Недавно мне подарили две почтовые открытки с видами современного Санкт-Петербурга. Я рассматриваю улицы и площади родного города, в кото-ром так давно не был, и воспоминания захлестнули мое сердце.
На одной из открыток запечатлен Троицкий (Кировский) мост через Неву, на другой – Триумфальная арка «Новая Голландия», построенная в XVIII веке ар-хитектором Ж.Б. Валленом Деламотом.
Кировский (Троицкий) мост
Во время войны Кировский (Троицкий) мост выглядел совсем не так наряд-но и празднично, как на современной открытке. Тогда он был темным, грязным и угрюмым. Я дважды проходил по нему и каждый раз он мне казался беско-нечно длинным. Это было опасное место, потому что в случае артобстрела или налета фашистских бомбардировщиков там негде укрыться.
Я шел по мосту, терзаемый тревогой. Прохожих почти не было. А у ограды валялся труп мужчины. Почему-то в одном ботинке.
На открытке, которую мне подарили, виден позолоченный шпиль Петропав-ловской крепости. Во время войны позолоты не было, ее либо закрашивали черной краской, либо покрывали черной материей. Мальчишки говорили, что рабочие, маскировавшие шпиль собора, обнаружили таинственную дверцу, ве-дущую в небольшое углубление. Внутри углубления лежал сундучок с пожел-тевшей от времени газетой времен Петра I с портретом основателя города. Представляю, как были разочарованы рабочие, если они надеялись найти бриллианты!
Газету передали А.А. Жданову, а тот распорядился положить в сундучок на то же место газету «Ленинградская правда» с портретом И.В. Сталина.
У Монетного двора, который находился на Заячьем острове внутри Петро-павловской крепости, стоял танк. Патруль потребовал предъявить документ и объяснить, куда и зачем я иду. Это уже был третий патруль на моем пути. И всюду я говорил, что мой дом вчера разбомбили, что родители погибли. что я иду к тете на Петроградскую сторону. Кроме метрики и справки о прописке, вы-данной два месяцам назад, у меня никаких документов нет. Накануне действи-тельно был большой налет и правый берег бомбили.
Патруль презрительно взглянул и процедил, почти не двигая челюстями: «Ну ладно, иди. Но больше мне не попадайся. Назад не пущу».
А шел я на Петроградскую сторону, надеясь разыскать тетю, которая до войны жила на ул. Воскова, в большой коммунальной квартире.
Тетю я не застал дома. Она куда-то уехала и адрес мне не оставила, а ключ от комнаты отдала соседям. Эти люди меня знали в лицо и разрешили войти в тетину комнату.
Там большое окно, сверху полукруглое с видом на Ситный рынок. А в стек-ле я заметил маленькую аккуратную, без единой трещинки дырочку от пули, видимо, выпущенной с самолета. Я долго искал в комнате пулю, но не нашел. В углу комнаты красивая изразцовая печка, которую никто никогда не топил. Я знал, что тетя прятала в печке деньги и документы, в том числе ордер на жилую площадь. Но тайник был пуст. Еды в комнате тоже не было. На кухне, где в бы-лые времена жильцы квартиры варили еду на керосинках или примусах, керо-сина я не нашел. Пожевать ничего не нашлось, а соседи ничем не угостили. Ку-да уехала тетя, мне никто не сказал.
Сейчас я фантазирую: может быть, тетя никуда не уезжала, а умерла? Мо-жет соседи специально оставили меня одного в комнате, чтобы я убедился, что в тайнике ничего нет? Интересно, кто сейчас живет в тетиной комнате?
Триумфальная арка «Новая Голландия»
Арка «Новая Голландия» – одно из самых красивых мест Ленинграда. С этим местом у меня связаны самые светлые воспоминания. Неподалеку, в пе-реулке Матвеева, находится музыкальная школа, где я учился, и интернат при школе, где я жил 6 лет в пору юности.
В школьные времена я чуть ли не каждый вечер бродил по набережной Мойки и разглядывал таинственное сооружение на другом берегу. Там жили пленные немецкие солдаты и что-то мастерили. На тот берег нельзя попасть.
А на нашем берегу, доступном для публики, – территория института физ-культуры им. Лесгафта. Иногда зимой я перелезал через высокую ограду с коньками, привязанными за спину, и вдоволь катался на катке института. Нака-тавшись, я чинно выходил мимо вахтера через парадную дверь и возвращался в школу.
Сейчас, когда я живу так далеко от моего родного города, об арке «Новая Голландия» мне напоминает О. Мандельштам:
«Запах камней и металла,
Острый, как волчьи клыки,
- помнишь? -
В изгибе канала
Призрак забытой руки,
- видишь? -
Деревья на крыши
Позднее золото льют.
В Новой Голландии
- слышишь? -
Карлики листья куют.
И, листопад принимая
В чаши своих площадей,
Город лежит, как Даная,
В золотоносном дожде»
Читая эти строки, я как бы вижу и листопад, и изгиб канала, и призрак забы-той руки. Девочка, с которой я в то время дружил, любила, чтобы во время на-ших прогулок я держал ее за руку. Мы уходили в какие-нибудь укромные места, где не было знакомых из школы, и там, глядя на черную воду канала, она объ-ясняла мне закон Ома, и тогда я глядел на ее губы и, напряженный от желания немедленно ее обнять, повторял за ней: «Сила тока в цепи прямо пропорцио-нальна напряжению и обратно пропорциональна сопротивлению». Я сказал ей: «Этот закон о силе моего желания поцеловать тебя. Она обратно пропорцио-нальна твоему сопротивлению». В ответ она положила свою руку мне на плечо, и я понял: «Да!». Закон Ома я сдал на четыре с плюсом.
