***

Только удав может помочь –
Мне надоела дерзкая дочь.
Сегодня удава подброшу к дверям,
В спальню в ночи заползет он и сам.
Дочка моя станет кричать,
Но папа-убийца будет молчать.

Письма чужие домой приношу,
Чтение это я очень люблю:
Там и секреты, там и любовь,
Там измены ревнивая кровь.
Бывает, о тайнах людей узнаю,
Я обо всем в КГБ доношу.

Молчаливый пленник все грустил в тиши,
Камни бросали в него плохиши.
Но он все равно улыбался в ответ,
Он им прощал шалости бед.
Он им игрушки из ямы бросал,
Он им портреты углем рисовал.

Кровью питался вампир под луной,
Ему хорошо было весной.
Весной и любовь выходит гулять,
Им на опасность в садах наплевать.
Вот тут появлялся красавец с клыком,
Он уводил девственность в дом.

Таинственный малый ей угрожал,
Он уже страхом ее обольщал.
Она ж не хотела больше дружить,
Хотелось в тиши с кошечкой быть.
Он во хмелю всегда свирепел,
Он по ночам ее сильно хотел.

Шумная свадьба к концу подошла,
Невеста одна в спальню вошла.
Жених, недотепа, нажрался опять,
Ему на невесту было плевать.
Тут домовой на невесту напал,
Он до утра ее целовал.

Странная музыка в замке плыла,
К спящему лорду она подошла.
«Твой дед, - говорила, - маму убил,
Он ее в замке в стене заточил.
Мщение будет долгим, поверь,
Я ведь теперь таинственный зверь».

Обезьянки снова забежали в дом,
Стены все изгадили дровяным углем.
Фрукты прихватили, уходя, с собой,
Аквариум разбили ржавою трубой.
Хозяин поклялся всех их изловить,
Хотелось ему их плеткой побить.

Зарядка зарядкой, а хочется спать.
Хочется видеть во сне ее стать,
Хочется нежно в губы войти,
Измену под сердцем быть может найти.
Проклятый сержант орет и орет,
Он новобранцам спать не дает.

Вольному воля, давай уходи.
Там ты смотри, дружок, не шали.
Дверь ведь широкая в зону потерь,
Здесь в чутких снах с клопами постель.
А там, на свободе, девки, вино,
Там анаши, героина полно.

Мужские портки воняют в избе,
Жутко храпит пахарь во сне.
Нет, не могу с вонью я спать,
Мне бы дворянскую в замке кровать.
Но революцию страшно боюсь,
Теперь вот навозом в сарае давлюсь.

Мозг пожираю, ложкой скребя,
Я людоед с летнего дня.
Мясо людское очень люблю,
Даже людей поджаркой дивлю.
Мясо людской просят они,
Хотят бешбармак сварить для семьи.

Теперь до заката меня не буди,
Ты за часами, давай, не следи.
К вечеру я на трассу пойду,
Я дальнобой рукой тормозну.
Умчусь на недельку к морю с другим –
С богатым, успешным и молодым.

Крепче меня, мама, свяжи,
Пусть убегут от меня миражи.
Завтра ломать будет меня,
Ты не жалей угар того дня.
Спрыгнуть с иглы нужно, поверь,
Я очень устал от злобы потерь.

Остров заразы он прикупил,
Очень довольным парень тот был.
Теперь наркоманы, шлюхи и пьянь
Боятся намека на имя ворвань.
Теперь они пашут по двадцать часов,
Они ненавидят остров -  засов.

Сибирячка хочет выйти за него –
Влюбилась она в таджика за все.
Он свою милую тут же увез,
Свадьбу сыграл в ауле всерьез.
Теперь героин возит она,
Очень рискует таджика жена.

Смерть-то вприпрыжку за веком бежит,
К каждому дому с косою спешит.
Только не каждый хочет впустить,
Каждому хочется малость пожить.
Вот и приходится ей колдовать,
Чтобы кого-нибудь ночью прибрать.

Няня сексуальная в домик к нам пришла,
Тут же объект сексуальный нашла.
Юноше было семнадцать годков,
К сексу парень был уж готов.
Няня всему обучила юнца,
Денег на «Вольво» взяла у отца.

Король-то ленивый, - все говорят,
Король-то фальшивый, - дамы вопят.
Он уже в месяц в постели храпит,
Хреновый у старого днем аппетит.
А был ведь колючий, дерзкий такой,
Девок тащил в свой сонный покой.

Беглецы торопятся по болотам вглубь,
Под ногами чавкает, стонет злая жуть.
По следам за ними хищник поспешил,
Где-то вблизи он, кажется, выл.
Беглецы спасутся, если перейдут,
Если свой оряд по следам найдут.

Убийственный хохот в тело вошел,
Трусость и жалость в чреве нашел.
Там поселился на месяц другой,
Там обзавелся тихой женой.
Сердце признала в нем чужака,
Непримиримость была и вражда.

За зайцем погонишься – трусость найдешь.
За волком погонишься – смерть обретешь.
За тигром погонишься – выйдешь на свет,
Будешь желанным всегда на обед.

Под землей гробы, кажется, трещат,
Черепа от страха в темноте вопят.
Боевой бульдозер продолжает рыть,
Следы преступления хочет закрыть.
Здесь вертолеты будут летать,
Кт-то их станет всегда проклинать.

Холм одинок, он у трассы стоит,
У сбитого там позвоночник болит.
Хоть бы на час прекратили езду,
Он бы поправил челку свою.
Он бы себя во тьме растянул,
Он бы спокойно без боли уснул.



То ли кольца, то ли круг, то ли зависть трех подруг.
Но стою в кругу одна, и кружится голова.
Кто-то порчу ей навел, кто-то по сердцу прошел.
Надо в церковь ей сходить, наговоры там убить.

Замуж давай скорей выходи,
Ты его, дура, с тюряги не жди.
Приходят они со злобой в сердцах,
Их не исправит даже Аллах.
Будет всегда он тебя мордовать,
Будешь ту свадьбу ты проклинать.

Много идей у него в голове,
Он неспокоен даже во сне.
Вот он вчера на ферму слетал,
Он вертолет из дружбы собрал.
Он и кредиты берет, не боясь –
В нашем колхозе он денежный князь.

Луна-то над парком ночью кружит,
Она этой ночью в тумане не спит.
Сегодня вампиры выйдут гулять,
Надо мерцаньем им помогать.
Кровь на луне очень ценна,
Там за нее платят сполна.

Нарушитель быстро уходил в тайгу,
Он еще надеялся ночью на пургу.
Думал, следы снежок заметет,
И он от погони в горы уйдет.
Но пес пограничника быстро бежал,
Он нарушителя утром поймал.

Крови-то нет совсем у него,
Кровь голубую имел он давно.
Хирург сомневался, он в страхе потел,
Больного он резать совсем не хотел.
Пришелец шепнул: «Ты меня не боись,
Есть у меня еще одна жизнь».

Диктуют кометы Земле голубой:
«Ты, -  говорят, -  убирай люд земной.
Они испоганили степи, леса,
Они поджигают бензином луга.
Если не справишься, так и скажи,
Мы прилетим и убьем их в ночи»

На зорьке мы Борьку кололи зимой,
Кабан был семье уже как родной.
Но в городе дети в общаге живут,
Они сухари уже там жуют
Надо им сала срочно послать
Надо студентам отцу помогать.



Сын и отец косили траву,
Было прохладно в лесу по утру.
Сын вдруг нечаянно утку скосил,
Маму утят он косою убил.
Двенадцать утят пришлось увозить,
Пришлось их до осени сытно кормить.

Зеркало кривое ненавидит он,
В зеркалах проблема и уродства звон.
Только вот такою любит дева стать,
Хочет с горбатым уродцем поспать.
Ей раскрасавец не нужен совсем,
Устала она от манер и от тем.

В городе жарко, нечем дышать
И невозможно с бабою спать.
Вот бы сейчас в холодильник залезть,
Там бы икры холодной поесть,
Там бы бутылку с горла замахнуть,
Там бы в мороз себя окунуть.

Показа не будет, давай уезжай,
Ты издевался над ней через край.
Ты чуть живую шлюху привез,
Этим довел ты девок до слез.
Ты ведь вампир и садист по ночам,
Ты ведь уродуешь в городе дам.

