Был холодный осенний вечер. Чёрные, тяжёлые тучи одна за другой плыли по небу, предвещая не то дождливую, не то снежную погоду.
Учитель начальных классов деревни Зеленовка Алексей Степанович Кузнецов находился у себя дома. Он сидел на кухне за небольшим деревянным столом, накрытым матерчатой клеёнкой и терпеливо проверял тетрадки своих учеников - четверокласников.
Тусклый свет от висевшей над столом лампочки слабо освещал помещение небольшой кухни, где помимо стола стоял сервант с посудой и всякой домашней утварью. Слева от входной двери была пристроена вешалка для одежды. В печке приятно потрескивали берёзовые дрова, несколько колотых поленьев аккуратно лежали на полу у печки. От чайника стоящего на плите исходил ароматный, лесной запах душнички. На кухне было чисто, тепло и уютно.
Внимательно вглядываясь в написанное учениками, Кузнецов что-то подчёркивал, при этом глубоко вздыхал и что-то нашёптывал про себя...
Тетрадок на столе было немного. Четвёртый класс в новом учебном году был небольшой - всего двенадцать учеников: семь девочек и пять мальчиков. По сравнению с предыдущими годами вразы меньше.Учить в деревне стало уже некого, да и некому. Восьмилетнюю школу закрыли, осталась одна начальная, да и та доживала последние годы. Это ситуация сильно огорчала Кузнецова, и, честно сказать, он давно уже ждал выхода на пенсию.
«Чего пустое молоть, время зря тратить. Бабы нынче рожать не хотят. А если бы и захотели, то всё равно не от кого. Настоящих мужиков в деревне уже не осталось, а те, что есть, так они ни днём, ни ночью не просыхают: от них, как от козла молока» - рассуждал Кузнецов.
Да и то верно.Почувствовав демократию, деревенские мужики словно с ума посходили. Что ни день, то пьянка, что ни месяц, то похороны. Кругом нищета, обездоленность, а им хоть бы что.
«Жить без забот оказывается легче, чем тянуть лямку. В этом случае снималась вся ответственность.Хорошо, если бы молодёжь была, так её и под ружьём не загонишь нынче в деревню. Пустое дело. Ни жилья тебе, ни перспективы. Раньше-то они хоть «коровам хвосты крутили», а нынче и коров нет. Всё продали, а что не успели продать – разворовали. Как нынче без этого! Без воровства – то. В городе всегда было проще , там всё под рукой: магазины, школы, театры… одним словом живи - не хочу», - часто размышлял Кузнецов.
Встав с усилием со стула он походил по кухне, потом по комнате; осенняя погода делала своё дело: ломило в пояснице, отдавало в ноги.
Выпив несколько глотков горячего чаю с мёдом, он снова сел проверять тетрадки.
Всё лето Кузнецов жил ожиданием встречи со своими учениками. Ему интересно было наблюдать за их поведением, за тем как они растут, мужают. Как становятся «на крыло».
С большой точностью он мог сказать о сущности каждого своего ученика: кто есть кто. Как потом оказывалось, в его словах было много истины. Однако, придя в школу первого сентября, у Кузнецова впервые за всю педагогическую практику наступило какое-то опустение, подкреплённое тяжёлым физическим напряжением. Что это было он не знал, всё казалось ему было не так: и в школе, и в деревне, и в обществе. Одним словом, полное душевное расстройство. Но это не должно было мешать его любимой работе, да и просто тому, чтобы жить.
«От окружающего мира не убежишь и не спрячешся в нору, - философски говорил он себе. -Надо принимать существующую действительность такой, какой она есть: ни больше, ни меньше. И этим настраивать себя на рабочий лад. Все наши дела делаются нами, но есть и то, что нам их диктует…».
Закончив работу с тетрадками и отложив их на край стола, Кузнецов не спеша накинул ватную фуфайку, висевшую на вешалке и вышел во двор.
В вечернем воздухе чувствовалась прохлада. Небо было затянуто низкой туманной пеленой, тянувшейся над всей деревней и медленно уплывавшей куда-то в даль. Сквозь пелену на небе можно было разглядеть чёрные тучи, бегущие одна за другой; догоняя друг друга они вдруг сливались в единое целое, удивляя своими формами и размерами. Присмотревшись, можно было увидеть и редкие звёзды; мерцая, они то удалялись, то приближались.
Свет от фонарей, освещавщих центральную улицу деревни, расплывался в тумане и виделся блеклыми пятнами. Вокруг было тихо и спокойно, лишь изредка где - то на краю деревни оживлённо лаяли собаки.
Постояв во дворе ещё несколько минут, Кузнецов защёл в дом и, выключив свет, лёг в постель.
Обняв руками подушку и стараясь не шевелиться, он закрыл глаза и задремал. Сквозь дремоту ему слышался еле уловимый писк мышей в подполье на кухне. Стараясь не обращать на это внимание, он крепко заснул.
II
Закончив педагогическое училище в начале пятидесятых годов прошлого века, Кузнецов попал по распределению в деревню Зеленовка, районнного центра N., да так там и остался. Деревня была небольшая, дворов сто пятьдесят. Низенькие, накренившиеся в разные стороны деревянные дома стояли одиноко. Построены они были наспех, и кроме жалости ничего не вызывали. Пройдёшь, бывало, по деревне и редко увидишь хорошие дома. Складывалось такое ощущение, что те, кто строил, совсем не знали плотницкого ремесла. Про надворные постройки и говорить не приходится, но большинство жителей деревни это устраивало и о лучшем они не заботились. Или просто не хотели.
Высшего образования Кузнецов не получил, хотя всю жизнь к тому стремился. Очень много занимался самообразованием: выписывал газеты, журналы, книги, читал много и системно.
«Стены познания надо учиться выкладывать самому, только в этом случае они будут крепкими», - часто говорил Кузнецов своим ученикам.
На заслуженный отдых Кузнецов планировал уйти, отработав в школе ещё год.
«Пенсию заслужил честно,-говорил он жене, когда разговор заходил на эту тему, - пора и отдохнуть». Чем будет заниматься на пенсии он ещё не знал, но и работать в школе больше не планировал.
Несмотря на свои годы, выглядел он хорошо: высокий, стройный, аккуратно одетый он всегда производил впечатление интеллигентного человека. В разговорах с сельчанами всегда был вежлив и внимателен. Тем более что для каждого человека он старался найти свои слова и расположение. Это позволяло сельчанам, не стесняясь советоваться с ним по любому вопросу.
На работу Кузнецов ходил в чёрном костюме и в хромовых сапогах. Учеников это дисциплинировало, а у жителей деревни вызывало уважение.
- Наш Степаныч, как секлетарь, хоть в женихи отдавай - говорили бабы при виде Кузнецова.
-Антиллигент! Чего уж там,-вторили другие.
Учитель – дело сурьёзное. Тут голова нужна,- подхватывали третьи.
И действительно, во многих сельских делах он был незаменим.
