СЕРГЕЙ СУХАРЕВ
ИЗ МОЕЙ ХРОНИКИ.
ПУТЕШЕСТВИЕ В АБХАЗИЮ.
СОРОК ЛЕТ НАЗАД (1968)
“I never travel without my diary. One should always have something sensational to read in the train” (Oscar Wilde).
Привожу довольно скудные и скучные в целом записи, кое-как, наспех нацарапанные (отнюдь не для вечности и не на публику) в узеньком нелинованном блокноте из мелованной бумаги во время поездки по маршруту Кузбасс-Кавказ -
двадцатилетним студентом Кемеровского пединститута, только что закончившим первый курс. Ценность содержания весьма относительна, да и то лишь в субъективно-биографическом плане: разве что мелкие штришки эпохи имеют некоторую историческую значимость - благодаря дистанции в сорок лет.
Не изменено ни единого слова, сохранены орфография и пунктуация, последовательность записей не нарушена, чудовищный английский текст не выправлен; пояснения и дополнения даны курсивом в квадратных скобках.
Итак -
15 июля 1968, Кемерово:
«Перешагни, перескочи,
переступи – пере-что хочешь, [правильно – «перелети»!]
но вырвись – камнем из пращи,
звездой, сияющей в нощи.
Сам потерял – теперь ищи!..»
(Владислав Ходасевич).
х
Клипсы [сделанный кем-то заказ].
х
Найти на Кавказе розовое масло, которого запах столь ненавидел 5-й прокуратор Иудеи [тоже заказ].
х
15 июля 1968, 8.15 вечера – автобусом покинули Кемерово [ехал я с мамой:
ей было 45 лет - возраст, казавшийся тогда более чем пожилым]. Уже за первые пятьдесят минут путешествия столько впечатлений и заметок, что можно создать «Улисса» [скромненько так!].
х
От окон ни грамма ни дует.
х
Семья рыжих преследует. – Разоралась тут! (Кулаком по спине).
х
Сперва она, знаешь, упирала: - Я, мол, молодая!
х
Пионерки из Артека. Хохмы Крамарова. Негритосы различных оттенков. «Лучше Мануэльчика мальчишки я не видала». Томболбай – 80 чел <овек> свиты. Полные титулы.
х
На что похоже это?
Похоже на ковёр.
х
Топки. Вдруг останавливает меня Исусик, которого с трудом распознаю. Сергей Голубев [бывший соклассник] в чрезвычайно экстравагантном наряде. Особенно меня поразил скрученный цветастый шейный платок и щетинная бородка, обрамляющая лик святоши и пройдохи одновременно. Едет в Симферополь,
но обещал заглянуть (то ли по дурости, то ли из утрированной вежливости).
х
В 0.40 влезаем в нулевой вагон – ад кромешный. Духовная нищета. 01.00 – start! Спится кое-как наверху.
16 июля – вторник.
«Висок винтящая мигрень,
душа – кутящая в пространство».
С 5.26 до 13.10 – раскалённый новосибирский тупик. Прошёлся до вокзала – сумасшедшая гипотеза [мелькнуло в голове: а вдруг Таня, извещённая о моём транзите, явится к поезду?]. Халтурин [старинный знакомый семьи: бытовала традиция встречаться с проезжающими на перроне]. Все круги Ада. Соответственно, инфернальная сажа. Слишком много детей, с которыми мамаши
на удивление не умеют обращаться. Напротив – смахивает на гогеновскую таитянку: толстые чувственные губы, ленивая манера купчихи. Проехали Омск – чудовищная жара несколько схлынет, остается погрузиться в небытие. Уже сутки, по существу – полная отключенность.
17 июля 1968 – среда.
Маршрут нашего вагона: (теперь Георгиу-Деж)-Ростов-Армавир-Туапсе-Сочи-Адлер.
В 8.20 московского пересекли границу Европы с Азией (между станциями Хребет и Уржумка).
х
«Убегающая даль» - несомненно, выразился оптимист. Пессимист сказал бы: «Даль убывающая».
