Игорь Барашков работал в крупной строительной фирме, где занимал теплую должность начальника кадрового отдела. Это была замечательная должность. Ничего сложного там делать не требовалось, главное, являться вовремя, по крайней мере, не позже других. Ему было тридцать пять лет, зарабатывал он очень неплохо, с директором был в приятельских отношениях. Еще у Барашкова имелся собственный просторный кабинет, хорошенькая вертлявая секретарша, которую было приятно вызывать, чтобы полюбоваться на нее, и еще штат добросовестных сотрудников. Барашков ничего больше не желал. Не мечтал он ни о какой ответственной должности, где приходилось бы постоянно нервничать и опасаться чего-нибудь. Нет уж, не такой он человек. На этот счет Барашков имел однозначное мнение. А именно, всеми возможными способами оберегать свою персону от волнений и тревог, ни в чем себе не отказывать и получать от этой жизни максимум удовольствия. Ничего принципиально нового в желании Барашкова не было, кто не мечтает о такой жизни? Все мечтают, даже те, которые пашут, не разгибая спины. Они-то как раз и есть самые настоящие, пылкие мечтатели, ради мечты и вкалывают всю жизнь без просвета. Что же касается Барашкова, то у него все выходило как-то легко. Это и не удивительно, лентяем он не был, дураком тоже, так, как-то, не упускал никогда случая и все. По характеру он был покладист, уживчив, внешность имел приятную и располагающую. Жил Барашков один в просторной благоустроенной квартире в центре, имел машину, гараж и все прочее. Жены, правда, не имел, но иногда подумывал и об этом, был у него кое-кто на примете. Но предложение делать не решался, уж больно хлопотно это все, жена, дети. Да и поймет ли она его, оценит ли по-настоящему, эта подруга жизни? В конце концов, он завел маленькую собачку-таксу.
Жизнь Игоря Барашкова проходила абсолютно обыденно, без потрясений и каких-нибудь серьезных переживаний, угрызения совести его по ночам не терзали. Увлечений было у него немного. Существовала, правда, в его жизни одна-единственная страстишка. Страстишка порочная, но хотя и говорят, будто тайные грешки иссушают человека заживо, насчет Барашкова это было бы затруднительно утверждать. Он отнюдь не был «высушенным», а очень даже наоборот. Благодаря сей пагубной страсти, он был толст, туг и румян, как свежеиспеченный каравай. Вкусная и обильная пища – вот порок, который на протяжении многих лет безраздельно властвовал над душой и, в особенности, над телом г-на Барашкова. Часто в свободное от работы время он посещал один и тот же ресторан, где подавали отлично приготовленное мясо. С каким удовольствием Барашков вонзал свои зубы в безупречно прожаренный, сочный, пахучий кусок и самозабвенно жевал, жевал до слез на глазах! Дома на кухне он с удовольствием готовил разнообразную снедь для самого себя. В основном, это были сытные, мясные блюда, без изысков. Мясо, запеченное в тесте, мясо с зеленью и горохом, бифштексы, котлеты и антрекоты из самого высокопробного мяса – все это Барашков поглощал в одиночестве, если не считать компании собачонки. Такса, которая за несколько лет основательно разжирела, едва уже передвигалась по квартире. Она предавалась тому же пороку, что и хозяин, но имела грустный вид и страдала одышкой. Хорошие знакомые Барашкова добродушно подтрунивали над его обжорством, и он не обижался, а только застенчиво хихикал, когда кто-нибудь из них пытался по-приятельски пощекотать его пухлый живот.