Если где, что не так сельчане идут сразу к Алексею Степановичу за советом, а то и за помощью.Кузнецов старался выслушать всякого и помочь.
Местное начальство старалось уважить Кузнецова. Да и как иначе, если все совхозные специалисты учились у него в своё время. Уж кого-кого, а их он знал как облупленных. Мог рассказать про каждого, кто чем живёт и дышит. Зная это некоторые руководители старались поменьше попадаться ему на глаза; за некоторые проступки им было неловко даже по прошествии стольких лет. Иногда при встрече с тем или иным специалистом Кузнецов добродушно улыбался – это означало, что он прекрасно помнит всё об этом человеке, и вопрос худо-бедно решался тут же.
Наград Кузнецов не имел. Нельзя сказать, что он не стремился к этому, но угождать не любил… не имел такой привычки.
А вот деревенские мальчишки его побаивались. А причиной служило то, что учитель запрещал им играть в войну и курить. И хотя воевать Кузнецову не пришлось, войну он презирал всем своим существом. Если где-то кто - то говорил слово «война», он тут же менялся в лице и готов был кинуться на этого человека, как на врага. А уж если видел, что мальчишки бегают с автоматами, то это вызывало у него ярый гнев, сравнимый разве что с красной тряпкой, которой дразнят быка.
Бегая за мальчишками и догоняя их, он отбирал у них всё имеющееся оружие: деревянные автоматы, пистолеты, ножи, рогатки. Всё то, что мальчишки усидчиво и терпеливо делали не один день. Без нотации конечно не обходилось: «Ишь мне, вояки нашлись! Если бы вы знали, что такое – война, так не бегали бы с оружием, пусть даже и ненастоящим. Одно только это слово должно навевать на вас ужас, а вы стреляете в друг друга. Кем вы станете после этого.Убийцами, что - ли!? Идите лучше домой, уроки делайте или родителям помогайте по хозяйству». Прочитав нотацию, он отпускал перепуганных мальчишек.
На следующий день перед началом занятий он выстраивал весь класс в школьном коридоре, выносил из учительской «конфискат» и заставлял мальчишек «его» ломать. Напуганные ещё со вчерашнего дня, мальчишки молча ломали свои автоматы и пистолеты.
Затем на уроке, учитель открывал журнал и выдержав паузу протяжно говорил: «По-смо-три-м, как тут по-дго-то-ви-лись наши во-яки»,- и терпеливо выдерживал паузу, скользя с карандашом в руке по школьному журналу в поисках знакомой ему фамилии.
Страшнее этого тона для мальчишек ничего не существовало… У них дрожали не только руки, но и ноги. Им хотелось раствориться за партой, только что-бы учитель не видел их.
После того как его рука замирала в журнале на чьей - то фамилии, опять слышался чуть слышный голос: «С ору-жи-ем бе-гать вы ма-ста-ки, а вот по-смо-трим как вы по рус-ско-му…вы-у-чи-ли..»,- и долго «ходил» вокруг да около, испытывая терпение ребятишек. От такой психологической атаки школьники бледнели, краснели, в общем по настоящему боялись учителя. Проходила неделя, другая, дети вновь выпиливали себе из досок пистолеты и автоматы, и всё начиналось сначала. Так было много лет.
Правда, в последние годы Алексей Степанович стал относиться к этому более спокойно. Что повлияло на него, сказать трудно, во всяком случае за теми кто играл в войну он больше не бегал. А вот с куревом бороться продолжал всеми силами. Используя при этом свою жёсткую методику. А заключались они в том, что, поймав в туалете ученика с куревом, он тут же приглашал его в учительскую, рвал перед ним сигарету и «кормил», с силой всовывая табак в рот и приговаривал при этом: «Ну, как тебе табачок, будешь ешё курить, а?».
Мальчишки стойко переносили «пытку», не жалуясь никому, осознавая что сами виноваты. Не чувствуя унижения, не понимая его они гордились друг перед другом своим мужеством и продолжали курить. Такое отношение учителя их вполне устраивало. К тому же по разным причинам у большей части мальчишек, отцов не было и мужская «рука учителя» им нравилась.
III
Начальная школа в деревне Зеленовка была выстроена ещё в пятидесятые годы прошлого века. Небольшое одноэтажное здание школы больше напоминало жилой двухквартирный дом. Стояла она в центре деревни, в шестидесятые годы напротив неё построили ещё и восьмилетку. Две школы разделяла центральная дорога; летом она была пыльной, а весной и осенью по колено в грязи. В середине девяностых, когда учеников стало значительно меньше, восьмилетнюю школу закрыли, а здание приспособили под сельский клуб, в котором небольшое место отводилось библиотеке.
Рядом со школой был расположен небольшой магазин, где продавали всё, начиная от спичек и кончая презервативами. Мальчишки на переменах часто бегали в магазин и ради спортивного интереса покупали «изделие». Затем надували его до невероятных размеров и бегали в школьной ограде. Учителя и родители были недовольны такой «доступностью», и в конце концов продажу презервативов ученикам запретили.
Стоящая рядом со школой кочегарка, дымила как паровоз круглый год, посыпая пеплом и всем прочим головы не только ребятишек, но и всех деревенских жителей.
Рядом с кочегаркой была построена совхозная контора и невысокая кирпичная баня. По субботам все жители деревни гуськом шли на помывку, причём со своими тазами и вениками, это был неотьемлемый ритуал и ему подчинялись все от мала до велика.
Учителя в школе долго не задерживались. Два - три года, и уезжали. Ехать «в глушь в деревню» - как сказал поэт, никто не хотел, а уж тем более оставаться надолго. Условий и перспективы не было, даже в плане общения… тем более что учителями были в основном молодые одинокие женщины.
Приехав в своё время в деревню, Кузнецов долго жил один, снимая жильё у пожилой старушки Александры Петровны Нилиной, проживавшей в небольшом деревянном доме. Тихая и незаметная, она хорошо относилась ко всем, кто у неё жил, от продавщиц до учителей. Со всеми она находила понимание и общий язык. Проходил год, два, и постояльцы по разным причинам менялись, сменяя один другого... Александру Петровну это нисколько не смущало, она понимала, что жилья больше в деревне нет, а людей приютить надо, да и поговорить она любила…Правда, о себе никогда не рассказывала, хотя было известно, что она москвичка и была в своё время осуждена и выслана, в «места не столь отдалённые» как враг народа. Возвращаться в Москву не захотела, так и осталась жить в деревне. Прошло уже много лет, но Алексей Степанович хорошо помнил то время, когда жил и общался с этой замечательной женщиной.
Проработав около семи лет в школе Кузнецов познакомился, а потом женился на Марии Карловне Лейман, высокой, статной, миловидной девушке. Жила она в деревне со своими родителями: Елизаветой Владимировной и Карлом Александровичем Лейман. В своё время Лейман был осуждён на десять лет лагерей, а за что и сам не ведал. Отсидев в колонии от звонка до звонка, он приехал в Зеленовку, где жила в то время его семья, да так и остался.От добра добра не ищут.
