Сон о среднем классе
(с) «…В них уже ни одна не погаснет звезда
Никогда.
В них все живы. И больше никто не умрет.
...Он не врет.
Он не врет, мой наивный плетеный секрет-
Амулет.
Камертон - тень намеков и полутонов -
Ловец Снов...»(с)
© Copyright: Дочь Ньерда, 2006 «Ловец Снов...»
Свидетельство о публикации №1610070582
------
... Полжизни ей потребовалось угробить на то, чтобы стало возможным выбраться из предопределенной судьбой данности бытия - то есть, из полной жопы – из абсолютного минуса - и прокарабкаться вверх - до стартового нуля.
Старт?
Для кого-то из сверстников полный нуль никогда и не был точкой отсчета.
Для некоторых минусовый образ существования так и остался единственным.
Верным - неверным - судить не ей. Она вообще никого не судила, не осуждала и не критиковала.
Это было просто неинтересно.
Интерес вызывала сама жизнь, и не как способ существования.
Главное, чтобы не было скучно.
Видела, как живут другие.
У всех почти соседей и ровесников была полнейшая скукота и одно и то же. Но зато и безо всяких там киношных "Путевок в Жизнь" - бездомных в той Москве не было и в помине.
А были простые нормальные семьи, и они держались чаще всего на бабушках, реже с дедушками, на ежедневной немудрящей в основном работе взрослых шесть дней в неделю с утра до вечера при одном выходном - на заводах, на фабриках, на комбинатах бытового обслуживания, в бесчисленных московских НИИ или министерствах.
А еще жизнь молодняка строилась и по естественным образцам для подражания - как у старших братьев и сестер.
И у всех почти в ее детском и потом школьном окружении была одинаковая стартовая площадка в светлое будущее всего человечества - двор.
А также - одна комната на всю семью, или от силы две - ну, таких уже называли "богатыми" - в большой коммуналке в самом центре Москвы в сказочные шестидесятые ее раннего детства.
Начиная с печально известного Шуры Балаганова, в советском обществе ни у кого не было, да и быть не могло полного счастья из-за денег.
Ни у тех, у кого этих денег просто не водилось, кроме как два раза в месяц в дни получки и аванса, а таких было большинство, ни даже у таких, кто эти деньги, проклятые всеми, просто не считал.
Потому что нечего было выпендриваться. Живи, как все живут - и будь здоров. И тем уж счастлив. А какое вам еще счастье- то надо? Квартира-машина -дача? Да с ума вы все посходили!
Ценой огромного упорства, упрямства и труда, ей посчастливилось, без "мами и папи" - таких же нищих, и духом - тоже, да их просто не интересовала ее судьба, дали жизнь - и живи! - выйти из нулевой отметины бытия в небольшой плюс при неожиданной поддержке окружающих очень добрых – притом, чужих и случайных! - людей.
И тогда появилась надежда "соломки подстелить", если бы вдруг узнать, где и на чем рухнешь - и может быть, на старости лет помереть не в полном хотя бы упадке.
Не в подземном переходе с протянутой рукой, сидя зимой без пальто на обоссанных ступеньках среди стайки притихших от ужаса жизни собак.
… Пожить в этом тяжело и поздно давшемся плюсе удалось ей недолго.
В силу ли субъективных причин, или же в большом объективе случайно прилипшая соринка застила вдруг свет в конце туннеля - но как только жизнь этой женщины начинала набирать обороты настоящей скорости, для которой у нее, может быть, и не хватало техники, да зато был запас прочности и, главное, желания, то тут же, не давая порадоваться на всю катушку достигнутому почти счастью бытия, обязательно происходило нечто, просто сбивавшее с ног.
Зубами вытянутая из трясины общепитовского быта при полном напряге всех поджилок, советская ее карьера средней степени высоты закончилась, едва начавшись, как, впрочем, и у многих тогда, в результате приснопамятной "сраной перестройки", непредсказуемой и непредвиденной.
Соломка так и не пригодилась.
То есть, женщина эта опять "вышла в ноль", оставшись без прекрасной работы в чудном, тихом и теплом староарбатском министерстве, навеки прекратившем в одночасье свое, как оказалось, вовсе даже и ненужное существование.
Но нет же худа без добра - и эта уже средних лет женщина, из всей своей родни одна такая, получившая высшее - и, что существенно, "правильное", образование, была хранима судьбой, видимо, и в целях спасения ее большой и бестолковой семьи от голода - тоже.
Она вскоре нашла себе точно такую же работу, за которую стали ей платить втрое больше, чем прежде.
Только теперь не она сама "открывала ногой дверь к министру", а ею, как стенобитной машиной - ее башкой, то есть мозгами, знаниями и личными связями, стали пользоваться ушлые люди для вхождения в неведомые ей воздушные замки бизнеса большого будущего ее бедной страны...
И все было бы отлично, кабы не хроническая безработица усталого мужа.
Не найдя себя ни в каком деле, он занялся активной личной жизнью. Но на кухню являлся регулярно.
