Подруга

1.

Я ее никогда не любил. Да и она меня.
Она была совсем молоденькой, стройной, ангельски милой.
 В ней было все, или почти все, что я особенно ценил в женщинах. Я о внешности. Уровень ее интеллекта, образованность и широта кругозора меня никогда особо не волновали. Я даже считал скорее плюсом ее несколько примитивный, почти животный, но вполне здравый в своей беззаботности склад ума. Она, в отличие от меня, человека склонного к постоянным заковыристым умствованиям по любому пустяку, всегда знала, чего хочет и как этого достичь. Ей были неведомы компромиссы и сомнения. Ее непосредственность могла показаться нахальством или даже наглостью. Может быть, именно вследствие этой счастливой особенности ее натуры она так часто радостно улыбалась, а я так часто хмурился, пытаясь выяснить причину ее неожиданной радости?
Это не было ревностью. Скорее – завистью. Я завидовал ее жизнелюбию, оптимизму и беспечной смелости – всему тому, чего мне в себе так не хватало.
Странно, что она меня выбрала, правда?
Я и сам до сих пор не пойму, что именно во мне привлекло ее внимание, почему в тот знойный июльский день именно ко мне подошла эта тонкая загорелая девушка, встала надо мной, загородив меня от слепящего солнечного света, и разжала ладошку, из которой тонкой струйкой посыпался горячий песок на мою обнаженную грудь.
Вы, наверное, уже догадались, что встреча произошла на пляже?..

Я с детства люблю море, люблю горячий песок, люблю особый «пляжный» запах и мне очень нравиться быть в толпе полуобнаженных людей. Есть в этом массовом нудистком ритуале некое языческое таинство, некий намек на взаимное доверие и единство, чего нам всем так не хватает в обычной жизни. Пляжная толпа – единственная, в которой я не чувствую себя чужаком.
В юности и молодости я ездил на пляж при каждом удобном случае, но в последние годы  бываю там все реже. По единственной причине – не с кем. И дело ни только в том, что одному ездить на пляж почти так же скучно, как ходить в кино. Кроме того, что скучно, это еще и «странно». Разве не странно присутствие на пляже одинокого пожилого мужчины? Это должно выдавать в нем неудачника - так мне казалось. Разумеется, я понимаю, что большинству из этого беспечно-ленивого пляжного сообщества нет дела до пожилого мужчины, их совсем не волнует, почему его не окружают женщины, дети или хотя бы сверстники-друзья, но все же - неловко как-то.
 Всю жизнь боялся выглядеть смешным и нелепым, но упрямо продолжал жить смешной и нелепой жизнью человека, добровольно обрекшего себя на одиночество. Если бы кто знал, как я ненавижу это свое одиночество и как, наперекор всем обстоятельствам жизни,  за него цепляюсь!..

В тот вечер у меня была встреча с одним давним приятелем. Друг любил экспромты. До той встречи он отсутствовал в моей жизни почти год, и вот объявился, как ни в чем не бывало. Позвонил и сразу предложил встретиться и «посидеть».
Я почти никогда никому не отказываю. У меня нет счастливой способности отказывать людям так, чтобы они ни только не обиделись, но даже посчитали свою просьбу неуместной. Все мои редкие попытки увильнуть от эгоистичных просьб моих многочисленных друзей и бессчетной родни заканчивались для меня крайне неловкими ситуациями. А в тот раз отказываться от встречи с приятелем особых причин  и не было. Вот я и согласился - даже с некоторым тихим удовлетворением.  Мне в тот вечер было скучно, как, впрочем, и в предыдущие вечера. Я уже опасался, что эта затяжная тоска может закончиться очередным хмельным надрывом. Такое со мной иногда случается. Вообще-то я тихий неприметный домосед. Но, поскольку я по натуре самоед, (скорпионище), мое самоедство порой переходит в людоедство. Могу и убить…
Шутка.

«Сидели» мы долго, в нескольких местах, пока мой друг, совершенно ошалевший от выпитой водки и загруженной в утробу смачной жратвы, (главным образом - мясной), не предложил «поехать к девочкам». Время было заполночь. Выпил я тоже немало, но закусывал все больше салатами и рыбкой. Может поэтому принятые внутрь градусы и калории горячили мне мозги, а не чресла? Я чувствовал себя растревоженным, но несколько расслабленным, и мне не очень-то хотелось продолжать ночь авантюрными похождениями сомнительного характера, да еще делить их с совершенно невменяемым человеком. Посему я дидактично и несколько по-ханжески напомнил приятелю о позднем времени, о его долге перед семьей, о нашем возрасте, о благоразумие, которое требуется сохранять в столь пикантных делах, пообещал ему устроить все в следующий раз и в лучшем виде - и после довольно длительных уговоров, мне таки удалось от него избавиться.
Друг умчался в ночь, надеюсь – к семье, а я отправился в свою берлогу, усталый, грустный и разочарованный.
 Тоска – возвращаться пьяным в квартиру, где тебя не ждет женщина.
 Иной раз, в такие вот вечера, я завидовал своим женатым приятелям и согласился бы вместо них выслушать все упреки, которыми обычно встречают подвыпивших мужей жены, лишь бы, будучи раздетым заботливыми руками по окончанию заслуженной экзекуции, ощутить за миг до падения в объятия Морфея знакомый запах женского тела – запах твоей и только твоей самки.
А что ждало меня? Телевизор, музыкальный центр, бесплодные звонки старым подругам, когда сам вдруг вешаешь трубку после третьего гудка, отчетливо поняв, что совсем не этого ты вожделеешь, не секс тебе нужен, а забота и ласка милого существа, которое готово принять тебя и пожалеть даже когда ты не способен ответить тем же, а лишь плюешься, чертыхаешься и безобразно выпендриваешься.
Это неприятно отрезвляет, когда вдруг понимаешь, что тебе чего-то в жизни не хватает. Чего-то очень важного. Быть может – самого главного. И ты знаешь – чего. Но стыдливо гасишь в растревоженном сознании саму мысль об этом, поскольку, стоит лишь начать думать, и сразу все твои принципы, которыми ты так гордился всю жизнь, оказываются вовсе и не принципами, а  лишь странностями и капризами слабовольной натуры. Выход один – лезешь в холодильник за заветной бутылочкой, набулькиваешь в стакан сто-стопятьдесят, надеясь, что они тебя окончательно вырубят, выключаешь свет, закрываешь глаза…
Часто не помогает. Одинокий человек обречен много думать. Невысказанность – как беременность, которая никогда не кончается.

Словом, несколько раз перелопатив сверху вниз и обратно записную книжку моего телефона, я вдруг наткнулся на незнакомый номер с женским именем - Нара. Долго думать и размышлять, кто такая эта Нара и стоит ли ей звонить в половине второго ночи, я не стал. Кто бы она ни была, лихо промелькнуло в хмельной голове, она - женщина. И если у меня оказался ее телефон, значит, мы знакомы...
А может, и нет?..
Вот и проверим!

На мой звонок ответили почти сразу - словно мы условились с незнакомкой, что я позвоню ей именно в этот день и в это время.
- Алло! Это Нара? - выпалил я в трубку, не дав себе времени для трусливых размышлений.
- Это вы? Ура! Вы все-таки позвонили!
Понятное дело, я был несколько ошарашен столь бурным изъявлением радости по поводу моего наглого полуночного звонка.
- Извините, Нара-ханум, а чему собственно радуемся? - спросил я вроде как шутливо.
В ответ тонко захихикали.
- Это точно вы. И судя по тому, что вы меня назвали «ханум», совершенно не помните кто я. Неужели все так плохо?
- В смысле? - теперь я был совершенно сбит с толку, и от моей полупьяной бравады не осталось и следа. Теперь я уже жалел, что позвонил незнакомой женщине и начинал подумывать, как бы мне половчее выкрутиться из этой дурацкой ситуации.
- Ну, ясное дело. Выпили с другом. Пришли домой. Захотелось женщину - вы ведь наверняка неженаты? Начали звонить всем подругам и под конец добрались до меня.
- Откуда вы знаете? - удивился я ни то ее прозорливости, ни то осведомленности.
- Так, есть кое-какой опыт ночных звонков, - снова хихикнула она. - Вы действительно меня не помните? Неделю назад, на пляже. Я брала у вас телефон. И мне почему-то вздумалось оставить вам свой номер.
- Так это вы? - поразился я.
- Я. Меня зовут Нара - Наргиз. А как вас зовут? Мы ведь даже не познакомились. Глупо, да?
- Очень глупо. Прошу меня извинить! Я вас спутал с одной моей знакомой - ее тоже зовут…
- Да ладно вам. Все нормально. Я так рада, что вы позвонили!
- Рады?
- Конечно?
- А можно узнать причину?
- А вы не обидитесь?
- Постараюсь.
- Вы помните, со мной была подруга, Кама? Так вот я с ней поспорила, что вы мне позвоните. И - выиграла!
- И на что вы спорили, если не секрет? - спросил я, несколько воодушевившись.
- Так, чепуха. На обед в Макдональдсе. Я просто рада, что в очередной раз утерла нос этой задаваке.
- Что ж, в таком случае, и я рад, что, так сказать, послужил причиной…
Я окончательно сбился, не зная, как продолжить разговор и стоит ли вообще его продолжать.
- Еще раз прошу меня извинить. Больше я вас не побеспокою, обещаю.
- Я вам не интересна? Я хотела спросить, если бы вы помнили, чей это номер, вы бы не позвонили? - спросила она вкрадчиво.
- Конечно, нет - ответил я поспешно.
- А если подумать? Если - честно?- промурлыкала она игриво.
Я замешкался, подыскивая подходящий ответ.
- Ладно, проехали. Так как вас зовут?
- Меня? А зачем вам?
- Разве трудно назвать имя? Я ведь вам назвала свое.
- Меня зовут Расим Талыбович. Можно просто Расим.
- Расим, конечно, проще. Не такой уж вы старый, чтобы вас по отчеству называть.
- Вообще-то мне уже под сорок, - соврал я, малодушно скосив себе несколько лет.
- Ну, я и говорю. А на вид вам чуть за тридцать, - сказала она, и в голосе ее мне послышались ехидные нотки. - Расим, а можно я вас попрошу об одном одолжении? Так, на будущее, если что.
- Смотря, о чем попросите, - попытался я перехватить инициативу.
- Да ерунда. Я про подругу, если она не поверит.
- Я не совсем понял.
- Ну, мы могли бы встретиться, чтобы я вас предъявила - как доказательство. А то эта Камка такая упертая.
- Вы снова шутите? Как вы себе это представляете? Это просто смешно! - попытался я возмутиться.
- А чего особенного? Ну, пожалуйста! - протянула она голосом капризно. - Для меня это важно!
- Нет, Нара. При всем уважении…
- Ну, давайте тогда просто встретимся вдвоем и сфотографируемся, если вы стесняетесь моей подруги?
- Нет, - вздохнул я обреченно, хотя мне и хотелось согласиться, хотелось еще раз увидеть эту девушку, хотелось…
Мне хотелось.
- Ладно, - неожиданно равнодушно сказала Нара. - Как хотите.
И я услышал гудки отбоя.

Позже, уже в постели, я стал по крупицам вспоминать тот день. Оказалось, что это совсем не трудно. Я помнил все - каждую линию ее тела, черточку лица, ее голос, свет лившийся с небес и отражавшийся в волнующемся  зеркале моря, запахи бродившие в воздухе и даже вкус перегревшейся на солнце «пепси», которую я цедил из горла, бросая украдкой взгляды на девушку…
А ведь иные дни совершенно стираются из памяти - словно их и не было. Если собрать воедино дни, которые мы отчетливо помним, окажется, что человеческая жизнь - всего лишь куцая череда ярких мгновений. Все остальное - СЕРОЕ НИЧТО.

2.

-Эй! – услышал я над собой насмешливый голосок. – Дядечка, проснитесь!
Я стянул с лица сложенную «книжкой» газету и, чуть приподнявшись в шезлонге, всмотрелся в склоненный надо мной тонкий силуэт. Я не сразу рассмотрел лицо. Какое-то мгновенье перед моим рассеянным взором колебался воздушный абрис тела, плотно обрамленный платиновой полоской яркого контрового света.
- Извините. Наверное, это не мое дело, но вы сгорите. У вас уже покраснела кожа. Хотите крем от загара?
Существо еще несколько склонилась надо мной, и на смутном овале лица блеснули лукаво бледно-синей эмалью щелки глаз, а разомкнутые в нахальной улыбке губы обнажили влажный перламутр ровного ряда молодых зубов. Маска была очаровательна.
- Что? – спросил я, еще не оправившись от неожиданности. – Нет. Спасибо… Это, наверное, не дешево?
Девушка прыснула мелким смешком в ладошку – то ли от вида моей физиономии, искаженной гримасой дикого смущения, то ли от моей неуклюжей попытки пошутить.
- А это идея! Могу и натереть. Смотря, сколько заплатите.
- Нет уж, спасибо – ответил я более уверенно, и приподнялся в шезлонге, стряхивая с потного живота липкие песчинки. –  Я человек скромный. Мне ваша услуга явно не по карману.
- Да ладно. Я пошутила. Так хотите крем?
- Нет. Еще раз благодарю.
К моему удивлению, девушка не отошла после моих последних слов, бросив предсказуемое «как хотите». Она продолжала стоять надо мной, выпрямившись и уперев ладошки в узкие бедра.
- Еще что-то? –  удивляясь ее настойчивости, спросил я в ответ на ее выжидательное молчание, и окончательно присел в шезлонге.
- Только не подумайте, что я вас из-за этого разбудила, – начала она тоном школьницы, не выучившей урок. – Не одолжите ли вы нам свой мобильник на пару минут? Батарейки сели. А позвонить надо. Срочно.
- Телефон? Да, конечно, – засуетился я, бросившись рыться в карманах брюк, которые валялись небрежно поверх сумки.
- Спасибо! – довольно пропела девушка, ласково погладив красивую вещицу, попавшую в капкан ее изящной ладошки, и двинулась в сторону, набирая на ходу номер.
Она присела на колени на большое пестрое полотенце, шагах в семи от меня, рядом с другой девушкой, такой же стройной и загорелой. Затем, когда ей, очевидно, ответили, плавно улеглась на бок, спиной ко мне.
 Согнутая в локте правая рука, подпиравшая коротко стриженую головку на длинной шее, вытянутая левая нога,  беспечно чертившая тыльной стороной носка короткие дуги на песке – эта картинка вызвала во мне неведомое ранее чувство нежного любования. Но при мысли, что кто-то может подглядеть мой почти невинный взгляд и истолковать его неприлично, я поспешно отвернулся.
«Странная девушка! – думал я. – Крем… Телефон… Почему именно я? Еще и разбудила. Могла попросить у кого-то другого… Странно, что я их раньше не заметил? Разве можно было не заметить такую девушку?.. Интересно, сколько ей лет. Восемнадцать? Двадцать?.. Никогда не встречал такой милой девушки. Милая. Очень милая».

Когда я все же обернулся, возле девушек уже пристроились двое парней. Они явно «клеились». Один из них, присев на корточки, что-то бойко наговаривал улыбающимся подругам, другой, настоящий атлет, стоял, скрестив руки, с мрачным выражением лица.
Я вновь отвернулся, подумав, что мне, пожалуй, пора уезжать. Вот только окунусь напоследок. Почему-то мне стало чуть грустно.

- Возьмите! – услышал я за спиной равнодушный голос. Это была ее подруга.
Она небрежно сунула мне в руки телефон, гордым взмахом головы встряхнула длинными каштановыми волосами и, окинув меня мгновенным оценивающим взглядом, добавила:
- Присмотрите за нашими вещами? Нарка просила.
Не дав мне ответить, девушка бросилась вслед удаляющейся к морю троице.
« Что за бесцеремонность! – возмутился я про себя. – Нарка! С какой стати?»
Меня всегда удивляла беспардонная манера некоторых людей решать свои проблемы за счет других, даже не спрашивая на то их согласия. Сам я крайне не любил без особой необходимости одалживать кого-то и наивно считал, что жестокая жизнь уже научила меня давать отпор нахалам и наглецам. Но нет, каждый раз, сталкиваясь с проявлением беззаботного эгоизма, я молчаливо пасую, терпеливо сглатывая мелкую обиду. Вот и в тот раз, хотя…
Нет, в тот раз было нечто другое. Эта Нарка, эта лукавая стервочка с лицом ангела, которая наверняка уже шепнула своей подруге обо мне нечто обидно-смешное, успела-таки чем-то зацепить мое суровое мужское сердце – сердце бывалого холостяка поставившего на себе крест. И как ей это удалось? Вроде бы ничего и не сделала. Просто подошла и улыбнулась.

Они вернулись через полчаса. Одни. Подруга ее была явно чем-то разочарована. Я успел перехватить ее хмурый взгляд, после чего она сразу бросилась животом на полотенце, да так резко, что ее упругие ягодицы призывно всколыхнулись под тонкой тканью мокрых трусиков.
Нарка, напротив, казалось довольной и невозмутимой. Она стояла в знойном мареве полуденного солнца, скрестив руки в замке на затылке, спокойная, уверенная, независимая, прямая как сноп света, полная скрытой энергии, как ракета на старте,  готовая взмыть в небо.
Я не мог оторвать от нее глаз. Это было удивление. Я знал это чувство. Так бывало каждый раз, когда я прежде влюблялся. Я был весьма влюбчивым в годы глупой юности и незрелой молодости.
Она стояла ко мне боком, но вдруг медленно обернулась, и лицо ее  расплылось в ласковой улыбке. Руки плавно опустились. И она пошла на меня - медленно, продолжая улыбаться и глядя прямо в глаза. Что-то было в ее лице, в ее улыбке, в ее округлых движениях - что-то, что не позволило мне отвести смущенного взгляда. Но когда она подошла и встала передо мной, она снова была обычной девушкой: хорошенькой, смешливой - и только.
- Представляю, как вы нас про себя ругали, – сказала она просто. – Вы, наверное, тоже хотите окунуться?
- Мне пора уезжать, – ответил я невпопад.
- Да, мы тоже скоро поедем.  Сходите поплавайте, а я пока полежу на вашем шезлонге. Не возражаете?
Я встал с шезлонга, уступая ей место.
- Можно я еще раз позвоню? – спросила она усевшись.
- Телефон в сумке, – ответил я.
- Вы не беспокойтесь, я только минуточку.
- Да ради бога. Там полно контуров.
Она перегнулась через шезлонг и, вытащив из сумки телефон, довольно улыбнулась. Поняв, что разговор исчерпан, я нехотя побрел к воде. Пройдя несколько шагов, я обернулся. Она лежала на спине, закинув ногу на ногу.

Потом ничего интересного не было. Вернувшись, я обнаружил ее лежащей рядом с подругой на их пестром полотенце. Она даже не обернулась в мою сторону. Я проторчал на пляже еще почти час, все чего-то ожидая. Но девушка, казалось, совершенно потеряла ко мне интерес. Когда они снова ушли купаться, я быстро оделся и ушел.

Вечером у меня разболелась голова, зазнобило – сгорел все же. Я выпил пару таблеток аспирина и залез под одеяло.
А еще через пару дней я напрочь забыл о своем пляжном знакомстве.
Впрочем, если вспомнил, да так отчетливо, значит - не забыл.
Человек не в состоянии управлять своей памятью.
Если бы мы умели, наверняка для многих это стало спасением. В жизни любого есть воспоминания, которые хочется безжалостно стереть. Но память не позволяет. Она часто стирает как раз то, что казалось нам важным и достойным памяти. Какие-то уравнения, имена, номера телефонов. И в конечном итоге оказывается всегда права. Видно память каким-то образом связывает наше прошлое с будущим, с судьбой, и поэтому она так избирательна в своем коллекционировании нажитых нами знаний и пережитых чувств.

3.

Я человек обеспеченный.
Это выражение совершенно точно определяет мое материальное положение, философию жизни и до некоторой степени быт, который согласуется с одной стороны с моими возможностями, а с другой - потребностями.
Иные люди могут, пожалуй, назвать меня богатым. По сравнению с другими, я нищий.
Кое-кто из моих знакомых удивился бы узнав о моих возможностях и видя, как я ими скромно пользуюсь.
Но найдутся и такие, кто сочтет меня бесшабашным транжирой не думающем о завтрашнем дне и не прилагающем должных усилий для укрепления своего положения.

Честно говоря, почти все, что я сегодня имею, досталось мне без особых усилий.
Я - не деловой человек. Я из тех, кто просиживает штаны в какой-нибудь богом забытой конторе за скромную зарплату всю жизнь. Звезд с неба не хватаю, хоть и умудрился получить два высших образования - факультет истории БГУ и бизнес-менеджмент в одном частном ВУЗе.
В этот самый ВУЗ я поступил уже, когда у меня завелись кое-какие собственные деньги, поняв, что история меня и маму, которая была тогда еще жива, не прокормит. Но впоследствии оказалось, что и менеджер из меня никакой.