х
18 июля – Непризнанных гениев нет – это верно, а гениев сломавшихся
в самом начале – сколько угодно. Потенциально каждый – Моцарт, но не каждый оказывается в Вене. Дети одинаковы, но разница окружающего решает всё.
Вот если бы Чайковский остался в Воткинске – или был послан лет 7-ми
ко двору японского микадо?
х
Жизнь – цепные комплексы ощущений.
х
Подсел солдатик, с типично гагаринской улыбкой – в углах рта задерживается по ямочке. Из Ставрополя Валерик, учится в лётном училище в Балашове. Словоохотлив и скромен – а я катастрофически некоммуникабелен.
Играли в шахматы.
х
19 июля 1968, пятница – День вне всякого сравнения. На рассвете – Ростов, потом Кавказская – сиречь Кропоткин. После Кубани – предгорья, мысли о Лермонтове. В Туапсе – лазоревое море. Оцепенение побережья. В 17.15 –
в состоянии, близком к тепловому удару, высадились в Адлере: непереносимо интенсивное солнце окатило голову эфирным кипятком. Тараном взяли электричку на Сухуми – неожиданный курс на Пицунду. Измена (м.б.временная) Гудауте вследствие знакомства с хозяйкой квартиры. [Странная и не совсем понятная теперь обстановка легкомыслия и полной доверчивости: ехали для начала вроде как в Гудауту к соседке по дому, жившей там летом у брата, по её приглашению, а по зову случайной попутчицы - как выяснилось, белоруски – поддавшись её уговорам и расхваливаниям, переориентировались вдруг на Пицунду]. Раскалённая Гагра – переполненный автобус. Да, ещё в электричке брызнул южный тонус: абхазец поил пассажиров водой из общей бутылки, дружный хохот. Рядом с Феоктистовым [нет, не может быть, что космонавт – вероятно, кто-то схожий с ним, тогда их всех хорошо знали в лицо]. Остановка «Новые Дома». Вошли
в кв 19 – совершенно обессиленно. Нет сил сообразить, что мы – искатели Золотого Руна, злосчастные желдораргонавты – в Колхиде. Ave Mare! После короткого горячего душа – беспамятно в милую постель. Заняли лоджию, затянутую хлопающей парусиной, дышим густой эссенцией свежести. Слышится абхазский говор – будто наигрывают на шипящей проколотой шине. Спалось плохо
из-за виска [см. цитату выше], да и с непривычки. Ночью пошли тучи, хлынул тропический ливень. Не понимаю, куда попал.
___________________________
20 июля 1968, суббота – После тропического ливня - голубизна. Столовая, автобус Пицунда-Гагра, ресторация open air, телеграмма, автобус Гагра-Гудаута, Нана Кобахидзе, улица Ленинградская 124, Казанцевы и Ко, электричка Гудаута-Гагра, автобус Гагра-Пицунда, письмо Тани, столовая, возвращение. Впечатлений – уйма [вот бы и записал!]. Грузины пикируются, яблоку негде упасть. Создать нечто – значит организовать клочок хаоса. To-day I will remember for ever, for ever, for ever!
[Как бы вскользь упомянутая в простом перечислении Нана Кобахидзе – мимолётное виденье, оставшееся непостижным уму. Соседкой слева в автобусе на Гудауту (мама сидела справа) оказалась юная грузинка непередаваемого (согласно тогдашнему моему восприятию) очарования. Горько сознавая, что ничего общего между нами, кроме кожаного сиденья, быть не может, я всецело увлёкся боковым зрением, но вдруг потрясённо стал замечать недвусмысленные знаки внимания к себе. Почти сразу – вопрос «А который теперь час?»: берёт меня за руку, чтобы получше самой уточнить, и долго-долго не отпускает, залюбовавшись циферблатом. Я, совсем неприученный к таким женским жестам, горю и млею – бросаемый то в жар, то в холод. Дальше – больше: к концу рейса мы уже очень много знаем друг о друге, а я получаю приглашение прямо сейчас, хоть сию минуту, отправиться в Тбилиси к её отцу – знаменитому киношнику (позже установил, что режиссёр с таковой фамилией – автор замечательных корометражек, действительно, существует, даже и посейчас, хотя по возрасту годен ей разве что в старшие братья), и в моём блокнотике на третьем листочке появляется выведенный крупными и кривыми (то ли от дорожной тряски, то ли от непривычки к писанию) тбилисский адрес и телефон.
