СЮИТА ТРЕХСТИШИЙ
(Избранные трехстишия в тональности японской хокку)
Новосибирск 2006
ХРУСТАЛЬНАЯ МЕЛОДИЯ СТИХОВ
Когда читаешь поэтический сборник, написанный в расчёте на сотворчество читательского воображения, поневоле стараешься домыслить то многое, о чём сказано вскользь, лишь намё-ком, почувствовать то, что взволновало поэта, угадать подробности, едва намеченные тонкой поэтической акварелью. Стихи Е. Фёдорова нельзя читать поспешно, одно за другим.
Прочти не спеша.
Подобно струне под смычком
Откликнись на стих.
В сборнике Евгения Федорова трудно выделить лучший стих, все они достойны внимания. Читая особо удачные строчки, задумываешься, а не возникает ли на некоторое время связь по-эта с высшими силами, которая нам, простым смертным, как правило, недоступна. Возможно, Е.Федоров, как и многие поэты, в счастливые минуты вдохновения как бы настраивается на не-кую неземную волну, и она, эта волна, выносит его ввысь. Ему остаётся только записать то, что стало доступно здесь и сейчас. Может быть, и заслуги его здесь нет никакой?
Напевы трёхстиший
Мне кто-то вдыхает украдкой
Спешу записать.
Весь вопрос в том, что именно приоткрылось поэту в минуты вдохновения, какие напевы? Темой стихов Е. Федорова чаще всего является пейзаж, иногда психологическое состояние, вы-званное созерцанием природы, порой размышления о жизни, музыке, искусстве.
О стихотворных зарисовках пейзажа автор говорит так: «Рисуя стихами пейзаж, я чувствую как русский музыкант, вижу как французский импрессионист, и думаю как японский поэт». С этим откровенным признанием нельзя не считаться. Но как бы он ни видел красоту природы, как бы ни думал о ней, он неизбежно вносит в поэтические зарисовки душу русского музы-канта.
И солнце, и дождик!
Прыгнула юная радуга,
На мокрое поле.
Ветер в экстазе.
Песню для леса поет.
Хлопают листья.
Шалун ветерок,
Задел, играя, воду.
Нахмурился пруд.
Будучи профессиональным исполнителем-гобоистом, Е.Федоров не мог не упомянуть в сти-хах музыкальный инструмент, которому посвятил жизнь.
Меня зовет
Хрустальный звук гобоя
И шум ручья.
Звучанье гобоя –
Луч света во мраке ночном
Надежда и ясность.
Поэтические размышления профессора консерватории по вопросам музыкальной эстетики интересны не только поэтам, но и многим музыковедам.
Нет чувства без мысли,
Беспомощна мысль без чувств.
Всегда неразлучны!
Слушайте Баха
В фуге органной сонаты –
Код мирозданья.
Что это за мистический код мирозданья нам, разумеется, знать не дано. Но люди давно обра-тили внимание, что искусство, и, в частности, музыка, способны приоткрывать «щелочку» все-ленской тайны, которая вряд ли когда-нибудь будет распахнута настежь.
Упомянутый Е. Федоровым «код мироздания» вызывает в памяти известное стихотворение О.Мандельштама:
В игольчатых чумных бокалах
Мы пьём наважденье причин,
Касаемся крючьями малых,
Как лёгкая смерть, величин.
И там, где сцепились бирюльки,
Большая вселенная в люльке
У маленькой вечности спит.
Ребёнок молчанье хранит.
У О.Мандельштама «код мирозданья» зримо выражен через «Большую вселенную в люльке, (которая) у маленькой вечности спит». У Е. Федорова этот код приоткрывается через фуги Ба-ха. Выходит, можно и так.
Автор считает, что он нарушает традиционную форму японского стихосложения всякий раз, когда берёт в руки карандаш. Ведь японские классики строго распределяли слоги в строчках по схеме «пять–семь–пять». В некоторых своих трехстишиях Е. Фёдоров устанавливает сильные слоги (икты) по схеме «два–три–два». Такая форма стихосложения позволяет, по его мнению, полнее отразить в русском языке свойственную японской поэзии музыкальность.
Во всех трёхстишиях Е. Фёдорова стихотворный размер первой и третьей строчек неизмен-но совпадает, что придаёт стихам своеобразный метроритм.