Среднего роста, коренастый, с редкими рыжеватыми волосами, он был добрым, приветливым человеком. С той поры, как похоронил супругу, он жил один в небольшом финском доме. Все постройки в его небольшом дворе, были ладные и аккуратные. Во всём чувствовалась рука мастерового человека. Главной его особенностью было то, что он всегда был при деле несмотря на свой возраст. Постоянно что-то пилил, строгал, одним словом без дела не сидел ни минуты. Дочь Мария была вся в него. Хлебом не корми, а любила она похозяйничать по дому. И всё было ей в радость.
С Марией Кузнецов прожил всю жизнь. Жили дружно, хотя размолвки и были, но при при этом совместную жизнь сумели сохранить. Правда, детей у них небыло, что сильно огорчало супругов.
В молодости разговоры на эту тему вели часто, рассматривали вопрос даже о том, чтобы взять на воспитание ребёнка с детского дома, но дальше разговоров дело не пошло.
« Вон их сколько у нас, сорванцов,- говорил Кузнецов жене, показывая рукой на школу, - зачем нам ещё кто-то нужен.. »
IV
Наступил новый осенний день. Яркое утреннее солнце блестело и радовало. Утренний туман тихой ночи рассеивался и испарялся на глазах. Серый дым от печей, топившихся с утра в каждом доме, расплывался по всей деревне; превращаясь в дымку он подымался высоко в небо и растворялся в солнечных лучах.
Ещё с утра Кузнецов принял решение сходить всем классом в лес. Он понимал, что стоят последние прекрасные дни «бабьего лета». Ему очень хотелось, что-бы его ученики ощутили всю прелесть осени, этих замечательных, ни с чем несравнимых дней. Да и сам он любил это время года больше всего.
Узнав о прогулке дети обрадовались. Уже в полдень они гуляли по Крутому логу, прекрасному живописному месту недалеко от деревни. Дети были довольны и веселы, собирая опавшие листья для гербариев. Потревоженные детьми птицы: вороны и сороки наполняли гамом осенний лес. Качая кроны высоких стройных берёз, высоко над головой дул тёплый, южный ветер. Рыжие листья, пригретые солнцем то и дело падали с деревьев. Они были повсюду: на траве, на земле, а также на тропинках, вытоптанных за лето. Словно напуганные, маленькие существа они лежали, тесно прижимаясь к друг другу, будто прятались от кого - то.
Небольшие, стройные осинки стоящие в стороне роняли последние наряды; лишь на отдельных веточках ещё висели багряные листья. Было очевидно: лес медленно пустел и становился одиноким. Кое–где, правда, ещё цвели жёлтые одуванчики. Сквозь берёзовую брешь виднелась неубранная полоска зерновых. Недалеко в логу, играя солнечными отблесками, тихо журчала вода.
Деревни не было видно. Её можно было увидеть только поднявшись на пригорок. Именно откуда открывался прекрасный живописный вид на деревню и небольшой, старый деревянный мост через речку, бегущую из запруды.
Гуляя по осеннему лесу, Кузнецов внимательно наблюдал за детьми. Вместе с ними он старался ощутить, почувствовать всем своим существом скрытые,незаметные звуки лесной жизни.Как ни странно,
в их поведении он находил много нового и любопытного.
«Можно ли насладиться вдоволь когда-нибудь всей этой неумирающей красотой?,- размышлял он, глядя на ребятишек и на великолепные картины живой природы, где всё развивалось по его понятию в гармонии и любви.-Дети и природа очень похожи друг на друга, в них очень много общего: они красивы, естественны,чисты и такие же беззащитные…».
Оглядываясь по сторонам, он всматривался в пожухлую осеннюю траву, усыпанную крупными каплями утренней росы; впитывая солнечные лучи они переливались и блестели, подобно рассыпанным бриллиантам.
Осенние листья то и дело кружились над его головой, как бы приветствуя и прощаясь. Чистое голубое небо искрилось золотистым светом низкого солнца, до боли трогая сердце и душу.
Словно хорошо настроенный инструмент, Кузнецов готов был в эту минуту играть и петь ради детей и торжества природы, играть всё то, чему научился в этой жизни. Душа пела и рвалась в какое-то неведомое пространство...
Проходя мимо развесистого куста черёмухи он увидел совсем рядом кем-то срубленую берёзку. Длинный ствол дерева с торчащими вокруг него тоненькими ветками, примяв траву безжизненно лежал на земле.
«Зачем срубили эту стройную берёзку, - задал себе вопрос Кузнецов.- В этой ложбине ей было уготовано красивое место и на тебе, срубили, срубили просто так, ради удовольствия, без всякой пользы. Интересно, кто-кому мешает в этой жизни: человек природе или природа человеку?».
Взглянув ещё раз на срубленное молодое дерево он увидел, как жухлые, скрюченные листья висевшие на ней серёжками, медленно опадали на траву и тут же разносились ветром…
Отвернувшись он медленно пошёл туда, откуда доносились голоса его учеников, удаляясь он изредка оборачивался…
V
В последние дни осени погода резко менялась. Хмурое небо всё чаще было покрыто тёмными дождевыми облаками, а бывали дни, когда шёл небольшой снег. Крыши домов почернели и стали похожими на угрюмые, дымяшиеся копны сена. Дороги в деревне развезло, однако жителей это не смущало, дело было привычное. Выручали резиновые и кирзовые сапоги, а по двору можно было ходить и в галошах.
В жизни Кузнецова всё шло размеренно и привычно.
Встав рано по утру, он сразу принялся за работу: принёс с колонки воды, наколол дров и навёл порядок во дворе. Этой работой он занимался ежедневно и она доставляла ему большое удовольствие.
«Дела словом не заменишь, - любил говорить он при случае и тут же добавлял: - много спать добра не видать».
Позавтракав, Кузнецов привычно сунул под мышку папку со школьными тетрадками и направился в школу. По дороге ему встретилась Елизавета Никитична Куприянова, работающая уже много лет почтальоном. Невысокого роста, чуть полноватая женщина, она как спутник, носилась вокруг по всей деревне. За день набегает столько, что и молодому не под силу.
-Здравствуйте, Алексей Степанович! - с улыбкой сказала Куприянова.
-Здравствуйте, здравствуйте уважаемая Елизавета Никитична. Не тяжеловато нагрузили? - спросил Кузнецов, кивая на сумку.
-Привычно уже, чего там, - газеты получила ещё за вчерашний день,
так что быстрей разнести надо.Читатель он ведь ждёт.
-Это правильно. Чем обрадуете сегодня? - с нескрываемым любопытством поинтересовался тут же Кузнецов.
-Вас разве обрадуешь, Алексей Степанович, вон скока приходит вам изданий кажный день. Сегодня, правда, поменьше. Видимо, ещё ненапечатали, -улыбаясь проговорила Елизавета Никитична.- Вам отдать, или домой занести, -спросила Куприянова, доставая целую кипу газет и журналов.