Я, согласно долгу вежливости, сообщаю наш адрес на Пицунде и тоже приглашаю в гости – к заметному неудовольствию мамы, которая к нашей беседе давно с острым любопытством прислушивается. Пребывание в Гудауте,
визит к Казанцевым (помню большой дом с просторным двором, затенённым виноградными лозами), обратный путь, неизвестно откуда взявшееся письмо Тани (не мог же я перепутать падежи!) – всё это прошло стороной из-за томительной эйфории, вызванной случившимся необычайнейшим чудом].
21 июля – Начинается простуда. Утром пошли с раскладушкой в рощу на море – невыразимо. Бриз, буруны. По возвращении – heavy disposition.
22 июля – Illness. Поход в Пицунду – ультрамодерн. Тяжёлый сон. Waiting for.
В 8.30 – Нана.
[Самое поразительное в этой истории – то, что спустя двое суток Нана действительно явилась на Пицунде. В наше отсутствие. С дозволения хозяев закинула сумку к нам в комнату и отправилась на пляж (они наябедничали, будто видели её там за картами). Я, честно говоря, не выдержал и метнулся к морю поискать, но тщетно. Ввечеру же она сама предстала передо мной, вконец обалдевшим. Кажется, чем-то угощались. Долго и упорно добивалась пойти со мной «погулять» (а уже стемнело – как всегда на юге, мгновенно и непроглядно), но мама (не настолько великодушная, чтобы дать нам поговорить тет-а-тет,
и, по-видимому, воспринимая гостью как дорожную авантюристку – если не того хуже; меня тоже, признаться, не оставляли терзать смутные сомнения) категорически жёстко воспретила мне шевелиться под предлогом моего нешуточного, в самом деле, и нелепого на июльской жаре полубронхита (держалась вроде бы и температурка – не исключено, что от перегрева эмоций). Грузинке, славной красотою, в конце концов надоело это, надо думать, слишком непривычное для неё занятие – уламывать очевидную жертву: взыграл южный темперамент, она коротко распрощалась, подхватила сумку – и была такова.
Не скрою, что позже я всё же попытался – по совершенной уж глупости – наладить связь, но, хотя оба письма так и не вернулись, ответа, естественно,
не получил, а телефон оказывался неизменно занятым].
х
Голенастые пальмочки.
х
Рыльца вытянуты, как у зародышей.
х
Гамарджоба – здравствуйте! [lj-cut]
х
[lj-cut]Мальчишка свалился в виноград.
х
Старухи в Бюро Экскурсий.
23 июля – Морока. Even such marvellous beauty delights not me – and I begin to suspect that this rue is caused by her absence. I cannot help feeling the longing to see her again – for yesterday she dropped some strange words – without any purpose though, but my mind is extremely laden with it. I don`t venture to say I have fallen in love with her – it is far too important a thing to confess so hurriedly. Maybe, I am deceived by this unexpedient rise of life which easily misleads my sense.
_____________
[Разумеется, этот псевдо-романтический эпизод, который нынешних двадцатилетних способен только изрядно распотешить, я не преминул
по возвращении под домашний кров запечатлеть псевдо-трагическими стихами.
Но воспоминание об этом «негулянье под луной» (и упущенность вполне вероятного шанса расстаться с невыносимо мучительной девственностью)
ещё какое-то время меня преследовало.
ПОЭМА НЕКОММУНИКАБЕЛЬНОСТИ
Опять поддался я тоске
и приступам вселенской скорби -
хотя вблизи блестело море,
валялись люди на песке.
А я пришёл на солнцепёк
с першащим горлом, в серой куртке –
всё потому, что третьи сутки
никак опомниться не мог.
