Путь к Истине
Глава 3
- Юлий, мальчик! - пожилой и всегда властный голос экономки сейчас прозвучал необычно дрожащим.
Едва дав коснуться губами лба, Юлий проворно вырывается из робких объятий, рванувшись в дом. Прыгая на одной ноге, он пытается стянуть сапоги, разбрасывая по всей прихожей налипшие комья грязи.
- Здравствуйте, дядь Вань, - кряхтя над сапогами, бросил юноша. - Кто-нибудь, приготовьте воду в термах и домашнею тунику...Эй, а где мой старый?
Наконец совладав с сапогами, не дожидаясь пока подадут свежею домашнею одежду и сандале, он направляется внутрь. Но экономка и старый сторож Иван, похоже, не сильно то и спешат выполнять слова молодого барона. Татьяна стоит, сжав края ниспадающей на пол столы, а Иван, переминаясь с ноги на ногу, явно ждет момента улизнуть. Не обращая на игнорирование и перепуганные глаза домашних, решительным шагом Юлий идет через коридор на поиски старого барона Георгия.
- Отец, я вернулся!
Тишина. На какое-то время Юлий замирает на месте. Дом тих и пуст, словно лишь сердито шумящий ветер вот уже много дней в одиночестве владеет опустевшими комнатами. Необычно тихо, не доносится с кухни ароматный запах обеда, не суетится прислуга. Тихо и неприветливо встречает парня родное поместье.
- Да где он провалился! - пробубнил он под нос, перчась на месте в нерешительности.
Юлий входит в отцовский кабинет. Ну да, как всегда будет сидеть, откинувшись на спинку кресла, едва видимый из клубов табачного дыма. Руки лениво разбирают кипы документов, неприкосновенные ни для кого, кроме "наше нашество", тросточка для письма тихо скребет по папирусной бумаге (естественно - для нормального пергамента жаба давит), филигранно, с чувством знания дела, вырисовывая каждую букву.
Но нет, в кабинете отца нет. Непривычно рабочий стол пуст, на деревянной поверхности, никогда не видящей белого света из-под бумаг, реяет толстый слой пыли. Любимая отцовская трубка покоится в пепельнице, подобно утопающему кораблю погрузившись наполовину в сероватую массу пепла (факт для отца вообще недопустимый). Рядом очки, не в футляре, как обычно, стекла потрескались и отпали. Удивленный и сбитый с толку Юлий тянет воздух, но не ощущает запах, казалось бы, навеки поселившегося табака.
Может на веранде? Конечно, где же еще ему быть. Отец даже обед просит подавать прямо в кабинет или на веранду. В обычный день увидеть грозную и деспотичную тень хозяина поместья просто невозможно. Возле кабинета домашние стараются не появляться, словно от него исходит огненное дыхание дракона. Юлий слышал, что гувернантки играют в карты по вечерам на "отнести еду барону". Правда, злые языки давно прозвали кабинет барона не обиталищем огнедышащего властителя небес, а берлогой.
Перед взором Юлия возникает образ отца. Вот он стоит, скрестив руки за спиной, приковав взгляд к цветущим белым цветом деревьям. Будет дышать ровно, в унисон пению ветра и медленному танцу ветвей. Так он и будет стоять, не обращая долгое время внимания на застывшего позади сына. Лишь обернется на мгновение, велев ждать в кабинете и не беспокоить, пока тот думает. Юлий порой дивится, какие мысли могут роиться в прогнившей маразмом башке старого барона.
Но нет, одинокая веранда встречает вошедшего юношу той же зловещей тишиной. Лишь ветки покачиваются из стороны в сторону, будто в прощальном жесте ушедшему. Юлий некоторое время в растерянности топчется на месте, пытаясь включить соображалку. Не выходит.
Всегда с поразительной и вызывающей зависть ухоженностью сад молодой барон застает в страшном запустенье. Да, ураган наделал много шороху, но будь хозяин дома, он сейчас бы покрикивал на старательно суетящихся работников. А вместо этого тишина, сад лежит в развалинах, точно отцовская гордость и основная часть дохода вдруг становится лишней обузой. Нет уж, фигушки, старый папаша хоть и маразматик, но подобного бедлама не допускает. Да будь он хоть за морем в западной столице, сей час бы грабли и сапки скребли не с меньшим энтузиазмом, чем стой старина барон у них над душей во плоти.
Немного взволнованный и встревоженный Юлий широкими шагами влетает обратно в кабинет. Экономку и сторожа он застает застывших с прежним страхом и неуверенностью у двери.
- Что случилось? - Юлий впивает взгляд в обоих. - Где мой отец?