-Писем нет?– поинтересовался Кузнецов, кидая взгляд на сумку почтальона.
-Нет, писем сегодня вам нет. Видимо, пишут, - отшутилась Елизавета Никитична
-В таком случае занесите почту домой, вечером просмотрю. Попрощавщись, Кузнецов не спеша направился в сторону школы. «Вроде дождя сильного небыло, а грязи-то, грязи,- размышлял он про себя с осторожностью ступая туда, где посуше.
Лоснящиеся хромовые сапоги были начищены Кузнецовым ешё с вечера, при каждом шаге складки сапог блестели и чётко выражали изгиб «гармошки». Этот небольшой «штрих» в его одежде всегда вызывал уважение у сельчан. Не обошлось и без юмора. Кто-то из остроумных придумал даже частушку которую знали в деревне все:
Шумит белая берёза,
Всем ветрам покорная.
Сапоги у Кузнецова,
Как гормонь раздольная.
Кузнецов знал про эту частушку, но не обижался.
Стараясь не увязнуть и не потерять галоши, одетые на сапоги, Кузнецов шёл с большой осторожностью и вниманием. Очистив грязь он зашёл в школу снял галоши и тщательно протерев бархоткой сапоги, чинно прошёл в учительскую.
Зазвенел звонок и Кузнецов словно крадучись, вошёл в класс. При виде учителя дети замолкли и быстро расселись по партам. Всё были в ожидании.
Сидеть за своим столом в классе Кузнецов не любил, всё больше ходил, изредка поглядывая то на детей, то в окно. На уроке он всегда был спокоен и сдержан, голос на детей не повышал, говорил размеренно и внятно.
Своим классом Кузнецов был доволен. Дети учились ровно и с желанием. Хотя мало кто из них, закончив школу, шёл учиться дальше, об институте и говорить не приходилось, таких за всю историю деревни всего несколько человек было. Это огорчало его и наводило на многие размышления: «Нам бы в деревню новых учителей, как в городе, да хотя бы как в районе, то, наверное и результат был бы другой, где уж нам, старикам, за молодыми угнаться», - с сожелением говорил он.
VI
Тоска осенних дней то охватывала Кузнецова, то отпускала. Время - не то что летело, мчалось как вихрь, и не было этому конца и края. Дни становились короче, ночи длиннее и во всём этом было что-то таинственное и мистическое.
Вечерами он подолгу сидел и читал газеты, но что-то непонятное и зачастую замысловатое, часто встречалось в них. От одной статьи глаза увеличивались, а от другой хотелось стонать.
Отложив в сторону газеты, он брался за журналы. Но и там он не находил ответов на многие житейские вопросы. Слишком уж пёстро всё преподносилось: менялись взгляды, менялись приоритеты, менялась сама жизнь.
«А людей, людей вы куда денете... Сукины вы дети! Нет, ты только послушай Маша, - обращался он к жене в эмоциональном порыве, - у них про всё тут сказано…, а вот про душу человеческую забыли. Как же так?
Кого мы сегодня учим, когда от рекламы глаза рябит. Кто и что может удержать детей от такого соблазна? да никто, ни одна школа, ни один учитель - это же преступление. Вот она демократия, хрен ей в дышло».
-Лёша, - ласково говорила Мария пытаясь успокоить мужа, -да что ты так распаляешься, не нравится - не читай, займись чем-нибудь другим.
-Да ты понимаешь, что ты говоришь: что значит не читай? Я не буду читать, другой не будет читать, так мы знаешь дойдём до чего?
-Ну и до чего ты можешь дойти? – с иронией и некоторым любопытством спросила супруга. - Ты образованный, грамотный человек, проживший уже жизнь, что тебе эта реклама.
-Как ты не понимаешь: мне-то ничего, вот именно, а как же дети, которых я учу...Я говорю им одно, а «тут» говорят другое. Я им запрещаю курить, а ты посмотри, что они рекламируют… Скоро не только ребятишки, скоро лошади закурят. И потом, кругом эти услуги…Это же полная деградация общества. Вот до чего мы дожили… Очень жаль, что сегодня все наши нравственные идеалы оказались преданы забвенью. А дальше? А дальше, ни-че-го, - медленно, по слогам выговорил Кузнецов и тут же добавил: – Всё, приехали! Распрягай лошадей… Бедная Рос-сия! На следующий год выписывать ничего не буду – хватит, начитался. Хочу дожить последние дни в гармонии с собой, - проговорил Кузнецов, в отчаянии отбрасывая журнал в сторону.
Надо сказать, что в последнее время после всякого чтения газет и журналов настроение Кузнецова портилось: он был молчалив, угрюм и задумчив.
Вечером следующего дня к Кузнецовым зашёл Карл Александрович Лейман. У дочери он бывал редко, прибаливал. Да и возраст уже был не тот, чтобы ходить по гостям.К тому же он был не любитель этого дела. После того как умерла жена и вовсе сутками сидел дома. Да и ноги болели с каждым годом всё сильнее; каторжные работы на рудниках не прошли даром.
« Можно забыть всё, даже самую жестокую обиду, - с горечью говорил часто Лейман, - а вот болезнь забыть невозможно, поскольку она нет - нет да и напомнит о себе, хочешь - не хочешь, а приходится считаться».
Отца навещала обычно Мария, иногда заходил и Кузнецов, где дров поколит, где воды привезёт, где завалинку поправит. За лето куры её разроют так, что осенью всё по-новому делать приходится, сам-то какой он работник. Хотя «выйти в свет» ему иногда хотелось.
«Потихоньку стало быть, оно и получается, сиди – не - сиди, а ходить сподручней»,-отвечал он каждый раз дочери.
При встрече говорили мало, в основном Мария спрашивала про здоровье. В этом она была дотошна. Вот и в этот вечер говорить было почти не о чем, общих интересов не было. О политике Кузнецов говорить не любил, зная, что этим причинит боль не только себе, но и тестю. И хоть обиды на власть Лейман не имел, но и забывать ничего не спешил:
«Всё, что сделала власть со мной и моей семьёй – из памяти не вытравишь. Это ведь не сорняк, который можно выдернуть с грядки и выбросить, тут всё сложнее и забывать об этом нельзя...», -говорил он зятю, когда немного выпивал.
По молодости Кузнецов старался избегать подобных разговоров с тестем, но с годами на многие вещи стал смотреть по - другому.Он стал многое понимать, что в обществе что-то не так. Но чем больше он это понимал, тем сложнее становилось ему жить и работать. Мог ли он подумать, что в обществе, где проповедовал всю свою жизнь духовные и нравственные ценности, он окажется лишним и ненужным, а быть участником «нового спортивного состязания» он не хотел, да и не мог. Стряхнув с себя всё унизительное, он хотел оставаться тем, кем был все эти годы.
Пытаясь чем – то занять отца, Мария предложила сыграть в лото. Раньше этому занятию они посвящали многие часы. Кузнецов возражать не стал и молча пошёл за коробкой, где лежала игра. Как ни странно, играли долго. Больше всего везло Марии, Карл Александрович с каждым проигрышем всё более нервничал и в конце концов засобирался домой.