Зачем – в насмешку иль со зла –
тогда, в автобусе стеснённом,
заметив вид мой просветлённый,
ты улыбнулась мне влюблённо
и тотчас руку подала?
Меня смутил сей странный жест:
ведь мы могли и обознаться,
галлюцинации поддаться…
Чт; здесь – подвох или инцест?!
Предчувствуя наверняка:
должны мы встретиться на пляже,
раз ты приехала и даже
(давно не слышал сплетни гаже!)
играла с кем-то в дурака –
самоуверенный наглец,
переступая через туши,
я ожидал, что наши души
соединятся наконец.
Там, где к ногам ползёт прибой,
ты мне предстала распростёртой –
но, на глаза набросив шорты,
ты скрыла лик небесный свой.
Не знаю, долго или нет
взирал я тупо и несмело
на незнакомое мне тело,
как будто замышлял сонет.
Сосед мне погрозил рукой,
заметив пепельную личность
и посчитав за неприличность
мои раздумья над тобой.
Перед святыней красоты
благоговел я богомольно,
но сердце мучил страх невольный:
что, если ты – совсем не ты?
Непоправимая вина:
дурацкая боязнь обмана
мешала мне окликнуть «Нана!» -
(а, впрочем, может быть, Нан;).
И, свету белому не рад,
к тому же сломленный ангиной,
соседа обозвав дубиной,
я молча повернул назад.
И ты исчезла навсегда –
невозвратимо и мгновенно:
так морем плюнутая пена
не оставляет и следа.
Я сам себе придумал муку,
во мне самом – моя тоска:
ведь на протянутую руку
ответить может лишь рука.
Декабрь 1968, Кемерово].
Гачев указывает, что 1:0 не что иное, как символ секса.
х
Ёлки-палки, лес густой,
Ёлки-палки, холостой.
х
Ничего не могу поделать с собой ничего не могу делать -------.
х
Мистерия моря.
х
Не бойся тех червей, которых ты ешь – бойся тех червей, которые тебя будут есть.
х
Между нами проскользнула старушонка, похожая на Смерть.
х
24-26 июля. Бестолковая праздность. Для упивания морем нехватает.
Уронил пылающий чай.
Если циничное произносить нецинично – это уже не цинизм.
«Мастер и Маргарита» далеко от требования критического реализма «выставлять типичные характеры в типичных обстоятельствах», но чем объяснить, что ещё не было картины Москвы 30-х годов более точной?
х
В лике нечто маралье.
х
“...There will be no time to prepare the face to meet the faces on your way”.
x
“My fate cries out”.
х
27 июля – Поездка в Гагру.
Старик-патриарх с подвижным кончиком носа. Странный ресторан. Анна Ларионовна Тимченко из Литфонда. Перебранка в автобусе.
She has not come – and I am not myself because of a strange feeling of complete loneliness. The worst thing will be if I do not see her. No, I am not in love with her, but I cannot live without love any longer. To-morrow I expect some events – but in short I am afraid, and that`s all. Frankly speaking, I hate these monotonous reflections – but what am I to do? To break the chains of habit, to put away with my fears.
х
28 июля – Обгорел на пляже.
29 июля – Каменоломный висок и обугленность. Напряжённое ожидание телеграммы – пришла, но не та. She is absent – all`s wrong.
30 июля – Роща утром, вечером – поездка в Пицунду.
х
Море усеяно белой стружкой.
х
Сквозь сон – золотая Эолова арфа.
31 июля – ветер, ветер. Письмо Иманту [Имант Магоне – латыш из Риги, старше меня на год, после перенесённого в раннем детстве полиомиелита – практически полностью неподвижен. Познакомились осенью 57-го года в евпаторийском санатории «Здравница» и поддерживали романтическую переписку, обмениваясь стихами, более десяти лет. Оказавшись в Риге в сентябре 71-го, явился к нему без предупреждения домой на улицу Мира, и узнал, что в феврале того же года он умер (в 25 лет). Именно на этом письме переписка и оборвалась (интересно, что я такого там написал?)], взвинчиваемость.
