Гауптвахта
Летом 1982 года наш дорогой генеральный секретарь выступил с мирной советской инициативой. Как и полагалось, встреченной, всеобщими бурными и продолжительными аплодисментами.
После окончания радиоинститута, я нес тяготы армейской службы на военных сборах. Без особого желания зарабатывал офицерское звание. Поэтому аплодировать не мог, но откликнулся и поддержал почин вождя всем сердцем.
Служба моя проходила в живописных местах Рязанщины. В этих местах отдыхали пленные польские офицеры, после неудачной для них военной компании 1939 года. Пока их опять не забрили в дивизию им.Тадеуша Костюшко и не послали на фронт, воевать с немцами. После них и память осталась в виде польского кладбища.
Наше подразделение сосредоточилось на песчаных сопках, между высоких, нежно гладящих небо, стройных сосен. С сопок открывался великолепный вид на реку Ока. Да такой, что сразу хотелось выпить водки и навзрыд заплакать от нахлынувшего бесшабашного простора и дикой воли!
За рекой белела стройная церковь села Константиново и путеводной звездой указывала на Родину великого поэта Земли русской Сергея Есенина. Только, как я не всматривался в пахнущую вечной поэзией даль, не видел, воспетых поэтом, наивных зеленых березок.
Но было сразу ясно, что месторасположение воинской части выбрано стратегически неграмотно и абсолютно бездарно. Милитаристский угар мгновенно испарялся при каждом дуновении свежего окского ветерка. А тут еще такая моральная поддержка в лице генерального секретаря партии! План созрел моментально!
Когда соискатели офицерского звания интенсивно бегали в противогазах по палаткам, в которые накачали хлорпикрин, я старательно зарыл свои очки под близлежащей сосной. После завершения химический учений я обьявил, что очки безвозвратно погибли в этой суматохе, под бесчисленными подошвами солдатских сапог.
Но тертых отцов-командиров так просто на мякине не проведешь и на советский мятый рубль не купить! И лишь после того как я начал упорствовать и близоруко щурясь, рукой, на ощупь, считать звезды на погонах офицеров и только потом, согласно воинскому уставу, бодро рапортовать — оторопевшие командиры дрогнули... И отпустили за очками в Рязань, в городскую оптику, сроком на два дня.
Студенческое общежитие встретило, как и подобает встречать в подобных случаях солдата прибывшего на побывку! Фейерверком полетели визги и крики восторга! Общежитие заключило меня в свои цепкие обьятия. Из которых вырваться в течении пары суток было нереально, а уж как не хотелось!!!
“Не бойся - до пяти суток это лишь несвоевременная явка в часть и только после пяти суток будет дезертирство” - учили меня опытные, уже отслужившие в армии товарищи с младших курсов. Дезертиром я быть не хотел и спустя, каких нибудь четверо суток, вернулся усталый и довольный в расположение части.
Но вместо радостного приема по случаю возвращения блудного сына в родные пенаты. На утреннем построении я получил пять суток ареста! Наказание превзошло отлучку на целые сутки. Видимо исключительно в воспитательных целях!
Посадили меня в черный воронок и вместе с таким же студентом-выпускником повезли в полную неизвестность. Беда моего товарища по несчастью заключалась в том, что возвращаясь со свадьбы своей сестры он имел неосторожность прихватить с собой две бутылки водки и был пойман с поличным дотошным офицером.
Я правда пытался возмущаться, качал права! И даже ссылался на Хельсинские соглашения! Я политический! Выражаясь по иностранному - “диссидент”, пострадавший за поддержку мирной советской инициативы! И грозился написать грозное письмо лично Леониду Ильичу!
И почему меня вместе с каким-то алкоголиком везут! Мои крики конвойные оставили без внимания, но по дороге завезли в парикмахерскую.
Как выяснилось в дальнейшем, начальником гауптвахты была личность известная в местных армейских кругах и носила фамилию Гайдар и уже в те времена внушала ужас. У него на стене, в его каморке, висел плакат, видимо утащенный из цивильной парикмахерской. На нем были нарисованы различные модные мужские прически. Излишне волосатым на голову, по его военному разумению, он предлагал срочно освежить прическу и выбрать понравившуюся модель. Когда арестант, устав от широты предложенного выбора, садился в кресло, Гайдар поигрывая машинкой обьявлял, что он вообще-то умеет стричь только одну-единственную прическу и стриг под обычный солдатский “нуль”, впрочем довольно популярный в наше нынешнее время.
Из уст в уста заключенные передавали, что в зимний период у него на работу по уборке территории солдаты неслись бодрым галопом, так как кроме обычных лопат еще имелся в хозяйстве огромный лом, который и доставался последнему, в виде неутешительного приза.
