Всякий раз, берясь за перо, думаешь одну и ту же мысль: "Как начать?" Как будто, если узнаешь, как начать, тебе легко удастся продолжить. Как будто, все, что должно оказаться на бумаге дальше, ты уже прекрасно представляешь, и какие-либо подсказки тебе не нужны. Наивно, но, в общем-то, правильно. Ведь если бы не было фантазии, что ты в результате придешь к чему-то тобой уже представленному, начало бы никогда не состоялось. Было бы просто страшно начать. Однако гораздо веселее идти туда, где неизвестно, что тебя ждет. Понимая с одной стороны это, а с другой – то, что наше бессознательное туда идти не позволит, если для этого нет конкретной цели, мы всякий раз старательно его обманываем, и с невинным взглядом называем тысячи причин для определенного действия. На самом же деле, мы всего лишь ставим эксперимент. Больше всего нас интересует, что случится, если сделать так, а не иначе.
Прошел всего лишь год с тех пор, как я написал автобиографический очерк "Дура-деревня (Другая Москва)", а в жизни моей поменялось многое. Собственно, главное, что случилось – я покинул милую и так долго нравившуюся мне провинцию с колоритным названием Пенза и осуществил свою давнюю мечту – перебрался в Санкт-Петербург. Может быть, ожидания мои насчет этого города и не целиком оправдались, но, в любом случае, если сравнить то, как я жил в Пензе, работая на Заводе Ненужных Вещей, со здешней жизнью, жалеть не захочется ни о чем. Петербург предложил мне работу в службе качества одной английской компании, а чтобы я не скучал, дирекция направила меня и трех моих коллег Сашу, Никиту и Диму на неделю в командировку в Москву. Там нам предстояло обучаться работе со специфическим оборудованием. "Спустя два года снова в Москву, - подумал я. – Почему, интересно знать, я каждый раз там оказываюсь в какие-то похожие и непростые моменты моей жизни?" Несмотря на то, что последнее мое впечатление о Москве, как, вероятно, заметил внимательный читатель, было не ахти какое, известие о предстоящей поездке меня порадовало. Так уж получилось, что путешествия мне приятны. Ведь даже какое-то не слишком хорошее место всегда пробуждает какие-то чувства, а это значит, что следом появится возможность написать что-нибудь новое.
19-го октября, в дождливое воскресенье, мы встретились возле станции метро "Московская" и помчались на маршрутном такси в Аэропорт "Пулково". Хоть процесс полета и доставлял мне всю жизнь несравнимое ни с чем удовольствие, желание нашего отдела персонала отправить нас в столицу нашей родины самолетом я не оценил, поскольку считал, что перелет от Петербурга до Москвы – занятие весьма бестолковое. В результате, с учетом регистрации пассажиров, заканчивающейся за 40 минут до вылета, и дороги в аэропорт отправления и из аэропорта назначения, дневного времени теряешь больше, чем, если бы добирался на ночном поезде, в котором можно хорошо выспаться.
Пройдя регистрацию, мы поспешили на досмотр, серьезность которого заставила улыбнуться даже меня. Пассажиров просили снимать верхнюю одежду и обувь, пропускать их через просвечивающее устройство, а затем ощущать нежные прикосновения охранника по всему телу. Была и альтернатива сему унизительному процессу: можно было просто встать в рентгеновскую камеру и избежать досмотра, напоминающего сексуальное домогательство, однако я решил, что пока ни одного ребенка не родил, рисковать не стоит, и отдался в руки досмотрщика. К тому же, он показался мне очень симпатичным. После прохождения всей этой процедуры пассажиры нашего рейса собрались в зале ожидания, и, сунув руку в карман куртки, я обнаружил, что досмотр не стоил выеденного яйца – в кармане лежала оставленная там мной по забывчивости зажигалка,– предмет, запрещенный к провозке в самолетах. Смысла в раздевании после этого я не обнаружил никакого.
Вскоре к выходу подали два автобуса, в один из которых сразу же вбежали мы, а за нами, почему-то и все остальные пассажиры московского рейса – второй автобус подъехал к самолету совершенно пустым. Признаюсь, меня лично это слегка удивило. Неужели можно было так сильно соскучиться по проезду в общественном транспорте в час-пик? Если б такая сцена в стиле "кильки в банке" произошла в Пензе, удивляться бы я, разумеется, не стал, потому что помнил, что пензенцы имеют привычку садиться в самолет так, словно спешат на электричку – боясь, что все места сейчас займут, и им придется путешествовать стоя в тамбуре. Но в этот раз мы были не на пензенском летном поле, и причина ажиотажа петербуржцев осталась неясна.
Перед вылетом нас, как положено, проинструктировали, как себя вести в случае аварии. Как я понял для себя, весь инструктаж заключался в том, что вести себя вообще никак не надо, а вместо этого имеет смысл просто успокоиться и смириться с неизбежным – я давно привык читать между строк. В назначенное время самолет вырулил на взлетно-посадочную полосу, разогнался и оторвался от земли. В иллюминаторе под нами предстал сияющий огнями ночной Петербург, быстро затем скрывшийся под толщей облаков. На набор высоты ушло около двадцати минут. Пассажирам предложили безалкогольные прохладительные и горячие напитки, а также фирменный сэндвич, заботливо приготовленный руками работников авиакомпании. Как только минитрапеза завершилась, командир корабля объявил на русском и жутком английском языках, что приступает к снижению. "Вот тебе и полет Петербург-Москва, - сказал я сидевшему справа от меня Никите (к слову сказать, он был родом из Тольятти). – Не успели взлететь, как уже садиться пора. Смешнее, наверное, было бы только лететь из Пензы в Самару. Тогда бы даже на нормальную высоту выйти не успели". Снижение вышло на редкость тяжелым – уши заложило у всех, кто имел несчастье оказаться на этом борту. Очень хотелось узнать фамилию штурмана, так "грамотно" задавшего эшелоны, но когда шасси самолета коснулись земли, и все радостно вздохнули от того, что посадка прошла успешно, и в вечерние новости мы не попали, было уже не до него. Москва встретила нас таким же дождем, каким проводил Петербург.
Дождавшись, пока Дима получит свой чемодан, сданный в багаж (остальные члены команды обошлись ручной кладью), мы воспользовались маршрутным такси, следующим от Шереметьево до станции метро "Речной вокзал". На часах было в районе девяти вечера. К одиннадцати мы добрались до гостиницы "Спутник", где у нас уже были забронированы два двухместных номера. Один заняли Дима с Никитой, другой – мы с Александром. Номер поразил своей чистотой, которой даже я у себя дома никогда не мог добиться, и ухоженностью. Вдоволь нагулявшись по предоставленной комнате и, понажимав, словно впервые оказавшиеся в цивилизованном месте дикари, все найденные в ней и в ванной комнате кнопки, мы позвонили нашим друзьям и предложили спуститься в ресторан отужинать.
Кроме нас в ресторане не было практически никого (видно, не все постояльцы гостиницы предпочитали употреблять пищу в столь позднее время), однако своего заказа нам пришлось дожидаться около часа. Быстро принесли только пиво, которое, к превеликому сожалению, наша компания оплачивать не намеревалась. Остальное – пожалуйста, в любых количествах, но алкогольные напитки за свой счет. Пока нам готовили еду, Дима рассказывал о своей недавней командировке в Польшу. В основном, о том, как на заводе, где он был, прекрасно организовано производство. Так как в свое время каждый из нас поработал на провинциальном российском производстве, мы слушали Диму не без зависти.
