... Тот удивительный период нашего сближения с Афоней, когда мы учились с ней в одном классе, совпал с мучительным периодом моей первой влюблённости, взявшей резкий старт с незабываемого вечера экзамена в музыкальной школе..., - той зимой мне было 13 лет, и всю весну после странного и забавного нашего полузнакомства, я, казалось незаметно, выискивала этого мальчика, его умопомрачительную рыже-коричневую кепку в стайке приятелей, переживая всю гамму чувств, - от надежды до отчаяния...
И была жутко счастлива, когда удавалось встретиться с ним взглядами.
Афоня моя, быстро разобравшись в ситуации, бесконечно доставала меня разнообразными планами - интригами нашего с ним сближения, а я боялась её вечных козней,- исход её активности мог быть непредсказуем, а потому мне хотелось тихо мучиться дальше, пустив всё на самотёк. Да и разочароваться тоже было страшно...
Но остановить шквал её насмешек вперемешку с планами захвата, было невозможно. Любовь к авантюрам была её страстью.
И, поскольку договориться со мной было никак невозможно, в апреле она разработала свой план, и, не говоря мне ни слова, стала выслеживать "моего" мальчика.
Он учился в другой школе, довольно далеко от нашей, и задача была не из простых. Но её это только подогревало.
Конечно, она выследила его, - регулярно подъезжающего на велике к местному стадиону, где он, при своём высоком росте и астеническом сложении, пытался заниматься лёгкой атлетикой, бегая по кругу со штангой на хилых плечах(кто бы знал, чем впоследствии обернётся эта закалка?...)
И однажды эта неугомонная девчонка припёрла меня к стене, заявив, что в 5 час вечера такого-то дня начала мая, я должна торчать на своём углу у Военного санатория, потому как она назначила это время для нашего первого настоящего свидания...
Ничего не понимая, я только менялась в лице от ужаса,- то бледнея, то заливаясь краской...Зато Афоня заливалась хохотом от своей удачной проделки.
Оказалось, что эта бестия подложила записку, как - бы от меня, с датой свидания, - присобачив её как-то к звонку его велосипеда...
Передать тот страх, что я испытала, нет никакой возможности.
Но в назначенное время я робко подошла к указанному месту.
И «мой» мальчик уже торчал там каланчой...
Полгода полускрытых взглядов, и – всё. Боже, о чём с ним говорить???...
Я же такая скучная, ненаходчивая, неостроумная, «вся в себе»,- начитанная зажатая застенчивость,- да он соскучится со мной через полчаса и уйдёт навсегда...
Откуда мне было знать, что в его голове бродило нечто похожее?...
И три года потом мы не могли оторваться друг от друга.
А потом случилось так, что это безумное счастье оборвалось,
и он ещё год стоял вечерами под деревом напротив моего окна, но я так ни разу и не вышла...
Но, поскольку история вовсе не о том, лучше вернусь к своей Афоне.
В тот грустный год предпоследнего десятого класса ( мы вляпались в очередной учебный эксперимент продолженного обучения - одиннадцатилетки), на зимнем унылом фоне нашего городка появилась необыкновенная личность – довольно невзрачный невысокий, но притягательный парень с пронзительными светлыми умными глазами,- племянник какого-то известного в городе юриста... Он был лет на 5 старше нас с Афоней, закончил речной техникум в Рыбинске, был начитан, но главное – был потрясающим лабухом! Он быстро освоил мой рояль, аранжировки его были искромётными, бурными, всегда – импровизационными, иногда мы бацали с ним в четыре руки, и ещё он учил Афоню настоящему року под мои пассажи...
Она была маленькой, с осиной, всегда перетянутой широким поясом талией, но крепеньким низом, при этом на голове "бабетта" из взбитых пышных рыжих волос, всегда подведенные стрелками глаза...
Мечта - девчонка, да с таким-то характером!...
Мы часто гуляли втроём, и, как вспоминала не так давно Афоня, в кинотеатре он всегда сидел между нами, поглаживая наши ручки – то одну, то другую, а я и не обращала внимания...
Иногда он заходил ко мне домой поговорить, поиграть на фоно...