«С вами, мошенниками, я больше играть не буду,- раздосадованный проговорил Карл Александрович, - да и поздно уже, пойду я, пока ещё доковыляю…».
Проводив отца, Мария ещё долго стояла во дворе, вглядываясь в тёмно–синюю глубину звёздного неба, переполненного созвездиями. Стылый, осенний воздух нежно касался её лица и рук, словно удерживая в этом тёмном, бесконечном пространстве, приглашая ещё раз окунуться в звёздную стихию, переполненную вечным движением и суетой. Всё это восхищало и в то же время вызывало какое-то чувство страха.
Свет,падающий от кухонного окна,тускло освещал ограду и куст черёмухи.Тени от веток,словно таинственные духи, в нагромождении отражались на земле и заборе, то и дело «перешёптываясь» о
чём - то между собой. Практически во всех домах света уже не было, все спали. Лишь на соседней улице были слышны чьи - то разговоры...
Мария зашла в дом и сказала: -Проводила, да постояла во дворе. Уж больно стыло что – то, видимо к снегу.
-И то хорошо, пора уже, - раздался из комнаты голос мужа,- зима дело такое: быстрей начнётся, быстрей закончится.
-Зима быстро не кончается, нервы потреплет так, что мало не покажется, - почему-то с досадой проговорила Мария.
- В природе худого не бывает, всякое время под стать, живи да радуйся, - зевая, проговорил Кузнецов, укладываясь в кровать.
-Так - то оно так…
-Ну, а ежели так, то выключай свет да и ложись, - подытожил Кузнецов.
Через минуту Мария выключила свет, и ничто уже не напоминало о какой - то другой жизни. Таинство ночи поглощало всё, что могло беспокоить и волновать этих людей.
VII
В ночь ударил мороз и пошёл снег. К утру лужи покрылись не только тонким слоем льда, но и коркой снега. Ходить без опаски, было рискованно.
Укрывшись в белые одежды, крыши домов то и дело одна за другуй, оживлялись тонкими струйками дыма, тянувшимися из печных труб. Дым подымался высоко и медленно расплывался в небе. Гонимые ветром облака подхватывали его и уносили в заоблачную высь, в неизвестность.
Рано проснувшись, Кузнецов сходил за водой на колонку, но вскоре вернулся с пустыми вёдрами.
-Воды нет и не будет,- зайдя в дом, сказал он жене.- Разморозили трубу…
-А что, разве не знали, что зима будет,- с некоторой иронией спросила Мария у мужа.
-Вопрос по существу, но не ко мне, больше к управляющему фермой, Видимо, лета не хватило. Как всегда. хотели в последний день, а не получилось, так всегда бывает,- спокойно ответил Кузнецов.
- Ему эта колонка,- прервала мужа Мария,- как собаке пятая нога. Пробурить скважину у себя дома во дворе за счёт казённых денег он не забыл…
-Ну полно, полно,- прервал Кузнецов жену, - схожу на колодец, какие проблемы. Правда далековато, но не впервой.
-По такой дороге сейчас только ноги ломать. Может, Петра попросить чтобы привёз нам бочку воды?- предложила жена.
-Да куда нам столько, не лето ведь, в сенях не оставишь – замёрзнет. Да и посуду жалко – разопрёт.
-Так - то оно так, - согласилась жена.
-Без воды сидеть не будем. Пока есть время до уроков, забегу в контору узнаю, что там случилось, - проговорил Кузнецов.
Уже через пятнадцать минут он заходил в прокуренное и затхлое помещение конторы.
В коридорестояли женщины и громко ругались.
Здравствуйте!- чинно проговорил с порога Кузнецов.
Здравствуйте, здравствуйте,- с удивлением в один голос проговорили женщины, обращая свои взгляды на Кузнецова.
-Что так не веселы, носики повесили,- с улыбкой спросил он у собравшихся.
-Алексей Степанович, - обрадованно заговорила соседка Кузнецова Авдотья Николаевна Смирнова,- да ну их к чёрту - это начальство. Скотина с утра не пояна, а им хоть бы что,- нам что, теперь на себе воду таскать?
Тут бабы зашумели одна громче другой.
-Давайте по одному и поспокойней, - предложил Кузнецов.
-Во – первых, скажите, где управляющий?
-Собранию свою проводит в кабинете, где ж ему ещё быть, - ответила всё та же Авдотья Николаевна.
-Вот и хорошо! Это значит вопрос решается...
-Ну, да! – ряшается, - перебила его пенсионерка Мария Степановна Ковалёва. -Тяпло стояло они что, ня знали ироды проклятые, что колонку утяплить надо. Сябе так и сделали, и утяплили… ироды.
- Постойте, постойте не ругайтесь, - проговорил Кузнецов,- грубостью делу не поможешь. -Давайте всё же подождём, совещание закончится, и всё прояснится…
В этот момент дверь кабинета со скрипом открылась, и на пороге появились совхозные специалисты, последним шёл управляющий - Валерий Николаевич Сабянин. Среднего роста, лет сорока пяти, с тёмной, густой шевелюрой, он был похож в этот момент чем-то на батьку Махно. Нехватало разве что портупеи и нагана. Чуть сгорбившись, он перешагнул порог кабинета и протягивая руку в сторону Кузнецова, сухо сказал:
-Здравствуйте, Алексей Степанович!
-Здравствуйте, Валерий Николаевич, – ответил тихо Кузнецов, пожимая чуть потную руку управляющего. -Хотелось узнать, как там насчёт колонки, а то наши женщины забастовку хотят устроить.
Не ожидая такого подхода, женщины удивлённо смотрели то на управляющего, то на Кузнецова.
-Не волнуйтесь, хозяюшки, - тут же пробасил Сабянин. -Вода будет уже к вечеру, во всяком случае, я твёрдо вам обещаю. Так что спокойно идите по домам..
Готовые к скандалу бабы не ожидали такого поворота. Наступило гробовое молчание.
-Вот и хо-ро-шо!- медленно проговорил Кузнецов, глядя на женщин.
– В этом не было никакого сомнения, спасибо вам Валерий Николаевич.
Сабянин поднял удивлённые глаза на Кузнецова и произнёс:
-Да мне что, я так… мы всё сделаем, земля ещё не замёрзла, - и быстро вышел на улицу.
Тут же следом за ним вышли все остальные, и молча побрели каждый в свою сторону. К вечеру колонка заработала.
VIII
В один из дней заболел отец Марии.
Поставив диагноз, Елена Сергеевна Смирнова, так звали сельского фельдшера, с сознанием дела приходила каждый день к больному и ставили уколы.
Работала Елена Сергеевна в Зеленовке уже несколько лет. Среднего роста, лет тридцати пяти, она была доброй и отзывчатой женщиной. Высшего медицинского образования не имела, но считалась в деревне хорошим специалистом. Во всяком случае, она сама так думала и односельчане ей доверяли, особенно люди пожилого возраста.