Наконец, принесли наш заказ. Не помню, кому что, мне – салат Греческий и жульен. Миниатюрности порции жульена я удивился, поскольку до этого мне приходилось пробовать данное блюдо исключительно в исполнении моего дорогого пензенского друга Алексея Добриянца, а он, как мне не дадут соврать наши с ним общие знакомые, никогда ничего не делал мало. Не в смысле еды. В смысле, вообще ничего. Вкус ресторанной пищи, прямо скажем, мог быть и получше, и тех денег, что значились в принесенном нам заботливой официанткой под конец трапезы счете, такое удовольствие не стоило. Прежде, чем расплатиться, Саша пробежался по счету глазами и заметил, что с легкой руки нам дописали одно лишнее блюдо. "Нам сразу решили напомнить, что мы в Москве", – нашел я объяснение. Хоть платить в итоге предстояло и не нам, мы настоятельно потребовали, чтобы ошибка была устранена, и это тут же было сделано.
Вернувшись к себе на этаж, мы разошлись по номерам и быстро заснули.
День первый
Не в курсе, как прошла ночь у Димы с Никитой, а нам с Александром выспаться не удалось: ближе к утру из серьезного загула вернулись наши соседи, что жили за стенкой. Сказать, что они вели себя громко – все равно, что ничего не сказать. Особенно меня вывело, когда они принялись распевать во все горло песню "Синее море, только море за кормой!.." Хотелось в тот момент встать и попытаться совершить над ними какое-нибудь зверство, но здравый рассудок подсказал этого не делать. В районе восьми мы встали, быстро привели, себя в порядок, и пошли будить наших коллег. Коллеги просыпались нехотя. Когда они были готовы, вместе мы отправились завтракать. Завтрак отель предлагал в виде заранее включенного в счет шведского стола с множеством блюд, и даже было чуть обидно, что в это утро я оказался не голоден. Из огромных колонок доносились звуки песни "Moby" – "Flowers". Я обошелся парой бутербродов с сыром, тремя оливками и чашечкой кофе, ребята подкрепились серьезнее, после чего мы собрались и пошли пешком в фирму, куда непосредственно мы были командированы. Фирма эта являлась торговым представительством крупной корпорации, изготовляющей средства измерений, и находилась в пятнадцати минутах ходьбы от нашей гостиницы, в знаменитом Нескучном саду, который добрым словом вспоминала переводчица Еуджения из фильма Тарковского "Носталь-гия".
Спустившись к Пушкинской набережной и завидев красное кирпичное здание с антеннами на крыше, мы поняли, что добрались куда надо. В само здание нас пропустили без проблем и велели ждать. Чтобы процесс ожидания не вышел сильно утомительным, мы решили сами себе устроить экскурсию по фирме: стали бродить по ее коридорам, читать попадавшиеся на глаза проспекты, объявления и дипломы. В одной из рамочек, висевших на стене, помещался документ, дававший право фирме функционировать. Датировался он 1997-м годом и был подписан лично главным по иностранным делам – В.В. Путиным.
Приблизительно через час мы познакомились с нашим забавным преподавателем и группой москвичей из трех человек, которые так же, как и мы, были присланы сюда для обучения. Войдя в курс дела и пообедав, мы немного прогулялись по упомянутой Пушкинской набережной, после чего вторую половину рабочего дня провели за учебой, а затем, в шесть часов вечера, решили пошататься по городу.
Сначала мы вчетвером, пройдя мимо яркого памятника Гагарину, стоящего на высоком постаменте, при первом виде которого мне тут же представился самарский рабочий с крыльями, двинулись вдоль по Ленинскому проспекту, где нас с Александром одолел голод, вследствие чего от группы нам пришлось отделиться. Зайдя в пару кафе-ресторанов и не обнаружив в них ничего интересного, мы остановились в какой-то симпатичной пиццерии, где цены были вполне человеческие. Касательно московских цен, я заметил, что они оказались способны удивить даже жителя Петербурга, и, наверное, неслучайно мне тогда вспомнился горький рассказ моего бывшего пензенского сотрудника о его служебной поездке в столицу, после которой он оказался еще и должен нашему проклятому предприятию небольшую сумму.
Завершив ужин, мы с Сашей продолжили прогулку по Ленинскому, с радостью встретили здания Госстандарта РФ, Центробанка и Министерства внутренних дел и, встав на Калужской площади, задумались, куда бы нам податься дальше.
- Давай, Саня, доставай свой "навигатор", - сказал мой спутник.
Я извлек из внутреннего кармана куртки мятую карту Москвы, которой со мной в Петербурге поделились мои друзья Костя и Ирина, знакомые мне еще по Пензе, и, взглянув на нее, заключил, что самое верное сейчас было бы поехать на метро в сторону ВДНХ.
К половине девятого мы очутились возле Всероссийского выставочного центра. Кругом все шумело и кричало, пробраться сквозь толпу было довольно трудно. "На какой же, интересно, праздник мы попали?" – подумал я, но выяснилось, что ни на какой. Такое состояние было вполне нормальным для данного места и времени суток. Всю свою жизнь я терпеть не мог толпу, из-за чего скорее повлек Александра в сторону парадных ворот ВДНХ, над которыми красовалась скульптура рабочего и колхозницы, держащих над собой один большой сноп. Мы прибавили ходу, как вдруг я услышал справа обращение к себе. "Молодой человек," – сказала весьма привлекательная блондинка, и в интонации слышалось, что она желает знакомства. "Что?" – машинально спросил я, однако останавливаться не стал. "Ничего! – обиженно крикнула блон-динка, - Ты еще дальше уйди!"
- Саша, ты почему девушку проигнорировал? – поинтересовался мой друг, когда мы все-таки вырвались из толпы.
- А на кой черт она нам сдалась сейчас? – задал я встречный вопрос. – Что ты с ней делать будешь? В гостиницу пригласишь? Так там вообще-то согласно правилам только до одиннадцати вечера шлюх пускают.
- Что сразу так грубо? Можно же просто пообщаться было.
- У меня настроение далеко не для общения с женщинами в данный момент. Извини, если испортил тебе вечер.
Наша попытка пробраться на территорию выставочного центра была пресечена стражами порядка, так как мы пришли туда в неподходящую пору. Сильно не расстроившись, мы побрели по улице академика Королева, мимо эффектной монорельсовой дороги, и я вновь взял карту, чтобы справиться насчет маршрута. В этот момент неизвестно откуда взялись две пьяные девушки, которые резко подошли вплотную к нам.
- Скажите, молодые люди, - развязно произнесла та, что была повыше, - что в девушках вас привлекает больше всего?
- Серые глаза! – быстро ответил я и, вдруг заметив, что у второй барышни глаза были как раз серого цвета, схватил Александра под руку и быстро помчал вперед, дабы слова мои не воспринялись как намек.
- Охренеть! – усмехнулся Саша, когда дамы были уже далеко позади, и их призывы составить им компанию утихли. – Я этот способ знакомства еще в школе для себя открыл!
- Что ты хочешь? – рассудил я. – Столица все-таки. К ним все старое постепенно возвращается.
- А ты на общение, я гляжу, совсем не настроен.
- Правильно глядишь. Я ж тебе уже все сказал.
- В Питере, между прочим, ко мне ни разу никто так не подходил.
- Ко мне тоже, но я не переживаю.
- Тебе не хотелось ни с кем познакомиться?
- Нет. В Пензе у меня осталась Ксения Александровна. Ей бы такие мои желания и следующие за ними выходки по душе наверняка не пришлись.
- Если у тебя в Пензе Ксения Александровна, то почему ты сам в Петербурге?
- Работать-то в нормальном месте хочется... – сказал я и замолчал.
