Анатолий Максимов. Так было… 34. Книга вторая. Франция. Часть II.
Павлуша
Двадцатое августа, тысяча девятьсот сорок четвертый год.
Это мой первый день самостоятельного существования без крыши, без стола, без друзей и без языка! В неизвестной мне стране, в новой обстановке, без плана действий, без перспектив на будущее!
Полное одиночество!
Я поставил велосипед около металлической решетки и повесил замок. Снял вещи «первой необходимости», поднялся на пятый этаж и нажал на кнопку звонка. Дверь открыла дама и посмотрела вопросительно на меня.
– Добрый день! Прошу извинить за внезапное появление, я Анатолий и хотел бы видеть Павла Алексеевича.
– Заходите. Павла Алексеевича нет дома, но он скоро придет. Мы, кажется, знакомы. Вы заходили к нашим друзьям с письмом от Павла Алексеевича. Садитесь вот сюда, к столу. Что я могу вам предложить: кофе? чай?
– Чай, пожалуйста.
Я положил вещи «первой необходимости» около стенки и сел на указанный мне стул.
Мне стало досадно, что, идучи к Павлуше, я забыл о существовании его жены, и почувствовал себя неловко. И тут же вспомнил Павлушину исповедь в вагоне на вокзале Монпарнас: «Нет, не надо сегодня, потом»!
Павлуша нас застал за чаепитием.
– Здравствуйте, Анатолий! Рад вас видеть. Вы все еще там, в семинарии?
– Нет, семинария эвакуировалась полностью. Там больше никого нет!
Павлуша сел рядом со мной. Жена поставила перед ним чашку, заварку и кувшинчик с кипятком и, не произнеся ни одного слова, села на свой стул. Атмосфера была тяжелой.
Я протянул Павлуше 2000 французских франков.
– Это что такое? Откуда?
– Два дня тому назад немцы выдавали аванс тем иностранным рабочим, которые решили не следовать за немецкой армией, а остаться во Франции. Об этом я узнал случайно и пошел на Елисейские поля попытать счастья. Оказалось, что, действительно, единовременное пособие выдавали, не требуя никаких удостоверений личности. Кассир записывал фамилии, получатель расписывался в соответствующем прямоугольнике и получал пособие.
Очередь дошла до меня. Пока кассир отсчитывал мои деньги, я ему сказал, что мой друг не может прийти: он болен и лежит в кровати.
«Напиши его фамилию вот здесь и распишись за него!» – сказал кассир.
После ответа на вопрос Павлуши, я обратился к нему со своим вопросом:
– Теперь вам ясно, откуда эти деньги?
– Ясно, но вы могли бы их оставить себе!
– Конечно, мог, если бы они были изначально предназначены мне!
– Не взыщите, Павел настолько взволнован, что забыл вас поблагодарить за ваш жест, – сказала Варвара.
– Простите, могу ли я узнать ваше имя и отчество?
– Да, конечно: меня зовут Варвара Павловна.
– А ваше?
– Меня все зовут по имени: Анатолий.
– Скажите, Анатолий, у вас есть знакомые в Париже?
– Кроме Павла Алексеевича никого!
– Что вы собираетесь делать? Как вы думаете устроиться в дальнейшем?
– В данный момент у меня нет никакого представления о том, как я устрою свою жизнь. За год пребывания во Франции я создал себе небольшой словарь наиболее ходких слов, около cта, но с ними, я думаю, далеко не пойдешь.
– Конкретно, Анатолий, где вы думаете ночевать сегодня?
– Никакого понятия.
– Павел, сними свои вещи с койки, которую займет Анатолий сегодня, а завтра подумаем о будущем.
– Большое вам спасибо, Варвара Павловна!
В эту длинную-длинную ночь,
Когда мысли роятся, как осы,
Когда только одни лишь вопросы,
Кто на свете мне смог бы помочь?!
На следующий день, после обеда, к Варваре Павловне пришла ее подруга Раиса. Она сказала, что оставаться в этой квартире опасно, потому что французские сопротивленцы (скорее, хулиганы) начали врываться в квартиры иностранцев, в основном русских, которых соседи подозревали в связях с немцами, и добавила, что уже известны несколько случаев нанесенных увечий и даже было одно убийство недалеко отсюда.
– Я знакома с одной дамой и отведу вас туда на несколько дней. Надо переждать, чтобы улеглись страсти хулиганов, выдающих себя за сопротивленцев, а это произойдет после того, как генерал де Голль освободит Париж.
Мы пошли. По дороге Раиса мне советовала не только не выходить из квартиры, а даже не подходить к окну. «Это очень милая женщина, вы увидите», – заключила Раиса.
