Пётр ещё раз взглянул на окно, задернутое лёгкой шторой и утвердился уже окончательно — да, наконец-то солнце соизволило заглянуть в гости. Бесконечная зима, затянутая серой непростиранной простынью валящегося сверху неба, измучила Петра. Сначала ожидание томило и даже вселяло надежду, но в марте терпение истончилось до неосязаемости, ропот постепенно перерастал в ярость. Он ненавидел погоду, как мог бы ненавидеть шефа, регулярно задерживающего зарплату, и пеняющего при этом на пятиминутные опоздания.
Пётр присел на кровати и прямо задал себе вопрос «ну, что, доволен? Вот оно, пришло!». Как ни странно, он не мог однозначно ответить на этот вопрос. Солнце смутило его своим неожиданным визитом. Пожалуй, так всегда и бывает - ты ждёшь, ждёшь, и вдруг смущён, сбит с толку. Пётр встал, подошёл к окну и решительно отдёрнул штору. Небо сияло голубизной: такой яркой, чистой, бессердечно режущей глаза, отвыкшие за несколько зимних месяцев от самой возможности света. Высокое, задранное на неимоверную высоту небо полностью изменило картину за окном. Март. Солнце разделается с налипшими сугробами, вцепившимися в землю скользкими бугристыми бинтами, освободит улыбки, скованные ледяным ветром.
Пётр потянулся, заламывая руки, довольно хмыкнул и ринулся в ванную. Настроение показывало высший градус по его шкале гадость-чудо. Именно как чудо, он и воспринял сегодняшнее утро. Умываясь, он нетерпеливо притоптывал — небо, высоченное, сумасшедшее, звало, тянуло скорее на улицу. Пётр быстро оделся, постоянно посматривая на окно, зашёл на кухню, заглянул в холодильник, но так ничего и не решив с завтраком, громко хлопнув входной дверью, сбежал по ступенькам вниз и оказался на улице. Задрав голову, он постоял некоторое время у подъезда, не обращая внимания на соседей, нетерпеливо толкающих его, спешащих на работу и, кажется, не замечающих происходящего в природе чуда. Пётр машинально застегнул куртку, поёживаясь от холода, натянул перчатки и зашагал в сторону метро.
Возможность весны светилась ярким, безудержным доказательством, посверкивая на лобовых стёклах скользящих мимо машин, лицах прохожих, звенящим воздухом, тронутым обещанным теплом. Пётр принюхался, пытаясь уловить запах весны и все его органы чувств безотчётно отозвались, весна просыпалась. Она просыпалась в нём самом, изгоняя засевшее внутри уныние.
У входа в метро Пётр в очередной раз взглянул в высь, чувство освобождения обожгло воспалённые нервы. Он вытащил из кармана телефон и нетерпеливо набрал номер. Затянувшиеся без ответа гудки погасли. Пётр отошёл в сторону, закурил, постоял, держа забытую в руке сигарету. Снова набрал какой-то номер на телефоне. Ответили сразу и он путаясь в объяснениях, наврал что-то насчёт болезни, впрочем, лёгкого недомогания и обещал не злоупотреблять, лишь отлежаться пару дней. Удовлетворённо положил трубку в карман и с удивлением обнаружил потухший окурок в другой руке, брезгливо отбросил его в сторону урны и прикурил другую сигарету. С наслаждением затянулся, уже спокойнее, более осознанно оглядываясь вокруг, отметил про себя некие изменения в лицах снующих мимо людей, словно светящихся тайной радостью. Он подумал, что и его лицо сейчас неуловимо изменилось, и уголки губ заговорщицки приподнимаются кверху, демонстрируя всему миру героизм своего владельца, пережившего страшные, бесцветные месяцы ожидания.
Звонок вывел его из оцепенения, он почти прокричал в трубку приветствие и путано, и долго объяснял что-то про весну, потребность иметь небо, вот такое высокое. Буквально потребовал немедленной встречи, его напор подействовал и уговоры, собственно и не уговоры даже, а спонтанное предложение о свидании встретило неожиданную поддержку. Ну, конечно, она тоже не пойдёт на работу, а лучше всего уехать загород, на дачу, насладиться первым весенним солнцем, захватить, удержать возникшее спонтанно чувство единения, угасшее средь зимы. «Катя, я люблю тебя!» - прошептал он уже уснувшей телефонной трубке и помчался на вокзал, где они уговорились встретиться через полтора часа.
Электричка уходила через пятнадцать минут. Пётр напряжённо всматривался в толпу. Тонкие, нервные пальцы комкали тоненькие бумажки билетов, постепенно превращая их в мусор. Но, вот он заметил мелькнувшую медь волос, отливающую в лучах солнца сжигающим пламенем. Он затрепетал. Пульс поскакал и вибрато подкатывался к горлу. Катя предстала перед ним и смущенно чмокнула в щёку. Он взял её руку в мягкой узорчатой варежке и молча пожал в ответ. Затем подхватился, и крепко держа её за руку, увлёк в сторону платформы.