Как заработать, как маму спасти
Денюжки надо срочно найти.
Сердце ее почти не стучит.
Мама моя, умирая, грустит.
На клапан под сердцем нужно сто тыщ.
Вырвать бы маму от смертельных лапищ.

Локтем подтолкнул он милую стать,
Давай, говорил, покинь-ка кровать.
Скоро супруга с работы придет,
С порога она на меня заорет.
Скажет, опять бутылки везде,
Скажет, чернеют засосы в тебе.

Розовое масло он принес домой,
Было это, кажется, утром в выходной.
Розовое масло помогало жить,
Чудо оно помогло совершить.
Рак от жены в туман убежал,
Он ей сто лет еще обещал.

Хоре-то опять в избе навонял,
Этим он кошку всегда удивлял.
Вонью хозяина он оскорбил,
Хозяин с похмелья его отпустил.
Так он свободу себе приобрел,
Опять он в сарай к курам побрел.

Последнюю подругу утром схоронил,
Я ее очень-очень любил.
Вот уж седьмая в могиле лежит,
Пусть, успокоившись, там полежит.
Другую не буду я заводить –
Мне надоело их хоронить.

В келье две тени тихо сидят,
Они никуда уходить не хотят.
Теперь это место заняли они,
Они в полумраке уже как свои.
Никто не нарушит теперь уж покой,
Ведь колокол звучный разрушен зимой.

Давай-ка, постриженный, к стенке вставай,
Ты уж, маньяк, не унывай.
Лучше две пули тут получить,
Чем в лагерях тело гноить.
Под номером «шесть» похороним тебя –
Ты шестерых убил втихаря.

С острова на остров он переплывал,
Н свое обличье от людей скрывал.
На безлюдном острове он построил дом,
Он обзавелся диким скотом.
Он не хотел никуда уходить,
Тут он хотел лет тридцать пожить.

Великая дрянь шла босиком,
Шла она долг, до моря пешком.
Великая дрянь корабль нашла,
Билет на круиз свободно взяла.
Этот корабль потопит она,
Ведь капитан был демоном зла.

Слепая крутая в храме жила,
Она с малолетками часто спала.
Ей говорили: прозреешь чуток,
Если поедешь на Дальний Восток,
Там, говорят, матросы сильны,
Там и прозреешь от страстной судьбы.

Хвати в подушку, дура, рыдать,
Надо детей от беды выручать.
Он из тюрьмы, как месяц, бежал,
Он там тебя и детей проклинал.
Он узкоглазых признать не хотел,
Только своих иметь он хотел.

Она на коленях клялась, что верна,
Я у тебя, говорила, одна.
Любовник под койкой тихо лежал,
Он там почти-почти не дышал.
Любовью они, как всегда, занялись,
Испортили двое любовнику жизнь.

Давай-ка мне крови побольше налей,
Очень по нраву мне кровь лагерей.
Тут, говорят, дворяне сидят,
Они о величии днем говорят.
Может узнаю секреты врагов,
Доносы на них накатаю без слов.

Нежные пальцы хрустят на зубах,
Знаю, империи завтра уж крах.
Так что гарем я весь перебью,
Я своих жен в крови утоплю.
Нет, не достанутся жены врагам,
Пальчики съем я у каждой из дам.

Нет, мне с дураками нечего сидеть,
И плевать хотел я на тюрьму и плеть.
Завтра я в побег ухожу втроем,
Одного парнишку по пути сожрем,
Одного на рельсах я ножом прибью,
Ну а сам до дому все равно дойду.

Щенка выбираю, глажу рукой,
Нет, не по праву щенок мне такой.
Мне бы позлее выбрать сейчас,
Ведь у меня наметанный глаз.
С этим щенком в тайгу я уйду,
Я золотишко бригады найду.

Зря фазанов выращивал он,
Хреновый в стране на сегодня закон.
Каждый с ружьем приезжает сюда,
Каждый стремиться убить фазана.
Птицы заморские, нет им цены,
В Красную книгу занесены.

Егерям плевать – они пьют и пьют,
Они на отстрел разрешенья дают.
Лоси ушли, трясется кабан,
Рысь угодила в коварный капкан.
Егерей пропащих в ЛТП свезли,
Других, потрезвей, в тайгу привезли.

Лохмотья, лохмотья, а где же лицо?
Что-то трясется внутри там еще.
Не уж-то мамаша вернулась домой?
Ей надоел двухгодичный запой.
В баню тащите, - сказал нам отец, -
Не то нам от блох будет конец.

Водки стакан наливайте скорей,
Хочу я забыть жуть своих лагерей.
Но и на воле жить мне нельзя,
Я не свободен, я мразь бытия.
Куда же, куда зэку пойти?
А может мне счеты с жизнью свести?

Хватит лупить, пожалейте меня,
Можете, вон, во дворе взять коня.
Можете борова днем заколоть,
Можете, вон, зеркала расколоть.
Денег действительно нет у меня,
С банком потом рассчитаюсь ведь я.

Она с укоризной на мужа глядит,
Муж с похмелюги слаб и сердит.
Совсем ведь другого любила она,
Теперь ненавидит хмельного козла.
Замуж она за другого идет,
А этот, пожалуй, совсем пропадет.

Хватит барабанить, некого будить,
Некому сегодня лошадей поить.
Некому в атаку на врага идти,
Некому толкать пушки впереди.
Ты уж, барабанщик, сам беги вперед,
Видишь, барабан в бой тебя зовет.

Свечу поджигай, мы будем вставать,
Хватит любовницу мне уж ласкать.
Сон не идет, в голове суета,
Кто-то сегодня мчится сюда.
Кто-то завидует мне на селе,
Кт-то убить собирается в сне.

Душа-то повинна, точно он знал,
К дьяволу он на коне прискакал:
Ты, маньячок, душу верни,
Ты в моем сердце гнев не буди.
Душа мои строки с собой забрала,
Она мои мысли во сне украла.

Огромные тени кружат надо мной,
Меня, говорят, презирает изгой.
Он не оставит в покое меня,
Он подчинит мой дух, не любя.
Наверно, из жизни я скромно уйду,
Власти теней ненавижу в быту.

Уломать, сломать бы школьницу в стогу,
Ведь ее я очень, очень уж люблю.
Вот тогда жениться можно мне на ней,
Думаю, согласие получу быстрей,
Думаю калым привезти большой,
Ведь она женой будет дорогой.

Вижу в гнезде блестящий предмет –
Часы золотые играли на свет.
Эти часы мой дед потерял,
Его Ворошилов сам награждал.
Воровка сорока стащила часы,
Птенцам подарила подарок мечты.

  Трещит свеча упрямая, горит на злобу тьмы.
Сегодня нелюбимая ласкает со спины.
Сегодня день свидания с молоденькой вдовой.
Сегодня я простился с любимою женой.

Бесшумная лодка под судном лежит,
Команда подлодки сегодня не спит.
Судно – защита от мин и торпед,
Судно – защита от катера бед.
Скоро подлодка выйдет на цель,
О катера будет мазутный коктейль.

Он безоружный, в него не стрелять,
Надо живым террориста поймать.
Он много знает, при нем и планшет,
Он нам расск4ажет про тайный фуршет.
Террорист спокойна сдался на жаре,
Он взорвал собою рынок в сентябре.

Сгинул он, сгинул, нету его,
Вон на крючке висит и пальто,
Вон чемодан полный лежит,
Вон кошелек никуда не спешит.
За пивом в ларек парень пошел,
Больше домой он не пришел.

Бросила мужа, ушла в никуда,
Рыдая, по трассе неспешно пошла.
Лучшие годы алкаш отобрал,
Он постоянно ее проклинал.
Теперь в никуда женщина шла,
Она под колесами гибель нашла.

За свечой вдогонку призрак побежал,
Он княгиню вечности год уж проклинал.
Ходит она со свечой, не спеша,
Только догнать княгиню нельзя.
Зря этот призрак ходит за ней,
Ему не узнать тайны князей.

С тупым топором он тигра догнал,
На что он идет – теперь уже знал.
Людоед свирепый всех детишек съел,
Он и его скушать хотел.
Один на один сойдутся они,
Кто-то один возликует в тиши.

С болью свеча подошла к зеркалам,
Жалобы, слезы слышны по полам.
Нет, не отдам я его никому,
Я через час его зарублю.





Больную девицу он к морю увез,
Он у несчастной не видел там слез.
Там она вдруг на жаре ожила,
Очень счастливой больная была.
Там она встретила ту же беду –
Она полюбила вдовца на бегу.

