Александр ГЕРАСИМОВ
ФАНТИК,
ИЛИ,
КАК МЕНЯ НЕ УБИЛИ
Тувинские хроники
Пришлось мне как-то служить в Тувинском драматическом театре. Постановщиком. Художником, стало быть, трудился. Работа непыльная. С утра выпил – весь день свободен.
***
Однажды зимой послали меня в Питер выбивать в театральных мастерских одежду сцены, новые кулисы, падуги, занавес и прочую театральную требуху. Оформил я положенные бумаги и скорой ногой обратно, в Туву. Дорога лежала через Красноярск. Прилетели. А дальше – никак. Керосин кончился.
Пошел я в гостиницу устраиваться. Мест нет. Куда христианину податься? Известное дело – в кабак. Дорожка торная. Огляделся кругом – на дворе уже темно, белая крупа улицу сечет. От гостиницы через дорогу питейное заведение. На фасаде неоновыми буквами выведено – «Красноярье». Ладно, думаю, Красноярье, так Красноярье. В чужом городе среди зимы особенно не разгонишься.
Захожу в это самое «Красноярье» с твердым намерением просидеть в нем остаток жизни. Деваться мне, думаю, все равно некуда. Керосин обещали только к завтрашнему утру. На улице мороз за сорок зашкаливает. И это еще по Цельсию. Про Фаренгейта с Реомюром и подумать страшно.
В дверях, как положено – швейцарский гвардеец. Борода до пояса. Фуражка, как у латиноамериканского диктатора. Пальто с галуном. Нельзя, говорит, закрыто. Я червонец из кармана выудил и говорю, так давай, говорю, откроем торжественно ваше предприятие общественного питания. Десятка, по тем временам, деньги небывалые.
***
Тогда – как было? С рублем из дому вышел – при деньгах. На трамвай там, пачку сигарет, чашку-другую кофе или не размашистый, но достойный обед в профсоюзной столовой. Трешница в кармане – человеком с большой буквы себя чувствуешь. Пятерка – того лучше. На пятерку можно многое себе позволить. Водки бутылка – три рубля, шестьдесят две копейки; коньяк – четыре двенадцать, да рубль на закуску. При разумной экономии прилично можно посидеть. Десять рублей, при среднем окладе жалования в сто двадцать, сами понимаете. А швейцару красная цена – рупь.
***
Так что, крякнул привратник, а делать нечего – когда еще такой клиент случится. Провел меня в фойе, пальто на согнутый локоток принял и проводил до зала.
«Красноярье» произвело на меня самое благоприятное впечатление. Тепло. Забранные шелковыми кремовыми маркизами окна, возведенные из песчаника и мрамора стены, на них – изображающие жизнь Красноярского края, мозаичные панно. Дымящиеся заводские трубы, газгольдеры, паровые и электрические турбины, шагающие экскаваторы и прочую вредную для природы технику; промышленный лов рыбы, уборку хлебов, золотодобычу и другие трудовые подвиги художник изобразил скупо, соответственно суровости края – тремя-четырьмя оттенками смальты. Видимо лицезрение битвы за урожай и добычи полезных ископаемых, по замыслу творца должно было способствовать лучшему выделению желудочного сока отдыхающими от созидательного труда работниками легкой промышленности и тяжелого машиностроения.
Прочая обстановка являла собой вполне заурядную картину. Высохшие прямо на столах негнущиеся, аккуратно заштукованные скатерти, полный мельхиоровый прибор, чудовищных размеров подтарельники и тарелки, способные поместить целиком зажаренного гуся, МПСовский триумвират для специй и пустые трехэтажные, неизвестно с какой целью поставленные посередине каждого стола менажницы. По своему личному опыту я знал, что в эти великолепные подобия барочных фонтанов никогда ничего не помещали.
Устроился я на возвышении неподалеку от эстрады под чудом уцелевшей в житейском море финиковой пальмой. Подлетевшему с грозной миной, ростом и фигурой удавшемуся в Эйфелеву башню, работнику подноса пришлось посулить щедрые чаевые.
Вот объясните вы мне на милость – что за публика эти официанты? Когда в нем больше всего нуждаешься – днем с огнем не найдешь, а когда не ждешь совсем – он тут, как тут. Иди пока, говорю ему, служивый, с Богом. И принеси мне для начала нераскупоренную бутылочку армянского коньяку, местную газету и стакан чаю погорячей да покрепче. Отслюнил я ему четвертной билет и велел за мой столик никого не сажать. При виде радужной бумажки с портретом не в меру веселого дедушки Ленина, блюдоносец расцвел, что твоя магнолия, и со всей дури кинулся исполнять мое распоряжение.