Некоторое время спустя женщине стало невыносимо скушно, и пришлось развестись
На эту личную трагедию она забила четырехнедельным сидением на пляже в солнечной Болгарии и последующей за этим покупкой первой своей частной собственности - дачного участка в ближнем Подмосковье.
И вот тут стали называть ее вслух умные люди типичной представительницей вновь зарождающегося среднего класса – как прежде, бывалоча, в сочинениях писали про гоголевскую Коробочку – мол, типичная крепостница – ха, ха… и она сама даже не раз уже слыхала, как новые дачные соседи назвали ее, подъезжавшую на машине, отданной на откуп брату, "нашей Барыней" – может, от этого и произошла ее дальнейшая метаморфоза жизни.
Женщина так и не отважилась заиметь собственного ребенка,поэтому весь ее нерастраченный материнский инстинкт уходил на обожание племянника, сына ее единственного брата.
Мама мальчика, то есть братова жена, увы, красотка из дешевых, вышла родом из семьи нищих московских "алкашей с Кадашей", не просыхавших уже в седьмом по крайней мере колене.
Ныне такие московские люди именуются типа прибомженными - ведь у них есть свое, аж с пропиской, место для ночлега, и они его сдают вовсе уж "бознать кому" за выпить и закусить в адекватной компании.
Но это неважно.
Просто не было у той женщины никого ближе племянника, родного ее мальчика, красавца-кровинушки.
И дача та покупалась ею для него же только, для любимого дитяти.
… Все четверо - семья брата и она - обосновались в это последнее общее лето на той даче, в новеньком, упоительно пахнувшем смолой домике. Там же и шестнадцатилетие ребенка отметили.
Перед этим она спросила, что бы ему больше всего хотелось получить в подарок из реального.
Мальчик ответил просто и наивно: « Меня греет мысль о мотоцикле.»
И она купила ему как бы от всех родных желанный мотоцикл.
Отец был не против, матери мальчишки было все равно.
Парень был счастлив.
…. Он катал ее, молодую свою тетку - подружку, в выходные по ночам, гоняя в компании таких же юных байкеров по дачным дорогам - днем не мог, потому что права должны были выдать вот-вот, еще до начала учебы в последнем, одиннадцатом, классе...
И вот однажды в августе, в субботу, мальчик уехал ранним утром,ни с кем не повидавшись - все еще спали сладким дачным сном.
А когда проснулись, начали разбирать, наконец, на участке оставшиеся от стройки доски и укладывать штабелем подальше у забора.
Около двенадцати дня почти закончили это нудное, но нужное дело, весело ругая укатившего куда-то мальчишку, явно отлынивавшего от работы.
Тут вдруг веселость тетки несколько омрачила внезапная резкая боль в ступне - она в мягких кроссовках, обутых на босу ногу, наступила на доску, где затаился здоровенный ржавый гвоздь, и он проткнул подошву насквозь.
Женщина почувствовала дурноту, не столько от боли, сколько от вида раны - черный гвоздяра, сильно изогнувшись, оставил в ступне заметную дыру - и было неприятно от страха, что вдруг начнется заражение крови.
Все засуетились, жена брата помчалась в дом и прибежала с полным граненым стаканом водки и стала лить ее золовке прямо на ногу, на дырку от гвоздя.
Зажгло немедленно, и наступил некий ступор в организме.
В каком-то тумане женщина слышала утешения брата о том, что до новой свадьбы все заживет, и вдруг раздался гром нескольких мотоциклов, к калитке подъехали человек одиннадцать подростков, все в черном, в "косухах", кожаных штанах и байкеровских ботинках, и сразу же надвинулась на солнечную жизнь глухая тишина.
Ни на кого не глядя, опустив головы, приехавшие - все разом - сняли шлемы и встали возле калитки, как вкопанные. Как отряд жутких космонавтов, потерявших товарища.
Один из них, заикаясь, произнес: "Его б-больше нет."
И тогда у брата, взрослого сорокалетнего мужика, подкосились ноги и он упал на колени в гравий садовой дорожки.
А его жена вдруг выхлебала разом и молча всю оставшуюся в стакане водку и стала громко материться, проклиная родного сына, мотоцикл и ту, кто этот гребаный мотоцикл купил.
Этот жуткий мат родной матери погибшего мальчика вызвал у его тетки такой шок, что она присела на сложенные доски и стала судорожно вспоминать самый счастливый миг своей жизни - войти в т о прежнее ощущение себя было жизненно необходимо.
И вспомнилось:
ей шесть лет, она, набегавшись и нагулявшись вволю во дворе, моет руки в ванной, под холодной водой, и видит себя в наклонно висящем над раковиной зеркале, раскрасневшуюся, с растрепанными потными белобрысыми волосенками, щеки - как румяные яблоки, в глазах - карий огонь, и это - настоящее счастье...
Если я сумею сейчас попасть в то время, то начну жизнь заново и ничего дурного не сможет случиться, и все будут живы!
Немедленно туда, туда - в ощущение счастья, в самое раннее детство, в бабушкину вольницу!!!
И вот она уже там - но почему-то уже в школе, в своем первом классе.