Злобный он, злобный, отстать от него,
Он для тебя, девица, никто.
Куча парней за тобою следят,
Одну лишь тебя парни хотят.
Парни другие мне не нужны,
Хмурые взгляды для сердца важны.

В каждой травинке вижу твой след,
С той жизни пришел я, поверьте, в обед.
Вон моя мама варит обед,
Вон мой отец точит рассвет.
У них сенокос, они в торжестве,
А я лишь роса и трава на земле.

Дно-то у клетки двойное, дружок,
Давай увози в Россию должок.
Если поймают, лет десять дадут,
Если же нет – домой отвезут.
Лунный наркотик ты, парень, везешь,
Ты с наркоманов много возьмешь.

Голодный, оборванный, очень худой,
Он возвернулся утром домой.
Мама, увидев, села на пол,
Папа отбросил в угол мосол.
Сын-дезертир пришел через год,
Он расстрелял с автомата свой взвод.

Тяжелая болезнь не давала жить,
Вот и приходилось постоянно ныть.
Жена говорила: «Лучше бы пил,
Лучше бы бабу другую любил.
А этот же ноет и ноет с утра,
Нет никакого в хате житья».

Невеста дарила двоих малышей,
Сын же сидел в краю лагерей.
«Чьи это дети?» - свекор спросил,
Он уже грех невесте простил.
«Во сне я к нему ходила пешком,
Там на три дня давали нам дом».

Черные вдовы кружат и кружат,
Они мое тело и силу хотят.
Черные вдовы в деревне одни,
Пропали на фронте их мужики.
Только вот я здесь возмужал,
Я никого еще не обнял.

Золотая цепь не давала жить,
В тьме продолжала горло душить.
Я задыхался, я громко стонал,
Я эту цепь на себе проклинал.
Мне эту цепь подарила она,
Которая раньше была мне жена.

На испанке утром подженился он,
Друзей-алкашей выгнал всех вон.
Испанка довольна мужем была,
Она ему денег много дала.
Давай, говорила, построим завод
И будем в России жить без забот.

Сыновья папашу выгоняли вон:
Давай-ка, катись, говорили, пижон.
Ты нашу маму, сволочь сгубил,
Ты нас, детей не растил, не кормил.
Ты в городах всю жизнь отдыхал,
Ты на селе на полях не пахал.

Помойкой уже обернулась судьба,
Теперь он на свалках жил без стыда
Бутылки, металл уносил на прием,
Денег навалом было при нем.
Но он эти деньги в матрас зашивал,
Он на тот свет сто тысяч собрал.

Давай-ка, пили кедровник, дружок,
Вот тебе водка, вот пирожок.
Тридцать деревьев ты должен спилить,
Должен в овраге их утопить.
Скоро китайцы приедут сюда,
Они за кедровник заплатят сполна.

Леопард торопится жертву утащить,
Волки продолжают на поляне выть.
Кабана на дерево леопард втащил,
Свое одиночество хищник любил.
Волки кружились всей стаей в жаре,
Голодными были они в сентябре.

Гордый дворянин не хотел пахать,
Он продолжал на нарах лежать.
Зэки трудились, пилили дрова,
Они проклинали закон и права.
Дворянин от голода умер в ноябре,
Он был похоронен в жутком декабре.

Вот и размолвка в банде лихой,
Череп нему проломили трубой,
Другого главарь на глазах пристрелил,
Третьему пальцы палач отпилил,
Четвертый гранату поставил на стол,
Он автомат на оставших навел.

Отчаянный малый дрался с ментм,
Мент уже был с большим синяком.
Другие менты пришли выручать,
Парня лихого пришлось вырубать.
Теперь он на зоне пилит дрова,
Теперь у него в наколках права.

И купцы на нарах обрели покой,
Теперь не отпустят богатых домой.
Зря не уплыли они на судах,
Теперь вот на зоне панический страх.
Зря они «красным» деньгой помогли,
Зря они вместе с ними ушли.

Монашка не хочет выйти на свет,
Там красноперые видели след.
Монашку они ищут уже,
Они ее тело хотят на траве.
Женщиной пахнет, - кто-то сказал,
Он даже возраст точный назвал.

Белка в кладовке довольной была,
Она домовитой в округе слыла.
Там и орехи, там и грибы,
Там семена какой-то травы.
Белке зимою тут хорошо,
От сытости ей в кладовке тепло.

Открытый сундук радовал глаз:
Тут и одежда, тут и припас,
Сало горою в мешочке лежит,
Фуражка на гвоздике сбоку висит.
Там и махорка, там и кальян,
Там и на дне старый баян.

Излишки, давайте, несите сюда,
Пшеницу, ячмень свезем в города.
Там опухает бедный народ,
В сытости там никто не живет.
Если пшеницу в ямах найдем,
Всех кулаков в лагерь свезем.

Только мертвым сном излечу тебя,
Гроб покупай и свечу сентября.
В могилу тебя уложим, дружок,
Дадим на неделю один пирожок.
Мертвые там твой рак заберут,
В кругу они пакость мигом сожрут.

Вьюга ужасная гонит вперед,
Кто-то как будто в дебри зовет.
Но в дебрях его никто и не ждал,
Так он в капкан смерти попал.
Весною того мужика не нашли.
Нашли только посох в жаре грибники.

Скверное слово в ухо вошло,
Оно понимание тут же нашло.
Ухо шептало: давай же еще,
Скверная гадость – это мое.
Скверне слово там прижилось,
Там хорошо и вольготно жилось.

И косить, и пахать я вам помогу,
Домик построить я новый смогу.
Только натурой платите вы мне,
Платите едой и водярой вдвойне.
Вам я оставлю своих малышей,
Пусть воспитает их баба степей.

Валом хлеба пред глазами лежат,
Их под снегами оставить хотят.
Нету соляры, нет запчастей,
Продать невозможно пшеницу полей.
Много мышей появилось весной,
Ведь их мамаши жили с едой.

Коноплю ласкаю, глажу и люблю,
Анашу продать в городе хочу.
Пять мешков наркотика оптом продавал,
Мне барон сто тысяч за мешки давал.
Это очень мало, - говорил ему,
Он же говорил: посажу в тюрьму.

Красное платье – это любовь,
Это в душе влюбленного кровь.
Красные трусики – это рассвет,
Это замужество страсти в ответ.
Красный бюстгальтер – это хана,
Это петля и в ответ тишина.

Меховая шапка в меховой стране,
Стоит очень дорог, кажется, вдвойне.
Нет, говорит он, я так похожу,
Денег мне жалко на шапку беду.
Охота начнется на шапку зимой,
Ее отберу вместе с башкой.

Мать героин заставляла продать,
Не бойся, сказала, с дозой стоять.
Ты малолетка, тебе все простят,
Таких вон стоят на улице ряд.
Меня же посадят лет на пяток,
Будешь ты жрать один кипяток.

Холодные капли в голодной судьбе
Струились сквозь пальцы на жуткой жаре.
Опять малярия трясет организм,
Ушел из мозгов туманный лиризм.
Желудок не может смотреть на еду,
Ему бы таблетку прибавить одну.

Седло покупая, он все позабыл –
В это седло влюбленным он был.
Такого седла он не встретит нигде6
Седло ведь резное само по себе.
Деньги пора продавцу отдавать,
Но денег в кармане нету опять.

Он избаловал дочку и жену,
Все выполнял капризы в быту.
Теперь на Багамах дочка живет,
Маму к себе постоянно зовет.
Папа на свалке ищет металл,
Папа под старость совсем уж пропал.

Он простолюдин, он почти никто,
Грязное, в дырках, он носит пальто.
Ты же, дочурка, вся в соболях,
Тобою любуется даже Аллах.
Бодягу домой не води, не зови,
Не ровня тебе этот скотник в пути.

Если женился, пора и пахать,
Пора о крестьянстве, парень узнать.
Ты городской, ты не знаешь село,
Тебе незнакомо даже седло.
Но я помогу тебе, юный зятек,
Как отработать по жизни свой срок.

Долги отдавай, тянуть уж нельзя,
Уже приходил его сыновья.
Грозились в окно, свалили плетень,
На пол рассыпали с возу ячмень.
Денег, папаша, нет у меня,
Придется отдать негодяям коня.