Была еще одна причина моего переезда, но называть ее вслух не хотелось. Саша посмотрел на меня подозрительно, как будто почувствовал, что в мыслях у меня пошло продолжение начатой фразы, однако допытываться, в чем это продолжение состояло, нужным не посчитал.
Мы подошли к пруду, полюбовались рябыми отражениями в нем света ночных фонарей, затем достигли светящейся зелено-голубым на фоне черного неба острой останкинской телебашни и долгое время просто стояли и смотрели на нее зачарованно.
- Не Эйфелева, конечно, но тоже симпатичная, - проговорил я.
На обратном пути к метро мы разглядели вдали спорткомплекс "Олимпийский".
- В нем когда-то в 89-м году три участника "Пинк Флойд" играли, - просветил я Сашу, которому, вероятно, это было не особо интересно. – У них тогда был запланирован выдающийся мировой тур под названием "Нежный раскат грома", и Советский Союз помог им в его организации, предоставив последнюю разработку бюро Антонова – грузовой самолет высокого класса, который мог перевезти все необходимое для тура оборудование: усилители, прожекторы и прочее. Тогда, несмотря на то, что в Союзе денег заработать музыкантам бы не посчастливилось – сам помнишь, сколько тогда стоил рубль, они решили дать в Москве несколько концертов. Потом, в 2002-м году тут играл четвертый участник "Пинк Флойда" – Роджер Уотерс. Привозил сюда известную свою программу "Во плоти". Я мечтал, чтобы они вчетвером хоть раз сошлись и прокатились по миру со старыми любимыми народом песнями, но в сентябре этого года мечта умерла – одновременно со смертью их пианиста Ричарда Райта.
- Ты откуда столько знаешь всего? – удивился Саша.
- Интересно, вот и все. Я ж тоже до недавнего времени к музыкантам себя относил.
- Серьезно?
- А я хоть раз за время нашего знакомства показал себя как несерьезный человек?
- А в этом году в Олимпийском играет кто-нибудь интересный?
- В этом году разве что "Дип Пёпл", они и у нас в Ледовом сыграют, но я не пойду.
- А что так?
- Я всегда говорил: "Все хорошо вовремя". На мой взгляд любое выступление «Дип Пёпл» после ухода Блэкмора и Лорда можно отнести к несвоевременному. После их исчезновения, как мне кажется, фирменный звук потерялся. Кроме того, однажды мы с моей прелестью в какой-то вечер лежали, пили вино и искали среди ста телевизионных каналов что-нибудь хорошее.
- Это с Ксенией Александровной?
- Н... – запнулся я, - н-нет. То до встречи с ней еще было. Но дело в другом. Случайно включился у нас первый канал, а там транслировали концерт в честь юбилея... "Газпрома".
Услышав это, Александр взорвался смехом.
- Ты погоди, я вообще-то не насмешить тебя хотел.
- Что ж я, виноват, что у тебя вышло именно это? – сквозь слезы спросил Александр.
- Обидно... Так вот всегда: делаю одно, а выходит в результате совсем другое... Короче говоря, на концерте том выступали всякие "ЧайФ", "Неприкасаемые"...
- Я люблю "Чайф", - вставил Саша.
- Да, они милые, - попутно согласился я. - ... "Неприкасаемые", Алла Пугачева... и вдруг объявляют: "Дип Пёпл!" У меня сердце учащенно забилось! Такого я точно не ожидал. Появились на сцене "Дип Пёпл", я смотрю на седого вокалиста с короткой стрижкой и думаю: "А куда Гиллан делся? Ушел что ли?" Но, присмотревшись внимательнее, понял: "Это он и есть!" Я сказал, что когда они вышли, хоть там не было ни Блэкмора, ни Лорда, у меня сердце учащенно забилось. Так вот, когда Гиллан запел, оно облилось кровью и чуть не разорвалось. Там ничего не осталось от голоса. Слышно было одно старческое дребезжание. Потому я и не хочу идти в Ледовый. Если я услышу это живьем, я умру. Лучше я буду помнить его чистый вокал в "Child in time", записанный в 1970-м, чем услышу еще раз полную утрату способностей одного из самых любимых музыкантов.
Примерно к полуночи мы вернулись в гостиницу, и, испытав желание перекусить, забежали в ресторан.
- Что возьмем? – спросил Саша, листая меню.
- Не знаю, - ответил я. – Тут все названия какие-то непонятные. Я таких и не слышал. Давай вот это – "Капрезэ". Звучит красиво.
Минут через сорок официант принес нам две порции "Капрезэ". Так я впервые в жизни узнал, что это блюдо представляет собой разложенные на тарелке помидоры, порезанные кружочками и политые сверху сыром "Моцарелла". Очень быстро мы смели это "Капрезэ", а чувство голода отступать не захотело.
- Может еще чего-нибудь заказать? – предложил Саша. – Только в этот раз уточнить, что входит заказываемое блюдо.
- Да ну их! – махнул рукой я. – Заказать значит еще час сидеть, ждать. И наверняка порция будет, как для котенка. И опять лишнее блюдо впишут. Не хочу я больше в этом ресторане есть. Завтра на учебу к девяти, пошли спать лучше.
После моей речи мы поднялись к себе в номер, который нашли убранным, постели были свежезаправлены, а на круглом столике рядом с окном стояли две пол-литровые бутылочки с минеральной водой.
- Вот это сервис! - выразил восторг Саша, направился в душ и выразил не меньший восторг, обнаружив, что нам заменили весь комплект полотенец.
Пока Александр принимал душ, я включил телевизор. На канале "Культура" Михаил Шемякин рассказывал о забинтовывании в искусстве. По ходу передачи он упомянул, что эта тра-диция пошла еще из древности, когда мертвых было принято мумифицировать, и, посадив манекен в кресло, стал обертывать его длинным бинтом. "Так происходит уничтожение образа", - прокомментировал скульптор.
"Любопытно, - мелькнула у меня в голове мысль, - а если я сам себя забинтую, получится, что я уничтожил собственный образ?.."
День второй
Эта ночь в гостинице прошла куда тише, нежели предыдущая. Во всяком случае, на нашем этаже было все спокойно, как в Багдаде по известной песне. Как и вчера, мы дождались, когда наши друзья удосужатся проснуться, и пошли завтракать. В ресторане играла песня «Flowers». Нынешним утром мой аппетит был получше прежнего, и я не отказал себе в жареном яйце, ветчине, нескольких салатах, разумеется, маслинах… Так плотно мне не приходилось завтракать ни разу в жизни, а ведь именно так советуют есть по утрам знающие люди. Уж не знаю, насколько оно является полезным для здоровья, но я, если бы не командировка, следовать бы подобному совету не стал. Уж слишком после такого сытного приема пищи хочется спать, и последняя мысль, какая может забраться в голову – о работе. Расправившись с завтраком, наша команда из четырех человек пошла на Пушкинскую набережную, на учебу. После обеда, как и сутки назад, мы с Александром решили прогуляться, и наши московские товарищи по обучению: Павел, Виктор и Наталья согласились составить нам компанию.
- Вчера вы уже гуляли, наверное, по Пушкинской набережной, - предположил Виктор. – Сегодня можно осмотреть противоположную сторону Москвы-реки.
Приняв предложение Виктора, мы двинулись по мосту в сторону Пушкинской набережной. Неяркое, но до радости приятное осеннее солнце весело играло своими лучами и насыщало красками все вокруг. Соскучившийся после Петербурга с его вечно серым низким небом по освещенным пейзажам, я достал фотоаппарат, чтобы запечатлеть всю окружавшую нас красоту. Сделав с моста пару фотографий зелени Нескучного сада и одну – возвышавшегося с правой стороны Московского государственного университета, я направил объектив по ходу своего движения и случайно "впустил" в кадр Наталью.
