за это должен отвечать?
      Башарин. Естественно, директор.
      Двоскин. Да что с него возьмешь, он без году неделя. Потом же его (опять в ухо) Первый рекомендовал на этот пост. Значит, с него и спрос… Ну а ты знаешь, у нас – не у них (кивает в сторону Кухо), партия не может ошибаться. А тут кстати, извини, некстати, появилась анонимка на тебя. Первый вызвал меня к себе, посадил к столу, дал прочитать. Я читаю, а он все по кабинету ходит, когда я кончил, он мне и говорит. «Вот, оказывается, откуда истоки тех неприятностей, какие сложились на «Армиде». Не хочется верить, но ошиблись в товарище Башарине, но Вы Пал Палыч тщательно все факты проверьте, дыма без огня не бывает». Вот так и был дан ход твоему «делу». Ну а все остальное – дело техники. Начались опросы указанных в анонимке лиц, перепроверка фактов. Конечно же, нашлись недоброжелатели, а то и твои прямые враги. Они сразу учуяли, куда ветер дует. Такую развили деятельность, что анонимки одна за другой полетели, сперва в райком: мол, мер не примете, выше жаловаться будем. Потом – в обком, и до ЦК дело дошло. Ну, сам понимаешь, ЦК разбираться в таких мелочах не будет.
      Башарин (хрипло, глядя в упор на Двоскина). И Вы все это время меня ни разу не попытались пригласить к себе, хотя бы выслушать, что я думаю обо всем этом? Постой, постой. Значит, Вы сознательно вели дело о моей персональной ответственности, чтобы снять таки образом свою? А я-то сегодня на собрании не пойму, куда же клонит райком, уверяя, что человек может ошибаться, но он еще молодой. Да, «Брошечка» так и сказала. «Он еще молодой руководитель и коммунист и может исправиться. Мы ему в этом верим». Вот оно, значит, где собака зарыта. (Встает, идет к столу, наливает рюмку коньяка, пьет не запивая).
      Все сидят в противоположном углу, смотрят телевизор, шум, смех.
      Двоскин. Вадим Борисович, пойдем сядем за столом, покалякаем еще немного, пока эти (кивает в сторону остальных) не накинулись на нас с вопросами. (Вместе с Башариным идет к лавке, оба садятся). Ты не обижайся, но у нас другого выхода не было. Ну, получил ты сегодня строгий выговор с занесением. Ну и что? В должности тебя оставят, вопрос этот тоже давно оговорен, а через год взыскание снимут, живи, как жил себе раньше. Правда, есть тут одна закавыка, но я думаю, она для тебя тоже не помеха.
      Башарин (Невесело усмехаясь). Это какая же не помеха?
      Двоскин (не обращая внимания на иронию Башарина). Выговор, тем более с занесением, автобиографию портит и личное дело тоже. Но это нужно будет в случае твоего продвижения наверх. Но так как ты уже своего потолка достиг, тем более что, как ты сам говоришь, к власти не рвешься, то не волнуйся, работай себе спокойно на своей нынешней должности.
      Башарин. Все продумали. Значит, Пал Палыч, и рыпаться мне нельзя? Ну а как же, скажем, быть Вам и мне с собственной совестью. Я ведь чего доброго и руки на себя наложить мог бы, не расскажи Вы мне всего этого сейчас. Кстати, (встает) а чем Вы лучше Понтия Пилата? Методы у Вас больно схожие.
      Двоскин (возмущенно). Да ты полегче, полегче на поворотах. Понтий Пилат… Не слыхал о таком и слышать не желаю. Только скажу прямо: если не дурак, то, что узнал от меня – при себе держи. Не ровен час, дело-то твое может осложниться. Вот так-то, Вадим Борисович. А ты – Понтий Пилат. Пал Палыч я, и этим все сказано.
      Башарин ничего не говоря, отходит от Двоскина и садится в противоположный угол к камину. К нему подсаживается Чуркин.
      Чуркин. Ну, что тебе этот баламут наговорил? Впрочем, это неважно, и так все ясно. Давай выпьем за легкий пар, Вадик, мы с тобой давно не виделись. Как уехал, ни разу не позвонил… Знаешь кто ты после этого?
      Башарин. Юра, скажи, ты веришь во все, ну, в чем меня обвинили? Только откровенно, как другу детства.