Но начнем по порядку. 
Когда-то я жил с мамой и папой в «сталинке» на Нариманова. Папа был нефтяником. Не рабочим, конечно. Он был руководитель. Под конец жизни, которая оборвалась незадолго до его заслуженной пенсии, - довольно высокого ранга. Вот мы и получили трехкомнатную в элитном доме. А еще у папы было персональное авто - черная 24-ка. И добродушный шофер татарин Фариз, который возил папу на работу, меня в школу, а маму по магазинам, и всех нас - на дачу в Мардакяны, тоже, кстати, данную папе государством за его ответственное руководство.
Папа взяток не брал и «мертвых душ» не держал, но мы вполне неплохо жили на его высокую зарплату и частые премии.
Потом папа умер. От сердечного приступа. Прямо на работе. Фариз и привез его с работы к нам домой - уже окоченевшего - на заднем сидении «Волги». Мне тогда было 22, и я как раз заканчивал университет.
Не хочу вспоминать тот день. Именно в этот день я потерял ни только отца, но, мне кажется, и себя самого.
До этого дня я считался вполне нормальным, способным и энергичным молодым человеком. Я и сам себя таким видел. Но именно в тот день стало очевидно, что я человек малодушный - и всегда таким останусь.
 С этого дня и начались для меня неудачи.
Хотя, как сказать.

 Итак, мы стали жить с мамой.
Это была уже совсем другая жизнь - и для мамы и для меня. Что потеряла мама со смертью отца - об этом я могу лишь догадываться. Много, почти все. Она его очень любила. А вот я потерял опору в жизни. До смерти отца жизнь меня баловала. И еще больше баловала мама. И вот, когда мы остались одни, и я должен был по идее встать на место отца к штурвалу семейного корабля, оказалось, что я ничего не смыслю в плавании по бурным волнам жизни. А волны в те неспокойные годы  бушевали вокруг нешуточные - это были последние годы «перестройки» и первые годы «развала». Так страна и развалилась, не успев перестроиться. От прошлой жизни остались лишь руины, из обломков которой мы и пытались наспех соорудить что-то новое - все вместе и каждый порознь. И в первое время очень важно было просто выжить. Вряд ли мы бы выжили, если бы не папина сберкнижка, с которой предусмотрительная мама успела снять все деньги. Но и на них бы мы долго не продержались, поскольку я хоть и устроился на работу, получив диплом, в Госархив, но моей зарплаты хватало лишь на сигареты, транспорт, наши коммунальные расходы и еще, может быть, на носки.
 Мама с детства приучила меня пользоваться носками не более 3 раз. После трехразового использования носки просто выбрасывались. И это правило неукоснительно соблюдалось даже в те тягостные времена, когда нам с мамой пришлось уже экономить на гораздо более насущных  жизненных потребностях, чем какие-то носки. К примеру, мама никогда до смерти отца не пользовалась общественным транспортом. И еще долго после папиной смерти предпочитала или ходить пешком или брать такси. Но в последствие она пересилила свою благоприобретенную брезгливость к противоестественной близости с незнакомыми людьми, к которой нас вынуждает езда в общественном транспорте в часы пик.
Обещанную нам повышенную папину пенсию мы так и не смогли выбить. Деньги таяли. Мама худела, а я стал превращаться из добродушного милого парня в неврастеничного ипохондрика. А потом мне просто повезло. Потом мы жили на деньги с квартиры Рубена.
Кто такой Рубен? Армянин. Мой бывший сокурсник. Не скажу, что мы были друзьями, но хорошими приятелями - были. Рубен был симпатичный, весьма начитанный и бойкий на язык парень. С ним было приятно посидеть за бутылочкой сухого в шашлычной. С ним было выгодно на пару клеить девчонок - он, в отличие от меня, не боялся записных красавиц и не чурался интрижек с теми, что «не очень», которые, после ближайшего знакомства, оказывались «очень даже». Я бывал несколько раз у них дома - на его дне рождения и просто так - посидеть в его комнате, послушать музыку и попить пивка. Рубен  любил джаз и неплохо играл на гитаре. Я любил рок и стучал костяшками кулаков по столу, изображая барабанщика, и выдавал дикие саксофонные импровизации сквозь сжатые губы, чем выводил обычно спокойного Рубена из себя. 
 Он был в те годы такой же праздный шалопай, как и я, - маменькин сыночек, живший на папенькины денежки. Отличие было лишь в том, что я был единственным сыном, а у Рубика были две сестры - старшая Марина, успевшая уже выйти замуж за лезгина, и младшая Карина - хорошенькая девятиклассница, строившая мне всякий раз глазки, когда я у них появлялся.
И было еще одно отличие - они жили богаче нас. Отец Рубена держал мастерскую по пошиву автомобильных чехлов и бизнес его, очевидно, процветал, поскольку ко времени, о котором я рассказываю, они успели перебраться с Завокзальной, где раньше жили, по словам Рубена, на Гянджлик, где дядя Саркис купил кооперативную трехкомнатную себе, а потом, под самый конец, его угораздило купить  в соседнем доме двушку для сына. С этой двушкой у них и были проблемы, когда началась заварушка. Трехкомнатную они успели продать за неплохую по тем временам цену, и на эти деньги купили дом где-то в Краснодарском Крае. А вот двушка зависла. Цены на квартиры падали, а обстановка в городе для армян становилась все более угрожающей.
Вот тогда Рубен, в один из своих последних наездов в Баку, и пришел ко мне с предложением купить у него квартиру - за любую цену. И я купил. На последние отцовские деньги. Тогда казалось - дорого, обдурил меня Рубик. А теперь скажу - почти даром.
Аллах джанывы саг элясин (1), Рубен, где бы ты ни был.
Как ни странно, мама не стала со мной спорить, хотя все мои прежние авантюрные проекты по улучшению нашего материального положения ранее презрительно отвергались. Она к тому времени уже поняла, что толку от меня не будет и лишь жалостливо вздыхала, глядя на меня, думая, наверное, с тоской о том, что станется с ее несчастным сыночком после ее смерти.
Словом, мы купили квартиру и остались без денег. А очень скоро у нас образовались долги - опять же из-за квартиры. У меня были проблемы сначала с оформлением купчей -  придрались к каким-то неточностям в документах. А после еще с гачкынами - попытка захвата.
Обе проблемы решились с помощью отцовых родственников. Пришлось прибегнуть, хотя после смерти отца отношения у нас с ними были натянуты. Из-за мамы что-то. Я в эти дела не лез.
Они нам помогли тапшем (3). А деньги на взятки мне пришлось занимать. У кого бы вы думаете? У Фариза - бывшего папиного шофера, который к тому времени стал уже матерым челноком. Никого другого, кто бы нам согласился ссудить немного денег, - 1500 долларов, - кроме папиных родственников, против чего категорично возражала мама, мы найти не смогли.
И тогда мы стали подыскивать квартирантов, чтобы расплатиться с долгами. Квартира-то была с мебелью, кстати, и очень неплохой. И ремонт по тем временам вполне модерновый - все же предполагалось, что в квартире будет жить стиляжный бакинский парень, а не какая-нибудь жирная чиновничья задница из районских, которая только вчера научился завязывать галстук, и чей дизайнерский вкус так и не развился дальше аляповатой лепки на потолках, пузатых комодов на кривых ножках и азиатского «очка» с пластмассовой афтовой(4).
И через месяц Аллах послал нам веселого австралийца  Метью, который приехал в Баку учить совершенно бесплатно местных балбесов английскому, щелкать своим «Кэноном» наши исторические и природные достопримечательности, что мы сами не замечаем и не ценим, и изучать Ислам, в котором он был наивным неофитом.
Метью с радостью согласился платить нам 600 баксов в месяц, и сразу же дал деньги за полгода вперед. Это были большие деньги по тем временам. Мы вернули долг удивленному такой поспешностью Фаризу, после чего зажили довольно спокойно.
Я продолжал работать. В разных местах. Неплохих, плохих и совсем никудышных. Но нас спасала квартира.
После Метью был Грэг - шотландец. Потом был крутой турок Гарал, который сделал за свой счет в нашей квартире отличный ремонт. Потом мы сдали квартиру одной девушке, местной. Вернее - ее любовнику…

Мама умерла в 2001, так и не успев меня женить. До моего 30-летия она почему-то и не очень настаивала на моей женитьбе. Но в последние ее годы эта мысль стала для нее навязчивой. И дело было не во внуках, которых ей не терпелось понянчить. Как-то раз, после одного нашего глупого спора, она сказала мне в сердцах:
-Ай Аллах, сянин кими эвладтан ня ата чиха биляр? Ушаг ки ушаг! (5)
Главным для мамы было все же оставить меня на попечении какой-нибудь домовитой женщины.
А меня вот всегда тянуло на стерв.

1. -Аллах джанывы саг элясин! - Дай Аллах тебе здоровья!
2. Гачкыны - беженцы
3. Тапш - знакомство, блат.
4. Афтова - гигиеническое «средство» для подмывания.
5. -Ай Аллах, сянин кими эвладтан ня ата чиха биляр? Ушаг ки ушаг! - О Боже, что за отец получится из такого сына как ты? Совершенное дитя!

4.

Возможно, это было совпадение. А возможно - тонкий расчет. Ведь женщины гораздо расчетливее мужчин. Особенно - в мелочах: что одеть, чтобы, когда позвонить, чтобы, что сказать, чтобы…
Очевидно, звонить холостому мужчине в ночь с субботы на воскресенье - самое лучшее время для охмурежа.
В общем, прошло ровно две недели после нашего телефонного разговора, и я вновь был изрядно «под мухой» - в этот раз пил во дворе с ребятами. Играли в домино - на вылет: проигравшие летели в магазин за водярой. Было нас человек восемь, если не считать примазавшихся «болельщиков». Вроде немного - бутылка на такую ораву. Но сколько длится партия в «козлика»?  Вот и представьте, какое количество поллитровок было выпито на нос часа через два-три. И еще учтите, что водяра была главным образом местная, паленная, а закуска самая что ни на есть пролетарская - помидор-хыяр, хлеб, гявалы, семечки и немного брынзы. (1)
Наша дворовая доминошная команда - это особая тема. Столько интересных типов, такие иной раз философские разговоры, такие нешуточные страсти вокруг стола - можно написать не один, а целую серию рассказов, неповторимых в своем роде.

Она позвонила, когда я уже начал клевать носом перед  телевизором, устав бестолково тыркать пультом в тщетной надежде посмотреть какую-нибудь славную сентиментальную мелодрамку - самое то под мое лирическое и несколько понурое настроение.
Трель мобильного прозвучала как громоподобный бахический аккорд органа в финале феерической фуги - так что сердце мое подпрыгнуло аж до самых хрустальных небес, где и застряло, истекая малиновым сиропом. Почему малиновым? Именно вкус раздавленной между языком и небом малины - сладкий вкус предвкушения маленького счастья  - я и испытывал в ту минуту, когда суматошно бегал по комнате в поисках  «трубы». Нашел в ванной, на полке. Успел.
- Алло! - выдохнул я слишком энергично для несчастного полуночника.
- Привет, - донесся до меня грустный голос. - Не ждали?
- Можно сказать - ждал, - ответил я честно. - Почему-то был уверен, что это именно вы звоните.
Мне кажется, что мой ответ заставил ее удовлетворенно улыбнуться, но ответила она все тем же тихим унылым голоском, чуть лениво растягивая ударные гласные в словах.
- Я случайно позвонила. Просто настроение - ноль.
- А что случилось? - спросил я, искренно обеспокоясь.
- С мамой поругалась.
- Что так?
- Вы мне не перезвоните? У меня контуров мало.
- Да, конечно! Я сейчас! - засуетился я глупо.
Номер пришлось набирать несколько раз.
- Я думал, что вы уже легли спать, - сказал я, когда она все же ответила.
- Нет, просто получила эсэмэску от подруги. Пришлось ответить.
- Понятно. Так что у вас произошло, с мамой?
- Так, ерунда. Хотела поехать с ребятами в Набрань (2). А она не отпустила.
- Ну, наверное, ваша мама плохо знает ваших друзей. Тех, с кем вы хотели ехать.
- Ну и что? Я сама ни всех знаю в этой компании.
- Вот видите…
- Причем тут это? - сразу вскинулась она, и в голосе ее послышались горячие нотки еще неостывшей обиды. - Мне, между прочим, уже 20 лет! Я не ребенок!
- Да? - не удержался я от иронии. - Ну, если вы не ребенок, то должны понять вашу маму.
- Почему я должна всех понимать? Почему никто не хочет понять меня? - возмутилась она. - Я никому ничего не должна! Это моя жизнь!..
Я не ожидал такого всплеска эмоций и сразу перешел на заискивающе-примирительные фразы.
- Нара, - начал я мягко, - зачем так расстраиваться? Ну, не поехали в этот раз - поедите потом.
- Когда - потом? Кто знает - что будет потом? Это был мой шанс - и я его упустила!
- Какой шанс? - удивился я.
- Просто - шанс! Я сама не знаю. Вот если бы поехала, узнала.
- Ну, если так рассуждать, то каждый новый день - шанс, - не совсем уверенно ответил я.
- Так оно и есть! - горячо поддержала она. - Все новое - это шанс! И глупо упускать его, не испытав.
- Это ваше кредо? - снова сумничал я.
- Это мой девиз! - гордо ответила она.
- И многое вы уже успели испытать? - как бы в шутку, вкрадчиво спросил я.
- Достаточно, - небрежно ответила Нара. - А вы, наверное, считаете меня глупой наивной девочкой?
- Я еще вас не считал.
- А я вас уже посчитала.
- Да, и какой же я - в ваших расчетах?
- Вы? Добрый богатенький одинокий дядечка.
- А с чего вы взяли, что я богатый? - спросил я, не сумев скрыть удивления.
- Элементарно, Ватсон. Телефон у вас навороченный.
- Ну, не такой уж он у меня дорогой, - ответил я не без нотки самодовольства. - Всего 600 «зеленых». Бывают и покруче.
- Бывают, - снисходительно ответила она, - Только вот бедный человек, купивший такой телефон в кредит, вряд ли оставит его незнакомой девушке и беззаботно пойдет купаться.
- Из этого можно было заключить лишь то, что я доверчивый. А телефон мне могли и подарить.
- Ага, английская королева, - хихикнула девушка. - А может вы просто на меня запали? Я бы вот ни за что не доверила своего «Эрика» первому встречному.
- Я бы не назвал вас первой встречной.
- Да? Это что - уже комплименты пошли?
- Почему сразу «комплименты»? Вы мне показались славной девушкой. Даже предложили крем от загара, совершенно безвозмездно.
- Вот именно. А потом наговорила на вашем телефоне, бог знает сколько - и тоже совершенно безвозмездно.
- Это мелочь. Хоть я ин не миллионер, каким вы меня представляете, но и не настолько беден, чтобы считать контуры.
- Вот я и говорю, - удовлетворенно констатировала она. - У вас есть машина?
- Нет.
- Не может быть.
- Я не автолюбитель. И потом, наш город не приспособлен для нормальной езды на авто. Может быть, и куплю когда-нибудь. Когда будет дача, к примеру. А в данное время я предпочитаю передвигаться на такси, когда надо, - и дешевле и приятнее.
- А где вы живете?
- Сейчас - в районе зоопарка.
- В новостройке?
- Да.
- Один? -
- Пока один. У меня двухкомнатная, - ответил я, предваряя ее возможный следующий вопрос. - А вы где живете?
- Угадайте.
- Как же я могу угадать? Город такой большой.
- Даю подсказку: самый паршивый район города.
- На проспекте Нефтяников? (3)
- Ага. В доме у Девичьей Башни… (4) Я живу в Гюняшлях. Вы были когда-нибудь в Гюняшлях?
- Наверное, был, - ответил я неуверенно. - Был, конечно. Это где-то в Ахмедлах? (5)
- Не были вы в Гюняшлях. И никогда не будете, - вздохнула она обреченно. - А я живу здесь с самого рождения. Бетонная девятиэтажка с видом на море. Как раз напротив очистных. Летом, когда ветер с моря, такие ароматы!.. А у вас рядом парк, правильно? Хоть бы на кофе пригласили. Можно было бы и зверюшек пойти посмотреть. Я в зоопарке была, кажется, лет в пять - мама водила. Помню, каталась на верблюде. А еще у меня осталась смешная фотография с медведем. Медведь, правда, был картонный. Но на фотке почти как живой… Так что - пригласите девушку в зоопарк?
- Вам так хочется в зоопарк?
- Я сама не знаю, что мне хочется. Вот, хотела махнуть в Набрань. Не получилось. Должна же я как-то скрасить свой выходной, раз такая неудача вышла?
Я замялся. Мне казалось ее предложение несерьезным. Идти с 20-летней девушкой в зоопарк, с девушкой, которая мне нравилась уже больше, чем я мог себе позволить, с девушкой весьма странной, от которой я не знал, чего ожидать…
- Вы меня стесняетесь? - спросила она просто.
- С чего вы взяли?
- Ну, обычно взрослые мужчины стесняются ходить по городу с молоденькими девушками.
- Обычно?
- Да. А что?
- Нет, ничего. Нара, дело ни в том, стесняюсь я или нет. Стесняться тут нечего. Мне было бы даже приятно, возможно. Но мне почему-то кажется, что вы подшучиваете надо мной.
- Когда кажется, креститься надо. Я серьезно. Я вообще серьезный человек, учтите.
- Учту.
- И как - идем в зоопарк?
- Почему бы нет? Я сам давно не был в зоопарке.
- Вот и славненько. Я вам завтра позвоню. Если, конечно, планы не изменятся. Только не надо целый день ждать моего звонка - занимайтесь своими делами как обычно, договорились?
- Договорились.
- Я так рада, что вам позвонила. Сразу на душе легче стало. И развлечение на завтра появилось. Будем с вами гулять, смотреть зверушек, есть мороженное. Вы не знаете, чем слонов кормят?
- Слонов? По-моему, они все едят.
- Да? А по-моему, они морковку любят. Поэтому такие большие, - хихикнула она. - Ладно, я пошутила. А то еще побежите с утра покупать морковку. Но завтра я позвоню. Ждите!

Снова гудки.
 Но связь между нами не оборвалась.
 Я вижу ее сидящей в шортиках и майке-безрукавке на кухне. Бедная кухонька с вылинявшими обоями, простой посудой в старом растрескавшемся шкафу, допотопной газовой плитой, на которой дымит огромный оловянный чайник. А под тусклой лампой дешевого абажура сидит она, - за столом, покрытым клеенчатой скатертью, - девушка-орхидея, что расцвела не в ухоженной оранжереи какого-нибудь шейха, а на задворках большого и жестокого города, где красота сулит лишь алчное внимание грубого сброда, а не обожание, восторг и нежную благодарность…

Победная улыбка медленно сползает с ее лица. Уголки губ скучно опускаются, глаза тускнеют, лоб недовольно морщится. Она вскакивает со стула, выключает газ под шипящим чайником, хватает со стола своего «Эрика» и выходит, забыв выключить свет.
Прокравшись на цыпочках к своему диванчику, она быстро скидывает с себя одежду и ныряет под простынь. Сворачивается калачиком - правая рука меж поджатыми коленками - и начинает мечтать.
Но о чем мечтают девушки, я не знаю. Мне лишь кажется, что мечты ее грустные. Она еле сдерживается, чтобы не захныкать от обиды - ничего не сбывается! И ей уже надоело мечтать…
- Нет! - говорит она себе. - Нет!
И чему говорит она «нет», опять же, знает лишь она одна…

А я курю сигарету за сигаретой и думаю о ней. И говорю себе: да. Но так неуверенно, что сразу же панически отдергиваю себя: нет, не может этого быть!..

1. помидор-хыяр… гявалы - помидоры-огурцы… сливы.
2. Набрань - модный курортный город у моря на севере Азербайджана.
3. Проспект Нефтянников - центральная улица Баку примыкающая к приморскому бульвару.
4. Девичья Башня - средневековая башня (13-15 век) у моря, символ города.
5. Гюняшли, Ахмедлы - отдаленные спальные районы Баку.

5.

После смерти мамы быстро обнаружилось, что я сумасшедшим галопом несусь на коне транжирства к финансовому краху - и не только не пытаюсь обуздать эту взбесившуюся клячу, а даже пришпориваю, ошалев от обилия денег на руках.
Мама никогда не была мотовкой, даже когда нас щедро и методично снабжал средствами к существованию отец. Но и скрягой маму никак нельзя было назвать. Она умела распоряжаться деньгами так, что нам хватало и на вкусную здоровую еду, и на добротные шмотки, и на ежегодную двухнедельную поездку в Ессентуки или Кисловодск по льготным путевкам. В общем, она вполне укладывалась в те суммы, которые ей выдавал наш кормилец. Но ничего не откладывала. Стратегические запасы были по части отца. На что он копил? Как все здравые люди - на шад вя гям гюнляр(1): на мою возможную свадьбу или на их с мамой скоропостижный уход из жизни.
После смерти отца, став поневоле главой семьи, беспокоиться о случайностях жизни пришлось маме. Разумеется, она не доверяла банкам. Доллары копились в большой китайской вазе, которая у нас стояла на специальной тумбе в гостиной. Из вазы торчали аляповатые искусственные цветы, которые неизвестно кто принес в наш дом, и которые мама, несмотря на свой безупречный вкус, почему-то не выбросила, а позволила им уродовать тонкую красоту неподдельного фарфора. Так вот на дне этой вазы и копились наши сбережения в виде свернутых по-мафиозному трубочками пятидесятидолларовых купюр - у мамы была необъяснимая слабость именно к Уиллису Гранту. И всякий раз, когда ей в руки попадалась купюра иного достоинства, она небрежно совала ее мне и требовала, чтобы я немедленно обменяла ее на «грантики» - и я шел в эксчендж, и мне приходилось доплачивать за обмен долларов на доллары, который оказывался для дошлых валютчиков выгоднее, чем обмен тех же долларов на какие-нибудь монгольские тугрики…

Я устроил маме пышные похороны. Созвал всех родственников, чьи номера нашел в нашей старой телефонной книжке, а также ближайших друзей и соседей. На похороны, к моему удивлению, заявилось народу гораздо больше, чем я мог ожидать. Многих я просто не узнавал, а некоторые даже не узнавали меня, и, буркнув под нос «аллах ряхмят елясин»(2), спешили в тепло огромной палатки, где в самом центре пылала чугунным жаром газовая батарея «джейран» (3), а на столах пыхал аппетитным паром плов и дымилась в масляном жиру ханская говурма (4).
Потом я также добросовестно давал все джума ахшамы (5) вплоть до сороковин, удивляя всех знакомых и незнакомых моей запоздалой щедрой любовью к покойной. Народу только прибавлялось, а публика, пришедшая почтить память моей мамы, становилась все более пестрой и все менее узнаваемой - кажется, на эти ясы (6) стекались любители пожрать на дармовщинку со всего города.
И памятник я заказал дорогой - мраморный, с портретом, как у отца. Но на памятник отцу расщедрились его благодарные сослуживцы, а мне пришлось это делать на свои кровные.
А последняя тысяча долларов буквально растаяла за следующие после маминых сороковин полтара месяца - совершенно непонятным образом. Я так и не понял тогда, почему у меня на одного уходит денег больше в два раза, чем уходило на нас с мамой. Я ведь отнюдь ни каждый день ходил в кафешки - иногда покупал цыпленка-гриль, постился сардельками и даже пару раз пробовал жарить картошку. И ничего нового для себя, кроме кожаной кепки, я тоже не успел купить. Вот еще приходилось сдавать в прачечную постельное белье и рубашки - к стиральной машине я тогда еще побаивался подступать. Девушки? Пару раз. И никаких диких оргий и омаров с шампанским - чуть более изысканная, чем обычно, хавка из соседнего подвального ресторанчика и стандартная такса со стандартным набором удовольствий. Ну, сауна с друзьями. Ну, одолжил соседу полтинник, зная, что он долги не возвращает…
Но ведь на это не могло уйти столько денег?!..
Я ведь еще и зарплату какую-никакую получал!..

