Жизнь катилась привычной колеей и поэтому холодок-подойдет, не подойдет- и что скажет, если снимет трубку- все это было необычным, новым, а если и не новым, то давно забытым, почти стершимся в памяти. «Да-а..?» - раздался в трубке Зоин голосок. «Зойк, привет, это я!»-бодро выпалил Сидоркин,-«Что делаешь?» «А, Сережа? Здравствуй…Что я делаю? Готовлю обед. А ты где? «Здесь, недалеко от тебя …как тот рояль…»-неуклюже пошутил Сидоркин и добавил неуверенно, но с напором:» Я забегу?»» Сереженька, я же запретила тебе приходить одному…А ты опять…Ну, что случилось? Опять поругались…» Зоин голосок и запрещал и манил и укорял и радовался… «Ну, да…» - промямлил Сидоркин, почувствовавший вдруг себя мальчиком, которому выговаривает мать.
Собственно так оно и было. Когда-то в детстве и позже он путался под ногами у старшей сестры и Зои, которые учились в одном классе в школе и Дружили. Не раз сидел он у Зойки на коленях. И это осталось—не вытравишь… Зоя относилась к Сидоркину, парню в расцвете своей мужской жизни, многого добившегося, симпатичного, как к тому мальчику. И Сидоркин это чувствовал. «Что с тобой поделаешь…заходи…только без глупостей,»--услышал он в трубке и полетел. В любви, Сидоркин имел смутное представление о себе, о жизни, о женщинах. Мужская жизнь Сидоркина катилась по извечным законам супружеской верности до гроба. Но однажды он с удивлением обнаружил, что его могут любить другие, любить просто так, не одаривая и снисходя… Нет, Сидоркин не бросился во все тяжкие. Но ЭТО изменило его взгляд на себя. В его жизни появилась .Катя . Через два года он ушел к ней. «Ты уходишь от Эли или ты приходишь ко мне?»--спросила Катя. Сидоркин не мог однозначно ответить. Что скажешь, когда женщина, с которой ты прожил почти двадцать лет и она была в твоей жизни первой, еще жила в ней, а другая, совсем другая, еще не вошла в неё? Надеясь на лучшее, Сидоркин поцеловал Катю. Началась другая жизнь. Она была как на качелях: то вверх- на пьедестал, то вниз- в бездну. Ночами с Катей Сидоркин получал то, чего еще никогда не было в его жизни. Но духовная жизнь, при всей её насыщенности, а тем более быт, были сплошным кошмаром. Катя—талантливая журналистка—принадлежала к элитарному кругу людей искусства. Она обладала неиссякаемой энергией общения. Её знали все и она знала всё и всех. Она блистала на вечеринках, часто бывала в кино или театре, любила посидеть в ЦДЛ. Когда кончались деньги, на едином дыхании писала талантливые статьи . Быта не было, была богема . Сидоркин беспрерывно пожимал руки маститых или, смущаясь, неумело целовал прелестные и не очень женские ручки, как статуя, сидел в шумных компаниях, терялся, не зная что сказать после фильма или спектакля. Ложились с петухами. Ему на службу, а принцесса в койке до полудня. Вечный недосып. Стирал и готовил—Катя была выше этого. Вобщем жизнь была полной фантасмагорией. Но он не тонул, а плыл, и даже с удовольствием. Незаметно приучал её к себе, к планомерной работе за столом. Однажды они были у Зои на дне рождения. Такая судьба: Катя и Зоя тоже подруги детства, росли в одном доме и учились вместе со старшей сестрой Сидоркина в одном классе. Зоя—полная противоположность Кате—жила вместе с родителями в огромной квартире бывшего нэпмановского дома. Её муж трагически погиб сразу после свадьбы. Больше она замуж не выходила и была одинока. Это была смуглая, миниатюрная женщина с сохранившейся фигурой. Всю жизнь Зоя просидела редактором в маленьком журнальчике и другой работы не хотела, любила дом, тишину, одиночество. Но и в неё, как в Катьке, жил бесёнок. Только у Кати он был на поверхности, а у Зои—где-то внутри, похороненный печальным началом жизни. Вот и сейчас Зоя была воплощением доброты и покоя, стол ломился от угощений, народу было мало. Сидоркин был в ударе, шутил, танцевал, опять шутил. Танцуя с Зоей , он почувствовал как она всем телом прижимается к нему. Поначалу он старался не замечать этого, но Зойкино тело настаивало. Их унесло на кухню, как бы за чаем, там они безумно обнимались и целовались. Сидоркин вернулся с чаем, ошарашенный, и Катя, мудрая Катя, увела его домой. Но в памяти это осталось. Его тянуло к Зое.
Она встретила его отрешенно и он не решился даже чмокнуть ее в щеку—по-приятельски, как обычно они делали это на людях. «Зойк! Может заодно и покормишь? Я чертовски голодный… У меня и бутылка есть…»--суетился Сидоркин. «Покормить покормлю. А бутылку оставь себе, пить с тобой не буду»--отрезала Зоя. Но Сидоркин не унимался. Покружив по кухне, без умолку о чём-то болтая, он незаметно подошел к Зое и обнял её. Зойка решительно вывернулась из его объятий, просто сев на пол. «Если ты так будешь себя вести, я тебя выгоню,»--голосок Зои выговаривал, но глаза блестели. Сидоркин забился в угол кухни и стал возиться с трубкой. Соблазн желания витал в квартире, натыкался на запреты и терял силу. «Ну я хоть коньяку выпью… Для чего я его принес!» «Пей, я с тобой не буду» -- Зойка явно боялась сорваться. «Ты лучше расскажи, что у вас с Катей опять стряслось?»--разрядила тягостную паузу Зоя. Сидоркин запузырился, начал что-то говорить про независимость, мужское достоинство. Зоя слушала, улыбалась, потом сказала:»Если ты живешь с женщин ой и любишь её, то изволь терпеть все её фокусы. Только так ты сохранишь свою независимость и мужское достоинство,»--и уже по-другому мягко и с грустью добавила:»Вот что, Сереженька, иди-ка мальчик домой. Обними свою Катю как следует. Помни: ты у неё единственный и может быть последний… Иди, иди, не гоношись.»
Они вышли в прихожую и стояли друг против друга, не зная, что же делать дальше. Казалось Зоя чего-то ждала от Сидоркина. Он решился осторожно поцеловать Зою, едва коснувшись губами её лица .Она не ответила и лишь тихо сказала;»Иди, иди мальчик…» Тогда он стал уходить, Зоя, прислонившись к стене, смотрела на него. Чувствуя этот странный взгляд, Сидоркин неуверенно, останавливаясь на каждой ступеньке, стал спускаться по лестнице… Долго стоял внизу в подъезде… Курил… Наконец, прыгнул в такси и уехал к Кате.