Белую овечку он занес домой,
На пол положил рядом с собой.
Овечка брыкалась, хотела привстать,
Стоя хотела в хате рожать.
Овечке он молвил: чуть-чуть потерпи,
Надо солому с полей привезти.

Все камушки и камушки, золотишка нет,
Не уж то обманул от проклятый дед?
Я ведь ему задаток отдал,
Я по дешевке хату продал.
Теперь вот по карте речку нашел,
Но золото-то еще не нашел.

Конюх валялся пьяный в пыли,
Лошади мимо гордо прошли.
Конюх не нужен теперь им совсем,
Конюх уже становился никем.
Конюшня к другому уже отошла,
Теперь у них будут златые бега.

На лошади ехал пахарь во тьму,
Погрезилось что-то в дороге ему.
Леший его под сосной поджидал,
Ты, говорит, пахарь, нахал:
Ты мое тело проехал во мгле,
Салом давай рассчитайся при мне.

Можно до ветру в кусты отойти,
Мне уже плохо сидеть позади.
Вот-вот мой живот опозорит меня,
Буду вонять я в течение дня.
В кусты он до ветру все же пошел,
Он от медведя там гибель нашел.

Целуй же, целуй, шептала она,
Пока мой храпит возле стога.
Юноша пылко ее целовал,
Он эту бабу уже понимал.
Хочет ребеночка баба родить,
Хочет мальчишку с мужем любить.

Римскую империю он уже сгубил,
Он другие страны тоже не любил.
Он смотрел на землю с дикой высоты,
Выбирал придирчив город красоты.
Знал, что в этих храмах золотишко есть,
Знал, что замарана властью там честь.

С чужого плеча рванье он дарил,
На, говорит, бери-ка, дебил.
За все отработаешь ты дорогой,
Ночью пойдешь ты тропою прямой.
Там, на дороге, встретишь купца
Бабу придушишь, убьешь и дельца.

При дворе особы хохотали днем –
Ведь каждая ночью лежала с царем.
Царь-то совсем негоден в любви,
Он импотент, н никчемность в ночи.
Кто-то на ушко царю прошептал,
Он их в застенках дико пытал.

Золотая бляшка на худой груди,
Защищала война от прямой стрелы.
Все ег товарищи под землей лежат,
Его вспоминая, они там не спят.
Когда же, когда убьют и его?
Ведь бляшка нужна мертвым всего.

Малиновая юбочка с улыбочкой прошлась,
Она поразила местную власть.
Вот уже к ней мэр поспешил,
Он ее лысиной вдруг насмешил.
Ладно, пойдем, - сказала она,
Я ведь в кошель твой влюблена.

Роскошью манила, говорила «да»,
В храме, говорила, ждут вас, господа.
Он поверил чувствам, он за ней вбежал,
Годы молодые он там растерял.
Старичок седой проклянул ее,
В этой жизни малой потерял он все.

Только с женатым хочу переспать,
Хочу я беременной осенью стать.
Все неженатые очень больны,
Ведь они в жизни порочной вольны.
Спит гонорея, съедает тела –
Такие вот в городе нашем дела.

Давай музыкантов быстрее зови,
Пусть доиграют они до зари.
Видишь, вон драка уже началась,
Вон недовольно сопит наша власть.
Музыка их успокоит, поверь,
В душе заиграет ласковый зверь.

Стекла побиты, нету вещей,
Нету печи и нет кирпичей.
Сволочь супруг все же пропил,
Стекла со злобы ночью побил.
Теперь без печи хата пуста,
Теперь не нужна пауков суета.

Доски украв, он поехал домой,
Дома поссорился с дерзкой женой.
Супруга донос накатала со зла,
Мол, он с досками приехал сюда.
Три года влепили воришке за все,
Теперь он на зоне пилит бревно.

На войну, так на войну – нам уж все равно,
Нас ненавидит квартальное зло.
Там с автоматом на горцев пойдем,
Всех до рассвета в горах перебьем.
Вернемся с деньгами, будем кутить,
Будем девчонок наших любить.

Пышная дама купила его,
Купила бродяге шляпу, пальто,
Домой привела, усадила за стол,
В руки дал саамы жирный мосол.
Теперь, говорила, меня возлюби,
Со мною пять лет в тиши поживи.

Повеситься хочет пьяный мужик,
Он под сосною по травке скользит.
Петля из шнурков очень слаба,
Дождик уносит куда-то слова.
Лучше он завтра вздернется днем,
Чем принимать муки с дождем.

У порога дрянь громко ревет,
Она мне втихую деньги сдает.
На, говорила, сходи в магазин,
Выбери там одну из корзин.
Продуктов побольше семье накупи,
Меня, проститутку, путем схорони.

Покупатель сунул водочку в карман,
Вдруг затрещал у воришки карман.
Там и консервы, там и грибы,
Там и баночка сладкой воды.
Мужчина охранник за ноги тряс,
Что там еще? – кричал лоботряс.

Лошадей давай, вдоль реки гони,
Тебя не поймают днем казаки,
Они конокрадов ловят во тьме,
Они убивают их саблей в воде.
А днем конокрада станица не ждет,
Знают, что цыган к ним не придет.

Черт побери, опять он пришел,
Что он с ума совсем уж сошел?
Муж ведь в предбаннике громко храпит,
Может супруг, претворяясь, не спит?
А этот все шепчет: давай и давай,
Трусики быстро, соседка, снимай.

Свечи зажги лунной рукой,
С телом моим малость постой,
Вспомни деревню, клятву любви,
Вспомни подружку юной зари.
Меня похоронишь у тех же берез,
Уйди под луной, но только без слез.

Гордый светильник свечу не принял,
Он ее корпусом в тьме не обнял.
Ты, говорил, из крестьянских кровей,
Ты желтоликая, ты из степей.
Мне дворянину свежесть нужна,
Очень по нраву мне белизна.

Все для урожая, даже пепел тел,
Эту ведь золу он в стихах воспел.
Эта зола дает урожай,
Летом три раза ее собирай.
Крематорий рядом, он всегда дымит,
Труба за поэтом днями следит.

Топором он церковь выстроил селу,
Слышал он часто людскую хвалу.
Приехал священник, церковь занял,
Мастера матом с крыльца прогонял.
Мастер от горя тут же запил,
Он самогоном себя умертвил.

Дождик, мой дождь, не стучись ты в окно,
Не надо спасать мое падшее дно.
После стакана я вздернусь теперь,
Вскоре мой гроб вытащат в дверь.
Ты же на кладбище, дождик, приди,
Ты по могилке моей постучи.

К буйному ветру мысли ушли,
Там мое «Я» на веревке нашли,
Там мой скелет в призрачном сне,
Там одинокость танцует на пне.
Там черновик, как судья за столом,
Там безысходность, там нервы кругом.

Хмель и отрада в кривых зеркалах,
Там одинокость, там вечности прах.
Только туда хочу я войти,
Там и оставлю земные следы.
Не на да искать мое дивное «Я»,
В строках моих найдете меня.

В ознобе мороз по коже бежит,
Кто-то ко мне со смертью бежит.
Опять под запретом дыханье мое,
Опять не дают взглянуть мне в окно.
Но как же писать, как же жить в темноте,
Ведь я не смогу стать великим в стране.

Вишневая «девятка» мчится по прямой,
Шофер за рулем совсем никакой,
Он безразличен к судьбам других,
Он одинокий, он просто псих.
Он под «КАМАЗ» стремглав залетел,
Он больше жить на земле не хотел.

Городок пустой в утренней заре,
Нету прохожих в сквере нигде.
Бомж одиноко сосет «солнцедар»,
В горле пропащего сильный пожар.
Он властелин, он сегодня творец,
Он не стеснялся прохожих сердец.

Кружева осенние убегают вдаль,
Там их ждет на корточках синяя печаль.
Круг осенний собран, надо говорить,
Надо во владеньях еще день творить.
Хмуростью пахнет туман за рекой,
Он не согласен с судьбиной такой.

Мысли пора свои продавать,
Ему ведь охота сытно пожрать.
Стыдно бутыли искать на Тверской,
Давно надоел уж нищенский зной.
Книги он выложит днем на скамье,
Он человеком станет в Москве.

Глупый ты мой, перестань, не ревнуй,
Лучше меня ты в тиши поцелуй.
Ты на красивой женился, любя,
Свадьбу назначил в конце октября.
Теперь ты меня ревнуешь ко всем,
Как же нам жить дальше и с кем?