От голодной смерти меня снова спас счастливый случай - или мамины молитвы за меня перед Аллахом, которая наверняка попала в рай.
Уже на ясах,  традиционную щедрость которых они единодушно одобрили, отцовы родственники начали проявлять к моей дальнейшей судьбе живейший интерес, давая советы и выступая с предложениями. И их предложения, должен признать, не остались пустыми словами - они начали подыскивать мне «достойную» работу и выгодную невесту. От матримониальных вариантов я долго и стыдливо отказывался, пока родственники, очевидно, не стали видеть в моем холостяцком упорстве нечто нездорово-интимное, и не отступились с опаской от намерения женить меня на своих засидевшихся в девках племянницах и гоншу гызы (7). Но от одного доходного места, которое было предложено, отказаться мне не позволила уже ставшая острой материальная недостаточность. Так я стал работать в Аэропорту. Правда, очень быстро меня подвинули с этого доходного места - как только мой непосредственный шеф понял, что особого дохода от меня ждать бессмысленно. Меня задвинули на бумажную работенку в офис, к которой я за долгие годы отсидки в разных конторах  был более приспособлен. И все были довольны: шеф - моей усидчивостью и уступчивостью, я - своей стабильной неплохой зарплатой плюс одной-двум бумажкам в конверте от случая к случаю, когда у шефа случались особо наваристые дни.
В Аэропорту я проработал целых два года! И эти два года не прошли даром ни для моего бюджета, который почти удвоился, ни для моего жизненного опыта. Вокруг меня на работе трудился и наслаждался жизнью крепкий сплоченный коллектив бывалых людей - настоящих профессионалов жизни, которые знали и умели все. А если не знали или не умели, то все равно добивались успеха. Главным образом за счет денег, от которых у всех них буквально лопались карманы. Оказалось, что платить - гораздо выгоднее, чем просить и добиваться: когда ты способен платить, просят и добиваются тебя. И вот тут можно поторговаться. А еще оказалось, что многое в жизни можно получить буквально даром - важно знать как можно большее число солидных людей по имени. Это как пароль, который открывает многие закрытые для простых смертных двери. Приходишь к кому-то, от кого ожидаешь услуги, заводишь свойский, почти братский разговор, в котором вскоре выясняется, что у вас есть общие знакомые - весьма уважаемые для вас обоих - и готово: человек рад сделать тебе скидку, обслужить вне очереди, доставить в лучшем виде, решить неразрешимый вопрос, закрыть глаза на твои невинные шалости или даже открыть кредит без особого обеспечения - но, правда, с приличным откатом.
В общем, попал я в компанию. Это почти как перейти в высшую касту, где больше привилегий, но меньше свободы. Есть некоторые не всегда приятные обязанности. К примеру, улыбаться подлецам, хвалить тупиц, жрать и пить с хамами и даже ходить с ними на гнусные баздыги (8) - иначе заподозрят в тебе «петуха», и пипец твоему доброму имени «бизим адаммызды» (9).
И фиг знает, чем бы закончилась эта моя безобразно-благополучная жизнь, от которой меня уже начинало поташнивать, но  к которой, к своему ужасу, я начал цинично привыкать, если бы не Ариф - мой одноклассник, отец семейства состоящего из недомерка жены, жирной мамаши и трех горластых пацанов-балбесов. Именно фантазер и вечный пролетарий Ариф стал моим спасителем, хотя как раз он приходил ко мне обычно за помощью - клянчить деньги на неосуществимые проекты, в которые я не верил, что не останавливало меня спонсировать его по мелочам. Главным образом - из чувства сострадания к его вечно полуголодным и полураздетым домочадцам, а еще вернее - из-за своей органической неспособности отказывать просящим, о чем я вам, впрочем, уже сообщал.

1. шад вя гям гюнляр - радостные и скорбные дни.
2. аллах ряхмят елясин - упокой душу Аллах
3. джейран - газель
4. говурма - жаркое для плова
5. джума ахшамы - четверг, речь идет о поминальных четвергах.
6. яс - поминки
7. гоншу гызы - соседские дочери
8. баздыг - ****ки
9. бизим адаммызды - наш человек

6.

А вы, наверное, ждете с нетерпением рассказа о том, как я с Нарой ходил в Зоопарк и так далее? Только вот нечего мне рассказывать. Не ходили мы с ней кормить зверюшек, не ели мороженное и я не приглашал ее к себе на чашку кофе. Она просто не позвонила. И я звонить не стал. Позвонив, я бы явно обнаружил свою лопоухую заинтересованность. Но признаюсь: я весь день просидел дома, практически не выпуская из вида мобильника, подозрительно проверяя - не сел ли аккумулятор, достаточно ли включена громкость, не прозевал ли трели звонка или комариного писка эсэмэски? Я злился, я нервничал, я ругал самого себя обидными словами, грубовато и скупо отвечал на другие звонки, которых в тот день было на удивление много, беспокоясь, что моя девочка позвонит именно тогда, когда телефон окажется занят. Я с ходу отказывался от предложенных встреч, ссылаясь на плохое самочувствие или недостаток времени. Я все еще надеялся, я хмуро оберегал свою свободу для нее, я жертвовал и страдал от сознания бессмысленности моих жалких жертв…
А в полшестого, в совершенном отчаянии, я позвонил Зарифе.

Зарифа - мой единственный друг женского пола. Со всеми остальными женщинами, которые эпизодически появлялись в моей жизни, я или спал или не спал - в зависимости от того, как складывались отношения. Если спал, вскоре расставался. Если не спал, расставался еще быстрее. И все. Ни намека на какие-то обоюдные долговременные обязательства. С Зарифой я тоже иногда спал, но для меня в наших отношениях это было не главное. Главное было то, что связывало нас помимо постели. А что нас связывало? Ее терпеливая уверенность, что она мне нужна, просто необходима. Что только она мне и нужна. Что она нужна мне даже больше, чем я ей. Хотя все было как раз наоборот. У меня время от времени появлялась необходимость в ее присутствии.  Именно как друга. Тогда как я был ей необходим на всю жизнь, весь с потрохами - и именно как мужчина, а в идеале - как муж.
Познакомился я с Зарифой при не очень выгодных для нее обстоятельствах.
Встретился с одним хорошим знакомым. Бывшим сослуживцем. Случайно. Просто столкнулись нос к носу на одной из улиц города. Оба были искренно рады встрече. Естественно, решили отметить это радостное событие. Начали решать, где посидеть. Друг предложил пивную. Я - ресторанчик, поскольку пиво у меня никак не вяжется с хорошей хавкой, а хотелось вкусно и обстоятельно полакомиться за неспешной беседой. Друг посмотрел на часы.
- Расим, гардаш, (1) - сказал он, - а давай сделаем так. Здесь неподалеку живет одна моя хорошая знакомая. Как насчет того, чтобы ее навестить? Она будет только рада. И готовит она изумительно. Прикупим кое-что и посидим лучше, чем в любом ресторане.
Я, конечно, смутился. Я знал, что Тофик был женат. И я сразу понял, кем может приходиться ему эта его знакомая. Возможно даже, что он к ней и направлялся. А тут я свалился на его голову.
 Тофик сразу разгадал причину моего смущения.
- Тебе достаточно понять, что я уважаю эту женщину, - сказал он, улыбаясь. - Дальше все будет естественно. Зная тебя и ее, я уверен, что нам будет приятно посидеть втроем.
В общем, он меня уговорил. Мой друг был по образованию юрист и прекрасно разбирался в психологии. Чуть польстил, чуть пристыдил - и мне ничего не оставалось, как спрятать свое дикое смущение за натянутой небрежной улыбкой бывалого мужчины, для которого ходить в гости к любовницам друзей - занятие обычное, не лишенное даже толики пикантного шарма.

Не хочется отнимать ваше время всякими милыми, но неважными деталями нашей тройственной посиделки. Скажу только, что Тофикина пассия оказалась милой женщиной и гостеприимной хозяйкой. И готовила она бесподобно - к нашему приходу у Юли уже дымились и первое, и второе, пустил сок салат, а аппетитный домашний пирог с какой-то цитрусовой начинкой уже красовался на противне.
Через 15 минут мы с Юлей были на «ты», выпив на брудершафт и трижды смачно расцеловавшись в губы. А еще через час, совершенно ошалевший от выпитого и съеденного, а еще более от неподдельной любви ко мне, которая явственно иллюминировала на лицах моих сотрапезников, я осмелел до того, что начал неумело травить самые скабрезные анекдоты, какие только знал, лишь иногда заменяя некоторые совсем уж неприличные слова в них на более приемлемые синонимы, которые, впрочем, догадливая Юля тут же вставляла на место, самодовольно хихикая как вундеркинд-кроссвордист.
- Юленька, - сказал наконец Тофик, по виду весьма довольный моим столь свободным поведением, - а не позвать ли нам кого-нибудь для моего друга? Он, между прочим, одинокий голодный волк.
- Наташу? - спросила понимающе милая хозяйка.
Тофик на мгновенье задумался.
- Нет, я думаю, лучше Зарифу.
Юля чуть удивленно вскинула тонкие бровки, но сразу встала, чтобы пройти к телефону.
И тут я понял, что должно быть несколько злоупотребил оказанным мне гостеприимством, и что мне давно следовало поблагодарить эту милую парочку и уйти, оставив вдвоем в их уютном гнездышке. Я и пытался это сделать. Но было уже поздно.
- Ой, что ты, Расимчик! - обиженно воскликнула вернувшаяся от телефона Юля. - Куда ж ты пойдешь, когда мы так клево сидим? Да и Зарифа уже выезжает.

Зарифу, когда он скромно вплыла в комнату, посадили напротив меня, чтобы я мог обстоятельно лицезреть все ее явные женские достоинства - милое круглое лицо,  гладкую кожу короткой шеи и очертания спелой груди под мягкой тканью бело-прозрачной блузки. Картинка возбуждала. Я благосклонно желал познакомиться с этой фигуристой дамой поближе, что и произошло вскоре, как только во время десерта нас переместили на диван.
Сидели мы у них долго. Выпили все, что принесли с собой, и что нашлось в юлинькиных запасниках: водку, шампанское, вино, ликер, а под конец даже какую-то лечебную настойку с орехами и курагой, которую Юля весьма нахваливала, заговорщически посмеиваясь Тофику и собственноручно спаивая нам этот бальзам из большой серебряной столовой ложки…

Проснулся я еще затемно. От удовлетворенного сопения некоего живого существа, - мягкого и теплого, - которое прижималось ко мне, доверчиво обвив полными руками мою шею.
Я вспомнил вчерашнюю женщину. Понял, как она здесь оказалась. Вот только имя ее напрочь вытекло из давшей течь памяти. Но что мне в имени твоем, коль мы на часик лишь вдвоем? - сочинилось как-то само собой под ее призывный полухрап. Я по-хозяйски сунул руку меж ее пухлых ляжек и в ту же секунду почувствовал на своей шее ее липкий благодарный поцелуй.
Так мы и подружились. И теперь я звонил Зарифе, чтобы приказать приехать, успокоить мою напряженную плоть,  привести в норму мои расшатавшиеся нервишки и распутать сбившиеся в лихорадочный клубок колючие мысли.
Я с удовлетворением представил, как она, чмокнув меня с порога, деловито пройдет на кухню, чтобы приготовить для меня ужин, забежит в ванную, чтобы закинуть белье в стиралку, а потом потащит меня в спальню, чтобы выдать порцию самоотверженной плотской любви, пока вода в кастрюле послушно булькает, а белье в стиралке безвольно вертится - совсем как моя жизнь, которую тоже кто-то заботливо включает и выключает от одной критической ситуации к другой.

1. гардаш - брат, браток

7.

Ариф не пьет. Бросил после того, как однажды, напившись после получки с друзьями, эту самую получку всю и посеял. А может, и вынули из кармана в автобусе - он ведь никогда не пользуется такси.
Мой школьный друг простой работяга. Умеет все - и варить, и резать, и вязать арматуру, плотничать, класть кубик, тамет, работать с ландрином и алчипаном…
Он зарабатывает свой хлеб почти исключительно на стройках и берется за любую работу.
Работа эта ужасная. Летом жара, зимой холодрыга, платят мало, техники безопасности никакой, инструмент - что найдется, то же самое со спецодеждой. Но и это еще не самое худшее. Беда в том, что стройка - работа временная. Строительный рабочий у нас, как правило, работает без всякого трудового контракта - деньги с рук на руки от прораба, даже расписываться нигде не надо. Ни стажа, ни отчислений в пенсионный фонд, ни страховки и никаких профсоюзов, которые бы тебя защитили.
А ведь когда-то Ариф был одним из лучших учеников в нашем классе и с легкостью поступил в БГУ на физмат!
Вот что делает с хорошими парнями любовь!
Если бы не Аида, глупенькая смазливая соседская девушка, с которой он крутил любовь еще с 9 класса, был бы сейчас мой друг солидным ученым, профессором, а возможно даже хозяином какой-нибудь крупной фирмы. Почему нет? Все задатки, кроме благоразумия, у него в юности были.
А потом еще дети, которые пошли один за другим. Три сына, старший уже бреет усы, это вам не шутка.
И ведь он их всех любит, - и жену, и сыновей, - поэтому и надрывается ради них.
Неудачи меняют человека. Никогда бы не поверил, что Ариф, такой в юности энергичный и бойкий, станет лузером с потухшим взглядом. Терпеливым и до унизительности уступчивым.
Ему за последние 20 лет ни разу не повезло. Даже на нормальную работу в какую-нибудь фирму не смог устроиться. И внешне он очень переменился: был высоким, стройным, а стал тощим и сутулым, был кудрявым - сейчас почти лысый. Глаза запали, нос каким-то образом вырос, уши оттопырились…
 Смотрю иной раз наши школьные фотографии - и так обидно за него становиться! Нет в мире справедливости. Если б была, добрым, честным и умным, вроде Арифа, не жилось бы так поскудно.

Когда Ариф заходит ко мне, он всегда заранее звонит. Причем, несколько раз.
- Привет, я хотел бы зайти к тебе в это воскресенье. Есть разговор. Не возражаешь?
- Привет, ну ты помнишь про воскресенье? Все в силе?.. Тогда я зайду.
- Привет, как у тебя завтра - свободен? Если занят, скажи - не стесняйся… Точно? Тогда я забегу.
- Привет, ты дома? Никуда не уйдешь?.. Смотри, я уже выезжаю!..

Когда он заходит ко мне, я стараюсь его сытно накормить. Раньше он стеснялся налегать на жратву у меня. Сейчас привык. Но мне приходится и самому что-то постоянно жевать при нем, или хотя бы не держать тарелку пустой. Стоит мне остановиться, и он тут же аккуратно отодвигает тарелку и начинает вытирать усы салфеткой.

Мы сначала говорим о его семье. У него постоянно кто-то болен дома  - то мать, то жена, то один из сыновей. С матерью совсем плохо - у нее диабет. Это дорогая болезнь: диета, инсулин, консультации, а раз в год она обязательно попадает в больницу.
И все же Ариф оптимист по отношению к своей семье. Он говорит о семейных проблемах с толикой горького юмора, но после каждой неприятной новости умудряется найти какую-нибудь приятную, которая, по его мнению, намного важнее.
Просит он у меня деньги редко - только когда житейские шторма накрывают его с головой.
Пытается отдавать. По частям. Но так получается, что, не успев отдать последний долг, ему приходится занимать у меня снова. Так что я уже и не считаю, сколько он у меня занял. А вот он помнит, и каждый раз, когда стыдливо сует в карман куртки деньги, обязательно говорит:
- Теперь я тебе должен - и называет сумму. Я обязательно отдам, будь уверен! Кстати, ты не собираешься делать ремонт. Если надумаешь, никого не приглашай - я сам все сделаю.

А еще каждая наша встреча не обходится без обсуждения его новой идеи - как быстро заработать МНОГО денег.
Хотя обсуждением это назвать трудно. Говорит исключительно он, и его презентации, надо отдать должное, весьма убедительны. Его главный принцип - идея должна быть эксклюзивна. Только в этом случае можно заработать при минимальных вложениях, поскольку эксклюзивность на первых порах избавляет от конкуренции. То есть, снял сливки, а дальше как получится. Начнут зажимать подоспевшие конкуренты, можно свернуться и начать что-то новое - пока не наберется значительный капитал для возможности выдерживать эту самую конкуренцию. Он обычно приносит с собой тетрадь, в которой все расписано - расходы, ожидаемые доходы - до мелочей.
А в конце своей речи тяжко вздыхает:
- Эх, если бы только были деньги!
Это намек. И мне приходится вступать в разговор.
Я тоже вздыхаю. Говорю, что дал бы обязательно, если бы нашел такую сумму. Я почти искренен. Ведь у меня и нет таких сумм. А если бы и были…
 Ну, какой мне резон лезть в этот дикий бизнес? У меня есть должность, есть квартиранты - вполне хватает на тихую сытую жизнь. Я не бизнесмен по натуре. Да и Ариф, каким он был в те годы, не казался мне надежным компаньоном. Хотя должен сказать, что некоторые его идеи впоследствии были воплощены - другими. И вполне успешно. Может быть, он не к одному мне приходил их расписывать? Или просто хорошие идеи буквально носятся в воздухе, а у Арифа хороший нюх?..

А в последний раз он меня совсем удивил.
Это была весьма банальная идея, - совсем не похоже на Арифа, - открыть магазин стройматериалов. Но весьма конкретная. Он уже и помещение подыскал. Не аренду, нет. Двухкомнатная на первом этаже пятиэтажки - на продажу. В Дарнагюле (1). В бойком месте. И по вполне сносной цене.
И в этот раз он был отчаянно прямолинеен - то ли так безоговорочно верил в успех, то ли приперла его нищета и поганая работа дальше некуда.
И когда я в очередной раз сказал, что у меня нет денег, он не сдался.
- У тебя есть квартира! - сказал он, сощурившись, словно взяв меня на прицел. - Почему бы тебе ее не продать?
- Ты с ума сошел! - не удержался я. - Это мой страховой полис! А если я завтра уйду с работы? Или меня уволят?
- За сколько ты сейчас сдаешь хату?
- По-разному. Пятьсот-шестьсот. Мне вполне достаточно!
- И у тебя всегда есть квартиранты?
- Ну, не всегда. В последнее время бывают простои. Редко.
- А скоро будут чаще. Я не каркаю, не подумай. Чистый расчет. Сейчас многие покупают недвижимость именно для сдачи внаем. И не далеко время, когда рынок будет переполнен предложениями. Соответственно начнут падать цены, и клиентов будет найти труднее. А то, что я тебе предлагаю - и надежнее и выгоднее. Сейчас твоя хата стоит минимум 70. А за дарнагюльскую двушку просят сорок. Можно и дешевле купить. Предположим, 10 штук уйдет на ремонт и все прочие расходы по оформлению фирмы и так далее. Ремонт я сам сделаю, так что обойдется даже дешевле. 20 штук у тебя останется на карманные расходы. Зато будет магазин. Я тебе гарантирую, что с магазина ты будешь иметь гораздо больше.
- Ладно, но почему именно покупать? Разве нельзя снять помещение в аренду? Я бы, возможно, нашел на это деньги.
- А затем, что это невыгодно. Какой смысл кому-то отдавать заработанные деньги? А так, у тебя в любом случае недвижимость. Через года три дарнагюльская квартира будет стоить столько же, сколько сейчас твоя на Гянджлике. А может и дороже. Цены на первые этажи растут гораздо быстрее. Плюс ежемесячный навар. Давай так, чтобы ты был спокоен. Твои вложения на ремонт и оформление зачтем как амортизационные расходы, разобьем на два-три года и будем вычитать из чистой прибыли в твою пользу. Что после этого останется - делим на двоих. И тебе ничего не надо будет делать - только контролировать финансы. Я все беру на себя - и ремонт, и работу магазина. Сам буду стоять за прилавком первое время. Если будет необходимо, и старшего сына подключу…

Мы еще долго говорили в тот день. Я все сомневался, искал слабые места в его проекте, предлагал не торопиться.
Я просто трусил. Впервые в жизни мне предстояло принять серьезное решение.
Но Ариф сказал, что времени у нас в обрез - всего несколько дней. Он уже говорил с хозяином и даже дал небольшой бей (2). И самое удивительно, это меня окончательно добило, он заявил, что если я не соглашусь, он продаст свою квартиру, но все равно в это дело влезет. Один.
- Это мой шанс, ты понимаешь? И твой, кстати, тоже.
Я невольно поднял голову и взглянул в его угрюмое лицо.
Если уж он готов рискнуть благополучием семьи…

Прошло 4 года. Теперь у нас два магазина. Помещение под второй магазин мы купили фифти-фифти. Небольшой продуктовый. Элитный - исключительно российские продукты. Я продал и родительскую квартиру - решил сменить обстановку. Надеялся, что жизнь пойдет как-то по-другому. Купил двухкомнатную у Зоопарка, о которой говорил. Аж на 12 этаже. Сделал крутой ремонт. Полностью поменял мебель. Поначалу заводило. Теперь привык, как к поношенным туфлям, и почти не замечаю, где и как живу.  Давно не работаю, если не брать во внимание мои редкие  наезды в наши магазины. Выпью чаю за нардами с Арифом, поболтаем о том, о сем,  заберу свою долю и уеду. А что мне там делать? Всю работу, как и обещал, Ариф ведет сам. Ну и сыновья его теперь при деле. Мой друг и компаньон  сейчас разъезжает на джипе. Его не узнать. Совсем другой человек -  видно, что жизнью своей он вполне доволен. В отличие от меня.
Впрочем, и я живу неплохо. Разве нет?