1 августа 1968 – В 6 утра, ещё темно, пошли в Пицунду – но переговоры
не состоялись.
Итак, начинается последний месяц лета.
х х х
Была ли девочка?
х
2 августа – Дождь. Уехали хозяева. Спал, писал домой, вчера получили два письмеца. Висок томит.
3 августа - Пицунда на заре туманной, телефонная трубка вещает болезнь.
В 3 снова ходил на почту. Тучи развеяло, стало ясно.
4 августа – Ультрапрозрачный ультрамарин. Два раза на море. Закат над горизонтом.
5 августа – В сознании теснятся сосны. Море с утра и до вечера. Конец мой будет страшен [стихотворные строчки, впоследствии пущенные в дело].
6 августа – Мистическое число, но втуне. Дождь утром и вечером. Прогулка
по всему мысу – видали Юлиана Вишневского [кемеровский тележурналист].
х
Моральная ценность поступка характеризуется не самим действием,
а побуждением.
х
«О чём, прозаик, ты хлопочешь?
Давай мне мысль – какую хочешь».
«Какую хочешь» - не ущербна ли сущность поэзии, или можно так?
х
7 августа – Стихотворение. Базар. Телеграмма. Скучища ужасная.
8 августа – Снова телеграмма с отличной вестью: папа едет в Англию [мой отец – старший преподаватель пединститута – находился с 25 августа по 5 октября 1968 в университете города Суонси (Уэльс) по линии обмена педагогами]. Море, голова. Ездил в Пицунду за газетами. С великим утешением читаю клочки Пушкина – «Сказка о рыбаке и рыбке» - моя любимая. «Салтан» при всей простоватости наряден и пышен, словно переливчат.
9 августа – Мама купила билет на 18-ое. Жарко. Сверхъестественный закат.
10 августа – Письмо Тани. От наших – 2.
11 августа – Проводили Нину Т. [одна из двух Нин - соседок-минчанок, занимавших вторую комнату]. Прогулка, вечером душ Suffer Insomnia –
вдруг в 12 Валя! [мой брат 18-ти лет, поступивший тогда в мединститут].
12 августа – Круг по мысу.
13 августа – До полудня дома, а потом с моря пешком на Инкит, где шашлыки.
14 августа – Утром магазины, а дальше море. Все бестолково.
Возьми за горло и души,
Души прекрасные порывы!
«И ризу влажную мою
Сушу на солнце под скалою» -
концовка, при всей торжественной пластичности, нарочито нейтральна с тем,
чтобы отвести напряжение от предыдущей. Пример высшего искусства!
х
15 августа – Пицунда, потом Бзыбь. Сабантуй у старичков [это – родители семейной пары, нас приютившей: пренаивнейшие и препотешнейшие даже внешне, замшелые старички из какого-то глухого белорусского села,
неведомо как заброшенные на Кавказ; жильё у них, сколько помнится,
было самое непрезентабельное].
х
18 августа – Летний ленивый день. Илюковичи утром [кто такие? – скорее всего, хозяева: сами они (кажется, с малолетней дочкой) жили не то у родителей в хижине на берегу Бзыби, не то где-то ещё, а двухкомнатную квартиру в «Новых Домах» близ знаменитой рощи сдавали приезжим курортникам], улетела Нина [вторая соседка-минчанка]. В 6.45 проводили маму на последний вертолет
[да, сообщение с Адлером осуществлялось и с помощью вертолётов; в столовой на вертолётной площадке, расположенной довольно близко, мы иногда обедали – хотя огненную жирную бурду под названием «харчо» проглотить было практически невозможно] – остались единовластными хозяевами всей квартиры. От себя не убегёшь!
