Ведьма потеряла покой. Забросила рукоделье, питалась сосисками и яишницой, не писала сказок, не ходила по гостям, а вечерние прогулки из старого парка перенеслись на серые, грязные, скользкие улицы, где не встретишь живого дерева, только изредка обрубленный пенек покажется из асфальтовой простыни.
Шут молча переживал. То есть нет, сначала он ругался, пытался растормошить, поил чаем, каверзничал, старался разозлить…Но натолкнувшись в неизвестно который раз на полное безразличие во взгляде, оставил свои попытки, и теперь даже на работу с ней не ходил. Так и сидел целыми днями в кресле, вместе с черным котом. Кот, кстати, к переменам в жизни относился философски, пожимал плечами, когда не находил сметаны в миске, говорил, что рано или поздно все уляжется, и шел охотиться на мышей. Шут его уверенности не разделял и тихо страдал. Прислушивался ночью к легким шагам по кухне – рыжая ходила кругами из угла в угол, иногда что-то роняла, натыкаясь на шкафчики, ругалась сквозь зубы, пила холодную воду прямо из-под крана…А утром, опаздывая в офис, пыталась одновременно расчесаться и допить свой слишком крепкий чай. В квартире, за захлопнувшейся наконец дверью копилось напряжение, Шут ежился и растирал плечи.
А потом пришел самый обычный день, может чуть-чуть более звонкий и солнечный чем обычно, с чуть более слышной капелью за окном и особо нагло чирикающим воробьишкой, и все напряжение, собравшись в мыльный пузырь, выплыло в распахнутое окно…и лопнуло. А Ведьма вдруг легко и свободно рассмеялась, высунувшись в окно чуть ли не пояс, взглянула на перепуганного Шута веселыми, живыми глазами, опять свесилась с подоконника и громка крикнула:
- Весна! Я нашла тебя, выходи, хватит прятаться!