      Чуркин (качает головой). Ну что ты все заладил: верю не верю…Ну конечно не верю. Да брось все это к черту…
      Башарин. Спасибо хоть за это.
      Чуркин. Вадим, только ты извини меня заранее (Башарин смотрит на него удивленно). Понимаешь, завтра на бюро, когда будут утверждать твой Выговор… (Замолкает, вытирая испарину на лбу).
      Башарин. Да ты говори, не стесняйся, что же замолчал. Так что же ты завтра должен будешь такого сделать, чтобы я не обижался. (Зло). Ну, говори, говори.
      Чуркин. Да не злись ты. В общем, завтра на бюро я должен буду проголосовать за утверждение тебе выговора. Понимаешь, вынужден.
      Башарин (смеется громко и неестественно). Это ты сейчас придумал у меня извинения попросить или тоже согласовано?
      Чуркин (встает). Ну и дурак ты, Вадим, если ничего не понял. (Подходит к столу, наливает целый фужер водки, пьет, закусывает, сидя спиной к Башарину).
      Башарин сидит у камина, обхватив голову руками. К нему подходит Бавыкин, улыбается, в руках два бокала с пивом, один он протягивает Башарину, тот берет. Бавыкин садится рядом с ним.
      Бавыкин. Вадим Борисович, мне кажется Вы слишком уж загрустили… Понимаю, понимаю. У Вас сегодня тяжелый день. Но стоит ли все так близко к сердцу принимать и драматизировать? Оно у всех одно. (Смеется). Давайте-ка лучше пивка Выпьем. Пиво отменное, чешское. (Отхлебывает из своего бокала, о удовольствия улыбается). «Все пройдет, как с белых яблонь дым…» – так, кажется, поэт написал? А я, знаете, Вадим Борисович, кроме пива ничего не употребляю. А вот пиво с удовольствием. (Допивает бокал). Вадим Борисович, да что Вы в самом деле, пейте, отдыхайте, ешьте. Все неприятности, можно смело считать, у Вас позади. Поверьте мне, я-то знаю. У Вас все будет хорошо. Ну завтра еще несколько неприятных минут на бюро. И вот Вам мой совет: ни с кем завтра не спорьте и ничего не доказывайте. Согласитесь и все. Я Вас заверяю, все будет хорошо. А сейчас давайте отдыхать.
      Башарин. Василий Иванович, скажите мне. Вот Вы, председатель районного комитета НК, во всем были справедливы при проверке этих грязных бумаг на меня?
      Бавыкин. Справедливость? Да полноте Вам, Вадим Борисович. Спуститесь на грешную землю. Мы справедливы, когда дело касается чужих ошибок, а не своих. Тем более ошибок своего начальства. Такова практика не только моей работы.
      Башарин. И Вы мне об этом говорите так спокойно, словно это норма жизни вообще…
      Бавыкин. Не знаю, не знаю, что Вы имеете в виду, только Вы идеализируете многих, не зная их близко. У нас вообще это как-то принято. Нравится ли Вам это или не нравится, но это, собственно говоря, мораль нашего общества. А в целом живем мы правильно, несмотря на некоторые, скажем так, отклонения.
      Башарин. Мне трудно, даже невозможно с Вами согласиться. Я знаю много прекрасных и честных людей, которые всегда остаются сами собой при любых обстоятельствах. И вообще, честных людей значительно больше, чем подлых.
      Бавыкин (зло). Честных больше? Ваш друг детства Чуркин Юрий Леонидович тоже, по-Вашему, честный человек? Что молчите, отвечайте. Не хотите, так я Вам отвечу. Жулик он. Вы думаете, как он себе четырехкомнатную квартиру отхватил, когда в очереди на жилье – сотни? А так. Прописал всех своих бабушек и дедушек. И как их только смог собрать? И оказался главой семьи аж из семи человек. Причем двое из них оказались ветеранами войны. И ничего, все сошло с рук. Такое явление не единичное: рука руку моет.
      Башарин. Ну а Вы-то для чего работаете? Око народное.