***
Дела давно минувших дней…
Халдей, без сомнения – существо насекомое и кроме денег во время работы ни на что не ориентируется. На обыкновенного трудящегося, за свои кровью и потом заработанные пять рублей желающего оттянуться на всю катушку, этот динозавр и не взглянул бы. А тут, бес его знает, что за клиента ему судьба принесла. Голубые джинсы и подосиновиковый, залатанный замшей кожаный пиджак могли скрывать под собой какую угодно фигуру. Так одеться могли и дипломат, и катранный катала, и симфонический дирижер, и удачливый поездной вор. А тут человек четвертными машет.
Я на ту пору был сказочно богат. Перед отъездом в командировку один за другим два спектакля сдал – тыща рублей постановочных, казенных денег тыщи полторы да по мелочи. В общем, было чем потрясти воображение провинциала.
***
Сижу я, значит, чай с коньячком прихлебываю и читаю газету. Сколько кто на-гора угля выдал, деталей зачем-то сверх нормы за смену расточил, апатитов и медной руды добыл. Новости спорта, погоды и каково непросто живется трудящему человеку за рубежами нашей Родины. Зал потихонечку наполнялся. И вот, что интересно. Женский пол был, как обычно бывали советские женщины зимой в помещении, в головных уборах. Что угодно – будь то кинотеатр, поликлиника, пельменная или филармония – дамы не снимали своих колпаков никогда. Но это не новость. Привык. А вот джентльмены в шапках в ресторане – это было забавно. Заправленные в сапоги спортивные штаны с лампасами, меховая, пыжиковая либо ондатровая шапка и шотландский мохеровый шарф этикеткой наружу на шее. Подивившись местному обычаю, я продолжил чтение боевого листка.
«Александр Николаевич?.. Вот уж, кого не ожидала…», – я поднял глаза и обомлел. Ноги от зубов, юбочка, напоминающая наиболее откровенную набедренную повязку самых бесстыжих индейских племен, ресницы, которым позавидовал бы и махаон, великолепный природный румянец и роскошная медная грива.
– Батюшки! Анна Васильевна! Красавица народная! Воистину, пути Господни… – да уж, встретить давний предмет моих напрасных воздыханий, приму и этуаль императорских… ну это я уж совсем заврался. Передо мной во всем своем великолепии стояла гримерша Красноярского театра Музыкальной Драмы и Комедии, Анечка, или, как в шутку величали ее друзья, Анна Васильевна Бусырева. В общем – встреча во всех отношениях невероятная, – … а я тут, знаете ли, плюшками балуюсь…
***
Предыстория нашей встречи такова. Сколько-то времени назад Красноярская Музкомедия гастролировала в Туве. Тогда-то мы с Анечкой и схлестнулись на почве нежной любви к таксам – существам, совершенно отличным от остального собачьего племени. Анна Васильевна повсюду таскала за собой черную в рыжих подпалинах длинношерстную таксу Марусю, молодое, жизнерадостное, похожее на сороконожку животное. Мои ухаживания разбивались о разговоры про собак и прозрачные намеки на таинственного жениха. Недолгие гастроли не позволили мне развить более успешное наступление, и мы с Анечкой расстались добрыми друзьями.
***
И вот, «…как мимолетное виденье…», так сказать, Анечка, продолжая щебетать какие-то милые глупости, присела за мой столик. В мгновение ока явившийся стюард по моему велению приволок из подвалов лучшее шампанское вино, и безнадежно потерянный было вечер озарился нежным светом ореховых глаз рыжей красавицы.
Между тем на сцене появились музыканты - типичные ряженые в цветастые рубахи ресторанные «лабухи». Красные гипертонические физиономии декорировались пушкинскими бачками. Пока коллектив настраивался, звукооператор включил свежий хит сэра Пола МакКартни «Mull of Kintyre».
Mull of Kintyre... Oh mist, rollin' in from
the sea... My desire is always to be here! Oh,
Mull of Kintyre...
Сладкоголосый жук* расправил свои крылья** над грязноватым полом провинциального ресторана. Сиреневые, залатанные плюшевым вереском скалы шотландского берега отразились в стрельчатых окошках.
…Oh, Mull of Kintyre...
Балладу о поместье Пола МакКартни впоследствии признали лучшей песней десятилетия. Я был совершенно очарован гнусавым пением волынок и простуженным голосом великого шотландца. Нестерпимо захотелось хлопнуть односолодового скотча и закусить фаршированным бараньим пузырём. Но на столе была только бутылка трехзвездочного «Арарата» и незатейливо декорированное петрушкой подвядшее мясное ассорти.
