В своей короткой шубке Валентина легко перепрыгивала камни, видимо представляя себя грациозной феей волшебства. Я иду за ней покорный и подёргиваю от скуки витки бакенбард. Там где можно, я чуточку придерживаю Валентину за руку. Боязно за девушку: камни скользкие, того и гляди, сверзится где-нибудь, подвернёт или поломает ногу, и что с ней тогда делать, с глупой?! Это же такая возня...
От морского ветра мои длинные волосы сваливаются на лицо и дико щекочут, но приходится терпеть, если чувствуешь себя художественной натурой. Мы "делаем променад", как называет обычное гуляние моя невеста. Я, Василий Краснобаев, художник-пейзажист и вы все, конечно, хорошо знаете меня по моим местным выставкам.
Всё бесцветно, серо. Нечего зарисовать. В бешенстве кипит свинцовое море и швыряет в нас волной. Над нами низко путаются облака, такие же серые, как захватанные подушки. Тошно и хочется забраться быстрее в постель, укутаться в одеяло и уснуть, и чтобы не будили, пока не очнёшься сам, больной от долгого лежания. Самая ненавистная мне погода. А Валентина любит именно такую. Плюс минус противоположенностей, что нас и держит вместе. Я постоянно уныл, она постоянно весела, но, правда, не так красива, как я. Горбоносая и безбровая, худая и угловатая. Однажды, шутки ради, я сказал ей, что у неё красивые руки и видели бы вы, как это её ободрило и заставило поверить в пустые слова! На мой последний вкус она вполне подходит, так как в некрасивых меньше фальши. Вот ведь, она не пишет стихи, но любит их читать: она — откровенная потребительница нашего искусства, и всегда будет преданна мне только уже потому, что я, Василий Краснобаев, есть для неё.
— Ну скажите мне что-нибудь интересное, – просит Валя, – скажите о любви. Я знаю, как вы, художники, глубоко чувствуете это таинственное страстное чувство! – и смотрит на меня просяще, как на светоч разума.
Я молчу, задумчиво копаюсь в ухе, и так же, понуро, ступаю за ней по спускам и возвышениям каменных позвонков.
— О чём ваши мечты? Ну же? Я хочу всё про вас знать!
— Хорошо, – обозлясь, торопливо отвечаю я, – вы хотите правды, сопливых откровений. Хорошо! Тогда слушайте и не перечьте. Вот вам:
Мужские фантазии, милая вы моя, это довольно неприглядная, тяжёлая вещь. Прежде всего мужчину мучает похоть! И если бы у вас появилась возможность заглянуть в душу среднестатистического мужчины, то в ней бы вы увидели омерзительные картины деградации, вырождения! Но не бойтесь, большинство никогда не позволит себе повторить это вживе;
Второе: две разные вещи: любить человека или терпеть его привычки. Знаете старушечье представление о счастье? Нет? Это гора вафель и печений со сметаной. Вот и у нас подобное малюсенькое представление, о котором лучше и не спрашивать, потому что или соврут, пересказав чужие слова, или вы услышите чепуху. "Быть или не быть", – разве это вопрос в наше время?! – вот на что булку купить на ужин, – вот это вопрос, так вопрос!
Третье: более-менее нормальным людям к нам не пробиться... В нашем цирке все места заняты! Благие начинания одухотворённых девушек и юношей мы оборачиваем во вред, а затем сами удивляемся, отчего так мало у нас талантов, отчего мир не движется вперёд. И в обществе нам надо улыбаться и лгать, лгать и улыбаться...
И чтобы сделать девушке приятное, я становлюсь в позу и кричу на ветер:
— Граждане пассажиры! В нашем цирке все места заняты! Куда изволите переть?
Валентина смеётся, ей смешно и, прыгая, как девочка, возле меня, она кричит:
— А ещё, а ещё?!
Не понимает и видит лицедейство. В таком случае надо ей дать, чего хочет:
— Сегодня в программе: лилипуты и лунатики! Мсье и медам, вашему вниманию местный паноптикум: выставляются бездари и трудоголики, голодари и обжиралы, халтурщики и хапуги! Рады стараться! Мон шер, куда же ты лезешь, свиное рыло: в калашном ряду нет больше бисера! Слушаем во всём во в нашем во внимании! Мартышек с бревном не принимаем, у нас хватает своих испражнителей! Да что вы говорите: вы — гений? Так: вот этого гения запишите землю копать. Партер забит бизнесменами, скотина! Проходы выстелить нар-родом! О-о, силь ву пле, плиз за мороженное! Хальт, обновленец! Знаем мы ваше счастливое будущее, лучше зубы почисть, зараза! – я делаю вид, что сдерживаю человеческую массу на пределе сил, и верещу: – О нет, нет! Любимчики вы мои, местов никак нету!
Мне становится скучней, чем было, а Валентина даже раскраснелась от представления и хохочет. Собираясь её обидеть, говорю:
— Вы часто спрашиваете: люблю ли я вас?.. Не знаю. Во всяком случае мне не противно быть с вами рядом. Считаю, что это и есть любовь, когда можно терпеть.
Валя часто-часто моргает, собираясь заплакать и тоненьким голоском оправдывается:
— Вася, за что вы так со мной?! Разве я что-то вам сделала?
Мне становится жалко её. Оба мы вполне развращённые и обыкновенные люди, холуи нашей общей среды. Я художник, но что полезного сделал я для общества вот этими бесконечными пейзажами с морем? Рисовать человека давно не хочется и у меня такое ощущение, что его-то я знаю как облупленного. И своё лицо он никак не может обновить: у него есть несколько характерных гримас, но море и сама природа с её закатами и восходами, с тысячами сменяющихся цветов и оттенков выразительнее любого из людей, вот откуда моё разочарование человеком. Человек, и, значит, само искусство для меня мертво, погребено раз навсегда.
Жалко Валентину и я говорю ей правду:
— Не плачь и ничего не бойся. Я буду хорошо о тебе заботиться!
1999 г. 7 февраля.