Тишина. Только Татьяна крепче сжимает столу и поджимает губы. Юлий некоторое время терпеливо переводит взгляд то на экономку, то на сторожа Ивана, пытаясь понять причины небывалого домашнего запустенья и прямо шокирующего поведения присутствующих. Но те словно зашили нитками губы.
- Я, что, к стене обращаюсь! - всегда заметно плохо скрывающий опасение к пожилой и строгой экономке, Юлий неожиданно взрывается. - ГДЕ! МОЙ! ОТЕЦ!
Тяжело и горько вздохнув, Татьяна опускает сжатые руки. Державшаяся на прогнивших балках дамба с шипением и треском разметается, высвобождая застоявшийся поток эмоций. Из маски смотрительницы поместья, строгой к домашним и требовательной к слугам, проявляется обычная и слабая пожилая женщина. Не сдержавшись, она закрывает лицо ладонями, сквозь пальцы протекают крупные потеки слез.
Татьяна или просто матушка, как зовет ее лишенный матери Юлий, никак не может выплакаться. Так бывает всегда, когда пытаешься сдержать эмоции. Только вот природа человека всегда берет свое. Пусть мы пытаемся быть кем-то, примеряем различные маски, все равно мы те, кто мы есть. Пусть даже и не верим в это.
В перерыве между всхлипами и взывающих к небу стенаний, Юлий понимает причину запустенья. Поток слез и бессвязной речи обрушивается на юношу, а он стоит и пытается сделать вид, что все происходит не с ним. Словно снится жуткий кошмар. Стоит только сделать усилие воли, раскрыть связанные полу забывчивостью глаза...Но нет, не сон. Жуткая, сковывающая руки и ноги реальность, что лишь хочется казаться сном, миражом. Несколько минут Юлий стоит, стиснув кулаки и отказываясь поверить в происходящее. Как же тяжело осознать, как хочется напрочь отогнать мысль, что...
- Мы похоронили его неделю назад, - слова Ивана раздаются, как скрежет метала.
Сделав над собой усилие, юный барон заставляет принять реальность - круглый сирота в опустевшем отцовском поместье.
- Я же был всю неделю в Академии, - выдавливает парень, впервые обмолвившись после ужасной вести. - Почему? Почему мне никто не сообщил?
Вконец перепуганные экономка и сторож переглядываются, будто нашкодившие дети, решающие, кто скажет маме о разбитой в вдребезги любимой вазе.
- Простите, молодой барон, - заговорил Иван, - в такую суматоху про вас просто... забыли.
Юлий чувствует, что ноги не держат веса тела, перед глазами туман. Если бы не вовремя подвернувшийся под руку письменный стол, тут же бы грохнулся. Татьяна и сторож, толкаясь, наперегонки бросаются к юноше, но тот останавливает непривычно властным жестом. Совсем как отец.
- Довольно, - холодно проронил он. - Мне нужно побыть одному.
Остаток дня и вечер Юлий проводит в кабинете. Сам растапливает дрова в камине, что отец делал лично, отчего к реликвии в голове у домашних и мысли не возникало подойти. Погрузившись в объятья кресла, осиротевший юноша молча смотрит на пляску языков пламени, игнорирующих нависшее чувство тяжести, игриво кружась и пританцовуя. Юлий, впав в раздумья, погрузившись в себя, сливается с комнатой. Как будто став статической частью мебели, не шевелясь и не произнося ни слова.
"Отца больше нет, теперь я совсем один".
И откуда такие мысли? Словно ветер приносит обрывки чужих фраз. Юлий пробует на вкус сказанное - отца нет.
Что чувствует он? Чего таить - не ладили младший сын с отцом. Его брат Сергий дело другое. Высокий красавец, статный, верхом на белом коне, с отблеском солнечного света на латах и прочий сантиментальный бред. Но для старика отца - образец. Вот только Юлий как назло под стандарт не подходит. Ни воинские данные не унаследовал, да и от политики его в сон клонит. Про таких, покачивая головой, поговаривают, мол "в кого ты такой пошел?" или коронное "таких в нашем роду еще не было!" А Юлия тянуло куда-то прочь от земли, туда, где-то за облаками, где есть ответы, где покой и легкость. Быть может, поэтому он и нашел себя в богословии.
Но отца больше нет. Нет и вечного спора о достойном для мужчины их рода пути. Но что проку в том? Все грезы и мечтания Юлия лежали в получении достойного места в рядах теологов, где он представлял себя в черной мантии, перед собранием, защищающего научный труд. Чем сильнее рвешься к мечте, тем больнее осознавать безвыходность.