Черным глазам доверил свой кнут,
Теперь меня в таборе часто секут.
Секут только женщины в скрытной тиши,
Секут, улыбаясь, и их малыши.
С каждым ударом дарят любовь,
Дарят в оргазме невинную кровь.

Дворянская стать по зоне прошлась,
Воды родниковой в лесу напилась.
Первую ходку вспомнила вдруг,
Вспомнила чутких в бараке подруг.
Горько рыдала над номером пять,
Ушла незамеченной в вечность опять.

Давай-ка, наследство разделим, браток,
Ведь я нищета и ты с ноготок.
С ростом твоим далеко не уйдешь,
Ты откровенностью дело убьешь.
Я же пять ходок имею уже,
Я не простак в разгульной Москве.

Хозяйству хана, баня вразброс,
Нашел водяной по дешевке насос.
Старый домишко сосед разобрал,
Н самогон с ведро обещал.
Мама моя прокляла мой удел:
«Ты бы , сынок, лучше сидел».

При дворе, при троне он сильнее был,
Теперь по течению жизни он плыл.
Теперь он в фуфайке тянет осла,
Он из страны сбежал навсегда.
Зря революцию он восхвалял,
Зря разворовывать все разрешал.

Ты старомодный, неряшливый хам,
Зря ты при мне щупаешь дам,
Зря обещаешь под вечер придти,
Зря обещаешь в спальню войти.
Я за тобою хожу по пятам,
Я твой удел никому не отдам.

В гнезде я заначку прятал всегда,
Там у меня банка была.
Ни ветер, ни дождь не замочат рубли,
Теща гнездо не увидит снутри.
Сорока-воровка банку нашла,
С рублями она на рынок пошла.

До опушки леса он не смог дойти,
След окровавленный шел позади.
Его топором маньяк распорол,
Он, усмехаясь, за раненым шел.
Теперь он на пне рубит его,
Он его скормит псам все равно.

Навстречу любимой он ночью спешил,
Он уж стихи ей посвятил,
Он ей прочтет в хате большой
Стих самый яркий и золотой.
Он не заметил ямы с дерьмом,
Он утонул там с дивным стихом.

Злорадствовал друг, видя ее,
Он написал солдату письмо,
Мол, твоя девка гуляет с другим,
С крепким, усатым и пожилым.
Солдат себе пулю в сердце пустил,
Гулящую стерву он не простил.

Камень тяжелый и жизнь в пустоте,
И голод гуляет уже в животе.
Камень все тянет и тянет во мглу.
Он исполняет просьбу мою.
А может вернуться, воздух схватить,
Может еще малость пожить?

На лошади в даль ускакала любовь,
Ей надоела ревнивая кровь.
Там, говорит, с пастухом поживу,
Может его, дикаря, полюблю.
А ты исправляйся, ревность отбрось,
Теперь поживи со мною ты врозь.

Пуля насквозь солдата прошла,
В теле другом местечко нашла.
Солдат все бежал и бежал под «ура»,
Малость кружилась его голова.
Кровь же сбежала вся целиком,
А он все бежал и бежал напролом.

Свою госпожу никому не отдам,
Я заползаю в спальню и сам,
Я ее в снах страстно люблю,
Я ее сердце в любви тормошу.
Зря, говорят, домовой ни причем,
Не он, говорят, выстроил дом.

Со свитой вошел он в хату крестьян,
Отбросил ногой ненавистный баян.
Ты, говорит, мою дочь охмурил,
Ты, говорят, в скирде упоил.
Она с животом позорит семью,
Давай забирай эту свинью.

Давай-ка, обновку обмоем, сынок,
Капнем вино на черный сапог,
Все остальное примем на грудь,
Деда позвать к столу не забудь.
Завтра наденешь свои сапоги
И убежишь на танцы любви.

Потный и злобный в сторонке стоял,
Взглядом невесту с другим провожал.
На танцах она обвинила его,
Что он опять выпил вино.
Она ненавидит запах со рта,
Она оттолкнула с двери алкаша.

С землею сравняю, - он прорычал.
Он эту шлюху долго искал.
Ночь с проституткой сладкой была,
Была в ту ночь она очень мила.
Утром алмаз драгоценный пропал,
Кто его взял, он уже знал.

Кожаным штанишкам уже двести лет,
Сундук он нашел этот в обед.
Сразу приметил находку свою,
Вмиг оказался в потном раю.
Штаны у него пришелец купил,
Он за штанишки сто тысяч дарил.

Давай-ка в приданное, папа, табун,
Думаю, должен услышать он шум.
Тогда он предложит свадьбу сыграть,
Будет меня каждый день целовать.
Ну а потом требуй калым,
Ведь у меня уж появится сын.

Стадо овец очень мало,
Надо бы тяпнут голов этак сто,
А т на калым не хватает пока,
Она не пойдет, не поймет жениха.
Этот калым откроет мне дверь,
Я обанкрочу семейство теперь.

Черная смерть с косою прошлась,
Воды в роднике не спеша напилась,
Метку поставила в каждую дверь,
Пока уходила она без потерь.
В кругу обсуждали они стариков,
Знали по звездам, кт к смерти готов.

Смирись, покорись и отдайся судьбе,
Не надо брыкаться в талой воде.
Знаем, что мало на свете ты жил,
Знаем – детей еще не нажил.
Там без тебя задыхается стон,
Там ведь в тебя кто-то сильно влюблен.

Наконечник ржавый из спины торчал,
Что смертельно ранен, он уже понял.
Но стрела монгола все еще торчит,
И спина от боли вот уж день горит.
Может кто поможет вытащить стрелу,
Может кто поднимется и пойдет к нему.

Два ножа за поясом, один нож в сапог,
Он сегодня выпивший, он и не игрок.
Но вчерашний проигрыш он вернуть хотел,
Он перед схваткой сильно потел.
Резать придется вчерашних друзей,
Ведь деньги забрать он должен скорей.

В мешке трепыхалась сладкая дрянь,
Ехал он в даль в осеннюю рань.
Эту бабенку он скоро продаст,
Киргизу он в руки ее передаст.
Пусть эта дрянь линчует его,
Она ведь заданье выполняет того.

Его сапоги он рассматривал сам,
Сам и залез в мертвый карман.
Ну наконец-то, любовник убит,
Он на земле уже не сопит.
Огромный сапог его угнетал,
Такой вот мужик с женой его спал.

Грех то ужасный, - она говорит,
Ведь муженек пока еще спит,
Они ведь на кухне стонут вдвоем,
Он ее шлепал по попе ножом.
Она от холодного в страсти была.
Она с этим парнем вдруг ожила.

Дождь за окном совсем ошалел,
И квартирант на ней обнаглел.
Он на хозяйке пашет с утра,
Сегодня отложена днем пахота.
Сегодня любовь и ром за столом,
Сегодня супруг не вернется в свой дом.

Сегодня свой гнев он спрятал в рукав,
В окошко открытое крикнул гав-гав.
Что-то с собакой, - шепнула она,
Иди-ка, проверь, цепь ее зла.
Двери открыв, он вышел во двор,
Его расстрелял ревнивец в упор.

За столом хмельные спорят уже час,
Кто остается у бабы сейчас.
Кт до утра полюбит ее,
Кто утром рано обчистит жилье.



Под дождем стою безразличен я,
Выгнала меня дружная семья.
Заболеть хочу я в своем дворе,
Лишь бы остаться в любимом селе.
Больного меня супруга поймет,
Она под пеку поэта возьмет.

Тоска меня гложет, я вдалеке,
Вижу Башкирию только во сне.
Родина предков обратно зовет,
Она на курае у окон поет.
Наверно все брошу, оставлю все там,
Уеду к туманным башкирским стогам.

Учитесь, башкиры, - сказал Акмулла, -
Учение – свет и Аллаха хвала,
Учение – правда, учение – свет,
Учение – предков ушедших завет.
Не зря я брожу в казахстанских степях,
Науку коплю я в святейших краях.

Блюдо Башкиров мне подают,
В Курманове мне создали уют.
Ты наш поэт, ты родом из нас,
Ты восхваляешь предков сейчас.
Ешь, дорогой, бешбармак с пиалы,
Ты не стесняйся нашей хвалы.

На скамейке родины в парке я сижу,
Аргаяш свой тихий очень я люблю.
Когда-то мальчишкой репейник тут рвал,
В пары влюбленных на танцах бросал.
Теперь вот седой сижу на скамье,
Вернулся я, родина, снова к тебе.

