У Леночки Изотовой забеременела собака. И как поступить с будущими кутятами — не знали.
— Их в ведре топят, – истерически срывая голос, заявила мама. – как хотите, а я топить их не умею!
Отчим у Леночки был человеком грубоватого, крутого нрава. Воспитывать собачью ораву ему также не улыбалось:
— Тут от одной и грязи, и волос, даже в суп попадает, откуда ни возьмись, а то — выкормышей содержать!.. Чем я их кормить буду? Хоть бы породистая была, не шавка, тогда бы по рукам раздали, а дворняга кому нужна?..
Собака сидела здесь же возле кресел и кротко моргала ресничками внимательных глаз. Она была рада первой беременности, а людям не нужны были лишние хлопоты.
— Аборт бы дуре устроить, так опять-таки расходы! – сердился отчим.
— Не трожьте щенков, – заступалась Леночка, – я их всех раздарю!..
Леночке всё же пообещали, что будут воспитывать щенят, какие они ни будь. Отдельно, за спиной девочки, решили дождаться щенят и утопить.
— Они всё равно дурачки слепые, – посмеялся отчим, – им что пряник, что удавку: всё едино!
Спала Леночка на кровати умершего отца. Отчим там не захотел спать и купил новую двуспальную, поставив в гостиной. Сразу же после того, как, по выражению отчима, "затеяли семью", он поначалу был мягок и изысканно вежлив, но по мере прохождения времени грубел и те топористые слова, что редко срывались с его языка, теперь заслоняли все мягкие фразы.
— Главное в доме — порядок! – так говорил он, наморщив лоб. – Ну-ка, Лена, включи телевизор: что там у нас конкретно? Нет, давай лучше это смотреть. – и смотрел, скрестив вперёд себя ноги, попахивающие сыром.
В школе Леночка питалась бесплатно на благотворительных обедах. А отдельно покупала булочки. Но всё равно не наедалась досыта и голодными глазами наблюдала директрису, как она заходила взять наложенных для её собаки мяса и костей. За директрисой добирали учителя, обходя замызганный прилавок с грязными тарелками и брезгливо, одним пальцем соскабливая недоеденное детьми.
А собака Леночки ела хлеб и кашу, иногда дешёвенькую кильку. И благополучно округлялась из недели в неделю.
Иногда нахаживали к семейству Изотовых родственники со стороны матери. Дядя — упитанный и лощёный заводской рабочий. Им чрезвычайно гордилось начальство, поговаривали, что у него золотые руки. При этом дядя не пил и, получая в достатке, одаривал сестру, не забывая гостинцы в каждый свой приход. Он постоянно передёргивал узелок галстука, проверяя, как сидит, принимал красивые позы и вообще много занимался собой. И был бездетен, ходил вместе с женой, наверное, главным делом именно к Леночке. Видя её, дядя преувеличенно оживлялся, забывая о своей персоне, весь устремляясь к племяннице, как жаждущий в пустыне на воду. Рад встрече и сейчас.
— Ути-пути, – тискает он девочку, – какая ты у меня тоненькая! – и обжимает немыслимо тяжёлой ладонью детское тельце, царапает бархатистую щёчку своей, хотя и гладкобритой, но жёсткой щекой. Он противен Леночке своими бесстыдными приставаниями и, желая, наконец отделаться от него, взъерошенный ребёнок кричит:
— Дядя: у вас изо рта воняет!
Глубоко тушуясь, дядя отнимает руки и потеряно смотрит куда-то вбок. Фасонисто надулась супруга. Молчат ошарашенные родители. Собака под ногами поводит раздавшимися боками, вертит хвостом, и полагая, что сейчас самый момент обратить на себя внимание, отрывисто лает.
— Вы, конечно, понимаете, что после такого инцидента, мы с мужем не желаем у вас оставляться. – холодно объявляет жена дяди и они уходят.
Леночке же достаётся на орехи. Научив ребёнка жизни, взрослые плавно переходят к насущным проблемам.
— Как меня уже достал начальник этот, – говорил отчим и ругался. – чуть что не так ему скажешь, одно говорит: "Пишите бумагу на увольнение", прям поговорка какая-то... Ханурики! Там изведёшься весь на нервах: сегодня чиним, завтра уже ломаем, а послезавтра отстраиваем снова!
— Да вот и у меня на работе начальница... – вступала мама, и они нехорошо обсуждали своё начальство, а Леночка слушала и перенимал детский ум повадки взрослых, сам быт. Подведя "проклятых дармоедов" к пропасти, скинув их туда и умыв руки, мама и отчим отдаются нелюбимым занятиям: мама — готовить, отчим — читать ветхий журналец. К пирогу мама распарывает рыбу, леща, и тем же немытым ножом нарезает кривыми ломтями хлеб — пожевать. Дают и собаке.