1. Дарнагюль - промышленный район в Баку.
2. бей - задаток

8.

Начало сентября. Вечер. Еще ни так поздно, но за окном почти темно. Шквальный ветер. Косой колючий дождь. Слишком резко поменялась погода. На душе неуютно. Мысли вялые и скучные.
Сижу на кухне. Пью чай с черешневым вареньем, которое мне подкинул Ариф. Это его мамаша сварила. Как-то по-особому - ощущается привкус какой-то травки, тянет летом, и цвет у варенья теплый, нежно-золотистый.
Я еще не ужинал, хотя ужин из ресторанчика мне принесли уже часа как три. Когда весь день только и двигаешься, перебираясь из кресла на диван и обратно, не очень-то тянет есть.
Совсем я обленился. Стабильное благополучие напрочь лишило меня стимулов и раздражителей. Но покоем это не назовешь. Так что меня беспокоит, зудит сонной мухой в башке?..
Никак не найду, чем развлечься. Когда работал, хоть днем был занят. А вечерами иногда проводил время с друзьями - в забегаловках или ресторанах. Смотря, кто звал. Бывало, ходили пощелкать в бильярд. Баловались с девочками в саунах. А в последнее время друзья звонят мне все реже. В отличие от меня, у них семьи, бизнес, требовательные любовницы. Реально крутятся.
Может, записаться в бассейн, походить на тренажеры? Надо ведь как-то расходовать калории. Или сразу купить дачку - небольшую, но ухоженную? Чтобы уж совсем отгородиться от всех и вся? «Какое мне дело до всех до вас, а вам - до меня?» Был такой фильм, назывался, если память не изменяет, «Последний дюйм». Так вот там пели эту песню. Давно смотрел, но врезалось почему-то…
Звонят. Даже не охота вставать. Не поеду я никуда в такую мерзкую погоду. И домой не пущу. Никого не хочу видеть…

- Алла! Ты можешь за мной приехать?
Я не узнаю ее голос - чуть хриплый, колючий.
- Ты слышишь меня? Это Расим?
- Да. Что случилось?
- Ничего! Ты приедешь? - спрашивает еще злее.
- Ты где?
- У метро «Сахил», точнее - в парке.
- А что случилось? - спрашиваю уже обеспокоенно, ведь явно что-то случилось, раз она обо мне вспомнила.
- Приезжай, пожалуйста! - почти хнычет. - Ты мне нужен! Очень!
- Я еду! Буду подъезжать, позвоню.

Сбегаю по лестнице, забыв о существовании лифта. Опомнился лишь через три пролета. Пока ждал лифт, проверил карманы - деньги на месте, удостоверение… Да, удостоверение - мало ли что у нее там! Выходя из подъезда, вспомнил про зонт. Поздно.

Она выскакивает из магазина «Баксель» и перебегает дорогу, как-то странно. Садится на заднее сиденье, пока я придерживаю дверцу. На ней джинсы и вечерний топик - в блестках, с тонкими прозрачными бретельками на острых плечиках. На правом плече - худая ладошка, придерживает порванную бретельку. Теперь понятно ее скованное передвижение. И с лицом у нее непорядок. Левая щека горит румянцем, под прищуренным глазом наливается лиловым синяк.
Никак не комментирую ее вид, просто спрашиваю, перегнувшись через сиденье:
- Куда тебя отвезти?
- У тебя есть сигареты? - подает она голос, дрожа.
Я озабоченно хлопаю по карманам вельветового пиджака.
- Вообще-то я курю. Просто не захватил в спешке.
Шофер молча вытаскивает из бардачка нераспечатанную пачку «Кент» и зажигалку.
Нара жадно закуривает.
- Так куда тебя отвезти?
- К тебе! - говорит, не поднимая головы. - Мне нужно привести себя в порядок.
Она все еще дрожит. Явно не от холода. Снимаю пиджак. Она закутывается в него как в плед, почти оборачивает вокруг своего тонкого тельца. Выглядит смешно и трогательно.


В лифте она забилась в самый угол. Смотрит под ноги.
Входим в квартиру, и она безошибочно шмыгает в туалет. А я иду на кухню. Ставлю чайник и разогреваю ужин в СВЧ. Пригодился хавчик.
- У тебя есть во что переодеться? - спрашивает с порога кухни.
Она уже успела немного поработать над лицом в ванной, но румянец на ее лице все равно сквозит через слой крема. И верхняя губа чуть припухла - заметил только сейчас.
 Веду ее в спальню, распахиваю дверцы шкафа-купе.
- Ладно, что-нибудь найду, - говорит она несколько разочарованно.
Что она надеялась обнаружить в платяном шкафу холостяка?
- Выйди, пожалуйста!

Ест она жадно. Но вряд ли чувствует вкус. Это все еще нервное. Надела одну из моих футболок - адидасовскую, бело-голубую. Скромно и со вкусом.
- А выпить у тебя нет? - спрашивает, зыркнув исподлобья.
- Есть. Хочешь вино?
- Покрепче.
- Водку?
- Можно водку.
Разливаю в маленькие рюмки ей и себе. Пьет, слегка морщиться, «занюхивает», ткнув носик в плечо.
- Еще налей!
После второй рюмки откидывается на спинку стула и закуривает.
- Я у тебя останусь, не возражаешь?
И сразу:
- Где ты мне постелешь? - не давая обдумать ее заявление.
- В гостиной есть диван, - говорю озадаченно. - А почему ты не хочешь ехать домой?
- С этим? - она описывает дымящийся полукруг вокруг своего личика. - Я не в том настроении, чтобы выслушивать нотации от мамочки.
- Ты прям сейчас хочешь лечь?
- Да, желательно.
Иду в гостиную с подушкой, пледом и постельным бельем. Раскрываю диван, заботливо разглаживаю морщинки простыни. Оборачиваюсь в какой-то момент. Она стоит, оперевшись о косяк двери, иронично улыбается.
- Что? - спрашиваю неуверенно.
- Ничего. Давно мне никто не застилал постельку, - бросает мягко, и подходит к полке с музыкальным центром. - Из тебя бы вышел хороший папаша.
- Вряд ли. Я не очень люблю сюсюкать с детьми. Ладно, отдыхай.
- А можно я немного музыку послушаю? - уже в спину.
Я оборачиваюсь.
- Чувствуй себя как дома, - отвечаю дежурной фразой, а сам при этом чувствую себя не очень уютно, словно в гостях - у нее в гостях.
Сижу на кухне. Из-за прикрытой двери чуть слышна музыка. Если бы не Нара, смотрел бы сейчас телевизор. А так - совсем себя занять нечем. Время движется медленно, напряженно. Вот как все получилось. Неожиданно. А я думал, она меня забыла.
«Ладно, - решаю, когда большая стрелка останавливается на шестерке: половина двенадцатого, - пора спать! А то еще подумает, что я чего-то жду».

Не могу заснуть, ворочаюсь, тихо вздыхаю. Нет, совсем не вожделение меня мучает. Странно, но я ничего такого не чувствую. Одно только смутное беспокойство. Из-за той, которая за стеной.
Я почти забылся, когда она тихо проскользнула в комнату. Вижу ее, не открывая глаз, - в просвете двери: она включила свет в коридоре. Все в той же бело-голубой майечке, которая ей почти до колен, как ночнушка. Отодвигаюсь, и она ложится спиной ко мне, прижимается, свернувшись комочком, находит мою руку и кладет под свою маленькую грудь.
Я чувствую, как нервно бьется ее сердечко. Я вдыхаю сладких запах ее волос. Я целую ее плечо через ткань майки. Ей это нравится. Она вытягивает ножку и гладит ступней мою голень.
Так мы лежим почти неподвижно. Нам обоим хорошо и ничего другого не надо. Я знаю, что у нас будет все, но не сегодня. И она уверенна, что я не посмею воспользоваться  ее неожиданным доверием.
- Так что все-таки случилось? - шепчу ей в ушко, привыкнув к теплоте и аромату ее тела.
- Он хотел меня изнасиловать, - отвечает глухо.
- Кто?
- Мой парень. Вусал. Прямо в туалете, представляешь?
- В туалете?
- Да. Мы были в баре. С ним еще был друг. Мы уже два месяца знакомы. Он неплохой парень - симпатичный, ни жмот. Я бы с ним переспала, наверное, если бы он не вел себя со мной как с дешевкой. Думает, пару раз коктейлями угостил, я ему уже обязана. В общем, я его пару раз кинула до этого, чтобы дать понять. А его это разозлило. А сегодня он вообще вел себя по-хамски. Пришел уже пьяный, с этим своим другом. И начал ему про меня всякие гадости говорить - в шутку как бы. В общем, довел, я ему и сказала кое-что. А он потащил меня в коридор. Там мы опять ругались. А потом он затащил меня в туалет, а друг встал в дверях. Он сказал, что сейчас меня оттрахает, а потом меня будет трахать его друг - чтобы я не строила из себя целку…
Она замолчала, снова задрожав всем телом.
- Так противно чувствовать себя беспомощной!.. Я пыталась сопротивляться. У меня всегда в сумочке газовый баллончик. А он меня ударил. Я упала. И сумочку уронила. Она там так и осталась - в туалете… Хорошо, в это время кто-то начал колотить в дверь… В общем, он испугался и отпустил меня. Я и убежала… Ты не злишься, что я тебе позвонила? Я просто не знала, что делать.
Я снова поцеловал ее острое плечико.
- Спасибо, - тихо ответила она на мой поцелуй. - А сейчас я действительно хочу спать. Спокойной ночи.
И она, отпустив мою руку, медленно перевалилась на живот.
Я прикрыл ее одеялом и лег на спину.
Теперь я про нее все знал, и мне было проще.

1. Сахил - берег, побережье, набережная - название одной из центровых станций метро Баку.

9.

Сегодня особое утро!
Я проснулся раньше обычного. Часы в квадратной хрустальной раме, висящие на противоположной стене, показывают 8-15. Если бы мне нужно было сегодня идти на работу в какую-нибудь кантору, я бы еще успел, ограничив свои сборы забегами в ванную и туалет. А вот заглянуть на кухню добросовестный клерк себе бы не позволил. Но я не на кого не работаю. Я полновластный хозяин своего времени. Могу укрыться с головой одеялом и снова попытаться заснуть. Но заснуть вряд ли удастся. Спать не хочется совершенно, я бодр, хотя прикорнул лишь на пару часов перед самым утром. Это странно. Странно, как я вообще заснул. Как мог проспать те несколько часов нежной радости, пока моя девочка мирно посапывала на животике, уложив свои нежные ладошки на подушку, словно кукла с поднятыми руками, и безмятежно широко раскинув ножки, как гимнасточка, готовая встать в шпагат. А я в это время возлежал на спине, и вся сущность моего эго, все взвихренные ощущения моей плоти, вся бурлящая энергия моего духа, были устремлены в одну точку тела - чуть выше косточке на ступне моей правой ноги. Именно к этому месту всю ночь тянулся мизинчик ее ноги. Именно в этом месте наши плоти едва соприкасались. Но этого едвакосания  было достаточно, чтобы ощутить ее близость во всей восторженной взволнованности чувств.
Вам смешно мое умиление? Оно и у меня вызывает стыдливую усмешку. Сейчас, спустя многие дни и месяцы. Но тогда я ощущал именно восторг, некое чистое благоговение возлетания души. Словно рядом со мной, в одной постели, лежал ангел. Или ребенок. Мой ребенок с ангельской душой. Доверивший мне себя - свою совершенную чистоту. Совершенно незаслуженно…

А утром состояние мое уже было несколько иным. Утро вечера мудренее. Я все еще с умилением поглядывал на мою куколку. Но она уже не была для меня ангелом. Она была просто хорошенькой девочкой, которую хотелось приласкать. И я даже испытывал стыдливое сожаление, что не сделал этого ночью. Ведь эта ножка, которая всю ночь тянулась ко мне, на что-то, быть может, вкрадчиво намекала? Ведь моя девочка сама пришла. Легла со мной. Прижималась, не отвергла моих поцелуев. Пусть и через ткань майки. И отвергла ли бы оно большее? Вряд ли. Конечно - нет. Это выглядело бы ужасно манерно после всего, ужасно глупо. Это было бы ужасно - локоть, упершийся в грудь. А не поэтому ли я и не стал к ней лезть со своими ласками? Разве я недостаточно был вознагражден тем, что она меня просто вспомнила, что она вновь появилась в моей жизни, что она пришла ко мне, что она даже была рядом со мной всю ночь - так близко и так откровенно? И не слишком ли было получить все сразу? Слишком быстро, слишком просто. А мне так хотелось растянуть наше сближение, которое и без того было внезапным, и отдалить нашу близость - разочарование, которое всегда вслед за ним наступает. Я ведь знаю, как это бывает. Близость сближает лишь тех, кто любит. А тех, кто не любит, она приговаривает к разлуке. И срок тут не важен. Раньше, позже - разрыв происходит именно в момент близости. И чем больше сопротивляешься разлуке, тем она мучительней, тем грубее и безжалостней бывает финал…

А пока мне предстояло о ней позаботиться. Скоро она проснется. Ей захочется есть, пить. Я и должен ее накормить. А чем мне ее кормить? Чем кормят падших ангелов?
Я осторожно вылез из-под одеяла, накинул халат, сунул ноги в домашники и пошел на свет двери, который так и горел всю ночь.
В спальне у меня толстые шторы на окнах. Даже днем почти темно, если не включать свет.
Я прикрыл за собой дверь. Пройдя на кухню, поставил чайник на плиту.
Слегка умывшись, переоделся в коридоре в спортивный костюм, натянул кроссовки и вышел из квартиры.

На первом этаже нашего дома небольшой продуктовый магазин. Я иногда в нем отовариваюсь по мелочам. Большую часть продуктов, естественно, мне привозят из нашего магазина. Раз в неделю. Уж в своем магазине я уверен в качестве продуктов. Ну и цена, естественна, хозяйская - по самоокупаемости.
Здесь же я покупаю главным образом хлеб, газировку, сигареты, если кончается блок «кэмела» из табачки, ну и чаще всего кондитерские изделия - всякие булочки, пирожные, нугу, шикярбурашки - люблю сладкое
Ассортимент мучных сладостей у них достаточно большой и качество неплохое. Видно, что пекут домашние мастера.
Я попросил женщину продавца положить для меня из всего по штучке. Получилось две увесистые коробки. Перестарался. Зато у моего ангела есть выбор. Я ведь не знаю, что она предпочитает утром - марципаны, пирожные или  пахлаву. Взял две бутылки сока - вишневый и гранатовый. Дома у меня есть еще персиковый. Прикупил фруктов - бананы и замечательные на вид огромные охровые груши.
Что еще? Собственно, я вышел только за сладким. А мог бы и не выходить. Дома есть и шоколад, и какие-то печенья в коробках, и кое-какие фрукты. Но сам факт того, что я вышел в столь ранний час ради нее из дома, дает мне маленький повод гордиться собой и своими чувствами. Хочется сделать для нее многое. Я могу себе это позволить. А пока хоть это.

И каково было мое удивление, когда, войдя в квартиру, я застал ее сидящей на кухне? С сигареткой в руках. А перед ней дымится стакан с кофе. Именно стакан, а не чашка. Привыкла, наверное, дома пить кофе из стакана. А ведь я хотел подать ей завтрак в постель. И уже мысленно просмаковал эту романтичную сценку.
- Ты проснулась? - спрашиваю, как ни в чем не бывало.
- Доброе утро, - дружелюбно улыбается она. - Меня разбудил твой чайник. Он со свистком.
- Извини.
Точно - я забыл вытащить свисток! Зачем я вообще поставил чайник? Он ведь у меня за пять минут закипает.
- Ты был в магазине? - говорит она, когда я ставлю пакеты на стол.
- Да так, прикупил кое-что к завтраку.
- Любишь поесть утром? А я почти не ем. Кофе, сигарету - и мне до обеда достаточно.
- И напрасно. Молодым девушкам надо хорошо питаться. Не хочешь принять душ?
- Хотелось бы. Но я там не разберусь - столько всяких краников.
- Это просто, - говорю я и иду в ванную.
Отлично, пока она будет купаться, я как раз и накрою на стол. Не завтракает она утром. А глазами так и ест бананы. Это она еще пирожные не видела. Разве девушки не должны любить сладкое?
- Вот, - говорю ей, когда заглядывает в ванную, - горячая вода уже пошла. Если захочешь,  попариться, поверни эту ручку.
- Понятно.
- Я сейчас принесу тебе полотенце. А второго халата у меня нет, ты уж извини.
- Да ладно. Я только освежусь слегка. И джинсы мне принеси из комнаты!..

Ест она все же мало. Одна булочка с колбаской. Один банан. И две сигареты. На сладкое  не смотрит.
- Ты хоть позвонила домой вчера? - спрашиваю то, что меня давно интересует.
- Да. А что? Сказала, что задержалась на дне рождения и осталась у подруги.
- Ты была на дне рождения? - удивляюсь наивно.
Она смотрит на меня, чуть снисходительно улыбаясь. Она почти всегда улыбается. Но улыбка у нее такая изменчивая. В ее арсенале есть даже ненавидящая улыбка. Но ее я пока не видел.
Она чуть наклоняется и кладет свою ладонь на мою.
- Спасибо тебе. Ты меня здорово выручил.
Мне хочется взять ее ладонь двумя руками, медленно поднести к губам и поцеловать, глядя ей в глаза, чтобы увидеть - как она отреагирует на это. Но я просто сижу неподвижно несколько секунд, пока она не убирает руку.
- У тебя есть нитка с иголкой? Мне надо кое-что пришить.
- Даже не знаю. Где-то наверняка есть. Придется искать.
Теперь ее очередь удивляться.
- Ты не знаешь, где у тебя иголка с ниткой. Ты что - никогда не пришиваешь пуговиц?
- Я и не помню, если честно, когда в последний раз пришивал пуговицу. Как-то не донашиваю вещи до такого состояния, чтобы у них пуговицы отрывались.
- Понятно. Но мне все-таки нужны иголка с ниткой. Давай поищем, а?