Что касается возможной женитьбы, Барашков думал, что было бы лучше жениться на какой-нибудь бедной, полуголодной девушке, это доброе дело. Он бы ее откормил. Сам бы стал готовить для нее, и вот, благодарная жена начала бы тогда полнеть и полнеть на глазах, и смотреть на нее было бы очень приятно. Действительно, Игорь Барашков был совсем не чужд добрых чувств и иногда, в минуты какого-нибудь душевного благого порыва мечтал даже о том, как он в один прекрасный день накормит всех городских нищих и бомжей. Голодных-то ведь много. Арендует на собственные средства помещение, поставит там столы и будет периодически всех кормить. Совершенно бесплатно. О, как бы его за это благодарили! И в газетах бы написали. Ведь это подвиг, самый настоящий подвиг во имя человеколюбия! Потом, конечно, вся эта блажь выветривалась из его головы. Накормить всех голодных – весьма достойная, но слишком уж эксцентричная затея.
Когда, будучи в отпуске, Барашков отправился в Читу к родной тетке, его соседями по купе оказались трое молодых кришнаитов, ехавших тоже, как оказалось, в Читу. Они везли с собой кучу своей пропагандисткой макулатуры и всю дорогу назойливо приставали к Барашкову, пытаясь, кажется, всерьез приучить его к сухому молоку и всякой вегетарианской гадости. Молодые люди критиковали его пристрастие к мясным блюдам, насмехались даже над его толщиной, что было совсем уж нестерпимо. И даже грозили тем, что таких, как Барашков, ждет на том свете ужаснейшая кара в виде наглядного пожирания его же собственной плоти. К тому же, кришнаиты окрестили его неприятной кличкой «мясоед». Бедный Барашков вынужден был попроситься в другое купе. Однако после этого он несколько раз задумывался о жутком кришнаитовом аде, и ему становилось как-то не по себе.
Нагостившись у тетки, он вернулся домой, в свою холостяцкую квартиру. Тут-то и начали происходить совершенно необъяснимые вещи, чрезвычайно встревожившие Барашкова.
До конца отпуска оставалась еще целая неделя, и Игорь Барашков наслаждался тихим сытым покоем и комфортом своего жилища. Обычно по ночам начальник отдела кадров спал безмятежным, почти младенческим сном, но в течение нескольких дней сон его стал неспокоен. Барашков ворочался, его бросало в жар, он потел, ему снились какие-то дурные обрывчатые сны. Снились джунгли, свирепого вида индусы с копьями и трупы убиенных животных. А однажды Барашков проснулся среди ночи вроде бы от какого-то воя. Проснулся и уставился в темноту круглыми от ужаса глазами. Но слышно было только тиканье больших настенных часов и мерный храп жирной таксы, расположившейся в кресле. Успокоившись и списав все на легкое нервное расстройство, Барашков по привычке встал, надвинул тапочки и прошествовал на кухню. Он вдруг почувствовал, что страшно проголодался. Не раздумывая, он угостился изрядным куском холодной жареной телятины из холодильника, запил холодным же чаем и отправился спать. И уснул, правда, ненадолго. Буквально через полчаса, Барашков снова пробудился, но на сей раз как будто бы от шлепанья посторонних ног в квартире. Как он не напрягал слух, ничего больше не услышал, да ничего подобного и не могло произойти. И он спокойно проспал до самого утра.
На следующую ночь Барашкову снова почудилось, будто он слышит чьи-то тяжелые шлепающие шаги, которые затихли на кухне. И мало того, хлопнула дверца холодильника. Не помня себя, Барашков вскочил и бросился на кухню. Ничего он там не обнаружил. Он даже заглянул в холодильник. Ничего. Дальше – хуже. Не успев толком задремать, Барашков услышал шаги, но теперь уже в обратном направлении, из кухни в прихожую. С сильно бьющимся сердцем, взяв зачем-то в руку декоративную глиняную вазочку, он, крадучись, вышел из комнаты и включил свет. И опять никого. Это уж вообще черт знает, что такое. Барашков, все еще крадучись, прошел и на кухню, машинально открыл холодильник и вдруг обнаружил пропажу телятины. Именно той самой жареной телятины, которая лежала на тарелке. Это казалось невозможным. А, подумал Барашков, так это, значит, собака стащила. Открыла, значит, холодильник, залезла и сожрала. Но, поразмыслив, он отмел эту нелепую мысль. Во-первых, Килька (так звали таксу), спит беспробудно в кресле, и ни при каких обстоятельствах не проснулась бы среди ночи, тем более, ради куска мяса – она для этого слишком хорошо воспитана. К тому же, у нее есть своя еда и посуда. Во-вторых, чтобы при своей низкорослости, упитанности и неповоротливости, при всей своей лени, тупости и одышке, Килька смогла бы открыть холодильник и достать с верхней полки такой солидный ломоть – это уж полнейший бред. Да и шаги эти, вообще, того, никак на Кильку не похоже…
Какое-то время Барашков стоял в крайнем недоумении, затем еще раз тщательно осмотрел всю квартиру и, не придумав никакого объяснения происшедшему, лег спать. И через некоторое время, с ужасом очнулся от дремы. Зловещие и непостижимые шаги прошлепали на кухню и замерли там. Хлопнула дверца.