- Ой, Наташа! – воскликнул Павел. – Вас тут вовсю снимают!
- Не снимают, - поправил я, - а пока всего лишь фотографируют.
- Неоднозначно это твое "пока"... – посмеялся Виктор.
Достигнув Фрунзенской набережной, мы немного разделились: я, Александр и Виктор ушли чуть вперед, Павел с Натальей остались позади.
- Как вам Москва? – полюбопытствовал Виктор.
- Хороша, - ответил Александр. – Красиво тут у вас.
- У нас... – ухмыльнулся Виктор. – Я-то не сказать, чтобы москвич. Я вообще сомневаюсь, что здесь можно легко встретить на улице коренного жителя.
- Кто-то ведь тут жил изначально.
- Паша! Ты москвич? – крикнул Виктор, обернувшись.
- Да, конечно! – с интонацией полного отрицания ответил Павел.
- А Наталья? – спросил Саша.
- Брось ты, - подмигнул Виктор. – Судя по ее украинскому акценту, она тоже здесь недавно.
- Ничего, - вступил я в разговор. – Мы тоже не совсем из Петербурга. Я из Пензы, а Саша из Медногорска.
- Занесло нас всех...
- А тебе самому жить тут нравится? – поинтересовался Александр у Виктора.
- Неплохо, - ответил тот. – Но пробки на дорогах в часы пик – это ужасно.
- Пробки есть везде, - успокоил я. – И в Питере, и даже в Пензе. Недавно я гостил у друга в Самаре, и заметил, что от вокзала до его дома на маршрутном такси по свободной дороге ехать пятнадцать минут, а в час пик – больше часа может выйти. В Петербурге и Москве хотя бы есть такой транспорт, как метро. Он время здорово экономит.
- Да, - кивнул головой Виктор. – За наземным транспортом будущее точно не стоит. А разве в Самаре метро нет?
- Есть, но оно миниатюрное. Смысла в нем мало.
Вечером, когда нас после учебы отпустили на свободу, Дима отправился бродить по окрестностям в одиночестве, а Саша, Никита и я отыскали симпатичный ресторанчик под названием "Азербайджан", что располагался неподалеку от нашей гостиницы, и прекрасно в нем поужинали.
- Мне знакомые мои рассказывали, - поведал за ужином Никита, попробовав ложку восхитительно приготовленной солянки, - что где-то на границе Самарской и Пензенской облас-тей...
- А конкретнее? – уточнил я. – У Самарской и Пензенской областей, надо сказать, широкая граница. Ульяновской областью называется.
- А, ну, да... – спокойно согласился Никита. – Значит, на границе Самарской и Ульяновской... Или нет... Ульяновской и Пензенской... Или все-таки...
- Ладно, что там на этой границе? – спросил Саша, боясь, что повествование затянется: Никита с первой нашей встречи славился своей однозначностью и уверенностью во всем.
- Там заведение какое-то есть типа кафе, и в нем солянку хорошую подают. У моих этих знакомых хобби такое – путешествовать по разным кафе и солянку в них пробовать. Вот на границе той им показалось вкуснее всего.
- А здешняя тебя чем не устраивает? – спросил я. – По-моему, восхитительная. Вкусовой баланс соблюден донельзя точно.
- Здешняя тоже хорошая. Но та, говорят, вкуснее всего.
- Зато про эту не говорят, а ты ее сам можешь оценить. Это, мне кажется, гораздо лучше.
Из "Азербайджана" мы направились в сторону Воробьевых гор; по пути, на улице Косыгина нам встретилась забавная девушка, которая поинтересовалась, как ей пройти на Павелецкий вокзал. Не особо хорошо ориентируясь в Москве, я достал карту, развернул ее целиком и стал показывать, где, собственно, сейчас находимся мы, а где – нужный ей вокзал.
- Проще всего сесть в метро на станции "Воробьевы горы", это в двух шагах буквально, а затем – доехав до "Парка культуры", с Сокольнической линии пересесть на Кольцевую и прямиком – до станции "Павелецкая".
- Нет, вы не поняли, - рассмеялась девушка. – Мне не на метро, мне пешком туда дойти надо.
- Это зачем? – удивился Саша.
- Уговор у нас такой, - объяснила девушка. – Играем мы так иногда с друзьями. Задания друг друга выполняем. Мне сегодня выпало дойти пешком от станции метро "Проспект Вер-надского" до Павелецкого вокзала.
- Ах, так вы уже две станции в пути! – сообразил я.
- Получается, да.
- Что же, давайте посмотрим еще раз на карту. Выходит, вам нужно двигаться дальше по Косыгина, потом по Ленинскому проспекту до Калужской площади, после чего по кольцу: улицы Житная, Валовая, а там и Павелецкий вокзал увидите.
- Ясно, спасибо большое! – поблагодарила девушка и быстрым шагом продолжила свой маршрут.
Мы еще с минуту смотрели ей вслед.
- Москва. Город колец, - сам не зная, к чему, сказал я.
- И романтиков, - добавил Александр. Ни разу не видел, чтобы кто-то так вел себя в Питере. У нас люди более сонные. Кого там заставишь просто так пешком полгорода пройти?
Когда мы добрели до смотровой площадки на Воробьевых горах, город уже успел погрузиться во тьму и засиять своими многочисленными фонарями-звездами. Перед нами от-крылся живописный вид Москвы, из которого особенно выделялся из всех московских достопримечательностей находившийся ближе всего к нам круглый стадион "Лужники". Глядя на это, кажущееся необъятным, благолепие, я невольно припомнил смотровую площадку в Пензе, на которой красавица Аня однажды весной напевала мне какую-то песню о Петербурге. Музыкальный слух у нее был не идеальный, да и песня была не самой лучшей из тех, какие можно было бы посвятить городу на Неве, но удовольствие, полученное мной тогда, заняло должную высоту. Это при том, что и панорама, видимая с пензенской смотровой площадки, оставляла желать лучшего: самое интересное, что удавалось в ней найти – дом моего друга Димы Штуня, который, дом, если забыть, кто в нем жил, легко терялся среди остальных.
"Услышать бы чью-нибудь красивую песню, предназначенную только для меня, стоя здесь – на самой высокой точке Воробьевых гор", - подумал я и, замечтавшись, причмокнул, после чего сразу же почувствовал во рту металлический соленый вкус. "Черт тебя дери! – мысленно выругался я. - Пародонтоз... Еще в апреле этого года я не знал, что это такое, а потом целый месяц вынужден был выплевывать по утрам до рюмки крови. А еще говорят, что болезни не от нервов. От нервов, еще как от нервов... Болезнь – единственное материальное воспоминание, которое ты о себе оставила. Тебе, словно богине, принесли жертву серьезную... Ох, если б заве-домо знал, чем ты отплатишь, в ту холодную зиму не приютил бы и не согрел бы тебя своим телом, а ударил сапогом в брюхо, как бродячую суку..."
- Дальше пойдем? – вернул меня в реальность внезапный вопрос Никиты.
- Давайте, - безразлично отреагировал я.
Мы приблизились к зданию Московского государственного университета, и я попытался сделать пару его фотографий, что осуществить не получилось: для съемок было слишком темно.
- Я бы в туалет, если честно, сейчас сходил с удовольствием, - сказал Александр.
Мы с Никитой признались, что данное желание есть и у нас.
- Отметимся? – предложил я. – Справим нужду на МГУ?
- Как бы нас потом в милиции не отметили, - предостерег Александр и, указав на густой лесок неподалеку, добавил, - Можно туда забраться. Там, надеюсь, нас никто не увидит.