Собственно, я примерно знал, где надо искать - в одном из чемоданов с вещами из старой квартиры, которые я после переезда забросил на антресоли и с тех пор ни разу не открывал.
Мы сидели на полу, перед раскрытыми чемоданами. Я с некоторой ностальгической грустью смотрел на то, как Нара бережно перебирает это старье, которое я без разбора запихал в чемоданы. Для нее это был настоящий клад.
- Боже, какая прелесть! - вскрикивала она всякий раз, извлекая из чемодана особенно понравившуюся ей вещицу.
- Как ты можешь это держать в чемодане! - держа в ладони массивный ярко-сиреневый коралл, удивляется она упрекающе. -  Такая красота!
- Нравится? Забирай, дарю.
- Нет, что ты?! Он, наверное, дорогой. Давай поставим его где-нибудь в гостиной? А еще лучше было бы - в аквариум.
- У меня нет аквариума.
- Я это заметила. А это что? Это твоей мамы брошка?
- А чья же еще.
- Слушай, она серебряная. Может и камни настоящие?
- Вряд ли. Слишком большие.
- Все равно красиво. Можно я примерю?
И уже от зеркала трюмо:
- Слушай, если ее на черное платье нацепить, будет очень даже стильно. А можно даже на юбочку. Коротенькую. Вообще - убой…

Иголку и нитку мы искали долго. И  даже когда нашли, в следующем чемодане, - большую деревянную шкатулку, в которой мама хранила свои швейно-штопольно-вязальные принадлежности, - Нара, поохав и повздыхав над этим красочным богатством, все же довела обследование чемодана до конца.
Из всего, что я ей предлагал в подарок, она согласилась лишь на комплект колечек «неделька», новенький, еще в пакетике. Для кого и когда мама его купила? Не для себя же?  После мамы осталось достаточно много ювелирных украшений - папа не скупился наряжать маму. Но, сколько мне помниться, если не считать особых случаев, в обычные дни она носила лишь обручальное кольцо и небольшие агатовые сережки. А после смерти папы она и от сережек отказалась.
Разорвав пакетик, Нара сразу стала примерять колечки. Они оказались ей впору. Семь цветов радужной эмали. Нара одевала их по всякому, пока не остановилась на следующем варианте: фиолетовый, красный и желтый - на безымянном пальчике левой руки, и синий, зеленый, оранжевый и голубой - на правой.
После этого, удовлетворенно вздохнув, она взяла шкатулку и направилась в гостиную.
Появилась она через полчаса. Уже в своем топике. Гордо расправив плечики.
- Я положила шкатулку на сервант, - сказала она, церемонно подсаживаясь к столу. - На виду. Может кому-то еще понадобится.
- Вряд ли. У меня никого нет.
- Не ври. Такого не может быть.
- Я имею в виду постоянную женщину, подругу.
- Правда? - сощурилась она. - А хочешь, я буду твоей подругой? Хочешь?
- Хочу, - сказал я спокойно, словно вопрос этот был для меня вполне ожидаемым, словно она давно должна была это предложить. - Только как ты себе это представляешь?
- Очень просто. Я даже могу иногда у тебя пожить несколько дней. Правда, я не очень умелая хозяйка. Но и большого беспорядка от меня не будет, обещаю.
Это было смешно. Она предлагала себя как уличный щеночек, которой вдруг побежал почему-то за вами и начал тереться о ногу, виляя хвостиком: возьми меня, я ем совсем немного и гадить в комнате не буду - я умный, ласковый и послушный.
- Разве дело в этом? - спросил я несколько разочарованно.
- А в чем? Я тебе не нравлюсь? Или опять твой комплекс - по поводу разницы в возрасте?
- Ты мне нравишься. Очень нравишься. Однако…
- Что?
- Даже не знаю что сказать.
- А ничего не надо говорить.
Нара встала, улыбаясь мне как-то стыдливо и в то же время гордо, и медленно пошла к дверям спальни. Достаточно медленно, чтобы я мог оценить красоту ее юной фигурки.
- Кстати, - обернулась она, - ты вчера предлагал вино. Можешь захватить с собой.

10.

Почти каждая романтическая история начинается с сентиментального головокружительного вальса и должна, по идее, закончиться благоразумно-торжественными аккордами свадебного марша. Но в реальной жизни большая часть романов финишируют своенравным танго. Избыточная страсть переходит в расчетливо-дразнящие фигуры напыщенной чувственности, пары сходятся в наигранной страсти, снова разлетаются, пока один из партнеров не падет на колени, поверженный безысходным отчаянием, а другой не замрет над ним безжалостным истуканом глумливой судьбы.
Но у нас с Нарой вальса не было. И Мендельсон с самого начала не предполагался. Мы с первых шагов начали танцевать танго. Она тогда еще только училась этому танцу. И ей доставляло самодовольное удовлетворение танцевать с таким неумелым партнером как я. Женщины любят вести. А чего они не любят, так это приглашать на танец. Но ведь Нара была еще неопытной танцовщицей - она не знала, какая это непростительная уступка для женщины: дать мужчине понять, что ты им заинтересована. Но ей хотелось танцевать. Ей хотелось управлять мужчиной. И так получилось, что в ее танцзале в этот момент оказался лишь я один подходящий - робко жмущийся к стенке мужичок, исподтишка бросающий на нее восхищенные взгляды. Все остальные смотрели на нее голодными хищными глазами. Что ее пугало. И она выбрала меня, не желая становиться куклой в опытных руках. Боясь настоящей страсти, желая лишь весело поиграть в нее…
Но - весело - не получилось.
Танго есть танго. У него свой ритм, своя драматургия и свои законы, которые не перетанцевать ни одному самому опытному танцору.

Мы вышли от меня вечером. Возможно, прошли ровно сутки, как она вошла гостьей в мою квартиру и хозяйкой в мою жизнь.
Она не захотела ехать в такси одна. Это был первый маленький каприз. Разве мог я отказать ей? После того, что меж нами случилось.
Я отвез ее в Гюняшли. Мы курили на маленькой площадке, откуда начинался последний короткий подъем  дороги, ведущей к ее двору. Шофер терпеливо ждал, а мы курили. Я не знал что сказать. А она, возможно, просто набиралась храбрости, стоя на легком ветру, перед тем, как предстать с нахальными объяснениями перед матерью.
- Когда я смогу тебя увидеть? - нашел я, как мне казалось, самый естественный вопрос. - Ты позвонишь?
- Не знаю. Я буду занята на этой неделе. Я тебе позвоню, конечно.
- Я бы не хотел терять тебя из виду.
 Она подняла голову и грустно улыбнулась.
- Ты меня не потеряешь. Потерпи только немного. Мне самой себя надо найти.
- Я хочу, чтобы ты знала: можешь рассчитывать на меня. В любом деле.
- Я поняла. Только не дергай меня пока, ладно?
- Хочешь, поженимся? - сорвалось с моих губ.
- Ты с ума сошел? Я тебя совсем не знаю!
- Да, это глупо.
- Это не глупо! Просто я вообще пока об этом не думаю. Не обижайся, ладно?
- Какие обиды? Я все понимаю. Но ты должна знать: у тебя есть я. Ведь ты моя подруга?
- Не беспокойся, я тебе еще надоем. Ладно, мне пора. Не хочешь меня поцеловать?
Я целомудренно поцеловал ее в щечку. Она снова была почти чужой. Молодая, красивая. А я - пожилой невзрачный мужичок. Давний друг семьи или дальний родственник, с которым она случайно встретилась. Так примерно.

Нара позвонила лишь через три недели. А до этого я звонил ей много раз. Особенно - в первые дни разлуки. И лишь дважды она мне ответила. Пустые разговоры, не выходящие за рамки обычных приветствий и стандартных вопросов, которые она быстро обрывала, ссылаясь на занятость и спешку.
Она ведь училась и одновременно работала, в отличие от меня, бездельника. Устроилась, по ее словам, она всего как дней пять-шесть. Продавщицей в какой-то центровой бутик. Точно не сказала.
И вот она позвонила. Приказала, чтобы я за ней заехал к Музею Ковров. Когда я примчался, она уже стояла наготове. На ней был белый плащ, неожиданная в черно-белую клеточку косынка, повязанная под подбородком старушечьим узлом. В руках такая же черно-белая сумочка, но уже в диагональную полоску. Ансамбль завершали черные лодочки на высоченных шпильках. Где-то я такой образ видел. Может быть, в «Мужчине и Женщине»? Или так иногда одевалась изысканная Анасис?
Наре прикид шел. Он ее взрослил и делал одновременно ужасно пикантной. В толпе, разодетой шмотками дешевых ярмарок и дорогих бутиков, ее наряд выделялся дерзкой простотой.
Прыгнув в такси, она сердечно чмокнула меня в щеку и сразу прижалась.
- Я ужасно хочу есть. Давай закатим в какой-нибудь ресторан?
Я несколько смутился ее беззаботной манерой приветствия - словно мы расстались только вчера и связь между нами постоянна и безоблачно ясна.
- А может, поедем ко мне? - предложил я неуверенно. - Я одет неподходяще для ресторана. Ты ведь не предупредила.
- Нет, я хочу в ресторан! Я знаю одно хорошее место. Тебе понравится. Там тихо, культурно. Можно сесть в общем зале, но на балкончике. Так что ты видишь всех, а тебя почти незаметно. И музыка там хорошая. Ну, поедем, пожалуйста!
- Ладно, если тебе так хочется…

Нара оказалась права - ресторан был неплохой. И дизайн, и кухня, и музыка - все было на уровне. До того вечера я и не знал о существовании этого ресторана. Интересно, когда и с кем успела побывать здесь моя «подруга»?
На нас никто не обращал внимание. Даже на Нару, в ее стильном черном облегающем платье с открытыми плечами и шеей, никто не пялился. Впрочем, мы сели, как она и хотела, на невысоком балкончике, где нас с трех сторон защищала от любопытных взглядов искусно скрученная волнами драпировка из какой-то синтетической блестяще-голубой ткани.
Мы поели рыбки, отведали салатиков и всяких копченостей, выпили полбутылки шампанского, после чего Нара захотела танцевать. Дождались медленного.
- Это Sade, - сказала Нара, и назвала композицию на английском.
Весь танец мы топтались практически одни. Я неумело держал ее за тонкую талию. Она обвила мою шею руками и иногда прижималась ко мне, устраивая свою головку то на одном моем плече, то на другом. В первые минуты я думал, конечно, лишь о том, насколько нелепо выгляжу в своем пуловере и джинсах рядом с такой очаровательной и стильной девушкой. Потом прошло. Мне стало почти свободно. Эта свобода исходила от нее - моей подруги, вместе с ароматом ее пронзительно-чувственных духов. Она что-то нашептывало мне в ухо. Что-то смешное о себе. О каких-то своих приключениях. Я ничего из ее рассказа не помню. Но этот тихий, доверительный, такой простодушный голос мне не забыть никогда. Таким голосом со мной никто никогда не говорил. Это был любящий, нежащий, ласкающий, ублажающий и обезоруживающий голос счастливой женщины.
Потом в небольшой круг между столами вышла еще одна пара - пожилые солидные люди. Мужчина снисходительно улыбался в зал, глядя поверх плеча партнерши. Женщина смотрела на меня. Удивленно. Почти испуганно…

- Поедем ко мне! Я хочу тебя! - сказал я, когда мы вышли из ресторана и оказались в небольшом зеленом дворике.
- Я тоже хочу, - сказала она, сжав мою руку. - Но сегодня не получится. Мне должны позвонить. Очень важный разговор.
- Ты можешь позвонить сама, от меня.
- Нет, я не знаю, какое у меня будет настроение после этого разговора. Так что лучше не рисковать.
- Такой важный разговор?
- Очень важный. Я приеду к тебе завтра. Обещаю. Мне и с тобой надо поговорить.
- О чем? Мы не можем поговорить сейчас? - заволновался я.
- Всему свое время, - интригующе улыбнулась она, и, слегка качнувшись, толкнула меня бедром.

На следующий день она приехала. С вещами. Позвонила мне снизу, из машины. Ее привез какой-то знакомый парень на своем «Вольво». Парень мне не понравился. Его нахальная ухмылка. И то, что он не взял деньги, беззаботно отмахнувшись.

11.

- Ты не возражаешь, чтобы я у тебя немного пожила? - спросила она, снимая плащ. - Извини, что не предупредила. Все получилось спонтанно.
- У тебя все - спонтанно, - позволил я себе слегка упрекнуть ее.
- А у тебя все точно по расписанию?
- У меня вообще нет расписания. Я живу по обстоятельствам.
- Значит, тоже спонтанно.
Я не стал ей возражать и объяснять, что фатализм и спонтанность есть совершенно разные понятия. Впрочем, она меня уже и не слушала. Подхватила сумку и прошла в спальню. Я последовал за ней, прихватив небольшой чемодан. Она тут же приняла его, открыла и начала раскладывать вещи.
- Знаешь, твой шкаф как раз на двоих. Можно, я переложу твои вещи в одно отделение, а другое займу для себя?
- Валяй.
- Не «валяй», а - буду рад, - подарила она мне одну из своих улыбок. - Или ты не рад?
- Рад, конечно. Может, ты заодно и пыль протрешь?
- Разве здесь пыль? - испуганно провела она пальцем по стенке шкафа. - Вроде чисто. А к тебе что - не приходит домработница?
- Нет. Как-то сам управляюсь.
- Только на меня не рассчитывай, ладно? Я бы с радостью, но, сам понимаешь, учеба, работа.
- Кстати, почему ты не на работе?
- Отпросилась, - она закрыла дверцу шкафа и повернулась ко мне. - Еще будут вопросы?
- Только один: что случилось?
Нара недовольно вздохнула.
- Ты не должен был это спрашивать. Я приехала к тебе жить. Если тебе это не нравится, так и скажи.
- Я просто хочу понять.
- А что тут непонятного? - она подошла и обняла меня. - Во-первых, ты мне нравишься. Это правда. Во-вторых, мне нравится у тебя. В-третьих, я уже взрослая, и сама решаю: где и с кем мне жить.
- Ты так и сказала маме?
- Примерно.
- И она с тобой согласилась?
- Какая нормальная мама на это согласится, дорогой? Конечно, мы немного поспорили.
- Ты хоть сказала, куда едешь?
- Сказала - к любимому человеку. И даже телефон твой дала. Вот такая я нахалка. Ну - что? Чем ты недоволен? Разве ты не говорил мне, что хочешь жениться?
- Ты согласна?
- Ну, я ведь здесь? Или тебе обязательно нужен штамп в паспорте? Честно говоря, не ожидала, что ты меня так холодно встретишь. Даже ни разу не поцеловал.
Я осторожно поцеловал ее в губы. Глаза она закрыла и на поцелуй ответила очень нежно. Губы у нее были влажные. Мне даже показалось, что по ее телу пробежал легкий трепет.
Но длилось это недолго. Она открыла глаза и снова улыбнулась - довольно и лукаво.
- Приготовь мне ванну, хорошо? А я пока переоденусь.

Просыпались мы теперь под звон будильника, который она привезла с собой.
Нара бежала в ванную. Я заспанно шлепал на кухню - готовить ей завтрак. Потом я вез ее на такси в институт. Это была теперь моя обязанность. Потом целый день я был один. Она после института шла на работу, куда я заезжал за ней к половине девятого вечера. Иногда мы заходили в какое-нибудь кафе. Чаще - ехали сразу домой. Я кормил ее. После чего она садилась или за телевизор, или за ноутбук, который я купил по ее просьбе. Это называлось «я немного позанимаюсь». Я все это время сидел на кухне. Я и раньше предпочитал сидеть на кухне, а теперь это стало моим штатным местом - кормильца. Иногда она кричала:
- Расимчик, ты не принесешь мне чашечку кофе?
Или:
- Милый, те не принесешь мне чего-нибудь пожевать.
Я приносил ей кофе, фрукты, бутерброды и, если она смотрела телевизор, подсаживался рядом на диван.
Мне ее постоянно хотелось. Я стал с ней настоящим сексуальным маньяком. Ей нравилось моя озабоченность. Иногда она уступала, прямо на диване. Потом это продолжалось на ковре, или даже мне удавалось утащить ее в спальню, откуда я уже не выпускал ее до утра…

Я не был у нее первым мужчиной. Но именно я разбудил в ней настоящую чувственность. Все, что было у нее до меня, было случайным, непродолжительным и, наверное, грубым. Я видел, чувствовал, как она ко мне тянулась все больше. Ей было со мной хорошо, уютно и, когда она расслаблялась, словно сбрасывая с себя циничный опыт бывших с нею до меня ощущений от близости с мужчиной, очень жарко. Я видел слезы в ее глазах. Я чувствовал ее судорожные объятья. Я таял от ее благодарного взгляда, когда она наклонялась надо мной и дарила последний поцелуй, прежде чем откинуться - совершенно счастливая - на спину.
Что уж говорить обо мне? Я просто плавал в сиреневом облаке счастья, которым был окутан со дня ее переезда ко мне.

12.

Все шло настолько хорошо и казалось таким прочным, что Нара даже предъявила меня своей маме. Она купила какие-то подарки, я забил отборными продуктами два больших пакета и мы поехали в их квартирку в Гюняшли.
Мама моей девочки оказалось еще больше похожей на девочку, чем ее резко повзрослевшая дочь. Миниатюрная угловатая женщина, крайне застенчивая и глубоко запрятавшая от посторонних свое хорошее образование и острый ум. Она преподавала химию в школе, хотя когда-то работала в НИИ и даже имела степень кандидата. Разумеется, занималась репетиторством.
Звали ее Офелия, и была она явной метиской, скорее всего - славянских корней. Теперь мне было понятно, от кого у моей девочки такая белоснежная кожа.
Офелия -ханум приняла нас строго, чопорно. Едва кивнула мне, сдержанно отозвалась на бурные объятья дочери и скупым жестом пригласила в «гостинную».
Гостиная, она же спальная, оказалась довольно большой комнатой, тесно уставленной старой, но ухоженной мебелью. Чистота, строгий порядок - комната чем-то напомнила мою родительскую квартиру. Может быть, обилием разного рода украшательских безделушек там и тут - вазы, фаянсовые фигурки, различные сувениры, выставленные напоказ, словно для того, чтобы облагородить исключительно утилитарное предназначение прочих не очень эстетичных по форме и качеству предметов быта? Впрочем, после более обстоятельного осмотра, становилось заметно, что комната как бы разделена на две половины, у каждой из которых была своя хозяйка. Справа стояла узкая деревянная кровать, слева - миниатюрный диванчик. Справа стоял столик со швейной машинкой. Слева - столик с монитором старенького компьютера. Справа стоял книжный шкаф, и еще книги на полках. Слева на стене висел большой постер с фотографией Мадонны, а рядом - поменьше - группы «Гражданская Оборона». Справа, над кроватью, пара небольших картин в рамках: масло, пейзажи. Слева, над диваном, висела улыбающаяся картонная маска зайца, изо рта которого торчал гвоздь, обмотанный разноцветными шелковыми нитками, а на этих нитках - гроздь смешных пупсов.
Огромный шкаф стоял у стены, рядом с дверью. Перед окном, занавешенным голубоватым тюлем, тумба с телевизором - едва ли не единственный предмет в комнате, возвещающий о некоторой общности интересов мамы и дочки.
Мы сели за стол, который Офелия-ханум притащила загодя с кухни. Чистая скатерть, три прибора, пустая хрустальная ваза, напомнившая мне, что пора вручать букет и подарки…

Неохото в подробностях рассказывать об этих томительных двух часах проведенных в гостях у моей потенциальной тещи.
Все было чинно, немногословно и чуть тягостно для нас всех. Даже Нара, нацепившая в начале на свое кукольное личико маску беззаботной бравады, сменила ее под конец маской нетерпеливой скуки. Может быть, ей было бы гораздо веселее, если бы у нас с ее мамой произошел небольшой скандальчик?
Однако, ни Офелия-ханум, ни, тем более, я и не собирались радовать наше дитя столь пошлой сценой. Мы с ее мамой были людьми одного поколения, почти ровесники. Мы многое чувствовали и понимали одинаково в силу схожего воспитания, которое нам дала наша эпоха. И если бы нам и захотелось что-то пристрастно обсудить меж собой, то, конечно, мы бы выбрали для этого более подходящее время - когда дети встают из-за стола и, сказав «спасибо», уходят в свою комнату. Но такая возможность нам, увы, не представилась - Нара весь вечер держала нас под неусыпным контролем.
И все же, я заметил, что наш скромный визит был воспринят Офелией-ханум отнюдь не равнодушно, а даже произвел некоторые изменения в ее восприятии произошедших с дочерью событий и в ее оценке наших с Нарой взаимоотношений.
В первый момент встречи она выглядела просто испуганной. Потом на ее лице можно было прочесть едва скрываемое, хоть и тактично невысказанное осуждения дочери. А вот на меня она смотрела удивленно. Очевидно, я рисовался ей совершенно иным. Каким, интересно?
А вот когда мы уже встали, чтобы уходить, я заметил во взглядах, которые бросала Офелии-ханум на дочь, некоторую успокоенность. На меня же она смотрела с явной тревогой. Причем, тревога эта была вполне дружественной, сочувствующей. И одновременно, как мне показалось, ее взгляд просил меня быть снисходительнее к ее дочери, не осуждать строго. Любить! Ее взгляд смущенно сигналил мне: да, она такая, что поделать, наверное, виновата - я, но ведь ты ее почему-то выбрал, ведь ты ее любишь, правда?..
Мы пригласили ее в гости. Она пообещали придти. Но так и не пришла. Может быть, ждала, когда для этого появится совершенно определенный повод?

А через неделю, Нара, завалившись вдруг домой раньше обычного, заявила мне, что ушла с работы.
Я ее ни о чем не спрашивал. Но она посчитала необходимым перечислить все причины, которые ее вынудили к этому решению.
Во-первых, сказала она, я устаю. Во-вторых, хозяйка магазина начала к ней цепляться без особых причин. А в-третьих, - Нара сказала это чуть смущенно, - она поступила на работу, чтобы помогать маме, а теперь в этом необходимости нет.
- А главное, - сказала Нара, положив мои руки себе на бедра, - у нас теперь будет больше времени для общения. Тебе ведь не нравилось, что я приходила домой так поздно и совершенно замотанная, правда, милый?
Это было правдой. И четвертая причина мне особенно понравилась. Хотя, мне не очень понравилось слово «общение», которым она определила наши отношения. Но это были мелочи, на которые не обращаешь внимания, когда в твоих руках призывно пружинит попка желанной девушки.
- И в институт меня теперь не надо провожать. Мне так стыдно, что тебе приходится вставать в такую рань!..

Это была последняя идиллическая сценка в нашей с Нарой короткой совместной жизни, после чего начались проблемы.