Правда, бывало, что лекарства не помогали при той или иной болезни, и тогда больные прибегали к испытанным народным средствам. Болезни были самые что ни на есть известные и запущенные: остеохондроз, простудные заболевания, невралгия, зубные боли, отравления разной степени и другие. В районную больницу редко кто ложился…
Закончив в своё время медицинское училище, Смирнова несколько лет проработала в городе медсестрой в горбольнице, а потом решила использовать свой опыт в деревне. Вот так и попала в Зеленовку.
В больницу ехать Лейман категорически отказался. Ссылаясь на то, что дома ему лучше. Да и Елена Сергеевна сказала, что дорога может только повредить ему.
-Ничего серьёзного, обычная простуда. - уверяла она больного, - вот поставим укольчики, и всё пройдёт.
-Уколы это хорошо,- говорил серьёзно Лейман,- на них вся надежда. Хотя, вряд ли они помогут…»
-Помогут, помогут, Карл Александрович, обязательно помогут, сейчас знаете какие лекарства,- убедительно говорила фельдшер, стараясь всячески успокоить больного.
-Лекарства - то они, может и хорошие, да вот старость одолеть, им уже не под силу,- глядя на доктора, говорил Карл Александрович.
- Это мы ещё посмотрим, главное - вам не волноваться и соблюдать постельный режим, а болезнь мы одолеем, вот увидите,- с сознанием долга говорила Елена Сергеевна.
Наступил декабрь, морозы становились с каждым днём всё сильнее. Бывали дни, когда снег хлопьями валил с утра до ночи.
Мария старалась чаще бывать у отца, так как особого улучшения в его здоровье не наблюдалось.Убравшись у него по дому, она каждый раз находила время посидеть возле его кровати. Разговаривая с отцом она вспоминала своё детство и юность, как жили в то тяжёлое время, особенно тогда, когда его не было рядом. Говорили о матери. От этого разговора глаза отца наполнялись тоской и слезились. Видя, что он переживает, Мария старалась говорить о чём-то другом: о погоде, о том что делается в деревне, о работе мужа.
Вот и на этот раз Мария говорила о том, что Алексей дорабатывает последний год в школе и хочет уходить на пенсию. На что получила одобрительный кивок отца, но что он этим хотел сказать, Мария так и не поняла.
В один из дней к Карлу Александровичу пришёл Кузнецов. Поздоровавшись не громко с тестем, он присел возле его кровати и после минутной паузы сказал:
-Отец, может всё же в больницу поедем, там всё же аппаратура, врачи, полежишь, обследуешься, худого там не сделают, больница есть больница, -настойчиво резюмировал он.
-Да какое мне уж обследование, помирать пора. Восемьдесят годков это тебе не хухры-мухры, буду уж дома, чего там,- чуть слышно ответил, Карл Александрович, глядя на зятя.
-Восемьдесят лет не возраст. Люди живут и до ста.
-До ста, не дай Бог! Хватит, помучился, надо и на покой,- как бы заключил Лейман и тут же добавил.- Ты уж тут смотри…
-Ну полно тебе отец, полно. В лото кто будет отыгрываться?- с улыбкой спросил Кузнецов.
-Эх, сынок, - тяжело, со вздохом произнёс Лейман, мне уже не отыграться…
- Ну, не говори! Давай-ка лучше выздоравливай. Думать надо о жизни, а не о смерти, - проговорил Кузнецов,- успокаивая тестя. Попрощавщись он пообещал придти в ближайшие дни.
Время летело незаметно.
Мария проводила большую часть времени у отца. Одно время ему даже стало намного лучше, что вселило определённую надежду на его дальнейшее выздоровление.
При очередной встрече с тестем Кузнецов по прежнему настаивал на том, чтобы он ложился в больницу так как улучшение могло быть временным. Однако и на этот раз убедить старика не удалось.
В середине декабря Лейману стало значительно хуже.В один из дней он впал в беспамятство, а через трое суток, не приходя в сознание, умер.
Похоронили Карла Александровича на местном деревенском кладбище
в двух километрах от деревни. Провожающих было немного.Мария тяжело переживала смерть отца, но физически старалась всё же держаться.
-Так или иначе это должно было произойти. Он «ушёл», а нам надо жить. Набраться силы и жить,- успокаивал её Кузнецов.
-Тяжело. Очень тяжело с этим смириться - со слезами на глазах говорила Мария, переживая смерть отца.
IХ
Деревня, укутанная в январские морозы, слепила серебристо-голубым инеем и холодным солнцем. Сугробы снега, словно в сказке, возвышались повсюду: на улице, в огородах, во дворах… Тянувшиеся с утра в небо весёлые струйки дыма от печных труб, наполняли деревенскую жизнь надеждой и каким-то великим смыслом. Всё продолжало существовать и жить несмотря ни на что…
На улице пахло махоркой и силосом.
Небольшие стайки снегирей сидели на дороге, время от времени они перелетали с одного места на другое в поисках просыпанного конюхом овса. Как только снегири находили заветные зёрнышки, тут же, откуда ни возьмись, налетала стая задиристых воробьёв, показывая новеньким, кто в доме хозяин.
Большая рыжая кошка, спрятавшись за небольшим пучком соломы, лежащим на обочине разьезженной дороги, внимательно следила со стороны за птицами, стараясь при каждом удобном случае атаковать и тех, и других. В один из таких моментов ей всё же удалось удачно прыгнуть и схватить увлечённого воробья. Птицы тут же разлетелись в разные стороны и, усевшись на ближайшие ветки черёмухи, с любопытством наблюдали за кошкой…
С утра, как только рассвело, Кузнецов принялся за привычную работу: очищать от снега свой небольшой двор; занесённый пургой, он казался похожим на большую снежную гору. Работая, он услышал медленные шаги, поскрипывая на морозе, они оживляли утреннюю тишину…
-Скучать нынче не приходится, ишь как завалило, - послышалось из за ограды.
Алексей Степанович поднял слезившиеся от мороза глаза в сторону калитки.
-О, Николаевич,- радостно, в распевку проговорил Кузнецов, втыкая с силой широкую деревянную лопату - подборку в сугроб снега.
-Извиняюсь, что отрываю от работы…
-Ничего, ничего,- перебил Кузнецов, - полезно отвлечься. А то кидаю, кидаю, а его, шельма, не становиться меньше, а попробуй не убрать день, два - так занесёт, что трактором не вычистишь.
-Это точно! Почитай третий день идёт, словно прорвало…
-Пусть идёт, это хорошо, может летом, что и вырастет, - подытожил Кузнецов -Что, дома не сидится? – спросил он тут же, подходя к калитке.
-Да вот пошёл папирос купить, а магазин закрыт. Вроде и время уже много, а продавщицы нет, Видимо от праздников никак отойти не могут…
-Да мало ли что, - попытался успокоить его Кузнецов, – подойдёт, куда она денется.