Нам открыла дверь миловидная женщина, лет тридцати, и пригласила зайти. Раиса ей объяснила в нескольких словах мое положение и цель нашего визита, поблагодарила свою знакомую за отзывчивость и ушла.
Хозяйка пригласила меня в гостиную и предложила кофе.
– Эрзац, конечно, но другого нет.
Я очутился в четырехкомнатной квартире с большими окнами и прозрачными занавесками, с добротными креслами и маленьким низким столиком перед диваном.
– Вас, кажется, зовут Анатолием, а меня Зиной, Зинаидой Сергеевной. Будем знакомы.
После кофе Зинаида Сергеевна повела меня по коридору в дальнюю часть квартиры.
– Вот это ваша комната, это уборная, а это ванная. Я быстренько застелю постель, и вы будете, «как у себя дома»!
После легкого ужина – суп и картофельные котлеты – я должен был бы из вежливости посидеть какое-то время с хозяйкой квартиры, задать ей несколько нейтральных, «светских», вопросов и только потом уйти «к себе». Вместо этого я ее поблагодарил, пожелал спокойной ночи и ушел в свою комнату.
Среди ночи я почувствовал, что по лицу бродят какие-то насекомые. Я провел ладонью по щеке – запах раздавленных клопов заставил меня вскочить и включить свет. Сколько их было!..
Они устремились в угол комнаты и спрятались за обои. Сон прошел. Я взял какую-то книгу с полки и сел в кресло. Какая это была книга – не помню: не успел я ее открыть, как из переплета выскочил клоп, и я выпустил книгу из рук! Сон прошел окончательно. Остаток ночи я провел в кресле, не будучи уверенным, что в нем не было клопов!
Знала ли Зинаида Сергеевна, что в комнате водятся клопы? Может быть, они водятся только в «моей» комнате? Непостижимо – как они могут здесь водиться, если в этой комнате нет никого? Голодают в ожидании очередной жертвы?
За завтраком мы говорили о скором освобождении Парижа от оккупантов. О клопах я не заикался. Потом Зинаида Сергеевна вышла за покупками (я ей предложил денег, от которых она не отказалась), попросив меня присматривать за ее шестилетним сыном Лавром.
Я смотрел на улицу сквозь тонкие занавески. Почти у самого дома находился большой гараж пожарной команды. Немного дальше, в том месте, где улица выходила на небольшую площадь, какие-то люди тащили срубленный платан и положили его поперек улицы. Другие вырывали мостовой камень, грузили его на тачку и сваливали на платан. Все работали с энтузиазмом – сооружали противотанковое заграждение!
Остальное время я провел в комнате, просматривая русские журналы, в частности, «Иллюстрированную Россию». После ужина (ах, как мне не хотелось оставаться наедине с клопами!) я рассказал Зинаиде Сергеевне свою краткую биографию, точнее, про свои школьные и гимназические годы.
В конце беседы, перед тем, как идти спать, я «набрался храбрости» и рассказал Зинаиде Сергеевне про свои ночные приключения.
– Первый раз слышу, что в моей квартире есть клопы! Откуда они взялись?
– Они были под обоями.
– Знаете, что мы сделаем? Мы поставим ножки кровати в миски с водой. Это послужит преградой для клопов!
Зинаида Сергеевна мне дала миски, в которые я поставил ножки кровати, налил воды и лег, будучи уверенным, что найден способ борьбы с клопами.
Не тут-то было!
Среди ночи я почувствовал ползанье клопов по лицу. Я встал, включил свет, посмотрел на ножки кровати, осмотрел миски с водой, а клопов не нашел. В чем дело? Я лег. Не успел сомкнуть глаза, как почувствовал падение клопов на голову. Включил свет и увидел, что клопы скопились на потолке и, как парашютисты, падали с потолка на кровать. Я передвигал кровать несколько раз то к одной стене, то к другой, но спастись от клопов мне не удалось!
После завтрака я подошел к окну и посмотрел на вчерашнюю баррикаду. Она была на месте. Но между ней и гаражом пожарной команды толпились люди и что-то кричали. Потом какие-то люди привели группу женщин, которым начали срезать волосы и брить головы. Были слышны отчаянные, раздирающие крики и вопли.
Наконец, Париж был освобожден. Пришла Раиса и сказала, что меня ждет Варвара Павловна. Я поблагодарил Зинаиду Сергеевну за оказанный мне приют. Мы вышли на улицу, и я глубоко вздохнул: понятие «освобождение», будь то Парижа, будь то от клопов, имело какое-то «родственное» созвучие!
Дверь нам открыла Варвара Павловна, предложила чашку чая, и началось обсуждение моей дальнейшей судьбы.
– Анатолий, мы с Павлом решили, что вы останетесь у нас, пока не прояснится ваше будущее. Прежде всего, нужно получить вид на жительство.