Несмотря на пестрое разнообразие тем и настроений, трехстишия Е. Федорова едины по форме, их можно объединять в поэтические циклы. Неспроста поэт называет сборники своих стихов сюитами: сюита «Три воробья», сюита «Бездонное небо», сюита «Напевы трехсти-ший»…
Л.Ш. Лисинкер.
22 стихотворения из сборника «Три воробья» (Новосибирск: НГК, 2004):
Три воробья
Весело плещутся в луже.
Солнцу смешно.
*
Запах фиалки,
Запах ушедшей любимой
Сумрак хранит.
*
В Саппоро дождь.
Капают грустью с небес
Звоны кото.
*
Засохший лопух
Смотрится в зеркало лужи.
Там вижу себя.
*
Ты улыбнулась.
Но не стало светлее вокруг.
Улыбка не мне.
*
Чудес не бывает.
Но не чудо ли жизнь?
Живу, удивляясь.
*
Пенными туфлями
Шаркает море по гальке.
В сердце покой.
*
Листья осины
Врут мне о чём-то, волнуясь.
Верить нельзя.
*
Пьесу Равеля
Слушают грустные птицы.
Дождь моросит.
*
Отшумел Новый год.
Иглы сохнут на ёлке.
Пожелтели мечты.
*
Годы как вёрсты
На карте дорожной судьбы.
Жду пересадки.
*
Плывёт равнодушно
Безмолвная льдина луны.
Не нужен я ей.
*
Запах мелодий,
Звук ярко-пламенной розы –
Это любовь.
*
Спросил я кукушку:
Сколько лет мне осталось?
Как тихо в лесу!
*
Ты бродишь в саду.
Бедра и ноги твои
Целуют цветы.
*
Склероз соседа
Смешил меня когда-то.
Теперь не помню.
*
Высшие тайны
Познать никому не дано.
А может – не нужно?
*
Ветер уносит
Клочья измятых газет.
Судьбы людские.
*
Ну и пусть ты умён!
Если в деву влюблён безответно –
В дураках тебе быть!
*
Пред женским лукавством
Правда мужская бессильна.
Она неуместна.
*
Сберечь муравья
От невзгод не всегда удается.
Храни муравейник.
*
Инструмент ли поломан,
Мастерства ль не хватило –
Одинаков позор!
*
Лживо искусство.
Но только лишь в нём
Правда святая!
19 стихотворений из сборника «Бездонное небо» (Новосибирск: НГК, 2005)
Кувшинка хрупкая
Доверчиво к лодке прильнула.
Веслом не задень!
*
Из трещин асфальта
В небо тянется стебель.
Путь к счастью тернист!
*
У самого неба
Спящая лодка застыла
На тихой воде.
*
Балтийские чайки
Имеют особенный тембр.
Забыть невозможно.
*
Лунные слёзы
Падают с тёмного неба
Светлой струёй.
*
В солнечном сиянии
Смеются волны моря
Пенными губами.
*
Бездонное небо!
Тщетно пытается лайнер
Его зачеркнуть.
*
Тембр и цвет
В музыке неотделимы.
Слушаю краски.
*
Пошлость в театре
Жмётся к большому искусству.
Хочется рядом.
*
Быть музыкантом –
Значит чувством и мыслью делиться,
Сердце открыть.
*
Как сохранить
Личное виденье жизни?
Только в искусстве!
*
Ты спишь у окна.
На нежной груди блики света –
Дыханье луны.
*
Розы вручайте
Особо большим музыкантам.
Мне – незабудки!
*
Роща в тумане.
Смутно видны березы.
Смутно на сердце.
*
Рёв самолёта
Не сможет изгнать из природы
Пение птиц.
*
Приближается дождь.
Жук спешит под травинкой укрыться.
Я опять без зонта.
*
Пижон гладиолус
Гордится своей красотою.
Красив. Но не скромен.
*
В сумраке ночи
Плывёт по реке луна,
Тайны скрывая.
*
Скоро зима.
В мокром осеннем снегу
Чавкают туфли.
*
В оконном стекле
Капли дождя умирают,
За жизнь цепляясь.