Быстро зайдя в лесок, мы культурно разбрелись в три стороны. По пути к понравившемуся мне дереву я почувствовал под правой ногой какую-то мягкую массу. "Дерьмо, – догадался я. – Ну, здравствуй, Москва!.."
Когда мы снова собрались вместе, Никите уже успел кто-то позвонить, куда-то пригласить, и он стремглав побежал на станцию метро "Университет". Я и Александр пошли в гостиницу по Ленинскому проспекту. Во время возвращения мы сделали остановку в продовольственном магазине, где отоварились шоколадкой, соком и пакетом мини-круассанов, и где на прилавке я заметил симпатичный стамиллилитровый пузырек с надписью "Жидкость для снятия похмелья" стоимостью в 120 рублей.
- Сань, а если в чеке будет значиться жидкость для снятия похмелья, нам его компания наша оплатит? – спросил я у своего спутника.
- Почему бы нет? Ведь она же не является алкоголем, – ответил он.
- А если мы гитару купим? – продолжил я, когда мы опять вышли на улицу. – Ее нам оплатят? Она же тоже не является алкоголем.
- Так она и продуктом питания не является, - высказался Саша. – А ты что, на гитаре играть умеешь?
- Представь себе. И не только на ней. У меня ж в Пензе две музыкальные группы были. Первая – "Монохроматик" – распалась чуть меньше года назад: художественных разногласий участников не выдержала. А вторая – "Трагикомедия дель Арте" – прекратила жить с моим отъездом в Питер, то есть, совсем недавно.
- И на чем ты играл?
- В "Монохроматике" – на бас-гитаре и помимо этого пел, а в "Трагикомедии" – на акустической гитаре и флейте. Все закончилось. С дель-Артовцами, правда, я со всеми общаюсь периодически, а вот с "Хроматиком" – только с одним. С Дмитрием Штунём. Он сразу после развала коллектива в Самару переехал, но навещал меня чуть ли не каждые выходные. Теперь, конечно, в силу нашей удаленности видеться мы будем реже...
На пешеходном переходе я смело собрался идти на другую сторону дороги, хоть нам и светил красный, но Саша меня остановил и бросил взгляд на дежуривших вблизи сотрудников дорожной автоинспекции.
- Ты прав – лучше постоять, - сказал я. – Хотя... Как ты думаешь, Наша компания оплатит нам штрафы?
- Думаю нет, - серьезно ответил Саша. – Как, впрочем, и вытрезвитель.
Вечером, немного уставший от прогулки, я лежал на кровати и переписывался смс-сообщениями со своей пензенской подругой Елизаветой, работавшей в моем родном университе-те.
- Как твои дела, милая Лизонька? – спрашивал я.
- Хорошо, - отвечала она. – Сегодня вела лабораторные работы у студентов второго курса. Ох, и глупые...
- Лабораторные работы у студентов? Наверняка студенты-юноши смотрят на тебя и фантазируют что-нибудь эротическое...
- Брось ты. У них другие интересы.
- Интересы у всех схожие. Если бы ты была моим преподавателем, я бы за тобой обязательно начал ухаживать.
- Нет. Им рано еще. А ты бы, как мне кажется, никогда не стал ухаживать за своим преподавателем.
"Да, Лизонька, - подумал я. – Хорошо, что ты так хорошо обо мне думаешь. Не знаешь ты некоторых фактов моей жизни... Да почему, собственно, ты мне приписываешь высокую мораль?! Наши-то с тобой отношения тоже, по сути, были опальные..."
День третий
Утро 22-го октября началось не без юмора: в телепередаче "Вести" показали репортаж о мультпсихиатрии. Попросту говоря, о том, как несколько врачей-психиатров изучили повадки мультипликационных персонажей и на основе этого поставили им диагнозы. Любопытно было узнать, что Чебурашка и Золушка - отъявленные психопаты, а дальнейшая их судьба, скорее всего, - алкоголизм, наркомания и даже попытки суицида.
Разбудить Никиту и Диму нам с Сашей не удалось, и на завтрак мы были вынуждены отправиться вдвоем. В ресторане играла песня "Flowers".
- Что ж друзья наши так безалаберно к завтраку отнеслись? – недовольно проговорил я. – Нам же на учебу скоро выходить.
- Не переживай, - ответил Саша. – Это не наша проблема.
- Вот! – воскликнул я. – Вот поэтому наша страна так и живет! Потому что каждый говорит: "Это не моя проблема".
- Нет, Саш. Потому что мы вовремя проснулись, а они – нет. Вот поэтому наша страна так и живет.
Несмотря на долгое пробуждение наших коллег, в Нескучный сад мы все попали вовремя. В первой половине дня Ксюша прислала мне в виде смс-сообщения поздравление с днем Диснейленда и секса, и я сразу направил такое же поздравление нескольким своим знакомым, практически все из которых сказали: "За день Диснейленда спасибо, а день секса в данный момент ко мне не относится". "Мое время подталкивает людей к одиночеству", - подумал на это я.
В обед я, Саша и Виктор в очередной раз прогуливались по окрестностям. На сей раз мы осматривали гладкие и почти прозрачные пруды Нескучного сада, больше всего из каких запомнился Екатерининский, хотя я даже не могу сказать, чем. Кругом было удивительно тихо, и тишина изредка прерывалась разве что щебетанием маленьких птиц. Деревья стояли еще одетые зеленым, однако некоторые листья уже успели пожелтеть, а какие-то и пасть на землю. Этот вид представлял не просто осень – самую творческую для меня пору, а скорее ту узкую грань, которая располагается между двумя полюсами – между двумя временами года, и на которую попасть совсем непросто. Зато если тебе подобное посчастливилось испытать, считай, что тебя поцеловал ангел с детской улыбкой. Это все равно как осознать, что тебя искренне любят.
На камне близ набережной мы заприметили загадочную надпись "Cake is a lie". "Пирожное – ложь, - перевел Виктор. – Оригинально..."
- А здесь реально найти недорогое жилье? - поинтересовался у него Александр, резко переведя нас из мира абсурда в мир социальных проблем.
- Если искать, все возможно, - ответил Виктор. – Но квартира – это всегда роскошь. Я, например, снимаю комнату за двадцать тысяч рублей в месяц. Меня устраивает. Искал я ее не слишком долго – я все-таки приехал сюда из родного Витебска на готовую работу. Меня тут ждали.
- Я думаю, может мне в Москву перебраться?
- А чем тебя Питер не устраивает? – спросил я.
- В Москве денег больше заработать можно.
- А там – красивее.
- Кому как. Мне, если честно, незаметно.
Вечером я настоял на том, чтобы посетить Красную площадь, и мы с Сашей поехали в центр. Ради просмотра как можно большего количества достопримечательностей мы вышли на станции метро "Театральная" – это давало возможность взглянуть сперва на "Большой театр". Тем не менее, как мы выяснили, лишь частичную возможность: фасад театра оказался на реставрации, и потому от посторонних глаз был скрыт. Не думая отчаиваться, мы двинулись по улице Охотный ряд к кремлю, но столкнулись с новой проблемой, сильно свойственной Москве, и неоднократно нас сердившей впоследствии – пешеходные переходы в этом городе попадались настолько редко, что можно было подумать, будто пешком здесь ходить перестали и очень давно. Каким-то образом мы все же ухитрились очутиться в Александровском саду рядом с манежем и облегченно вздохнули. Вдоль кремлевской стены стояли маленькие стелы с названиями городов-героев, среди которых был и Мурманск. "Моя родина меня везде отыщет!" - усмехнулся я.
- Люблю ездить по городам, - сказал Саша. – Прогулки способны лечить плохое настроение.