Учительница медленно ходит между рядами сдвоенных косых зеленых парт с громко хлопающими крышками.
На дворе - зима. Как в песне барда. Седой декабрь. Хмельной декабрь.
Школьный двор, заметенный белым, из окон второго этажа виден не весь.
На подоконниках масса горшков с цветущими растениями.
Некоторые их листики кислы на вкус, если тихо пожевать, другие, как столетник, горькие, потому что полезные.
Все дети старательно списывают с доски на самостоятельно раскрашенные самодельные открытки из четвертушек белого картона слова поздравлений с Новым Годом и волшебную цифру-перевертыш этого необыкновенного - и обязательно счастливого! - наступающего на всех года:
1 9 6 1
и то и дело переворачивают свои открытки вверх ногами - и в классе стоит веселый гул удивления содеянным чудом...
Учительница рассказыват, что всем ребятам придется увидеть через сорок один год еще одну волшебную цифру : 2002!
Растирая указательным пальцем правой руки шишечку на среднем, натертую от усердного писания деревянной ручкой с пером, сидит и огорченно рассматривает отражение кляксы на промокашке подруга детских лет, санитарка - через плечо белая тряпочная сумочка с красным вышитым крестом.
Женщина внезапно понимает, что попала-то она в свое детство не как тогдашний безмятежно-счастливый ребенок, а в своем настоящем возрасте и виде, и стоит она у входа в классную комнату, правда, не в одной разодранной кроссовке, а как будто бы собралась на работу: при полном параде, в короткой норковой шубе, в боевом раскрасе, с модной огромной сумкой, в австрийских мягких сапогах на высоченной квадратной танкетке.
И вроде бы она и стоит у порога, и хочет войти в класс, но ее как будто никто не замечает.
Тогда она спрашивает свою учительницу:
"Можно войти? Только я забыла, в каком классе я учусь - ведь у нас три первых: А, Б и В?"
Учительница продолжает расхаживать по классу и спокойно отвечает:
- "Во-первых, ты не постучалась и не поздоровалась.
Во-вторых, сейчас выйди и зайди опять, как положено!
А в третьих, запомни раз и навсегда -
тебя зачислили в средний класс!"
Тогда женщина тихо закрывает дверь, выходит из школы и направляется в город.
Но и город как бы и Москва - да не Москва.
Тишину гулких, серых от домов и белых от снега улиц и переулков изредка нарушают медленно проезжающие дремучие грузовики и смешные легковушки, маленькие и остроносенькие, с покатыми круглыми крышами.
Одна такая, что покрупнее, и совсем шоколадного цвета, гордо стоит у них во дворе возле Чистых Прудов, у кирпичного высокого забора, и женщина знает, что это - "Победа".
Когда заметенный синеватым снегом двор уже расчищен старым дворником, сугробы подпирают эту единственную на весь огромный дом легковушку, стоящую до лета на приколе.
С ее крыши тогда можно очень здоровско скатываться на байковых штанах прямо в глубокий снег, только надо осторожно проехать маленькое заднее стеклышко и успеть быстро и ловко соскочить с машины, пока железка номера не впилась в попу.
Окна комнаты ее хозяина - строгого молодцеватого капитана - выходят не во двор, а в переулок, и наблюдать за своим автомобилем он может только из окна коммунальной кухни. Но домой он приходит поздно, и ребятня успевает утоптать вокруг машины снег до скользкого льда.
Дворнику поручено гонять всех поганой метлой, но метла - чистая от снега, и дворник машет ею лишь из двери черного хода, из "каморки папы Карло", так что у каждого Буратино есть время удрать.
Женщина заходит в свой двор.Вернее, хочет заехать на машине, припарковаться и осмотреться в старом родном переулке.
Но в арке двора ее детства – какой-то шлагбаум, за ним рядами грудятся огромные -как грузовые по размерам - бумеровые мерседесы и прочие хаммеровские лексусы, туда, короче, не пускают.
А перед въездом стоит маленький – лет восьми – мальчик-побирушка, с детским ведерком и грязной губкой - подбегает, предлагает протереть стекло машины. Бормочет что-то жалостливое. Протягивает красную от холода мокрую ладошку.
По-щенячьи всей кожей дрожит от мороза в своей затертой синей лыжной шапочке грубой самодельной вязки, в коротком осеннем пальтишке. Русский он, русский. С грязным личиком – с лицом, страшно напоминающим кого-то, кого уже просто нет – потеря так велика, что женщину греет мысль – кто это говорил? – нет, просто надо думать, что тот, кого уже нет, похожий в детстве на этого, в старенькой шапочке, уехал учиться далеко-далеко, может, и в Америку – но останется там навсегда…
Женщина подает нищему ребенку деньги, сует их ему в узкий карман, и спрашивает:
- «Откуда же ты здесь?»
И ребенок говорит, слегка на «о» : «С Воронежа».
Тогда она гладит его по голове, по грязной шапке, приговаривая
- «Бедненький ты мой!» - и все гладит его по затылку, и ребенок, наконец, уворачивается из-под ее руки и тихо отвечает:
- «Я не бедненький. Я – бедный.»