*
Звезды – невесты
Ждут с нетерпеньем начала
«Белого» вальса.
*
Внезапно увидел,
Что люди, живущие рядом,
Моложе меня.
*
Казалось мне ночью:
«Шедевр получился!». А утром:
«Какая банальность!».
*
Вздыхает душа
Под шорох несказанных слов:
Зачем промолчал?
*
Обман любви
Правдивей многих истин.
Рассудок лжив.
22 стихотворения из сборника «Напевы трехстиший» (Новосибирск: НГК, 2005)
И солнце, и дождик!
Прыгнула юная радуга
На мокрое поле.
*
Море ликует!
Мерцают на светлой воде
Искорки солнца.
*
Шепчу я берёзке:
«Не плачь о засохшей листве,
Весна повторится!».
*
Ветер в экстазе
Песню для леса поет.
Хлопают листья.
*
Луч нежного солнца
Сквозь листья бросает на воду
Неясные тени.
*
В безумье голодном
Туман присосался к болоту,
Как к жертве вампир.
*
То, что трудно постичь,
Открывается нам зачастую
Там, где сложностей нет.
*
Сердечные волны
И волны сознанья, сливаясь,
Мир видят объёмно.
*
Слушайте Баха!
В фуге органной сонаты –
Код мирозданья.
*
Напевы трёхстиший
Мне кто-то вдыхает украдкой.
Спешу записать.
*
Сказала мне осень:
«Я всегда, умерев, воскрешалась.
Ты тоже вернёшься?».
*
Сижу в тишине.
Как громко молчит телефон –
Зуммер беззвучья!
*
Туманит мне душу
Кларнета печальный напев.
В нём прячется тайна.
*
Меня зовёт
Хрустальный звук гобоя
И шум ручья.
*
Пещерный гений
Художник Альтамиры,
Кто твой наставник?
*
Нет чувства без мысли,
Беспомощна мысль без чувств.
Всегда неразлучны!
*
«Liebestr;ume» von Liszt.
Отражаются в крышке рояля
Грёзы первой любви.
*
Беспечно играет
Радуга юная в небе,
Ребёнок счастливый.
*
Шалун ветерок,
Задел, играя, воду.
Нахмурился пруд.
*
Ветер осенний
Сдёрнул с берёзки наряд.
Веточки ропщут.
*
Звучанье гобоя –
Луч света во мраке ночном,
Надежда и ясность.
*
На склоне холма
Раскинут ковёр из цветов.
И это всё мне?
*
Прочти не спеша.
Подобно струне под смычком
Откликнись на стих.
Послесловие автора.
О музыкальности японской поэзии и о русских стихах
в тональности xokky
«Писать о стихах теперь почти так
же трудно, как писать стихи».
(Юрий Тынянов)
Я не решаюсь называть свои трехстишия хокку (это было бы не скромно), я именую их «сти-хами в тональности хокку».
Японская поэзия удивительно музыкальна, каждая ее строчка околдовывает своеобразной мелодией, наделена особым ритмическим узором.
Отечественным поэтам, пишущим на русском языке стихи в духе японской хокку, чрезвы-чайно важно передать эту особенность поэтического творчества страны Восходящего солнца. Тем не менее, некоторые из них первоочередное внимание уделяют не музыке стиха, а фор-мальному распределению слогов по строчкам: 5–7–5. Подсчитывая количество слогов, они за-частую отодвигают на задний план самое ценное – его музыкальное содержание.
На мой взгляд, жанр хокку – это не просто «5–7–5», это, по выражению известного музы-кального критика А.Н. Серова, «великая мудрость простоты». Самая важная особенность хокку – не число слогов в строчках, а соблюдение принципа «большое в малом», умение многое вы-разить малым количеством слов.
Талантливый поэт мыслит в ритме своих стихов, чувствует в ритме создаваемых им стихо-творных строчек. Ему не приходится ничего подсчитывать, нужный ритм живет в его сердце и сам рвется наружу.
Музыкант, читающий трехстишия японских поэтов классиков, слышит в сердце музыку, ко-торая то льется протяжно, как вечерний колокол в полях, то упорно ведет по лесным тропам на вершину Фудзи, то приглашает полюбоваться цветущей вишней. Порой, когда я читаю строчки Мацуо Басе или Кобаяси Исса, в моей душе звучат прекрасные мелодии, а когда слушаю вол-нующую меня музыку, нашептываю любимые японские трехстишия.