- У-у… - прорычал Барашков и пулей вылетел из постели на кухню. Тщетно. Когда он снова приоткрыл холодильник, он вскрикнул. Мясо лежало на тарелке, как будто никуда не исчезало. Барашков совсем опешил.
- Госсподи, - прошептал он, - Это полтергейст…
Из какого-то неприятного чувства он не посмел притронуться к этому мясу и весь остаток ночи не смог заснуть.
Ничем не объяснимый, пугающий полтергейст буйствовал на протяжении нескольких ночей. Едва Барашков проваливался в сон, как тут же полтергейст принимался разгуливать по квартире, хлопать дверцей холодильника. Барашкову казалось, что неторопливые тяжелые шаги стали еще более увесистыми, а мясо продолжало таким же фантастическим образом исчезать и снова появляться. Килька совершенно не обращала внимания на полтергейст, ночью она спала самым бессовестным образом. Барашков не спал, которую ночь, он просто лежал, натянув одеяло до подбородка, с ужасом прислушивался к малейшему звуку и дрожал мелкой дрожью. Он стал подозревать, что если ничего не предпримет, то в ближайшие дни непременно, окончательно свихнется. И на четвертую ночь он не выдержал. Выждав момент, когда в квартире все затихло, Барашков прокрался на кухню, достал злосчастный кусок мяса, в котором почему-то увидел источник своего ночного безумия, и с силой распахнул окно. Он, буквально, попытался вышвырнуть кусок на улицу, но что-то вдруг произошло. Что-то такое он вдруг услышал невообразимое, не то писк, не то визг. А когда мясо (Боже всемогущий!) затрепыхалось и задрожало в его руке, Барашков с криком выронил его и в неописуемом ужасе отскочил. Он прижался к дверному косяку и бессмысленными, побелевшими глазами смотрел в темный угол, куда шмякнулся кусок. В этот момент Барашков окончательно уверился в своем помешательстве, ибо то, что предстало его глазам, никак нельзя было назвать явлением нормальным. Холодная телятина на полу, вопреки всякому здравому смыслу, шевелилась, извивалась и вопила. И вместе с этим увеличивалась в размерах, принимая невообразимо гадкие формы. Барашков вдруг весь как-то ослабел и опустился на корточки. При этом он заметил, что вместе с ростом омерзительной живой телятины, тембр ее писка становится все ниже и басовитей. На миг, от ужаса, Барашков впал в беспамятство, а когда вновь очнулся, то увидел, что над ним нависло нечто огромное и бесформенное. В один миг, совершенно уже обезумев, Барашков понял, что над ним покачивается чудовищная зубастая харя матерого тираннозавра. Барашков, охнув, лишился чувств.
Тираннозавр же приблизил к неподвижному телу громадную бронированную морду, задумчиво склонил ее набок и плотоядно разинул гнусную пасть...
Внезапное исчезновение Игоря Барашкова было удивительно. Обожавшая сына, мать Барашкова наведалась в его квартиру, но кроме испуганной, отощавшей Кильки никого не увидела. Барашкова и след простыл. Только на кухне, на полу у самой двери застыло несколько капелек, похожих на вишневый сок. Барашков исчез совершенно бесследно…