Музыканты завершили sound check и во всю ивановскую грянули заглавный номер.
***
Любите ли вы музыку?.. Любите ли вы музыку так, как я люблю ее, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного?..***
Не то что бы они плохо играли. Это была честная ресторанная разлюли-малина Музыканты отбивали привычный и уже опостылевший им самим ритм так, словно бы дрова рубили, будто бы от того, насколько оглушительна будет их музыка, зависела их жизнь и судьба. Будто бы громкость динамиков могла повлиять на то – пустят ли их в расход у врытого в землю посреди тюремного двора столба на январском, цвета луковой шелухи рассвете, когда выходящий из-под башлыков расстрельной роты пар делает солдат похожими на серых суконных драконов неизвестно для какой цели оказавшихся среди заснеженной прозрачной Российской глубинки, или нет.
Три или четыре больших рюмки армянского сделали свое дело. Музыканты стали не такими безобразными, дамы в клобуках перевернулись в симпатичных тетенек, их спутники – в мужественных пионеров-золотодобытчиков. Моя vis-a-vis стала еще прекрасней. Она одна, кажется, была с непокрытой головой. Дискотечные огни, задевая ее волосы, приделывали ей то сиреневый, то желтый, то голубой нимб. Я почти не слышал того, что она говорила. Поэтому, налив себе еще махагонового напитка, я сунул саксофонисту в раструб его носогрейки красненькую и попросил заменить очередной номер волшебной «Mull of Kintyre». Танцующие, недовольно бурча, отправились по местам ковырять несокрушимый «оливье». Танцевать под музыку великого highlander'a им было почему-то оскорбительно. И так почти через каждый танец, я, не глядя, доставал из кармана бумажку, и суровое солнце Шотландии вновь озаряло торжественно-убогий интерьер сибирского кабака.
Недовольство публики нарастало. Но связываться с неизвестно откуда свалившимся на их голову любителем британской популярной музыки почему-то не решались. Очевидно, терпели до подхода основных сил. Кавалерия не заставила себя долго ждать. В зал ввалилась шумная компания крепких, схожих между собой, будто бы нарочно калиброванных бойцов. Одеты они были так же, как и окружающие. Но выделялись именно своей одинаковостью и сплоченностью. Так одинаковы солдаты в строю. Судя по похожим на вареники сломанным ушам, это были борцы-вольники. Они уселись за большим, заранее заказанным столом, сервированным с большим, чем остальные, шиком. Окольцованные мельхиором крахмальные салфетки колом стояли у каждого прибора. В центре красовалось набитое необычным в это время года букетом красных гвоздик ведро для шампанского. Спортсмены, должно быть, отмечали чьи-то именины.
Я уже порядком выпил, и разум, кажется, махнул на меня рукой. Поэтому после исполненной для Юрана по заказу друзей песни, я снова заплатил за МакКартни. И тут, потеряв всякое терпение, из разных концов зала к нашему столику направились делегаты. Кажется, мне собирались набить морду. А скорее всего - шли убивать. Я точно и заранее чувствую, когда меня хотят лишить жизни. Не знаю почему. Моя спутница сохраняла абсолютное спокойствие. Все так же беззаботно щебетала и смеялась. Я же, оценив на глаз общую массу желающих со мной разобраться, потихонечку стал трезветь.
И вот что удивительно - стоило соискателю моей физиономии подойти к нам поближе, как он резко разворачивался и делал вид, что шел, например, к буфетной стойке или в туалет руки помыть. Причины столь странного поведения ставили меня в тупик. Когда все желающие физкультурники испарились, я поведал о моих сомнениях Анечке.
- Да брось ты! Не парься! Через три дня я выхожу замуж за Фантика. Вот они и боятся.
Так я узнал, что моя пассия действительно помолвлена. И выходит замуж. За Фантика. То есть за Фантомаса. А точнее, за Равиля Фанзиева, самого жуткого бандита города. Впоследствии я был ему представлен. Человек без шеи. До сих пор под впечатлением.
***
Так меня и не убили.
Переночевал я у Анечки. На диванчике. А на следующий день керосин изыскали. И сверкающая, как селедка на ярком сибирском солнышке алюминиевая птица, покачав на прощанье серебристыми крыльями, унесла меня из Красноярска в столицу Тувы город Кызыл. Навстречу новым, на мою задницу, приключениям.
*The Beatles (англ.) – Жуки
** The Wings (англ.) – Крылья. Группа сэра Пола МакКартни, созданная им после развала The Beatles
***Любите ли вы музыку?.. – перефразированная цитата из работы В.Белинского «Литературные мечтания. Элегия в прозе»