19 августа – Блокнот бесполезно треплется по карманам, а потрепаться языком не удается. Безоблачная жара. Висок свербит. Не покидает постоянное ощущение собственного несчастья. Игра в карты. Письмо Николаю, поздно вечером звонок –
и неожиданно полный ящик корреспонденции. Кроме Киселёва, читать нечего [Игорь Киселёв (1933-1981) – знакомый кемеровский поэт, сборник которого, очевидно, был взят в дорогу. На Пицунде остро переживалось почти полное отсутствие книг – достать их было просто негде. Я захватил с собой книгу Нины Яковлевны Дьяконовой “Three Centuries of English Poetry”, вышедшую
в свет за год до того; вчитывался с упоением, однако страшно недоставало
англо-русского словаря, а иначе мог бы что-то перевести, времени и энтузиазма было навалом – я ведь уже начал этим заниматься].
х
20 августа – Рейс в центр, потом инцидент с ключом. Очень солнечно.
С разными людьми я – разный, но это вряд ли хамелеонство. Просто я слишком податлив гипнозу присутствия, но увы – слишком часто приходится общаться с теми, с которыми становишься «низким и слабым».
х
21 августа – Весть о занятии Чехословакии. А если – параллель с Кубой? Хочется информации, но её нет. До обеда в столовой – роща, потом картёжничество и пр.
х
22 августа – В 8 утра отправились к музею на сбор. После бурной,
но беззлобной склоки ринулись в 9.30 на Рицу. Весёлая прогулка.
Озеро, ресторан, обратный полёт с песнями, особенно грузинскими.
[Три листка заполнены малоразборчивым конспектом рассказа экскурсантки
об озере Рица – сведения, по преимуществу, общеизвестные. Не помню, говорилось ли о даче Сталина и что именно].
Воланд ; Пилат
; ;
Мастер ; Иешуа
==========================
Стратегически и тактически можно оправдать любую акцию – тем более легко эту, но ощущение некоей моральной дефективности ноет, как больной зуб.
[Дежурный стон с чьего-то чужого фальшивого голоса: видимо, ещё не был знаком с максимой Шелли «Политика и нравственность несовместимы» - и по незрелости не пришёл к убеждению, что в межгосударственных отношениях действительно существенны только интересы, моральной оценке противопоказанные].
Понимаешь, мне нужен кто-то, какая-то Она – абстракции неизбежно терпят фиаско.
30 августа 1968.
Снова душащее однообразие – и плотная монотонность плачущего поднебесья.
September 1, 1968, Autumn.
Keeping on thinking of getting something.
----------------
Мохнатые горы, бирюзовая лента моря.
---
2 сентября 1968. – Солнечная поездка в Сухуми. Экскурсовод Гиви. Чайная плантация. Мюсерский перевал – Золотой Берег – Гудаута – Новый Афон – Эшерский перевал – Сухуми. Обезьяний питомник. Гора. Рестораны, магазины, грузины. В 4 – обратно, остановка в Эшере. Легкая бодрость – хорошо встряхнулись.
3 сентября 1968 – Утром посещение храма, дремотное обозрение усыпальницы, после базар, наткнулись на раскопки (работают старики). Poker – потом море до вечера.
Такой бы видеть Землю –
да нет, не увидать!
________________
4 сентября 1968. Пасмурно. В 11 – на рыбзавод мимо забора, оттуда прямо
в Старую Гагру, где ресторан «Гагрипш». Прогулялся до площади Гагарина (бывшая Церетели), снова автобус, закуска на вокзальном ресторане, автобус
в Пицунду.
Нож тупой, как ваша острота.
_______________
5 сентября 1068 – Сорвалась экскурсия «Кометой» до Сочи. Морской Вокзал, Храм, Магазины, возвращение «Кометой», ужин в кафетерии.
_______________
6 сентября 1968.
_______________
«Разве вылечат принца датского
капли датского короля?»
[Непонятно откуда взявшаяся цитата – кажется, из Окуджавы – с этим примитивнейшим каламбуром].
_______
«Поэзия – это то, что остаётся, когда забыты слова» (Леон Фелипе).
_______________________
8 сентября 1968
воскресенье
приземлились в 10.25 местного [Рейс самолёта Адлер-Кемерово].
Июнь 2008, Петербург