Разве нет музыки в строчках, созданных гениальным японским поэтом начала XIX века Ко-баяси Исса?
«Вот выплыла луна,
И самый мелкий кустик
На праздник приглашен».
(перевод В.Н. Марковой)
Эти залитые лунным светом кусты я вижу, когда слушаю музыку К. Дебюсси и пьесу япон-ского композитора Мьякки Миччио «Весна на море» для гобоя и японского национального ин-струмента кото. Музыку М. Миччио мне посчастливилось исполнять на гобое в Новосибирске и Саппоро вместе с известным японским музыкантом Ю. Такагаки.
А вот импрессионистическое трехстишие другого японского поэта – Такан Кито:
«Идешь по облакам
И вдруг на горной тропке
Сквозь дождь – вишневый цвет!».
(перевод В.Н. Марковой)
Пейзажная лирика поэта XVII века Мацуо Басе словно пропитана музыкой:
«Колокол смолк вдалеке,
Но ароматом вечерних цветов
Отзвук его плывет».
(перевод В.Н. Марковой)
Музыкальные ассоциации носят индивидуальный характер. Вероятно, у каждого свои. Читая хокку «Колокол смолк вдалеке…», я почему-то слышу внутренним слухом пьесу для форте-пиано А.П. Бородина «В монастыре» из «Маленькой сюиты». Почему это происходит, не знаю.
Слушая «Три симфонических эскиза» К. Дебюсси «La Meer», я в некоторые моменты вспо-минаю необыкновенно красивую xokky Мацуо Басе:
«Сумрак над морем.
Лишь крики диких уток вдали
Смутно белеют».
(перевод В.Н. Марковой)
Нужно быть великим поэтом, чтобы в крике уток «услышать» нечто белеющее. Трехстишие Мацуо Басе подсказало мне тему «стихотворения в тональности xokky»:
Тембр и цвет
В музыке неотделимы.
Слушаю краски.
(Е. Федоров)
Распределение слогов по схеме 5–7–5 хорошо ужилось в иероглифическом письме, но в рус-ском подражании японской хокку эта схема не всегда естественна и зачастую наносит ущерб музыке стиха. Вот почему талантливые переводчики часто сознательно нарушают метр, свой-ственный японским классикам.
Читая русский перевод великого японского поэта Кобаяси Исса, я представляю себе пре-красных бабочек над сорной травой, вместе с автором любуюсь красотой мира. В этот момент мне совсем не хочется заниматься подсчетами слогов.
«В зарослях сорной травы,
Смотрите, какие прекрасные
Бабочки родились!»
(Перевод В.Н. Марковой)
Создавая трехстишия на русском языке, я взял на себя смелость распределять не слоги, а т. н. «сильные слоги» (икты) и располагать их по схеме: 2–3–2. Такое стихосложение позволяет, на мой взгляд, полнее выразить в русском языке музыкальность, свойственную японской поэзии. Читатель xokky, рефлекторно выделяя ударные доли музыкального такта, становится не только слушателем трехстишия, но и чтецом-исполнителем, участником творческого процесса.
Японские xokky настолько музыкальны, что порой их русский перевод хочется отразить на нотной бумаге. И тогда, глядя на русскую «партитуру» трехстишия, мы убеждаемся, что пред-ложенная мною схема распределения слогов еще более повышает выразительность ударных долей музыкального такта. Изданные мною сборники стихов я именую сюитами.
В классическом японском стихосложении размер первой строчки обязательно совпадает с размером третьей строчки. Это не только дисциплинирует стих, но и придает ему особый по-этический аромат:
«Лишь вершину Фудзи
Под собой не погребли
Молодые листья».
(Еса Бусон . Перевод В.Н. Марковой)
Сочиняя стихи в тональности xokky, я, по мере сил, стараюсь использовать тот же поэтиче-ский прием:
Лунные слезы
Падают с темного неба
Светлой струей.