О преподавателях школы, о воспитателях интерната, о порядках в интерна-те можно писать целые книги.
От здания школы до театра им. С.М. Кирова (Мариинки) и консерватории – не более десяти минут пешком. В первые послевоенные годы в недостроенном помещении оперной студии консерватории показывали трофейные фильмы. Мы по много раз смотрели «Девушку моей мечты» с Марикой Рокк, «Бэмби» У. Диснея, «Мост Ватерлоо» и «Леди Гамильтон» с Вивьен Ли, «Индийскую гроб-ницу».
С нетерпением ждали, когда будет восстановлено разрушенное во время блокады помещение оперной студии. И, наконец, по школе разнесся слух, что учащиеся и преподаватели приглашаются бесплатно посетить спектакли «Свадьба Фигаро» В. Моцарта и «Кармен» Ж. Бизе, что дирижировать будет либо Н.С. Рабинович, либо Б. Ратнер, что коллектив оперной студии приступил к репетициям «Молодой гвардии» Ю. Мейтуса. Нашему ликованию не было кон-ца.
Мы с Наташей – так звали мою подругу – стали регулярно раз в неделю посещать спектакли оперной студии: «Евгений Онегин», «Фауст», «Перикола», «Царская невеста», «Пиковая дама», «Русалка», «Корневильские колокола», «Иоланта», «Тихий Дон», «Алеко», «Тоска», «Демон», «Риголетто»… Да всего и не перечислить.
В те годы в «Пиковой даме» соперничали два драматических тенора – Ива-новский и Кожевников. Наташа ходила только на те спектакли, где партию Гер-мана пел Ивановский, и очень сердилась на меня, когда я хвалил Кожевникова.
Наташа училась на скрипке и ходила на все выступления квартета им А.К. Глазунова, где играл на альте ее любимый педагог В.И. Шер. Я тоже полюбил этот замечательный ансамбль. Никогда не забуду, как проникновенно исполня-ли музыканты квартет П.И. Чайковского Es-moll, op.30, который особенно нра-вился моей подруге. Наташа с увлечением учила Концертную фантазию Шера для скрипки на темы из оперы «Руслан и Людмила». Я сожалею, что мне не удалось услышать ее выступление на выпускном экзамене.
В годы, когда я учился в музыкальной школе, наш интернат каждое лето снимал дачу на берегу Финского залива в поселке Комарово (Келомяги). Дача находилась рядом с железной дорогой в бывшем доме легендарной артистки Е.П. Корчагиной-Александровской. Сейчас в этом здании – дирекция Дома творчества театральных работников.
На первом этаже жили мальчики, на втором – девочки. Всего нас было око-ло 20 человек, может быть, немного меньше. А обедали все вместе на неболь-шой веранде. В тесноте, да не в обиде! Бегали купаться на залив. Иногда ходи-ли на Щучье озеро, где вода неповторимая, какая - то густая, жирная, настоян-ная на торфе.
Закрою глаза – и вижу залитые солнцем сосны. Подумать только, ведь не-которые деревья помнят и меня в детстве!
Однажды я разыскал дачу драматурга Е.Л. Шварца и по собственной ини-циативе пригласил его к нам в интернат. Я сказал, что приглашаю его по пору-чению пионеров и комсомольцев школы. Но это было вранье. Никто мне ничего не поручал. Евгений Львович приятно улыбнулся, узнав, что я видел в театре Комедии на Невском спектакль по его сказке «Тень», и обрадовался, когда я упомянул имя режиссера, поставившего этот спектакль – Н.П. Акимов.
Когда я за ужином объявил, что к нам придет сказочник Евгений Львович Шварц, это было неожиданностью и для ребят, и для воспитателей. Он пришел, не опоздав ни на минуту, остановился в дверях той самой веранды и густым басом прочел одну из своих чудесных сказок.
Анна Ахматова, как и Шварц, жила за железной дорогой и иногда я встре-чал ее на лесных тропинках. В те годы я еще не понимал, как велико ее значе-ние в русской литературе. Я тогда еще не читал ее стихов. Мне и в голову не пришло заговорить с нею, разыскать ее дачу. Лишь через много лет будучи уже взрослым человеком, отдыхая в том самом Доме отдыха, где когда-то разме-щался наш интернат, я нашел ее «будку» (так она называла свою дачу). Люди, занявшие после смерти Анны Андреевны эту постройку, разрешили мне по-смотреть комнату, где жила великая поэтесса, прикоснуться к железной печке, которую она растапливала, и отпить студеной воды из ее колодца.
Д.Д. Шостаковича знала в лицо вся наша музыкальная школа. Мы пели его песни и знаменитое «Оденем Родину в леса!», «профессионально» обсуждали «Поэму о лесах». Дмитрий Дмитриевич частенько собирал чернику, которая то-гда еще росла в тех краях в изобилии. Иногда он играл в волейбол в доме от-дыха писателей. Однажды, катаясь на велосипеде, я нечаянно задел его коле-сом и он, знаменитый композитор, смущенно сказал мне, мальчишке: «Извини-те!»…
Словом, есть что вспомнить, есть чему улыбнуться, есть чему удивиться.
Времена были трудные, но какие приятные воспоминания!