13

Собственно, проблемы начались позже. А первое время после ее ухода с работы, все казалось даже лучше, чем прежде. Дома она теперь проводила больше времени. Но мне стало тревожнее. Дело в том, что нарушился график ее уходов из дома и возвращений. Раньше все было четко: утром я отвозил ее в институт, вечером встречал с работы. Теперь в институт она уходила сама. И я к своему неудовольствию заметил, что она иногда стала позволять себе уходить позже обычного, нахально пропуская первую пару. Я как-то попытался пожурить ее за это, но она беззаботно отмахнулась, сказав, что в институте все схвачено. Но тревожнее было другое: теперь я не знал, когда ждать ее домой. Она стала все чаще задерживаться после института. И у нее всегда были наготове вполне извинительные на ее взгляд “отмазки»: гуляла с подружками, зашли в кафе, прошлась по магазинам…
Разумеется, мне приходилось удовлетворяться ее объяснениями. А в чем я мог ее упрекнуть? Она была молода, у нее были такие же молодые друзья, свои интересы, свой мир.
Потом она заявила, что записалась на аэробику. Купила себе спортивный костюм, таскала его какое-то время в сумке. Позже, по ее словам, ей выделили ящичек - и теперь я даже не знал, когда она была на занятиях, а когда просто беззастенчиво врала мне, что была.
Нара стала вдруг уделять усиленное внимание своему внешнему виду. Она и раньше любила модненько приодеться и поколдовать над своим милым личиком и ноготками. Но теперь ее желание хорошо выглядеть превратилось в болезненное рвение. Она накупила кучу разноцветных шмоток, начала экспериментировать с волосами - красить в самые невероятные цвета и менять через день прически, но что мне больше всего не нравилось - стала злоупотреблять косметикой. Ее юное милое лицо каждое утро скрывалось теперь под новой маской - яркой, соблазнительной и совершенно чужой.
Для кого демонстрировался этот маскарад? Уж верно, не для меня. Меня ее каждодневные метаморфозы скорее раздражали, чем забавляли.
Из очаровательной бойкой девочки, которой хотелось ободряюще улыбнуться, встретившись взглядом в толпе, она начала превращаться в молодую вызывающую женщину, которую не заметить было невозможно, а, заметив, не проводить цепким оценивающим взглядом.
Деньги на перевоплощения у нее были. Я давно уже открыл ей кредитку, на которую регулярно переводил достаточно весомые суммы. Не хочу сказать, что она была мотовкой. Нет, она не покупала норковые шубы и бриллиантовые кольца, не требовала, чтобы я купил ей авто, водил по самым дорогим ресторанам и возил на заграничные курорты. Она вообще никогда ничего не просила ей купить. И даже когда у нее заканчивались вдруг деньги, неожиданно для нее самой, она могла несколько дней ничего мне не говорить, обходясь мелочью, которую скрытно выуживала из моих карманов. Это было неприятно. Я никогда не прятал от нее деньги. Она могла взять и больше - стоило открыть один из ящичков стенки, где у меня всегда было пару тысяч на текущие расходы. А иногда в этом ящике лежали и более значительные суммы. Но она предпочитала обходиться десятками и двадцатками, завалявшимися в моих куртках, пиджаках и брюках. Ну, почему было не попросить? Или не взять, сколько нужно, а потом сказать?
Вот по этим мелким пропажам я и стал определять время, когда необходимо было спросить ее:
- Нара, как у тебя с финансами?
- Знаешь, - говорила она, дико смущаясь, что вообще в других ситуациях было ей не свойственно, - я немного потратилась на прошлой неделе. Подкинь немного, если не жалко.
Она даже не замечала, как я дергаюсь от этого «жалко».
Может быть, я вел себя как скупердяй? Может быть, каким-то образом давал ей понять, что она от меня зависит? Я купил ей дорогое бриллиантовое кольцо. Вроде обручального. Купил сам, стащив из ее шкатулочки одно из дешевых колечек, чтобы знать размер пальчика. Хотел сделать сюрприз. Она сдержанно поблагодарила, даже чмокнула в щеку. А через полчаса, когда мы мирно пили чай на кухне, сказала, что в следующий раз, когда мне захочется сделать ей подарок, лучше будет взять ее с собой. Потому что кольцо, которое я купил, не совсем в ее вкусе. Я обиженно предложил ей поменять кольцо, на что она ответила: не переживай, мол, не такое уж оно плохое, если что - сама поменяет. Так и не поменяла. И носить не стала. А через несколько дней пришла радостная, с новым колечком на пальце, ничем не примечательным, на мой взгляд, но ужасно ей нравившимся. Главным образом тем, как я понял, что точно такое - у Камы, ее самой близкой подруги и ревностной соперницы.

В тот вечер она пришла домой совсем уж поздно - в первом часу. Выпившая. Слишком возбужденная. Сказала, что выпили с девчонками в кафе - отмечали чье-то обручение. А потом Камка уговорила ее поехать в студию одного знакомого художника, куда ее как раз позвали по мобиле, и где намечался собирун их общих знакомых.
- Еле вырвалась, - похвалилась она. - А ребята, наверное, до утра сидеть будут.
В ту ночь она любила меня особенно страстно. В ту ночь я впервые со страхом подумал, что теряю ее. Не понимаю, почему эта мысль вошла в мое сознание предательским стилетом  именно в те минуты, когда моя девочка отчаянно прыгала на мне, стараясь изо всех сил доказать нам обоим свою любовь. Но эта мысль меня ранила. И с того момента я истекал кровью, я мучился, я, стиснув зубы, ждал неумолимого финала нашего фантастического романа.
Я просто ждал, в очередной раз доверившись судьбе, столько раз приговаривавшей меня к к заслуженному наказанию, и столько раз уже явившей мне свое необъяснимое милосердие.

И однажды она ушла и не вернулась.
Я стал названивать ей раньше обычного - уже после полудня. Что-то меня тревожило с самого утра.
Она отключила телефон.
 Был конец ноября. Лил дождь. А моя девочка не возвращалась.
В час ночи я позвонил Каме. Пару раз услышал отбой, а потом и этот телефон отключился.
Нары не было три дня. Ни одного звонка.
Я позвонил ее маме.
Она ответила, что не знает где дочь. Но она была в курсе, что Нара от меня ушла. Дочь ей звонила. Легко высчитала, что и я позвоню. Вот и предупредила, первой. Чтобы мать не испугалась моим вопросам. И чтобы не говорила лишнего.
- Разбирайтесь сами, - сказала ее мама. - Я вас предупреждала!
О чем она меня предупреждала? Когда? Своими беспомощными взглядами?..

Я почти не пил. Напился только после разговора с Камой. Понял, что это окончательно.
Дозвонился ей вечером. Просто позвонил, не надеясь даже, что она разговаривать со мной захочет. И она не хотела поначалу. А потом выложила все.
- Она сейчас с Бабеком, - сказал Кама своим аккуратненьким слащавым голоском. - Он художник. Дура просто. Этот Бабек - лютый бабник. И, говорят, сидит на наркоте. Еще и нищий к тому же. Его картины никто не покупает - убожество. А вообще, напрасно вы связались с Нарой. У вас все равно ничего бы не получилось.
- Это почему? - спросил я.
- Ну, - протянула Кама, - это ведь и так ясно. Разница в возрасте. Сами должны понимать.
Я все понимал. Но понимать не хотел. И не хотел об этом слышать.
- Кама, - сказал я спокойно, - это правда, что ты трахаешься с женатым соседом?
- Идиот! - испуганно пискнула Кама и дала отбой.
Про соседа я спросил от злости переполнявшей меня. Про него мне разболтала Нара. И я почему-то поверил, что эта Кама, сладкая и примерная девочка, трахается с семнадцати лет во все дырки с шоферюгой из их подъезда. Поэтому и не подпускает парней, панически оберегая свою девичью репутацию целки.
Может быть, мне стоит попробовать переключиться на Каму? Наверняка - даст. Тем более теперь, поняв, что я все знаю…

Вечером я спустился играть домино. Ребята уже переместились на «зимние квартиры» -  небольшую парикмахерскую на первом этаже, которая после девяти превращалась в доминошный клуб.
Напился жутко. Даже когда уже все разошлись, я продолжал пить с одним местным алкашом, который так и остался валяться в полном бесчувствии на диване - и мне пришлось его запереть, чтобы чего не спер.
А утром я уехал. Вернее - после полудня. Пока пришел в себя, опохмелился, побрился, подумал, погоревал…

Я уехал в Москву. Переплатил за билет стольник. Уехал к своему школьному товарищу, который еще до развала союза перебрался в белокаменную, так что успел обзавестись бизнесом, семьей и квартирой в Чертаново - именно в таком порядке. Кому мы там нужны - без денег?
Про Москву рассказывать не буду. Москва как Москва. Рестораны, сауны, девочки…
Казино, между прочим, где я выиграл семь кусков. Слабое утешение.
Жена моего друга успела меня за эти пять дней возненавидеть. А друг - воспылать возрожденными дружескими чувствами настолько, что предложил помочь с переездом, выгодно женить и даже принять компаньоном в бизнес. Он был завязан с китайской мафией, обеспечивал их  транспортные нужды.
Я подарил жене друга дубленку, а другу - пустые обещания. С тем и уехал.

Ее вещей, как я и предполагал, в квартире по возвращению не обнаружил. Ключи оставила соседке. Позвонила в тот же вечер. Ясно, что сердобольная соседка доложила.
- Привет. Ты уже вернулся? - спросила она тихим, чуть побитым голоском.
- Да.
- Злишься на меня?
- Нет уже.
- Я оставила ключи соседке.
- Знаю. Спасибо.
- Я не буду перед тобой оправдываться.
- И не надо.
- Ты не хочешь со мной разговаривать?
Я промолчал.
- Я знаю, что поступила как последняя ****ь. Но я не о чем не жалею. Так будет лучше для нас обоих. Ты слышишь меня?
- Да, я слушаю.
- Если тебе интересно, я рассталась с Бабеком. Это была глупость с моей стороны - связаться с ним. Просто мне некуда было уйти.
- От меня или от него?
- От него, конечно! У нас с ним практически ничего и не было. Он вечно под кайфом.
- Мне это неинтересно.
- Я не оправдываюсь. Бабек здесь ни причем. Просто я не могла оставаться с тобой.
- Почему?
- Это сложно объяснить.
- Где ты сейчас?
- Сняла квартиру. На Авроре. Немного дорого. Но ничего, выкручусь.
- Тебе нужны деньги?
- Нет, я заняла у мамы.
Помолчали.
- Ладно, я просто позвонила. Немного беспокоилась. Пока.

14

Женщины делятся на три категории: травоядные жертвы, плотоядные хищницы и всеядные падальщицы.
Сейчас я могу сказать, что Нара, при всей ее внешней агрессивности, была типичным представителем травоядных. Дело было даже не в ее неопытности. Природа сполна вооружила мою девочку против мужчин, одарив ее завлекательной внешностью. Вот только не снабдила изощренным в соблазнении умом и кровожадным характером.
А вот Зарифа была падальщицей. Сама она не в состоянии была покорить мужчину. Лишь ждала, пока его свалят обстоятельства. Тогда и подбиралась, истекая слюной.
Пока я был с Нарой, Зарифа ни разу не позвонила.
Хотя и раньше она мне никогда не звонила сама - ждала, пока кликну. Как гордая, но верная собачка.
И вдруг позвонила - учуяла запах смердящего от ран сердца.
Позвонила и молчаливо предложила себя. К чему слова, если и без слов все ясно? Ведь у меня, кроме нее, никого не осталось. И никого не хотелось. Кроме Нары. Но Нара мне была теперь еще недоступнее, чем раньше - до ее жертвоприношения. А Зарифа была под рукой. Заботливый и преданный друг, который ничего не требует, а лишь предлагает помощь и сочувствие.
Она приехала и стала у меня жить. Но это пребывание не было назойливым и постоянным.  Она приезжала теперь без звонков. Пару раз в неделю. И оставалась на выходные. Стирала, готовила, ублажала  плоть. И не лезла в душу. Ничего не спрашивала. И поэтому я все ей рассказал. Она сочувственно повздыхала. Пожалела меня. Пожалела даже Нару за ее непутевое поведение в прошлом и возможные неприятные последствия в будущем. Вполне искренно. Вполне по-женски. Падальщицы - хитрые существа.
«Что ж, пусть жрет! - подумал я про Зарифу. - Рано или поздно я все равно кому-то достанусь».
После Нары, я уже не мог быть один.

Но оказалось, что, после Нары, я не могу быть ни с кем. Кроме Нары.

Она позвонила через месяц.
Глубокой ночью, почти под утро.

- Привет. Разбудила?
- Что с твоим голосом? - спросил я,  услышав ее севший до хриплого шепота голос.
- Ангина. Простудилась.
- Температуришь?
- Кажется. Я не знаю. Просто очень холодно.
- Ты одна?
- Да.
- И чем лечишься?
- Ничем. Был колдрекс. Закончился.
- Дура! - почему-то разозлился я. - А если у тебя воспаление? Надо вызвать скорую помощь!
- Боюсь. Вдруг приедут какие-нибудь дядьки?.. Приезжай, а! - захныкала она. - Мне  совсем плохо.
- Я даже не знаю, где ты живешь!
- Я объясню. Я выйду навстречу, если надо, - зачастила она.
- Сиди дома! Я выезжаю!

Зарифа даже не проснулась. Или сделала вид, что спит, догадавшись, кто звонит, и поняв, что удерживать меня бесполезно.

Дверь она открыла не сразу. Я даже успел засомневаться - здесь ли она живет.
Грязный подъезд с выбитыми стеклами на площадках. Обшарпанная дверь.
Нара пыталась улыбнуться. Улыбка получилась жалкая.
 На ней были пижамные штанишки и толстый вязаный свитер под горло. Глаза запавшие, лицо осунувшееся, бледное, почти прозрачное.
Она слабо качнулась на ногах и ткнулась мне в грудь, заскулив по-щенячьи. Я выпустил из рук пакет и бережно обнял ее. Подхватил на руки, отнес в комнату и уложил в постель. Накрыл тонким одеяльцем, придвинул маленький калорифер, который тщетно струил тепло в сырые кубометры бетонной коробки. Вернулся в коридор за пакетом.
Я догадался по дороге заехать в дежурную аптеку и продовольственный магазин. Привез  таблеток от простуды, которые мне посоветовала сонная аптекарша. Молоко, фрукты и всякого съестного, что успели выхватить глаза с полок в лихорадочной спешке.
- Выпей пока парацетамол, - сказал я. - Это антибиотик.
Она послушно проглотила таблетку и сделала маленький глоток из кружки, в которую я налил воду из чайника - чуть теплую.
- Я сейчас вскипячу молоко и дам тебе аспирин. Тебе надо пропотеть. Ты вся горишь, - сказал я, приложив ладонь к ее лбу.
Она накрыла мою ладонь своей и сдвинула ее к себе на щеку.
- Посиди немного со мной. У меня голова кружится.
- Когда ты в последний раз ела?
- Не помню. Мне не хочется.
- Я все-таки поставлю молоко.
Я заставил ее проглотить две таблетки аспирина и выпить полную кружку молока, в которую всыпал горсть сахарного песка - все, что оставалось в пакете, найденном мною в кухонном шкафу. Холодильник зиял холодной пустотой - пара яиц и коробочка клубничного йогурта. Даже хлеба в доме не оказалось. Зато в углу бесстыдно красовались неприбранные бутылки из-под спиртного - водка, текила,  какой-то коньяк…
- Давно ты болеешь? - спросил я, вытерев ей подбородок платком и снова укутав в одеяло.
- Неделю. Но слегла только вчера.
- Опять работаешь?
- Нет. Моталась в институт. У меня и там неприятности.
- Много пропустила?
Она не ответила.
- Меня знобит. Мне холодно. Ляжь со мной, - сказала она, не открывая глаз.
- Не говори глупости. Сейчас ты начнешь потеть. Тебя надо во что-то переодеть. Где у тебя белье?
Она снова не ответила.
Я полез в шкаф. Нашел спортивные штанишки - от того самого костюма, который она купила для занятий аэробикой. Приготовил майку, трусики. Нашел шерстяные носки и сразу натянул на ее ледянющие ножки. Бесцеремонно стянул с нее свитер, снова укрыл и поверх одеяла набросил ее короткую шубку, а ноги прикрыл своей курткой.
У нее была высокая температура, это было ясно и без градусника, которого, понятное дело, в доме не оказалось. В какой-то момент я по-настоящему испугался - так ее трясло.
- Я вызываю скорую! Они сделают тебе укол.
- Нет, пожалуйста! Я боюсь уколов!
- Что за глупости? - возмутился я.
- Я прошу тебя! - взмолилась она, сморщив рожицу.
- Ладно, только не хнычь.
Через минут десять лицо ее стало пунцовым, лоб покрылся крупными каплями пота.
Я сунул руку под одеяло. Майка насквозь промокла. Откинув одеяло, я безжалостно начал ее раздевать.
- Что ты делаешь? Мне холодно! - беспомощно запричитала она.
- Потерпи. Я быстро.
Но быстро не получалось - я сам весь трясся от страха, глядя на ее безвольное тельце, сразу покрывшееся острыми пупырышками, мне самому стало за нее жутко холодно. Она лежала неподвижно, скрестив руки на груди и сжав подогнутые ноги. Как кукла. И мне приходилось разжимать, раздвигать их, чтобы переодеть Нару.
Когда я ее, наконец-то, снова укрыл, она еще некоторое время лежала в таком положении. Пока не согрелась и не вытянулась расслабленно.
Вскоре она опять начала потеть. На этот раз я поменял лишь майку. Дал ей еще таблетку парацетамола.
- Не надо, мне уже лучше, - попыталась она возразить.
- Пей, хуже не будет.
Она заснула, когда уже начало светать. Я еще немного посидел с ней, а потом пошел на кухню - варить бульон.

- Как ты? - спросил я, когда она открыла глаза.
Был уже полдень.
- Ничего. Вроде лучше.
- Тогда выпей это, а потом я тебя покормлю.
- Что это?
- Твой любимый колдрекс. Малиновый.
Чтобы ее накормить, мне пришлось подсесть на кровать и положить ее голову себе на грудь.
- Вкусно, - сказала она и впервые улыбнулась мне по-настоящему. - Ты сам готовил?
- Нет, позвал твою маму.
Она на мгновенье удивилась, - бровки поползли вверх, - пока не сообразила, что это шутка.
- Зачем мне мама, когда рядом ты? - улыбнулась она снова.
- Ты ей не звонила?
Она помотала головой.
- Я больше не хочу.
- Доешь. Тут всего пара ложек осталось.
Она послушно проглотила еще несколько ложек и, поудобнее устроившись, заурчала, как сытая кошечка.
- У-у! Какое блаженство!
Я осторожно положил тарелку на стул и натянул одеяло ей на плечи.
- У нас еще есть апельсиновый сок. Тебе нужны витамины.
- Мне нужен ты, - сказала она тихо. - Если бы ты знал, как мне было плохо без тебя. Ты хоть вспоминал меня иногда?
- Давай пока не будем об этом.
- Ладно. Только не уходи. Я хочу спать. Не уходи, пока я не проснусь. Мне необходимо с тобой поговорить.
Я подождал, пока она заснет, и осторожно встал, переложив ее голову на подушку.
Вскипятил воду, выпил кофе, зашел в комнату убедиться, что она спит, и вышел, заперев дверь на ключ, который нашел на столе в кухне.

Погода была хорошая, солнечная. В своем свитере я выглядел человеком вышедшим из дома в магазин за сигаретами.
Я основательно затарился в ближайшем продуктовом. Затем зашел в хозяйственный и купил большой электрокамин - теперь моя девочка не будет мерзнуть. Хотелось купить еще чего-нибудь, - может быть, одеяло потолще, или коврик в спальную, - но я торопился. Да и вряд ли бы я все это дотащил.
Когда я вошел в комнату, она полулежала в кровати и курила.
Я подошел и, молча, отнял у нее сигарету.
- Ты обещал, что не уйдешь! 
- Я не думал, что ты так быстро проснешься.
- Я не спала! Я просто дремала!
- Извини, но кто-то должен был купить продукты. И вот еще.
Я принес в комнату камин и включил.
- Я, между прочим, плачу за электричество отдельно, - недовольно заявила она.
- На что ты вообще живешь?
- По-разному, - ответила она скупо.
- И все же?
- Ну, у меня оставалось немного на карте. Потом у мамы заняла.
- А теперь?
- Пришлось кое-что продать, - и быстро добавила, - Не беспокойся, твое кольцо я сохранила.
- Это твое кольцо, - ответил я слишком сухо. - Я оставлю тебе деньги на первое время.
- Не надо!.. Я не смогу возвратить.
- Я этого и не жду. Но я бы на твоем месте вернулся к маме. Для чего ты сняла квартиру?
- Это мое дело!
- Конечно, твое. Просто мне интересно, для чего молодой девушке, не умеющей себя обеспечить, необходима отдельная квартира.
- Я не обязана тебе объяснять!
- Как хочешь. Ты мне вообще ничего не обязана. Так же как и я тебе. Однако мы были когда-то друзьями. А я друзей в беде не бросаю.
- Мы были друзьями? - усмехнулась она. - Мы были любовниками, дорогой. По-моему, так это называется.
- Я на тебя никогда не смотрел как на любовницу.
- И как же ты на меня смотрел? Как на будущую жену?.. Это смешно!
- Только не для меня, - сказал я, встав от камина. - Судя по всему, ты действительно чувствуешь себя лучше. Что ж, лекарства у тебя есть. Продукты тоже… Я пойду, пожалуй.
- Куда?!
- Домой.
- Так вот просто и уйдешь?
- Не хочу портить тебе удовольствие от одиночества. Ты ведь для этого сняла квартиру - чтобы спокойно курить, пить... И вообще…
- Что - вообще? Что?!.. Ну, договаривай! - крикнула она зло.
- Извини, я должен забрать куртку, - сказал я, стягивая куртку с постели.
Мне стыдно было смотреть в ее перекошенное от злости и обиды лицо.
- Ну и проваливай! - крикнула она мне в спину. - И никогда, никогда не смей сюда больше приходить! И не звони мне, слышишь?!
- Я позвоню твоей маме, - обернулся я от двери. - Попрошу, чтобы она за тобой приглядела.
Последнее, что я видел, это как она резко подпрыгнула в постели, отвернувшись к стене.
В коридоре я вывернул бумажник и бросил на трюмо все деньги. Оставил лишь десятку - на такси.
« Теперь это точно конец, - подумал я, медленно спускаясь по лестнице. - Надеюсь, с ней все будет в порядке».