Что осталось у Юлия? Старое поместье их старого рода? Находится в доме, где каждая комната, каждая мелочь напоминает о отце, невыносимая мука. Да и смех один – он, Юлий, станет вести хозяйственные дела? Заниматься купле продажей? Брат? Но Сергий наверняка понимает младшего члена семейства меньше старика отца. Юлий со стыдом осознает, что, вырастя в одном доме, они не знают друг друга. Если один гонял с деревянным мячом с мальчишками, другой сидел в четырех стенах, трепетно разворачивая древние пергаментные свитки. Один стал богословом и неудачником, второй воином.
«Отца нет. Я никогда не ладил с ним, не нашел взаимопонимания, даже не посмотрел в глаза перед кончиной, не услышал последнего слова. А теперь сижу возле его камина и не в силах выдавить слезу по умершему».
Только сейчас он слышит шорох за дверью. В кабинет, шурша сандалиями о ворсинки ковра, вступает экономка. Чайник на подносе, чем больше женщина осторожничает, бренчит, неприятно отзываясь в голове.
- Может чаю? – робко предложила Татьяна.
Юлий, не замечая ее, сидит в молчаливой апатии. Вздохнув, экономка ставит поднос на стол и удаляется. У двери она на миг останавливается, силясь, что-то сказать, но, передумав, исчезает. Лишь шаги некоторое время эхом разносятся по опустевшему атрию.
«Наверняка думает, что я свихнулся, - с грустной иронией думает невольный хозяин поместья. – Хотя может так оно и есть?»
Юлий, как подкинутый пружиной, резко вскакивает, дорожный плащ ложится на плечи.
- Барон, куда вы на ночь глядя? – окликнул его Иван, когда словно от погони, юноша проносится по атрию мимо жилых комнат прислуги.
Экономка и сторож, тихо беседующие, сильно обеспокоенные удрученным состоянием нового хозяина, наперегонки, едва не толкаясь, выбегают из комнаты. Всплеск энергии вызывает не меньшее беспокойство и удивление.
- Рано меня не ждите! – успел крикнуть он, прежде чем дверь не захлопнулась, оставив Татьяну и Ивана с удивленными минами.
Вечер над поместьем медленно клонится к ночи. Блестят назло расползающимся облакам первые звезды, деревья и кустарники кажутся в неясном полумраке туманными, тянущими руки, силуэтами.
Юлий стоит, подставляя лицо ласкающему ветру, наслаждаясь успокоительной тишиной отцовского сада. Но вот он продирается сквозь широко разросшиеся ветви деревьев, туда, где в тусклом лунном свете видны округлые купола церквушки.
«Надеюсь, отец Лены не знает, что я вернулся, - мелькнула искорка надежды. – Может, выйдет хоть один вечер провести как нормальному человеку».
Лена – обычная сельская девушка. Старик барон не знал и хорошо. Сыграл бы в ящик гораздо раньше, а перед этим закрыл для младшего сына двери дома. Но потому юношу и тянуло к Лене, самой простой девушке, не прячущейся за толстым слоем грима и кружевами платьев. В его сердце нет светским куклам, где нет жизни, нет искренности. Но, конечно же, Георгию этого было не понять.
- Юлий! – необычно, но в столь поздний час девушка гуляет во дворе, словно ожидая возлюбленного.
Она бросается к Юлию, обхватив шею и прижавшись к груди, словно ища защиты. Но, отпустив, заглядывает в глаза совсем по взрослому.
- Твой отец, - проронила она, опустив взгляд, - это ужасно… мне очень жаль.
Не зная, что сказать, Юлий молча прикасается губами к руке. Так хочется покоя, но тень и опаляющий взгляд произошедших скорбей и перемен преследуют и тут.
Влюбленные сидят у ручья, слушая журчанье воды. Юлий смотрит на их отражение в воде, расплывчатое, едва различимое, как и сама жизнь, как молчание, что нависло над ними. Он все время думал о ней, одна мысль, что он хоть кому-то нужен, что его ждут, заставляла жить и бороться. Теперь он возвращается и будто не знает этого человека. Сидят и неловко продолжают молчать, не в силах даже взглянуть друг другу в глаза. Неужто нужно пройти весь путь и прийти вот к этому?
- Юлий, - выдавливает Елена, наконец, решившись, - мой отец знает о твоих неприятностях. Мы все знали раньше, чем это сообщили тебе.
Она прерывается, робко посмотрев на юношу. Тот делает вид, что один во вселенной, смотрит в пустоту как отрешенный.