В вонючей канаве  храпел мужичок,
Супруга кричала: «Вставай, дурачок.
Может в карманах еще что-то есть,
Деткам ведь дома нечего есть.
Зачем ты с зарплатой вошел в кабачок,
Кто тебя сбрсил в пахнущий смог?»

Солнце туман растопило совсем,
Теперь вот жара донимает у стен.
Пора бы нам с лавочки шлепать домой,
Пора бы ставить тут выходной.
Дети и внуки уже заждались,
Такая вот наша старушечья жизнь.

Господин хороший, поцелуй меня,
Я ведь красивая в свете огня.
Можешь домой меня увезти,
Можешь в карете прижать по пути.
Утром на лошадь денежку дашь,
Дом ведь ждет пахарь-алкаш.

Без друзей, прошу, ты ко мне не входи,
Ты мне один нужен в тиши.
Друзья-алкоголики, им бы вино,
Им бы меня ущипнуть заодно.
Если стесняешься, с мамой приди,
Может сосватаешь девку любви.

Слугу полюбила богатая стать,
Пришла к нему ночью, легла на кровать.
Слуга испугался, он сильно дрожал,
Он понимал, с кем дружбу держал.
Давай-ка, люби, - шепнула она,
Я тебе денег на дом принесла.

При гонце ни слова, лучше помолчи,
Гонец донесет намеки любви.
Дай ему лучше пакет с сургучом,
Пусть он летит, махая мечом.
Там ему царь отрубит башку,
Ведь он ненавидит пустую строку.

Напыщенный юноша грудь целовал,
Крестьянку навозную он обнимал.
Ох, и красива девка зари,
Стоны и слезы прося любви.
Завтра он в замок ее поведет,
Там он служанкой ее назовет.

Свинину ему подали с лапшой,
Ешь, говорили, лапшу, дорогой.
Он, как баранину, мясо-то съел,
Он и лапшу руками доел.
Аллах его ночью петлей задушил,
О полумесяцу грех не простил.

Груши и яблоки вновь подают,
Вот уже месяц фрукты суют.
Хочется мяса открыто поесть,
Хотел бы услышать с лапшою он лесть.
От фруктов он силы уже потерял,
Он даже нюх к любви растерял.

Плутовка вновь ягоды мне подает,
Даже сама в рот их сует.
Я возбуждаюсь, я просто горю,
Я день и ночь плутовку люблю.
Удрать бы мне надо скорее домой,
Не то я подохну на хуторе в зной.

Белые лебеди кружат в пруду,
Теперь они точно в зимнем плену.
Надо помочь и согреть их собой,
Надо в сарай загнать их зимой.
Пусть до весны радуют глаз,
А я напишу про них свой рассказ.

Жареную семгу подавай с вином,
Подавай и бабу, но только на потом.
Видишь, ревизор недоволен мной,
В бумагах опять видит разбой.
Ты угощай и ласкай его, брат,
Я не хочу в зону назад.

Бедный желудок, урчит и урчит,
Сегодня во тьме он очень сердит,
Сегодня понос измучил меня,
Я ненавижу его и себя.
Кто-то «Пургену» мне сунул в стакан,
Кому-то не нравился злой уркаган.

Ох, и доспехи мне бабка дала,
Бери, говорила, их навсегда.
Эти доспехи враг не пробьет,
Их наконечник стрелы не возьмет.
Дед с войны вернулся живым,
Он был обязан доспехам стальным.

Таймень не давался, он бился в воде,
Удочку гнул на узкой реке.
Где-то с полтинник, кажется вес,
Такой вот попался на мышку балбес.
Этим тайменем я всех удивлю,
Я всю деревню вином упою.

Насильник король насиловал баб,
Никто не вернулся в деревню назад.
Утром насильник жертву душил,
В огромном котле бабу варил.
Стая собак кружилась у ног,
Вот так избавляться от трупа он мог.

Иду с олигархом по лунной Тверской,
Иду, ковыляю с какой-то тоской.
Вроде мужик на вид-то хорош,
Даже бросает от ласк его в дрожь.
Но только духи убивают меня –
Запах слащавый от мертвого я.

Редкий облом в далекой стране,
Меня обложили поганцы везде.
Здесь не сработал лукавый мой план,
В кармане сработал ржавый наган.
Теперь вот по следу солдаты идут,
Меня по крови они точно найдут.

Бешеную бабу друг мне подогнал,
Деньги за стерву он пропивал.
Денег не жалко, пусть их пропьет,
Даже не жалко, если порвет.
Ну как мне избавиться от этой теперь,
Кому подарить ее без потерь?

Такой вот судьбе покорился уже,
Теперь вот живу с наркотой в мираже.
Вены исколоты, сердце болит,
Голов чугунная по ночам не спит.
Мне ведь всего двадцать годков,
А кажется, что прожил пять веков.

Личная жизнь совсем умерла,
Я одинок, и плачет она.
У ней третий брак, у меня уж седьмой,
Что происходит с жизнью такой?
Что же мы ищем в этой судьбе,
Зачем же стираем мы грани в семье?

Ударь, ну, ударь, - просила она,
Пусть муж увидит два синяка.
Я перед ним в избе разревусь,
Я своих деток не постыжусь.
Он мне поверит, он ляжет со мной,
Он расцелует избитую в зной.

Черная птица бьется в окно,
Клюв окровавлен уже у нее.
Что за беда мчится сюда,
Кто похоронку везет без стыда?
Черная птица упала на снег,
Шепнула мне в ухо: беги, человек.

Крепче держи, не жалей ни о чем,
Ты ведь сегодня с горячим конем.
Будь осторожней с невестой в мешке,
Смотри, не сломай ей нос в темноте.
А то на смотринах тебя проклянут,
Ее же обратно домой отвезут.

Чужая родней и ближе, поверь,
Хоть я и пьянь и загнанный зверь.
Меня и напоит, накормит она,
Со мной и приляжет она до утра.
Своя же жена истерикой рвет,
Неделями дома в подушку ревет.

Дикое поле срослось с коноплей,
Тут не засеют пшеницу весной,
Тут и солому домой не свезут,
Тут трактора, дымя, не пройдут.
Тут наркоманы живут в шалашах,
Они анашу увозят в мешках.

Любую башкирку замуж возьму,
Будет она варить своему,
Научит меня по-башкирски писать,
Буду стихи на родном сочинять.
Тогда меня примут в круг земляки,
Стану поэтом широкой души.

Света ему не хватает теперь,
Теперь он в пещере прикован, как зверь,
Теперь его бьют, пытают огнем,
Требуют выдать друга живьем.
Нет, он во мраке вздернет себя,
Но друга не предаст он никогда.

Теперь автомат поможет ему,
Ведь он не вернется в сырую тюрьму.
Не зря он охранника ночью убил,
Не зря он в тайгу по тропе уходил.
Теперь он собак не подпустит к себе,
Он всех перебьет их в знакомой тайге.

Царевна-лягушка крестьянкой была,
В избушке она каравай испекла,
Мужа ждала, дверь приоткрыв,
Ждала с нетерпением, столик накрыв.
Ночью на троне сидела она –
Такой вот царица загадкой была.

Индейцам скажи, пусть уходят в рассвет,
Теперь им на родине места уж нет.
Здесь мы построим рудник большой,
Страну обеспечим железной рудой.
Если они на нас нападут,
Их наши солдаты догонят, убьют.

Метелица дом остудила в руке,
Теперь невозможно глотнуть ром в тайге.
Придется под мышку ром затолкать,
Придется навстречу ветру скакать.
Если живым вернусь в городок,
Отброшу в сторонку последний глоток.

Дом хозяина не ждет, там уже другой,
Заселился, говорят, там хмельной разбой.
Вечером грабеж и крик,
С ружьем погибает сторож – старик.
Хозяин, прослышав про смуту в избе,
Другой себе дом купил на селе.

Нервный парикмахер лезвием водил,
Он клиента в галстуке очень нервно брил.
Клиент из богатых топнул ногой.
Ты говорил, успокойся, родной.
Цирюльник ему горлышко вскрыл,
Он табуреткой клиента добил.

Опасный человек, этот твой Альфонс,
Вот уже пятый я слышу вопрос,
И чье же добро, квартира и дом,
Чья иномарка вон там, за углом?.
Ты его, доченька, утром гони,
Он очень опасен, он монстр внутри.