В вагоне они уселись напротив друг друга, слова были лишними среди посторонних людей и шума электрички, хватало взгляда. Мелькавший за окном солнечный свет зайчиком прыгал по лицам, порой заставляя жмурится, а когда они вновь открывали глаза, глаза напротив уже нетерпеливо дожидались продолжения безмолвного диалога. Их сердца были полны нежности и прощения. Через пару часов они были на месте, гуськом пробираясь по узенькой тропинке, глубоко протоптанной среди ещё серьёзного, угрожающе зимнего загородного пейзажа, к небольшому уютному домику её родителей. Солнце выкатилось во всю ширь и насмешливо подталкивало их в спину. Катя громко засмеялась, споткнувшись и неловко плюхнувшись в сугроб. Её искренний заливистый смех взорвал убаюканную радость Петра, сначала он заулыбался во весь рот, а в следующее мгновение уже хохотал вместе с ней.
Подал ей руку, Катя из озорства резко дёрнула за неё, и они вместе увязли в снегу. Смеясь, цепляясь друг за друга и пытаясь подняться, вновь проваливаясь в глубокий, жесткий снег, ломающийся под их телами словно корка слоёного пирога, Пётр неожиданно прильнул и крепко поцеловал Катю в губы. Она ответила. Страстное желание захлестнуло и перелилось на искрящийся рядом снег, миллионы светящихся точек запрыгали вокруг бешеным хороводом. Они вскочили и почти побежали, насколько это было возможно, по узкой тропинке. Дом был тёплый и уютный среди белого безмолвия, сверкающего алмазной крошкой. Они ворвались внутрь и задыхаясь от бега и неутолённого желания повалились на кровать. Они любили неистово, постепенно избавляясь от одежды, вновь и вновь приникая, проникая, жарко шепча глупые признания, отчаянно вонзаясь в губы. На секунду отстранившись пожирали друг друга взглядом и снова кидались навстречу, пылая всё жарче, разгораясь всё сильнее. «Ты моя весна», - прошептал Пётр и взглянул на умирающий за окном день. Небо постепенно гасло, деревья ещё хранили на себе забытый свет дня, отчаянно цепляясь верхушками за меркнущую голубизну, голые стволы приобрели медовый оттенок, завораживающе светясь на фоне подступающей ночи.
Пётр проснулся резко, как будто что-то подбросило его во сне и вышвырнуло вон. Он сразу открыл глаза. Вязкое, проступающее утро осторожно подкрадывалось сквозь неприкрытые занавесками окна. «Ещё ночь», - пообещал себе Пётр, закрыл глаза, и уговария себя уснуть, уткнулся носом в Катино плечо. Некое беспокойство лезло внутрь или хотело наоборот вылезти наружу. Он тихонько встал, пытаясь не потревожить Катю. Подошёл к окну и так и замер. За окном шёл мелкий снег, едва уловимый среди сизого утра. Пётр взглянул на часы — девять.
Вчера в это же время он с восторгом смотрел в ввысь, благодарно принимая ниспосланное чудо. Пётр обескураженно оглянулся, как бы пытаясь привлечь Катю в свидетели этого безобразия. Но она блаженно спала, лишь переменив позу, раскинувшись на освободившемся пространстве полуторной кровати. «Она не весна, нет, это настоящая зима, как она радовалась вчера, барахтаясь в снегу. Да, она зима, и она не отпустит меня. Мне нужно небо, солнце, высь! Я не позволю!»
Пётр накинул полушубок, висевший в прихожей, влез в валенки и пошёл к сараю. Мерзкая, склизкая масса, осязаемая не кожей, а всеми нервными окончаниями, заволокла всё вокруг. Небо, словно прокажённый потолок протухшей пятиэтажки, придавливало к земле. Увязая в снегу, Пётр добрёл до сарая и долго, спотыкаясь о неубранный инструмент, шарил в потёмках руками. Осторожно, придерживая скрипнувшую дверь, он вернулся в дом и подошёл к окну. Было почти десять. Нахохлившись злобным зверьком, небо не предвещало ничего утешительного.
Пётр развернулся, подскочил к кровати и одним движением отрубил хорошенькую головку, коварно улыбающуюся во сне. Бросил топор и вышел.
«Я убил её! Я убил её», - повторял Пётр. «Молодой человек, вы что-то сказали?», - переспросила пожилая женщина, сидящая напротив. Он недоумённо взглянул на неё: «Я убил зиму!». Женщина встала: «Моя остановка. А вы молодец! Так хочется весны!»