Говорить с ним было интересно, - у него был опыт какой-то совсем другой жизни, а ирония, цинизм и романтика переплетались в нём в нечто завораживающее, но однажды он довольно неуверенно, но попытался меня поцеловать, - и это оказалось так неестественно и неприятно, такое не то, такое чужеродное после "моего" мальчика, что мы оба и сразу поняли, что на разговорах нам и нужно остановиться, и остались хорошими друзьями без всяких объяснений.
Видимо, он делал выбор между нами, меняя тактику по обстановке.
С Афоней у них всё оказалось с точностью до наоборот, всё совпало, да так хорошо, что через несколько лет они поженились. Но я тогда ни о чём не догадывалась, пока не получила от неё потом – нет, не признание, но, как обычно,- с хохотом выданную тайную для меня тогда реальность.
Она рассказывала, как её душил смех во время наших дружеских весёлых прогулок втроём, зная, что я понятия не имею о том, что он – её мужчина, а я не догадываюсь ни о чём, - "мы просто дружим"...
Как всегда, я была в растерянности и смущении, и в который раз выглядела полной балдой на фоне раскованной свободы подруги.
...Однажды в конце учебного года, в начале мая, мы решили устроить пикник за городом. Было прохладно, пасмурно, и открывать сезон первомайским заплывом, как обычно, не получилось.
Бутерброды с сыром, бутылка белого сухого вина – вот и всё, собственно, что мы захватили с собой, отправляясь к окрестностям развалин старинного особняка позади дикого пляжа...
Мы не успели разложить на пеньке свою скудную снедь и открыть бутылку, как, случайно оторвавшись от увлекательных приготовлений, кто-то первым из нас обнаружил, что мы не одни...
Со стороны развалин, загораживая вид на море, стояла, молча усмехаясь, толпа подростков – лет от 13 до 17, уже полукругом оцепив нашу маленькую компанию... Как они подкрались, никто из нас не заметил.
Это молчание было страшным, гнетущим, оно наваливалось парализующим ужасом - предчувствием окончания жизни, потому что представить себе, что будет, было невозможно, с жизнью это не совмещалось...
С какой-то ещё безотчётной надеждой я вглядывалась по очереди в лица этих ребят, не находя ничего утешительного, кроме двух-трёх, которые опускали глаза.
Смешки и подначки раздавались всё чаще, наглее, полукруг приближался, накаляясь, заряжая, подначивая кого-то главного среди них...
Они ждали команды.
...И тут Афоня не спеша раскрыла свою сумочку, достала пудреницу с зеркальцем и помаду, встала, прошипев нам обоим, чтобы сидели молча и вообще не смотрели, и расслабленной, можно сказать, - похотливой походочкой подошла к одному из парней постарше, точно вычислив его, – предводителя этого пацанского сброда.
Я видела, как она всунула ему в руки раскрытую пудреницу и стала неспеша водить помадой по своим неотразимо пухлым губам, глядясь в зеркальце и что-то тихо говоря этому парню, выражение лица которого менялось на глазах...
Через несколько минут она вернулась, решительная и бледная, велела нам немедленно собирать манатки и спокойно уходить – только не бежать, добавив, - "они нас отпускают".
Только через много лет Афоня рассказала, как нас спасла.
Поставив «главаря» в дурацкое положение с пудреницей, чем частично ошарашила, расшатывая первоначальный, но не совсем чёткий ещё замысел, вернее замысел его кодлы, она просто предложила ему себя, как опытную женщину, "которая может доставить радость настоящему мужчине", - в любое время и в любом месте, какое он укажет, - только без этой шелупони и при условии, что этих двух (подругу - девственницу и любимого своего мужчину) – никто не тронет.
Помадой написала ему на чём-то телефон. И он согласился.
Мы уходили втроём сквозь строй негодующих, разочарованных пацанов, не чувствуя ни почвы, ни воздуха, ни мира вокруг себя...
Выполнила ли она своё обещание, – не знаю. И не моё это дело, если до сих пор она не рассказывала об этом сама.
Она спасла жизнь и мне и своему будущему мужу.
И никогда мне не забыть этого...