«Волга» и «Жигуль» мчались по прямой,
В споре шофер с дамой бухой,
Она обещала первой придти,
«Волгу» хвалила она по пути.
Но шустрый «Жигуль» ее обогнал,
Он залетел под большой самосвал.

Хищница блондинка в кабаке сидит,
Он за столом будто бы спит.
Но это не сон, это хитрость вы глазах,
Это коварность в синих очах.
Вот она, жертва, у стойки стоит,
Красивый, богатый у спонсора вид.

Камень с капусты пора бы убрать,
Камень мешает в ведерко набрать.
Но камень тяжелый, будто чугун,
Не может так весить камень-ревун.
Самородок бабка во дворе нашла,
Капусту она прижимала сама.

Разбитое сердце, слезы и стон,
В другую любимый, сказали, влюблен,
С другою встречается тайно супруг,
Теперь у него с любимою круг.
А эта жена ему, как кошель,
Она ведь богачка в трактире «Шанель».

Давай за ребро вещай врагов,
К казни в застенках палач уж готов.
Как вы посмели с бомбой придти,
Ведь вам доверял Гитлер в те дни.
Страшный крючок иссушит тела,
Крик еще с месяц услышит луна.

Давай в шоколаде яд поднесем,
Ведь у хозяина ночью прием.
Шоколад не каждый сразу отщипнет,
А вот та зараза, думаю, куснет.
Плохо ей станет в квартире большой,
Сдохнет она на ковре в выходной.

Нищенку эту в дом позови,
Щедро ее в тепле накорми.
Она на супругу похожа, поверь,
Она мне заменит потерю теперь.
В баню ее тащите скорей,
Оденьте халат любимой моей.

Смаковать не стоит, пей одним глотком,
А то ведь стоишь, как с молоком.
В тепле захмелев, прыгай в постель,
Тебя истязать буду, как зверь.
Если же выдержишь, шлюха, меня,
Будешь любимой мною всегда.

Двойка и тройка опять в дневнике,
Опять она хнычет с тетрадью в руке.
Не хочешь учиться, будешь пахать,
Будешь в колхозе картошку сажать.
Так что давай, подтянись, дочь моя,
Будешь ученой, как мама твоя.

Ракушку огромную сын подобрал,
Он перед мамой, сестрой ликовал.
В ракушке жемчужину папа нашел,
Он к ювелиру тут же пошел.
Жемчужину он оценил в миллион,
Был он взлохмачен и очень смешон.

Ты не поверишь, она не дала,
Катись-ка, сказала, сосед, от меня.
Хочешь меня, неси сто рублей,
Стопочку рому пред сексом налей.
А то обнаглел, приходишь пустой,
Приходишь вонючий и очень бухой.

Смерть он принял с рук злой вдовы,
С петлею пошел он душиься в сады.
Петлю она крепко связала сама,
Дернула даже ее раза два.
На яблоню он тут же залез,
Петлю оборвал тушей вконец.

Бывшие жены во сне матерят:
Давай алименты плати-ка нам, гад.
Восемь детей наделал стервец,
Ты – истязатель наших сердец.
Скоро мы все за тобою придем,
Мы твою хату в селе отберем.

Хулиган ревнивец за решеткой был,
Не прав он по пьяни с бабою был.
Теперь его точно засадит жена,
Он ведь избил бабенку вчера.
Теперь уж сосед спокойно придет,
Он перед сексом ей малость нальет.

Запах вина ворвался в избу,
Он говорил ей: «Стерва, убью.
Ты, говорят, изменяешь давно,
Все это ты делаешь мужу назло».
«Пошел бы ты к черту, злой импотент,
Иди-ка ложись во дворе на брезент».

Молоко, сметану мама увезла,
Думаю, днем она все продала.
Деткам она купит конфет,
Махорку закурит новую дед,
Папа чекушку примет с руки,
Бабушка сварит доченьке щи.

Он в «Ералаше» сыграл уж не раз,
Его узнают девчонки прекрас.
Он им автографы днем раздает,
Он фотографии в руки сует.
Теперь он забыт, он алкаш в кварталах
Его по ночам мучает страх.

Ледник оказался коварной бедой,
Теперь вот корабль лежит под водой.
Теперь ледники закрыли его,
Они охраняют туманное дно.
Там, в корабле, золото есть,
Там и в каютах девичья честь.

Горбатый урод замок купил,
Замок служанками он наводнил.
Теперь наблюдает за каждой в глазок,
Пишет для каждой у окон стишок.
Знает, что призрак скоро придет,
Каждую он замурует, убьет.

Собственный отшельник у царицы есть,
Есть у него под лохмотьями честь.
Он по владеньям ходит давно,
Доносы ей пишет и прячет в сукно.
Отпуск проводит на островах,
Имеет свой храм на дивных холмах.

Айсберг опять на платформу напал,
Он нефтевышку атаковал.
Тесно ему в просторах теперь,
Вот он и мечется в водах, как зверь.
Седьмую платформу уже он сгубил,
Жадных людей он давно не любил.

Убийство, так убийство – мне на все плевать,
Может перестану мелко воровать.
За каждую жертву сто тысяч дают,
Бывает, и премию в конвертах суют.
Киллер я, киллер, убийца и вор,
Короткий с людьми у меня разговор.

Беглецы торопятся, слышен уже лай,
Говорят, на острове тишина и рай.
Только по болотам над перейти,
Надо до острова группе дойти.
Если собаки догонят всех нас,
Нас всех повесит полковник Алмаз.

Стыдливую няню папа привел,
Он разговор на кухне с ней вел.
Он ее гладил по попе рукой,
Он угощал дикарку рукой.
Теперь мы бомжуем, мы жутко живем,
Наверно, мы няню ту проклянем.

Симфония, симфония, кругом одна тоска,
Зачем же я сюда с женихом пришла.
Культурою он решил поразвлечь,
Снял осторожно плащ с ее плеч.
Теперь вот она скучает в тиши,
А он увлечен музой любви.

К жуткому плану вместе пришли,
Мы голодали все эти дни.
Надо решаться, - папа сказал,
Он толстяка в гости позвал.
Мама его убила ножом,
Мы его съели, поджарив втроем.

Давай-ка, гиганта возьмем на троих,
Деньги заплатим, как за двоих.
Пусть он терзает пару во тьме,
Пусть ублажает дам на тахте.
Если он нас не насытит собой,
Столкнем мы с балкона гиганта весной.

Пять чудес на нервах, пять чудес на мне,
Кто же подарок прислал мне во сне?
Первого помню – он сильно дрожал,
Пятый, вспотевший, к утру убежал.
Да, этот миг очень хорош,
Не зря я вчера потратила грош.

Горец в горах свободой дышал,
Он из тюрьмы советской бежал.
Теперь он обрек для каверзной лжи,
Он не потерпит доносчиков тьмы.
Каждого гада он знает в лицо,
Каждому скажет он: здравствуй, кацо.

Шокирует девка своей крутизной,
Папа у ней богатый такой.
Пять иномарок в каждом дворе,
Есть катера за мостом на реке.
Есть вертолет для шалых подруг,
Есть пулемет и наган на испуг.

Знаки и знаки, знаки кругом,
Как будто попала девица в дурдом.
Каждый гаишник требует дань,
Требует тело с веником бань.
Нет, невозможно так жить за рулем,
Надо машину сжечь за бугром.

Давай-ка, в школу жуликов по утру шагай,
Больше маму, папу ты не признавай.
Корочки красные ты получи,
От честных людей, сыночек, беги.
Жуликам легче в России дышать,
Не могут они страну восхвалять.

Белая птица, мой рай неземной,
Живет уже год эта птица со мной.
Приносит удачу, кормит меня,
Рыбу большую приносит сюда.
Я инвалид, я обрубок, я тля,
Кажется, жизнь проживаю я зря.

Черный омет был домом для лис,
Лестниц даже спускалась вниз.
Там и тушенка, там мясо лосей,
Там даже зал для всех новостей.
Этот мет семь лет уж стоит,
Он о былом, о колхозе грустит.

Старатели спать не могут два дня,
Глазки закрыть им никак уж нельзя.
Они самородок огромный нашли,
Они его чутко в избе берегли.
Ведь самородок могут украсть,
Могут на спящих с ножами напасть.