(Е. Федоров)
Что касается второй строчки стиха, то она у меня, как и у многих японских классиков, час-то имеет обособленный характер. В моих стихах метр второй строчки не всегда совпадает с метром крайних строчек, крайние строчки могут быть написаны ямбом, а средняя – хореем, или наоборот.
«Желтый лист плывет.
У какого дерева, цикада,
Вдруг проснешься ты?»
(М. Басё. Перевод В.П. Марковой)
У самого неба
Спящая лодка застыла
На тихой воде.
(Е. Федоров)
Конечно, можно «причесать», «прилизать» стихотворный метр всех трех строчек, сделать, скажем, так:
У самого неба
Заснувшая лодка застыла
На тихой воде.
Но такой метр стиха не в традициях японской xokky.
Некоторые любители японской поэзии полагают, что в xokky необходимо акцентировать третью строчку стиха, подвести ее к неожиданной смысловой кульминации.
Такой поэтический прием, безусловно, выразителен и часто желателен, однако он вовсе не является обязательным. Стихи, как и музыка, очень разнообразны по форме и содержанию, и требовать от поэтов обязательных правил, исполняемых повсеместно, о чем бы они ни писали, – дело бесполезное. Вспомним, как гениально великий Мацуо Басе воссоздал в форме xokky спокойный вечерний пейзаж в уже цитируемом мною стихотворении «Колокол смолк вдале-ке…». Здесь классику японской поэзии не понадобилась ни кульминация, ни неожиданный по-ворот содержания.
Размышляя о японской xokky, главное, что необходимо сказать, – японские трезвучия нельзя читать залпом, одно за другим, перебегая глазами от строчки к строчке. Каждый раз нужно выдержать паузу, войти в предлагаемое автором психологическое состояние, домыслить то, о чем сказано вскользь, лишь намеком. Об этом я писал в одном из своих стихотворений:
Прочти не спеша,
Подобно струне под смычком
Откликнись на стих.
Связь японской поэзии с русской литературой и музыкой будет крепнуть, сохраняя свои национальные традиции. Задача в том, чтобы в русских подражаниях старинным японским трехстишиям найти приемы, которые помогут отечественному читателю еще полнее прочувст-вовать необыкновенную музыкальность японской поэзии.
Об авторе
Евгений Фёдоров (род. в 1931 г.) – профессор Новосибирской консерватории (академии) им. М.И. Глинки, заслуженный артист России, гобоист.
Его детские годы прошли в блокадном Ленинграде. После завершения учебы в Ленинград-ской консерватории он более сорока лет работал в Новосибирском филармоническом оркестре, из них 25 лет был концертмейстером группы гобоев.
Отечественная и зарубежная пресса высоко отзывалась о его творческой деятельности. Рабо-ту в оркестре Е.Е. Федоров совмещал с сольной исполнительской деятельностью. Е. Фёдоров – первый интерпретатор ряда произведений для гобоя композиторов Сибири 70–80-х годов, пер-вым в Новосибирске стал исполнять сольные произведения для английского рожка. Записывал-ся на пластинки и компакт-диски.
Е.Е. Федоров – автор многих научных и методических статей, пособий и книг, которые опуб-ликованы в России и за рубежом. В 2004 году его книга «Вопросы методики обучения игре на духовых инструментах» допущена Учебно-методическим объединением высших учебных заве-дений РФ по образованию в области музыкального искусства в качестве учебного пособия.
Музыка, которой он посвятил всю свою жизнь, обернулась для него иной своей гранью – му-зыкальностью поэтического творчества, после того как Е. Фёдоров неожиданно для себя «за-болел» стихами Мацуо Басё, Кабаяси Исса, Нередко Бусона. Возможно, способствовали этому встречи с японской музыкальной культурой: поездки в страну Восходящего солнца, общение с сотрудниками общества «Сибирь – Хоккайдо», членом которого он является.
И, по-видимому, неслучайно в течение многих лет в исполнительском репертуаре музыканта сохраняется пьеса слепого японского композитора Miyagi Michio «Весна на море» для бамбу-ковой флейты и японского национального инструмента кото. Партию бамбуковой флейты Е. Фёдоров переложил для альтового гобоя (английского рожка). Это сочинение он играл с мно-гими исполнителями на кото, в том числе с известной японской исполнительницей Юкико Та-кагаки.