15

Дома меня ждала записка от Зарифы.
«Расим, я успела приготовить дюшпяря (1). Как ты любишь. Только не наедайся слишком. Мы сегодня идем к Юле, помнишь? Я за тобой заеду».
«Только Юли мне и не хватало» - возмутился я про себя вяло.
«И когда она успела приготовить дюшпяря? - думал я, ставя небольшую кастрюльку на плиту. - Не иначе, побежала на кухню, как только я ушел? Это что - новый способ доказывать свою незаменимую преданность? Намекает? Мол, ты шляешься по своим девкам, а я готовлю для тебя любимые блюда? Что ж, спасибо. Дюшпяря ты готовишь отменно. Но это не делает тебя более желанной. Уж извини».
Я ел и думал о Зарифе. В сущности, она была неплохой женщиной. С ней было удобно. Милая - чистенький кругленький крепыш. Ухоженная. Уравновешенная. Хорошая хозяйка. Не строптива. Не болтлива. Предана - пока есть надежда на продолжение отношений. И возраст подходящий - всего-то тридцать с хвостиком. И вполне самостоятельная. Есть и квартира, и стабильная работа, и вот даже машину купила. Заняла в долг у родственницы. Когда я ей предложил помочь, даже удивилась:
 - А зачем? Я уже посчитала: за четырнадцать месяцев расплачусь.
Вот такая она - расчетливая. Бухгалтер.
Отношения у нас какие-то скучные. Ничего похожего на чувства. Ни разу не назвала меня ни «дорогим», ни «милым». Исключительно по имени. Никаких интимных шуточек, что бывают обычно между людьми, испытывающими хотя бы ненадолго симпатию от близости. Заниматься с нею любовью - все равно, что мучиться рукоблудием. В постели незаметна, что коврик у дверей. Никаких собственных желаний. Никакой инициативы. Как вошла на цыпочках в мою жизнь, так и ходит.
Но ведь ясно, что это пока. Видно ведь, что готовиться съесть меня с потрохами.
Какая жизнь меня ожидает с такой женщиной?..
Тоска!
С ней я буду еще более одиноким. В ней погибнут мои последние желания. Оставит навсегда смутное беспокойство ожидания. С ней меня не будет. Она проглотит меня как амеба, и  я просто растворюсь в ней.
Человек должен жить ради кого-то или чего-то. Человек должен ощущать свою необходимость в этом мире.
А для чего я нужен Зарифе?
Для штампа в паспорте. Для того, чтобы она, наконец-то, почувствовала себя полноценной женщиной, у которой есть ни только квартира, работа и машина, но и муж.
Не хочу быть приложением к чужой жизни!
В сущности, ей нет никакой разницы - я или кто-то другой.
Вот и пусть ищет другого.

Вечером она оказалась перед запертой дверью.
Ключей у нее не было. Наре я дал ключи уже через пару дней. Сам. И этой дал бы, наверное, если бы попросила. Но она не просила. Ждала момента. Теперь не дождется.
Она терпеливо звонила. Знала, что я дома - в гостиной нагло орал во все децибелы музыкальный центр. Должна понять, что я не собираюсь пускать ее в квартиру. Ей больше нет места в моей жизни. И никогда не будет…

Пинк Флойд. Atom Heart Mother. 1970. Моя любимая группа. Мой любимый альбом. Моя любимая песня.

If I were a swan I’d be gone
If I were a train I’d be late
And if I were a good man
I’d talk you more than I do
If I were to sleep I could dream
If I were afraid a could hide
If I go insane
Please don’t your wires in my brain

Я горланю слова песни своим фальшивым баритоном. Слух у меня хороший, только вот пою я редко. Вою, а не пою. Когда мне совсем уж тоскливо. Когда хочу напиться, а не получается. Когда хочу умереть, но трушу. Я вою, потому что стесняюсь своих чувств, которые вдруг выплескиваются из меня подобно раскаленной лаве. Что вы обо мне знаете? Быть может, я страдаю так, как вам никогда не страдалось. Быть может, я чувствую так, как вам никогда не почувствовать. Это проклятое время, которое медленно ползет по руке острой бритвой. Этот убегающий свет, который манит во тьму…
Так поганно!
Я поступаю подло с этой женщиной. Но по-другому не могу. Вернее, подлость я совершил раньше - связавшись с ней, дав ей надежду. А теперь - отнимаю. Чтобы самому хоть на что-то надеяться.
Я пою слова, которые даже не очень понимаю. Плохо у меня с английским. Ну и что? Я знаю - это мое, это про меня. Под это я могу плакать. Жалеть себя. Жалеть всех нас - неудачников жизни. Быть человеком…

If I were the moon I’d be cool
If I were a book I would be bend
If I were a good man
I’d understand the spaces between friends
If I were alone I would cry
And if I were with you I’d be home and dry
And if I go insane
Will you still let me join in with the game…

Эта дура все еще звонит. Теперь уже на телефоны - домашний и мобильный. Хочешь объясниться? Мне выйти и сказать тебе все, что я о тебе думаю? Вряд ли тебе понравится. Езжай лучше к своей Юле. Расскажи ей, какой сволочью я оказался. Она тебя поймет и утешит. А меня оставь в покое! Пусть мне будет хуже. Ведь ты считаешь, что без тебя мне будет хуже? Вот и проваливай! Не нужна мне твоя расчетливая забота! Иди на хрен со своей хозяйственностью и добротой! Иди, пока я пою! Если я замолчу, тебе же хуже будет! Не буди во мне меня!!!...

If I were a swan I’d be gone
If I were a train I’d be late again
If I were a good man
I’d talk you more often than I do…

Ушла. И эта ушла. Пусть уходят все! Мне никто не нужен!..
 Песня кончилась. Водка тоже. Сейчас завалюсь спать, а завтра…
А что - завтра?
Что будет завтра, один Бог знает. Если знает. Что будет со мной, он точно не знает. Откуда ему знать, этому старому хрычу, - разве он когда-нибудь любил? Женщину. Ее плоть. Ее душу. Ее все…
Пошли вы все со своей любовью!..
Нет любви! Есть только боль и тоска…
Боже, если ты существуешь, верни мне ее!..

30 декабря. Я сижу с Арифом в маленькой задрипаной кафешке в районе ипподрома. Хашуем. (2) Ариф любит находить такие внешне невзрачные места, где хорошо и недорого кормят. Он уже пьет. Теперь, когда материальное положение у него стабильное, он может себе это позволить. Но хоть пьет он смачно, с нескрываемым удовольствием, он и закусывает основательно. В сущности, мы скорее запиваем, чем заедаем. Когда мы закончим, за нами заедет его старший сын и развезет по домам. Очень удобно иметь взрослого понятливого сына.
- Возьмем еще бутылочку? - спрашивает Ариф.
Мне все равно. Я не чувствуя особого кайфа ни от хаша, ни от водки. Можно пить, а можно и не пить. Не пить даже лучше. Пить, значит надо жрать. А жрать мне совсем не хочется - не лезет. Я люблю хаш, но сейчас меня и хашом не расшевелить.
Мы почти не разговариваем. Ариф давно уже перестал ныть, рассказывая о всяких проблемах с магазинами: налоговая, поставщики, конкуренты…
 Он чувствует, что мне не по себе. И я чувствую, что ему хочется спросить меня - в чем дело, дружище, что не так? Но Ариф - настоящий друг: не лезет в душу без приглашения.
- Может, приедешь к нам завтра? - спрашивает он осторожно.
- Нет.
- Ты ведь знаешь, у нас всегда тебе рады.
- Знаю, спасибо. У меня другие планы.
Ариф не спорит, хотя догадывается по моему унылому настроению, что никаких радужных планов на новогоднюю ночь у меня нет.
В эту новогоднюю ночь я буду один. Это точно. Никаких ресторанов, никаких баб. Надо было вообще уехать. Хотя бы в Турцию. Как-то я встречал Новый Год в Стамбуле. Познакомился там с группой из России - девять баб и пара квелых мужиков, которые на этих своих баб положили. Корпоративная поездка. Было очень весело. Я пользовался у деловых дам, напившихся вдрызг еще до наступления заветного часа, большой популярностью…
Воспоминания едва улыбнули. В сущности, и не жил по-настоящему. А кажется - все лучшее уже позади. И ни желания, ни сил что-то менять…

31 декабря. Чувствую, что заболеваю. Или простыл или психическое. Температуры нет, но тянет в постель, клонит в сон. Как беременный. Кажется, что не чувствую ни вкуса, ни запахов. Даже курево не доставляет привычного удовлетворения. Питаюсь как истеричная нимфетка - орешками и шоколадом. Пью чай вчерашней заварки - пойдет и так. Телевизор не включаю. Всякий шум раздражает до невозможности. Слоняюсь по квартире, не зная, чем себя занять. Все что можно было, уже сделал. Пропылесосил квартиру, прибрал разбросанные вещи, настрогал салат, нажарил котлет с картошкой. Убрал в холодильник.  Это мой праздничный ужин. И выпить есть. Сегодня буду пить вино. Уже начал.
Обследуя квартиру, - чем бы еще себя занять, - наткнулся взглядом на ноутбук: единственная вещь, которая осталась от Нары. Почему она его с собой не забрала? Открываю, включаю. Ищу. Ничего нет. Стерла все файлы.
Открываю Ворд. Чистая страница. Начинаю стучать по клавишам.

Нара,  малыш, подружка
где ты? как ты?
я по тебе скучаю
мне без тебя плохо
хоть позвони
почему я не звоню?
а ты хочешь, чтобы я позвонил?
не знаешь?
вот и я не знаю……………………….

Вроде помогает. Стало как-то легче. Не могу я больше держать это внутри. Горит, жжет.

Давай продолжим разговор?
Не возражаешь?
О чем?
О нас с тобой - о чем же еще?
Не имеет смысла?
Может быть…
В таком случае - ничего не имеет смысла
Не хочешь со мной разговаривать?
А я - хочу! И - буду!!!
Ведь ты не можешь запретить мне писать слова на этом виртуальном листочке, правда?
И здесь я могу написать все, о чем не посмел тебе сказать.
Могу написать правду. Могу и приврать.
У меня есть только моя правда. А та можешь не соглашаться с ней. Но ничего изменить тебе не удастся. Я даже могу написать историю о нас. И в этой истории ты будешь говорить и делать только то, что я захочу…
 Еще как будешь! Я перепишу наше прошлое и нафантазирую будущее...
Зачем?..
Не знаю.
Реальность так жестока!..
Пусть в ней будет хоть одна утешительная иллюзия.

1. дюшпяря - национальное мучное блюдо, вроде пельменей.
2. хашуем - то есть, едим хаш: крутой бульон из бараньих или говяжьих ножек, едят по утрам и исключительно под водку.

16

Мы встретились на Гянджлике. Совершенно случайно.
Это была моя первая вылазка в новом году. Снег, который неожиданно обрушился на город в новогоднюю ночь, уже успел растаять. Лишь кое-где, в глубокой тени, грязно серели плоские сугробы, из-под которых вытекали мутные лужицы.
А в новогоднюю ночь я даже не заметил, когда пошел снег - просидел до утра за ноутбуком, что-то настукивая. Здорово напился. Жаль, не сохранился файл - неправильно закрыл, наверное. А может быть и сам стер - не помню.
В следующие дни я снова писал. Всякую чушь. Нашел для себя занятие. Писать связно у меня не получается. Да я и не пытаюсь. Пишу для себя. Это что-то вроде графотерапии. Всякие воспоминания, рассуждения на совершенно абстрактные темы. Про нас с Нарой стараюсь не писать - все еще болит.
В общем, пришел в относительную норму. Настолько, что даже решил выйти за покупками. Захотел сделать себе новогодний подарок. Почему нет? На Новый Год положено делать подарки. Вот я и решил купить себе что-нибудь. Далеко ехать мне все же было в тягость. Неуютно мне пока на улице. Решил сходить на Гянджлик. Прошел через парк, зашел в переход…
А на выходе увидел ее.
И она меня увидела - спускалась по лестнице. Так и застыла. И я остановился.
 Подошла первая. Удивление на ее лице уже сменила вполне доброжелательная улыбка. Может быть, чуть сдержанная и даже смущенная.
Подошла и чмокнула в щеку.
- Привет! С Новым Годом тебя! Как ты здесь оказался?
- Я живу рядом. Успела забыть? Ты как?
-  Нормально. А ты?
- А что со мной сделается? У меня все хорошо.
- А выглядишь не очень.
- Просто давно не выходил. Не люблю холод. А что ты здесь делаешь?
- Так, встречалась кое с кем.
- Деловая встреча?
- Да, насчет работы.
- Снова ищешь работу?
- Приходится. Вот, предложили промоушен.
- Это еще что?
- Ничего особенного, вроде рекламной компании. Я отказалась. Мало платят.
- Не хочешь куда-нибудь зайти? - спросил я неуверенно. - Здесь не очень удобно разговаривать. Заодно отметим Новый Год.
- Даже не знаю.
- Торопишься?
- Нет. Просто не хочется.
- А ко мне?
- К тебе? - она вопрошающе заглянула мне в глаза. - Тогда лучше ко мне.
- Приглашаешь?
- Да. На новоселье.
- То есть?
- Я поменяла квартиру. Уже два дня как переехала на «Низами».(1) Всего за двести, представляешь? Подружка помогла - это ее родственников квартира. Как раз твои деньги пригодились. Спасибо тебе.
Она снова чмокнула меня в щеку.
Я был немного удивлен Нарой. Она была какая-то другая, новая. Мягче, проще. И главное, я чувствовал, что она рада нашей встрече. Совершенно искренно.
- Так как, поедем?
- Ну, раз у тебя новоселье и ты меня официально приглашаешь…
- Приглашаю, приглашаю, - обрадовалась она и, взяв под руку, потащила к входу в метро.
- Нара, у меня нет карты.
- Я тебя проведу. Ты наверняка уже забыл, когда в последний раз спускался в метро.

От «Низами» мы поднялись вверх и потом свернули к бывшей «Советской».(2) Я давно не был в этом районе и почти не узнавал его - столько здесь понастроили новых домов. Вот в одном из таких домов, девятиэтажном, она и жила теперь.
По пути я все порывался что-нибудь купить, но Нара крепко держала меня за руку.
- Да не надо ничего. Я ведь тебя знаю, сейчас накупишь целую гору продуктов, и что мне потом с ними делать? У меня все есть, - убеждала она.
В подъезде пахло свежей краской и в углу стояло несколько надорванных мешком с цементом. Видно, дом еще обживался, и в квартирах продолжались ремонты.
- Лифт со вчерашнего дня почему-то не работает, - сказала Нара, высвободив руку. - Но я живу на третьем, так что меня это особо не беспокоит.
Она прошла вперед, а я стал подниматься вслед за ней.
Я чувствовал некоторое замешательство. Все было странно. Столько дней я выл от тоски, чуть не подох от невозможности ее видеть, слышать, ощущать кожей прикосновение к ее плоти, был подавлен страхом, что навсегда ее потерял - и вот теперь я поднимаюсь вслед за ней в ее квартиру. Через несколько минут мы окажемся вдвоем…
И что будет?
Что бы ни было, наша встреча - подарок судьбы! Бог внял моим молитвам, бог  снова дал мне шанс.
Как все просто. Как все непонятно. А если бы я не вышел сегодня из дома? Если бы я сделал это на пять минут раньше или позже? Ведь мы бы тогда не встретились!..
На площадке, перед дверью ее квартиры, я подхожу вплотную. Она, не оборачиваясь, находит мою руку и тихо сжимает. Мне кажется, что за секунду до этого наши мысли, наши чувства, наши метущиеся души нашли другу друга где-то на небесах, ринулись навстречу и слились в одно.

- Вот здесь я и живу, - говорит Нара, скидывая шубку. - Раздевайся, проходи. Туфли можешь не снимать.
Но я стягиваю ботинки. В квартире чисто и тепло. Паркетный пол, новенькие дорогие обои.
- Тогда надень мои тапки. Я все равно хожу в шерстяных носках.
Ее тапки для меня слишком малы. Я задерживаюсь перед зеркалом, чтобы кинуть на себя придирчивый взгляд. Да, выгляжу  не очень: глаза запали, двухдневная щетина, одет явно не для похода в гости. Кто ж знал?
- Ты все же не надел тапки? - оглядывается мимоходом. Она суетливо двигается по комнате, собирая разбросанные там и тут вещи. - Тогда я включу камин. Присядь пока на диван.
- Нара, не надо. И без камина тепло.
- Это тебе кажется с улицы. Отопление еще не подключили. Твой камин меня здорово спасает.
Она уже успела натянуть на ножки длинные шерстяные носки, подбежала к шкафу, запихала в него собранные шмотки и стала переодеваться за дверцей. На мгновенье я вижу кусочек ее тощей попки в белых трусиках, когда она наклоняется, чтобы вдеть ноги в штанишки. Закрывает дверцу, подтягивает высоко штанишки, так что даже привстала на носочках, оправляет свитер. Улыбается.
- Сейчас я тебя накормлю. Вчера заходила Камка с еще одной подругой. Ну, мы и устроили небольшой сабантуйчик. Кое-что осталось.
Внезапно возвращается от двери, становится передо мной на колени, берет руки и закрывает ими лицо. Я чувствую несколько быстрых горячих поцелуев.
- Я так рада!
Убегает на кухню, не дав мне опомниться.
Она носит из комнаты тарелки, расставляет на журнальном столике, который поставила передо мной. Мне приятно видеть ее в роли хлопотливой хозяйке. Но мне все еще неспокойно. Я на ее территории. Инициатива снова не ее стороне. Я, наверное, испытываю чувство ревности. Я ревную ее к этой уютной квартирке. К тому, что она, оказывается, может устроить свою жизнь и без меня вполне сносно. Пусть ненадолго. Я гость в ее жизни, которому рады, которого даже любят. И все же - гость.
- Что будем пить? - спрашивает она. - Шампанское или водку?
- Мне все равно. Что ты хочешь?
- Ладно, разберемся, - говорит она и ставит обе бутылки на стол. Облегченно вздыхает, присаживаясь в кресло. И сразу вскакивает, чтобы включить компьютер. Это ее старенький комп, который я видел в их с мамой квартире. Включает музыку. «Энигма», кажется. Снова присаживается.
- Ну вот, хош гялдиз, (3) как говорится.
Я впервые слышу азербайджанские слова из ее уст. Очень сладко у нее получается.
 Разливаю водку в рюмки. Себе. Ей, получив утвердительный кивок.
- Давай за Новый Год? Ведь еще тринадцатое не прошло?
- Давай?
- Чтобы у нас в этом году все-все было хорошо. Особенно - у тебя. Я тебя очень люблю, правда. Пусть в этом году исполняться все твои мечты!
- Одна уже исполнилась.
- Да? - улыбается она смущенно. - Я очень рада.
Она лихо опрокидывает рюмку и спешит закусить кусочком сыра.
- Ну что ты? - спрашивает она, удивляясь тому, что я все еще не выпил.
Я медленно пью, и внезапно меня поражает совершенно очевидная мысль, что сегодня я буду с ней, сегодня, возможно, через полчаса или через час, она обязательно окажется в моих объятьях.
У меня дрожат руки, и, чтобы скрыть свое волнение, я вытаскиваю сигареты. Нара бежит на кухню и приносит пепельницу. Тоже берет сигарету, и мы удовлетворенно дымим. Да, мы снова думаем об одном. Мы чувствуем друг друга, как никогда не чувствовали прежде.
- Как провела праздники? - спрашиваю я.
- Дома сидела.
- На тебя не похоже.
- Мама забрала. Это ведь ты ей позвонил? Я здорово болела. Пришлось все же вызывать врачей. До сих пор вся попа исколота.
- Я ведь тебе говорил…
- Да, говорил и бросил.
- Я нее думал, что все так серьезно.
- Ладно, не оправдывайся. Если бы не ты, я бы, может, совсем сдохла. Почему ты ничего не ешь?
- Не хочется. Я плотно позавтракал.
-Тогда наливай.
Я разливаю водку, и мы снова пьем, обмениваясь понимающими взглядами.
- Учти, я от водки быстро пьянею, - говорит она, выуживая с плоской тарелки скользкий маринованный грибочек. - На, заешь.
Я всасываю с ее вилки гриб, и она удовлетворенно улыбается.
- Ты похудел, - говорит она.
- А ты повзрослела. Какая-то другая.
- Да, через три месяца мне стукнет уже 21.
- А мне в октябре будет 43.
- Серьезно? - удивляется она. - Никогда бы не подумала. Выглядишь очень моложаво. И почти нет седых волос.
- Я начал писать, - говорю я зачем-то.
- Писать?
- Да. Наткнулся на твой ноутбук. Почему ты его оставила?
- Ну, у меня же есть свой, - кивает она в сторону компа. - Меня удивило, что у тебя нет компьютера. Видишь, пригодился. А что ты пишешь?
- Так, всякую ерунду. Просто меня это успокаивает. Я очень переживал, Нара.
- А я была уверенна, что мы еще встретимся. Я все ждала, что ты позвонишь. Я бы и сама позвонила через пару дней. Правда.
- Значит, ты обо мне думала?
- Думала. Даже очень.
«Надо встать и подойти, - думаю я. - Сейчас самое время. После ее признания. Обнять. Взять на руки, отнести на узкую тахту…»
Но я продолжаю сидеть. Она дала мне повод. А я сделал вид, что не заметил. Мне мало этого неопределенного приглашения. Мне мало того, что я желанен. Пусть докажет, что я ей необходим.
Она встает и уходит на кухню.
- Расим! - завет она оттуда. - Иди, я тебе что-то покажу.
- Смотри, правда - красивый? 
Она сидит на полу. Рядом с ней крошечный серый котенок. Ему не больше двух недель. Нара вынула его из картонной коробки. Это его домик. Дно выстлано  мохеровым шарфом. Рядом с коробкой блюдце с молоком. Он только что лакал - шерсть на мордочке вокруг розовых губ еще мокрая.
- Хочешь его погладить?
Нара встает на ноги. Мадонна с котенком. Такого просветленного лица я еще не видел у нее.
Я их обнимаю. Котенок слабо мяучит. Я целую ее в лоб. Целомудренно. Словно благословляю. Она поднимает голову и подставляет губы.
- Он очень милый, - говорю я, гладя его шерстку под ухом.
- Ты нас приютишь, если хозяйка выгонит? Она не знает про котенка. Вдруг она не любит животных?
- Не беспокойся - я вас в обиду не дам.