- Это верно! – восторженно согласился я. – Города – это наше всё. Я даже весной игру интересную придумал. Называется "Города по-взрослому". Суть ее в следующем. Участвуют две пары. Первая говорит второй название города, и те отправляются в него любым возможным способом. По достижении его, они связываются с первой парой и называют им следующий город, начинающийся на последнюю букву того, в котором находятся. Та другая пара отправляется в него и так далее. Непременным условием игры является употребление во время прогулок спиртных напитков.
- И долго так надо гулять по городу со спиртными напитками?
- Пока ребята не доедут до места, что указал им ты, и не скажут, куда тебе отправляться.
На Красную площадь мы прошли через нулевой километр, на котором поочередно стояли люди и бросали вверх монетку. Что это за традиция, я не понял, а спрашивать было неловко. Иллюминация Красной площади по-настоящему потрясала, часы на Спасской башне отбивали очередной промежуток времени, из-под земли вырастал при приближении к нему Храм Василия Блаженного.
- Я ошибался, когда ругал Москву, - признался я Саше. – В ней тоже бывает очень красиво.
Уходя по Васильевскому спуску, мы еще раз оглядели площадь, бюсты на могилах советских вождей, мавзолей Ленина, Исторический музей и ГУМ.
- Красота... Так и хочется что-нибудь матом сказать! – возвестил я.
Следующим пунктом нашей программы значилось обозрение Храма Христа-Спасителя. Как пройти к нему, мы сообразили не сразу, и единственным вариантом попасть к месту, где он стоял, как нам показалось, было пробежаться по Большому каменному мосту, а затем – по Софийской набережной и – прямиком по Пешеходному мосту к Храму. Надежды мои насчет этого памятника, когда мы предстали перед ним, не сбылись, и Христа-Спасителя я в нем почувствовать не сумел. Как его окрестили в народе – "Храм Лужка-Спасителя" – подходило куда больше.
Походили мы в тот день прилично – до болезненных ощущений в ногах. Перед возвращением в гостиницу Саша предложил забежать в магазин, где после покупки кое-каких продуктов, он, не стесняясь, спросил продавщицу: "У вас есть чек рублей на двести и такой, чтобы в нем не значилось алкоголя?"
- Вот ты наглец, Александр! – шутя выругался я. – Родную компанию на двести рублей облапошить вздумал!
Впрочем, чеков без алкоголя продавщица не нашла, и потому "махинация" обидно сорвалась.
День четвертый
Как и в прошедший день, Дима с Никитой по первому нашему сигналу просыпаться отказались, и мы снова завтракали вдвоем под звуки уже надоевшей песни "Flowers". Под конец трапезы наши друзья к нам присоединились, но мы, доев свое, их оставили и вернулись в номер, чтобы не спеша собраться.
"Вы ушли когда, - радостно сообщил потом Никита, к нашему столику официантка подошла. По лицу ее было заметно, что она офигела: на столике стояла куча наших блюд, так еще ваших пустых тарелок штук шесть осталось. Наверное, подумала: "Чуваки дорвались до халявы!"
Обеденный перерыв опять-таки оказался посвящен прогулке. В этот раз по набережной и Плодовому саду. Вечером мне как обычно хотелось посетить что-нибудь великое, но компанию мне составить отказались все. Даже Саша, который так любил внимать живописные дары, был вынужден отправиться по каким-то делам. У меня оставалось два варианта: пойти изучать город самому, либо вспомнить кого-нибудь из старых знакомых, кто сейчас обитал в столице, и навестить его. Я напряг память, но извлечь из нее не вышло ничего. Людей, разумеется, я припомнил, но адреса и номера их телефонов остались неизвестными: я всегда забывал записывать подобные вещи. Внезапно я спохватился: весной этого года Дима Штунь ездил из Самары в Москву на концерт группы "Porcupine tree" и останавливался по этому случаю у нашего общего друга Игоря, известного нам еще по Пензе. Значит, он должен был знать его место нахождения.
Как только мной от Димы был получен номер телефона Игоря, я с ним связался (голоса моего он по началу не узнал), и мы условились встретиться на выходе станции метро "Рязанский проспект", неподалеку от которой он жил. В тот день я впервые узнал, что такое очередь на метро. Конечно, я видел не раз до этого в Петербурге трехметровые "хвосты" у входа в метрополитен, но стоящие уже у поезда три ряда пассажиров, из которых втиснуться в вагоны оказывается доступным лишь первому, мне довелось наблюдать только теперь. О том, что творилось на станциях пересадок, вообще лучше умолчать. Скажу только, что с муравейником это сравнивать бесполезно: в муравейнике у всех одна цель, а тут - каждый за себя. Плотность потока такая высокая, что самому идти не обязательно: можно вполне поджать ноги, и тебя понесут.
Минут через сорок, пройдя испытание московским метро в час пик, я очутился в назначенном месте.
- Что стоим, кого ждем? – спросил, подойдя сзади, Игорь.
- Игорюша! – весело восклинул я, и мы по-дружески обнялись.
- Какими ж судьбами в Москву заехал? – поинтересовался Игорь, пока вел меня к себе домой.
- Да ты ж, наверное, не знаешь... Я теперь даже не в Пензе живу.
- А где?
- В Санкт-Петербурге. Совсем недавно переехал. Устроился на работу в автопром.
- В магазин пойдем?
- А как же? Ты за кого меня, прости, принимаешь?
- Тогда зайдем в тот, что рядом с моим домом. У нас там есть один миниатюрный магазин.
Мы зашли в "миниатюрный магазин", по размерам сравнимый с пензенским супермаркетом, и скромно отоварились пачкой пельменей и коробкой японского сливового вина, после чего Игорь представил мне свое жилище.
- Симпатичная квартира! – сделал я комплимент. – Ты ее всю снимаешь?
- Нет, только комнату. Мы с Еленой ее занимаем.
- А Елена сама где?
- В посольстве каком-то, кажется. У нее проблемы не то с визой, не то еще с чем-то.
- Что ж, даже комната в такой квартире – это уже хорошо.
- Я тебе больше скажу! – решил похвастаться Игорь. – Это бывшая квартира Юты!
- Охуеть! – я выразил страшное удивление и восторг и тотчас спокойным голосом спросил. – А кто это, Игорюш?
- Это известная ныне рок-певица.
- Видимо, не очень известная: я о ней ничего не знаю.
- Ну, она молодая еще. Возможно, не настолько раскручена, чтобы ты о ней мог слышать. А продюсер ее до сих пор тут живет – вторая комната ему принадлежит.
- Тяжко, наверное, тебе среди звезд. А продюсер этот мне помочь раскрутиться не сможет? Я ж еще не разучился играть на инструментах.
- Вряд ли. Сейчас такое время, что на красивых девочках денег заработаешь больше, чем на музыкальных инструментах.
Мы сварили пельмени, наполнили бокалы вином и присели на диван. В открытом шкафу я заметил совершеннейший беспорядок.
- За встречу, - сказал тост Игорь, и мы выпили. – Ну, рассказывай, как ты дошел до жизни такой. Как там Пенза? Не жалко было уезжать?
- Было б, о чем жалеть! Там осталось-то... полторы калеки. Все разъехались уже. Сначала Люся в Великие Луки удрала, за ней – вы с Еленой в Москву, Славик с Маринкой в Миллерово, после них – Димка в Самару. С Володей Навроцким... По-моему, чаще мы встречались, когда он жил в Москве. Короче, практически никого в Пензе нет.
- Так вы с Ириной в Питер переехали?
- Давай имена ****ей не вспоминать! – сорвался я и понял, что случайно вновь приоткрыл себе самому то, что хотел похоронить.