- Пойми меня, - она касается его плеча, - я люблю тебя по прежнему… но отец сказал мне, что тебя раздавили. Ты и сам не представляешь, что они сделали. Ни одно учебное заведение империи не приимет тебя. Ты изгой, Юлий, мне не приятно это говорить, но такова реальность. Какой бы горькой она не была, пить ее придется до дна.
«До дна! – Юлий усмехнулся. – Лучше я яд выпью, чем дрянь под названием реальность. Да уж, добейте раненого, облегчите страдания, окажите милость!»
- Отец думает, что у тебя только один выход. Ты унаследовал титул барона, и это поможет добраться до чина центенария, может и выше, кто знает. Приграничные крепости сейчас набирают молодежь в лимитаты. Может, стоит?…
Юлий молчит. Не выдержав, Елена трясет юношу за плечи и разворачивает лицо к себе. Но взгляд его проходит сквозь девушку.
- Отец никогда не даст добро на нашу свадьбу, Юлий!
Лена произносит заранее подготовленную фразу так, словно давно смирилась. Огромный молот обрушивается Юлию на голову. Рой мыслей захлестывает сознание. Какое славное начало и как низок конец. Все в пустую, все усилия идут на свалку жизненной истории.
Юный барон резко поднимается и уходит не попрощавшись. Растерянная девушка что-то кричит, но не слушая, вдавив шею в плечи, парень бредет в полумраке ночи и сознания.
Нет более покоя. Нет пристанища путнику жизни. Нет места, где он отдохнет и перевяжет раны. Только сейчас приходит осознание, что, значит, быть по настоящему одиноким и беспомощным. Ни прошлого, ни будущего. Впереди нет ничего, огромная дыра, необъятная, всепоглощающая бездна.
Подняв взгляд к небу Юлий, наконец, разрыдался. Беззвучно, лишь капли слез стекают по щекам.
«Говоришь, дождь не длится вечно? – вспомнил он монаха попутчика. – Но, похоже, мою жизнь залил не дождь, а накрыла океанская волна. Что у меня теперь осталось?»
Неведома как доползя в полубреду к поместью, Юлий падает без сил на кровать прямо в плаще и сапогах. Спустя минуту, в кабинет крадется экономка, стянуть с юноши верхнею одежду и укрыть одеялом.
- Почему ты не рассказала ему все? – прошептал за ее спиной Иван.
- Тихо ты, дурень старый! – как кошка зашипела Татьяна. – Хочешь окончательно выбить из-под ног мальчика землю?
Посмотрев на обессиленного спящего парня они удрученно переглядываются.
- Но ведь молчать вечно тоже не сможем.
«Дневник Юлия. Поместье барона Георгия».
Дождь не длится вечно. Хорошея фраза, сказать нечего.
Не верилось мне тогда, что день подошел к концу. Надо же, один день, но жизнь перевернул, разрушил все. Еще день до того был студентом перспективной богословской академии, любил и был любим, но вот я скован молчанием опустевших отцовских стен. Река не может стоять на месте. Все течет, все меняется. Пусть не к лучшему, на пути течения нас встречают камни, обрывы, мелководья, но река должна течь, как и бренная жизнь. Да, мы падаем, спотыкаемся, житейская ладья расшибается о заточенные быстрым течением камни. Не без этого.
Но все же, кое-что я понял. В первых, что нужно уметь везде находить уроки. Академия, и я только сейчас это понимаю, была лишь вступительным экзаменом. Настоящие уроки, зачеты и экзамены где-то там, далеко за горизонтом, в школе, под названием жизнь. Верно говорят – век живи, век учись.
Что ж, наверное, с этого момента и начинается мой долгий и тернистый путь к Истине. Рано ныть в начале путешествия, ведь впереди колючки терниев, камни, ухабины. Но я знал, куда шел. Первые шаги сделаны и глупо отступать. Пусть путь мой усеян болью, смешавшимся потом и кровью, но заветная цель так сладка, так желанна, что на алтарь ее достижения стоит положить жизнь.
Но все это будет впереди. А сейчас я усвоил один важный урок – дождь не длится вечно. Пусть потоки грязно-бурой жижи текут по дорогам и в доме гремит посуда от раскатов грома. Все же, грибы лучше всего собирать после хорошего дождя. И чем сильнее беснуется ураган невзгод, тем решительней и яростней должны быть мы по его окончании.
Все течет, все меняется и нет ничего постоянного, кроме Безначального. Не знаю, что произошло в ту ночь, но разбитый и раздавленный юноша, брошенный и отвергнутый, оставшийся совсем один против жизни, куда-то делся. Утром я проснулся другим человеком.
Путь к Истине начался.