"Однако, как вкусно жить!" – думает собака, поглощая еду. – "Люди — прелесть, и что бы я делала без них?.."
А в школе на уроке второго "Б" класса ученика просят рассказать домашнее задание. Все знают, что он — бестолочь и ничего не сделал, и потому с особенным вниманием следят, как же он будет выкручиваться. Следит и Леночка.
— Я не выучил, – честно сознаётся бестолочь.
— Ах, так... плохо, ставлю "два".
— Не ставьте мене двойку, я хоро-о-оший! – голосит гнусаво ученик.
— Как, как? – не сразу понимает учительница. – повтори: что ты сказал?
— Я хороший.
— Ну, раз ты хороший, то вот тебе троячок. – и смеётся, как молодая, невзирая на дебёлую наружность заслуженного учителя, с непременными очками в крашеной под черепаху пластмассовой оправе, бородавкой на кончике носа и простым узелком седых волос на затылке.
Ученик, довольный своим актёрским талантом, окружён завистливыми и восхищёнными взглядами соклассников. Завтра кто-нибудь попробует скопировать его фразу дома и получит за плагиат по заслугам.
Уроки окончены и Леночка идёт домой, волоча тяжёлый для неё портфель. В нём уймища книг и эти колодки необходимы, чтобы узнать всё-про-всё. Она идёт и видит мир, околдованный ярким солнцем дня. Скромного роста деревца лоха скрашивают белый от пыли асфальт и безжизненный песок земли. Трещат на виражах пронырливые стрекозы. Замрёт такая в воздухе и висит, точно на ниточке. Так ныне хорошо, что хочется петь, но у Леночки нет голоса и слуха, и, угнетённая желанием, она мычит и в голове её сами собой складываются куцые детские стишки. Пройдёт время и будет она поэтессой.
Слышался будничный скрежет подошв об асфальт. По поводу хорошей погоды горожане гуляли сами и выгуливали собак и детей. Вот косолапит вразвалку малыш, запнулся о собственные ноги и упал ничком. Удивление перекрывает досада и горечь, брызжут слёзы.
— Ну вот, – говорит сопровождающий его родитель, – заплакал... Чего ревёшь? Вставай-вставай, нечего разлёживаться: ещё много раз будешь падать и ошибаться... Эх, Андрюха — резиновое ты брюхо!
Разродилась собака тремя щенками. Лежа на подстилке, она довольно била хвостом о пол и, гордая материнством, спокойно взирала на Леночку, как та разглядывала щенят. Чёрные животные глаза очеловечились, приобрели осмысленный блеск.
Топил щенят отчим поздно ночью, когда Леночка и собака безмятежно спали в одной постели. Тонуть сразу кутята не хотели, и молча, забыв пищать, волочили слабыми лапками и всплывали, как поплавки.
— Дохни, дохни, чего там, – приговаривал отчим, заталкивая с омерзением скользкие тела под воду. Наконец новорожденные затихли, по-прежнему плавая на поверхности ведёрного омута.
Ведро с утопленниками отчим вынес во двор и вытряхнул в мусорный контейнер.
— Нет, нет, я не хочу, – напевал он, помахивая облегчённым ведром, – ах, нет-нет-нет, я не хочу...
Пробудившись, Леночка первым делом побежала на кухню, где увидела на пустой подстилке свою озадаченную собаку. Мама уже сидела за столом и вылизывала чашку из-под сметаны. Отчим давно ушёл на работу.
— Где щенята? – спросила дочка.
— Ну что ты сразу с утра и спрашивать, – лживо улыбалась мама, – садись лучше завтракать.
— Не нужны мне ваши завтраки: где щенки! – резко ответила Леночка.
— Их Саша унёс насовсем, пойми же.
— Чтоб его чёрт взял! – по-взрослому зло оговорилась девочка.
— Что ты, что ты, Лена, не говори поганых слов! – испугалась мама.
— Чёрт, чёрт, чёрт!.. – закричала в плаче Леночка. – Чё-ё-ёрт!
Её охватила истерика и в припадке она побила буфетную посуду.
Каждый день теперь собака ходит по углам комнат и всё нюхает, нюхает. Ей непонятно, как же так: были щенки, она их выносила, и сама вылизывала пискливые комочки, а теперь их следа нет.
Неразрешимый собачьим умом вопрос обращён в её глазах на людей. Но они молчат и не веселы с нею. И если они, всесильные, подавлены происшествием, значит не поделаешь ничего.
— Не зырь так на меня, нечего, – говорит ей отчим, и вновь торопливо напевает: – Нет, нет, я не хочу, ах, нет-нет-нет, я не хочу!...
9 января, 1999 год.