Мы курим. Одну сигарету на двоих. Из колонок все еще льется музыка. Сейчас это Зульфия Ханбабаева. (4) Одеяло откинуто до бедер. Нам жарко. Я не могу спокойно смотреть на ее маленькую грудь. Наклоняюсь и целую. Она гладит мои волосы. Мы устали любить. Но нас все еще переполняет жадная нежность. Она передает сигарету мне и пристраивается на моей груди. Легкий поцелуй, от которого сладостно замирает сердце.
- Зачем ты обидел Каму? - спрашивает она без особого упрека в голосе. - Мы чуть не поссорились.
- Она тебе так дорога?
- Она моя подруга. Она меня понимает.
- Она меня недолюбливает.
- Неправда. Она просто завидует мне. Но она хорошая, преданная.
- Я тоже преданный.
- Ты?
- Разве нет?
- Ты хочешь сказать, что у тебя никого не было после меня?.. Хотя…
Я понял, что она вспомнила про того художника. Может быть, еще про кого-то. Что я о ней знаю? О ее жизни без меня? Сколько у нее было мужчин?
- Знаешь, я, пожалуй, пойду. Уже темнеет.
- Ты хочешь уйти?
- Все равно придется. Я здесь не смогу заснуть.
- Почему?
- Ну, чужая постель и все такое. И вообще, я в последнее время почти не сплю по ночам. Не хочу тебя беспокоить.
- Ты точно хочешь уйти?
- Да.
Я встаю и начинаю одеваться. Она тоже встает. Идет к шкафу, вытаскивает халатик и накидывает на плечи. Этот халатик на ней я еще не видел. Он ей почти до пят. В нем она выглядит шаловливым подростком, надевшим мамину вещицу.
Она стоит, уперевшись спиной о косяк двери в комнату. Руки сложены на груди. Лицо не выражает никаких чувств. Просто наблюдает. Мне неловко одеваться под ее равнодушным взглядом. С трудом решаюсь вытащить бумажник и сунуть несколько сотен под телефон.
- Пригодится, - говорю я, словно оправдываясь.
- Ты позвонишь? - спрашивает она тихо.
- Конечно.
Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее, и она чуть отворачивается, подставив щеку.
- Не пропадай, - говорит она мне уже в спину и мягко закрывает за мной дверь.
Я опять сделал что-то ни то. Но почему я почти не чувствую сожаления? Меня действительно нестерпимо тенет домой. Именно домой, а не от нее. Но - почему? Неужели я успел соскучиться по своему ноутбуку? Мне нужно исповедаться? Курс лечения еще не закончился? Или просто нет определенности? Той, что мне необходима?..
Я перестал себя понимать. Я слишком многого хочу. Почти невозможного.
Или это и есть любовь - желать невозможного?..

1. Низами - великий азербайджанский средневековый поэт, создатель «пятерицы», ставшей классическим образцом эпической поэзии для всего Востока. В контексте - название одной из центровых станций метро.
2. Советская - старое название одной из улиц Баку.
3. Хош гяльдиз - добро пожаловать
4. Зульфия Ханбабаева - азербайджанская популярная эстрадная певица.

17

Оказывается, я «сова».
Всю жизнь вставал рано, чтобы идти в школу, в институт, на работу, и мама всегда следила, чтобы я рано ложился. А теперь, вот уже какую ночь, не сплю - и вроде так и надо. Чувствую себя отлично. Днем хватает 3-4 часов, чтобы отдохнуть. И остальную часть дня жду ночи.
Ночью мне уютно в моем одиночестве. Чуть грустно. Но так и должно быть ночью, когда ты физически ощущаешь свое одинокое бодрствование в этом спящем городе. Как на посту. Или на ночном дежурстве…
Хорошая штука компьютер. Целый мир в небольшой коробке. Я открыл для себя интернет. Бывало, заходил и раньше - по необходимости, когда работал. Но тогда почему-то не заинтересовался особо. А сейчас понемногу становлюсь энтузиастом. Говорят, затягивает. Ну и пусть затянет. Виртуальный мир гораздо целомудренней и добрее, чем реальный. И его всегда можно отключить.
Я много читаю, когда не пишу. В основном - форумы. Уже зарегистрировался на одном. Но пока ничего от себя не писал. Много забавного. Бывают и серьезные обсуждения. Впрочем, меня мало что всерьез интересует. Во всяком случае - не экономика и не политика. Больше - разговоры на всякие житейские темы. По ответам очень легко угадываешь человека - кто он и зачем он тут. Пару раз показалось, что за никами узнал реальных людей - знакомых.
Нет, форум не для меня все же. Я не умею врать, а выбрасывать во вне, раскрывать всему миру свои обнаженные мысли и чувства как-то неловко. Пусть это и виртуальный мир.
Вот с аськой другое дело. В аське у меня уже появились собеседники. Вернее - собеседницы. Так, ничего особенного, ни к чему не обязывающий ночной треп. Похоже на флирт. Хотя это и смешно. Нимфа, 18 лет, Санкт-Питербург. Любит авангардную музыку, учится в медучилище. Мечтает о путешествиях. Что у меня может быть с ней общего? Но ведь болтаем. Взаимного интереса на полчаса хватает. Простое «привет, как дела?» среди ночи многого стоит. Или вот Сладкая Женщина - ровесница из Москвы. Наша, азербайджанка. Чья-то скучающая жена. Намекает, что может приехать на Новруз. (1) А я намекать не умею. Но ведь не выкладывать прямым текстом, что у меня есть 20-летняя подружка, от которой я схожу с ума?..

Начал писать рассказ. Если это можно назвать рассказом. По жанру - фэнтэзи. Мой герой - одинокий чудак, живущий на Холме. Наверное, это про меня. Я тоже как бы живу на холме. Но у меня уже появилась подружка в Долине, а вот герой мой все еще упрямо держится за свое одиночество. У него там цветы - необычной красоты. (А на нейтральной полосе цветы…) Он обнаружил их на этом Холме еще в детстве, случайно. Нигде в Долине такие цветы не росли. И он начал за ними ухаживать, втайне от всех, чтобы холодные ветры и беспощадные ливни их не погубили. А когда вырос, построил на Холме дом, а для цветов построил теплицу. С тех пор так и живет с ними. И все считают его чудаком, хотя цветами его восхищаются и берут с радостью, когда он их дарит. Некоторые пытались разводить их на своих огородах - хороший был бы товар. Но на грядках, щедро усыпанных навозом, они почему-то не приживаются…
Вот, собственно, пока и весь рассказ. Я все думаю, чем его продолжить. Наверняка должна появиться милая девушка, которой удастся приручить цветы в Долине. И что будет потом? Спустится ли он в Долину, к ней, станет ли как все? Или она уйдет на Холм жить и растить цветы с этим чудаком?..

Мои встречи с Нарой стали обычным делом. Я не навязываюсь, ничего не требую. Она позволяет себе иногда отказывать. Мы - любовники. Я даю ей деньги. Она мне - свое тело. Внешне все выглядит именно так - необременительно и расчетливо. А на самом деле, для нас обоих наши встречи - мучительная пытка.
Я с ней груб. Я сделал с ней то, чего она не хотела. Она плакала. А я сказал:
- Хоть в этом я оказался первым.
И она билась своими слабыми кулачками о мою бесчувственную грудь, плакала - и у меня же искала утешения. После этого я стал с ней еще грубее. Она все терпит пока. Она меня любит, я знаю. У нее никого, кроме меня, нет. И у меня - никого. Но с каждым днем ее лицо становится все безвольнее, а глаза - пустеют, гаснут. Она не может без меня существовать. Физически. Деньги не имеют никакой цены для нее. Она ждет от меня совсем другого. Не уважения, нет, а хоть немного нежности. После всех моих извращенных пыток. Хоть немного чувства.
Если бы она знала, что на самом деле я к ней испытываю! Никогда прежде она не была для меня так дорога, никогда я не испытывал такую острую, такую болезненную нежность к ней - без нее. Но когда она рядом, когда я вижу в ее глазах жертвенный страх…
Я ее сломал. И мне за нее больно.

Конец февраля. Дождь вперемежку со снегом. Она звонит и просит приехать. Ничего не объясняет.
Я еду, хоть мне и не хочется. Чувствую, будет неприятный разговор.
Холодно подставляет щеку, идет на кухню. Там у нее дымится чашка с кофе. Теперь она пьет кофе только из чашек.
- Что стряслось? - спрашиваю недовольно.
- По-твоему, должно что-то случиться, чтобы ты изволил меня навестить?
- Я же вижу по твоему лицу.
- Что ты видишь? С каких пор ты научился читать по лицам?
- Ладно, не начинай. Налей лучше и мне кофе. Я замерз.
Она молча наливает кофе в большую кружку. Я морщусь, но принимаю.
- Так что случилось?
- Меня выселяют, - говорит она, подхватив с пола Чика, который вошел на кухню и стал тереться о мои штаны.
- Ты ведь говорила, что заплатила до марта?
- Да, говорила. Они вернули деньги.
- И что ты думаешь делать?
- Я? - она усмехается зло. - Я как раз тебя и позвала, чтобы ты подумал. Или тебя это не касается?
- Переезжай ко мне, - говорю, глядя в окно.
Она молчит.
- Чем тебя не устраивает моя квартира?
- Вряд ли мы уживемся.
- Это почему?
- А ты подумай.
- Я тебе надоел? Ты хочешь расстаться? Если тебе нужны деньги для переезда, пожалуйста. Сколько тебе надо?
- Ты совсем дурак?
В ее глазах слезы. Я встаю и подхожу. Она неловко отталкивает меня. Зато Чик вырывается из ее рук и прыгает мне  на грудь.
- Отдай кота! - истерично вопит она.
- С чего это? Он сам ко мне прыгнул.
- Отдай! - она подходит и пытается вырвать из моих рук бедное животное. Но Чик напуган. Он успевает спрыгнуть на пол и стремительно уносится в комнату.
- Чик! Чикуля! - Нара идет за ним и через несколько минут появляется с котом на руках.
Все это смешно. И я не могу спрятать своей ухмылки, когда она с победным видом снова становится к кухонному шкафу напротив меня.
- Ладно. Я не вижу никакой проблемы, - говорю, стараясь быть серьезным. - У тебя три варианта. Переехать ко мне ты не хочешь. Может ты и права. К маме ты тоже вряд ли вернешься. Тогда остается новая квартира. Сколько у нас дней?
- У нас?
- У тебя.
- Неделя. Но я бы хотела переехать как можно раньше.
- Можешь не беспокоиться. Я все устрою. У меня много знакомых. Что-нибудь придумаю.
- Я не хочу квартиру на окраине.
- Разумеется. Я найду вполне приличную квартирку, не хуже этой.
- Только не очень дорогую.
- Это пусть тебя не волнует.
- Ты не понял? Просто найди нормальную недорогую квартиру. Я не хочу, чтобы ты за меня платил. И вообще…
- Что?
- Ничего! Мне это надоело!
- Ты все же хочешь расстаться?
- Да. И не надо ничего говорить!
- Разве я что-то сказал?
Она нервно гладит кота. Я пью остывший кофе. Глупо сидеть и пить кофе, когда тебе недвусмысленно указали на дверь.
Я встаю.
- Спасибо за кофе.
И иду к дверям.
Она меня не провожает.
И не надо.
Найду я ей эту чертову квартиру. И - все!
Мне тоже - надоело!..
Вот и концовка для моего рассказа. Каждый остался при своих…
А цветы, скорее всего, погибнут.
Будет буря. Теплица развалится на части и деревянная балка размозжит голову чудаку, который до последнего будет прикрывать грудью уцелевший кустик…
 А девушка, немного погоревав, выйдет замуж за коновала. Родит детишек и, вместо цветов, насажает в садике капусту…
Вполне реалистичный финал, разве нет?

1. Новруз - древний зороастрийский праздник весеннего равноденствия, восточный Новый Год.


18

 После обеда отец улегся под деревом, заложив руки под голову, и закрыл глаза. Звар спать не хотел. Он походил немного вокруг дерева, посидел в борозде, выковыривая из влажных отвалов длинных блестящих червей, побросал подсохшими комьями земли в ворон - и снова заскучал.
Он вспомнил, что отец как-то говорил ему, что за деревенскими полями тянется бесконечная степь с высокой травой. Но сейчас, вглядываясь в горизонт, Звар видел лишь черную землю да кое-где маленькие фигурки человечков и лошадей. Звар посмотрел на дерево и решил, что, возможно, с дерева он бы смог увидеть степь. Ему было интересно – какая она? Он подошел к дереву. Ближайшая ветка была довольно высоко. Он подпрыгнул несколько раз, но не дотянулся. И вдруг он почувствовал, как возносится – и недостижимая ветка оказалась на уровне его груди. Он крепко ухватился за нее обеими руками и, подтянувшись, оказался сверху. Внизу стоял отец и серьезно смотрел на него.
- Зачем тебе? – спросил он.
- Я хочу увидеть степь.
- Ты ничего не увидишь. Сейчас весна. Трава еще не подросла.
- Я все равно хочу посмотреть.
- Тогда держись крепко и смотри под ноги, - сказал отец и снова улегся под деревом.
Звар лазал по деревьям хорошо. У них в огороде было несколько фруктовых деревьев, правда, они были ни такие высокие. Но Звара это совсем не беспокоило. На дереве он сразу почувствовал себя бодрее. От молодых, едва проклюнувшихся из почек листьев, шел густой свежий аромат. Он сорвал один из листочков и отправил в рот. Лист оказался кисло-горьким, но Звар дожевал его и проглотил.
Он вскарабкался на самую вершину и удобно устроился в рогатине двух тонких ветвей, слегка прогнувшихся под его тяжестью. Он был так высоко, что, посмотрев вниз, даже сквозь редкую листву не смог разглядеть отца.
Сначала он посмотрел на восток, где должна была быть степь, но ничего не увидел. Хотя, если долго смотреть, чуть прищурившись, можно было различить на самой границе земли и неба тонкую зеленую полоску. Или ему это казалось?
Звар повернулся в другую сторону – и у него перехватило дыхание.
Прямо под ним, вытянувшись в несколько рядов вдоль зеркальной ленты реки, лежала деревня. Сверху она выглядела очень красивой – и дома, и огороды, и желтоватые линии проселков. Все было меньше, но ярче и то, что казалось беспорядочным и случайным, вдруг оказалось осмысленным и цельным. На ярко-зеленеющих полях за деревней паслись коровы. Еще дальше вставал плотной коричневой массой лес, тянувшийся до самого горизонта.
И еще он увидел холм. И дом на холме. Он знал, что это их дом. Он знал, что за этим домом под большим камнем спит его мать.
 Придет время, и он будет жить в этом доме, твердо решил про себя Звар. Но сейчас ему грустно смотреть на свой дом – и Звар торопливо отворачивается.
Звар смотрит на юг, но почти ничего, кроме ярких солнечных вспышек, идущих почему-то от земли, не может разглядеть – подумав, чтобы это было, он догадывается, что эти вспышки, заставляющие его жмуриться, всего лишь отражение солнечного света в  озерцах, мелькающих тут и там среди сухих зарослей прошлогоднего тростника на болоте.
И вот он уже смотрит на север и видит синеватую зубчатую стену  гор, чьи вершины скрыты  плотным туманом, и белые облака, которые стоят неподвижно в небе на границе тумана, не в силах преодолеть эту преграду.
«Когда-нибудь, когда я выросту и стану таким же сильным как отец, - думает Звар, - я  пойду в степь и пройду ее до самого края. И я пойду в лес, и еще туда, где блестят с земли огни. И я обязательно влезу на эти горы, какие бы высокие они не были, и посмотрю с них – что там за ними - по ту сторону тумана!»

Я устало откидываюсь в кресле. Пожалуй, на сегодня хватит.
Я переписываю свой рассказ. Я хочу сделать из него роман - добрую и романтичную сказку. Я не спешу. Два листа в день, не больше. Писать трудно и приятно. Почти как жить. Теперь я пишу днем. Мои ночи больше мне не принадлежат.
Я чешу за ухом кота, который по-хозяйски развалился у меня на коленях. Он лениво поднимает морду и золотисто щурится на меня. Он стал большим и густо-пушистым. Темно-серая шерсть отливает местами голубыми волнами. В крови этого кота явно бродят  арийские гены. Ишь, какой бошкастый - настоящий персюк.
Кот вдруг настораживается и дергает ушами. Потом мягко соскакивает с моих колен и  шмыгает под кровать.
Теперь и я слышу, как она шлепает - та, кого я любил всю жизнь, ждал и дождался.
Опять надела мои тапки. Я быстро закрываю файл. Она уже за спиной. Заходит сбоку и ставит передо мной чай с лимоном. Разворачивает кресло, чтобы сесть.
- Опять этот кот валялся у тебя на коленях? Посмотри, сколько шерсти!
Мне нет оправдания. Я просто смахиваю со штанин пару серых шерстинок.
Она с недовольным вздохом садится. Я бережно беру ее ножки под коленки и закидываю на ручку кресла. Теперь нам обоим удобно.
- Ты ведь понимаешь, что от кошачьей шерсти можно подхватить всякую гадость? - пытается она оправдать свою чрезмерную чистоплотность.
- Понимаю, рыбка. Но ведь не выгонять беднягу на балкон?
- Нет, конечно. Я просто прошу, чтобы ты не брал его на колени.
- Мне с ним легче пишется. От него исходит могучая энергия.
- От этого лентяя? Если это тебе так необходимо, можешь позвать меня. Или от меня не исходит энергия?
- Еще как исходит. Но твоя энергия тебе нужнее, ведь правда? Как там наши дела? Тебе лучше?
Я кладу ладонь на ее маленький животик, и она сразу накрывает ее своей.
- Да, прошло. Посижу немного с тобой и пойду готовить ужин.
- Малыш, а может закажем в ресторане?
- Тебе не нравится, как я готовлю?
- Нравится, Но ведь ты устаешь. Днем в институте, вечером на кухне.
- Такова наша женская доля, - смиренно подытоживает она
- Ты моя маленькая героическая женщина.
Мы нежно целуемся, как голубки на лубочных картинках, и сидим, - глаза в глаза, - соприкасаясь лбами.
- Много сегодня написал?
- Нормально.
- Дашь почитать?
- Нет, лапа. Закончу главу, потом дам.
- Злюка. Жадина, - говорит она ласково. - И за что я тебя только люблю?
- Попробовала бы ты меня не любить - жена законная.
- Жена, да. А жен, между прочим, баловать надо.
- И чем тебя побаловать?
- М-м, дай подумать.
- Золото-бриллианты?
- Нет.
- Шикарное платье?
- Нет.
- Поездка в Ниццу?
- Хорошая идея. Но пока не актуально.
- Подкинуть денежку, чтобы ты сама себя побаловала?
- Обязательно. Но придумай что-нибудь более романтичное.
- Романтичное? Ты имеешь в виду…
- Вот  еще! У тебя только одно на уме - как бы затащить меня в постель!.. Ах, вот ты где, обжора! Ну-ка, иди сюда, кис-кис-кис!
Кот, осмелившийся вылезти из своего укрытия, вопросительно смотрит на меня. Можно ли ей доверять - спрашивают его глаза. Сделает это ради меня - прошу я его мысленно. И Чик обреченно подходит.
- Ну что я тебе такого сделала, негодник? - теребит его устрашающе Нара. - Почему ты от меня все время бегаешь? Разве не я тебя кормлю? Забыл уже, кто тебя подобрал из мусорки?
Она слишком страстно обнимает его, и Чик посылает мне из-под ее руки замученный взгляд - и как ты только живешь с этой ненормальной?
Отлично живу, Чик! Подрастешь - поймешь.