С трудом приоткрыв калитку, Кузнецов сделал несколько шагов. Остановившись, он не спеша снял с обеих рук вязаные из овечьей шерсти варежки, и протянув руку, сказал:
-Добрый день, Николаевич! С Новым годом тебя, Давненько с тобой не виделись
-Здравствуйте,- послышался ответ с едва уловимым напряжением в голосе. Вас также с Новым годом, всех вам, как говорится благ, и здоровья.
-Взаимно, взаимно,- чуть сдержанно проговорил Кузнецов, глядя на своего старого товарища и пожимая его холодную руку.
Х
Пётр Николаевич Колмагоров был давним товарищем Кузнецова. По молодости они часто общались семьями, можно сказать, даже дружили, но с годами это ушло. Теперь, если и общались, то только при случае.
Высокого роста, немного сутуловатый, он был одет в тужурку, чёрную цигейковую шапку и валенки. Поверх шеи был наброшен шарф, небрежно заправленный под тужурку. Небольшая, седая щетина придавала ему уставший и болезненный вид.
Вот уже как несколько лет Колмагоров был на пенсии. Несмотря на возраст он подрабатывал водовозом; возил воду на лошади по бригадам, работающим на посевных или на уборке. Зимой занимался домашним хозяйством. Жили они вдвоём с женой в небольшом доме почти на краю деревни.Сыновья в своё время разьехались по разным городам. В деревне бывали очень редко.
Много лет назад их младшего сына Лёньку осудили на шесть лет за изнасилование несовершеннолетней школьницы, жившей в этой же деревне. Случай, надо сказать, был редкий для деревни.Такие преступления не то что не совершали, про них даже не слышали. А тут на тебе…стройка –перестройка. Как поётся в песне: «..От Москвы до самых до окраин...» Пережить такой позор, как одной стороне так и другой было непросто.
Старший сын Колмагоровых Юрка уехал из деревни сразу, а Лёнька уехал позже, после того как отсидел в колонии шесть лет - от звонка до звонка.
Семья девочки, не вытерпев косых взглядов сельчан через год тоже уехала, - куда неизвестно.
Что бы спрятаться от такого стыда и позора, Пётр Николаевич тоже засобирался уезжать, да жена уговорила остаться. Как- никак в этой деревне она родилась, выросла, здесь похоронены родители, куда от этого уедешь… Правда, этот случай изменил всю их жизнь, весь их уклад. Колмагоровы стали замкнутыми, малообщительными, на людях старались лишний раз не появляться.
Надломились дружеские отношения и с Кузнецовым. Так продолжалось многие годы. Но, как говорят, время лечит, оно часто возвращает нас к прошлому, хотели бы мы этого или нет. Важно осознать саму необходимость.
Последние годы Колмогоров стал чаще выходить «на люди» и общаться, в том числе и с Кузнецовым. Вот и на этот раз Колмагоров не прошёл мимо.
-Как здоровье, Николаич? - тихо спросил Кузнецов, глядя с нескрываемым любопытством на Колмогорова, словно выискивая в нём что-то новое, созревшее за эти многие годы.
-Да как тебе сказать, живём по маленьку. Душа, правда, болит…, а что поделаешь, мы ведь за многое в ответе. Никуда не денешься, сам ведь знаешь.
-Тут ты прав, - задумчиво ответил Кузнецов, пытаясь подобрать слова для продолжения начатого разговора. В этот момент он подумал:
« За что страдает этот человек и есть ли в том его вина…Получается, что, рождая новое, человек разрушает свой собственный мир, мир который несёт ему беды, разочарования, угнетение.» Пытаясь не вдаваться в глубокое размышление, он тут же проговорил:
-Давненько мы с тобой что-то не виделись, вроде живём в одной деревне, а всё как- то не с руки.
-То одно, то другое – проговорил Колмогоров, опуская глаза.
Кузнецов достал из кармана брюк носовой платок и не спеша вытер лоб.
-Вот так всегда и бывает, - размеренно, словно на уроке, проговорил учитель, - помним обо всём, кроме одного, самой жизни.
Улыбнувшись и немного повеселев, Колмагоров заинтересовался такой трактовкой ответа, но озноб и какое-то чувство неловкости пересиливало его, и он не мог этому сопротивляться.
-Пойду я, Алексей Степанович, - неожиданно и как то грустно произнёс Колмагоров. Магазин, думаю, уже открылся, да и у вас ещё вон сколько работы.
- Её не переделаешь, как ни пытайся...
- Это точно. Одно делаешь, а другое уже на очереди…- подытожил Колмагоров.
- Рад был видеть в добром здравии, - проговорил Кузнецов крепко пожимая руку Колмогорову. – Досвидание.
-Досвидание, - тихо проговорил Колмогоров, направляясь в сторону магазина.
-Кузнецов с грустью посмотрел в след Колмогорову и подумал: «Жизнь как птица, откуда прилетит и не знаешь…».
Постояв ещё несколько минут у калитки, Кузнецов почувствовал, что немного озяб, войдя во двор он взял лопату и стал кидать снег. Но что – то мешало, что-то не давало ему этого делать. Поставив аккуратно лопату у входа в сени, он смёл берёзовым голиком снег с валинок и неспеша зашёл в дом.
ХI
В последнее время Кузнецов много работал в школе. В один из дней ему пришло приглашение на участие в районном семинаре учителей начальных классов.
«Больше любопытства, нежели практичности,- говорил он жене, уезжая в район. - Учить нынче надо молодёжь, а не стариков. В этом случае толку будет куда больше».
Вернувшись из района, Кузнецов был сильно расстроен: мало разговаривал, постоянно о чём-то размышлял, нервничал.
«Лучше бы не ездил...», -только и сказал он жене.
Мария понимала, что что-то случилось, но что именно, она не могла понять.
Накормив мужа,она не скрывала своего любопытства…
-Лёша,что на этот раз приглашали? – смегчая тон спрасила она.
-Ничего существенного,- сухо ответил Кузнецов,- всё о реформе какой-то говорят, о стратегии, только вот не пойму о какой. Сначало всё развалили и уничтожили под корень, а сейчас говорят о какой-то стратегии…
-Может оно и к лучшему, - пыталась успокоить его Мария.
-К лучшему, - усмехнулся Кузнецов,- ты только послушай. - Он сел в кресло, стоящее в комнате и начал размеренно говорить:
«Нас, сельских учителей, чиновники от образования, обвиняют в слабой педагогической работе, мотивируя это тем, что затраты на одного учащегося в сельских, малокомплектных школах, а таких две трети в России, в 2-3 раза выше, чем в городской школе, а качество знаний в разы ниже, представляешь,-обращаясь к жене, проговорил Кузнецов. -Чиновники вдруг напрочь забыли, что в своё время по вине государства учитель стал жертвой либеральной модели образования. Государство не нашло ничего другого, как «уйти» из этой системы, открыв шлюзы для разного рода проходимцев и дилетантов. Я скажу так: только ленивый не нагрел на этом руки»
Видя, как внимательно слушает его жена, Кузнецов продолжал:
- Маша!Ты же помнишь прекрасно, как нам навязывали в своё время «многообразие» учебных пособий. Этот чудовищный бум привёл как учеников, так и нас учителей к полной дезориентации и замешательству. Подумать только! -Кузнецов встал и быстро заходил по комнате, махая руками. – Оказывается, свою историю, историю своего Отечества мы сочиняли находу, как в какой-то банановой республике, нет ты только вдумайся в это...»