А когда вышло гуманное предписание о просмотре на гауптвахтах программы “Время”, то стали поступать законные просьбы арестованных на её просмотр. Он обычным школьным мелом нарисовал на неровной стене камеры квадрат, очень похожий на квадрат художника Малевича, и милостиво разрешил - “Смотрите!”. Спустя некоторое время, из камеры раздались дружные крики “Шайбу, шайбу!” Он вернулся в камеру и сказал, что все арестанты получают еще сутки ареста дополнительно, за то что самовольно переключили канал.
Моя освеженная прическа удовлетворила начальника гауптвахты и прописка в камеру прошла по военному быстро...
Неторопливыми улитками поползли нудные арестантские будни. Подьем в пять утра и сразу перед арестантами расстилался асфальтовый плац. По которому я пару часов махал кирзовыми сапогами строевым шагом. Зарабатывал себе аппетит к завтраку.
Стояла прекрасная погода начала августа. За арестантским забором просыпались курсанты автомобильного училища и жизнерадостно бежали на свою утреннюю гимнастику. Заря протискивалась сквозь колючую проволоку и заботливо подбадривала марширующих своими лучами.
Завтрак пролетал быстро и незаметного. Развод на работы сильно напоминал невольничий рынок, где-нибудь в средневековой Кафе! Каждый невольник мечтал попасть к доброму хозяину, который работой бы нагружал поменьше и кормил бы посытнее.
Здесь следует учитывать славянскую сердобольность и то, что на Руси матушке испокон веков арестанта жалели и он сильно не перерабатывал. В обед кормили до пуза! Кроме того я побывал в разных экзотических и интересных местах: в театре дома офицеров, в военном госпитале и даже в музее десантных войск.
Вечер встречал все тем же строевым тренажем, на том же унылом плацу. После ужина скороговоркой, наступал самый спокойный период в жизни заключенных. В камере, усевшись на солдатские шинели мы мирно говорили о будущей жизни. Потому что эту жизнью назвать было нельзя. Контингент арестантов состоял в основном из курсантов рязанских военных училищ, у которых возникли какие-либо неладах с воинским уставом или со своими командирами.
Но были и чудики, как два молодых солдата с очень дальнего востока, приехавшие поступать в Ульяновское военное училище. Они прибыли слишком рано, экзамены еще не начались. Один был родом из Воскресенска и будущие офицеры отправились туда - скоротать денек-другой. Прием защитникам оказали чересчур гостеприимный, в себя они пришли только к концу экзаменов. И когда два несостоявшихся командира отправились в училище за документами, чтоб убыть обратно в свою часть, их при попытке сесть в поезд на станции Рязань схватил бдительный патруль.
Что интересно, бравые солдаты совсем не унывали. Несмотря на то, что за ними собирались приехать где-то к новому году. Такое положение дел их полностью устраивало, им было много комфортнее на гауптвахте, чем в родной, солдатской казарме. Здесь не существовала дедовщина! Я уже в те времена высказывал очень крамольную мысль - “Кого может защитить армия, если её солдаты предпочитают сидеть в тюрьме, чем служить, чем заниматься своим прямым воинским делом – защищать Родину?!”
Наконец раздавалась команда отбой и разрешалось отпустить “вертолет”, что-то напоминавшее школьную доску, которая крепилась к стене и поворачивалась на 90 градусов, превращаясь в общую, братскую кровать. Здесь штрафников заставал очередной рассвет и можно было колоть очередную дырку в карманном календарике.
Однажды меня разбудило, что-то сильно поминающее звериный рык. Словно лев преследовал изнемогающую лань и уже предвкушая обильное пиршество громко заявлял о своих правах на добычу! “Ну все, караул сегодня из десантного училища”- забеспокоились более опытные товарищи. И точно, скоро камеры пополнились свежими курсантами славного и единственного в союзе заведения.
Надо пояснить, что страна и тогда крепко вязла в непролазном болоте коррупции. И даже на гауптвахту была очередь. Говорили, что за мою отсидку пришлось отвалить чужим командирам банки с краской и с чем-то еще! Поэтому, приходящий караул приводил на гауптвахту своих штрафников, вероятно на халяву.
Десантники вели себя довольно деятельно. Забирались друг на друга и прятали на недосягаемой для "шмона" высоте сигареты и спички! Сразу обогатили словарный запас сидельцев массой свежих поговорок и анекдотов. По камерам прошелся конвойный с медалью на груди и расспрашивал кто и откуда. Искал земляков! Землячество в армии было одним из самых крепких содружеств. Узнав, что я из Уфы, он обрадовался и вскоре привел курсанта-конвоира с бородкой, который оказался моим земляком из Демы.