      Бавыкин. Не горячитесь, Вадим Борисович. Мы, конечно же, пытаемся принимать меры. Но, во-первых, все равно на всех четырехкомнатных квартир не хватит. А во-вторых, Вы же понимаете, у него должность и работа вредная, нервная. Должен же он хоть дома прилично отдохнуть? Должен. Ну, а в-третьих, дали мы тут одной шумной даме, у нее пять детей, четырехкомнатную квартиру, так она ее за месяц в сущий ад для соседей превратила, грязь такая, что, нос не заткнув, не войти. А шум, пьяные драки с мужем на весь дом. Кончилось тем, что постановление в РОВД уже подписано о ее лечении вместе с мужем. Детей определяют в детдом.
      Башарин. Ну не все же такие, как эта взбалмошная женщина и Юра Чуркин, Иван Иванович. Порядочных людей куда больше. Потом, куда смотрит Первый секретарь, если его аппарат жульничает. Вы докладывали ему, надеюсь, обо всем… этом.
      Бавыкин. Милый и наивный, Вадим Борисович. Куда смотрит Первый? А туда же, куда и все. Круговая порука давно спутала всех. Первый сначала боролся, а потом бросил, смирился, стал напиваться, извини, до соплей. Потом бабу завел, зоотехника из совхоза нашего друга Ляховского. И народ все видит и слышит, а куда жаловаться пойдешь? Вот так-то, Вадим Борисович. Не хотел тебе обо всем этом говорить, но видно ты так ничего из сегодняшнего разговора не понял. Решил выложить все карты как есть, чтобы ты не строил иллюзий.
      Башарин. Я не верю Вам, Иван Иванович. Не верю. (Тихо). Не могу поверить, чтобы у партии было такое руководство. Я дойду до обкома, в ЦК напишу, я буду бороться, чего бы мне это ни стоило…
      Бавыкин (согласно кивает головой). Боритесь, боритесь. Только скажу уж все до конца. Заупрямитесь завтра на бюро, сомнут Вас совсем и выбросят. И никакая сила тебе уж не поможет. Обком всегда поддержит райком, а бумаги из ЦК всегда возвращаются в обком. Круг замкнется. Так что будьте благоразумны, Вадим Борисович. Я хотел тебе по-товарищески помочь. А ты…
      Бавыкин отходит от Башарина, идет в тень сцены и стоит там до конца действия, как сфинкс, с гордо поднятой головой победителя.
      Башарин (медленно ходит вдоль сцены, затем остается один, все остальные по бокам, в тени; оцепенело смотрит на всех, закрывает лицо руками). Мне плохо, меня тошнит. (Мечется по сцене, ищет выход; не находит, спотыкается и падает в угол сцены; тело все в судорогах, позывы к рвоте, тихо шепчет). Помогите, кто-нибудь помогите.
      Все обступают Башарина плотным кольцом, закрывая его от зрителя.
      
      Мизансцена четвертая
      
      Сцена в полной темноте, высвечивается только лежащее тело Башарина и лицо Чуркина, который по телефону вызывает «Скорую помощь». На противоположном конце сцены высвечивается профиль врача «Скорой» – хмурое усталое лицо женщины.
      Чуркин (взволнованно). Алло, Алло, «Скорая»?
      Врач. Да, да, «Скорая» слушает Вас…
      Чуркин. Помогите, у нас здесь неприятность, плохо стало после бани одному человеку… Упал, лежит… вроде как без сознания. Приезжайте скорее.
      Врач. Вы только успокойтесь сами пожалуйста, и давайте по порядку. где Вы находитесь? С кем плохо?
      Чуркин. Мы в бане, извините, мы сейчас в колхозной бане у Ляховского, директора «Верного пути». Знаете, где это?
      Врач. Знаю. С кем конкретно плохо?
      Чуркин. С Башариным.
      Врач (удивленно). С Вадиком? Как же он к Вам туда попал?
      Чуркин. Об этом после. Приезжайте скорее, мы не знаем, что нам с ним делать…
      Врач. Слушайте меня внимательно. Откройте окна и дверь, дайте максимум свежего воздуха, положите его на пол и делайте искусственное дыхание. Знаете как?
      Чуркин. Учили в школе, попробую.
      Врач. Через тридцать минут я буду у Вас и очень прошу Вас - продержитесь, пожалуйста. Продержитесь, во что бы то ни стало. (Бросает трубку, спешно вызывает шофера; у Чуркина в трубке гудки).
      
      Мизансцена пятая.