– Я вам очень признателен и постараюсь не злоупотреблять вашим гостеприимством.
– Знаете, где находится префектура полиции? – спросила меня Раиса.
– Знаю.
– У префектуры полиции есть несколько входов в большой прямоугольный двор. Один из них выходит на Сену. Завтра я вас буду ждать перед этим входом.
В префектуру полиции я пришел немного раньше условленного часа. Раиса меня уже ждала у входа. Через несколько минут к нам подошел католический священник. Раиса меня ему представила. Оказалось, что священник хорошо говорил по-русски.
– У меня есть знакомые чиновники, которые помогут получить вид на жительство, – сказал священник. – Вид на жительство, по всей вероятности, будет кратковременным, и вам придется его постоянно возобновлять. Главное – он есть.
Мы прошли мимо длинной очереди, и нас провели на второй этаж. За большим письменным столом сидел сорокалетний мужчина. При виде священника он встал, и они дружески пожали друг другу руки.
– Чем могу быть вам полезен, батюшка?
Священник объяснил причину нашего визита.
– Конечно, конечно, – сказал чиновник и позвонил кому-то по телефону.
Пришла дама и, не дожидаясь указаний, сделала мне знак рукой – пойдем! Сначала мы зашли к фотографу, который, отработанным долгими годами движением, подвинул табуретку, поставил прожектор, навел аппарат, щелкнул затвором и дал даме мою фотографию. После этого мы вернулись в кабинет чиновника. Спустя полчаса мне вручили вид на временное пребывание во Франции, и мы покинули кабинет чиновника.
В тот момент, насколько я помню, я не испытал никакого особенного чувства от того, что получил официальное разрешение на проживание во Франции. Другими словами, я еще не сознавал того, что происходило. Зато я был бесконечно признателен и Раисе, и священнику за их бескорыстное внимание ко мне.
Было около одиннадцати часов дня. В квартире раздался настойчивый звонок. Варвара Павловна открыла дверь, и двое молодых людей бесцеремонно вошли в квартиру.
– В чем дело? На каком основании вы входите в чужую квартиру? – запротестовала Варвара Павловна.
– Вы мадам Мусина?
– Да.
– Идите за нами!
– Почему? В чем дело?
– Идите за нами и все узнаете.
Варвара Павловна вышла в сопровождении молодых людей. Через несколько минут я был на велосипеде и старался не потерять из виду машину, увозившую куда-то Варвару Павловну.
Машина остановилась на углу небольшого сквера. Молодые люди ввели Варвару Павловну в помещение, похожее на бывшее кафе. Я переждал минут десять и тоже вошел туда.
На своем ломаном языке я объяснил, что полчаса тому назад молодые люди увезли мадам Мусину и привезли сюда, и я хотел бы знать, почему она здесь.
– Мы вам все расскажем. Поставьте ваш велосипед в этот угол, и мы вас отвезем на машине.
Мы ехали не долго. Машина остановилась перед школой Блёмэ, и мы поднялись на второй этаж. Проходя по наружному балкону мимо классов с застекленными дверями, я увидел Варвару Павловну, сидящей за партой. Я остановился, чтобы ей сказать несколько слов, но меня подтолкнули, провели немного дальше, открыли дверь и втолкнули в классную комнату, которую моментально заперли на ключ.
Сижу и думаю: почему пришли за Варварой Павловной, а не за Павлушей? Что она сделала? Почему заперли меня без всякого обыска?
Тут я вспомнил слова Раисы, которая говорила, что в Париже появились самовольные «патриотические суды», которые выискивают тех, кто сотрудничал с немцами. Теперь мне стало понятно, кто были те люди, которые срезали волосы и брили головы женщинам: это были представители этих самых «патриотических судов!».
Время текло медленно. Я начал рыться в партах и нашел несколько тетрадок учеников (или учениц?) старших классов с математическими задачами. Я начал решать эти задачи при помощи найденного огрызка карандаша. Внезапно дверь распахнулась, и на меня насело двое молодых людей, а третий, видимо их старший, схватил тетради и ушел.
После истории с тетрадками к моей двери приставили часового – юнца лет тринадцати-четырнадцати с винтовкой. Судя по тому, как он стоял и как держал винтовку, я заключил, что, в случае необходимости, он будет неспособен выстрелить. Я постучал в дверь и дал понять часовому, что мне надо пройти в уборную. Он открыл дверь и проводил меня туда и обратно.
Возвращаясь, я ему сказал, что так винтовку не держат.
– Хочешь, я тебе покажу, как надо ее держать? – спросил я.
Он снял винтовку с плеча и протянул ее мне!
Я ему показал все приемы, и в тот момент, когда я ему протянул винтовку, из соседнего класса буквально выскочил «старший» и вырвал ее у меня из рук. Втолкнул меня в классную комнату, запер ее на ключ, дал пощечину часовому и поволок его вдоль балкона.