Материализовался и обладатель рычащего, командного голоса. Он сильно заинтересовался моим внешним видом, мной и путями приведшими меня в столь милое место. На что я, по военному, четко отрапортовал и протирая запотевшие очки закончил - ”Сидим помаленьку!”
И здесь произошел головокружительный взлет всей моей воинской карьеры, высшая точка моего милитаристского Дао: я был назначен старшим по камере!
Вернувшись вечером, после трудовых свершений, я с удивлением обнаружил своего земляка уже в виде арестанта, сидящего в моей камере. Выяснилось, что он конвоировал группу заключенных в госпиталь. Там, в редкие минуты перерывов, курил со своими курсантами-арестантами. Миролюбиво отложив автомат в сторону. Выходила живая копия картины "Охотники на привале" работы Василия Перова. Картина сильно не понравилась начальнику госпиталя. Видимо он предпочитал чуждый абстракционизм! И мой земляк получил пять суток ареста!
Утром произошла привычная смена караула и случилась неприятность. Новый начальник караула, где-то мой ровесник, только, что выпущенный лейтенантом из коломенского арт. училища. Производя осмотр, он дежурно заинтересовался мной, потом увидел моего земляка с бородкой и приказал тому немедленно сбрить бородку. Тот естественно отказался. Тогда он опять переключился на меня, как на старшего по камере. Я ему сказал честно, что не парикмахер и даже не цирюльник! Но он напирал, из него сыпались цитаты из устава, как горох из дырявого мешка. Я парировал тем, что у меня паспорт в кармане! И даже тыкал им ему в харю, статьями из конституции о свободе. И разьяснял, что здесь я только потому, чтоб никогда больше не видеть таких мудаков в своем светлом цивильном грядущем! И даже приводил пример из Герберта Маркузе о свободе выбора!
Услышав про Маркузе мой земляк проявил благородство и согласился сбрить лишнюю растительность со своего лица.
Крылатая богиня возмездия Немезида не заставила себя ждать! Прилетела быстро и наказала говнюка!
Вечером того же дня, как обычно мы возвращались с работы. Десантники привычно удивлялись немыслимому и гнилому либерализму царящему в автомобильном училище, где находилась гауптвахта - "Смотри! Смотри! Сидят на лавочках! Курят! А мы уже полгода на парашютах спим!"
На месте нас ждал приятный сюрприз! Лейтенант сидел на "губе", правда к нашему большому сожалению - на офицерской!
Оказалось, что дезертира из одиночной камеры, которого ожидал трибунал, вывели на прогулку. Посадили в специальный закуток из колючей проволоки. Рассказывали, что он все крутил колючки, придавал им нужную направленность. А когда основная масса конвоиров ушла на обед, дезертир пролез через проволоку и лихо перемахнул через забор! Его видел солдат на вышке, но стрелять не стал! Он только звонко визжал недорезанным поросенком, сигнализируя о случившемся!
Весть о побеге растекалась по проводам и по всем инстанциям. Прибывший начальник гарнизона первым делом отправил под арест на десять суток недотепистого начальника караула. Потом организовал масштабные поиски. Подняв на розыски всех кого можно. И к вечеру дезертира нашли лежащего в кустах. Надо сказать, что беглец оказался туповатым парнем. Он был одет в "гражданку", совсем рядом проходила железная дорога. Ему всего-то надо было прыгать в первый же "товарняк" и катить куда глаза глядят подальше... А если бы он зарылся в уголь, в вагон идущий на запад... Сейчас бы из Европ учил всех демократии!
Во время отсидки я сошелся с довольно интеллигентным курсантом-десантником, были и такие... И выходя на волю попрощался с ним просунув только мизинец сквозь решетку.
В части я долго радовал студентов рассказывая соленые десантные анекдоты, шутки и прибаутки. Что интересно, после меня выпускники тоже получали по пять суток ареста, но не один больше на гауптвахту отправлен не был! Может быть у них краска закончилась? Или что-то иное...
Спустя лет пятнадцать, в уже другие времена, по телевизору раздался рык, который показался мне весьма знакомым. Грозный рык разносился уже не по одной, отдельно взятой, гауптвахте, а по всей необьятной стране!
“Да, получат граждане такие же незабываемые дни, а может и веселые годы, если он станет вождем!" – подумалось тогда. Хотя, что может измениться? Корень проблем, вероятно, спрятан глубже...
Ведь писал Фридрих Ницше - "Каждый народ достоин своего правителя!"