-Лёша! Это же не твоя вина,- как бы оправдывая мужа, проговорила Мария.
-Это мы с тобой так думаем, а они думают по - другому,- и он показал рукой вверх, продолжая разговор.
-Учителя великой державы по вине каких-то проходимцев, оказались между молотом и наковальней. «Самовыживание» отняло у нас не только здоровье, но и расшатало всю систему образования до такой степени, что начало калечить человеческие души… А сколько грамотных, талантливых педагогов ушло из этой системы. Трудно представить! Я уже не говорю о чудовищном разделении в системе общего образования на элитарную и деградирующую массовую школу. Эта ошибка нам будет ещё дорого стоить в будущем.
-Ты так думаешь? Неожиданно спросила Мария, глядя на мужа.
-Безусловно!,- как бы ставя точку в этом разговоре, сказал Кузнецов, поскольку эти две системы не могут существовать автономно. Система образования или есть, или её нет, - и после некоторой паузы добавил.- Нет, нет, надо дорабатывать до лета и уходить на пенсию, я своё отработал, в этой системе я уже «никто», просто инородное тело… Пусть молодые теперь работают, им новое ближе.
- И где они, эти молодые? - иронически спросила Мария, глядя на мужа.
- Вот именно, где? Молодёжи подавай условия разные, приоритеты… А где в деревне условия? Их нет и не будет, - тихо, даже с некоторой с грустью, проговорил Кузнецов, - нашему государству, видимо, не до этого...
Мария внимательно слушала мужа и думала:
«Вся жизнь этого человека была подчинена только одному – работе. Худо или бедно, но каждая его минута, каждый день были выстроены таким образом, что-бы принести пользу обществу и великому делу – просвещению. Где же тот критерий оценки человеческих возможностей и существует ли он, или всё в этом мире делается выборочно или по чьему-то велению..».Ответа он не знала, да и не хотела знать.
-Не расстраивайся - сказала она, - всё образумится, зачем спешить с какими-то выводами.
- Всё правильно, - согласился Кузнецов, после небольшой паузы.- Нам спешить уже некуда.
На следующий день Кузнецов заболел.
«Видимо, грипп одолевает...»,- говорила Мария, готовя ему как обычно разные отвары от простуды.
-Побольше питья: горячий чай, морс, всё что угодно и покой, - рекомендательно посоветовала фельдшер Елена Сергеевна. -..Явных признаков болезни нет, думаю, что, это на психологической почве. Надо полежать и отдохнуть. Если в ближайшие дни будет хуже, тогда придётся в больницу везти, пока такой необходимости нет,- заключила она перед своим уходом.
Прошло несколько суток, но улучшения в его здоровье не наступало. Фельдшер выписала направление в районную больницу, сказав:
- Самое лучше Алексей Степанович - это обследоваться в стационаре… Времени много не займёт, а здоровье поправите.
- Какая мне больница, Елена Сергеевна, - проговорил Кузнецов,- я в ней сроду не лежал. Даже не знаю, что это такое.
- Вот и плохо, что не лежали, полежите и обследуетесь, здоровье важнее. В ближайшие дни, как только улучшится погода, обязательно поезжайте и ложитесь,- как бы ставя точку, сказала фельдшер.
В этот день Кузнецов постоянно о чём – то думал, много читал, но это явно его не отвлекало…Вечером он старался поговорить с женой. Разговоры были разные, но больше всего они касались школы:
-Кто их наставит теперь..., - говорил он Марии виноватым голосом., - они ведь пропадут без меня…, и тут же добавлял, - только бы не курили, да в войну не баловались, все эти игры к доброму не приведут.
-Уж поверь мне,- это ты не искоренишь,- рассудительно говорила Мария, прерывая его разговор.
- Твоё дело лежать и не волноваться. В конце концов у них родители есть, без тебя разберутся…, - успокаивающе говорила жена.
-Так -то оно так,- с некоторой тревогой и грустью соглашался Кузнецов и тут же продолжал, как бы разговаривая сам с сабой:
- Вот я и думаю: вновь всё по - новому, вновь всё сначала…Странные всё-же мы люди. Историю учим, а учиться у неё не хотим. Вот так и живём: то убегая, то догоняя самих себя, странно всё это, – и задумавшись, после небольшой паузы, проговорил: - Кто же мы есть на самом деле? - голос его дрогнул, словно сорвался со звучащей ноты, и замолк.
Мария старалась не нарушать покой мужа.
На следующий день, остававшись один в квартире, Кузнецов лежал в постели и часто прислушивался к посторонним звукам: то ему слышался странный шорох за печкой, то чей-то незнакомый голос на улице. Он слышал как завывает метель, заметая снегом дом, по самые окна…То вдруг он слышал школьный звонок и голоса учеников; их шумные крики и весёлый смех казались ему близкими и родными. Эти звуки то появлялись, то исчезали. Ему хотелось их слушать и слушать… Размышляя, он понимал, почему это происходит: они уносили его к воспоминаниям, к тем жизненным обстоятельствам, которые он явственно осознавал, которые присутствовали в его жизни и которые были ему приятны и желанны. Он словно заново прокручивал свою жизнь…
«Странно, но мне никогда не приходилось испытывать таких ощущений,- думал он. - Словно во сне я могу видеть и слышать прошлое своей жизни… Какой она была для меня эта жизнь и была ли она? А если была, то смогу ли я отречься от чего-то не нужного…Того, что тяготило меня все эти годы, что внушало чуждость и неприязнь, что заставляло меня волноваться, мучиться и страдать.
Жаль, но я так и не смог понять-как надо жить: в согласии или в противоречии. Как и не понял того, нуждается ли общество в нас, или оно стало чем – то уже другим...
В один момент Кузнецов вдруг чётко осознал, что с ясностью мышления его покидают физические силы. Что-то странное задрожало у него внутри; тело стало слабеть и проваливаться в какую-то бездну.Ему показалось, что в этом падении он распадается на миллионы маленьких частичек; одна за одной они покидали его тело и вспыхивая, словно звёзды, сгорали во тьме. При этом, его ничто не тревожило и не беспокоило Не сопротивляясь всему происходящему, он ощущал свободу и необыкновенную лёгкость, сравнимую с блаженством. Не говоря ни слова, он тихо закрыл глаза…
В комнате стояла мёртвая тишина. Лишь изредка, где - то из подполья, доносился слабый писк мышей.
За окном были слышны сильные порывы ветра: мела метель; заметая снегом дворы и окрестности старой деревни, она была хозяйкой и судьёй….
2008год.
c