Так вот сегодня моя сестренка впервые отправилась в школу. Позвонила ей буквально только что, она жалуется: «Юля, я не хочу ходить туда одиннадцать лет, я лучше два класса похожу и все. А потом еще институт и работа. Я не хочу».
Вспоминаю себя в первом классе. Страшно, но не потому что «эта бодяга на одиннадцать лет», а потому что вокруг старшеклассники, учителя, много – много людей, длинные, темные, запутанные лабиринты коридоров. Перешептывания одноклассников о том, что в войну в подвалах школы держали пленников. Точнее не держали, а убивали, потому что подвалы школы представляют собой огромный лабиринт, и сколько там скелетов хранится – неизвестно. Из подвалов, к которым можно было подойти только в здании старшей школы, слышались нам – первогодкам – какие-то вопли и скрежет. Первого сентября я влюбилась в свою учительницу. Забавно, взрослые впоследствии много раз опровергали все мои детские Любови, развенчивали мифы о «прекрасных» людях, которых я обожала. А я вот до сих пор их люблю на каком-то уровне маленького ребенка, того, который всегда внутри.
Я не любила быть в центре внимания, но всегда пыталась занять передние парты – поближе к учителю. А меня всегда отсылали на задние парты – то ли слишком высокой казалась я из-за вечных нелепых белых бантов, то ли слишком широкой, несуразной, неаккуратной. Трагедия детства – учителя не очень любили меня. Видела много раз, как жались хрупкие одноклассницы к учительницам, как те гладили их по голове, хвалили, спрашивали о домашних делах, что-то советовали. А я завидовала и тихо рыдала по ночам, но всё равно не могла преодолеть себя – подойти первой. До сих пор не могу первой что-то сделать, что-то сказать, попросить, чтобы меня обняли, погладили вот так же, как тогда, в далеком девяносто пятом.
Не дружила я особо с одноклассниками никогда. В младшей школе ненавидела эти субботники с совместным высаживанием каких-то немыслимых грядок перед окнами школы. Ненавидела уроки физкультуры с этими командными видами спорта. Когда надо было делать что-то с другими, я терялась и сомневалась и боялась, что все пойдет криво и не так как надо, и конечно, в этой толпе меня не заметят и не похвалят. Сбегала с уроков не в силах выдержать стыда, не в силах сдержать слов, когда учителя были недовольны. Был мальчик в школе – он сидел под партой и душил себя пакетами. Как сейчас помню: горло перетянуто полиэтиленом, красная-красная голова, слезы, сопли, слюни. С мальчиком Лешей мы жили в одном доме, лепили пирожки из грязи, уплетая потом эту сжиженную массу из песка и глины за обе щеки. С мальчиком Лешей мы дрались, целовались куколками барби. У мальчика Леши были злые родители, тихие бабушка с дедушкой, утратившие уже и смысл и само видение реальной жизни, и слабоумный дядя. Над выходками мальчика Леши-Толстого смеялся весь класс. У него был такой способ воздействия на преподавателей. Малоэффективный способ, хочу заметить. Я же просто вставала и уходила без объяснения причин. Перебегала по коридору в здание старшей школы и проходила к библиотеке старшеклассников за книжечками стихов. Библиотека находилась в темном вечно холодном коридоре в конце школы. Спустя несколько лет в этом коридоре появилась запасная дверь, и к ней приезжал небольшой «пирожок», груженный мясом (директриса договорилась о «прямых поставках» для учителей). Так вот библиотека. Так часто я сбегала с уроков в эту библиотеку, что меня уже просто так пускали бродить меж огромных полок с книгами, позволяя перелистывать книги, искать то, что хотелось почитать. С книгой я бежала дальше по темному холодному коридору к лестнице, что вела на второй этаж. Там, под этой лестницей в сумраке я прочитала не одну книгу. Впрочем, несмотря на все это, за время учебы в младших классах, у родителей особых проблем из-за моей успеваемости не было. Кажется после третьего класса, мне даже вручили грамоту за хорошую учебу, учительница моя первая ушла из школы и долгие годы оставалась в памяти неясным силуэтом любимой и ненавидимой женщины. А младшие классы так и остались в голове сумбурными картинками, не очень счастливыми и не очень грустными. Просто картинками…
P.S. Тогда, в девяносто пятом, мы ходили в школу сами, представляете? Никто не переводил первоклашек за ручку через дорогу, не было охранников у дверей учебного заведения, у нас не было сотовых телефонов, сразу после школы мы пропадали во дворах до позднего вечера. А сегодня моя сестра пошла в первый класс. И я бы, пожалуй, поостереглась вести ее в гущу праздничной толпы. Я бы даже наняла частных преподавателей, что бы не отдавать ребенка в школу, а если бы она и ходила в школу – я бы строго-настрого запретила ей выходить на переменах на улицу, трогать любые пакеты-рюкзаки в коридорах, питаться в столовой. Потому что сегодня на календаре 2008 год. Потому что весенней песней пронеслись по стране волны детских отравлений, потому что страшным цунами пронеслись вести о маньяках-насильниках-детоубийцах. Потому что сейчас год две тысячи восемь. И четыре года назад был Беслан. И я совершенно не знаю, что будет завтра, по улицам какого города пойдут танки, какую новую гадость обнаружат при проверке школьных буфетов, и как я буду мстить, если с мелкой что-нибудь случится.