К жуткому плану банда пришла,
Она за бугром нашла палача,
Давай, говорит он, органы нам,
Я миллионы евро отдам.
У вас вон бродяг много в стране,
Они не нужны давно уж семье.

Дворик тенистый, кайф на скамье,
Девушка курит план в тишине.
Ей безразличен серый народ,
Знает, что каждый каждому врет.
Лучше с наркотиком тесно дружить,
Чем о проблемах друзьям говорить.

Опасные монстры в город пришли,
Их выгружал корабль снутри.
Всего на неделю шел разговор,
Каждый землян убивает в упор.
Но только сердца копить и копить,
Чтоб было чего на Венере дарить.

На зорьке она убегала к стогам,
Шалаш оставляла ему и грехам.
Муж, лежебок, все еще спит,
Он о покосе снам говорит.
Вскоре она ребенка родит,
Ребенок на радость отцу завопит.

Только забавы любит она,
Любит и в страсти во тьме пацана.
Ему уж пятнадцать, а ей сорок пять,
Он может в пылу седину восхвалять.
Не зря мальчугана пригрела она,
Не зря воспитала в квартире сама.

Новичок не хочет в классе воевать,
Боится, побьют его вечером, в пять.
Он ведь красавицу днем целовал,
Он и за партой ее обнимал.
Он оскорбил ее жениха,
Теперь вот расплата наверняка.

Рыбка золотая просит: отпусти,
Говорит, что хочешь, старичок, бери.
Хочешь, компьютер, «Вольво» отдам,
Хочешь, свезу тебя ночью к богам?
Ты уж мне, рыбка, юность подай,
Хочу еще раз обрести страсти рай.

Паучок, прости, не успела я,
Теперь вот в могилах родная семья.
Шатаюсь по зонам, наколки коплю,
Себя я, поверь, уже не люблю.
В домике отчем я приберусь,
Думаю я, что здесь пригожусь.

Кровь на ладони ярко горит,
Жизни полоска в отчаянье вопит.
Сегодня убил он родного отца,
Жизнь убежала в оба конца.
Меченым он теперь будет ходить,
По лезвию бритвы будет бродить.

Первый вулкан взорвал берега,
Он подготовил к морю места.
Второй посередке рванул в эту ночь,
Людям сказал: а ну-ка, все прочь.
Третий вулкан всех утопил,
Он все владенья освободил.

Враг мой  друг мой в едином лице,
Все вроде есть в родном подлеце.
Он и жену мою обманул,
Он и собаку до смерти пнул.
Но он ведь дружок, он детство мое,
Ведь он в этой жизни теперь уже все.

Фазенда фазендой, но лучше колхоз,
Там и на пашне маленький спрос.
Там и паленую можно купить,
Там и Гошами можно сорить.
А тут амазонки, тут секс день и ночь,
Тут не смогу я России помочь.

Странно, но желтые пашут в полях,
Каждый китаец уже при делах.
Наш же колхозник водочку пьет,
Он на работу, на трактор плюет.
Осенью он к ним поспешит,
С дырявым мешком он их насмешит.

Полная луна вышла из-за туч,
Огромный вампир был сегодня могуч.
Кровь молодую хочет вампир,
Один только раз в году его пир.
Луна подсказала, где юность искать,
Надо ему на покосы бежать.

Дикий, очень дикий этот маньяк,
Он при себе имеет пятак.
Если орлом рухнет пятак,
Сегодня душить он не будет никак.
Если решкой ляжет в пыли,
Значит, удача ждет впереди.

Московская яхта ищет причал,
Сегодня москвич очень устал.
Но к берегу он не может пристать:
Плати, говорят, сто тысяч, опять.
Таков беспредел на юге страны,
Такие запросы бандитской шпаны.

Желтая маска страстной слыла,
Не первую девку терзает она.
Желтых детей рожают теперь,
Каждый ребенок – маленький зверь.
Им автономию вдруг подавай,
Им по владению всем раздавай.

Улика опасная там у него:
Прячется пленка в сером пальто.
Но как же свидетеля днем отыскать,
Как эту пленку у парня забрать?
Менты и ОМОН прячут его,
Его окружили власти всего.

Рисковая банда рискует собой,
Она каждый день совершает разбой.
Ножи, пистолеты с собой не берет,
В банках она на кассиров орет.
Менты от испуга мрут на полу,
Кассирши поносят, сидя в углу.

Закат-то кровавый, дома сиди,
Ты на панель, жена, не ходи.
Чую, беду встретишь ты там,
В городе вновь объявился тот хам.
Жена, улыбнувшись, все же ушла,
Больше домой она не пришла.

В лесу поселилась снежная дрянь,
Кружилась она по субботам у бань.
Голых мужчин воровала она,
Связав, уносила к болотам сама.
Теперь вот на острове целый гарем,
Каждый пред нею испуган и нем.

Со страхом и гневом входила она,
На столе насильника много коньяка.
Насильник храпел, он спал на полу,
Видел во сне он ребенка в стогу.
Целый стакан проглотила она,
Потом зарубила эту сволочь со зла.

Давай-ка, по найму ты нас принимай,
Ведь посевная и месяц уж май.
Втихую мы мак насадим в полях,
Заводик построим в этих краях,
Сплошной героин будем оптом сдавать,
Будем тебя и колхоз восхвалять.

Сельский учитель нажил врага,
Плохой ученик язвил, как всегда.
Учитель за ухо вывел его,
Он отлупил поганца за все.
Ночью домишко ярко горел,
Плохой ученик с улыбкой смотрел.

Старому кедру уже восемьсот,
Много он видел историй с высот.
Видел цариц и княгинь во грехе,
Видел крестьян полуголых в скирде.
Видел убийство и зависть в сердцах,
Видел поэтов с тетрадью в руках.

Следующий маньяк к лавке подошел,
Что-то в оправдание казакам он плел.
Крепко вяжите, - сказал атаман,
Буду порот до заката я сам.
Он мою дочь в стогу истязал,
Он ее медленно там убивал.

Строгая ведьма страдала в лесу,
Даже на кошку кричала: убью.
Сегодня кощей к ней не пришел,
Ей о любви с цветами не плел.
Строгость ее испугала его,
Теперь он боится ее и жилье.

Налево король ночью сходил,
Он на конюшне крестьянку любил.
Владыке понравилось ржанье коней,
Понравился топот своих лошадей.
Крестьянка довольной в деревню ушла,
Она королевскую кровь унесла.

Черный, черный аист на трубе сидел,
Он на закат последний смотрел.
Нет уже сил на юг улететь,
Теперь вот приходится с крыши смотреть.
Может, хозяин поможет ему,
Даст ему кров, как своему.

Уроду урок уже надоел,
Он целовать подружку хотел.
Подружка, стесняясь, толкала его,
Стеснялась она класса всего.
Горбатый мальчишка был очень зол,
Он провожать ее не пошел.

Поле кукурузное – девственности край,
Помнит эта женщина тот дождливый рай,
Помнит его губы, нежные слова,
Помнит все признанья на краю села.
Где же ты, парнишка, юности моей,
Помнишь ли девчонку девственных дождей.

Любимая, вспомни меня хоть во сне,
Вспомни деревню и рожь на стерне.
Мне очень обидно за глупость свою,
Зачем я уехал искать ту мечту?
Ты же назло уехала вдаль,
Теперь между нами большая печаль.

Покорись мгновеньям, обними свой сон,
Вспомни ту клятву, березовый стон.
Вернись этим летом в родные края,
Погладь на могиле клятвы, любя.
Я из той жизни скоро вернусь,
Я тебе, милая, в ночь пригожусь.

Тайный знак весной проснулся,
Хрустнул, веткой потянулся,
Глянул в серое окно,
Пнул костлявое крыльцо.
Порасспрашивал о ней
И исчез в тумане дней.

Модная, красивая вновь пришла в село,
Тут не была это диво давно.
Здесь ее милый спился уже,
Жил в неприятном пустом мираже.
Давай, собирайся, - сказала она,
Тебя за бугор свезу я сама.

Рыжая девчонка, где же ты теперь?
Кому открываешь туманную дверь?
Кого же целуешь в ночи роковой?
Кому отдаешься за хрупкой стеной.
Мне не забыть тебя, рыжая стать,
И вряд ли пойдем мы с тобою гулять.

Каштановые кудри все еще бодрят,
Все еще целуют клятвенный обряд.
Только бесполезно – он ушел с другой,
Он ушел с соперницей жесткой, роковой.