Игорь замолчал и долго не решался возобновить разговор. Взгляд его в это время показывал и изумление, и непонимание, и глубокое сожаление.
- Не надо меня жалеть, - сказал я, улыбнувшись через силу. – Переехал, как ты наверняка догадался, я один. Но у меня все отлично.
- Да, твоя реакция на произнесенное имя именно так и показала, - грустно сыронизировал Игорь. – Вообще мне трудно поверить, что вы больше не вместе. Вы были чудесной парой. Такой, какую я никогда не видел ни до, ни после.
- Так не ты один думал, но тем не менее... Дважды два четыре независимо от индивидуального сознания.
- Кто же из вас спровоцировал разрыв?
- Правильно было бы сказать, что в подобном не бывает вины одного человека, но я так говорить не собираюсь. Измена любимого человека, мой друг, это до ужаса больно. Простую измену можно даже не заметить, а вот измена любимого человека вызывает в тебе незабываемое противоречие. Я, как и все нормальные люди, догадался еще до того, как Ирина сказала о своих отношениях с другим вслух. И первое, что подтвердило мое подозрение, была найденная мной фотография, на которой она сидела в кресле и счастливо улыбалась. Все бы хорошо, но мебель на этой фотографии показалась мне слишком знакомой... А потом последовали еще несколько фактов, изобличавших ее.
- Знакомая мебель? Хочешь сказать, ты человека, с которым она…
- Один из моих бывших музыкантов, - усмехнулся я. – Помнится, мы с ним и разбежались в свое время из-за Ирки: он ее откровенно домогался, и мне это не понравилось. А потом она сама ему уступила. Я, хоть и понял все столь быстро, не говорил ей ничего, поскольку сам был грешен как-то раз. У меня была женщина помимо Ирины. Отношения у нас были меньше, чем отношения между мужчиной и женщиной, но больше, чем просто дружеские. Благодаря такому опыту я знал, какую боль может причинить давление в момент, когда ты сам в замешательстве. Наконец я дал понять, что мне известно все, и в ответ получил самое идиотское оправдание, какое можно было предъявить. Ты бы такое и выдумать не смог. Но даже тогда я сделал вид, что поверил. Думаю, она не поняла, что я принял ее слова не потому, что дурак, а потому, что хотел сохранить наш драгоценный союз. В благодарность за это она через пару недель разбила мне голову и сердце окончательно.
- Кто б мог подумать, что Ирка окажется такой роковой женщиной... – покачал головой Игорь.
- Дерьмо она, а не роковая женщина. Для роковой женщины у нее сопли еще под носом не высохли, - меланхолично ответил я.
- Переживаешь потерю?
- Игорюш, видел бы ты эту потерю сейчас! Переживать такую потерю все равно, что переживать утрату грязи после бани.
- Неужели так кардинально изменилась? – саркастически спросил Игорь.
- Так. Даже еще больше. Я долгое время ломал голову, из-за чего оно могло произойти, пока меня не навестила Люся из Великих Лук и не упомянула в разговоре пару вещей. Она просто так их сказала, не относя к моей истории, но попала в точку. Ирина всего-навсего всю сознательную жизнь обладала характером, который я бы обозначил как зеркало своей привязанности. Помню, как Евгения, бывшая подруга Димы, сказала однажды мне: "Ты сейчас посмотрел точно, как Ирка". Да это не я посмотрел, как Ирка, а Ирка как я! И точно: многие от-мечали, что у нас одинаковые жесты и мимика!
- Что "жесты и мимика"? – спросила, зайдя в комнату, Елена. Похоже, она слышала только последние два слова нашего диалога.
- Да мы тут... актера обсуждаем, - нашелся с ответом Игорь.
Елена, не проявив интереса к обсуждению и не увидев ничего особенного в том, что я заглянул к ней и Игорю в гости, отправилась на кухню.
- Она отражала меня, - продолжил я. – Являла даже мою манеру рассказывать что-то. А я... Я не мог полюбить никого кроме себя, потому она и стала мне самым дорогим, что было у меня когда-либо. Таким образом, то, что произошло далее – абсолютно логично. Зеркало, оно ведь изменчиво. Оно отражает того, кто к нему ближе находится. В результате мы начинаем путь с размышлений и сомнений, а приходим к наглости и предательским наклонностям.
- По-моему, ты зря пытаешься меня уверить, что не жалеешь об ее исчезновении.
- Ладно, Игорюш, твоя взяла. Жалею... Однако не торопись сочувствовать. За три месяца до отъезда я познакомился с одной замечательной девушкой по имени Ксения. Несмотря на полную бесчувственность, охватившую меня из-за Ирины, я нашел в себе ту капельку нежности, которую мог подарить ей. Ксении, в смысле. И несколько дней назад я видел во сне, будто Ирина явилась ко мне (что в жизни, не будем врать себе, исключено – есть такие дороги, по каким не возвращаются) и сказала, что хочет быть со мной. Я, как ни странно, ответил на это: "Я был бы счастлив. Но... как же я оставлю Ксюнечку? Она же такая хорошая!.." Вот так мне стало известно, чего я ищу на самом деле.
- Ты пишешь сейчас что-нибудь?
- Нет. Остановился ненадолго. Последние рассказы один за одним все получились какие-то ****острадательские. Оно и понятно – события моей жизни на это толкали, но, на мой взгляд, достаточно рассказов такого характера. Надо уходить в иные темы, а для этого стоит сделать "перекур" и набраться новых сил.
- Как я понял, из Пензы ты сбежал из-за этих самых событий, которые толкали на означенные рассказы?
- Игорь, мы же взрослые люди. Мы-то с тобой знаем, что результат зависит от нескольких переменных. Да, потеря Ирины была одной из причин, но не главной. В Пензе вообще развели такой гадюшник, что оставаться в нем нормальному человеку просто невозможно.
- Гадюшник? Интересное слово. А что ты в него вкладываешь?
- В слово "Гадюшник", Игорь, я вкладываю ситуацию, творящуюся сейчас в нашем маленьком городке. Работы нет, денег нет, творчества нет, культуры нет, зато вранья – на целое государство хватит. А я больше всего в жизни всегда ненавидел именно враньё. Это же смешно: практически все, кого ты там знал, перетрахались!
- Все? И вы, Александр?
- И я, цезарь. – не без гордости выдал я. – Чем я хуже остальных? Я всем своим обидчикам честно долги раздал. Можно, конечно, было по-тихому уехать, но мне захотелось гроб с музыкой!
- Не удивительно, что ты после этого называешь Пензу гадюшником.
- Так, не говори дальше. Я, как писатель, обязан угадать, что ты собирался донести. Дескать, Гадюшник не в Пензе, а во мне, и я его буду с собой возить везде, пока не пойму этого.
- Нет, Саш. Хреновый ты писатель: я хотел сказать совсем не то. Ты же Достоевского читал, а у него на твою тему есть два хороших произведения. "Идиот" и "Подросток". И там, и там главный герой попадает в "гадюшник". Однако, если Подросток пытается в нем обосноваться, то Идиот так и остается вне его. Ты в данном случае поступил, как Подросток.
- А тебе хотелось, чтобы я поступил как идиот? – скаламбурил я.
- Причем тут идиот? – серьезно произнес Игорь. – Ты это ты. Ты в ответе за себя. Что не можешь изменить, можно просто не поддерживать. Гадюшник, если он такой, какой ты говоришь, вполне может съесть себя сам. Но если ты примешь его правила игры, то он за счет тебя только размножится. Другими словами, ты, вступая в игру, становишься таким же зеркалом, о котором сам рассказывал. Пусть не от влюбленности, а от ненависти, но результат получается тот же.