Начало темнеть. Мне принесли кусок хлеба и кусок колбасы, которые я моментально проглотил, после чего выкурил свою последнюю сигарету!
Немного погодя дверь в класс открылась, и вошел Павлуша – его тоже арестовали.
– Я попал в засаду, – сказал он. – Выйдя из лифта, я начал рыться в кармане, чтобы достать ключ. В это время молодые люди спустились с верхнего этажа, спросили как меня зовут, забрали и привезли сюда. Я даже не смог войти в квартиру предупредить Варвару Павловну.
– Варвара Павловна находится здесь – несколькими классами дальше, – сказал я. – Павлуша, объясните мне, почему мы находимся под арестом?
– Я ничего не знаю и ничего не понимаю!
Ночь мы провели с грехом пополам: было холодно, голодно и нечего было курить. Зато нас было двое, и мы могли разговаривать, вернее, жаловаться на неизвестность нашего будущего.
Утром пришли за Павлушей. Через некоторое время он прошел мимо меня, улыбнулся и сделал дружественный жест рукой. Потом прошла куда-то Варвара Павловна и вскоре вернулась. Наконец, перед обедом, зашли за мной и повели в соседнюю классную комнату. За преподавательским столом сидели четыре человека: трое молодых и один постарше. Это был, как мне объяснили, «патриотический суд».
Один из членов суда обратился ко мне, говоря, что он не является членом этого суда, а только переводчиком. Я облегченно вздохнул.
– Суд вас обвиняет в предательстве Франции, – сказал «прокурор».
– Какое предательство? Я не гражданин Франции и Францию я не знаю. У меня болгарское подданство. Для того чтобы предательство имело место, надо было бы, чтобы мы были вместе. А этого никогда не было!
– Вы были в немецкой армии и этого нам вполне достаточно!
– Я в немецкой армии не был. Я был простым шофером.
– Покажите ваши документы.
Когда я вытаскивал свой документ, из бумажника выпала моя фотография, где я был в военной форме.
– Покажите эту фотографию! Это же немецкая форма!
– Нет, это форма болгарской армии.
В этот момент переводчик обратился к «прокурору», сказав ему, что это действительно форма болгарской армии, а не немецкой.
Мне вернули мой вид на жительство и фотографию, сказав, что я свободен.
– Вы хорошо и правильно защищались, – сказал мне переводчик. –Я француз польского происхождения. Несмотря на это, французы считают меня иностранцем. Будьте осторожны. Желаю вам удачи.
Выйдя на улицу, я направился к маленькому скверу, где оставил свой велосипед. Захожу, заглядываю в угол, куда я его поставил вчера, – велосипеда нет. Обращаюсь к сидящему за столом мужчине: «Где мой велосипед?»
– Какой велосипед? Здесь никакого велосипеда не было. Уходите, не отрывайте меня от работы!
Ясно – велосипед «пропал!». Пропажа велосипеда мне испортила настроение, и я пошел домой – к Павлуше и к Варваре Павловне.
Оказалось, что наш «семейный» арест произошел по доносу какой-то женщины, живущей в том же блоке, в котором жилы Мусины, которая заявила, что в этой квартире часто бывали немецкие офицеры, но не смогла это доказать!
Утром соседка по лестничной площадке сказала Варваре Павловне, что «вчера утром, пока вас не было дома, в вашу квартиру зашли какие-то люди и что-то унесли».
При проверке оказалось, что, действительно, были унесены мой пакет «первой необходимости» и новые фельдфебельские кавалерийские сапоги – другими словами, все то, что я вытащил из кучи в семинарии. Павлуша установил, что у него пропала бутылка с авиационным бензином, которым он заправлял зажигалку. Варвара Павловна сказала, что на кухне недостает двух кульков с макаронами и двух кусков марсельского мыла.
– Все это мелочи, – сказала Варвара Павловна, – по сравнению с тем, что могли нам преподнести эти голубчики из «патриотического» суда!
В квартире раздался звонок. Варвара Павловна открыла дверь и пропустила Раису и знакомого мне католического священника. Разговор начала Раиса. Сначала она сказала, что обратила внимание на мой русский язык, потом говорила о возможности для меня работы в школе, при условии, конечно, если я соглашусь.
– То есть, как так, «если я соглашусь?!». Конечно согласен! – почти выкрикнул я.
Священник мне объяснил, что в Париже существует Интернат католиков восточного обряда, в котором преподается русский язык. Интернат ищет преподавателя или репетитора русского языка. Он мне сказал, что директором этого интерната является отец Павел, с которым он уже переговорил, и что отец Павел хотел бы со мной познакомиться и ждет меня через два дня.
Продолжение следует.