      
      На сцену вбегает врач с чемоданчиком в руке и Ирина Габер, расталкивают мужчин, стоящих вокруг Башарина. Башарин лежит на полу, Чуркин пытается делать ему искусственное дыхание «рот в рот». Врач падает на колени около них, поспешно надевает фонендоскоп и начинает слушать Башарина. Ирина стоит растерянно, не зная, что ей делать. В глазах, полных ужаса, страх, слезы медленно катятся по щекам.
      Врач. Сердцебиение есть, пульс слабенький, слабого наполнения и напряжения… Аритмия. (Не обращаясь ни к кому конкретно, властно произносит). Прошу всех покинуть помещение, мне нужна спокойная обстановка, я так не могу работать. Ирина, помогите мне. Возьмите в сумке укладку со шприцем и подайте мне… Живее, живее, пожалуйста…
      Все расходятся, на сцене остаются трое: лежащий Башарин, врач и Ирина.
      Ирина. Лариса Михайловна, он будет жить, скажите мне ради Бога? Он будет жить?
      Врач. Не каркайте, Ирина. Я ведь взяла Вас с собой только за тем, чтобы он выжил… Таких людей, как твой Башарин, днем с огнем теперь не сыщешь, такие как он должны жить. И я все сделаю для этого. Но им нужна наша поддержка. Мужики без поддержки не могут, это не мы… (Быстро и плавно делает укол, смазывает рану спиртовым тампоном и вновь начинает слушать сердце Башарина, держа руку на пульсе). Как на свете все несправедливо.
      Ирина. Что он им всем сделал такого, что его довели до такого состояния, что? Он честнейший человек, самый честный и добрый из всех, кого я знала. Представьте, вчера он даже со мной не захотел разговаривать, как только узнал, что я не сообщила ему всего того, что произошло вокруг его имени в райкоме. Он даже меня считает предательницей. Меня, кто больше всего на свете любит его, дурачка, этого Дон Кихота.
      Врач. Такие, как Вадим Борисович, больше всего в жизни не переносят лжи и предательства друзей и чаще всего погибают вот так банально: от инфаркта. У этих людей все другое. и сердце, и понятие о чести и совести… Таких как он, один на десять тысяч. А тебе ужасно повезло Ирина, что не ты его, а он тебя любит. Я ведь, грешница, сама была от него без ума…
      Ирина. Вы? Чтобы Вы, Лариса Михайловна, полюбили? Никогда бы не подумала о Вас такого! Впрочем, не полюбить Вадика невозможно. В этом Вы правы, спасибо.
      Врач. А что, разве я не могу полюбить, как все? Могу, еще как могу… Но, видимо, не судьба…
      Ирина. Простите меня, Лариса Михайловна, я ведь не знала и даже не догадывалась, что у Вас…. такие отношения.
      Врач. Да выбросите все из головы. Ничего у нас с ним не было, никаких таких отношений. Была лишь человеческая симпатия друг к другу. Я расчувствовалась в свое время и подумала бог весть о чем. Так что когда всем в поселке стало известно, кого он любит, я не стала тебе мешать.
      Ирина (краснея). Неужели всем?
      Врач (усмехаясь). Дорогая Ирочка, тайн на деревне не бывает.
      Ирина. Значит я зря стеснялась наших отношений с ним, думая, что они повредят ему и мне.
      Врач. Конечно, зря. Любовь невозможно замаскировать. Можно лишь сделать вид, что любишь, только тогда это возможно. Опять же на время.
      Башарин (приподнимая голову). Что со мной происходит? Кто здесь? (Обводит глазами помещение, взгляд остановился на Ирине). Ирина! Ты почему здесь и что ты плачешь? Почему?
      Ирина (припав на колени, обнимает и прижимает к себе голову Башарина, порывисто целует его со слезами на глазах, повторяя). Вадим, все хорошо, все хорошо, все очень хорошо, я с тобой. Я с тобой. Все будет хорошо. Сейчас мы поедем домой. Потерпи еще чуть-чуть. Потерпи.
      Врач и Ирина помогают Башарину подняться на ноги и, взяв его под руки, медленно уводят со сцены. Звук сирены машины «Скорой помощи», свет ее фар и «мигалки» в темноте сцены.
      
      Конец четвертого действия.
      
      Занавес.