- Ой, как жалко, что я тебя раньше не встретил... – выразил я наигранное сожаление.
- Иди ты! – махнул рукой Игорь и потянулся к коробке, как вдруг обнаружил, что все находившееся в ней вино иссякло за нашим разговором.
В комнату снова вошла Елена. Глаза ее были раздражены от слез.
- В чем дело? – обратился к ней Игорь.
- В чем дело? – навзрыд сказала она. – Дело... в том, что меня из страны не выпускают.
- Из-за чего? В шпионаже объявили?
- В том-то и суть, что не из-за чего! Просто так! Потому что кабинетов у нас как всегда много, а толковых людей в них нет! Что мне делать теперь? Придется отменять заказ номера в берлинском отеле. Со мной после этого вообще дела иметь нигде не захотят!
- Успокойся, все нормально будет, - без малейшей тревоги заверил Игорь, но на Елену это никак не подействовало, и она по-прежнему расстроенная скрылась за монитором своего компьютера.
- У каждого свои горести... – сделал вывод я.
- Не обращай внимания, - улыбнулся Игорь. – У каждого свои радости.
- Это тоже верно. У меня последнее время радость – гулять по Петербургу с плеером в ушах. Обычно слушаю "Марс Вольта". В Пензе я их высоко не ценил, а в Питере начал. Какая еще музыка создает ощущение, что тебя режут зазубренным лезвием?
- Да ты мазохист! Хочешь, я тебе напомню кое-что?
- Нет, не хочу.
- А я напомню! – настоял Игорь и протянул мне свою тетрадь с различными текстами песен.
Полистав ее, я наткнулся на текст моей собственной песни "Мой ангел", который я сам вписал в эту тетрадь по просьбе Игоря в ноябре пятого года. Никому не дано представить, что я почувствовал. В памяти тут же освежились события, способствовавшие появлению этой песни на свет: на одной скучной лекции мне дала блокнот со своими стихами моя сокурсница, и стихи впечатлили меня настолько, что в голове тут же родилась строчка "Она пишет стихи о несчастной любви"; благодаря этой строчке родился светлый образ, даже ничего общего не имевший с названной сокурсницей. Образ духовной чистоты, о каком в итоге сложилась песня в духе раннего "Секрета". Мне было тогда семнадцать лет. Кроме этого я припомнил момент, как уже двадцатилетний записывал текст непосредственно в эту тетрадь – это было на следующий день после моего знакомства с милой Екатериной. Соответственно, и записывал я каждое слово с трепетом – ведь слова в то утро обрели почти материальный вес...
- Спасибо, Игорюш... – улыбнулся я сквозь тонкую пелену слез. – Ты очень здорово только что сделал...
Около половины двенадцатого Игорь проводил меня на метро и пригласил как-нибудь погостить у него в праздники. Обещать я ничего не стал, но сам, несомненно, хотел, чтобы такая возможность представилась. Когда я добрался до гостиницы, было уже за полночь. Все время, что я был в пути, меня растаскивали по сторонам разные мысли, и чтобы они хоть немного отступили, я, будучи и так нетрезв, "добил" себя бутылкой пива. Мое возвращение в номер ненадолго разбудило Александра, который предупредил меня, что в наше отсутствие впервые за дни командировки комната никем не убиралась, потому постели и полотенца остались вче-рашние.
- Что ж, у них в гостинице такой порядок странный, что если ты съезжаешь завтра, то можно твой номер не убирать и еще насрать где-нибудь сверху? – выразил я недовольство.
- Наверное, - прошептал Саша. – Не заботится о нас никто.
День пятый и последний
Проснулся я в состоянии хорошего похмелья. Видимо, та бутылка пива, выпитая перед отелем, была-таки лишней. За завтраком в ресторане опять звучала песня "Flowers", и это воспринималось уже как нечто невыносимое, вследствие чего я честно порадовался, что вечером нам предстоял отъезд в Петербург.
В обед мы попрощались с подарившим нам так много радости в эти дни Нескучным садом, а по окончании обучения я решил посетить еще пару московских мест, которые остались в данный визит без внимания. Прогулку пришлось совершать одному, так как у всех моих коллег наметились свои планы на оставшееся время пребывания в столице. Сперва я отправился на Пушкинскую площадь с целью взглянуть на знаменитый памятник великому поэту, на открытии которого в 1880 году выступал сам Достоевский, затем полюбовался на памятник другому замечательному поэту – Маяковскому. Последним, что я посетил, было место, ставшее литературным благодаря Булгакову – Патриаршие пруды. Рядом с Патриаршими на глаза мне попалось кафе под названием "Маргарита". Как следует набродившись по маленьким, неброским, московским переулкам, я вернулся в гостиницу, чтобы присоединиться к своим друзьям, и мы вчетвером поехали на Ленинградский вокзал. Картина, увиденная мной у трех вокзалов, ничем не отличалась от того, как она выглядела в мое предыдущее появление в этом месте.
Ребята пошли в магазин за продовольствием, я же остался сторожить наши вещи в зале ожидания. Пассажиры спешили, возились с вещами, сменяли друг друга; голос, вещающий объявления, ударялся в стены и возвращался от них, смешиваясь сам с собой – вся эта атмосфера, в какую я попал, заставила меня вспомнить, как мы с Ириной в марте этого года уезжали из Самары в Пензу. Мы тогда на вокзале сильно повздорили, и она в злой обиде велела вернуть красивую фенечку, которую сплела однажды специально для меня и которую я носил с тех пор на запястье. Сначала я отказывался, но она не отступала. Наконец, это надоело мне настолько, что я резко сдернул фенечку с руки и бросил ее на пол. Глаза Ирочки заслезились, и она куда-то убежала. Расстроившись не меньше нее, я бережно поднял фенечку с пола и снова повязал ее на прежнее место. Перед самым отходом поезда мы с Ириной все-таки нашли друг друга и помирились. В вагоне мы лежали вдвоем на боковой полке возле туалета, как в анекдоте, и обнимались крепко, словно настоящие влюбленные, недавно друг друга встретившие... А помнит ли теперь, интересно, она, - задал я себе вопрос, - как мы сидели нашей первой осенью на одинокой лавочке на улице Калинина напротив высокого дома, и я гладил ее по поверхности длинной зеленой куртки? Я делал это так долго, что она в шутку забеспокоилась, как бы я не протер на ней дыру. Было весело...
За ностальгическими мыслями я не заметил, ни как вернулись мои сотрудники, ни как объявили посадку, ни как мы оказались в поезде. Билеты нам достались в разные купе: в одном разместились Никита с Сашей, в другом – я с Димой, однако Дима встретил в вагоне каких-то знакомых, те пригласили его к себе, и судя по тому, что он не спешил возвращаться, общение с ними его увлекло.
Почувствовав, как меня клонит в сон, я забрался на застеленную верхнюю полку и погасил свет. Под стук колес я еще раз задумался над словами Игоря по поводу случившегося со мной в Пензе. Вероятно, он во многом был прав, но осознать это до конца сейчас я не ощущал себя готовым. На грани сна и бодрствования мне явилось еще одно простое, но чудесное воспоминание: как я тихонько подошел к моей любимой Ирине сзади и нежно обнял ее и поцеловал в шейку. "Я люблю тебя, зайчик", - осторожно, будто по секрету, сказал я ей. "Я тебя тоже", - послышался ее голос, и в нем нельзя было почувствовать ни капли неискренности. Господи! Ведь был же свет! Был цвет! Было все, чем можно было дорожить, и что так сильно хотелось беречь... Но, как говорил поэт Навроцкий, так повелела...
Гугужга.
Конец октября 2008, март 2009.